Всего новостей: 4270643, выбрано 79647 за 0.510 с.
Новости. Обзор СМИ Рубрикатор поиска + личные списки
Списков нет
На базе горнолыжного центра Роза Хутор в поселке Красная поляна на территории олимпийского Сочи завершился чемпионат Вооруженных Сил по ски-альпинизму (лыжным гонкам и восхождению в горах).
Победителем в индивидуальной гонке по размеченной и маркированной трассе с суммарным набором высоты около 1600 м и протяженностью до 15 км стал представитель команды ЦСКА прапорщик Евгений Марков. Он преодолел дистанцию за 1 час 27 мин.
В командной гонке протяженностью до 10 км первыми стали также военные спортсмены ЦСКА — лейтенант Владимир Фёдулов и прапорщик Евгений Марков.
Всего в соревнованиях участвовали 23 сборные команды, состоящие из 2 человек. Турнир получился очень представительным — на трассу выходили 6 мастеров спорта по ски-альпинизму и более 10 кандидатов в мастера спорта.
Обслуживали чемпионат более 50 военных и гражданских судей из числа представителей команд и судейская бригада федерации альпинизма России.
Главным судьей турнира являлся судья Всероссийской категории, рефери международной федерации ски-альпинизма Александр Путятин.
Чемпионат Вооруженных Сил по ски-альпинизму проводился среди сборных команд военных округов, ЦСКА, Военного института физической культуры МО РФ (г. Санкт-Петербург).
В соревнованиях также принимали участие сборные команды внутренних войск МВД России.
Пресс-служба Южного военного округа
Боевыми стрельбами завершилось на полигоне Капустин Яр (Астраханская область) тактическое учение с подразделением реактивных систем залпового огня (РСЗО) «Смерч» Восточного военного округа, дислоцированного в Сахалинской области.
В ходе боевых стрельб расчеты РСЗО «Смерч» уничтожили цели, имитирующие командные пункты условного противника на удалении около 40 километров.
Контрольная группа после осмотра мишенного поля оценила огневое поражение назначенных целей на оценку «отлично».
Кроме того, по завершении боевой стрельбы расчеты РСЗО «Смерч» отработали оперативный отход и смену боевых позиций.
Пресс-служба Восточного военного округа
29 февраля в Москве состоится заседание Коллегии Министерства обороны Российской Федерации.
Участники Коллегии обсудят ход выполнения планов деятельности Военно-Морского Флота России до 2020 г., в том числе одного из приоритетных направлений — развитие материально-технического обеспечения ВМФ.
На заседании Коллегии будет также проанализирована работа с обращениями граждан в Министерстве обороны Российской Федерации в период с 2013 года по настоящее время, а также рассмотрят направления развития деятельности Управления по работе с обращениями граждан Минобороны России.
Кроме того, на Коллегии будут рассмотрены итоги выполнения майских указов Президента России 2012 года и его поручения по итогам майских и ноябрьских совещаний в Сочи (2013-2015 гг.).
На заседание приглашены представители федеральных органов государственной власти.
Управление пресс-службы и информации Министерства обороны Российской Федерации
Сегодня на двух полигонах Южного военного округа (ЮВО) в Чечне и Ставропольском крае начался второй этап соревнований по танковому биатлону среди экипажей танков Т-72Б3 49-й и 58-й армий.
В профессиональном конкурсе принимают участие 24 лучших экипажа — победители состязаний в мотострелковых соединениях, дислоцированных в Ставропольском крае, Дагестане, Чечне, Абхазии Южной и Северной Осетии.
Шесть дней танкисты будут состязаться в мастерстве владения вверенной штатной техникой, выявляя сильнейших в скорости прохождения дистанции и точности поражения различных целей. Победители будут представлять общевойсковые объединения ЮВО на окружных соревнованиях, которые пройдут в апреле в Волгоградской области.
Также в течение недели военнослужащие ЮВО примут участие в конкурсах по полевой выучке «Суворовский натиск», «Отличники войсковой разведки», «Безопасная среда» «Мастер артиллерийского огня» и др.
Результаты, которые показывают подразделения в ходе соревнований, идут в общую оценку боевой готовности подразделений, а лучшие военнослужащие поощряются не только ценными призами, но и присвоением очередных воинских званий и назначением на вышестоящие должности.
Пресс-служба Южного военного округа
Министр обороны России генерал армии Сергей Шойгу провел очередное заседание Коллегии военного ведомства
Сегодня Министр обороны России генерал армии Сергей Шойгу провел очередное заседание Коллегии военного ведомства. В нем приняли участие руководящий состав Вооружённых Сил РФ, представители органов государственной власти и Общественного совета при Министерстве обороны.
В ходе заседания обсуждался ход выполнения планов деятельности Военно-Морского Флота (ВМФ) России до 2020 года, в том числе одного из приоритетных направлений — развитие материально-технического обеспечения ВМФ.
Кроме того, проанализирована работа с обращениями граждан в Министерстве обороны РФ с 2013 года по настоящее время, рассмотрены направления развития деятельности Управления по работе с обращениями граждан Минобороны России, а также итоги выполнения майских указов Президента России 2012 года и его поручения по итогам майских и ноябрьских совещаний в Сочи (2013-2015 гг.).
Открывая заседание, Министр обороны заявил, что расширение географии военно-морского присутствия требует поддержания способности флотов длительное время действовать автономно в оперативно важных районах.
«В настоящее время в этих целях на основе созданного научно-технического и производственно-технологического задела, отечественного и зарубежного практического опыта строятся современные суда комплексного снабжения, формируется перспективная система логистики, улучшается организация межведомственного взаимодействия, уделяется большое внимание подготовке профессиональных кадров», — сообщил генерал армии Сергей Шойгу.
Однако, отметил глава военного ведомства, имеются и определённые трудности, связанные с разнородностью состава ВМФ и расположением его флотов на значительном удалении друг от друга.
«С учётом этого проведён анализ организационной структуры органов военного управления, занимающихся вопросами материально-технического обеспечения, и подготовлены предложения по её качественному совершенствованию, которые сегодня рассмотрим на этом заседании», — сказал Министр обороны.
Перейдя к следующему вопросу повестки дня, генерал армии Сергей Шойгу сообщил, что в 2015 году в Министерство обороны поступило более 150 тыс. заявлений, что на 5% больше, чем в предыдущем году.
«Рост числа обращений прежде всего связан с празднованием 70-летия Великой Победы. В преддверии этой знаменательной даты количество запросов об участии родственников заявителей в военных действиях, получении наград и поисках мест захоронения возросло более чем в 2,5 раза. В то же время доля обращений военнослужащих сократилась с 56% в 2013 году до 34% в 2015году», — рассказал глава военного ведомства.
Как отметил Министр обороны, изменилась и тематика заявлений. «Количество писем по таким наболевшим вопросам, как предоставление жилья и выплата денежного довольствия снизилось втрое по сравнению с 2013 годом», — констатировал генерал армии Сергей Шойгу.
«Это свидетельствует о том, что работа с запросами граждан проводится эффективно», — подчеркнул глава военного ведомства.
Он напомнил, что для этих целей в 2014–2015 годах в военных округах и на флотах создано 8 общественных приёмных Министерства обороны. В их задачи входит не только рассмотрение обращений и ведение личного приёма заявителей, но и оказание методической помощи должностным лицам, ответственным за эту работу в объединениях, соединениях и воинских частях. При этом активно применяются современные технологии как при обработке поступающих запросов, так и при организации личного приёма.
«Теперь нет необходимости ехать в Москву, чтобы попасть на приём к руководству Министерства обороны. Можно обратиться в общественную приемную по месту службы или проживания и задать свой вопрос в режиме видеоконференцсвязи», — заявил генерал армии Сергей Шойгу.
Министр обороны отметил, что широкое распространение электронных устройств способствует сокращению доли бумажных писем и увеличению количества электронных обращений. За последние три года число таких обращений возросло на 73%.
«В дальнейшем планируется активнее развивать электронные сервисы и возможности удалённой связи для рассмотрения запросов и организации личного приёма», – сказал генерал армии Сергей Шойгу.
Глава военного ведомства уточнил, что одним из таких сервисов должен стать раздел «Электронная приёмная» на сайте Министерства обороны. С его помощью планируется установить обратную связь с заявителем, что повысит ответственность исполнителей при подготовке ответа.
Министр обороны коснулся ещё одного важного аспекта работы с обращениями граждан — организации на плановой основе выездных приёмных с участием специалистов по кадровой работе, жилищному и финансовому обеспечению, отметив, что в 2015 году приёмные работали в частях и гарнизонах Северного флота и Восточного военного округа.
«В целом анализ поступающих в Министерство обороны обращений показывает правильность наших подходов к решению вопросов социальной сферы», — заявил глава военного ведомства и добавил, что при этом остаётся поле деятельности для поиска новых, более современных методов работы с заявлениями граждан.
Управление пресс-службы и информации Министерства обороны Российской Федерации
Начальству виднее!
Георгий Бовт рассуждает, нужны ли в России выборы
— Выборы в России надо отменить, Михалыч. Это все навязано треклятым Западом. Мы веками жили ведь не как электорат, а как люди.
— Что ты несешь?! Так во всем мире принято. Народ выбирает представителей, они принимают законы. Возникает, понимаешь, легитимность власти. Которая не сидит, как супостат-узурпатор, а опирается на волеизъявление народа.
— Слово «легитимность» — фуфел, придуманный политтехнологами, чтобы деньги рубить на выборах. Ты выйди на улицу, спроси про легитимность. Хорошо, если в морду не дадут за такой вопрос. Народу по барабану. Легитимность-нелегитимность. Есть власть — хорошо, есть Россия. Нет власти — нет России. Мы без власти баловать начинаем, как дети. За нами пригляд нужен, да страх чтобы был. Если не Сталин, то хоть Путин. Хотя он, считаю, мягковат. Сажает мало.
— Когда до тебя доберутся, начнешь вопить про свои права да Конституцию. А будет поздно. А когда Дума очередную дурь примет, скажешь: я, мол, за них не голосовал. Так надо было, дружок, утрудить себя походом на избирательный участок.
— А то ты не знаешь, что не на участках вопросы решают. Как скажут, так и посчитают.
Пустое это все, суета с голосованием. Надо отменить, наплевав на то, что про нас в Страсбургах скажут да в Вашингтонах.
Слышал, как Владимир Владимыч выступал для коллег по Конторе?
— А то! Бдите, говорил он им. Не надо, чтобы с Запада совались в наши выборы. Пресекайте происки. Для такой аудитории — самые те речи. Какие выборы без Конторы?
— А слышал, что Дума приняла очередное ужесточение выборного законодательства? По журналистам на избирательных участках, про наблюдателей?
— И? Обычное дело: у нас ни одни выборы после советской власти не проходили по законам предыдущих. Рихтуют все да подрихтовывают, чтобы так приспособить, чтобы кто надо всегда побеждал, притом все легче и легче.
— Ну и к чему все эти ужимки? Что ни выборы, то полуосадное положение. Напряжение административных и полицейских сил. Чтоб все предусмотреть. Чтоб в списки попали те, кто надо. А кто не надо, у того бы оказались подписи фальшивые за регистрацию. Чтоб без подписей имели право выдвигать кандидатов только правильные партии, у кого есть представители в региональных заксобраниях. Таких уже 14.
Ты прикинь: со всеми побеседовать, внушить правильные мысли, чтоб за флажки — ни-ни в ходе агитации. Чтоб решить, кого можно на телевизор, а кого — на пушечный выстрел. Чтоб в списках — только люди, умеющие дозировать критику «кровавого режима». Чтоб не возмущались сильно, когда в Думу не пройдут. Она ж не резиновая. Там случайностей быть не должно. Вот захочет, скажем, «Родина» или партия Титова попасть туда, а за счет кого? Не за счет ЕР же. Или что, старика Зю обижать? Или Жирика? За что? Они ж верой и правдой все пять лет. За Крым и против «пиндосов». А Михалыч? Тот, что справоросс. Разоружался перед партией (известно какой) и в хвост и в гриву. От карбонариев в своих рядах самоочистился. Задвигал такие речи, что не всякий единоросс отважится вслух молвить. Что же его теперь, как использованный гаджет, в политический утиль, чтоб место освободить новобранцам? А у него молодая жена. Не по понятиям так. И претенденты должны понять. И простить.
Вот уйдет поколение, тогда допустят ближе к законодательному корытцу. А пока — получите 3%, да бюджетное финансирование ваших дурилок картонных.
— Ты циник. Невозможно все места заранее расписать со Старой площади. Всегда есть элемент непредсказуемости. На местах тоже фантазий хватает. А управлять процессом надо, на самотек не пускать.
— Надо все довести до логического конца. Чтоб совсем без самотека. К чему это напряжение сил, непонятно, ради чего? Чтоб и козням Запада противостоять на последние деньги, и пятую колонну в стойле кошмарить, и придумывать новые трюки, один чуднее другого, по поводу прессы да наблюдателей. Да еще процентовку по мандатам, чтобы никому не обидно, соблюдать. Ни к чему это.
Отменить выборы — так дешевле и честнее будет.
— Никто нас в мире не поймет. Это неприлично. И потом, а как определить народных, так сказать, избранников? Чтобы принимаемые ими законы не обзывали творчеством самозванцев.
— Во-первых, на весь мир нам давно надо накласть. Если в одном уже наплевали, сами определив, что правда за нами — это я про Крым, — то и в остальном тоже можно наплевать. И правда опять будет за нами. Она в том, что у нас свой путь, а англосаксонская демократия со всяким там голосованием, придуманным в свое время протестантами да баптистами, выбиравшими своих попов в приходах, нам, православным, не указ. Во-вторых, отмени ты выборы, народ это, если вообще заметит, одобрит. Уж точно на улицы никто не выйдет. Тем более если по телевизору рассказать, в какие суммы обходятся навязанные нам игры в демократию и сколько можно на эти деньги построить детских садиков и школ.
— Черчилль говорил, что демократия — отвратительная форма правления, но все остальные еще хуже. Ты не ответил на вопрос, как отбирать тех, кто будет от имени народа принимать законы?
— Ты мне Черчиллем в морду не тычь. На вашего Черчилля у нас есть свой Суворов. Говорят, он первый подметил: «Что русскому хорошо, то немцу — смерть». Надо понимать, что и наоборот. Не выбирать, а назначать! Нынешние выборы — все равно не выборы в вашем либеральном понимании, а извращение. Так не надо усугублять и мир смешить своими потугами совместить чуждую нам форму с трюками от старика Чурова. Пусть лучше книжки про войну и историю пишет.
Сейчас все равно практически всех кандидатов проходных пропускают через управление внутренней политики АП. Пусть оттуда всех и назначают. Честно и открыто. Как в Общественную палату. Там часть как раз честно назначают, а часть якобы выбирают электронным голосованием, которое, по сути, то еще посмешище с подкруткой «кликов». Цукерберг обзавидуется.
По какому, спросишь ты, принципу назначать? По простому. Называется «начальству виднее».
У нас ведь, в отличие от твоего любимого Запада, не было периода цензовой демократии. Когда голосовали только люди ответственные, ибо богатые и местные (ценз оседлости и имущественный). А без этой школы никуда. Не может быть такого, чтобы нищеброды, веками поротые, на кол сажаемые и к ГУЛАГу душой и умом прикипевшие, вдруг стали сознательными избирателями, взвешивающими последствия своего голосования. То, что сейчас у нас, — это квазицензовая демократия, замутненная ненужными ухищрениями. А надо ввести настоящий Ценз. Пусть начальство само определит «лучших людей страны». А если они народу станут поперек горла, то пусть он как-то об этом даст понять. А если не станут или не даст понять, значит, пусть терпит.
— Вот тут ты попался. Чем система более замкнутая, тем больше ошибок при принятии решений.
— У нас наоборот: если темный народ начнет все решать, он такого нарешает. Охлократия это. Власть толпы. Хуже любой диктатуры.
— Ну а кто же определит само начальство? Сейчас есть Путин. А потом как выбирать?
— Точно не надо нам выбирать, как в Америке в этой. Их праймериз — чисто тараканьи бега, притом в цирке. Не наше это. И потом смотри. Маленький штат Айова, людей три миллиона, треть Москвы. Зима, снег, что для янки — суть бездорожье и коллапс. И что ты думаешь? На праймериз демократов выбирать кандидата в президенты приперлись 240 тысяч человек, 40% от зарегистрированной как избиратели партии. У республиканцев нынче абсолютный рекорд по числу участников праймериз — 180 тысяч. У нас в мае на праймериз «ЕдРа» по всей стране сопоставимое число наберется, как думаешь? То-то и оно.
Посему не надо пока нам с этим тужиться. Лет через сто. А пока — терпеливо «стричь газон». «Газонокосильщики» лучшие как раз на Старой площади, в АП. Как Путина Второго выбирать? Как Путина Первого. Путем номинации от Первого лица.
Причем Путин Первый должен сидеть в Кремле пожизненно. Не надо нам этих «проблема 2008 года», «проблема 2018 года». Только Пескова можно иногда ротировать. Скажем, на Канделаки и обратно. И то не факт. Если упростить процесс, как я предлагаю, он справится с объяснением того, что он не в курсе подробностей.
Медведевы могут быть преходящими, а Путины — это навсегда. По крайней мере до тех пор, пока народ не повзрослеет.
— Как же он повзрослеет, если ему никого не доверять выбирать?
— Почему никого? Пусть «на котиках» тренируется: научится выбирать себе хотя бы домоуправляющую компанию, чтоб не из воров, самое низовое местное самоуправление тоже.
— А после такой «номинации» от Первого лица кто его должен в должности утверждать? Должна ж быть церемония. Не Средневековье, ХХI век на дворе.
— Церемония будет в Кремле на Соборной площади. С патриархом и колокольным звоном. В постановке Михалкова. Народ пусть поддерживает, но безмолвствует. Если приспичит, можно СМС-голосование провести по телевизору, совместив с «Евровидением» и Малаховым, чтобы нескучно было. А так, пусть назначенные лучшие люди и голосуют. Как боярская дума или выборщики в США. Не зря Чуров на них кивает. Мол, нет прямой демократии в хваленой Америке. А коли там нет, то нам подавно не надобно.
— А как сместить такого правителя, выбранного в рамках шибко цензовой демократии? Не нынешнего, конечно. Боже упаси! Он хорош, как никто и никогда, а чисто теоретически.
— В твоем вопросе чудится мне фронда. Что значит смещать правителя? Ересь. Его можно только обожать, иначе нарушается суть вещей, скрепы рухнут. Хотя изволь, и тут есть ответ.
На Руси как повелось? Без всякой демократии. Сидит на троне человек, никто его не трогает, народ доволен или привычно терпит. Ничто не предвещает. А потом вдруг что-то такое повиснет в воздухе, повисит-повисит — и начинаются такие перемены, что никто не понимает, откуда что взялось. А того, кого превозносили, даже не заметили, как ниспровергли. Но нам пока до этого далеко. В любом случае перемены у нас настают не в результате выборов, а сами собой сверху и в ходе тектонических перемен в обществе. Поэтому выборы — отменить и жить в ожидании, пока все само сделается. Одно уйдет, а другое настанет.
— Не убедил. Давай лучше выпьем. Чтобы все уже наконец нам настало…
Все материалы относительно признания общественного объединения "Меджлис крымско-татарского народа" экстремистской организацией и его запрета на территории РФ собраны и будут переданы в суд, сообщила РИА Новости прокурор республики Наталья Поклонская.
Ранее она подала заявление в Верховный суд Крыма о рассмотрении вопроса по запрету меджлиса.
"До 3 марта нам необходимо предоставить все материалы, которые у нас собраны к этому иску. Мы 3 марта представляем их в Верховный суд Республики Крым, и далее будет назначено дело непосредственно для рассмотрения судом уже в судебном заседании с участием всех сторон", — сказала Поклонская.
Она подчеркнула, что будет лично представлять в суде сторону заявителя. Ответчиком выступит первый заместитель председателя меджлиса Нариман Джелял, который представляет интересы организации в Крыму.
Меджлис — это исполнительный орган курултая, который представляет собой национальный съезд, высший представительный полномочный орган крымско-татарского народа. Делегаты курултая избираются раз в пять лет. Лидеры меджлиса крымских татар, украинские политики Рефат Чубаров и Мустафа Джемилев, выступили против воссоединения Крыма с Россией и покинули полуостров. Из-за экстремистских заявлений, разжигающих национальную рознь, в 2014 году им на пять лет был запрещен въезд в Россию.
Ранее Поклонская также сообщала, что три организатора продовольственной и энергетической блокады Крымского полуострова объявлены в розыск, при этом Мустафа Джемилев и Рефат Чубаров — в международный, а Ленур Ислямов — в федеральный.
На производственной площадке ООО «Краншип» (г. Темрюк, Краснодарский край) состоялась торжественная церемония спуска на воду буксира, строящегося в рамках проекта «Портофлот». Судно названо «Тамбей» в честь Южно-Тамбейского газоконденсатного месторождения на полуострове Ямал.
«Работы по строительству буксиров в рамках проекта «Портофлот» идут с опережением графика, что еще раз подтверждает надежность наших партнеров. Это не может не радовать. По контрактным обязательствам, суда для работы в порту Сабетта должны быть введены в эксплуатацию 31 мая 2016 года, но благодаря высокому профессионализму наших подрядчиков, мы получим буксиры уже в апреле», - сказал и.о. генерального директора ФГУП «Атомфлот» Мустафа Кашка.
Напомним, что 15 января состоялся спуск на воду буксира «Пур», строящегося в рамках проекта «Портофлот».
Мощность буксиров ледового класса Arc 4 составляет 3,84 мВт. Скорость на открытой воде - 13 узлов. Максимальная осадка - 4,93 метра, длина - 30,87 метра, ширина - 11,2 метра. Численность экипажа - 10 человек.
Буксиры «Пур» и «Тамбей» предназначены для обеспечения комплекса портовых услуг в порту Сабетта. Всего проект «Портофлот» подразумевает строительство и использование трех буксиров ледового класса, одного портового ледокола и одного ледокольного буксира. Строительство ведется верфями ООО «Краншип» (г. Темрюк) и ПАО «Выборгский судостроительный завод» (г. Выборг). Контракт на услуги «Портофлота» с ОАО «Ямал СПГ» действует с 2014 по 2040 годы. Ожидается, что буксиры «Пур» и «Тамбей» выйдут на акваторию порта Сабетта уже летом 2016 года.
Лолита: «Мы в кризис никому не нужны»
Лолиту Милявскую считают самой откровенной певицей на нашей эстраде. На некоторые мероприятия ее даже боятся приглашать - как бы чего не брякнула со сцены. Но именно за честность народ певицу и любит. А она вместе с ним борется с чиновниками, с коммунальщиками, с несправедливостью...
«ЗА КАПРЕМОНТ ПЛАТИТЬ НЕ БУДУ!»
- Лолита, как вам живется в эпоху экономического кризиса?
- Артисты - последнее, что нужно во время кризиса. Мы же не производим колбасу, мы создаем хорошее настроение. А сегодня люди думают о том, как элементарно выжить, как заплатить за квартиру, и сфера развлечений серьезно просела. Я не оторвана от простого народа, прекрасно знаю, как живется в нашей стране. Сама прошла через нищету, собирала бутылки, жила на пять копеек в день...
- Но вы сказали про квартплату. А сами, насколько слышал, взносы на капремонт не платите и вообще стали головной болью для своего ТСЖ...
- Три с половиной года я борюсь с поборами в области ЖКХ. А что касается капремонта, то этим вопросом занимались разные юристы и выяснилось, что взносы на капремонт собирает некоммерческий фонд, то есть вступление в эту организацию добровольное. И мое личное дело - платить или не платить этому фонду. Я решила не платить по нескольким причинам. Во-первых, эти взносы не застрахованы и государство их сохранность не гарантирует. А мы уже столько раз теряли накопления. Во-вторых, возможно, если бы среди чиновников не было воровства, мое отношение было бы иным. А так мне присылают фотографии платежек со всей страны, и я вижу, как управляющие компании собирают - только вдумайтесь! - например, 100 тысяч рублей на покраску бака для мусора! Или 250 тысяч на уборку снега с мая по август! К счастью, в кризис люди считают каждую копейку и внимательно следят за тем, на что тратят их деньги управляющие компании. Ну и в-третьих, я не понимаю, зачем сейчас платить за ремонт труб, которого ждать 25 лет, если к тому времени в Сколкове придумают какие-то новые технологии и ничего ремонтировать не придется (смеется).
«Я НЕ СТОРОННИК РЕВОЛЮЦИОННЫХ ПЕРЕМЕН»
- Вы верите, что в нашей стране все наладится?
- Глядя на то, что происходит в стране сегодня, мне хочется спросить у власти: «А что вы делали 20 лет? Почему не развивали производство, а надеялись на нефтяные и газовые деньги?» Хотя многие экономисты об этом предупреждали. В итоге, например в Москве, почти все заводы превратились в съемочные павильоны для телешоу и ночные клубы. Вы знаете, я готова терпеть то, что происходит сейчас, но при этом понимать, что через три, через пять лет мы будем жить хорошо, что у нас будут свое сельское хозяйство, своя промышленность. Пока же выясняется, что привозные мясо, сыр или яблоки имеют низкое качество, только когда мы рассоримся с какой-то страной. Хотя, должна сказать, я не сторонник революционных перемен в стране, не люблю ни Ленина, ни Сталина, которые уничтожили интеллигенцию, чьи потомки могли бы стать ориентиром для всех последующих поколений.
- Не поэтому ли для своей дочери Евы вы предпочли школу не в Москве, а в Киеве?
- Многие мои коллеги пытались отдавать детей в заграничные школы. Но потом забирали их оттуда. Кто-то польстился на дорогие частные московские учебные заведения. И я попробовала. Но быстро поняла, что могу сразу заплатить за аттестат, а знаний не будет. А в Киеве Ева учится в старорежимной школе, где и двойку могут поставить и отругать, и требуют так, что она дома падает от усталости. И учителям не важно, ее фамилия Милявская или Иванова, известная у Евы мама или обыкновенная. Там имеют значение только знания. К тому же школа находится в пяти минутах ходьбы от дома - не надо тратить часы на дорогу, как в Москве.
- Но ведь было время, когда вы и маму, и дочь планировали перевезти из Киева к себе. Почему они вернулись в неспокойную Украину?
- Перевозила я их два года назад, когда в Киеве были волнения. Но вскоре мама и Ева вернулись, когда там все улеглось. Я сама к ним сегодня езжу. И знаете, не вижу ни косых взглядов, ни упреков, как можно было бы подумать. Кстати, одно время я попадала в списки нежелательных на Украине россиян. Узнала об этом от канала НТВ. Потом неведомым для меня образом я исчезла из этих списков.
«ЗНАЮ ВСЕ ПРОБЛЕМЫ КРЫМА»
- Многие попали в эти списки за позицию по Крыму. А вы как отнеслись к воссоединению?
- Я лишь была рада, что там не началась война, как в Донбассе, что там не стреляли. Каждую пядь земли в Крыму знаю с детства. Для меня он всегда с Чеховым ассоциировался. Родители даже стояли в очереди на трехкомнатную кооперативную квартиру в Ялте. Слава богу, что так и не получили ее, ибо перспектива жить в Крыму меня никогда не прельщала. Я постоянно бывала и бываю с концертами в Керчи, Севастополе, Ялте и знаю все минусы полуострова. Как была слабая канализация, над которой и раньше потешались плавающие туристы, так пока и остается. При этом цены запредельные на все. Поэтому мне куда ближе Болгария, где у меня есть квартира. Там тоже проблем хватает, но хотя бы чисто и продукты качественные и недорогие.
- Ваши коллеги говорят, что Украина была большим и сладким куском для гастрольных туров, теперь же туда с концертом не поедешь...
- Перед тем как началась вся эта заваруха, я проехала с концертами всю Украину и видела, в какой нищете, среди какого бездорожья живут там люди. И, честно говоря, сегодня ехать туда не считаю честным - люди не знают, где взять денег на еду, лекарства и оплату коммунальных услуг, какие уж там концерты. Моя мама говорит: «Что бы я делала, если бы тебя у меня не было?!» Ее пенсии 1200 гривен (3380 рублей. - Ред.) хватает только заплатить за квартиру. Да и российских артистов не снимают сегодня на украинских каналах. Но дружба не утрачена, рабочие контакты тоже. Я вот недавно в Киеве клип снимала. А украинским артистам сейчас, кстати, полегче живется, если раньше их задвигали из-за москвичей, то теперь дают дорогу. И я не вижу в этом ничего плохого.
- А вот наших артистов хотят прижать - я про законопроект «Об основах деятельности по организации и проведению зрелищно-развлекательных мероприятий в РФ», который недавно разгромили Алла Пугачева и другие деятели шоу-биза. А что вы думаете об инициативе слуг народа, которые хотят объединять артистов в некие структуры и собирать с них членские взносы?
- Это такие же рэкет и вымогательство, как и афера с ТСЖ. Свои зарабатывают на своих же! Поэтому я рада, что справедливо раскритикованный глубоко уважаемыми коллегами закон решили не принимать.
Феликс Грозданов
Россия > СМИ, ИТ > mirnov.ru, 28 февраля 2016 > № 1666665
Лолита Милявская
Тагай МУРАД
Тарлан
Повесть. С узбекского. Перевод Германа Власова и Вадима Муратханова. Вступительная заметка Юрия Подпоренко
Тагай Мурад (Тагаймурад Менгнаров, 1948–2003) родился в Сурхандарьинской области Узбекистана. Учился на факультете журналистики ТашГУ. Работал редактором и переводчиком в республиканских СМИ. В 1985–1987 годах учился в Литературном институте им. А.М.Горького. Член Союза писателей Узбекистана, Народный писатель Узбекистана (1999). Автор повестей «Звезды горят вечно» (1977), «Люди, идущие в лунном луче» (1983) и других произведений.
Когда литература становится литературой? Когда говорит правду, когда обнажает и горькую сторону жизни. Тагай Мурад, несомненно, самый популярный писатель 70-х годов в нашей литературе. Его произведения принесли ему заслуженную известность. Особенно ярко засверкал его талант в романе «Отцовские поля»…
Каждый большой писатель вырабатывает свой стиль. Тагай Мурад не исключение. Такого стиля, как у него, нет ни у одного писателя. Он занимает в литературе свое, особое место.
Адыл ЯКУБОВ,
прозаик, драматург, Народный писатель Узбекистана
В произведениях Тагая Мурада нет случайных персонажей. У каждого — своя роль, свой язык, свой внутренний мир. Работа над повестью или романом занимала у Тагая Мурада около пяти лет. Все это время писатель шлифовал текст, взвешивая каждое слово на ювелирных весах, стремясь к краткости слога. За все годы работы в литературе я не встречал такого мастера слова.
…Тагай Мурад, подобно огромной чинаре, врос корнями в родную почву. И, подобно радуге, расцветил небо своей родины.
Саид АХМАД,
Народный писатель Узбекистана
Тагай Мурад — трагически неуслышанный прозаик. Точнее — недорасслышанный: узбекскому читателю он хорошо знаком. Но — не было переводов; безумно тяжело (хотя и безумно увлекательно) переводить его. Проза с внутренним поэтическим дыханием; реалистическое письмо, подсвеченное пластом некнижного, живого фольклора; тончайшая психология, яркие, колоритные типы... Проза, заставляющая вспомнить Шукшина, Айтматова, Думбадзе, но при этом совершенно самобытная. Надеюсь, несправедливость будет исправлена и Мурад зазвучит по-русски.
Сухбат АФЛАТУНИ,
прозаик, поэт, переводчик, лауреат премии «Триумф» и Русской премии
Мне всегда была интересна проза Тагая Мурада. В том числе потому, что мы вступили с ним в Союз писателей в один день и рекомендовала нас обоих в Союз удивительный знаток узбекского языка и литературы Нинель Владимирова. Мне эта проза была интересна и потому, что Тагай Мурад, как никто другой в узбекской литературе, использовал богатство техники дастана, техники сказаний бахши. Его повести звучат как песни. Его прозу не спутаешь ни с какой другой, он создал свой сказочный стиль, полный степного воздуха, сочного языка, живых характеров.
Хамид ИСМАЙЛОВ,
прозаик, поэт
Странный человек этот Зиядулла-плешивый! Простой, как калька, и при этом — ах-ха, не простой, со своим тонким рисунком. Он любит обижаться. Но и правда ему жизненно важна. Он весь наружу, как золотая челюсть, — но выбитый во время улака зуб не выплевывает, а глотает: чтобы не пачкать белый снег и не доставить удовольствие своему недругу. В узбекской традиции он свой, как Насреддин Афанди. Для русского поля он — пришелец.
Наверно, в этом и состоит доблесть настоящей литературы, встреча с которой всегда праздник (а проза Тагая Мурада — это именно такой праздник!): показать ДРУГОЙ мир, с ДРУГИМИ, отличными от тебя людьми, заставить его понять и если не полюбить всем сердцем, то принять как равноценный твоему.
Санджар ЯНЫШЕВ,
поэт, переводчик, лауреат премии «Триумф»
Вместо предисловия
О Тагае Мураде я узнал в начале восьмидесятых годов прошлого века из статьи молодого в ту пору узбекского критика и литературоведа Рахимджана Атаева, которую довелось редактировать для публикации в ташкентском журнале «Звезда Востока». Знакомя русскоязычного читателя с творчеством нескольких молодых узбекских прозаиков, автор, впервые решившись написать по-русски, главным образом, пересказывал их рассказы и повести. Эти пересказы врезались в память, поскольку приходилось весьма основательно вчитываться в текст, превращая его из условно русского в удобочитаемый. Даже за пересказанным Тагаем Мурадом обнаруживался не просто писатель-деревенщик, каких в ту пору было уже немало на советских литературных просторах, но автор, прячущий за своим поэтически-ироническим слегка прищуренным взглядом тревогу, драматизм. Тот драматизм, который уже тогда сопутствовал вынужденному расставанию сельской архаики со своими основами.
Потом случился спектакль в Узбекском театре юного зрителя. Это был тоже перевод, но уже с литературного языка на язык театра, который невозможен без действия, конфликта. И здесь обнаружилось и подтвердилось, что все эти слагаемые сценичности есть в прозе Тагая Мурада, «держат» ее изнутри напряженным биением жизни. Режиссер Олимджон Салимов, инсценируя историю удивительных отношений Зиядуллы-плешивого и его коня Тарлана, делал акцент на том, что мир остается ярким, наполненным смыслом, цельным, только если им правят любовь, дружба, доверие…
Потом, уже в постсоветские времена, жизненные перипетии и производственно-творческие обстоятельства ташкентской жизни свели меня с Махсумой Ахмедовой — переводчиком с русского на узбекский, замечательно искренним человеком и женой Тагая Мурада. Из ее редких обмолвок о житейских проблемах проступал и тогдашний образ Тагая — человека и писателя, мучительно переживавшего перемены, неумолимо происходящие в жизни и меняющие не только уклад, но все жизненное устройство.
А потом Тагая Мурада не стало. Нелепо, случайно…
И тогда как-то буквально засосало под ложечкой от того, что ни строчки из его замечательной прозы так и не было опубликовано по-русски.
Теперь, благодаря поддержке редакции журнала «Дружба народов», верного своим традициям собирания языков и культур, восстановление справедливости — исторической и, главное, творческой — состоялось. И произошло это в соответствии уже с восточной традицией хашара — безвозмездной помощи, работы всем миром. Конечно, очень важно, что основную нагрузку взяли на себя переводчики-поэты Герман Власов и Вадим Муратханов, нашедшие адекватные средства выразительности для передачи строя и ритма речи главного героя, рассказчика. В его репликах, порой резких, отрывистых, звучат то отзвуки карнаев и сурнаев — восточных труб-горнов, сзывающих народ на какое-то событие, а то — интонации остроумных комментариев острослова — участника шуточного словесного состязания аския.
За основу в качестве подстрочника был взят перевод, выполненный Луизой Эрсалиевой в качестве ее дипломной работы при окончании Литературного института в 1987 году и переданный нам вдовой Тагая Мурада. Необходимой оказалась и помощь носителей узбекского языка, которых отыскать в Москве удалось не так-то просто. Бегам Караева и Гулам Кадыров помогли сверить текст подстрочника с оригиналом, а Ахматхан Муратханов уточнил ряд смысловых оттенков.
Главное же в том, что повесть, опубликованную в оригинале в 1979 году, теперь можно прочитать и по-русски.
Юрий ПОДПОРЕНКО
1
Беда, братья мои, беда!
Проснулся я как-то утром, провел рукой по голове и обнаружил там что-то неладное. Но значения этому не придал. Даже матери своей не сказал.
День ото дня болячки все разрастались. Зудело, как при настоящей чесотке. Пошел я к фельдшеру нашего кишлака. Тот брезгливо сморщился, бросил «фу». Повез он меня в больницу в Юрчи. По дороге я выпрыгнул из машины. Но фельдшер меня поймал и снова усадил в машину.
А в больнице... Ох, там такое было! Слов нет, доктор этот оказался человеком безжалостным. Ну и показали они мне, где черти водятся, братья...
У всех, у кого была плешь, — заново выросли кудри. Только моя голова ослепительно блестела. Ни одного волоска не выросло. Сами врачи удивлялись, сказали, мол, редчайший случай. Горько плача от обиды, возвратился я домой. Мать, увидев мою голову, совсем расстроилась.
Купил я большущую шапку, натянул ее до самых ушей и не снимал ни летом, ни зимой. Даже в школу в ней ходил. Наш учитель математики пробовал было настоять:
— Не начну урока, пока не снимешь шапку.
Сидевший на первом ряду староста что-то шепнул учителю. Но учитель был непреклонен:
— Ученик на уроке должен сидеть без головного убора! Правило такое!
Я еще глубже надвинул шапку и схватился за нее руками.
— Ученик Курбанов, тебе говорю!
Я не шелохнулся. Учитель сорвал с моей головы шапку и вышвырнул в окно. Класс задрожал от хохота. Все кричали:
— Ура-а-а, солнце взошло!
Обхватив голову руками, я разрыдался. Бросил чернильницей учителю в лицо. Промахнулся. А потом сбежал.
С той поры ноги моей не было в школе. Приходили директор и классный руководитель, упрашивали меня. Мать тоже уговаривала. Но все равно я не вернулся. Так и остался с головой пятиклассника.
2
Люди прозвали меня плешивым. Дескать, Зиядулла-плешивый! О, Всевышний! Поначалу от стыда до самых ушей горел. Чувствовал себя глубоко несчастным. Но со временем прозвище «плешивый» перестало меня задевать. Свыкся я со своим несчастьем. Напротив, даже сердился на тех, кто не называл меня Зиядуллой-плешивым. Особенно на нашего почтальона. Как увидит, так сразу: товарищ Курбанов да товарищ Курбанов. Это выводило меня из себя. Сдавалось мне, будто насмехается он надо мной.
Один раз я даже накричал на него:
— Почему называете меня товарищем Курбановым? Начальство я, что ли, или диплом у меня имеется? Все, что у меня есть, так это моя голова с пятью классами. Нечего надо мной смеяться: хоть волос нет, зато гребень золотой.
— Как же мне тогда обращаться к вам?
— Зовите, как все, Зиядуллой-плешивым. Мое имя при мне...
Ну вот, слава Богу, теперь и почтальон стал называть меня плешивым!
Сменил я много работ, на которые берут без диплома. Был и сторожем, был и кочегаром. Под конец стал чабаном. Пас овец односельчан. На горных пастбищах играл на свирели. Когда же дыхания стало не хватать, раздобыл старую домбру. Домбра моя зазвучала, а я, глядя на бесконечную гряду холмов, на растекающееся по холмам стадо, на беспрестанно щебечущих на горных вершинах птиц и на белые клубящиеся облака, — пел дастаны. Дастаны эти пели еще наши деды на праздниках в долгие зимние вечера — один умолкнет, другой подхватывает. Многих из тех стариков уже нет в живых. Так, как пели они, никто уже не споет. Мы же берем своим зычным голосом.
3
Вам, братья, лучше не спрашивать, а мне лучше промолчать... А зовут ее Момосулув. Спросите: красавица она или лицо у нее, как лепешка? Черные у нее глаза или голубые, как цветок? Густые ли у нее брови? А если густые, то изгибаются ли дугой? Никак не могу я ее разглядеть, словно вокруг — темная ночь.
Брожу, как безумный, по улице, где живет Момосулув. Бледный свет луны пробивается сквозь облака. Брожу, словно что-то потерял. Вот я присел на камень у дороги, подпер ладонями подбородок и завороженно гляжу на луну. И кажется мне, что лицо у луны в пятнах. Сколько таких, как я, влюбленных безнадежно взывали к луне! Кому из них она подарила хоть один поцелуй? Кому из влюбленных луна была верна? Махнул я на луну рукой, поднялся с камня и перескочил через забор Момосулув. Собаки у них не было. Притаившись в тени деревьев, стал я заглядывать в окно, где горел свет. Сорвал несколько яблок и съел. Вдруг свет погас. Тихонько пробрался я на террасу, наощупь нашел ее постель. Она проснулась, сказала мне, чтобы уходил — а не то закричит. Стал я ее умолять. Протянул к ней руки. Она, оттолкнула мою руку, будто отвергая меня.
И тут я ее обнял!
Ах, братья, мир — это одно, а то, что называют объятиями, — совсем другое. Ах-ха!
Лежать бы мне тихо, довольствуясь тем, что есть, — наслаждался бы ее объятиями. Но мне, неугомонному, — все мало. Захотел я овладеть и ее сердцем! И вот, постепенно, силой своей любви, завладел я ее душой. Это был особенный мир — вокруг кромешная тьма. Пусто кругом. Ни живой души. И не было в этом мире мужчины, даже следа мужского не было. Будто есть на свете райский уголок. Оглянулся я вокруг и рассмеялся от радости: «В этом раю, кроме меня — никого больше!» Душа моя переполнилась весельем: «Первым ступил я в этот рай!» Ах-ха!..
Открыл глаза — в комнате темень, а я лежу, обняв подушку.
Сон оставил меня. Не могу уснуть — все гляжу в потолок. Что правда, то правда: есть в нашем кишлаке такая девушка. И зовут ее тоже — Момосулув.
4
Утром, позавтракав, завязал я в поясной платок свой обед. Волоча за собой кленовую палку, пришел в загон. Прилег на камне.
Люди пригоняли своих овец и коз. Вот и она! Вскочил я, посмотрел на нее. Почувствовал, как лицо мое вспыхнуло. А она — бросила прутик вслед своим овцам, повернулась и ушла. Даже не взглянула на меня.
Интересно, видела ли она вчера меня во сне? Может, она так быстро ушла потому, что застеснялась?
Братья, эта девушка постоянно стоит у меня перед глазами. И днем, и ночью. Послал я к ней сватов. Ответила, что не выйдет за меня, потому что, мол, плешивый. Ах ты, Господи! И что с того, что плешивый? Разве все дело в волосах? Разве есть у волос разум, ведь растут они там, где им вздумается. У одного волосы густые, у другого редкие. А у иных и вовсе не растут. Что, разве выращивать волосы — сродни занятию хлебопашеством? Разве так можно судить о человеке? Если бы сказали люди: вот, он не посеял волос на голове, а если и посеял, то не ухаживал за ними, не поливал, и посевы его высохли. Если так — пусть тогда унижает меня. Пусть говорит, что Зиядулла-плешивый — мужчина бестолковый, что на голове своей размером с кулак волос не смог вырастить. Пусть скажет, что не выйдет из него хорошего мужа.
Все равно я не отступился от своего решения. Посылал сватов одного за другим. Просил передать, что немного погодя куплю коня и буду участвовать в улаке1 . Поломалась она немного, а потом и согласилась.
Сыграли свадьбу. Она робкими шажками прошла за полог невесты. Я же мужественными шагами прошел за полог — женихом. Рассказал ей о том сновидении. Спросил:
— Тебе тоже снился такой сон?
— Снился, — ответила она. — Темно было. Не смогла опознать, кто это был.
— Это был я, — сказал, ударяя себя в грудь.
— Вот потому-то я и вышла за вас, — ответила она.
Ах-ха!
Братья, во сне Момосулув была утренней звездой Венерой, наяву была Луной, а в объятиях моих стала Солнцем!
5
Продав несколько овец, я завязал деньги в поясной платок и отправился в Обокли, взяв с собой искусного наездника Намаза. Обокли находится в Оккапчигае. Оккапчигай — это пустыня без конца и без края. Приехали мы сюда в поисках коня. Лошади есть и в других местах. Но лошади Обокли — особенные.
Братья, у сурхандарьинцев так говорят: «Если берешь коня — бери из Обокли. Если берешь жену — бери из Иргали!»
Смысл этого изречения в том, что кони там — что твои сказочные дивы. Лошади нужен бескрайний простор. Лошадь не знает границ, не знает предела. Если и в суровые зимы лошади пасутся в степи, они становятся выносливыми, бока их лоснятся, а сами они — широкогрудые и быстроногие.
В Обокли как раз и есть такие степи для лошадей.
А то, что в Пулхакиме называют Иргали, находится на ближнем берегу Байсуна. Девушки из Иргали — крепкие, ядреные. Самая маленькая носит калоши шестого размера! Все они — сильные, работящие. Захочешь обнять иргалинку — и не обхватишь! Сыновья, рожденные иргалинскими матерями, сродни самому Алпамышу. Недаром Алпамыш жил в этих краях!
Теперь ясно вам, о чем говорит народная молва?
Целых два дня выбирали мы коня. В степях Обокли коней полным-полно! Мчатся табунами, поднимая пыль. Каких только коней здесь нет! Жеребята-первогодки — сосунки, трехлетки — стригунки, четырехлетки — бегуны, зрелые — пятилетние кони. Кобылицы здесь с таким крупом, что юрту на нем можно поставить! А какие могучие жеребцы!
Поймали мы одного коня, связали ему передние копыта. Ударили кулаком промеж копыт. Кулак не прошел. Если бы прошел — конь был бы хорош. Отпустили. Еще одного осмотрели. Сгодился бы, если б не брюхо — в брюхе был он узок. И этого отпустили. Не тот!
Братья мои! Коня выбирай с брюхом быка, а быка — с брюхом коня!
Тот конь хорош, у которого задние бабки толщиной с детскую руку. Мы искали именно такого. Но он не попадался. Конь с широким крупом тоже хорош. Но и такой нам не попадался. Высматривая коней в табуне, приметили мы сивого коня. Отловили его. Осмотрели зубы. Хоть и было коню семь лет, но коренной зуб еще не вырос. Обычно он прорезается в пять. Выходит, и теперь не вырастет. Конь без коренного зуба приносит счастье!
Братья, пришелся мне этот конь по душе!
Отсчитал я три тысячи и сел на него. Подвел его к кузнице, что перед амбаром. Надел уздечку на морду сивого: привязал к нитке палочку и продел через ноздри. Когда он вертел головой, палочка врезалась в челюсть и сивый переставал дергаться. Коня подковали. Дома, в дальнем углу двора, соорудили ясли. Там я привязал коня. Мать осталась недовольна.
— Машина разве не лучше лошади? — сказала она.
Братья мои! То, что называют машиной, — ведь это железо! Нет у машины души! Железо без души не сможет ужиться с человеком. Это так, потому что нет у железа сердца! Лошадь же подходит человеку. Потому что у лошади есть душа и есть сердце!
Стал я ухаживать за своим сивым конем. Приучил к себе и к улаку. Мы с конем хорошо понимали друг друга. Как я его выхаживал и чему научил — не скажу. Сглазите!
6
Все стали глядеть на меня, задрав нос. И на меня, и на моего коня. Смеялись, пальцем показывали. Я знал, что люди хотят мне сказать: «Эй, Зиядулла-плешивый! Кто ты такой? Кем ты себя возомнил? Сирота, да еще и плешивый, зачем тебе конь? Тебе и ишака за глаза хватит!»
Братья мои, так уж устроен человек! На каждый рот сита не наденешь. Если ты преуспеваешь, тебе завидуют; если нуждаешься в чем-то — никто не подаст. Ничего не поделаешь. Хочешь стать человеком — пропускай сплетни мимо ушей, но и не хлопай ими.
Братья мои! Сколько бы ни было достоинств у коня, но конь есть конь! Четвероногое животное! Хвостатая скотина!
Можно вывести коня в люди? Нельзя! Можно сделать из него человека? Нельзя! Воистину, четвероногая скотина должна еще дорасти до коня! И воспитать настоящего коня под силу не каждому.
В здоровом теле здоровый дух — это про меня! Вот потому-то я коня и приобрел! Ах-ха!
Сказитель поет дастан. Если запнулся — умолкает и, исправившись, продолжает дальше.
Поэт пишет стихи. Если что-то ему не нравится — вычеркивает и переписывает.
Художник рисует картину. Не удается ему бровь на портрете или, например, лошадиная тропа — и он перерисовывает заново и бровь, и тропу.
А вот наездник коня исправить не может!
Четвероногое животное, вроде коня, какой характер смолоду обретет, с таким и останется. К чему привыкнет, на том и стоять будет. Что бы ни увидело, что бы ни узнало, чему бы ни научилось — все в него впитается и в мозгах засядет.
И если потом наездник попробует перевоспитать коня — то впустую потратит время. Коня исправить невозможно!
Каким будет конь — зависит от способностей наездника.
Потому-то я и воспитывал моего сивого коня день и ночь.
7
Братья, как, по-вашему, должен выглядеть сивый конь? Он — как отбеленная бязь! А если у него предки породистые, то в девять лет он станет похож на канюка-курганника. На шкуре его появляются темные пятна, похожие на родинки. С этих пор он уже не сивый, а конь Тарлан, канюк-курганник. Канюк-курганник — самый лучший конь! Из ста гнедых только один конь бывает хорошим! Из ста коней масти канюка-курганника только один окажется негодным!
Братья, если не разбираетесь в лошадях — выбирайте только из породы Тарланов!
Когда моему сивому исполнилось девять, радость моя выросла в десять раз. Братья мои, теперь мой сивый стал конем Тарланом, а я — хозяином настоящего Тарлана! Мой конь — лучший из коней, такого коня не найдешь! Конь у меня — бесподобный!
8
На тяжелые работы Тарлана я не ставил. Когда пас овец в холмистой степи, резвился Тарлан под моим седлом.
В один из таких дней примчался шофер председателя колхоза. Председатель послал его за мной. Сказал ему, мол, привези Зиядуллу-плешивого. Передал, что приехал человек из радио, родом из нашего кишлака. Говорит, чтобы представили ему самого лучшего пастуха, чтобы рассказать о нем по радио. Председатель предложил меня. Сперва я не поверил. Взглянул на шофера с сомнением. Вроде правду говорит. Я поручил овец Асаду, который пас свой скот неподалеку, а сам отправился с шофером. Я был на седьмом небе от счастья.
Вот так председатель-ака! Дай Бог вам долгой жизни, сказал я про себя. Выходит, вы захотели, чтобы и мою сверкающую лысиной голову осветило солнце. Потом подумал и добавил: да здравствуют ваши пышные усы!
По пути я заехал домой и надел свой еще совсем неношеный халат из полосатой шелковой ткани. Надел шапку.
И остался собой доволен.
9
Тарлана привязал возле правления колхоза. Перекинул через плечо домбру и хурджун, в котором был мой обед, и вошел внутрь.
— Здравствуйте, уважаемый корреспондент!
— Ага, входите, брат, входите.
Осторожно ступая по ковру, подошел я к корреспонденту, который сидел, развалившись, на почетном месте. Я сразу узнал в нем нашего земляка Рихсиева.
Я не знал, куда сесть. Рихсиев указал мне на место. Положил я хурджун на подоконник и сел. Хотел вежливо расспросить о житье-бытье, взглянул на Рихсиева.
— Ага, как ваша фамилия, брат?
— Зиядулла-плешивый.
— А-ха-ха-ха! Нет, фамилию назовите. Курбанов? Ага, хорошо, хорошо! Как здоровье, товарищ Курбанов? Здоровы как лошадь?
— Спасибо, уважаемый корреспондент, спасибо. Если и не как лошадь, то на своих двух крепко стоим. Сами-то вы как? Детки ваши резво бегают? Вот я, о чем бы люди ни заговорили, всегда вас хвалю. Глядите, говорю, и из наших писатель вышел.
— Спасибо, спаси-и-ибо. Дело вот в чем, товарищ Курбанов: я о вас радиоочерк напишу.
— А что это такое, уважаемый корреспондент, радиоочерк?
— Что? Ну и ну! Вот тебе на, товарищ Курбанов. Есть такой публицистический жанр! В этом жанре прославляют героев, понятно?
— Вот как? Ну и хорошо. А я-то подумал, это что-то нехорошее. Но не стоим мы того, уважаемый корреспондент.
— Это уж мы сами придумаем, как сделать из вас достойного человека, товарищ Курбанов. Все в наших руках. Вот вам бумага, пишите. Что, и ручки нет? Это уже непорядок.
— Да разве у нас есть что-нибудь, кроме пастушьей палки, уважаемый корреспондент?
— Так и быть, и ручку даю. Только пошевеливайтесь. Я пока аппарат буду настраивать.
— Дело вот в чем, уважаемый корреспондент, тут одна накладка. В грамоте мы не очень. Голова наша вместила только пять классов. Лучше вы спрашивайте, а я отвечать буду.
— Нет уж, пишите. Еще напутаете, наговорите все, что в голову взбредет, а мне потом мучиться, монтировать. Нет. Пишите: «Солнце, распуская свои позолоченные косички, подняло голову из-за горизонта...» Нет, зачеркните. Художественную часть напишу сам. Вам это не под силу. Так, начали: «Еще с детства я мечтал стать пастухом. Эта мечта и привела меня к профессии пастуха. Окончив школу, я по велению сердца остался в колхозе. И вот теперь тружусь не покладая рук...» Ага, теперь пишите о плане, об обязательствах, с кем соревновались. Пишите обо всем этом. Дальше — по сколько ягнят вы намереваетесь получить от каждой овцематки. Вот об этом напишите. Понятно?
— Уважаемый корреспондент, так ведь я пасу овец односельчан!
— Вот оно что! Ну и дела, председатель ваш из тех, кого пошлешь за тюбетейкой, а он тебе голову принесет. Ладно, продолжайте писать. Ваш трудовой вклад оценен?
— А то как же, уважаемый корреспондент. Председатель при каждой встрече останавливает меня, расспрашивает. Спасибо, говорит, брат, спасибо. Служишь народу, говорит. И все по плечу хлопает.
— И только-то? Эх, товарищ Курбанов, товарищ Курбанов! Это все абстрактные разговоры. Для радиоочерка нужны конкретные факты, понятно? Ордена, медали, грамоты. Ладно товарищ Курбанов, вы свободны.
Я вернул Рихсиеву ручку и почесал за ухом. Взглянул на магнитофон.
— Уважаемый корреспондент, не знаю, слыхали вы или нет, но я и дастаны сочиняю.
— Ага, вот как?
— Забочусь о том, чтобы песни и сказания дедов остались в памяти. И домбра у меня есть.
— Ага. «Зачем свое мне прятать мастерство? Ведь в мир иной не заберешь его?» Алишер Навои!
— Долгих вам лет!
Я заволновался. Взяв домбру, запел свой дастан. В дастане я рассказывал о том, как в дом приезжает невеста. Как разжигают костер, играют на варгане. Как невеста приехала на коне и конь обошел костер. Лошадиный такой дастан.
Девушка, что мне мила,
Сердце в плен мое взяла.
К ней домчит меня мой конь,
Закусивший удила.
— Молодец товарищ Курбанов, молодец. Только сегодня, товарищ Курбанов, варганы, костры — все это устарело. Несовременно. Сами видите, на дворе у нас век атома. Космонавты снова на луну полетели, слыхали? Ну ладно, товарищ Курбанов...
Услышав, что гость прощается, запел я свой самый лучший дастан.
За конем следи, чтоб всегда
Были корм у него и вода.
Не ленись расчесывать гриву,
Не жалей на него труда.
— Ага, и этот хорош, — широко зевнул корреспондент. — Вот черт, сон одолевает. Ну что вам сказать, товарищ Курбанов? Все это пустое. Не подняты актуальные проблемы. Отсутствует дыхание времени, века. Успехов вам в творчестве, товарищ Курбанов. Ищите! Больше читайте классиков. Например, Бетховена, Чайковского. Ашрафи, само собой.
Рисхиев поднялся. Я заволновался, что теперь он уйдет. Тут я вспомнил, что в отаре есть овцы его родни. Может, он уважит своих овец? И я заговорил об овцах:
— Уважаемый корреспондент, овцы ваши — ох и хороши! Такие крепкие, резвые.
Лицо Рихсиева просветлело.
— Кстати, как наши овцы, товарищ Курбанов?
В сердце у меня зажглась искра надежды. Приложив руки к груди, я утвердительно закивал головой:
— Спасибо, уважаемый корреспондент, спасибо. Хороши. Одно слово — всем овцам овцы!
— Ага, овцы — хорошая штука!
— Долгих вам лет! А овцы ваши — особенные! Что ни говори, хи-хи, что ни говори, ведь это овцы — корреспондента.
— Ага, спасибо, спаси-и-ибо.
— Овцы вашего старшего брата — никудышные. Все в него, тупые. А ваши овцы — все такие умные, смышленые... Да принесут меня в жертву за овец корреспондента!
— Ага, спасибо, спаси-и-ибо.
— Однажды, представьте себе, погнал я овец к речке, покрикивая: «Хаит! Хаит...» Они же — пошли к холму. И только ваши овцы направились к речке. Я еще тогда подумал про себя: «Ах вы, мои милые! Что ни говори, ведь вы — овцы корреспондента.
— Ага, спасибо, спаси-и-ибо. Ухаживайте за ними, товарищ Курбанов.
— Сразу видно, что это ваши овцы. Недаром говорят: каков хозяин, такова и его скотина...
— Ага, спасибо, спаси-и-ибо.
Рихсиев ушел. Я взвалил хурджун на плечо и вышел вслед за ним. Оседлав Тарлана, направился в степь. Душа болит, братья мои...
10
Я отвел Тарлана в стойло. Привязал его к высоким яслям в конюшне. Отверстие, через которое сбрасывают навоз, на ночь забивал тряпьем, а днем его вынимал. Давал Тарлану утром пять кило ячменя, в обед пять кило и вечером пять. Подавал на ладони сахар, соль. Тарлан брал сахар губами. Соль слизывал с ладони. Кормил я его и подсоленным курдючным салом.
Братья мои, с виду этот конь — райский скакун, но пасть его — врата в ад!
11
Ровно через сорок дней и сорок ночей я вывел Тарлана из конюшни. Начал его выгуливать. К колышку в центре двора привязал длинный аркан, а другой его конец завязал на шее Тарлана. Выгибая шею, подобно кобре, он бежал по кругу. Ржал, вскидывая передние ноги. Резвился, сильно дергая аркан. Тарлан опьянел!
Я разбрасывал клочки сена по длине аркана. Тарлан, кружась вокруг колышка, брал сено то с одной, то с другой кучки. В день давал по одному незрелому арбузу. Он с хрустом его съедал.
Одним чудесным утром, накинув на Тарлана легкое седло, я поехал верхом. По большой улице пустил его медленным, неспешным шагом. Занималась заря, кричали петухи, лаяли собаки. Из репродуктора на столбе полилась музыка. В арыках журчала вода. Порывы утреннего ветерка ласкали нас. Звуки копыт Тарлана стучали равномерно: цок-цок-цок... Впереди показался арык. Мы остановились. Я не дал Тарлану перепрыгнуть через него. Перепрыгни он — пропал бы нагулянный жирок. Потом целый год он не смог бы участвовать в состязаниях.
Я напоил Тарлана. Мы повернули назад. И снова степенные шаги: цок-цок-цок...
Тарлана я выгуливал сорок дней. Он уже не мог стоять на одном месте. Уже ходил, почти не касаясь земли копытами. Резвясь, взбрыкивая, он подпрыгивал до небес. Ему хотелось взлететь, словно вихрь.
Сбор хлопка закончился.
Начались свадьбы.
12
Братья мои, нет такого на свете, о чем бы не знал конь. Снег, дождь и град — конь чувствует все заранее. А особенно он предчувствует свадебные пиры. Вот почему именно на свадьбах устраивают скачки!
Наш Тарлан всю ночь фыркал. Я было разволновался. Накинул на плечи чапан2 и вышел на него поглядеть. Луна яркая, небо ясное. Тарлан, не останавливаясь, бегал вокруг колышка. Я поймал его и погладил гриву. «Наверняка где-нибудь свадьба», — подумал я. Вернулся в дом и лег спать.
Вышло, как и думал. На другой день получили приглашение на свадьбу из соседнего кишлака Обшир. Я вычистил Тарлана. Из амбара вынес конское снаряжение — потник, подстилку под седло, которая кладется поверх второго потника. Попону, подпругу, подхвостник, уздечку, седельную подушку, седло со стременами. Оседлал Тарлана. Надел на него узду. На лоб ему повесил амулет из боярышника. Раздутый хурджун бросил на седло. Вдел ногу в стремя, взялся за луку седла.
13
В Обшир нас поехало двадцать наездников. Мы остановились у порога дома, откуда раздавались звуки сурная. Из трубы поднимался вверх густой дым. Нам выделили на постой дом пастуха Турды. Человек в глубоко надвинутом на голову треухе провел нас по узким улицам к его дому. Ворота оказались довольно низкими. Хозяева смирных коней въехали во двор, припав к седлу. Хозяева резвых коней спешились и повели коней в поводу.
Братья мои, оседлав коня — думай о голове, свалившись на землю — думай о коне.
Мы расседлали коней. Упряжь развесили на подпорках для деревьев, на супе3, на дувалах4 . Дали коням остыть.
Я позволил Тарлану поваляться по земле. Он перекатывался то на левый бок, то на правый. Валялся в свое удовольствие. Потом поднялся. Расставил ноги, отряхнулся от пыли и приставших соринок. Я накинул на него коврик, немного затянул подпругу. Ногой вбил в землю колышек.
Наездник Сафар вбил колышек для своего гнедого рядом с Тарланом. Это меня разозлило, я сказал:
— Сафар-ака, будьте добры, привяжите своего гнедого подальше.
— Ничего, места много...
— Мне места не жалко. Ваш гнедой — недобрый, это меня беспокоит.
Гнедой поглядывал недружелюбно на моего Тарлана. Я хотел было сказать: «Вон, видите?», но наездник Сафар уже направился в комнату для гостей. Я махнул рукой и пошел вслед за ним.
Мы сели в круг. Из свадебного дома принесли нашу долю — угощения к столу и две бутылки. Все это мы отдали хозяйке. Она развела в очаге огонь и принялась готовить плов. Мы стали нарезать морковь.
Вдруг пронзительно заржали кони. Узнав голос Тарлана, я мигом выскочил из комнаты. Гнедой наездника Сафара, фыркая и выкидывая передние ноги, бросался на Тарлана. Я махнул издали рукой и прикрикнул:
— Нельзя!
Тарлан попятился и стал рыть передними копытами землю. Оскалившись, он заржал, предупреждая гнедого. Мол, не подходи лучше.
Я взялся за недоуздок и успокоил Тарлана:
— Хватит! Все, все! Все, говорю! Сафар-ака, я разве не говорил, что ваш гнедой — недобрый конь? Вот, обидел Тарлана. Уведите его теперь!
Кони наши успокоились. После плова вечером мы смотрели борьбу.
14
Наутро, после завтрака, наездники оседлали коней. Отправились в холмистую степь среди горных цепей. На закате степь выглядела бурой. На границе ее росли тутовые деревья с толстыми стволами. Зрители расселись, точно птицы, на ветвях тутовника. А другие группами расположились полулежа на окрестных холмах. Наездники снимали с коней седла, готовя их к скачкам.
Мы тоже расположились у одного холмистого склона. Я расседлал Тарлана, дал ему поваляться. Потом надел седло. Обмотал себе ноги портянками, натянул лежавшие в хурджуне сапоги для улака. Сапоги у меня на высоких каблуках, из козлиной кожи. С изнанки кожа стянута внутренним швом. Изнанка обычно бывает блестящей, гладкой. А верх сапог я смазываю нутряным салом. Такие сапоги не пропускают ни воду, ни снег, ни холод. И не рвутся. Я надел надрезанные с обеих сторон шаровары. Я их специально надрезал. Потому что, если во время скачек что-нибудь зацепится за шаровары, они могут совсем разорваться.
Я натянул треух на уши. Вдев ногу в стремя, ухватился за луку седла. Помчался в степь. Другие наездники, разминаясь, проехали по кругу.
15
В это время поглядывающие в сторону кишлака наездники прокричали:
— Везут!
Со стороны кишлака показалось двое верховых. Один вез перед собой тушу черного козла. Подъехав к нам, сбросил ее на землю. Наездники дали своим коням обнюхать тушу. Переворачивая, показывали ее со всех сторон. Кони сгрудились.
К нам подъехал усатый человек с лицом, напоминающим румяную лепешку, только что вынутую из тандыра. Это был распорядитель. Подняв рукоять плетки над головой, он объявил зычным голосом:
— Эй, наездники! Слушай мои слова и правым ухом, и левым! Веревку на добычу не накидывай — раз! Друг друга дурными словами не обзывай — два! Плетку не применяй — три! На упавшего наездника не наезжай — четыре! Если убегает конь, помоги его поймать — пять! А теперь налетай!..
Распорядитель выскочил из круга. Объезжая всадников, громко объявил:
— Первый приз — платок и десять рублей! Не говорите, что не слышали!
Наездники сгрудились в круг. Подстегивая лошадей плетками, подгоняя ударами коленей в бока, они бросились к туше, лежащей на земле. Туша лежала посреди множества конских копыт. Руки наездников рвались к ней. И не могли ее достать.
— Ну-ну!
— Но-но!
— Хватай, тащи!
Все попытки были безуспешны. Туша по-прежнему оставалась на земле. Всадники и их кони были все в поту. Некоторые уже укротили свой первый пыл. Другие, отирая со лба пот, и вовсе отъехали в сторону и присоединились к зрителям.
Игроки снова бросились к туше. Ринулся и я, вертя плеткой над головой Тарлана. Теснимый другими конями, подобрался к туше. Тарлан, сделав круг возле нее, остановился. Сжав зубами рукоять плетки, я потянулся к улаку. Только было поднял, как на тушу надавил копытом чей-то конь, и она выскользнула из руки. Сгрудившиеся лошади оттерли Тарлана назад. Тарлан споткнулся и, покачиваясь, вышел из круга. Чтобы боевой задор Тарлана не пропал, я проскакал галопом почти версту. Как будто мы захватили добычу!
16
Увидев, что тушу так никто и не поднял, распорядитель повысил цену:
— Эй, наездники, не говорите, что не слышали: сверх того добавлю одного барана!
Кони зафыркали, заржали. На крупы с треском сыпались плетки. Наездники с гиканьем пустили коней к туше. Наконец она была поднята с земли. Зрители оживились. Лошади тревожно прядали ушами. Всадники помчались к низовью.
Распорядитель объявил:
— Улак поднят, улак поднят!
Наездники понемногу оживились. Все помчались галопом. Топот, топот, топот...
Все скачут вокруг туши козла. Все внимание приковано к ней.
— Улак увезли! Улак у буланого и рябого!
Почему коня называют рябым? Потому что на лбу у такого коня белая отметина, а на кончике носа пятнышко. И оба паха лошади разукрашены пятнами. Рябой конь может быть разным. Сероватый рябой, черный рябой, рыжий рябой, гнедой рябой! А буланый конь — желтый, грива и хвост — черные, но встречаются буланые и с белыми гривами и хвостами.
Рябой с буланым мчатся, насторожив торчащие уши, которые похожи на заячьи. Между ними болтается улак. Одна ножка туши у гнедого, другая у буланого. Вокруг десятки рук тянутся к улаку. Но не могут дотянуться. А если кто и дотянется — не может вырвать. Окружив их, мчатся и другие кони: топот, топот, топот...
— Улак у буланого и рябого! Не выпускай! Улак перешел к буланому, улак у буланого! Гони!
Топот-топот-топот... И впрямь, наездник буланого, ловко перекинув ногу через тушу, прижал ее коленом. Наклонившись вправо, потянул поводья вправо. Буланый преградил дорогу сопернику. Многие наездники, поняв, что тягаться бесполезно, один за другим начали отставать.
— Чисто! Буланый выиграл честно! Бросай буланый, бросай! Ну и молодчина! Подходи, буланый! Забирай свою награду!
Наездник буланого бросил тушу на землю и направился к распорядителю. Мы же — кинулись к туше. Снова сгрудились. На этот раз тушу унес всадник на низкорослом гнедом.
Гнедой конь — темно-рыжей масти. Шея у него выгнута, как у очковой кобры.
17
На третий раз улак выпал на мою долю. Я потерял было всякую надежду, стоял в сторонке. Чей-то рыжий конь выволок тушу из круга по земле. Наш Тарлан повернул голову в сторону рыжего. Когда он к нам приблизился, наездник поднял тушу на уровне колена коня. И тут я нагнулся и подхватил добычу. Выпрямившись, ударил Тарлана коленом в бок и закричал:
— Но-о!..
Тарлан рывком отделился от группы. Вслед за мной помчались и другие наездники. Поравнявшись, многие потянулись к улаку.
Я наддал Тарлану плеткой. Вместо того, чтобы прибавить скорости, он замедлил шаг. Я был в недоумении. Взглянув вперед, я понял в чем дело. Впереди была довольно широкая речка. Я не знал, как поступить. Пока натягивал поводья, мы очутились у самой кромки. Другие кони от нас не отставали. Тарлан помчался вдоль берега. Тушу я зажал под коленом со стороны реки так, чтобы никто к ней не подлез. Но длиннорукие наездники потянулись к улаку через шею и круп Тарлана. Я не хотел отдавать улак. И Тарлан не хотел его отдавать! И мы снова помчались вдоль берега. Голоса распорядителя не было слышно. Я опустил поводья и крепко ухватился за тушу, прижал ее к боку коня. Тарлан скакал сам, без понуканий. Но конца руслу реки все не было видно. Нас по пятам преследовали остальные наездники. Тарлан посмотрел вниз на речку, на миг застыл — и, подняв передние ноги, кинулся вниз. Дрожь пробежала по моему телу. Вот-вот — и глаза выскочат из орбит. Я потянулся к поводьям, но не достал. Почуял, как мы оторвались от земли и я повис в воздухе. В голове молнией пронеслась мысль: вот так и умирает человек. Я крепко зажмурился и выпустил улак. Очнулся от сильного толчка. Сердце мое будто в пятки ушло. Я чуть не лишился чувств. В отчаянии приник к шее Тарлана.
18
Когда открыл глаза, то увидел, что мы скачем по сухому руслу реки.
Тарлан замедлил ход, а потом остановился. Нагнув голову, он фыркал и тяжело дышал. Я выпрямился, снова закрыл глаза.
Сверху раздался голос распорядителя:
— Туша на месте! Осталась на месте!
Я взглянул наверх. Наездники, выстроившись в ряд на берегу, смотрели на нас. Я наклонился и взял поводья. Направился вдоль речки в поисках тропинки, которая бы вывела наверх. Сверху кто-то рассуждал:
— Ну надо же! Голова кружится, когда смотришь вниз. У этого Тарлана два сердца! А если одно — то размером с его голову!
Распорядитель предупредил:
— Тарла-а-ан, захвати улак!
Я сделал вид, что не расслышал. Не хотел возвращаться за улаком. Стал подниматься по пологой тропинке. Дойдя до места, где оставил снаряжение, я расседлал Тарлана. Осмотрел его всего. Погладил его ноги. Ушибов не было. Дал ему поваляться на земле, чтобы остыл. Расчесал коня с ног до головы. Надел узду, привязал его к колышку. Все, больше в сегодняшнюю свару Тарлана я не пущу. Он вышел победителем.
19
Тут и моя обидчивая натура заговорила: если на то пошло, в его победе есть и моя заслуга.
Хотите, я вам скажу кое-что, братья? Я люблю ссоры из-за обид. Провалиться мне на этом месте! Если, начиная от новолуния и до тридцатого числа, не обижусь на что-нибудь — такое чувство, что не прожил в этом месяце и одного дня. Тоска берет. Хожу, озираясь вокруг, будто чего потерял. Придираюсь к мелочам. Пустяк принимаю близко к сердцу, будто это смертельная обида. Чувствую себя униженным. Впадая в уныние, поминаю покойного отца. Ведь люди знают, что я сирота, и обижают меня нарочно. Но разве виноват я, что вырос сиротой? А потом — в душе просыпается обида из-за моей головы. «Были бы на моей голове волосы — не унижали бы меня так!» — с горечью думаю я.
В такие минуты товарищи по стремени начинают меня уговаривать. Придерживая коня за уздечку, они увещевают: хоть раз умерьте свой гнев, наездник Зиядулла. Такие минуты переживания обиды — бальзам для моей души! Нахмурив лоб, я гляжу в даль. Глазом не моргну, не пошевельнусь. Мои товарищи по стремени еще пуще стараются. «Зиядулла, вы славный, великий наездник, но подумайте и о нас», — упрашивают они. Ах-ха! Вот где наслаждение для души! И только пережив подобные минуты, я в знак согласия задумчиво киваю головой. Так и быть, говорю, ваша взяла. Довольный, поворачиваю коня.
Давно уже искал я, на кого бы обидеться. И вот выпал случай. Причина подходящая: мол, конь не пожалел себя ради человека. А распорядитель не оценил его самоотверженности!
20
Обидевшись, я продолжал сидеть. Несясь, будто бурный горный поток, какой-то всадник на палевом коне подлетел к распорядителю.
Палевый — значит соломенного, бледно-желтого цвета. Ноги в пестрых носочках. Еще у него на лбу может быть белая звездочка. Но у этого коня ее не было.
Я не признал бородатого всадника на палевом. Голос наездника звучал требовательно:
— Эй, распорядитель! Усы у тебя есть, а совести, как видно, нет! Гляди, откуда бросился Тарлан. Конь сделал это не потому, что испугался тебя или нас, — он рисковал собой ради человека. Если такого смелого коня золотом осыплешь — все равно останешься в долгу. Отдай наезднику приз!
— Он выронил улак из рук!
— Если не отдашь — я сам для Тарлана одного барана из дома привезу! Так даешь или нет!?
— Слушай, наездник! Если кому угощенье предложишь — пусть это будет достойный человек, если от чьей руки голову сложишь — пусть это будет достойный человек. Ладно, твоя взяла.
Распорядитель дал нам одного козла и двадцать пять рублей.
21
Окончание состязаний смотрел полулежа, облокотившись на землю. Мои товарищи по стремени так ни разу и не выиграли.
Все начали разъезжаться. Товарищи по стремени возвращались с улака несолоно хлебавши. Я начал их корить:
— Как будем смотреть людям в лицо? И это двадцать наездников! Весь выигрыш — один козел. И того выпросили.
Спутники мои ехали с поникшими головами, в ответ только пожимали плечами.
— А что, если мы поступим так. Сделаем в пути привал, а в кишлак въедем, когда стемнеет.
Когда до кишлака остался один холм, все спешились с коней. Прилегли отдохнуть. А когда стемнело, сели на коней. Я ехал впереди — на случай, если кого-нибудь встретим. Как-никак, у меня козел. Для отвода глаз...
Вышло так, как я и говорил. Только проехали каменистую местность, как неожиданно навстречу показался чей-то черный силуэт. Мы свернули с дороги. Тень подала голос:
— Эй, вы там не видели случайно корову-пеструшку?
— Не видели.
— Зиядулла-наездник? Ты ли это? Со скачек возвращаетесь?
— Со скачек.
— И что, не с пустыми руками?
— А то как же!
— Что-то не похоже.
Я дернул козла за шерсть. Козел протяжно заблеял.
— Голос слышали?
— Да, хорошо, хорошо. Говорят же: с пустыми руками лучше не возвращаться. Вы ведь людей представляете.
— И такие живые голоса есть у каждого из нас. Не хурджуны, набитые халатами!
22
Отправились на свадьбу в Байсун. Из-за грязи, хлюпавшей под ногами, хвосты у лошадей завязали узлом...
В Байсуне, братья мои, живет народ склочный! Никому ничего не дадут. Сами ничего не умеют. А если кто-то в чем-то преуспел — на дух его не переносят. Успехов наших не признают, норовят их принизить.
Видя чью-то растерянность, злорадно усмехаются. Вот, дескать, бедолага. Что поделаешь: если что впитал с материнским молоком — живешь с этим до самой смерти.
Вот и на сегодняшних состязаниях вышло так, как мы и думали. Из Шурчи приехал наездник Файзулла. Шайтан, а не наездник! Конь под ним тонкобрюхий! Скачет, словно водяной змей! Дважды подряд вырывал улак из рук соперников. В следующий раз улак достался мне.
Улаком завладевали то шурчинцы, то мы, то вахшиварцы. Наездникам из Байсуна он не давался.
Когда Файзулла в третий раз поднял улак — байсунцев словно прорвало. Один схватил коня Файзуллы за уздечку, а другой прямо-таки вынудил наездника выпустить тушу. Но Файзулла снова схватил ее и ускакал. Его тонкобрюхий бежал, как борзая! Наездники из Байсуна остались далеко позади. И только один громадный жеребец его нагнал. Но наездник не смог дотянуться до улака. Тогда жеребец ударил грудью тонкобрюхого коня Файзулы и помчался дальше. В отместку!
Тонкобрюхий Файзуллы полетел кувырком, а сам Файзулла перелетел через его голову и упал на землю. Тонкобрюхий поднялся, пять-шесть раз вздохнул. Поглядел на своего наездника. Тот, хотя и сильно упал, вскочил и подбежал к тонкобрюхому.
Бог мой! Если наездник свалится с глинобитного дувала, он что-нибудь себе да ушибет. Упадет с ослика — какое-то время лежит не двигаясь. Но слетев с мчащегося стрелой коня, он вскакивает как ни в чем не бывало!
Братья мои, упадешь с осла — он подставит копыто, упадешь с лошади — подставит гриву!
Наездник Файзулла подошел к своему тонкобрюхому. Вытер грязь, прилипшую к шерсти коня. Снял съехавшее на брюхо седло и оседлал заново. Отряхнул одежду. Потом пустил коня вскачь, въехал в круг и яростно вцепился в улак. В это время конь кого-то из местных топтал тушу, и Файзулла не смог вытянуть ее из-под копыт. Вылез из кучи-малы и с досадой бросил:
— Вот когда научишься, тогда и садись на коня, сукин сын! Чем так бороться, лучше бы тебе подохнуть! Приедешь к нам на улак — тогда поглядим. Тьфу на тебя!
Плевок Файзуллы попал на круп громадного жеребца. Его хозяин обиделся. А с ним и его товарищи по стремени.
23
Наездники из Байсуна поняли, что не быть улаку в их руках, и выбрали нечестный путь. На улак они накинули веревку! Длиной в половину маховой сажени и толщиной с палец. На концах — петли, в которые можно продеть руку или набросить их на луку седла. Если наездник протянет веревку под лодыжкой и привяжет к руке — выхватить у него улак невозможно.
Есть другой верный способ накидывать веревку на улак. Наездники из Байсуна применили именно его. Один из них изловчился и поднял улак с земли. Пропустил веревку под лодыжкой козла, а петли зацепил за луку седла. И поскакал, прижав улак под коленом. Чтобы выхватить такой улак, нужно сбросить наездника вместе с седлом или свалить его лошадь!
— Веревка! Веревку накинул!
— Эй, распорядитель, гнедой веревку накинул!
— Нечестно! Улак гнедого добыт нечестно!
Распорядитель все видел, все слышал. И все равно сказал, что честно. Наездники были недовольны. Распорядитель, пожимая плечами, делал вид, будто не понимает:
— Веревка? Какая еще веревка? Сегодня вы наши дорогие гости, не нужно клеветать. Подходи, гнедой! Забирай свой приз!
Возражения наши остались без внимания. Многие, рассердившись, уехали с улака. Хамдам из Шурчи, уходя, сказал:
— Чем так добиваться справедливости, лучше навоз с улицы есть. Вы только посмотрите! Человек не ел, не пил, устроил народу праздник, а ты... Эта низость не по тебе, так по твоим детям ударит, вот увидишь!
Распорядитель стоял на своем:
— Акун не накидывал веревку, все по справедливости!
— Плевать я хотел на такую справедливость!
Хамдам, отряхнув полы, пошел прочь.
24
Братья, почему уходят, отряхивая полы? Ради справедливости! Почему уходят, сплевывая? Ради справедливости! На что обижаются, уходя? На несправедливость! Из-за кучки подлецов, озлившись на бессовестных мерзавцев — уходят, бросая справедливость в огонь! Вот мы всегда твердим, братья: справедливость, справедливость. Слово это не сходит у нас с языка. А при виде несправедливости — пасуем. Сетуем на судьбу и на жизнь. Мол, справедливости нет, справедливость, она — на небе. Братья мои, справедливость — на земле! Под нашими ногами! Лежит, смешанная с пылью. Кто же над ней так глумится? Да мы сами! Я, вы, Файзи-наездник, Хамдам-наездник! Видели, как они убежали?! Вот так всегда: когда справедливость попрана — мы убегаем. Воротим от нее лицо. Делаем вид, будто ничего не случилось. Когда подлец душит справедливость, мы отходим в сторону. От дурного беги, не связывайся, не замечай его, — говорим мы себе. Дескать, негоже мне равняться с дурным человеком. А придя домой, говорим: такого-то несправедливо обвинили; правды, оказывается, нет на свете. Но прямо в лицо, открыто не говорим этого дурным людям. Стоим в сторонке, будто ничего и не замечаем. Прикусываем язык. Боимся потерять авторитет и лишиться должности. Или же не хотим наживать себе врагов. Слово правды и родному человеку не нравится, — говорим себе и машем рукой: «Да ладно!»
И вот все разбегаются. Наши друзья-наездники тоже решили убежать.
— Поехали, — сказали они.
Я резко ответил:
— Никуда я не поеду! Буду участвовать в улаке до конца!
Мои товарищи по стремени поддержали меня. Один байсунец прошептал стоящему рядом наезднику:
— Вот и хорошо, пусть уезжает. Улак теперь нам достанется.
25
Я разозлился пуще прежнего. Отдал Тарлана наезднику Самаду. Сам оседлал его светлого буланого коня. Держался, выжидая, чуть поодаль от наездников, сбившихся в кучу. Один байсунец снова накинул веревку на улак. Я тут же подскочил к нему и не отпускал от себя. Схватил улак за одну ляжку да так и держал. Наконец его конь устал. Он и сам сдался и выпустил тушу из рук. Она упала на землю. Я не успел подхватить ее. Повернул буланого обратно. Вытер рукавом лоб. Освежил грудь, поднимая и опуская ворот рубашки. Ах, какое это блаженство! Я почувствовал прохладу. У меня было такое чувство, будто я совершил благое дело.
И снова я стал в стороне от сбившихся в кучу всадников. Светлый буланый конь перенес всю свою тяжесть на задние ноги. Теперь тушу из середины круга вынес байсунский наездник на рыжем коне. Своего светлого буланого я пристроил рядом с ним. Этому я тоже не дал унести улак. Всадник мчался и забирал все левее. «Отпусти! Отдам половину награды», — зашептал он. Сделав вид, будто не слышу, я продолжал скакать, держась за улак. Он выругался от злости. В конце концов бросил тушу. Я не отдал ему улак.
Потом улак схватил наездник Юлдаш из Вахшивара. Он отобрал его честно, не накидывая веревки. Я не стал ему мешать. Распорядитель, видя, что своим наездникам улак не достанется, решился на такое, что и последний подлец не сделает. Под предлогом того, что улак весь растрепался, оттащил его в сторону. А немного погодя, принес его и бросил перед всадниками. Увидев тушу, мы оторопели. Распорядитель отрезал ляжки и шею туши. Такую тушу невозможно поднять с земли. Потому что не за что ухватиться. Поднимешь за шерсть — сдерешь клок шерсти и только.
И все же наездники решились. Как говорится, надежды нет у одного шайтана — они кинулись к улаку. Но так и не смогли поднять его с земли. А распорядитель только того и ждал. Он объявил о заключительном заезде.
— Не говорите, что не слышали: кто поднимет — тот и получит! Кто поднимет тушу — получит кило жира, кило риса, да еще и морковь в придачу! Хватай!
Есть один способ поднять с земли такой улак. Только он очень трудный.
Но будь что будет! Оседлал я своего Тарлана. Предупредив товарищей по стремени, направился прямо к улаку. Потянулся к туше. Схватил ее, крепко сжимая шерсть вместе со шкурой. Рванул что есть силы и положил ее на луку седла. Придвинув к своей груди, придавил тушу локтями. Остальное было за Тарланом! Мой конь мчался, как лиса.
Последний приз состязаний достался мне. Я одержал победу!
Братья мои, упрям узбек, когда близок успех.
26
Рихсиев переехал в кишлак. Одни поговаривали, что его сняли с работы, другие — что, мол, город ему надоел. Сняли его или прогнали, вернулся он сам или не по своей воле — но вернулся. Устроился учителем в школу. Поселился в двух шагах от нас, в старом доме, доставшемся ему в наследство. Хотя стояла зима, он устроил хашар5 , чтобы благоустроить двор.
На хашар позвали и меня. А раз позвали — не пойти нельзя. Рано или поздно все равно придется иметь с ним дело. Пошел. Сам Рихсиев не работал. Прилег, постелив курпачи6 на супу возле ямы, где мешают глину для кирпичей.
Братья мои, Рихсиев мне все уши прожужжал! Только и умеет что тараторить. Во всем мире не осталось новостей, которых бы он мне не рассказал. Где идет война, из какой страны высылают; куда поехал король и какой страны; зачем поехал и что сказал; на поезде поехал или на самолете; как здоровался со встречавшими его: обнимаясь или протягивая кончики пальцев. Ничего не упустил, все рассказал. Голова моя гудела.
Рихсиев и назавтра решил позвать людей на хашар.
— Не приду, — сказал я, — завтра улак.
Тут за мной пришли домашние. Не дождавшись плова, я поспешил домой. В доме раздавался плач ребенка.
Братья мои, я стал отцом! Теперь у меня сын! Наша тетя Хумор была повивальной бабкой. Ждал до утра, не сомкнув глаз.
27
Утром я не дал Тарлану воды. Корма задал поменьше. Отправился на поляну в восточной части кишлака. Лошадей там было немного. Все кони наши. Гостей мало.
Снарядил Тарлана, отвел к коням. Но — скажите пожалуйста! — лошадка моя не пожелала скакать! В самый последний момент Тарлан попятился. Загрыз удила, замотал головой. Я ударил его коленом в бок и наддал плеткой. Тот вздрогнул и стал топтаться на месте. Я поиграл плеткой над головой, чтобы припугнуть. А он стоял, прядая ушами, будто говоря: хочешь бить — бей. Я понял, что Тарлан сегодня не в духе.
И это правда! У всякого коня, братья мои, свой норов, свой характер. Конь не подчиняется человеку в те дни, когда не в духе. А если ему надоедать — может укусить за плечо или хорошенько лягнуть в пах. В таком случае некоторые наездники бьют лошадь по голове рукояткой камчи. И тогда рассвирепевший конь сбрасывает наездника и убегает. Конь начинает ненавидеть человека, отворачивается от него. Его тянет к своим предкам — дивам! Затосковав по родичам, лошади убегают в степь. Вливаются в табун. Жеребец, завидя кобыл, трется возле них. Дышит воздухом предков! Обнюхивая других коней, он жалуется на человека. Говорит: я был настоящим дивом, но склонил голову перед человеком; стал его рабом, но не ужился с ним.
Нет, когда конь не в духе — не нужно его трогать. Надо считаться с его настроением. Поэтому я не стал заставлять Тарлана, остался простым зрителем.
Земля поросла жестким дерном, вокруг было много рытвин и камней — поэтому во время скачек наездникам приходилось глядеть в оба. Берегли коней, чтобы те не споткнулись. Кони с незагрубевшими копытами, как и у нас, стояли в сторонке, были зрителями.
Когда кончились состязания, распорядитель объявил:
— Эй, наездники, сегодня съехалось мало коней! Ведь дальние и ближние всадники не знали, что улак будет проходить в те же два дня, что и свадьба! Поэтому завтра Кабул-богатырь проведет большой улак! И пусть все ваши желания исполнятся!
Дома я вымыл Тарлана теплой водой. Расчесал ему шерсть. В сумерках провел его вокруг свадебного двора, дал послушать звуки карная и сурная, подышать воздухом свадьбы. Потом привязал его к колышку в центре двора. В полночь Тарлан заржал. Я вышел посмотреть. Тарлан передними копытами рыл землю. Стал кружить вокруг колышка. Значит, Тарлан избавился от своего уныния. Дух свадьбы привел его в чувство. Настроил на улак!
28
Наутро коней было больше, чем ожидалось. Лучшие кони даже морды свои не смогли просунуть в круг. Прошло столько времени, что можно было приготовить плов, а туша лежала на земле неподвижно. Если и сдвинулась, то на пять-десять шагов, не больше. Наконец наездник на каком-то битюге с широкой грудью сумел поднять улак с земли. Но подстерегавший его в сторонке серый захребетник подскочил к беспородному коняге, вырвал улак и ускакал. На больших состязаниях достаточно вынести улак за круг столпившихся всадников — и добыча считается честной. Вот почему, когда серый проскакал шагов двадцать-тридцать, распорядитель поднял плетку над головой:
— Все честно! Бросай, серый, бросай!
Ох уж эти захребетники! Они, собравшись в кружок, подстерегают тебя в сторонке. Поэтому их и прозвали захребетниками. Они сами и их кони привыкли держаться в тени. Не могут добыть улак из круга. Ждут в сторонке, готовые кинуться на легкую поживу. Добычу, вынесенную другими, хватают, как лисы, и уносятся прочь. Все старания наездника, вынесшего улак из круга, идут прахом.
Преодолев сотни мук, я вынес тушу. И мою добычу выхватил все тот же серый. Я остался ни с чем. Серый захребетник стал для меня напастью, проклятием, избавиться от которого было нелегко. Тогда я пошел на хитрость. Подхватив тушу, я направил коня навстречу солнцу. Серый отстал. Почему он отстал? Да потому, что глаза у серых коней голубые. Они не могут бежать навстречу солнцу. Солнце их ослепляет!
— Тарлан победил честно! Забирай свой приз! Теперь, наездники, ставка будет на темную яму! Глядите! — распорядитель показал всем кусок красной материи. Закрепив его на конце шеста в маховую сажень, соорудил подобие знамени. Он воткнул его в дернистую землю по краю от ямы, размером чуть больше обычного очага.
— Это и есть отметка темной ямы! Кто донесет улак до ямы и бросит в нее, получит двух овец, пятьдесят рублей и один чапан! Для тугоухих повторяю условия еще раз...
Ставка на темную яму — самое сложное и трудное состязание в улаке. Потому и самое почетное. Победа в нем — честь для наездника и его коня. Один раз сбросить улак в яму труднее, чем трижды вынести его из толпы наездников!
29
Борьба разгоралась все сильнее. Тут Джура-бобо, пустив коня рысью, подъехал ко мне.
— Наездник Зиядулла, испытайте, брат, и нашего гнедого.
Он спешился и протянул мне поводья. Я вручил ему поводья Тарлана. Оседлал гнедого Джуры-бобо. Делать было нечего: нельзя не уважить пожилого человека. Ему за шестьдесят. Бездетный. Дважды был женат. И от обеих жен не было детей. Взял в жены третью. И эта не родила. Жены, с которыми он развелся, вышли замуж и обзавелись детьми. Вот и ходит теперь Джура-бобо, не смея головы поднять. На свадьбах держит взгляд ниже скатерти. Ступает по улицам, уставясь на носки сапог. Даже разговаривает негромко.
Джура-бобо обратил внимание на то, что его имя почти не произносилось людьми. Люди вспоминали о нем только при встрече или когда им на глаза попадался его дом. При встрече спрашивали, как здоровье Джуры-бобо. Или еще говорили: «Это дом Джуры-бобо». Имена других поселян люди постоянно носят на устах. К примеру, идет соседский сын в школу. Учитель проводит перекличку: «Мурадов!» Соседский сын вскакивает с места и говорит: «Я». За день в класс приходит шесть учителей. А это значит, что имя Myрада-соседа звучит шесть раз. А всего у соседа восемь детей. И все ходят в школу. Вызывая каждого из них, учителя упоминают имя отца шесть раз на дню. Стало быть, всего за один только день сосед сорок восемь раз упоминается людьми. Вдобавок еще на улицах по нескольку раз произносится его имя! Это чей сын? Мурада! А это чья дочь? Мурада!
Жизнь для Джуры-бобо стала тяжелым бременем. Однажды за обедом он принял опиум. Решил запить холодной водой, чтобы умереть. Поднес к губам фарфоровую чашку с водой, но вдруг передумал. Решил назло всем совершить какое-нибудь смелое дело. В гневе отшвырнул чашку. Чашка разлетелась вдребезги.
Он продал коров, овец. Купил «Жигули». За руль усадил старшего сына соседа. Сказал:
— Мне достаточно, чтобы возил, куда укажу. Главное — чтобы машина поднимала за собой пыль, а люди говорили: «Это машина Джуры-бобо. Машина у Джуры-бобо молочного цвета». Так пусть и говорят. А по дорогам пускай гаишники останавливают и, проверяя документы, читают имя...
Но душа Джуры-бобо не этом не успокоилась. Продал и машину. На вырученные деньги купил вот этого гнедого. Долю, что берег для неродившихся своих детей, скормил гнедому коню. Растил его для улака. Сам в улаке не участвовал. Постарел, а все равно, как неуемный наездник, готовил своего гнедого для скачек. Вместе с участниками состязаний ездил даже в дальние кишлаки. Если у кого лошадь выбилась из сил или стала непригодной — одалживал своего гнедого. Теперь у Джуры-бобо одна была забота: только бы его гнедой вынес улак из круга. Тогда распорядитель объявил бы, что это конь Джуры-бобо вынес улак. И чтобы он крикнул: «Конь Джуры-бобо! Подходи, забирай награду». Главное, чтобы имя его услыхало побольше народу. А если тугие на ухо переспросят, кто выиграл, то и им ответят, что это конь Джуры-бобо.
И наездники, и распорядитель смекнули, что было на уме у Джуры-бобо. На состязаниях старались ему угодить. Специально просили его гнедого для состязаний. А когда сам Джура-бобо предлагал коня, наездники никогда не отказывались...
Распорядители пришлись Джуре-бобо по душе.
30
Показав гнедому Джуры-бобо яму и дав обнюхать ее, я вернулся на место. Через миг лошади с громким топотом сбились в плотную кучу. Чей-то конь, похожий на серую куропатку, вынес улак.
Один бок серого был голубой, а другой — белый. Еще на нем были темные пятна.
Серый взял левее и оторвался от группы. Захребетники не смогли подступиться к куропатке.
Распорядитель, тряся плеткой над головой, объявил:
— Не считается! Улак в яму не попал!
И правда: улак застрял на краю ямы. А победа засчитывается, только если он попадет точно в яму.
Распорядитель поднял улак и, отъехав подальше, сбросил его на землю.
— Наездники, ставка прежняя! Налетай!
Та же серая куропатка опять решила вынести улак из круга. Засмотревшись на коня, я задался вопросом: почему один только серый берет улак? Даже захребетников оставил с носом. Я стал наблюдать внимательней. Серого окружили несколько его товарищей по стремени. Наездник на сером коне преспокойно поднял улак. Начал протискиваться сквозь толпу. Товарищи по стремени не подпускали чужих лошадей к серому. Скакали, окружив серого и делая вид, будто дерутся за улак. Стегая серого по крупу, помогали ему:
— Давай, Дарбанд, гони! Ну же, проворней, Дарбанд!
— Жми, Дарбанд, не поддавайся!
Получается, это были наездники из Дарбанда. Всадник на сером, прижав коленом улак, несся с гиканьем:
— Эге-гей, эге-гей! Ах, ты мой родной! Милый мой отец, ну гони же!
Это что же получается, братья мои: дарбандский наездник лошадь называет отцом? Ха-ха-ха!
В этот раз куропатка сбросил улак точно в яму.
— Честно-о! Серый! Эй, серый! Возьми улак и отвези туда, откуда приехал. Наездники! Следующая ставка: большой бык. Забьешь на мясо — большую свадьбу накормишь! Хватай, и пусть все ваши желания исполнятся!
Конники снова пустились скакать к яме. В этот раз улак достался саврасому коню из колхоза «Восьмое марта».
— Держись, «Восьмое марта»! Не сдавайся!
— Будь осторожен, «Восьмое марта»! Следом мчится карий!
— Давай, жми же что есть мочи!
— «Восьмое марта», наддай коню!
Бык отошел к наездникам из колхоза «Восьмое марта»!
31
Потом улак из круга вынес я. Кони, скакавшие рядом, меня обогнали. Преградили все пути и к яме не подпустили.
Братья мои, один конь пыли не подымет, а если и подымет — славы этим не добьется!
Не помня себя от обиды, я закричал своим товарищам по стремени:
— Вы люди или нет?! Хоть раз помогите!
И тут наши опомнились.
Я пробрался к улаку. Потянулся и подхватил его с земли. Распорядитель объявил:
— Улак поднял конь Джуры-бобо! Конь Джуры-бобо!
Вырывая друг у друга улак, вместе с саврасым из колхоза «Восьмое марта» мы выбрались из круга.
— Улак у коня Джуры-бобо! Не говорите, что не слышали: улак у коня Джуры-бобо!
Взяв меня в круг, мои товарищи по стремени скакали рядом. Чужим коням не давали подступиться. Я стегал гнедого Джуры-бобо и приговаривал:
— Ну-ну! Гони, конь Джуры-бобо! Что за гривушка у тебя, так и колышется! Гони же, конь Джуры-бобо! Йе-ху!..
Топот, топот, топот... Кони ржали и фыркали. Яростно грызли удила. Гривы развевались. Хвосты распустились, подобно павлиньим перьям. Пыль из-под копыт вздымалась к небесам. Топот, топот, топот...
Конь Джуры-бобо подскакал к яме победителем. Когда он прыгал через нее, я выпустил улак из рук.
— Честно-о! Гнедой Джуры-бобо победил честно! Гнедой Джуры-бобо, подходи, забирай свой приз!
Получив награду, я подъехал к Джуре-бобо. Он заулыбался. Победно оглядел толпу: видали, мол, наш конь победил!
32
Зима подходила к концу, пора свадеб закончилась. В воздухе запахло весной. Вслед за подснежниками расцвели ирисы. Мы полной грудью вдыхали весенний воздух.
Но от одной новости наше весеннее настроение вдруг сменилось на зимнее. Краски поблекли.
— Наших коней планируют сдавать на мясо.
Так объявило колхозное радио.
Бригадир обходил дворы и, указывая пальцем наверх, говорил:
— Мы тут ни при чем — распоряжение сверху.
Человек, о котором рассказывал бригадир, приехал. Я увидел его у конторы. С ним были два милиционера.
Они ходили из дома в дом и забирали лошадей.
Народ не хотел отдавать, но ведь начальство!
Хотели было драться, так ведь рядом милиционеры!
Провожали коней до самых ворот.
Горе поселялось внутри.
33
Как судьбой предначертано — пусть так и будет, сказал я себе.
У мясника Хафиза я купил два килограмма баранины. Завязав покупку за пояс, пришел домой. Разделал мясо: мякоть в одну сторону, кости — в другую. Хитрый Хафиз наложил много костей, пришлось повозиться.
В эту минуту Тарлан фыркнул. Я, оторвавшись от мяса, посмотрел в его сторону. Тарлан беспокоился, стучал копытами. Зажал голову между передних ног, потянулся к животу. Ударил по животу хвостом. Присев на задние ноги, качнулся и снова фыркнул. Мне показалось, он что-то лягнул. Я было подумал, что Тарлан играется. Но нет, он не игрался. Он увидел муху или овода. Я подошел к нему, осмотрел голову — ни мухи, ни овода не нашел. Удивился. Тарлан опять встрепенулся, дернул уздечку. Я еще раз внимательно его осмотрел. И на этот раз увидел: лошадиная муха!
Муха эта с неба не падает, в земле не растет и со стороны не прилетает. Откуда же она взялась? Где лошадь, там и муха. На каждую лошадь находится своя муха. И какое же место она выбирает? Под хвостом!
Крепко схватив коня под уздцы, я другой рукой стянул с себя шапку-ушанку. Незаменимая вещь!
Как только муха выползла из-под конского хвоста, я прихлопнул ее шапкой. Потом вернулся к разделке мяса.
А Тарлан сделал круг вокруг колышка, к которому был привязан. Играет. Рад, что освободился от мухи, — будет теперь играть. Хвост распустил.
А я замер: одной рукой держу мясо, другой — нож. А сам наглядеться на Тарлана не могу. Бог мой! Сдать на мясо? Такого породистого? Разве мало для этого других животных? Как разделывают мясо? Вот так же, как я сейчас? Скоро и Тарлан станет таким же? Мякоть в одну сторону, кости — в другую? Ой-ой…
Затем отделят голову. А ноги бросят собакам. Собаки их обглодают. Останутся только кости.
Внутренности и хвост закопают. Они сгниют в земле. Такие внутренности? Это не внутренности, а нити. Это не кишки, а струны домбры!
Тарлан не просто конь, он герой. О таких, как он, Джуманбулбул и Фазыл Юлдаш песни поют, легенды слагают. Разве можно сдавать на мясо прославленных героев?
Тарлан резвился. Присел на задние ноги и несколько раз кивнул. Поднял передние ноги. Выше, еще выше. И встал на задних во весь свой рост. Взглянул поверх дувала на дальние дали, на вершины Бабатага. Покрутил головой, обозревая все вокруг, и во весь голос заржал.
По всему кишлаку разнеслось его ржание. Такое громкое, что в горах, наверное, отдается эхом. До самого Бабатага доносится его ржание.
Братья мои! Сердце мое пело.
— Да будет благословен твой голос, — сказал я с улыбкой.
Не ржание слышал я, а музыку рубоба. Звуки домбры наполняли мой слух. Друзья мои, конь — это музыка. Будь здоров, Тарланбай!
Я снова взглянул на мясо и кости, лежавшие передо мной. Ну уж нет, умру, но не допущу этого.
34
В полночь я оседлал Тарлана. Поскакал в Обшир. Примчался туда, словно вихрь. В западной части этого кишлака много холмов и взгорий из белой глины. На скатах этих холмов есть промоины. Я привязал Тарлана в одной из таких темных промоин. С восходом солнца вернулся домой. В приподнятом настроении выехал на свое пастбище.
В сумерках я смешал десять кило ячменя с мешком резаной соломы. Когда стемнело, взвалил мешок на спину и отправился в путь. В дороге я пропотел; шел, делая передышку. Прислонил мешок к промоине. Зажег спичку в ладонях. Поднес огонь к лицу, чтобы Тарлан меня видел. Прося корма, он зафыркал с мольбой в глазах. Я повел Тарлана в поводу, напоил из протекавшего неподалеку арыка. После этого подвесил в торбе корм. Почесал коня.
Перекусив дома, я растянулся в постели. Веки мои тотчас сомкнулись.
Проснулся оттого, что меня трясла жена. «Вставайте! — говорит. — Кто-то вас зовет. Я поднялся полусонный и вышел во двор. Олапар, наш пес, не хотел впускать чужака. Издали я прикрикнул на пса. Тот, виляя хвостом, отошел в сторону. Гляжу, на улице стоит председатель и начальники. Поздоровался с ними. Председатель указал на человека в тюбетейке.
— Этот человек — уполномоченный из района. Из управления районного сельского хозяйства.
— Ладно, ладно. Ну, проходите.
Человек в тюбетейке вошел во двор. Остальные последовали за ним. Когда они проходили мимо лампы, я пристально рассмотрел их лица. Лицо человека в тюбетейке было бледным, цвета песка — он, как и я, оказался плешивым. «Надо же, из своих», — подумал я тогда.
Плешивый начальник огляделся вокруг.
— Где конь?
— Какой конь?
— Какой? С четырьмя ногами, двумя ушами.
— Такого коня у меня нет.
— Поищи получше и не морочь голову. Нет времени на пустые разговоры. Таких, как ты, у меня тысячи.
— Откуда у меня взяться коню, начальник? Вон, сами посмотрите. Если найдете — он ваш.
Плешивый начальник, поигрывая пальцами, сделал знак стоящим рядом.
— Обыщите.
Сопровождавшие его люди зажгли огромные китайские фонари и принялись обыскивать хлев и конюшню.
— Коня нет, а навоз от него есть. — Плешивый начальник уставился на меня.
— Как бы вам объяснить, начальник... Должно быть, это лошади гостей оставили после себя кизяк. Им ведь не скажешь: «Лошади гостей, уберите
за собой».
— Как твоя фамилия? Так-так, Курбанов. Курбанов Зиядулла. В списке ты числишься — значит, конь у тебя есть. Стало быть, завтра снова придем. Найдешь коня — хорошо, а нет — пеняй на себя!
Плешивый начальник вышел уверенным шагом. Наш председатель все время то крутился около него, а то семенил сзади. Тут из комнаты показалась моя мать.
— Скажи, пусть оставят что-нибудь.
Я догнал их у ворот.
— Начальник, в доме у нас грудной младенец, назвали Ибрахим-баем.
— А мне-то что?
— В дом с грудным младенцем нельзя приходить в такой неурочный час. Если кто-то вошел, не зная, — должен хоть что-нибудь оставить.
— Но откуда же я возьму?
— Нам все равно что. Пускай даже маленькая ниточка с края одежды. В доме с младенцем женщины эту ниточку сожгут вместе с исрыком, окуривая комнату.
— И мне теперь из-за этого одежду рвать?
— Рвать не обязательно, начальник. Сгодится любой волосок, приставший к одежде.
Плешивый начальник отмахнулся от меня и пошел своей дорогой. Я вернулся в дом и сказал, что он ничего не дал. Мать, осыпая его проклятиями, ушла к себе. В плоском глиняном блюде зажгла исрык и, трижды окурив комнату младенца, изгнала «злых духов».
35
Я думал, что начальники пугали меня для виду. Нет, наутро они пришли снова. Принюхиваясь, осмотрели конюшню. Зашли и в детскую. Их поведение задело меня. Я стиснул зубы.
— Ну, и где?
— Что значит «где»?
— Куда ты дел коня?
— На каком базаре вы мне коня покупали, начальник, — в Денау или в Шурчи?
— Не больно-то скрипи зубами, мы тебя не боимся. Лучше выводи коня по-хорошему. Вон у тебя сколько скотины — овцы, куры, лошадь... Зачем тебе столько живности? В магазине всего полно. Мясо, кефир, молоко. Бери — не хочу.
— Начальник...
— Или ты капиталистом решил заделаться? Тогда извини! Мы живем в социалистическом обществе. Верно, товарищ председатель?
Председатель закивал головой.
— Верно, верно!
— А может, ты, оседлав коня, решил в басмачи податься? Тогда извини! Или в твоем роду басмачи были? Это надо проверить...
— Не говорите так, начальник. Мой несчастный отец за советскую власть свою жизнь отдал. А что до коня, начальник, то конь — спутник мужчины. Если на то пошло, мы проводим улак.
— Фу, и в каком же обществе ты живешь? Выходит, все это время я играл на танбуре под ухом у осла? Твой улак — пережиток прошлого! Игра дикарей!
— Получается, начальник, что плешивая голова — и не голова вовсе. Я думал, у меня одного такая голова, а ваша-то с моей вровень будет.
— А ну, заткнись, мать твою!
— Мать мою не трогайте, начальник. Она, бедняжка, в комнате нянчит внука. Такие низкие слова вам не к лицу.
— Заткнись, тебе говорят!
— Если так, я и вашу мать могу...
Я не успел договорить. Плешивый начальник с размаху ударил меня в челюсть. Рука у него оказалась слабая, будто женская — мне было не больно. Я закончил начатую фразу. Плешивый начальник думал пнуть меня в живот. Я увернулся. В порыве гнева он, не удержавшись, свалился с топчана в яму. Подбежали его люди и вытащили его. Одежда у него была в грязи. Тяжело дыша, он указал на меня.
— Держите его, бандита!
Два милиционера подошли ко мне и скрутили руки за спину. Дали пинка. Следуя за плешивым начальником, повели меня к правлению. Впихнули в тесную машину. По дороге меня вырвало.
Я не выношу запаха бензина, братья мои. От него у меня кружится голова.
Мы приехали в район, вышли из машины возле отделения милиции. Следом за плешивым начальником прошли в застекленную комнату. Сидевшие там милиционеры при виде начальника встали. Плешивый, указывая на одежду, принялся жаловаться:
— Для сбора лошадей на мясо мы с вашими коллегами прибыли вот к этому типу. Я сказал: «Отдавай коня». Не отдал. Обругал меня бранными словами. И мать мою помянул, и жену. Потом одним ударом свалил в яму. Факт налицо — я весь в грязи. Ваши коллеги — свидетели. И председатель колхоза здесь. Верно, председатель?
— Верно, верно! Свалил в яму!
Один милиционер, ругаясь, подошел ко мне.
— Ах, ты, скотина, еще руку поднимаешь на руководство? Вот бандит!
Милиционер ударил меня в живот. Я, схватившись за живот, уперся головой в стену. Меня тошнило. Потемнело в глазах. Люди вокруг двоились и троились. Комната перевернулась и снова встала на место.
Милиционер положил перед плешивым начальником бумагу.
— Вот, пишите рапорт, отнесете начальнику. Мы его задержим, пусть придет в чувство.
Когда плешивый начальник закончил писать, милиционер взял заявление и вышел. Спутя какое-то время вернулся.
— Пошли, — сказал он мне.
Я вышел за ним во двор по узкому коридору. Мы вошли еще в одну комнату. Там на видном месте сидел толстый человек. По тому, как он сидел, было видно — начальник. На погонах — большие звездочки. Плешивый показал на меня:
— Вот бандит!
Сидящий на видном месте начальник строго спросил:
— Товарищ Курбанов, почему бьете начальников?
Я рассказал все как было, ничего не добавляя от себя. Начальник, сидящий на видном месте, посмотрел на плешивого вопросительно: что будем делать?
Тот вскочил с места:
— Обманщик! Он себя выгораживает. Вы нам, руководителям, верите или таким вот пастухам?
— Конечно руководителям. Руководители не врут.
— Ну ладно!
Я чуть не расплакался.
— Большой начальник, меня избили ваши милиционеры...
— Чего-чего? Избили?
— Избили прямо у двери. Я потерял сознание...
— Не может такого быть. Сейчас вызовем.
На пороге появился милиционер, ударивший меня в живот. Отдал честь:
— По вашему приказанию прибыл, товарищ полковник.
— Скажите, лейтенант Исматов, вы били этого человека?
— Его? Пальцем не трогал!
— Говорит, что били.
— Честное лейтенантское слово, руки на него не поднимал. Вот и сержант Халилов подтвердит. Можете спросить у него.
Положив на живот правую руку, я показал:
— Вот сюда ударил.
Тогда плешивый начальник подал голос:
— Пальцем не трогал, я свидетель.
Начальник, сидевший на видном месте, повернулся ко мне:
— Вот, слышали, товарищ Курбанов? Советская милиция бить не станет.
36
Я лежал в вонючей комнате и не мог понять, день сейчас или ночь.
Через какое-то время железные двери с грохотом открылись и закрылись. Кто-то вошел.
— Где ты, плешивый? — спросил он.
Я сразу узнал голос милиционера, ударившего меня в живот. Я встал, подошел к дверям. Милиционер одной рукой взял меня за ворот. Пару раз встряхнул.
— Зачем выдал меня начальнику?
— Я не выдал, брат, я только сказал, что ты меня ударил.
— Ударил? Когда ударил?
Милиционер пнул меня между ног.
— Я ударил? — милиционер ударил еще больнее.
— Тебя ударил? — милиционер пнул со всей силы.
— Я? Тебя?
Я повалился на спину...
На следующий день с раннего утра я убирал в туалете, подметал двор и улицу.
Мать с женой принесли еду. Мать сквозь слезы спросила о моем самочувствии. Жена, не скрывая волнения, тоже расспрашивала о здоровье. Мать и жена причитали наперебой и не скупились на проклятия.
— Если они унизили моего ребенка — пусть их, начальников, унизит Всевышний!
— Боже мой! Да чтоб вам увидеть смерть ваших детей...
— Пускай вас вместе с лошадьми сдадут на мясо...
— Пусть Всевышний и пророк Мухаммед заступятся за меня, если считают своей, — тогда эти начальники будут наказаны и опозорены перед народом.
Я ни словом не обмолвился матери и жене о Тарлане, потому что женщины не имеют держать язык за зубами. Не тому, так другому проговорятся.
Если на то пошло, Тарлана я растил для себя. Чужих он к себе не подпустит и из чужих рук корм не примет.
37
Ровно через десять дней меня выпустили и я вернулся в кишлак. Не заходя домой, прямиком помчался к Тарлану. Взобрался на холм, но Тарлан не заржал. Меня охватили дурные предчувствия. Я уже потерял надежду увидеть Тарлана в живых. Застыл возле промоины. Оглянулся. Тут сердце мое так и упало.
В промоине стояло существо на четырех палках. Живое или нет — непонятно. Блестят две точки. Или это глаза?
Спустился внутрь промоины. Повис на шее у Тарлана и зарыдал горько-горько. Вывел его в поводу из промоины. Когда Тарлан спускался вниз, его передние ноги подкосились — он чуть не упал.
Дал ему немного попить из арыка. Походил вдоль арыка, размял ему ноги. Расчесал, вымыл его. Опять напоил водой. Взял под уздцы, снова завел в промоину. В торбу насыпал корм. Сидел перед промоиной, пока не стемнело. Постепенно Тарлан начал оживать.
38
Братья мои, сколько карабаиров, сколько чубарых коней ушли со ржанием, оглядываясь назад. Сколько гнедых и буланых превратились в мясо.
Теперь в кишлаке не слыхать лошадиного ржанья. По утрам на улицах перестали цокать копыта коней. И вечерами их копыта не сотрясают землю. В степях табуны коней не бегают больше с веселым топотом за своими вожаками.
Будто подростки, у которых с войны не вернулись их молочные братья, загоревали наездники. Теперь и невест привозили не на лошадях, а в машинах. Мир заполонили их сигналы: бип! бип!
Об улаке в кишлаке и думать забыли.
39
Когда в кишлаке все успокоилось, я привел Тарлана домой. Многие искусные наездники, завязав в поясной платок деньги, отправились в Обокли. Вернувшись верхом на конях, привезли с собой удивительную новость. Оказалось, лошадей забирали не из всех кишлаков. В окрестностях Обокли их даже не трогали.
40
Пересуды эти дошли до ушей пяти-шести жалобщиков из кишлака. Они навострили уши. По вечерам ходили из дома в дом и собирали заявления. В один из таких вечеров пожаловали к нам. Главный среди них, Батыр-мираб, предупредил заговорщическим голосом:
— Подпереть ворота изнутри. Погасить во дворе лампу. Детей к дому и близко не подпускать. Дверь запереть поплотней. Зашторить окна. Теперь садись напротив.
Сделав, как сказал Батыр-мираб, я сел напротив. Жалобщики попросили рассказать обо всем, что со мной приключилось. Я решил себя не выдавать; сделал вид, будто не понимаю. Похоже, про те мои десять дней люди успели сложить легенды. В первое время я просто не мог показываться им на глаза. Но теперь случившееся со мной стало забываться. Мне не хотелось ворошить прошлое.
— Что было, то было, Батыр-ака, стерлось из памяти. Оставьте вы эти жалобы.
— Э-э, сперва думай, а уже потом говори. Кто здесь жалобщик? Мы? Мы же писатели! Запомни: писатели! Мы думаем только о народе, добиваемся справедливости. А те, которые пишут газели, романы... что еще писатели пишут, товарищ Хамидов?
Преподаватель литературы, стоявший рядом с ним, добавил:
— Поэмы, баллады...
— Да, да! Те, которые пишут поэмы, баллады, — они не писатели, а мы — писатели! Именно мы! В произведениях тех писателей нет факта и конкретики! Вот, к примеру, наш Тагай, сын бедного Бури! Написал книгу про кураш. Теперь про улак пишет. Написать-то написал, но знающим людям не показал. Народ тратит деньги, чтобы купить книги таких писателей. Тратит время на чтение. Потом, товарищ Хамидов, как называют грустные произведения? Да, верно... трагедии! Если это трагедия — люди плачут. Если... товарищ Хамидов? Вот-вот, если сатира — смеются. Все — сплошная болтовня! Никакую народную проблему этим не решить. А проблем у народа полно. Кто окажет народу реальную помощь? Мы! Выходит, настоящие писатели — это мы! Правда, то, что мы пишем, в виде книг не издается. Наши произведения оседают в разных конторах. Но если захотим — можем и издать. В сундуках копии наших жалоб хранятся стопками. Короче, чтобы слово «жалобщик» из твоих уст мы больше не слышали!
— Виноват, ака, виноват.
— То-то. Теперь рассказывай. С самого начала.
— Значит, так. Как-то раз ночью явился ко мне один плешивый в пять раз плешивее меня. С ним двое в фуражках...
— Слушай, разве люди для тебя — это игрушки? Называй человека не «плешивый», а «товарищ такой-то». «В фуражках» — это кто? Милиционеры? Фуражка сама по себе — тряпка, картонка! Фуражку к ответственности привлечь нельзя. Так и говори: «лейтенант такой-то», «сержант такой-то».
— Ладно. Когда луна повисла над макушкой тополя нашего соседа Кулмата-палвана...
— Уф! Ты случаем не поэт какой-нибудь? Нет? Тогда почему говоришь о луне, звездах? Спустись вниз. Говори с высоты земли. Оставь лирику в покое. Наше дело имеет конкретное значение, оно — народной важности. В судах принимал участие? Нет? Тогда, по крайней мере, слышал мою речь на отчетном собрании колхоза? Излагай так же, как выступал я!
Я знал наизусть речь Батыра-мираба на общем собрании колхоза. Точно так же, как мираб, сложил руки на животе. Голову приподнял. Не моргнув глазом, пересказал слово в слово. Мираб остался доволен. Положил передо мной бумагу и ручку.
— Теперь напиши так, как было сказано. Почему? Пять классов? Образование твое на целый класс выше моего — а писать не умеешь? Ну ладно. Пишите вы, товарищ Хамидов, а этот уважаемый человек подпишет.
Жалобщики побывали в Денау, Термезе и Ташкенте. Бегали из одного учреждения в другое. Они оказались совсем не плохими людьми. А ведь коней у них никто не отбирал. И никто не просил их бегать и ездить, даже копейки никто не обещал. А они вот бегают и бегают по учреждениям, и все за свой счет.
41
В одну из поездок взяли с собой и меня:
— Все, что с тобой приключилось, сам расскажешь.
Спросил, куда едем, — не ответили. Батыр-мираб приложил указательный палец к губам:
— Тсс...
На автобусе доехали до Душанбе. По дороге меня дважды вырвало. Из Душанбе полетели в Москву.
Первый раз в жизни я летел на самолете. Самолет то опускался, то поднимался — и у меня душа уходила в пятки. Потом встала на место. Выглянув в окошко, я поразился: прямо под нами лежали горы хлопка. Самолет их вот-вот заденет. Сидевшему рядом учителю Хамидову я сказал:
— Эй, поглядите, сколько хлопка.
Тот взглянул и рассмеялся. Взял мой треух и плюхнул его на мою гладкую голову. Я втянул голову в плечи. А он шлепнул по треуху и натянул мне его по самые уши. Как я потом узнал, это был не хлопок, а белоснежные облака.
Мы приземлились в Москве, и я поехал вместе с жалобщиками. Сколько же здесь машин! И ни одного коня!
Автобус ехал, ехал и наконец доехал до места. Мы стояли на обочине, я голосовал проходящим машинам. Столько машин — и ни одна не остановилась! Я устал голосовать. От долгого стояния отекли ноги. В животе заурчало. Терпение лопнуло.
И тогда, гудя, подъехала длинная машина. При приближении к нам замедлила ход. Я догадался, что, если подниму руку, наверняка остановится.
— Эй, учитель Хамидов, это что за машина? — спросил я.
— Трамвай, — сказал учитель.
— Будем стоять, как столб? Вот этот трамвай и остановим! Расходы с меня! — сказал я.
Учитель Хамидов засмеялся:
— На трамвае дороговато выйдет.
— Ну и пусть! Даже если возьмут цену одного барана, — ответил я.
— Тогда сами и платите.
Я побежал, встал на пути трамвая, поднял правую руку над головой:
— Эй, трамвай, остановка!
Трамвай, позвякивая, остановился. Водитель посмотрел в окно. Поинтересовался, чего я хочу. Я махнул рукой.
— Прямо, — сказал я. — Сколько скажете? Заплатим.
Водитель трамвая смерил меня взглядом и кивнул.
Большим пальцем он показал на дверь.
Дверь с шумом распахнулась. Я заскочил в трамвай, вслед за мной — жалобщики. Я смотрел на них с гордостью:
— Вот, всего лишь одно мое слово.
— Ну ты даешь, Зиядулла, — сказал Батыр-мираб.
Трамвай то шел, покачиваясь, то остановливался. Ехали долго. В какой-то момент учитель Хамидов сказал:
— Сейчас выходим.
Я вышел первым, подумав, что раз я остановил трамвай, то должен теперь платить. Стал рыться в карманах. Тогда Батыр-мираб сказал мне:
— Я заплатил.
— Ну ладно. Хорошо, — ответил я. Должно быть, это дорого обошлось Батыру-мирабу. Ведь за четверых заплатить не так-то просто. Во сколько обошлось, во столько и обошлось. Разве я просил Батыра-мираба, чтобы он взял меня собой? А раз взял — пусть сам и платит.
Жалобщики скрылись в каком-то большом учреждении. Я остался сидеть у входа, возле вахтера. Снова и снова твердил про себя слова, которым научили меня жалобщики. Наконец они вышли. Оказалось, начальникам я был вовсе не нужен. Они поверили на слово. И очень хорошо. А то я боялся, что растеряюсь перед начальством и начну заикаться.
42
На следующий день мы вылетели в Душанбе. В этот раз я держался посмелее. Пассажиры знаками подзывали девушку, бегавшую по проходу самолета, будто аист. Девушка приносила им воду в маленьких чашках.
Чем я хуже других? Головы моей под шапкой не видно. Решил я себя испытать. Шевеля указательным пальцем, подозвал девушку. Показал себе на рот: воды, мол, хочу. Девушка кивнула и принесла воды. Одним глотком я осушил чашку. Как и другие, мотнул головой: дескать, живите долго. Выпятив грудь, развалился в кресле. Посмотрел из окошка вниз. Мне показалось, что внизу наш Вахшиварсай. Даже дома вроде как разглядел. Неподалеку ползают какие-то черные точки. Хотел спросить учителя Хамидова, не наши ли это овцы? Но промолчал, опасаясь, что тот опять стукнет по голове.
43
Прилетев в Душанбе, мы взяли такси и поехали в кишлак. Мне захотелось похвастать: рассказать, куда я ездил. По улице шел степенным шагом. Сердечно приветствовал встречных. Дойдя до конца улицы, развернулся и пошел обратно. Приветствовал встречных, расспрашивал о здоровье их близких. И про житье-бытье не забыл. И хоть бы один из них меня спросил:
— Зиядулла-наездник, что-то вас давно не видно!
Обидевшись на людей, я пришел домой. Попил чай, прилег. Повернулся на правый бок — сон не идет, повернулся на левый — опять же нет сна. Все, думаю, сейчас лопну! Сунул за пазуху горсть конфет, привезенных из Москвы, оседлал Тарлана и отправился к приятелю Мамату.
Заглянул через забор.
— Мамат! Невестушка, дома ли Мамат? Разбуди, есть разговор!
Из дома, потирая заспанные глаза, вышел Мамат. Я заговорил громко, так, чтобы слышали соседи:
— Ну, как ты, жив-здоров? Как поживаешь? Возьми и раздай внучатам вот эти конфеты, пусть полакомятся. Они священные, привез их из далеких земель.
— И откуда же, позволь спросить?
— Из Москвы!
— Из колхоза «Москва», что ли?
— Колхоз? Какой еще колхоз? Да за кого ты меня принимаешь? По таким местам я не езжу. Если уж и соберусь, то только в такой большой город, как Москва! Только Москва! Ну, в крайнем случае, проездом могу в Душанбе остановиться. А скажи, в полдень над твоим домом не пролетал самолет? С пропеллерами на крыльях?
Мамат задумался. Глянул на небо.
— Вроде пролетал, а что?
— Живи долго! Хочешь я тебе скажу кое-что? В том самолете я сидел!
— Быть того не может!
— Сидел с правой стороны! Прямо рядом с пропеллерами, да!
— Ух и сукин сын, быть тебе Гагариным!
— Кем? Фу, да кто он такой, твой Гагарин! Разок поднялся на небо и тут же назад. За то время, что я летел, можно было четыре раза плов сделать! Сам видишь, я тебе человек не простой. Теперь, прежде чем со мной заговорить, подумай, как следует!
— Все, все, понял! Разговора нет.
— И еще скажу. Самолет, оказывается, не такой маленький, как бумажный змей. Внутри он — как Обширская промоина.
— Заходи в дом, чай пить будем.
— Нет, у меня срочное дело. Ехал мимо. Дай, думаю, узнаю, как ты поживаешь.
Я выпустил из рук поводья. Братья мои, облегчил я свою душу.
44
Говорят, братья, приехал человек из Москвы. На голове шляпа. Собрал руководителей района, взял в оборот плешивого начальника. По действующему закону правительство постановило сдавать мясо, исходя из возможностей каждого. Это распоряжение получили в нашем районе. Руководители района отправили плешивого начальника к нам уполномоченным. Последний, желая продвинуться вверх по служебной лестнице, решил воспользоваться мясозаготовками. Любым путем хотел добиться сдачи мяса раньше срока с перевыполнением плана — и тем самым заслужить благосклонность начальства и получить повышение. Поэтому путем насилия запугивал неграмотные массы. Вышестоящие начальники сильно ругали того плешивого и сняли его с работы. Хотели было исключить из партии. Но плешивый начальник пустил слезу. Тогда они его пожалели, сказали, что слезы мужчины равносильны его смерти.
Братья мои, верно говорили в старину: «Будешь держаться истины — не узнаешь горя. А если истина тебя проклянет — не будет тебе исцеления».
Рассказывали, будто в чайхане плешивый начальник жаловался, что на свете нет правды. Чай в чайнике у него был белым. Что будто сам его себе наливал и пил. Людям на потеху.
45
Братья мои, как хорошо, что есть на свете жалобщики! Они не допустят несправедливости. Не дадут спуску мошенникам. Никому не позволят присвоить народное добро. Если не будет жалобщиков — правители смогут купить, как на базаре, совесть своего народа. Если не будет жалобщиков — правители у простого народа изо рта вырвут еду.
Я зауважал жалобщиков. В воскресенье пригласил их всех к себе домой. Зарезал барана.
46
Кишлак снова наполнился лошадьми. Наездники пустили коней на выпас. Я тоже пустил Тарлана.
47
В Карлике играли свадьбу. На эту свадьбу мы и отправились. В дороге Тарлан разбрасывал кизяк. Я удивился. Раньше за ним такого не замечал.
Остановились в доме у одного учителя. Я прибил колышек возле самого хлева. Уши у Тарлана обвисли. Он опустил голову и печально уставился на трещину в дувале. От корма отказался. К сахару и губами не притронулся. Душа моя затосковала. В горле стоял комок. Я не сводил глаз с Тарлана. Товарищи по стремени тоже забеспокоились.
В Карлике жил старик — большой знаток лошадей. Мы пригласили его. Старик осмотрел коня, обойдя его кругом. Нагнувшись, посмотрел ему в глаза. Покачал головой. Взял меня за локоть, повел в гостиную. Положил мне руку на плечо.
— А скажи, прославленный наездник, не продашь ли ты мне этого коня? Даю тебе двадцать овец. Скажи свое мужское слово.
Во мне закипела злость. Такое горе у меня, а он мне — о своем.
— Сперва скажите, дедушка, что с ним приключилось?
— Нет, сначала ответь ты, прославленный наездник. Потом я скажу.
— Нет! Не продам его, даже если наступит конец света! Ясно вам?!
— Ну, ладно. Тогда слушай, прославленный наездник. Конь у тебя — редкий. Как увидел — сразу это понял. Если не ошибаюсь, недавно он перенес сильное потрясение, верно?
Я вспомнил, как Тарлан десять дней голодал в Обширской промоине. Но старику об этом не стал рассказывать.
— Да, было дело, хворал. Потом выздоровел.
— Хвала тебе, прославленный наездник. Сейчас, думая о предстоящем состязании, твой конь вспоминает об этом. Сомневается, сможет ли из-за перенесенной болезни бегать, как прежде. Вот какая печаль одолевает твоего коня. Я прочитал это в его глазах. Еще вспомнишь мои слова, прославленный наездник.
Старик ушел. Мы допоздна просидели за оживленной беседой. Но печаль Тарлана не давала мне покоя. Видимо, она отразилась и на моем лице. Хозяин дома утешил: мол, не переживайте так; старик — знаток лошадей, он все о них знает. А после рассказал, что это был за старик.
Оказывается, кони только раз в году жуют жвачку. Когда конь жует жвачку — он горит! Тело его накаляется так, что может даже ослепить. Глаза коня горят особенным блеском. Так ведь конь — это див! Если конь жует жвачку — происходит это в необычном месте и в необычное время. Человек, увидевший, как конь жует жвачку, становится или безумным, или несчастным. А счастливый или мудрый — станет еще счастливее и мудрее. По слухам, старик видел, как конь жвачку жевал.
48
Улак проходил на незасеянном пустыре. Я проскакал вокруг пустыря, разогрел Тарлана. Тот сразу переменился. Голову держал прямо, играл и резвился. Грызя удила, ржал и рвался в толпу. Звал меня на состязание.
Коней собралось много, потому что это было первое зимнее состязание. Оно обещало быть интересным. Причина вот в чем: когда мало коней, поднять улак с земли трудно. Каждый конь, считая себя сильней остальных, сразу кидается к улаку. Кони мешают друг другу, дерутся. А когда коней много — к улаку кидается сильнейший из сильнейших, тот, который всем коням конь. Кони же послабее — становятся зрителями. Если бросаются к улаку, сильные не дают им дороги, выталкивают назад. Поэтому на состязаниях, где много лошадей, вынести улак из круга обычно легче.
49
Привезли улак. Подгоняя коня, я подъехал к улаку и дал Тарлану его понюхать. Взявшись за ляжку, попробовал его приподнять. Веса в нем было около пятидесяти-шестидесяти килограммов. Мокрый насквозь. Видно, ночью тушу держали в воде. Смысл здесь в том, что улак становится очень тяжелым. И когда его тянут в разные стороны, шкура не отстает от него. А иначе во время яростной схватки не остаться улаку целым!
Распорядитель объявил приз:
— Одна пара калош и десять рублей! Налетай!
Всадники ринулись к улаку. Чей-то рыжий конь вынес его и умчался. Объявили следующую ставку: один баран, один халат и десять рублей! Награда выросла, не зевайте!
Я направил Тарлана к улаку. Он рванулся с фырканьем. Примчался к улаку легче и быстрее, чем я думал и хотел. Как обычно, сделав круг возле улака, остановился. Кто-то зло стеганул Тарлана по крупу. Тот вздрогнул, но с места не двинулся. Глаза его были устремлены на тушу. Я, не вытаскивая ноги из стремени со стороны, противоположной улаку, зацепил его за луку седла, а ногу в стремени со стороны улака — согнул. Коленом поддал Тарлану в бок, и мой конь проложил мне дорогу сквозь самую гущу! Тарлан подставил мне плечо!
Нагнувшись, я ухватился за улак одной рукой. Поднимая голову, выпрямил согнутую ногу и уперся в стремя. Вся тяжесть пришлась теперь на эту ногу. Иначе поднять с земли улак было нельзя. Тут чей-то дерзкий конь наступил на тушу. И снова, ухватив улак за ногу, я поднял его до высоты колена коня. Тарлан, беспокойно поглядывая на тушу козла, устремился вперед. Я намеренно волочил тушу по земле. Подними я ее сразу — налетели бы ждавшие в стороне другие наездники.
— Улак поднимается, улак поднимается!
Мы пробрались к месту, где наездников было поменьше. Я приготовился поднять тушу.
— Улак у Тарлана, улак у Тарлана!
Я одним рывком поднял улак. Когда поднимал его, Тарлан покачнулся. Мы мчались вперед. Все остались позади. Только один гнедой не отставал. Его всадник, ухватившись за другую ляжку улака, мчался рядом.
— Нет, улак между Тарланом и гнедым!
Я прижал улак коленом. Посмотрел по сторонам. Выпустил из рук поводья. Обеими руками схватился за улак. Мы по-прежнему мчались рядом.
Многие лошади сначала скачут медленно, а потом убыстряют бег. Наш Тарлан резко берет с места и сразу мчится во весь опор. Другие кони к такому рывку обычно не готовы. Пока сообразят, в чем дело, — Тарлан уже оторвался от погони. Так вышло и на этот раз. Еще одно достоинство Тарлана: если его догонит чей-нибудь конь — он скачет с этим конем вровень. Не вырывается вперед. Скачет ровно, будто на большее не способен. Скачущий рядом конь приноравливается к его равномерному бегу. И тут Тарлан делает рывок и уходит от соперника. Тот не подозревает подвоха и остается позади.
Мы мчались, и настал тот самый момент, когда Тарлану хватило одного моего слова:
— Вперед!
Он показал себя настоящим тарланом: внезапно рванулся и ускорил бег. Рука наездника гнедого, скакавшего рядом, выпустила улак. Гнедой отстал. Тарлан не сбавлял хода. Я, разгорячившись, понукал:
— Ха-ху, ха-ху, хэй!
Тарлан летел как молния.
— Чисто-о! Тарлан выиграл чисто! Бросай, Тарлан, бросай!
И как это я умудрился поднять с земли шестидесятикилограммовую тушу? Даже усевшись на дувале высотой в сажень, я бы не оторвал от земли такую тяжесть. Обычно, взявшись за мешок в шестьдесят килограммов обеими руками, я еле-еле взваливаю его на осла. А на состязаниях, наклонившись с лошади, одной рукой подхватываю тушу в шестьдесят килограммов! В чем же тут секрет?
Дело в том, братья мои, что у коня есть ветер! Этот ветер и гонит улак. Вы, должно быть, заметили, что мой конь не отрывал глаз от улака и пробил мне дорогу в гуще других лошадей? Этим он обеспечил мне преимущество. А когда я поднимал улак, Тарлан покачнулся, как человек, пытающийся получше пристроить ношу на своих плечах. И тут нужно, придерживая тушу, помочь своему коню.
Теперь вы понимаете, что восемьдесят-девяносто процентов всех тягот на состязаниях приходится на коня. Вот почему на скачках называют не имя наездника, а масть коня. От начала до конца скачек кличка или масть коня произносится с почтением.
Но как Тарлан поскакал с тушей весом в пятьдесят-шестьдесят килограммов, да еще со мною в седле? Предположим, я нагружу коня мешком пшеницы в шестьдесят килограммов и оседлаю — разве поскачет он так резво? Нет, не поскачет! Но когда дело касается улака — он подобен вихрю.
Братья мои, на скачках царит свой особый дух! Он-то и дает коню силу, дает ему крылья!
Тарлан показал себя во всей красе. Еще целых два раза я выносил улак.
Кто-то окликнул нас из толпы: «Тарлан, подойдите-ка сюда». Подошел, а это вчерашний старик сидит на дувале. Прикрывая ладонью глаза от солнца, он улыбался.
— Как теперь ваши дела, прославленный наездник?
— Спасибо, спасибо.
— Вот что я вам скажу, прославленный наездник: сейчас лучше дать коню отдохнуть. А то еще сглазят.
Честно заработанный Тарланом халат и деньги я протянул старику, но тот их брать отказался. Оставив приз возле старика, я направился туда, где лежала конская сбруя.
50
Братья мои, сосед наш Кулмат-палван вернулся с базара. Проходя мимо его дома, я расспросил его о ценах. На базаре в Денау кишмиш стоит десять рублей. А в Регаре, оказывается, еще дороже.
— Если у вас есть кишмиш — везите скорей, не то будете потом жалеть, — так он сказал.
Дело в том, что кишмиш-то у нас есть! Целых шесть мешков. Желтый, как самый солнечный день лета. Есть у меня и сыновья — крепкие, здоровые! Каждый говорит:
— Вот вырасту — буду скакать на таком же коне, как Тарлан!
Кишмиш на их свадьбу собираю. Этой зимой силенок у меня не хватит, а вот в следующую — закачу большую свадьбу. Если будет на то воля Всевышнего.
В субботний вечер я выволок из амбара мешок с кишмишем. Высыпал на ковре, расстеленном на топчане. Просеял через сито, очистил от пыли.
Когда начало светать, оседлал Тарлана и отправился на базар. Переправились через Кызылсу и стали подыматься.
Возле скотного рынка есть участок, огороженный проволокой. Приезжающие на базар привязывают здесь своих лошадей и ослов. Тут и я привязал своего Тарлана. Взвалив мешок на плечи, пошел на базар. Согнувшись в три погибели, шел и покрикивал:
— Дорогу, дорогу!
В нос мне ударил запах мантов. Уселся в один ряд с другими продавцами, развязал мешок и стал нахваливать свой кишмиш. Ниже десяти рублей цену не сбавлял.
Человек в галстуке взял в ладонь кишмиш и стал разглядывать. Помял его пальцами.
— Сбавьте чуть-чуть, вы же дехканин7, — сказал он.
— Разве дехканин кишмиш на улице находит?
— За дары природы десять рублей просите?
— Дары природы — это пот дехканина.
— В чем здесь ваша заслуга? Солнце и луна светят для всех.
— Светят, конечно. Но начиная с вашей одежды и заканчивая едой — все это пот дехканина. Сами-то вы сидите в конторе за бумагами — вам с неба ни еда, ни одежда не падают. Из того, что получил дехканин, он девяносто процентов отдает вам и только десять себе оставляет!
Человек в галстуке скажет слово, а я ему — два. Так и не уступил.
Братья мои, хоть и нет у меня волос, но расческа из золота. Гляжу, проку от моей торговли никакой. А ну его, решил я и сбавил цену до семи рублей. Примчался какой-то перекупщик и купил товар оптом.
Отряхнул мешок о колено. Сложив вчетверо, сунул подмышку. Прошелся по базару, сделал покупки. Взял гостинцев, лакомств. Беременной жене давно хотелось джиды — купил хорезмской джиды. Сыновьям — леденцовых петушков, конфет с собакой на обертке и сушек. Все это сложил в мешок и перекинул его через плечо. Пошел в чайхану.
51
Переступил было порог, только просунул голову внутрь — и чуть не задохнулся. Чайхана была набита битком. Духота. Даже на деревянном помосте снаружи полно народу. Если пересчитать — человек сто наберется. Я прислонил мешок к столбу помоста. Поискал, где сесть. Один человек ушел, место осводобилось. Я попросил соседа сказать, что место занято. Принес чай, лепешку. Прошел на другую сторону улицы, к рыбной лавке. Усатый человек жарил рыбу в большом котле. Я встал в очередь, купил два кило рыбы. Сел и принялся за еду. Рыба оказалась костистая, и я разозлился.
В это время в углу топчана появились два милиционера. У меня сразу пропал аппетит. Глаза б мои не смотрели! Я повернулся к ним спиной. Неужели те самые? — с опаской вспомнил я и присмотрелся. Нет, другие.
52
Тут раздался голос:
— Держи вора, держи!
Из плотной толпы в воротах базара выскочил парнишка. Его нагонял человек в полосатом чапане. Парень бросился через улицу. А сверху, наперерез ему, во весь дух мчалась красная машина. Машина с визгом затормозила. Парнишка кинулся в противоположную сторону. Шлепнулся в арык с темной водой. Весь вымазался в грязи. Гнавшийся за ним мужчина обежал машину. Обеими руками схватил парня сзади за вымазанный воротник. Тот попытался вырваться из рук мужчины в чапане, но не смог. Мужчина сбил парня на землю, ударив по ногам.
— Отдавай деньги! Где деньги?!
— Это не я.
— Ты! Ведь это твою руку поймал я в своем кармане! Отдавай по-хорошему, а не то покажу тебе твою мать из самого Учкургана!
— Говорю же, что не я!
— Тогда я сам найду. Вытяни руки! Вот этот карман покажи!
Народ вышел из чайханы поглазеть. Прохожие тоже останавливались. Зевак собралось видимо-невидимо. Я смотрел, стоя на топчане. Мужчина в полосатом чапане шарил в карманах парня. Сунув руку ему подмышку, вытащил пачку денег. Ткнул их парню в лицо.
— А это что? Калым за твою мать?
Парень втянул голову в плечи, грязными ладонями закрыл лицо. Мужчина с размаху ударил его в висок. Парнишка снова плюхнулся в грязную воду. Мужчина в полосатом чапане, взяв парня за шкирку, потащил его вдоль арыка.
— Я тебе покажу, как шарить по карманам! А ну идем в милицию!
Парнишка уперся ногами, дернулся назад.
Тут из толпы выскочили два рослых парня. У обоих волосы до плеч. Обтягивающая одежда. Подошва на ботинках толстенная, как копыта у коня. Подошли к человеку в полосатом чапане. Один из них схватил его за локоть. Тот выпустил из рук парня и обернулся. И тут же получил точно рассчитанный удар в лицо от второго детины. Мужчина в чапане оказался человеком крепким. Не упал, а только пошатнулся. Теперь удар нанес первый верзила.
Толпа подбадривала дерущихся:
— Ну, дай ему в нос!
— Бей! На кой черт церемониться, когда есть кулаки!
Мужчина в чапане с размаху ударил одного из противников. Парень грохнулся на землю. Второй обошел мужчину сзади и пнул в бок. Тот согнулся.
Толпа подзадоривала:
— Бей по голове!
В это мгновение маленькая черная собачонка с визгом вцепилась в ногу одного из парней. Тот схватился за ногу. Вслед за собакой появился торговец рыбой. Ругаясь, отогнал собачонку.
Грохнувшийся было наземь парень вскочил и ударил мужчину ногой в живот. Пнул его и тот, измазанный грязью. Мужчина в чапане сморщился и, хватаясь то за живот, то за бок, опустился на колени.
Я возмутился и обратился к сидевшим позади милиционерам:
— Вмешайтесь, ведь убьют его сейчас!
Один из них равнодушно махнул рукой:
— Это нас не касается. Это не наш участок. Наш — в районе винзавода.
Толпа подвела итог:
— Все, нокдаун!
Но нет, этим дело не кончилось. Мужчина в чапане, сидевший на корточках, вскочил на ноги. Ударил головой в лицо того, что пнул его в бок. Парень закрыл лицо руками и согнулся. Сквозь пальцы сочилась кровь. Тогда второй парень, взяв в ладонь что-то черное, ударил мужчину в чапане по лбу.
— Ох, умираю! — застонал тот.
Со лба у него текла кровь, глаза закрылись, он попятился назад. Когда, казалось, что он вот-вот упадет, один из парней, подскочив, пнул его в грудь. Мужчина опал на землю, как осенний листок, и затих. Двое начали бить его ногами. Подошел и тот, кто получил в лицо, и втроем они стали избивать лежавшего на земле мужчину.
Я обернулся, а милиционеров и след простыл. Огляделся вокруг, а они потихоньку выходят из чайханы.
У меня внутри все защемило. Я сорвался с топчана и, растолкав толпу, протиснулся в середину. Схватил одного из парней за плечи, отшвырнул его прочь! Другому вцепился в волосы и оттащил в сторону.
— У-у, совесть потеряли, набросились на одного, слабого! Ведь убьете!
Тот, кому я вцепился в волосы, пнул меня в пах. Я опешил и локтем двинул его по морде. Тут засигналила машина. Зеваки, стоявшие возле арыка, посторонились. Это оказалась машина «скорой помощи». Сидевший внутри человек в белом халате поверх очков посмотрел на лежащего в крови мужчину.
— Что с ним случилось?
Мне стало так обидно, что я заплакал.
— Разве не видите этого беднягу? Они втроем, а он один!
— Понятно. Пить надо меньше, а не радоваться, что воскресенье наступило!
— Заберите его скорее, брат, умрет ведь.
— Поступила заявка, мы едем по вызову. Вызывайте другую машину. Трогай, поехали!
Не в силах больше сдерживать слезы, я заплакал, прикрывая лицо рукавами халата. Обратился к толпе:
— Эх, братья, разве хорошо будет, если бедный человек так и помрет? Дома у него наверняка и дети, и семья!
Кто-то подал голос:
— Видать, ваш знакомый. Увозите поскорее.
Я взмолился перед хозяином маленькой легковушки, что стояла на улице. Тот согласился. С трудом дотащил до машины мужчину в чапане. Какой-то парень подскочил к машине. Я высунулся из окна, подумав: не сын ли это пострадавшего? Но тот спросил у зевак:
— Что здесь произошло?
— Замечательное было представление! Трое одного так отделали! Трах-тара-рах! Нокдаун!
53
Мы повезли мужчину в чапане в больницу. Его не приняли. Женщина в белом халате сказала:
— Это судебное дело.
Позвонила в милицию.
Приехал милиционер, осмотрел мужчину в чапане, сфотографировал его, составил протокол. Потом опросил меня. Я рассказал о себе, милиционер записал. После этого спросил, что случилось. Я обрисовал все точь-в-точь как было. Милиционер записал.
— Пока свободны. Потом вызовем через участкового.
Хозяину машины я протянул три рубля. Он не взял.
54
Вернулся я в чайхану, а мешка моего нет. Спросил у чайханщика.
— Нет, — говорит, — не видел. Как там ваш друг в полосатом чапане?
— Отвезли, кое-как место нашли, — сказал я ему.
— Так-так...
Чайханщик нахмурился, вытер руки и приготовился читать поминальную молитву.
— Умер, значит? Ой, бедняга...
— Нет, в больнице место нашли.
— А-а... Ну так бы и сказали.
Я снова пошел на базар, купил гостинцев. Завязав все это в поясной платок, подошел к Тарлану. Подвесил узел на луку седла. Отдал рубль старику, сидящему возле ворот базара, и отправился домой.
Мне казалось, я упал с луны и только сегодня узнал, что такое жизнь.
55
Что ты будешь делать! Бывают, оказывается, и такие дни, когда, шагая вперед, мы пятимся назад. Все, что ни задумаем, совершается против нашей воли. Те, кого зовем удачливыми, с нами не здороваются. Даже последний кусок изо рта позволяем выхватить.
Братья мои!
Если суждено — счастье улыбается нам даже из дальних стран. Если нет — оно оставляет нас навеки.
Так и случилось на скачках, устроенных налоговиком Хуррамом. Я никак не мог протиснуться в середину круга, а когда мне это удалось — не сумел поднять улак. Если и поднимал — его вырывали или я ронял его наземь. Даже когда туша оказалась под коленом — и тут прозевал.
Братья мои, богатство и труд не всегда рука об руку ходят.
Тарлан недоумевал на мой счет, а я — на его. Так сделаю — не выходит, по-другому — тоже не получается. Хотел даже уехать под предлогом того, что туша воняет. Но черт дернул остаться. Стегая плеткой Тарлана, погнал его к сгрудившимся всадникам. Коней полным-полно. Подбрось шапку к небу — не упадет на землю. Растолкав наездников, я подобрался к улаку. Попытался добыть его во что бы то ни стало. Не смог дотянуться. Да и кони не давали схватить тушу. Сквозь густую пыль различил, как чья-то рука схватила улак. Тут Тарлан правой ногой наступил на тушу. Он сделал это неслучайно. Видел и знал, что делает. Не захотел отдавать улак. Я понял, что надоело Тарлану топтаться без толку вокруг улака. Он жаждал борьбы!
Я закусил рукоятку плетки. Шлепнул Тарлана по крупу. Тарлан, мотая головой, заставил расступиться окружавших его коней. Расчистил место вокруг. Потом подогнул передние ноги. Присел на них перед улаком. С трудом разлепив глаза в густой пыли, я вцепился в улак обеими руками. Увидев, что туша у меня, Тарлан вскочил. И не пошел вперед, где нас поджидало несметное множество лошадей, — а попятился назад. Выбрался из гущи. А когда мы оказались на свободе, он развернулся к цели. Помчался вихрем. Увидевшие — увидели, не увидевшие — пусть жалеют!
Тарлан приблизился к краю темной ямы. Разжав колено, я выпустил тушу. Но голоса распорядителя почему-то не услышал. Обернувшись, с досадой ударил себя по колену: улак лежал на краю ямы, а не на дне!
С досады я решил обидеться. С таким расчетом, чтобы услышали все, и особенно распорядитель, я крикнул:
— Мы уезжаем! Нам когда-нибудь вообще давали награду по справедливости?
И пустился в путь, с силой стегнув Тарлана. Поехали, Тарлан, такие бедолаги, как мы, людям неинтересны! Едем, Тарлан, ведь голова у нас — плешивая! Нам, плешивым, награда не полагается!
Оглянулся. Надеялся, что друзья-односельчане вернут нас. Придержал Тарлана. Опять обернулся. Хоть бы одна душа за нами поскакала! Проехал мимо людей, сидевших на дувале. Может, кто из них попросит вернуться. Мимо стольких людей проехал, и хоть бы кто словом обмолвился! Не спросили даже: «Куда путь держишь, Зиядулла-наездник?» А еще людьми называются! Да ну их всех!
Теперь я обиделся и на зрителей. Ну и сидите здесь, как слепые, а я отправлюсь домой и с удовольствием растянусь на постели, сказал я себе.
Поехал по улице, которая вела в кишлак. Остановился возле пересекавшего улицу арыка. Тарлан потянулся к воде. Я не дал ему попить. Привязал к концу палки, торчавшей из-под крыши дома Шакиркула. Отряхнул от пыли одежду. Умыл лицо. Попил воды, зачерпывая ее ладонями. Со вздохом уставился на арык.
На глаза мне попался мальчуган. Он сидел у арыка, макал лепешку в воду и ел. Пригляделся, а штанишки у него мокрые.
— Чей ты, сынок?
— Моего отца.
— А кто твой отец?
— Шакиркул.
— Вот как! И как зовут? Карим? Молодец! Штанишки-то у тебя мокрые, Каримбай?
— Мама на свадьбе.
— Вот оно что! А сам, значит, переодеваться не научился. А мы вот со скачек едем. Нет больше справедливости на скачках, Каримбай. Выигрывают только свои.
— Скачки уже закончились?
— Нет, еще идут.
— Тогда езжайте туда.
Я насторожился. Внимательно посмотрел на мальчугана.
— Вы что-то сказали, Каримбай?
— Вы ведь попили воды.
— Да, Каримбай, попил. Но что мне теперь прикажете делать, Каримбай?
— Езжайте на скачки.
— Я вроде как решил не возвращаться, Каримбай. Нет больше справедливости для нашего брата.
— Если сейчас не поедете — скачки кончатся.
— Ну, так и быть, уговорили, Каримбай. Ехать так ехать, будь по-вашему.
Отвязал Тарлана, оседлал.
— Я возвращаюсь, Каримбай. Не могу отказать в вашей просьбе. А так бы ни в жизнь не вернулся.
На обратном пути я все еще злился на зрителей. Сердито глянув на них, сказал про себя: «И вы еще называете себя людьми? Один Каримбай оказался человеком».
Я встал в стороне от сгрудившихся всадников. Распорядитель бросил на меня взгляд, что-то сказал стоявшим рядом наездникам. Мол, как собака: сам ушел, сам вернулся. Я уверен, что так он и сказал. И другие так же сказали. Что я им должен был ответить? Что Каримбай меня вернул? А вдруг спросят: какой-такой Каримбай? Сын Шакиркула в мокрых штанишках? Э, кто будет разбираться! Скажу: учитель Карим вернул.
Односельчанину Самаду я громко, чтобы все слышали, сказал:
— На обратном пути Каримбай схватил за поводья. Все не мог успокоиться: вернитесь да вернитесь. И такая мольба была у него в глазах, что не смог ему отказать.
56
Отара рассыпалась по горным склонам. Пока ее собирал, уже стемнело. Домой вернулся в сумерках. Выяснилось, что наш участковый оставил какой-то клочок бумаги. Завтра в десять утра мне нужно быть в милиции. Зашел в дом напарника и извинился. Попросил его завтра попасти овец одному. Сказал, что вышло неотложное дело и я отработаю в другой день.
Спозаранку вдвоем с Тарланом отправились в город. Привязал Тарлана у входа в милицию, вошел в комнату. Вытащил из-за пазухи бумажку, показал милиционеру, сидевшему у двери. Он провел меня в комнату с обитой кожей дверью. Сидевший в глубине молодой человек встал и вежливо меня пригласил. Представился: капитан Рузиев. Милиционер, который привел меня сюда, вышел. Капитан-начальник кончиком своей ручки указал мне на стул. Я сел. Начальник порылся в бумагах.
— Значит, фамилия ваша Курбанов, верно? Почему опаздываете, брат? Время-то уже двенадцать.
— По правде говоря, капитан-начальник, ехал я сюда со скоростью Тарлана.
— Вот как? И кто этот ваш Тарлан?
— Это наш конь, капитан-начальник.
— Ах вот оно что! Выходит, вы на коне приехали, когда столько техники вокруг?
— А то как же! Техника — это не для нас, капитан-начальник. Я не выношу запаха бензина.
— Значит так, ака. Мы бандитов ищем. Устроили очную ставку пострадавшего и подозреваемых. Он показал, это не те люди. А вы не пришли. Придется вызвать вас еще раз.
Мы с Тарланом вернулись в кишлак.
57
Вечером, когда смотрел телевизор, пришел Рихсиев. Он лег, подмяв под локоть подушку.
— Ну что, товарищ Курбанов? Слушали доклад, который я читал по радиоузлу?
— Нет, а когда читали?
— Ну вот тебе раз, ведь только что и читал. Двадцать минут и сорок секунд!
— Я смотрел телевизор. А на какую тему читали доклад?
— О международных событиях.
— Вот как! И какие же новости в мире?
— Международные дела никудышные, товарищ Курбанов, совсем никудышные. Ситуация все обостряется и обостряется. Страны НАТО размещают в Западной Европе крылатые ракеты. В Сальвадоре идут кровавые сражения, обстановка в Никарагуа сложная. Туго приходится народу Палестины. И всему виной — империалисты США, товарищ Курбанов. Империализм замышляет провокации. К примеру, империалисты США организовали в Польше провокационно-диверсионные группы. Отравили народы идеологически, вот. Порешили с корнем уничтожить в Польше социалистическое общество. Однако злодейские планы империалистов разоблачили. ПОРП отстояла социализм...
Ни единого слова из его рассказа я не понял. Смотрел в телевизор, а ему кивал головой: мол, да, да...
58
Через два дня участковый снова принес бумагу. И снова ранним утром мы с Тарланом отправились в путь. На этот раз торопились и прибыли вовремя. Капитан-начальник возил четырех подростков в больницу, устроил им очную ставку с мужчиной в полосатом халате. Потом устроил очную ставку со мной.
— Не те, — помотал я головой. — Волосы у них были длинные-длинные.
Капитан-начальник рассмеялся.
— А не припомните ли, ака, не было у них на лице повреждений?
— А то как же! Настоящая рана была на лице, капитан-начальник.
— И какая же рана?
— У обоих лица были в крови. Ведь мужчина в полосатом халате бил их по головам.
— Вот как? Что ж вы раньше об этом не сказали, ака? Это меняет дело.
— И потом, у самого младшего одежда была в грязи, капитан-начальник.
Капитан-начальник начал быстро писать. Мотнув головой, засмеялся. Почему он засмеялся — я так и не понял.
— Скажите, ака, знаете ли вы хотя бы одного человека, кто был свидетелем этого происшествия?
— Может, я и преувеличиваю, капитан-начальник, но там было больше ста человек. Как я мог узнать кого-то из них? Там было даже два милиционера.
— Как вы сказали? Два милиционера? В самом деле?
— Так и есть, капитан-начальник. Сидели прямо за моей спиной и пили чай.
— И они тоже всё видели?
— А то как же! Видели от начала до конца, капитан-начальник!
— Вот оно что!
Капитан-начальник вытащил из железного сундука одну большую толстую бумагу и развернул ее. На бумаге было наклеено видимо-невидимо фотографий.
— Посмотрите, ака, нет ли среди них тех, кого вы видели.
Я разглядывал фотографии, водя по ним пальцем. Наконец узнал одного из них. Ткнул в его лоб пальцем.
— Вот он, тот самый!
Капитан-начальник посмотрел, наклонившись, и покачал головой. Сложил фотографии и засунул в сундук. Вышел и снова вернулся.
— Вы, ака, побудьте пока вон в той комнате. Я сам вас позову.
Я вошел в соседнюю комнату и сел. Это была комната без двери. Капитан-начальник опустил бархатную занавеску. Кто-то спросил: «Можно?» Капитан-начальник стал задавать вопросы.
— Итак, где вы были двадцать четвертого января, в воскресенье часов в двенадцать?
— В каком январе? Январе этого года? На участке был.
— А нельзя ли поконкретнее?
— Вел наблюдение вокруг винзавода.
— Так, значит, вы были в районе завода?
— Да.
— И вам ничего не известно о происшествии в этот день у чайханы?
— Что за происшествие?
— Там была драка.
— Хоть убейте — ничего об этом не знаю!
— Хорошо. Подойдите сюда, ака.
Я вышел к ним. Парень, стоящий передо мной, точно был одним из тех милиционеров, которые пили чай за моей спиной.
Увидев меня, он побледнел.
Капитан-начальник показал ему на меня.
— А этого человека вы когда-нибудь видели?
Тот посмотрел на меня пристально и пожал плечами.
— Не припомню.
Я чуть было не рассмеялся. Потом напомнил ему о случае у чайханы.
Тот глядел в потолок и долго вспоминал. Затем вдруг приставил указательный палец ко лбу.
— Ну да, точно! Теперь вспомнил. Я шел к своему участку мимо этого места. Там еще на улице собралось много людей. Я и подумал: должно быть, торгуют чем-нибудь.
— Ну и ну! Ведь мы с вами еще разговаривали, брат. И я вам...
— Со мной говорили? Быть этого не может! Ложь! У вас ведь борода — думайте, прежде чем говорить. Вы спутали меня с другим человеком.
Капитан-начальник посмотрел на меня:
— Слышали? Он говорит, что там не был.
От удивления я даже схватился за ворот:
— О, Всевышний!
— Так, вы свободны Кадыров. Может, еще кого вспомните, ака?
— А то как же! И чайханщик все видел.
— Чайханщик? А еще?
— Еще видел продавец жареной рыбы.
— Так, продавец жареной рыбы. На сегодня все, ака. Об остальном поговорим в другой раз.
59
Когда в следующий раз прислали бумагу, я не поехал. Была причина — умерла бабушка Доно. Пошел на похороны. Старуху завернули в саван, поплакали, похоронили.
Я в мрачном настроении лежал дома, когда нежданно-негаданно явился Рихсиев. Сказал жене, чтобы подала чай.
— Что это вы не в духе, товарищ Курбанов?
— Бабушку Доно отнесли.
— Куда вы ее отнесли?
Тут я понял, что он не был на кладбище.
— Я говорю, что умерла бабушка Доно.
— А, стало быть, ее похоронили. Вы сказали «отнесли», вот я и решил, что отнесли какую-нибудь вещь.
Я отвернулся и закрыл глаза. Не смог сдержаться. Повернулся обратно. Впервые в жизни я решил дать Рихсиеву мудрый совет:
— Рихсиев-ака, вы человек образованный, знаете все новости в мире. Не мне вас учить. Никогда не отрывайтесь от народа, ака. И особенно — в двух случаях. Во-первых, на свадьбе. Засучив рукава, подобрав полы, послужите людям, чтобы свадьба прошла весело, радостно. Свадьба — она для всех, да. И во-вторых — будьте с народом во время траура. Горюя и плача, разделите горе людей. Горе, причиненное смертью, человек в одиночку перенести не сможет. Одному это не по силам. Не оставляйте человека одного, разделите с ним его печаль. Именно в этих двух случаях человек и проявляет свою сущность.
— Но я не знаю такой старухи. Кто она? На каких должностях работала?
— Она — человек, как и все мы. Бедная старушка. Всю жизнь проработала в колхозе. Под старость трудилась сторожем в магазине. У бедняжки Доно не было ни сына, ни дочери. Некому было о ней поплакать. Мы сами ее оплакивали, называя ее нашей тетушкой и бабушкой. Мы ее и хоронили. Народ ее похоронил.
— Я что-то слышал краем уха. Когда шел в школу на урок, люди говорили, что кто-то умер. Не придал этому значения.
— В этом все и дело. Вот почему на похоронах было так мало людей. С кладбища я вернулся расстроенный. «Неужели такова теперь стала цена человеку?» — спросил я себя. Рихсиев-ака, придет день, когда и мы с вами уйдем. Смерть ждет каждого из нас. И если в такой день мы не пригодимся друг другу — зачем тогда мы живем?
Рихсиев слушал меня, раскрыв рот.
— Разве обязательно идти всем, товарищ Курбанов? Да хватит и четырех человек из родственников. Поднимут носилки с четырех сторон и понесут. Больше четырех человек не нужно. А впрочем, пусть будет шестеро. Двое будут могилу копать.
— Рихсиев-ака, человек не собака, чтобы, волоча его за ногу, выбросить в яму. Человек на то и зовется человеком. Разве есть существо величественнее, чем человек?
Рихсиев слушал меня, раскрыв рот.
— Да ладно, подумаешь: какая-то там старушка. Всего-навсего сторожиха! Вот если бы она была личностью, имевшей большое международное или, по крайней мере, местное значение; если бы мы стояли в почетном карауле, повязав на руку черную повязку; носили бы траур, речь могли бы произнести...
— Рихсиев-ака, больших или маленьких людей не бывает. Все — люди. Хороший ли человек, плохой — живет он одну жизнь. Он жил так, как мог; делал то, что было в его силах, и считал себя человеком. Встречался с нами лицом к лицу, плечом к плечу, жил с нами в одно время. Когда человек уходит безвозвратно, тот, кто не проводит его, разве может считаться человеком?
— Смерть старушек, товарищ Курбанов, — дело местного значения. Большой важности не имеет. Вон сколько трагедий разыгрывается на международной арене... Иранский шах Пехлеви, оказывается, дал тайный приказ сжечь кинотеатр. В нем было пятьсот человек. Вот что такое настоящая трагедия. Ужас! Я выражаю иранскому народу глубокое соболезнование. Я встревожен международным положением, товарищ Курбанов. Очень озабочен! Международная обстановка с каждым днем обостряется все сильнее...
60
Наутро к нам пришел участковый. Не поздоровавшись, встал, заложив руки за спину, у порога и начал выговаривать:
— Вам что, советские органы — игрушка?
— Что мы такого сделали?
— Почему не явились в назначенное время?
Я взорвался:
— Не захотел идти и все тут! С женой в кино ходил! Понятно?
— Залезайте в машину!
Удивившись, я выглянул через дувал на улицу, а возле наших ворот — милицейская машина. Желтая. Мне стало не по себе.
— Участковый, брат, так не годится. Убери поскорее свою машину! Не дай Бог никому, чтобы у его ворот стояла «скорая помощь» или милицейская машина. Уезжай скорее, брат, пока никто не увидел!
— Будет вам, нечего философствовать.
— Вот я перед тобой. Хочешь — стреляй, а в милицейскую машину не сяду! Уж если есть такая нужда — поеду на автобусе.
— Тогда чтоб живо следом за мной приехали!
Они уехали. Я с тревогой выглянул через забор на улицу: не увидел ли кто милицейской машины? Хвала Всевышнему, людей на улице не было.
61
Я отправился в райцентр на автобусе. В дороге меня укачало. Пришел в милицию, открыл обитую кожей дверь. Капитану-начальнику рассказал о бабушке Доно. Тот покачал головой, выразил соболезнование.
В комнату вошел милиционер. Подошел к капитану-начальнику.
— Некоторые, товарищ капитан, указывают на Мумина — того, что с улицы Коммунизма.
— И где этот парень?
— Не видать нигде. Я аккуратно расспросил соседей. Говорят, лежит дома, лицо разбитое мазями мажет.
— Ясно. Глядите мне в оба, чтобы чего не пронюхал. Доставите, когда скажу. А сейчас приведите чайханщика и продавца рыбы.
Спустя некоторое время милиционер вернулся.
— Привел, товарищ капитан. Пусть войдут?
— Введите.
На пороге появились чайханщик и продавец рыбы. Чайханщик согнулся и поздоровался. Капитан-начальник, указывая карандашом на чайханщика, сказал:
— Сначала войдите вы. А вы — подождите в коридоре.
Чайханщик хотел поздороваться с капитаном-начальником за руку. Прижал руки к груди и засеменил по ковру. Капитан-начальник, не поднимая головы, карандашом указал чайханщику на стул. В замешательстве чайханщик чуть было не схватился обеими руками за карандаш. Потом отдернул руки и сел туда, куда ему показали. Прямо напротив меня. Кивнул мне. Капитан-начальник просмотрел кипу бумаг. Повернулся к чайханщику. Записал его имя и фамилию.
— А теперь расскажите о драке, которая произошла в вашей чайхане, Саттаров-ака.
— Какой драке?
— О драке, происшедшей двадцать четвертого января.
— Что еще за драка? Уж не сон ли это? Ах, да, вспомнил! История эта произошла не в нашей чайхане, а на улице, капитан-ука8 .
— Точнее, возле вашей чайханы.
— Сами понимаете, капитан-ука, в базарный день народу бывает много. Обычно я очень занят. Шум такой, что ничего не услышишь.
— Но ведь, наверное, можете отличить простой гул в чайхане от криков драки?
— Не отличаю, капитан-ука, совсем не отличаю. В этом все дело. В ушах все время гудит. А кто, о чем — не разберешь. Хотите верьте, хотите нет. Вот, если сосчитать на пальцах, я могу сказать: есть в этом гуле голоса стариков — это раз! Есть молодых — это два! Есть и голоса старушек — это три! А есть и девичьи — это четыре! Еще есть голоса младенцев — это пять! Итого уже пять! Теперь сосчитаем остальное. Кроме перечисленного: шум от проезжающих по улице машин — это раз! Мычание коров, возвращающихся с базара, — это два...
— Ладно, хватит. Расскажите мне о том, что видели.
— Как же так, капитан-ука? Как я мог видеть, если я ничего не слышал?
— Но глаза-то у вас есть?
— Все верно, глаза есть. Всевышний, как вы можете заметить, и нас тоже ими не обделил. Только знаете, капитан-ука, если бы вам довелось выпить хоть пиалку чая в нашей чайхане, вы бы точно заметили, что самовар наш стоит в самой глубине чайханы! Есть одно махонькое окошко, как в ларьке. Во-от такусенькое! Через это окошко я и передаю чай. Окошко вровень с моей грудью. Если даже вот так согнусь и выгляну — улицы мне оттуда не видно. У меня аж поясница разболелась, капитан-ука. Целый день нагибаюсь.
— Но, может, вам хоть что-то известно об этой драке?
— Известно, капитан-ука. Один раз нагнулся и увидел толпу на улице. Больше ничего не видел.
— Ладно, идите. Если понадобитесь — вызовем снова. Спутнику вашему скажите, пусть войдет.
Прижимая руки к груди, чайханщик кивнул капитану-начальнику. Быстро засеменил к двери, будто за ним кто-то гнался.
Вошел продавец рыбы. Капитан-начальник записал и его имя и фамилию. По тому, как он надменно расселся и как вопрошающе — мол, слушаем — нахмурил брови на капитана-начальника, было видно, что человек он бывалый. У меня появилась надежда.
— Итак, теперь мы вас послушаем, Шукуров-ака.
Продавец рыбы даже глазом не моргнул.
— Что вы хотите услышать?
— Как вы знаете...
— Знаю, участковый мне говорил. Но я ничего не видел. Все! Могу даже написать. Больше ничего! Я могу идти? Меня работа ждет. На этом все!
— Не спешите, разговор наш только начался. Вы наверняка оставили кого-нибудь вместо себя.
— Сын остался. Он еще молод, может обидеть посетителей. Все!
— Что-то больно часто вы «всекаете». Отвечайте на вопросы! Решается судьба человека! Что неясно?
— А вы не кричите на народ. Пользуетесь тем, что сидите за должностным столом. На этом все!
— Я разговариваю с вами, а не с народом.
— Народ начинается с одного человека. Я — выходец из народа, не кричите на меня. Все!
— Я разговариваю, а не кричу.
— Нет, кричите. И все тут!
— Ладно, не будем кричать. Похоже, Шукуров-ака, вы сегодня не с той ноги встали. Свободны, можете идти. Вызовем вас снова.
— Как хотите. Все равно ничего нового не услышите. На этом все!
Продавец рыбы ушел, задрав нос. Капитан-начальник отпустил и меня. Сказал, что вызовет еще раз.
— Капитан-начальник, дома у меня полно дел. Вдобавок столько раз уже пропускал улак. Почесаться некогда...
— А как прикажете мне поступить, ака? В общем, так. Свидетели в этом деле нам не нужны — есть медицинская экспертиза. Вы бы только помогли преступников опознать. Те двое — городские. Продавец рыбы с чайханщиком знают преступников. Но вы сами слышали, что они говорят...
62
Я шел по обочине дороги. Прошел мимо того места, где была драка. Дорогу мне преградил человек в белом халате. Взглянул ему в лицо, а это продавец рыбы. Он взял меня за локоть, потянул в свою лавку. Сели на длинную скамейку в стороне от котла. Положив мне ладонь на колено, продавец спросил:
— Это вы на меня донесли, ака?
— Я не доносил.
— Нет, донесли. И все тут! Что может быть хуже, чем донос?
— Друг, я сказал то, что видел.
— Сплетни, уважаемый, — дело бабье. Все! Вы ведь нормальный мужчина. «Сказал то, что видел». И что же вы видели? Ну, что?
— Сказать по правде, друг, и вы себя вели не совсем подобающе. Ведь вы все видели и не подошли. Собака ваша — и та прибежала, хотя у нее человеческого разумения нет.
— Это собака! Собака на то и собака. И все тут! Влезает, куда ее просят и куда не просят, и лает. А так — какое ей дело до других? Знала бы себе полеживала. Собака делает свое собачье дело. Но мы-то с вами люди. Мы не должны равняться с собакой. Все! И вообще, родственник ваш оказался довольно странным человеком. Ребята свалят его с ног, а он снова поднимается; снова свалят — он снова встает, хоть и шатается.
— Что же ему еще было делать?
— Лежал бы себе. И все тут! Разве в одиночку он справился бы с троими? Будь я на его месте — после первого удара грохнулся бы на землю. И больше не вставал бы. Все! А поднимешься — все равно свалят с ног. До их ухода притворился бы, что лежу в беспамятстве. Глядишь и отделался бы одним ударом. И не получил бы никакого увечья. Все! Ведь что в результате? Родственник ваш лежит теперь в больнице еле живой. И все тут! Вы его навещаете? Как он сегодня?
— Нет, не ходил.
— Вот тебе раз! Это еще почему?
— Я ведь с ним не знаком.
— Ну надо же! Вдобавок ко всему вы с ним еще и не знакомы?
— Это правда.
Продавец нагнулся, посмотрел мне в лицо. Понял, что я не вру, хлопнул себя по коленям и рассмеялся.
— Ну вы даете! Да вы, оказывается, Афанди9 !
Продавец поглядел на собачку, лежащую возле деревянной решетки. Покачав головой, опять рассмеялся.
— Вот так штука! Какое же вам дело, если он вам не родственник и даже не знакомый? Нет, вы настоящий Афанди! Или вам от этого была личная выгода?
— Какая еще выгода, друг?
Продавец показал жест, потирая палец о палец.
— Деньги? Не говорите так, друг, не говорите так.
— Почему ж тогда вы так переживаете? Вот так штука, ну и Афанди! Ладно, на этом все! Вы решили снова туда пойти? Тогда вот что, ака: вы меня не видели, а я — вас. Еще раз наябедничаете — и мы сильно поссоримся. Все!
Я сел в автобус. Глаза мои слипались. Братья мои, как болит голова!
63
Назир-маслобойщик на скачки приехал на кобыле. Всем кобылам кобыла. Круп широкий, крепкий, поблескивает.
Тарлан уставился на кобылу, и глаза его стали совсем другими. Пустил его на улак — он пошел в сторону кобылы. Потянул поводья — стал порываться к кобыле. Пустил его за конем с улаком — поскакал за кобылой. Я не знал, что делать. Назиру-маслобойщику высказал свою досаду:
— Эй, друг, спрячьте от глаз подальше свою кобылу. Пожалуйста.
Наездники, смеясь, отпускали соленые шуточки. Назир-маслобойщик уехал со скачек. Довольный, я пустил Тарлана на улак. Тарлан был рассеянным. А ведь настроение у него, похоже, хорошее. Терпение мое лопнуло. Я разозлился. Рукояткой плетки ударил Тарлана по голове.
— Проклятие твоим предкам! Вот тебе, вот!
Подняв передние ноги, Тарлан подпрыгнул чуть ли не до небес. Раздраженно заржал. Несколько раз обежал долину. Весь покрылся потом. Пот стекал у него со лба, падал в ноздри, которые то открывались, то закрывались, подобно рыбьей пасти. Я подъехал к толпе всадников. Пустил Тарлана на улак, хлеща плеткой куда попало. Он опять заупрямился. Рукояткой плетки я начал бить его между ушами, по морде.
— Что? Тебе все мало? Вот, получай, вот! Чтоб тебя перевернуло!
Братья мои, когда находит гнев — уходит разум! Я содрал с Тарлана седло, упряжь, уздечку. Стеганул по голове.
— Уходи, зверюга, уходи! Ты конская колбаса, да и только. Позвала тебя кровь предков!
Тарлан убежал, потряхивая гривой. Наездники бросились было за ним, но я махнул рукой: мол, не надо.
Я не стал дожидаться конца скачек. С седлом и упряжью под мышкой пришел домой. Жена встревожилась, спросила про Тарлана.
— Не спрашивай, жена, не спрашивай. Помнишь, приезжали артисты из Термеза, показывали спектакль в клубе? Что в этом спектакле тогда сказал Алишер Навои? Как ни воспитывай скотину, она все равно останется собакой или ослом. Человеком она не станет. Так он сказал. Навои оказался прав, жена! Холил я коня, сам весь высох. Не пил, не ел — все отдавал Тарлану. Даже детей обделял — все ему отдавал. И все равно Тарлан не стал человеком. Я его избил и прогнал. Отказался от него. Ушел Тарлан к своему звериному роду. Вот увидишь, жена: Тарлан ослепнет. Мои хлеб и соль сделают его незрячим. Вот увидишь.
— Зря вы так поступили. Лошадь была дорогая.
В душе у меня лопнуло что-то и рассыпалось на мелкие-мелкие кусочки. Жалко мне стало Тарлана.
64
Поздно ночью послышался стук в большие ворота.
— Кто бы это мог быть? — подумал я и, набросив на плечи чапан, вышел во двор.
— Кто там? — спросил я.
Никто не ответил. Заскрипела цепь на воротах. Я подошел, открыл. О Всевышний, у ворот стоял Тарлан. Один! Он потянулся ко мне мордой и виновато зафыркал. Я не сказал Тарлану ни слова, даже не взглянул на него.
«Да, ты стал человеком», — подумал я и отвернулся от него.
Тут уж никуда не денешься: нельзя же прогнать человека, который пришел к тебе в дом. Не проронив ни звука, я пошел к конюшне. Тарлан потрусил за мной. Пустил его в конюшню и запер дверь.
65
Наутро пришел Назир-маслобойщик. Позвал меня из-за дувала.
— Зиядулла-наездник, можно вас на пару слов?
Протянул руку через дувал.
Справившись о делах и здоровье, спросил:
— Как там наш жених?
Я был в недоумении:
— Какой жених?
— Как какой жених — Тарлан!
— А, Тарлан? Ничего, ничего.
— Домой пришел?
— Да, пришел. А что?
— Да просто, интересуюсь.
Назир рассказал о том, что произошло.
Оказывается, Тарлан после нашего расставания отправился прямиком к Назиру-маслобойщику. Сам вошел в ворота.
В это время Назир как раз расседлывал свою кобылу. Увидев Тарлана, удивился, но не прогнал. А что он мог сделать? Разве можно что-то сказать жениху, который сам пришел в дом с поклоном?
Жених не постеснялся — придется стесняться хозяину, подумал Назир. И, прикрыв глаза воротом чапана, вошел в дом.
Братья мои, и пророк приветствовал своего зятя. Ах-ха!
Я молча слушал, прислонившись к дувалу.
Дальше Тарлан с кобылой стали обнюхивать друг друга, тереться мордами. Говорили о чем-то. Объяснившись в любви, стали угождать друг другу...
Спустя какое-то время маслобойщик проснулся. Глянул — а жениха и след простыл.
Тарлан отдал свою любовь. Олмакуз, кобыла Назира, ее приняла. Ах-ха!
— Да, получается, Зиядулла-наездник, мы с вами стали сватами.
— Не шутите так, ака, не шутите!
— Какие там шутки! Чем вы кормили жениха, Зиядулла-наездник?
— Да будет вам уже!
Я всплеснул руками и засмеялся, прикрыв лицо ладонями.
— Хватит, ака, хватит!
— Ты смотри! А мы-то и не догадывались...
— Тише, жена услышит!
— А нам-то и невдомек...
— Ну вот, наш Тарлан, оказывается, шустрый малый.
— Ну да, — согласился Назир. — Весь в хозяина. Недаром говорят: каждая скотина на своего хозяина похожа.
— Что-что?
— Если скотина не будет похожа на хозяина — как пить дать, подохнет.
Отковыряв кусок глины из дувала, я метнул его в Назира. Тот прикрыл лицо рукой.
— Тише! Жена услышит, — сказал я.
Хлопнув в ладоши, я опять рассмеялся.
— Какой же все-таки шустрый у нас Тарлан! — не унимался Назир.
Я взял себя в руки, протер слезящиеся от смеха глаза.
— Да, бывает такое. Что поделаешь — живая душа. Заходите, сват, чаю попьем.
— Нет, сват, нет. Пойду я на свою маслобойню.
— Ну хорошо. А где невестка-то, сват?
— Вон она, невестка!
Я посмотрел через дувал и увидел стоящую возле Назира лошадь.
66
Самад-наездник получил на скачках все полагавшиеся ему награды. На обратном пути всех нас пригласил в гости.
Когда подъехали к его дому, я призадумался. Все наездники, кроме меня, живут рядом. Они отведут коней — и сразу к нему. Наш дом отсюда далеко. Пока отведу Тарлана домой и вернусь, дважды можно будет плов приготовить. Гости не станут меня дожидаться. Все мясо съедят. А могу и я полениться и не прийти.
Думал-думал — и решил остаться. Что ни говори, а желание поесть — свое возьмет.
Привязал Тарлана к воротам. Когда снимал с седла выигранные на состязании ковер и халаты, увидел на улице братишку жены, Каракула.
— Куда путь держишь? — спросил я.
— К вам, — ответил он.
— Тогда и Тарлана с собой возьми, — сказал я.
Поддержав Каракула за ноги, помог ему сесть в седло.
У Самада-наездника мы отдыхали, полулежа на курпачах и сладко потягиваясь. Оживленно беседовали, обсуждали прошедший улак. Наездники оценивали коней. О допущенных промахах говорили друг другу в лицо. Когда речь заходила об удачах — одобрительно похлопывали друг друга по плечу.
— Вот и молодец, живи долго! — так говорили мы, хлопая друг друга по колену. Ставили друг друга в пример.
Самад-наездник снял с гвоздя домбру. Настроил ее. Щелкнул пальцами, заиграл. Каждый из нас погрузился в свои раздумья. Дошла очередь и до меня. Я сел, скрестив ноги. Засучил рукава. Настроил домбру на свой лад. Играя шутливые частушки, я подтрунивал над наездниками. Самад, не вставая с места, в такт поводил плечами.
В шутки свои я вставлял колкие словечки. Упоминал и о лошадях. У меня получилась лошадиная песня! Вот так!
Шире не видел спины —
Молодоженам кровать,
Пар из ноздрей изойдет —
Вспыхнет сухая трава,
Воду пролью меж ушей —
Станет вертеть жернова!
Братья мои, конь, о котором говорится в песне, — и есть наш Тарлан. Вот он гарцует, и тело его упруго вздрагивает. Вот Тарлан заржал, глядя на безбрежные холмистые степи Вахшивара. С могучих холмов откликнулось ему эхо. А может, и ваш конь — сродни нашему Тарлану? Тогда эта песня и о вашем коне. Вот так!
Но не годится без конца слагать песни о конях — пора перейти и к наездникам. Кого бы мне воспеть? Может, наездника Одину, что задумчиво сидит в углу? Ему уже за тридцать, а он еще не женат. Дай-ка я кольну его разок — авось взыграет в нем юношеский задор! Ах-ха!
Позовет в дорогу если
Свадьба доброго кунградца,
Если на почетном месте
Сядешь между домочадцев, —
Что скажу, когда обнимешь
Пери, что смешлива вечно?
Сердце стало с ней беспечно!
— Эх, сразил наповал!
— Так держать, Зиядулла-наездник!
Друзья смекнули, к чему я клоню. И тот, кому была предназначена моя песня, тоже понял! Поглядел на скатерть, мотнул головой и засмеялся. Следующие свои слова я произнес без насмешки:
— Одина-наездник, к тебе обращаюсь. Пока в доме всадника две головы не появятся — богатство его не удвоится. Женись же наконец, друг. Ходишь и молчишь, будто в рот тебе толокна набили. Откройся нам: что стряслось? Мы — твои товарищи по стремени. Сгодимся тебе и в добрый час, и на черный день.
Другие наездники меня поддержали.
Наездник Одина ответил не сразу. Оказалось, этот негодник Одина имеет виды на мою свояченицу. Вот так штука! Посылал сватов, а теща наша ему отказала.
Я спросил, а что, кроме моей свояченицы, никакая другая не подойдет? Одина ответил, что нет. Оказывается, кроме сестры моей жены, никого на свете он знать не желает. Мол, свояченица наша во всем мире одна такая, единственная.
— Да быть того не может! — удивился я.
— Клянусь! — отвечал Одина.
Братья мои, выходит, он и в самом деле влюблен. Ах-ха!
— Так и быть, Одина-наездник! Дай руку — и я сам стану твоим сватом! — сказал я. — Не будь я Зиядулла-наездник, если не женю тебя на свояченице и мы с тобой не станем свояками. С этого дня мы с тобой свояки! — так и сказал. А еще добавил: — Ну-ка, подвиньтесь! Свояк свояка встретил!
67
Верно говорят, братья мои, поручишь дело мальчишке — сам беги за ним следом. Только вдумайтесь, что натворил братишка моей жены: из арыка, что возле дома, напоил Тарлана! Тарлан напился воды, когда был весь в поту. Потом Каракул отвел Тарлана в конюшню и привязал.
Утром вывел я Тарлана из конюшни, а у него шкура на брюхе ходуном ходит! Так бывает, братья, когда конь опился воды! В Тарлана попала вода! Вот удружил шурин! Ну голова! Что мне ему сказать? Сказать, что, когда конь весь в поту, нельзя его поить и потом запирать в конюшне, не выгуляв хорошенько? Сказать, что иначе конь станет непригодным для скачек? Сказать, что хоть в школе ты и секретарь комитета комсомола, а таких простых вещей не знаешь? Или сказать, как это у тебя, отличника Кадырова Каракула, без единой четверки, не хватило ума? Или, может, сказать, что на то, чтобы обмениваться под партой записочками с дочерью Омана-музыканта, у тебя ума хватает, а на такие простые вещи — нет? Был бы ты, как я, плешивый, — простил бы. С плешивого что возьмешь? У него ум с волосами выпал. Но ведь на твоей голове — копна волос! Но не скажу, ничего не скажу! Шурину такое говорить нельзя, хотя бы ради его сестры.
68
И я занялся тем, что, оседлав Тарлана, стал сгонять с него воду. Многие состязания прошлось пропустить. Если и ездил на них, то скакал не на Тарлане. Брал чужих лошадей.
69
Так случилось однажды и на состязаниях в Вахшиваре.
Вон та белая гора на западе называется Кирагатаг. Она — продолжение Гиссарских гор.
Не сказать, что гора Кирагатаг расположена близко. Горы эти громадные, и потому кажется, что до них один шаг. Мелкие пятна на них — это заросли арчи. На самом деле арча не такая уж и маленькая — так только кажется издалека. Арча достигает высоты карагача. Ствол — толщиной с человека.
Холмистые степи и горные склоны там покрыты снегом. Долина Корбосды, что находится во впадине горного склона, тоже вся в снегу. Столько снега, что даже сапоги проваливаются. На снегу — следы зверушек. Вокруг следов — куриные перья. Это проделки лисы. Есть и пятипалые следы — волчьи.
Небо сияет. Над головой — ослепительное солнце. Глазам больно смотреть. Искрящиеся, как рыбьи чешуйки, снежинки вышибают слезы из глаз. Все вокруг белое и гладкое, как яичная скорлупа. Поди догадайся, где под снегом яма, а где обрыв.
В душу мне запало сомнение. Участвовать в улаке не хотелось. Но раз приехал — дай, думаю, попробую.
Решил скакать на коне Джуры-бобо.
— Осторожней скачи, — сказал старик.
Смятение в душе усилилось. Натянув шапку до бровей, прикрыл глаза от солнца. Прочел про себя молитву. Направился к темнеющей вдали кучке людей, сгустившихся на белой, как отбеленная бязь, равнине.
Наездники разбрелись, окутанные паром из конских ноздрей.
Улак поднимали дважды. Я наблюдал, как скачут лошади. Мне было и жалко их, и смешно. Кони с трудом вытаскивали ноги из снега. Останавливались и снова начинали движение. Словно шли иноходью. Кони не могут быстро скакать по снегу. Снег сковывает им ноги и слепит глаза.
70
На состязание меня не тянуло, я отошел в сторонку и стал наблюдать. Взгляд мой упал на одного наездника. Конь у него был низенький, чуть повыше осла. Желтая шерсть на нем, как на теленке, — длинная-предлинная. Стремян не было, ноги наездника болтались, задевая снег. Мне захотелось рассмеяться. Но всмотревшись в лицо наездника, я обомлел. Смех застыл в горле. Это был тот самый — плешивейший из плешивых! Но как он сюда попал?
Я подошел к Джуре-бобо, который, оседлав Тарлана, стоял в сторонке. Спросил у него. Джура-бобо ответил, махнув рукой:
— Говорят, он приятель хозяина свадьбы. Сразу его узнал?
— Как не узнать, если он такой же плешивый, как и я?
Стоящий рядом мужчина вмешался в разговор:
— Так это тот самый бывший начальник управления? Вот и я тоже смекнул: что-то здесь не так.
— Что именно?
— Не обижайтесь, что называю его плешивым, Зиядулла-наездник, но лучше бы мне не видеть лица этого плешивого, пропади он пропадом. Эта язва народа сделала свое дело. Как собака, бродит теперь по улицам.
— К вам тоже приходил?
— Лучше бы вам не спрашивать, а мне не отвечать. Всех лошадей загубил. Хозяин свадьбы приходится ему дружком, а у самого — коней не осталось. Шел тогда за своей лошадью и плакал. И вот плешивый заявился к нему на свадьбу. Как хватило у него совести и с каким лицом пришел — мне неведомо. Да что говорить, голова у него — что лицо, одно целое. Взятки гладки!
— Но кто дал ему коня?
— Сам попросил. Еле идет, весь трясется. Пьяный — вдрызг! И вдобавок Хаджикулбай его здорово провел. Будто бы из уважения, подсунул ему мула, похожего на осла. Дескать, все же, как-никак, начальство, поезжайте и присмотрите за состязаниями. Бедняга поверил и примчался руководить. Только бы его лошади не затоптали.
Наездники что было сил понукали коней. Хлестали плетками по крупам. С криками и гиканьем гнали их в круг, где находился улак. Распорядитель объезжал столпившихся наездников, подгонял их и подбадривал:
— Ну же, давай! Хватай улак!
А плешивейший из плешивых призывал орущих во все горло наездников к порядку:
— Шумно, товарищи, очень шумно! Пусть будет поменьше шума!
Один наездник хлестал плеткой коня за то, что тот не решался подступиться к туше.
— Вот скотина, проклятие твоим родителям! Получай за это!
Плешивейший из плешивых сделал ему замечание:
— Не сквернословьте, товарищ наездник! Здесь общественное место!
Наездник его не расслышал, а распорядитель хмуро посмотрел на плешивейшего из плешивых.
71
Братья мои, душа моя была не на месте! Если б Тарлан был в порядке, я бы состязался на нем. Я бы показал этому плешивому...
Гнедой Джуры-бобо разволновался! Тряхнув поводья, рванулся к улаку. Захотел его унести. В такие минуты не стоит удерживать коня. Это все равно что отвести его к воде и не дать напиться. Так коня только испортишь. Он станет равнодушным к улаку и наезднику.
Конь Джуры-бобо опять тряхнул поводья, и я пустил его в круг. Улак вынесли вместе с одним саврасым. Саврасый оказался ловчее: он свернул с дороги, а его наездник наддал коню. Я скакал, держась за улак. Моя замерзшая рука соскользнула с туши. Гнедой Джуры-бобо не отставал от саврасого и расстояние между нами было в маховую сажень. Но за нами след в след скакали другие кони. В этом случае отставать от улака опасно. Самый проворный из мчащихся следом всадников может протиснуться между нами и сломать протянутую руку. Вот почему я не стал тянуть руку за улаком. Конь Джуры-бобо повернул в сторону.
Но теперь меня самого охватил азарт. Тело мое напряглось.
Когда тушу поднимал каурый конь, я присоединился к всадникам.
Доводилось ли вам видеть коня с шерстью курчавой, как у ягненка, а глазами — круглыми, как яблоки? Тогда — дай вам Бог удачи! Это и есть каурый конь! Каурый конь с глазами-яблоками!
Гнедой Джуры-бобо приблизился к улаку вплотную. Отставать от улака в этом случае очень и очень опасно! Если вырвать тушу, она с силой ударится о грудь, а потом и о колени коня. Конь споткнется и упадет.
Чтобы завладеть улаком, правильнее всего вырваться вперед и выхватить его. Я решил так и сделать. Вытянулся в седле, вцепился в улак и ударил плетью коня Джуры-бобо. Но конь Джуры-бобо не чета нашему Тарлану, который скачет только вперед. Он свернул в сторону. Улак перешел в мои руки, но я не сумел сразу его приподнять. Туша с силой ударилась о грудь гнедого Джуры-бобо, а потом о его передние ноги. Гнедой споткнулся и нагнулся вперед. С улаком в руках я перелетел через голову коня...
72
Открыв глаза, я увидел небо. С трудом различил голоса людей. Огляделся вокруг. Возле меня стояли Джура-бобо и несколько моих товарищей по стремени. Поодаль стояли кони. Товарищи по стремени оживились:
— Ну наконец-то глаза открыл.
— Он пришел в себя. Еще раз потрите ему лицо снегом.
— Ну что, Зиядулла-наездник, кости целы?
Только сейчас я понял, что произошло. Попробовал подняться. Правая рука, которой я держал улак, не шевелилась. Была будто неживая. Напрягся что есть мочи и приподнялся. Рука отозвалась острой болью. В глазах у меня все потемнело, снег сделался черным. Снова упал навзничь.
— Он хочет встать. Поднимите его.
Когда я снова открыл глаза, то заметил среди других всадников, стоявших вокруг меня, плешивейшего из плешивых. Я всмотрелся в его лицо. Оно было радостным, даже слегка светилось улыбкой. Это он спьяну или надо мной смеется?
Плешивейший из плешивых заговорил, поглядывая на окружающих:
— Еще много лет назад я утверждал, что улак — пережиток прошлого, он вредит здоровью и опасен для жизни! И вот вам тому подтверждение! Не хотел отдавать своего коня на мясо — и отсидел по закону. Вот вам подтверждение! А сдал бы коня на мясо — не лежал бы, распластавшись, на земле. Хорошо еще, что не умер! Но все равно: он теперь стал инвалидом. Все!
— Когда хороший человек падает с коня — плохой становится прорицателем!
Это сказал Джура-бобо. Он одним выстрелом убил двух зайцев: поднял мне настроение и уколол плешивейшего из плешивых.
Я почувствовал непонятный привкус во рту. Пошевелил челюстью, и что-то скрипнуло. Кончик языка прошел между зубов. Попробовал засунуть в рот палец — тот оказался в крови. Сунул руку под мышку и вытер палец. Понял, что непонятный привкус во рту — от крови, а то, что поскрипывает и движется за щекой, — выбитый зуб.
В душе будто что-то сдвинулось. Правая рука невыносимо ныла. Я приподнялся, опираясь на левое колено. Товарищи по стремени подхватили меня под мышки. Я покачал головой, сказал, что сам справлюсь. С трудом встал на ноги. Голова закружилась, в глазах потемнело. Собрав все свои силы, крепко стиснул зубы. Теперь все вокруг встало на место. Рот до краев наполнился кровью. Еще немного — и прольется наружу. Я не знал, куда сплюнуть. Вокруг меня белым-бело. Если сплюну — снег станет кроваво-красным. А плешивейший из плешивых — увидит кровь...
Я встретился с ним глазами, тот смотрел на меня в упор!
Нет, так не пойдет! Выбитый зуб вместе с кровью во рту — проглотил.
73
Не моргнув глазом, шагая, как богатырь, пошел к гнедому Джуры-бобо. Правая рука не двигалась. Взявшись левой за луку, вскочил в седло. Правая рука заныла. Взяв поводья в левую руку, подъехал к наездникам. Тот, у которого я вырвал улак, с сочувствием спросил:
— Ну как, наездник, ничего не повредили?
Усмехнувшись, отмахнулся здоровой рукой:
— Пустяки. Немного вывалялся в снегу.
Глядевший на меня плешивейший из плешивых слушал, разинув рот!
Дерг-дерг! Ох, моя рука! Осторожно сунул правую за пазуху. Немного полегчало.
Улак был поднят. Я поскакал следом за группой всадников. Машинально высунул руку из-за пазухи.
Дерг-дерг! Как больно!
Кто унес улак — не знаю. Для отвода глаз следовал за конями. Сунул руку обратно за пазуху. Направил гнедого Джуры-бобо за улаком. Гнедой, видно, только того и ждал — мигом ворвался в круг соперников. Я попал в затруднительное положение. Как я подниму улак? Что если кони заденут руку и я соскользну с седла? Я растерялся и не знал, что делать. Но тут чей-то саврасый преградил нам дорогу. Гнедой Джуры-бобо не смог пробиться к улаку. Мое сердце успокоилось. Я облегченно вздохнул. Глянул на саврасого и подумал про себя: «Спасибо, что выручил».
Дерг-дерг!
Прежде, бывало, поджидаешь улак, а он оказывается не в твоей стороне. И надо же: именно сейчас улак мчит прямо на меня! Можно подумать, мне так нужен этот улак; будто он — моя заветная мечта!
Вот улак совсем близко. И все смотрят. Особенно — плешивейший из плешивых!
Стиснув зубы, протянул за улаком больную руку. Сделал вид, будто его схватил и что есть мочи тяну за ляжку. На самом деле, я только коснулся пальцами его шерсти.
Дерг-дерг!
Будто пытаясь вырвать улак, я с гиканьем огрел плеткой гнедого Джуры-бобо:
— Ну давай, милый!
Гнедой Джуры-бобо отстал от улака. Я покачал головой и, словно от досады, махнул рукой, в которой была плетка. Мол, как жаль: удача мне улыбнулась, но ушла. Дескать, не повезло.
Дерг-дерг!
Наконец-то все обещанные награды были разыграны и состязание закончилось.
74
Я оседлал Тарлана. Мы с другими наездниками вернулись домой.
— Позовите доктора, — сказал жене.
Пришел доктор со своим чемоданчиком. Потянул рукав с больной руки. Я застонал.
Дерг-дерг!
Рукав не снимался. Я дал доктору свой нож. Тот разрезал рукав. Глядь, а локоть на правой руке в три раза толще, чем на здоровой. Доктор покачал головой, усадил меня в машину.
Повез меня в больницу совхоза «Хазарбаг». Врачи осмотрели мою руку через какой-то аппарат. Потом наложили гипс.
— Не бойтесь, — сказали, — обычный вывих.
А чего мне бояться? Я, как упал с коня, сразу понял, что вывих!
Братья мои, если даже рот ваш полон черной кровью, не выплевывайте ее перед недругом!
75
Пролежал я больше двадцати дней. Врачи сняли гипс, отпустили домой.
Тем, кто справлялся о моем здоровье, я показывал руку. Хасан-бобо повертел ее, осмотрел и говорит:
— Эге, так она у тебя теперь кривая.
Я присмотрелся — так и есть, от локтя рука стала кривой. Хасан-бобо посоветовал обратиться к Курбану-табибу. Тот скажет, в чем причина.
Наутро, оседлав Тарлана, я отправился в Карахан.
76
Когда-то в этих местах жил человек по имени Хидир. Мы называли его Хидиром-мирабом. Он и впрямь был мирабом! Хидир-мираб лечил вывихи и переломы. И такой человек ушел! Куда ушел? Куда же еще, как не в мир иной! Оставил после себя сына — Курбанназара. Он унаследовал от отца его искусство. Не удивительно, что отец передал ему свое чудесное умение. Ведь сам он был председатель! И не кичился тем, что занимал такую должность. Одинаково относился и к большим людям, и к простым.
В ворота дома этого человека я и постучал рукоятью плетки. Из комнаты вышла женщина. Спросил у нее, где мужчины. Ответила, что на работе. Мол, проходите, они должны вот-вот подойти. Я привязал коня и вошел, отвесив поклон гостиной Курбанназара. Жена его накрыла стол. Я сидел, наливал себе чай.
Пришел Курбанназар. Мы поздоровались, обнялись. После обеда я поведал ему о своем горе. Курбанназар, загнув угол скатерти, сказал:
— Ну-ка, покажите.
Я обнажил руку. Курбанназар осмотрел ее со всех сторон. Ощупал от плеча и до кончиков пальцев. Несколько раз задержался в месте соединения костей. Особенно долго ощупывал локоть. Закрыл глаза.
Мне показалось, что Курбанназар прислушивается к моему локтю. Я удивился. Разве мой локоть — радио или телевизор? Всего-навсего кость и кожа. Разве человек слушает руками, а не ушами?
Только всего этого я Курбанназару не сказал. Подумал про себя: «Ну-ка посмотрим, что же он скажет?»
Курбанназар сказал мне так:
— Зря вы беспокоились. Был небольшой ушиб, но теперь рука зажила. Гипс помог.
— По правде сказать, я бы и не поехал, но Хасан-бобо настоял: езжай да езжай.
— Это ничего. Хорошо, что приехали. Был повод заехать и погостить у меня. А теперь ложитесь, я вас полечу. В другой раз — никакие ушибы вас не возьмут.
Я растянулся на курпаче, голову положив на подушку. Протянув руку Курбанназару, лежал, глядя в потолок. Курбанназар принялся массировать руку, начиная от кончиков пальцев.
— Закройте глаза, так будет лучше. Да, вот так. Можете подремать. Расслабьтесь, как будто вы спите. Кости рук у вас крепкие. Вы и раньше ушибались, падая с коня?
— Нет.
— Почему это случилось с вами теперь?
— Я скакал не на своем коне. Конь Джуры-бобо меня не понял, а я — не понял его. Поэтому так и случилось.
— Вот оно что! Где же был ваш конь?
— В нашего Тарлана попала вода.
— Что бывает, когда в лошадь попадает вода, я знаю. А что значит, если в ноги ему попадает корм?
— Если в ноги коня попадает пища, то они у него затвердевают, а сухожилия лопаются, как струны.
— Вот как? Значит, на таких конях нельзя появляться на скачках?
— Конечно, нет.
— Вороные кони — хорошие или плохие?
— Плохие. Вороные кони — упрямые, у них злой нрав.
— Ага. Сетон-Томпсон тоже так писал. Значит, правда.
— Откуда этот наездник?
— Он не наездник, а канадский писатель. Он писал так в своей книге «Myстанг-иноходец».
— Кто бы он ни был, но лошадей, видать, знает.
— Он пишет: конь осоловел. Как это понимать?
— Это когда конь зажиреет. После этого он делается непригодным для скачек. Если без разбора кормить коня и скакать на нем, у него накапливается жир. На таком коне целый год нельзя выступать на состязаниях.
— Интересно. А вот почему конь не наезжает на человека?
— По той причине, что он его уважает. Конь предан человеку. Среди животных такие — только лошади и собаки. Какая машина самая лучшая? «Чайка», правильно? Тормоза у коня работают лучше, чем тормоза у «Чайки». Увидит перед собой человека — сразу остановится. А если вдруг растеряется — перепрыгнет через него.
— Вот оно что. Говорят еще, будто конь, за которым ухаживала женщина, всегда хорош. Это верно?
— А то как же! Ведь конь — почти тот же человек. В жилах у него, правда, течет немного крови дива. Когда подходим к коню, чтобы задать ему корм, он всегда тянется к нам, ему хочется потереться о нас, чтобы его приласкали. А мы в ответ кричим, плеткой замахиваемся: мол, стой смирно, какой нетерпеливый! Такие выходки коню неприятны. Если женщина, заигрывая, станет к нам тянуться, а мы ее обругаем, — каково ей будет? Вот и конь так же. Душа у коня нежнее, чем у женщины. Женщины не бьют коней! Терпеливо сносят, когда у тех игривое настроение. Мягкий характер женщин коням по душе. Еще одна причина, почему конь, если за ним ухаживает женщина, бывает с хорошим норовом, — это то, что женщина всегда дома. Зайдет в комнаты, выйдет во двор... Глаза коня с утра до вечера видят ее. Стоит только коню заржать — женщина накормит и напоит его. А мы, мужчины, дома бываем реже. А-ай, умира-а-аю!..
В локте у меня что-то хрустнуло. Меня бросило в жар, на лбу выступил пот. Я взглянул на Курбанназара, а тот — улыбается:
— Вот теперь рука ваша в порядке.
Только сейчас я сообразил, что Курбанназар нарочно отвлекал меня разговорами.
Лежал я долго. Встал, когда боль утихла. Курбанназар продел мою руку через платок и завязал его на шее. Ни укола не сделал, ни лекарства не дал, даже без рентгена обошелся.
— Врачи, зная, что у вас вывих, все же наложили гипс. Они так всегда поступают. Так у них в книгах написано. Если бы вы ко мне не пришли, боль в руке стала бы невыносимой. Теперь все окончательно заживет. Рука ваша будет здоровой, как раньше. Время от времени принимайте мумие, это укрепит кости.
Наша оживленная беседа текла до самого вечера. Домой я отправился верхом. На прощание Курбанназар повторил:
— Смотрите, не говорите врачам, что это я вам вправил сустав. Бывают люди хорошие, а бывают и плохие.
Всю дорогу до дома я думал. Что за врачи такие: знали, что у меня вывих, но взяли и замуровали в гипс? Известно ведь, что когда кость не на месте, покоя тебе не будет. Боль изведет человека. Станет мучить всю жизнь. Если этого не знаете — спросите у Курбанназара. Или просто скажите: ступай-ка лучше к Курбанназару-табибу. Человек к нему мигом помчался бы. Хорошо, что есть на свете Курбанназар. Пока еще живут на свете такие, как он, но что дальше делать будем?
77
Братья, участковый милиционер все-таки стал человеком! Приветлив, общителен.
— Как племянники, — говорит, — подрастают? Зажила ли рука?
— Ничего, понемногу, — отвечаю.
— Дважды к вам заходил.
— Жена говорила, что вы проведывали.
— С наездниками такое случается. Люди и с самолета падают. Вы упали с лошади.
— Ну да.
— Теперь-то, ака, поправились.
— Да, спасибо.
— В таком случае вам известие из района: капитан все время спрашивал про вас, ака.
— Хорошо, хорошо, понял.
От недобрых глаз подальше, снял с шеи повязку. Сунул руку за пазуху. Сел на коня и поехал в райцентр. Вошел в отделение, а там сидит тот самый избитый человек в полосатом чапане. Рана на его лице до сих пор не зажила.
Он меня не узнал. Капитан-начальник представил меня. Человек в полосатом чапане крепко меня обнял. На его глаза навернулись слезы. Усевшись рядом, мы разговорились по душам. Расспросили друг друга, кто и откуда, какие у нас общие знакомые. Он оказался из колхоза Навои, звали его Рахманом. Он был взволнован, и голос его дрожал:
— Всю жизнь до самой смерти буду преклоняться перед вами.
— Не говорите так, за что же передо мной преклоняться? Что я такого сделал?
Капитан-начальник рассказал, как обстоят дела. Хулиганов нашли, устроили им очную ставку с Рахманом. Тот их узнал. Но хулиганы не признаются. И теперь дело за мной. Сейчас их приведут, сказал мне капитан-начальник. Тут же милиционер ввел их в комнату. Один из них попытался сесть. Капитан-начальник прикрикнул на него:
— Стоять, стоять!
Парень застыл, сложив руки на груди.
— Вот этого человека знаете? — спросил капитан-начальник, указывая на меня.
— Не знаем, — ответил один, уставившись на меня, как баран на новые ворота.
— Это они? — спросил капитан-начальник, обращаясь ко мне.
— Да, они, — кивнул я.
— Уведите, — приказал капитан-начальник милиционеру. Милиционер увел их. Капитан-начальник сказал мне, что я свободен.
— Большое вам спасибо, брат. После окончания следствия дело передадим в суд. А если вас вызовут в день суда, то приходите.
— Я вам так скажу, капитан-начальник. Я много дней проболел. Овец пас мой напарник. Что я ему скажу на этот раз?
— Понимаю, брат, понимаю. Вы на суде присутствовать не обязаны. Но негодяи могут отрицать участие во многих содеянных ими поступках. Дело опять зайдет в тупик. Когда у судей возникнут вопросы, вы будете отвечать только «да» или «нет». И это все. Кроме вас, нет больше свидетелей. Ради вашего же товарища, придите еще разок.
Капитан-начальник тронул мою душу. Сознательно или нет, но он сказал: «ради вашего товарища». Слова эти проникли в мое сердце. Я не смог отказать ему — ради своего друга Рахманбая.
Рахман хотел повести меня к себе домой.
— Я неважно себя чувствую, как-нибудь в другой раз.
Он сказал, что в таком случае сам приедет ко мне и мы станем братьями. Я заверил его, что мы и так уже братья.
78
О том, что у нашего дома останавливалась милицейская машина, оказывается, знала уже вся округа.
Братья мои, все тайное рано или поздно становится явным. Плохая весть летит быстрее ракеты, хорошая — плетется, как черепаха!
Люди волновались за меня. Вместе с друзьями пришел проведать меня и Рихсиев.
Жена накрыла на стол, поставила угощения. Мой будущий свояк Одина-наездник стеснялся моей жены и сидел, не подымая глаз. Товарищи по стремени смущались, не зная, как завязать разговор. Рихсиев же начал с главного:
— Товарищ Курбанов, правда, что из дома вас забирала милицейская машина?
— Ничего подобного!
— Но ведь все об этом говорят?
— Не забирала. Меня только известили, чтобы я явился. Ездил я на автобусе.
Я сообразил, что люди мне уже все косточки перемыли. Им только попади на язык! Из мухи сделают слона. На каждый рот сита не наденешь. Придется рассказать им, как было на самом деле.
Рассказал. Все, до мельчайших подробностей. Товарищи по стремени, кивая, поддержали меня:
— Вы поступили достойно.
Рихсиев приподнялся на локте. Обвел удивленным взглядом наездников:
— Ну и что тут хорошего? Ходит со сломанной рукой, да еще на следствие таскают. Столько хлопот, столько беспокойства!
— Какое там беспокойство! Был повод прогуляться с Тарланом по городу.
— Вы, товарищ Курбанов, с кем-нибудь другим об этом пофилософствуйте. Тоже мне, прогулка! Кроме забот и тревог, такие хлопоты ничего не приносят.
— Ну, хлопоты — тоже повод для прогулки.
— Но вы сами-то теперь поняли? Я, когда жил в городе, тоже, бывало, в такие дела вляпывался. И лучше вас знаю, чем это кончается. Как-то раз в выходной отправили нас на хлопок. Сами знаете, какие сборщики из тех, кто на один день приехал: попьют, отдохнут — и обратно. Я тоже собрал пару килограммов, подложил себе под голову и задремал. Неподалеку от меня текла река. Проснулся от шума и увидел, как несколько ребят — не сборщиков, а местных — задирают друг друга. Я поначалу подумал, что шутят, а потом вижу — дерутся. Двое бьют одного. Тот, которого били, побежал в сторону реки. Над рекой была проложена тонкая труба. Он побежал по ней. На середине реки потерял равновесие и упал в воду. Те двое убежали. Голова парня то появлялась над водой, то исчезала. Когда появлялась, он громко кричал.
— А вы что, наблюдали? — спросил я.
— А вы как думали! Все происходило прямо у меня на глазах. Оказалось, парень не умел плавать. Течение было не сильное, мог бы спокойно выбраться. Ниже по течению его крики услышал наш молодой оператор. Он бросился в воду, вытащил парня на берег, поднял его ноги вверх — но было уже поздно. Парень умер. Представьте, этого оператора больше месяца вызывали на допросы! Поперек горла встала ему эта история. Будь слеп и глух, сказал я себе. Тебя не трогают — и ты никого не трогай. Так устроен мир, товарищ Курбанов. Знайте свое место и не суйте нос в чужие дела.
— Ну, что на роду написано, того не миновать. А что происходит сейчас на белом свете?
— Много чего происходит, товарищ Курбанов. Международная обстановка продолжает накаляться. Мир под угрозой.
— А кто угрожает?
— Империалисты США! Об этом в «Международной панораме» сам товарищ Зорин сказал. Да еще и в газете «За рубежом» напечатали. Можем обратиться к фактам. Администрация США запланировала выпустить в 1983 году химико-бактериологического оружия на 810 миллионов долларов.
— Это что же такое за ружье?
— Да не ружье, а ядовитые ингредиенты.
— Вы по-нашему, по-дехкански скажите. Откуда нам, плешивым, такие слова знать?
— Ну так вот, ингредиент — это яд, полученный в результате синтеза двух жидких веществ. После чего происходит нервный паралич. За десять-пятнадцать минут можете стать покойником.
— И это придумал человек? Чтобы уничтожить человечество? Подумать только! А наши что говорят?
— Наше государство стоит на страже мира и всегда будет стоять.
79
Гости разошлись по домам. Жена стала убирать со стола. Отдала мне на руки нашего малыша:
— Подержите его немножко, а я пока посуду вымою.
Я посадил малыша на колени. Он захныкал, протянул ручки к матери, выходившей из комнаты со скатертью.
— Ну, хватит, хватит. Мама сейчас вернется. А кто это там на фотографии? Твой братик, да? Скажи: бра-тик.
Ребенок не унимался. Все хныкал и хныкал. Покачивая его на коленях, я запел:
На коленях мое чадо,
Станешь ты моей отрадой.
Слушай, что тебе спою.
Баюшки-баю.
Конь покрыт попоной — значит,
На коне и ты поскачешь.
Ты украсишь жизнь мою,
Слушай, что тебе спою.
Баюшки-баю.
— Эй, мама, иди же сюда и накорми своего сыночка грудью! Сыночек проголодался. Вот сейчас твоя мама придет.
Ты — в объятия бегущий,
Мне дитя и брат грядущий.
Чабаном ты знатным станешь,
Дом твой — у реки и пастбищ.
Баюшки-баю.
— Ну, полно, маменькин сынок! Раз есть рот, думаешь, можно орать? Или у тебя у одного рот есть? Вот, гляди, и у меня он тоже имеется! Почему же я не кричу? Хватит, пора и честь знать! Или заливаешься из-за того, что я сказал: конь покрыт попоной и ты — знатный чабан? Но где твой конь, и где твои овцы? Ты говоришь, те, что у нас во дворе? Эге, это наследство досталось от деда. Все это принадлежит мне. Мне, ты понял?
Баю-баю, где твой сон?
Где верблюд? От деда он.
Если твой верблюд, так что ж
Ты верблюда не пасешь?
Если ты пасешь скотину,
Степи где твои, долины?
— Ну вот что! Раз так, то ты — сын пучеглазого! Если ты настоящий мужчина — отвечай, потомок плешивого! Ага, сразу замолчал! А то хнычешь и хнычешь. Что ты сказал? Нет, нет! Я только пошутил, потомок плешивого. Пошутил! Что? И шуток не понимаешь? Все это твое, сынок. И этот дом, и овцы в хлеву, и луна на небе, и вспаханные земли — все это твое! Так и быть, забирай! И Тарлана отдаю! Так и быть!
Баю-бай. Услышь меня,
Отправляй в табун коня.
Баю-бай, засыпай,
Ты мне дорог, так и знай.
Спи, ребенок. Баю-бай.
— Только одно никогда не забывай, сынок. Даже если ты, как Гагарин, достигнешь небесных высот или, выучившись, будешь править всем миром — помни прежде всего, что ты — сын Зиядуллы-наездника. Мой сын! А раз так — будь таким же, как я! Ты будешь таким, как я? Скажи, ты станешь таким, да?..
80
Прислали повестку в суд.
Ноги опять в стременах. Пока ехал, передумал о многом. Молил Всевышнего, чтобы закончились наконец эти мучения.
Народу на суде было много. По одну сторону сидели парни, которые били, по другую — мой друг Рахман. Начальство сидело сверху. Были вопросы, были и ответы. Те, что били, вины своей не признавали и все валили друг на друга. Здесь я и пригодился. Начальство, что сидело наверху, допросив меня, осталось довольно моими ответами. Когда дали слово защитнику, он спросил у моего друга Рахмана:
— А скажите, почему вы избили несовершеннолетнего?
— Я его не бил — только головой толкнул.
— Все равно, считается, что били. На лице у него осталась рана. Раз он у вас деньги украл, а вдобавок, если вы его еще и поймали, — нужно было сдать его в милицию.
— Сил не хватило.
— Бить хватило сил, а в милицию отвести — не хватило?
— Их трое было — один бы я не справился.
— Нужно было позвонить в милицию! Или позвать людей на помощь. Вон сколько людей на улицах!
— Людей? Каких людей? Где эти люди?
Рахман не мог продолжать от волнения. Он вытирал глаза полой халата.
Начальство объявило перерыв на один час. Сами ушли совещаться перед вынесением приговора. Я проголодался и зашел в чайхану. А когда вернулся, попив чая, — люди уже выходили из здания суда. Я понял, что суд закончился. Стал искать моего друга Рахмана, чтобы узнать о решении. И тут наткнулся на женщин. Собравшись в круг, они заливались слезами. Голосили, хлопая себя по лбу и по коленям. До меня дошло: это были родственники тех парней, которые избивали. И я ощутил свою вину в том, что они плачут. Не в силах больше смотреть на их залитые слезами лица, я отвернулся и направился к Тарлану.
Мы поехали в кишлак. Миновав колхоз «Восьмое марта», въехали в ущелье Хайрандыра. Вокруг — низкие холмы. Дорога, словно качели, то поднимается вверх, то опускается вниз.
81
Наступили сумерки. Сумерки, опустившиеся на мир, опустились и на мою душу. На душе сделалось смутно. Я невольно оглянулся. Заметил вдалеке красную машину. Мы с Тарланом поехали по обочине дороги. Стали подниматься на склон горы. На самой середине склона я снова обернулся. Машина ехала следом. Мы спустились со склона. Из-за того, что склон был крутой, Тарлан припадал на задние ноги. Передние ступали тяжело. Мы спустились в долину. Машина на вершине холма замедлила ход. Я удивился. Обычно машины едут быстро, но эта за все время и одного коня не сумела обогнать. Или, может, в ней что-то сломалось?
Мы подъехали к арыку, перерезавшему дорогу. Вода в арыке мутная. Вся в красной глине. Коню будет по колено. Тарлана я в арык не пустил. Прикинул: а не лучше ли будет перепрыгнуть через него? Но сразу же передумал. Дело в том, что берег арыка тоже был весь в липкой грязи. Тарлан здесь мог бы поскользнуться.
Мы поехали вверх, вдоль арыка. Искали отмель. Машина спустилась в лощину. Остановилась у арыка. Сидевшие в ней как будто поняли, что здесь не перебраться, и поехали по нашему следу. Мы с Тарланом перескочили через арык, где было поуже. Машина остановилась на том месте, где мы перепрыгнули. Я понял, что по этой дороге они едут впервые. Показал им рукояткой плетки наверх.
— Еще немного проедете, и будет разлив! Там машина сможет проехать.
И мы отправились своей дорогой. Но тут вслед раздался голос:
— Эй, шеф! Тормозни!
Голос был незнакомый. Что он сказал, я недопонял. Кем бы он ни был, все же — это был голос человека. Я решил, что надо подъехать. Встал на берегу арыка. Из машины вышло четверо. Двое с разбегу перепрыгнули через арык. Испугавшись, Тарлан попятился. Гляжу: двое молодых ребят. И другие двое тоже подошли. У всех на глазах темные очки. Волосы до плеч, ушей не видно. Одеты довольно прилично. Один с бородкой. Сперва я подумал, что он примерно одного возраста со мной. Потом, присмотревшись, понял, что парню под тридцать.
— Вы, кажется, звали меня, братья?
Они посмотрели на меня и не произнесли ни звука. Бородатый вышел вперед.
— А ну слезай-ка с коня, шеф!
— Говорите так, я не глухой.
— Сказано слезай — значит, слезай!
Меня задело, что они обращаются ко мне на «ты». Спешиваясь, я сказал:
— Не надо «тыкать», приятель. Ведь я вам, пожалуй, в отцы гожусь.
— Видали мы такого отца...
Я опешил. Держал в руках поводья и злился. Крепко сжал рукоятку плетки.
— Привяжи коня и иди за нами!
— Что вы мне хотите сказать, приятель? Говорите здесь.
— Сказано, иди за нами — значит, иди!
Они двинулись вверх, вдоль арыка. Очков никто из них так и не снял.
82
Я накинул поводья на наклоненную голову Тарлана и пошел следом.
— А сами-то вы кто такие? Чьи сыновья? Представьтесь же наконец, братья.
Они окружили меня. Как будто им предстояло какое-то зрелище
Один из них пробурчал:
— Еще успеем познакомиться...
Они уставились на меня, будто на какого-то дикаря. Господи, и какое у них может быть ко мне дело? Да говорили бы поскорее, а то темнеет.
— Братья, если у вас ко мне срочное дело — говорите. Или я поеду, чтобы дома не волновались.
— Не торопись, еще успеешь поехать. Так поедешь, что больше не вернешься.
Со злости я развернулся и пошел к коню. Один из них преградил мне дорогу. Еще один зашел с другой стороны. Я оказался посредине. Решил было протиснуться между двумя. Тот, что справа, схватил меня за плечо. Я сбросил его руку.
— Уберите руку, приятель.
Он смачно ударил меня в подбородок. Я покачнулся и, отлетев назад, остался сидеть на земле. Сломанная рука заныла. Я накрутил плетку на кисть руки. Поднявшись, прицелился в шею парню и с размаху стеганул по ней. Тот, что был сзади, схватил плетку и с силой выдернул. Я опять оказался на земле. Затем пошел на того, что выдернул плетку. Сзади кто-то пнул меня в поясницу. Я упал навзничь. Сломанная рука отозвалась болью. С трудом мне удалось сесть. Осмотрелся вокруг. Ни души. Город остался за холмами и горными склонами — теми, что справа. Moй кишлак за холмами и горными склонами — теми, что слева. Только небо над головой. Все — далеко. Не докричишься.
Мне стало обидно до слез: какое же кругом одиночество, пропади оно пропадом!
Я огорчился: все моя сломанная рука, пропади она пропадом!
Вытащил из-за пазухи сломанную руку и показал. Сказал жалостливо:
— Когда я упал с гнедого Джуры-бобо, братья, то повредил себе руку. Смотрите...
Они громко расхохотались. Заговорили между собой:
— Кем он ему приходится?
— Никем!
— Как это никем? Быть не может! Выходит, он по своей воле решил показать себя рыцарем?
— Гляди-ка, рыцарь! Рыцарь двадцатого века!
— Дон-Кихот!
— Ха-ха-ха, Дон-Кихот! Дон-Кихот двадцатого века!
Только сейчас я понял, кто они такие. В тысячу раз мне стало обиднее за то, что сказал им про сломанную руку и что плакался им. Я опустил голову. Сломанную руку не спрятал за пазуху. Оперся ею о землю, как здоровой рукой. Рука заныла. Уставился в землю и стиснул зубы. Лицо мое горело.
Я поднялся. Они окружили меня. Один ударил в челюсть. Я отлетел на стоявшего сзади. Тот, придерживая меня за плечи, ударил по голове. Зашатавшись, я отлетел обратно. Снова получил удар в челюсть, перевернулся и упал. Голубое небо закружилось надо мной. Стало черным-пречерным.
Я снова поднялся. Шатаясь, я подошел к одному из них и повис на шее.
— Что я вам такого сделал, братья?
Обнял его, что есть силы. Тот не глядя ударил меня кулаком в живот. У меня перехватило дыхание. Внутри что-то оборвалось. Руки мои ослабли и сползли с его плеч. Ноги больше не держали. Я повалился навзничь.
— Скажите, братья, в чем я виноват, в чем моя вина...
В ответ получил сильный удар в спину чем-то острым. Потом в бок. При каждом ударе у меня перехватывало дух.
— Братья, я ведь тоже человек...
83
И тут я услышал ржание.
Вся свою жизнь я прожил бок о бок с конем. Разных коней видел, разное слышал ржание.
Когда конь ржал от жажды или от голода, я давал ему поесть или попить.
Когда конь ржал от тоски по своим сородичам, услышав чье-то ржание или почуяв кобылицу, — я седлал его и водил по степи, чтобы он мог остыть, размять ноги и успокоиться.
Когда конь ржал при виде змеи, я выбегал к нему из дома, чтобы он чувствовал, что я рядом.
Когда он подавал голос, почуяв волка, я гладил его по гриве и оставался с ним, пока не успокоится.
От чего заржал Тарлан в эту минуту? Увидел змею? Нет, тогда он заржал бы по-другому. Или он увидел волка? Нет, он ржал бы не так. Наш Тарлан увидел кое-что похуже змеи и волка!
Я попытался приподнять голову, чтобы разглядеть Тарлана, но не смог. Взгляд уперся в небо. Небо высоко, земля тверда.
Конь снова заржал.
Небо было — как черный казан. Повернул голову влево. Сначала ничего не рзглядел. Потом начал отличать белое от черного. И вот тогда увидел Тарлана. Изгибая шею, он глядел на нас. Навострил уши и снова заржал. Посмотрел в сторону кишлака. Опять заржал. В этот раз ржание его было отрывистым и жалобным. От этого ржания сумерки стали печальными, но само оно было еще печальнее сгущавшейся тьмы.
Сильный удар чем-то острым пришелся мне по левому колену. Я закричал. В глазах потемнело. Голова моя раскалывалась. Кто-то из стоявших надо мной сказал:
— Так и будешь тыкать его ногой? Воткни ему разок в бок — и пошли.
— А-а-а! Лошадь, лошадь! Беги! Лошадь скачет!
Я очнулся и открыл глаза. Тарлан, волоча веревку, гнался за ними. Вытянув морду и навострев уши, он грозно хрипел. Оставив одного, погнался за другим. Они сбежали, перепрыгнув через арык, и спрятались в машине. Один все никак не мог спастись от Тарлана. Взял что-то с земли и ударил коня по морде. Тарлан покачнулся и остановился. Тот, не мешкая, перепрыгнул через арык. Тарлан тоже перескочил и приблизился к машине. Скребя передними копытами землю, Тарлан заржал. Машина умчалась. Тарлан погнался было за машиной, но потом повернул назад. Перескочив через арык, подошел ко мне. Мордой коснулся моих ног. Снова заржал, жалобно-жалобно. Обнюхал мое лицо. Я почувствовал дыхание Тарлана. Он дышал прерывисто, будто унес улак. Я обеими руками обнял его морду. Погладил его челюсти, лоб. Руки мои увлажнились. Поднес их к глазам и посмотрел: кровь. Я всмотрелся в морду Тарлана. Лоб его кровоточил. Я приблизился лицом к окровавленной челюсти Тарлана. Слезы подступили к горлу. Не в силах сдержать себя, я разрыдался.
84
Стало совсем темно. Так темно, что ничего нельзя было различить. Я с трудом повернулся на левый бок. Больно! Обнял ноги Тарлана. Подтянул руку выше. Пошлепал Тарлана по крупу.
Тарлан обнюхал мое плечо. Я поднял голову с его колен. Тарлан медленно начал сгибать передние ноги. Опустился на них. Я левой рукой ухватился за луку седла, припал к нему грудью. Еле-еле сумел вскарабкаться, лег на седло животом. Глубоко вздохнул. Поджав, перекинул ногу через седло. Вдел ее в стремя. Ногу пронзила боль. У меня потемнело в глазах, я обнял Тарлана за шею. Придя в себя, выпрямился. Взялся за поводья. Ветер облизывал мою голову. Только тут я понял, что шапки на голове не было. Осталась на земле. Хотел было слезть, но представил — каково будет снова влезать в седло. Махнув рукой на шапку, дернул поводья. Тарлан пошел по обочине дороге. Через какое-то время я остановил Тарлана. Развязав поясной платок, отер лицо. Туго обвязал им голову.
Мы ехали по обочине большой дороги. Наступила глубокая ночь. Кругом стояла кромешная темнота. Холмы стали подобны темным теням. На душе у меня сделалось черным-черно. Я ехал, покачиваясь в седле и горько рыдая.
85
Эх, Тарлан, Тарлан, что же это за дни такие наступили? Во сне это происходит или наяву? Если и ты не различишь, Тарлан, то я точно не в силах ничего понять. Кем были эти живые существа, Тарлан? На них была одежда, они были о двух ногах. С виду — как люди. Говорят и смеются, как люди. Не знаю, Тарлан, не знаю. Если ты чего и понимаешь, то я не могу взять их в толк. Вот тебя, Тарлан, я понимаю. А те — они мне не братья.
Э, нет, Тарлан, ведь это ты — брат мой. Отныне я не буду называть их братьями. Мой брат — ты. Ты — мой младший брат, Тарлан. Ты и впрямь на меня похож. А ведь младший брат должен походить на старшего. Брат мой, Тарлан, что же теперь мы будем делать, а? Что мы скажем дома нашей детворе? А если люди спросят — что мы ответим?
Э, нет, Тарлан, ты — мой племянник. Отныне я не буду называть их своими племянниками. Ты — мой племянник. Ты весь в меня. Если племянник не похож на дядю — на кого же он тогда должен быть похож? Тарлан, племянник мой, может, скажем, что упали по дороге? А если спросят, где же были ваши глаза? А мы ответим, что арык был в глине, что поскользнулись. Ну как, годится такой ответ, племянник мой Тарлан? А не то станем для людей посмешищем...
Э, нет, Тарлан, ты — мой старший брат. Отныне я не буду их называть братьями. Ты — мой старший брат! Спросят про младшего брата — он у тебя есть, это я. Спросят про старшего брата, он у меня есть — это ты. О чем еще после этого горевать?
Э, нет, Тарлан, ты — мой друг. Отныне я не буду их называть своими друзьями. Мой друг — это ты...
Э, нет, Тарлан, ты — мой самый истинный брат. До самой моей смерти...
1979
_____________________
1 Улак — конно-спортивное состязание, участники которого борются за тушу козла.
2 Чапан — ватный стеганый халат у узбеков.
3 Супа — глиняное возвышение во внутреннем дворе для сидения или лежания.
4 Дувал — невысокая глинобитная стена вокруг дома.
5 Хашар — добровольная взаимопомощь при каких-либо работах.
6 Курпачи — узкие ватные одеяла для сидения.
7 Дехканин — крестьянин в Средней Азии.
8 Ука — братишка, младший брат (узб.).
9 Афанди (или Насреддин Афанди) — персонаж восточного фольклора. В переносном значении — чудак, простак.
Дружба Народов 2016, 2
Евгений СОЛОНОВИЧ
И не вернулся шарик голубой
Стихи
Солонович Евгений Михайлович — поэт, переводчик. Родился в 1933 г. в Крыму, в Симферополе. Его переводы из Данте, Петрарки, Ариосто, Джузеппе Джоакино Белли, нобелевского лауреата ЭуджениоМонтале и других итальянских поэтов отмечены рядом литературных премий, в том числе Государственной премией Италии в области художественного перевода, премиями «Венец», «Мастер», премией журнала «Октябрь». Живет в Москве.
* * *
Февраль с короткого разбега
впадает в март.
Ещё зима —
и солнце щурится от снега,
скользнув по кривизне холма.
И солнце, и хрустальный куст,
и верба в розоватой дымке,
и щебет птахи-невидимки
как истина из первых уст,
и облако, и лыжный круг,
ведущий под лесные своды,
где истина — из первых рук,
из материнских рук природы.
* * *
Дождь смывает остатки угрюмой зимы,
кладовые её обнажая —
тайны, взятые снегом московским взаймы
до поры.
Тут и там проступает чужая
жизнь следами сомнительной снежной поживы,
откликаются, как на немое ау,
стеклотара, окурки, презервативы
откровенные, слипшиеся, б.у.
Убирая чуть свет эту грязь и другую,
будит дворник весь дом беспощадным скребком.
Я его про се6я безнадёжно ругаю,
я бы снова заснул на боку,
если б знал, на каком.
* * *
Календарное полнолуние
ночь бессонную снова пророчит.
Кто скрывает привычно уныние,
кто природе привычно перечит
и, мурлыча мелодию сольную,
телефонную книжку листает
раз за разом, как ты, и в бессонную
ночь придирчиво память латает,
где с кириллицей вкупе латиница
в частоколе арабской цифири…
Позвони, —
может, кто-то откликнется
в этом непредсказуемом мире.
* * *
Чужие не запомнились дорогам,
где ты прошла одна или со мной,
где помолчать успели мы о многом —
на все почти что темы до одной,
где было всё — и слякоть, и пороша
(по Щипачёву), было, не отнять,
где неподъёмная порою ноша
казалась лёгкой пёрышку под стать,
где, далеки от мысли о причале
последнем, ты да я, да мы с тобой
обречены молчать наперебой,
о стольком навсегда не домолчали...
И не вернулся шарик голубой…
На даче
Вечер. Заварить чаёк пора,
чайник в бабу ватную укутав,
дочитать потом успею про
ничевоков и обэриутов.
Жаль не дожили ни те, ни те
до высоких нынешних запретов,
чтобы всё узнать о чистоте
языка своих коллег-поэтов,
чтобы затыкали заодно
с нами уши в театральном зале,
чтобы пикало при них кино
и они про это рассказали,
чтобы от зари и до зари
Заболоцкий лопался от смеха,
чтобы дружно ржали чинари
и геройски материлось эхо.
* * *
Очень жаль мне тех, которые
Не бывали в Евпатории.
В. Маяковский
В вагоне трамвайной одноколейки
вместо сидений — вдоль окон скамейки,
время действия — детство, история,
место действия — Евпатория.
Возят за деньги, а деньги откуда?
С деньгами у родителей худо,
дома к чаю подушечки (небось не трюфели!),
а насчёт прокатиться —
так можно на буфере
(как сказали бы нынешние мальчишки:
«круто!»).
У трамвая два или три маршрута,
город маленький (тогда ещё), ездить некуда,
даже тем, кто торопится, кому некогда.
Не Москва с метро —
школу можно прогуливать
на своих двоих: за угол повернули ведь,
и сентябрьское море — вот оно
(система предшественниками отработана).
В эти дни о себе не случайно напомнила
Евпатория,
не случайно грустью наполнила
душу,
и без этого чувства щемящего
не укрыться в прошлом
от настоящего.
* * *
К. С.
Часовых поясов чресполосица
не меняет для нас ничего,
к нам с тобою она не относится,
час вперёд, час назад — что с того!
Стрелки предусмотрительно замерли
там, где мы их застали врасплох…
Впрочем, не ожидали и сами мы,
сосчитать не успели до трёх.
* * *
Мы друг друга без слов укачали,
потому что такими ночами
счастье проще простого спугнуть,
и молчат воспалённые губы,
только дышат органные трубы,
разрывая дыханием грудь.
Дружба Народов 2016, 2
Ганна ШЕВЧЕНКО
Шахтерская Глубокая
Повесть
Ганна Шевченко родилась в городе Енакиево Донецкой области (Украина). По образованию финансист. Публиковалась в журналах «Арион», «Дружба народов», «Дети Ра», «Новая Юность», «Октябрь», «Сибирские огни», «Современная поэзия», «Футурум АРТ» и др., а также в сборниках и антологиях поэзии и короткой прозы. Лауреат международного драматургического конкурса «Свободный театр», финалист поэтической премии «Московский счет», лауреат литературной премии им.И.Ф.Анненского по прозе (за повесть «Шахтерская Глубокая»); повесть «Шахтерская Глубокая» также номинировалась на премию «Национальный бестеллер» (лонг-лист). Автор книг «Подъемные краны» (2009), «Домохозяйкин блюз» (2012), «Обитатель перекрестка» (2015). Последняя публикация в «ДН» — «Рассказы», № 11, 2014.
1
Начало лета выдалось неспокойным. Нехорошие слухи пошли по шахте после третьего июня. Я это запомнила, потому что месяц только закончился и мы готовили зарплатные ведомости. Утром, после ночной смены в наш отдел зашла главная табельщица и рассказала, что после двенадцати часов в коридоре табельной слышались лязг и стуки, словно кто-то таскает по полу металлический прут. Она несколько раз выглядывала из кабинета, но в коридоре никого не было. Еще за окном мелькал луч от шахтерской каски и слышался мелкий грохоток, словно кто-то бросал в окно горсти щебня. А когда шахтеры после ночной смены вышли из забоя, она обнаружила, что книга учета залита чем-то коричневым, похожим на крепкий чай, хотя она ничего не проливала.
Вскоре от ламповщицы Кати Кроль стало известно об исчезновении трех новых рудничных светильников, а старшая банщица рассказала, как три купающихся после первой смены горных мастера поскользнулись в один момент и получили незначительные производственные травмы и теперь готовят документы для оформления регресса по временной потере трудоспособности.
Разумного объяснения всем этим странностям не нашлось, и все сошлись во мнении, что на шахту явился Шубин, а значит, быть беде — либо обвалы пойдут один за другим, либо взорвется метан.
2
Шахта наша называлась «Шахтерская Глубокая», а поселок, в котором жил персонал, — Чумаки. Я работала на шахте бухгалтером. В расчетном отделе нас сидело четверо: я, Марья Семеновна Вдович, Галина Петровна Коломыкина и Аллочка Коломыкина.
Марье Семеновне было под пятьдесят, она носила широкие платья-балахоны и красила волосы в цвет «баклажан». Смуглое, продолговатое лицо ее тоже походило на баклажан, нос своей формой напоминал маленький баклажан, и даже пальцы были похожи на молодые нежные баклажаны. Но мощный, оттопыренный низ скорее походил на арбуз, сзади на нем мог бы удержаться стакан с чаем. К нам в отдел часто заходил ее муж Виктор Вдович, похожий на доброго пса, после смены он получал от жены наряды по хозяйству. Пока Марья Семеновна перечисляла поручения, он слушал и кивал. Иногда заходил выпивши, и тогда Виктор, который все понимает и молчит, превращался в Витьку, который не понимает, что несет. Он пытался нас веселить и так неуклюже острил, что всем становилось неловко. Однажды я спросила у Марьи Семеновны, занимаются ли сексом пятидесятилетние люди. Она ответила: «еще как» и рассказала, что недавно они с Виктором чуть не разбили вазу с флоксами на столе рядом с кроватью, когда страсть достигла высшей точки.
Сорокалетняя Галина Петровна — начальник отдела, наш босс. Она имела красивое, точеное лицо и широкоплечее, мужское тело. Начальница была настоящей язвой. Когда в кабинет заходил кто-нибудь достойный осмеяния, она подписывала бумаги, искоса щупая объект липким взглядом, а потом, когда дверь закрывалась, расправляла насмешливое лицо и начинала словесную экзекуцию. Она давала клички коллегам. Секретаршу Татьяну Адамовну она превратила в Мадамовну, диспетчера Виктора Игоревича Кирися в Карася, банщицу Веру Кукушкину в Какашкину. Прозвища прирастали к жертвам навсегда.
Галина Петровна охотно говорила на сексуальные темы: «не понимаю, чего они там стонут в сериалах, я лежу под Колькой, смотрю в потолок и думаю, скорее бы ты кончил», «залез вчера на меня Колька, а мы свет не выключили, и заходит Денис без стука, что, говорит, родители, трахаетесь? ну-ну!»
Ее муж Колька — чистопородный забойщик, его жилы полны угольной крови. Кольку невозможно представить в другой роли. Только так — с фонарем на голове, с сигаретой в углу ухмыляющегося рта, с черной обводкой вокруг глаз, с рюмкой самогона после смены — способно выжить это привередливое существо. В других условиях он бы задохнулся. Он, как верный солдат из касты древних воинов, всегда готов расстреливать Землю из отбойного молотка. Высокий, широкоплечий, чумазый — его можно было бы тиражировать на рекламных щитах партии «Регионы». Колька Коломыкин — настоящее олицетворение Донбасса.
На шахте работал и его родной брат Сашка, облегченная версия, «Колька лайт» — и ростом пониже, и удали поменьше, и рюмку опрокидывал реже. Этот Сашка был мужем нашей Аллочки, ее по-родственному взяла к себе в отдел Галина Петровна. Аллочка была миловидная, грудастая, розовощекая, как канадская «мельба». Она постоянно бегала в аптеку, то за контрацептивами, то за тетрациклином от женского воспаления, то за грушей для спринцевания. О своей интимной жизни она не рассказывала, и о том, что она у Аллочки есть, мы знали благодаря ее тихим фармацевтическим шоп-турам.
Мой сексуальный опыт в ту пору был небогат. Любовные записки, подброшенные в портфель, таинственные звонки и молчание в телефонную трубку, дискотечные объятия под рассеянным светом зеркального шара, прогулки после танцев, поцелуи в подъезде до умопомрачения — все это было. И незначительные целомудренные романы, длящиеся месяц-другой, тоже бывали. Но первый секс случился в одиннадцатом классе, когда мы с толпой одноклас-сников праздновали Новый год. За мной бегал один парень из старших, ему было за двадцать, звали Андреем. Несколько раз он провожал меня с дискотеки, пару раз приходил домой, вызывал меня в подъезд и рассказывал анекдоты. Я ему нравилась. Узнав, где будет отмечать праздник наш класс, он пришел уже после двенадцати, влился в коллектив, стал приглашать меня на медленные танцы, прижиматься, приставать с поцелуями. Ближе к рассвету он взял меня за руку и повел к себе домой, в соседний дом, знакомить с мамой. Мама и впрямь была дома, только она спала в дальней комнате, а мы расположились в гостиной на диване под елкой. Не было никаких эротических переживаний, только ощущение, что меня протыкают тупым предметом. Не знаю, почему это случилось, не было ни любви, ни влечения, одно лишь любопытство. На тот момент моя школьная подруга уже сделала два аборта, а я кроме страстных поцелуев ничего не испытала. Но скорее всего это произошло потому, что Андрей был похож на мега-попзвезду Вадима Козаченко.
После меня тошнило от воспоминаний о той ночи, и я стала избегать Андрея. Мама вынуждена была всякий раз врать, что меня нет дома, когда он, недоумевая, просиживал часы под моим подъездом. Закончилось все неприятным и долгим разговором, после которого Андрей больше не появлялся.
Через год у меня появился Валера. Когда мы познакомились, он учился в Донецком университете экономики и торговли. Валера приезжал домой по выходным, мы встречались каждую субботу в пустой квартире. Его бабушка и дедушка умерли, а квартира ждала Валериной женитьбы. У него были синие глаза и широкий рот. Когда Валера улыбался, казалось, что все его лицо состоит из крупных белоснежных зубов. Мы кувыркались на двуспальной кровати его покойных предков, а после нежностей вели разговоры о том, что мы разумные люди и не должны опускаться до глупой ревности, и если кому-то из нас на пути встретится интересный человек и возникнет желание, никто из нас не обязан хранить эту смешную, мещанскую верность, а наоборот, нужно уступить зову природы, и вообще, мы желаем друг другу только счастья и удовольствий.
Начинались отношения довольно гладко, но вскоре всплыла одна особенность моего характера. Пока Валера был со мной внимателен и нежен, я была холодна, капризничала, кокетничала у него на глазах с другими парнями. Как только он обижался и пропадал, я бросалась на поиски, бегала по друзьям, ждала на остановке, названивала его маме. Но стоило ему вернуться, я снова превращалась в замороженную индейку. Больше двух лет продолжалась борьба противоречий и закончилась тем, что однажды, не дождавшись Валеры в субботу, я пошла с подругами на дискотеку и встретила его там с одной девицей из соседнего поселка. Все мои обеты были нарушены. Я бесилась от мещанской ревности и не желала ему ни счастья, ни удовольствий. Мы расстались.
Мне было двадцать лет, и мои женщины примеряли ко мне молодых холостяков. На поселке девушек, не устроивших свою судьбу до двадцати пяти, считали старыми девами. Коллеги считали, что времени на поиски жениха у меня мало и я должна действовать. По их мнению, больше всех мне подходил Кирюша Ковалев из отдела нормирования. Он закончил Донецкий технический университет и второй год работал нормировщиком, жил с родителями в Шахтерске.
Кирюша ходил в бассейн по вторникам и четвергам, играл в теннис по выходным, не пил и не курил. У него не получалось острить и балагурить, поэтому во время шахтных застолий он либо молчал, либо говорил о теннисе. Молодые экономистки долго не выдерживали Кирюшиных спортивных историй и уходили курить с бойкими на язык маркшейдерами, а Кирюшу, позевывая, дослушивала Марья Семеновна.
Его мама, Тамара Михайловна, работала ревизором в объединении, отец был родственником генерального директора. Все это вызывало пиетет у наших женщин, они считали Кирюшу лучшей партией и заводили о нем разговоры каждый день.
Тамара Михайловна Ковалева — личность известная в шахтных кругах. Она часто приезжала к нам с проверками и ревизиями. Роста невысокого, телосложения крепкого, атлетического, плечи у нее шире, чем бедра. Крупный нос и скошенный подбородок создавали интересную картину: в профиль лицо Тамары Михайловны походило на торпеду. Над верхней губой росли чуть заметные усики. Даже не верилось, что такая мужеподобная женщина родила такого хрупкого мужчину.
Кирюша был невысок и худощав. Все у него было маленьким и узким — глаза, плечи, ладошки. У него были смешные щеки — с небольшими выпуклостями возле уголков рта, казалось, что он прячет там карамельки. Единственной выдающейся деталью его внешности был доставшийся от мамы крупный нос.
Коллеги постоянно изводили меня Кирюшей: подумаешь, худой — откормишь, не беда, что маленький — сейчас модно быть выше жениха, зануда — ну и что, зато у него мама ревизор.
Кирюша мне не нравился, и я отшучивалась от этих предложений. К тому же у меня имелся секрет — я была влюблена в заместителя директора по производству Владимира Андреевича Тетекина.
Тетекин свою должность занимал не больше года, до этого работал начальником семьдесят первого участка. Он был племянником кого-то из замдиректоров объединения «Шахтерскантрацит», поэтому к своим тридцати, при поддержке и протежировании, смог сделать успешную карьеру.
Владимир Андреевич мог быть главным героем популярного сериала. За таких обычно на протяжении всего фильма борются положительные и отрицательные героини, а в конце герой обязательно женится на самой доброй и красивой.
Он был строен, высок, кареглаз. Безукоризненная стрижка, стильный пиджак, дорогой одеколон — мужчина с журнальной обложки. О нем страшно было мечтать, мне казалось, рядом с Тетекиным обязательно должна быть племянница какого-нибудь замдиректора. Я гнала от себя любовные мысли, но когда он заходил в расчетный отдел, я слышала, как стучит мое сердце.
3
В Чумаках проживало около двух тысяч человек. В центре, недалеко от поссовета стояли музыкальная школа, несколько магазинов, чуть дальше, в проулке — библиотека и клуб, на окраине — аптека. Шахта, как голова осьминога, возвышалась стволами и терриконами, а в разные стороны от нее ползли улочки-щупальца.
В 1979-м мы прославились на весь Союз. Шахта наша была самой опасной из-за внезапных выбросов газа и угля. Бороться с этим можно только сотрясательными взрываниями, поэтому ученые решили провести эксперимент — на глубине девятисот метров взорвать атомную бомбу.
Населению чего-то наговорили, объявили учения по гражданской обороне, нагнали автобусов и вывезли из поселка с кормежкой, водкой и культурной программой. Шахту оцепили воинские подразделения. Неподалеку расположились научные лаборатории на колесах, советские и зарубежные обозреватели. Ровно в двенадцать часов дня заряд, заложенный между самыми опасными пластами, подорвали. Даже те, кто находился далеко от шахты, почувствовали, как под ногами дрогнула земля.
После взрыва образовалась остекленевшая полость с десятиметровым диаметром, вокруг нее образовалась зона смятия и дробления радиусом около двадцати метров. Горизонт этот изолировали бетонными перемычками, и шахта продолжила работу. К сожалению, цель не была достигнута, очередной выброс случился на шахте уже через полгода.
Эту подземную конструкцию в документах для служебного пользования назвали «Объектом "Кливаж"». Но вскоре в стране случилась перестройка, республики разделились, и все, кто проводил и контролировал этот взрыв, оказались за границей — о десятиметровой ядерной капсуле забыли. Шахта жила своей обычной жизнью, лишь иногда из объединения приезжал человек с дозиметром и проверял радиационный фон.
Мы с мамой жили в двухэтажном доме — два подъезда, шестнадцать квартир. Таких домов в поселке было немало, их строили заключенные после войны. Бабушка рассказывала, что зэки жили в бараках за поселком и на работу ходили в сопровождении вооруженных солдат и служебных собак. Похожий дом я видела на картине Даниэля Найта. Правда, на полотне этот дом изображен на фоне живописного изгиба реки, увит плющом и плетистыми розами.
Наш рыжебокий, потрескавшийся монстр стоял в череде таких же ветхих уродцев и был окружен угольными сараями. Поселковая котельная работала с большими перебоями, несмотря на то, что уголь лежал у нас под ногами. За несуществующее отопление коммунальщики брали большие деньги, многие жители поселка от него отказались, и работники ЖЭКа обрезали батареи. В наших квартирах стояли печи-пролетки.
Осенью мать покупала на шахте машину угля. Его сгружали возле сарая, и несколько дней мы перебрасывали уголь. Когда наступали холода, топили печь. Квартира наша находилась на втором этаже, мы всю зиму, день за днем, носили тяжелые ведра: вверх — с углем, вниз — с золой.
Комнаты были высокие, под три метра, и все тепло собиралось под потолком. Чтобы прогреть жилье, нужно было сжечь несколько ведер угля. Квартира была небольшая — кухня, гостиная и спальня, но мы постоянно мерзли. До спальни тепло не доходило.
Чтобы собрать теплый воздух, мы завешивали дверь спальни байковым одеялом и всю зиму ютились в гостиной. Спальня так выхолаживалась, что в ней можно было замораживать куриные тушки. Иногда, чтобы согреться, я ставила раскладушку в кухне возле печи и проводила райские ночи, наслаждаясь теплом и слушая вой ветра в печной трубе.
Мама заведовала поселковой аптекой. В девяностые начальник управления сократил фармацевта и санитарку. Мама осталась одна и работала за троих. Вела документацию, сдавала отчеты в центральную аптеку, ездила за товаром, раскладывала упаковки, надписывала ценники, мыла полы. Начальник ей доплачивал, но денег не хватало, и как только я окончила школу, мать пошла с подарком к директору шахты и попросила принять меня в бухгалтерию. Вскоре в декретный отпуск пошла одна молодая расчетчица, и меня взяли на ее место с условием, что я поступлю в техникум на заочное отделение.
4
Работа мне нравилось. Мы приходили к семи, вместе с первой сменой, а в три уже расходились по домам. Экономическую службу шахтеры пренебрежительно называли «контора». Весь день мы стучали по клавишам калькуляторов, в обеденный перерыв шли в столовую за чебуреками, запивали чаем «Похудей». К нам на шахту заглядывали коммивояжеры и спекулянты, мы рассматривали товар, примеряли кофточки и колечки. В отдел заходили начальники участков, сверялись по зарплате, угощали шоколадками. Иногда заглядывал директор Гаврилов Федор Кузьмич. Если видел продавцов женских тряпочек, хохотал, прикладывая к себе пеньюары и трусики-стринги.
Ему нравилась наша яблочная Аллочка:
— Дай за сиську подержаться, — всякий раз шутил он, обнимая Аллочку за плечи.
На шахте работали две жены Федора Кузьмича — бывшая пожилая в отделе нормирования и нынешняя молодая в отделе кадров.
Наш директор был хорош: небесно-синие глаза, платиновая седина, аристократическое лицо. Ему бы роста добавить сантиметров десять-пятнадцать, получился бы эталон стареющей красоты.
Женщин он обожал, раздавал титулы самым выдающимся: Аллочка — «Миссис сиськи», Татьяна Адамовна — «Миссис пышный зад». Меня из-за длинных ног называл «Мисс ноги» и, встречая в коридоре, говорил воображаемому секретарю: «Приказ по шахте! Бухгалтерам расчетного отдела ходить на работу в коротких юбках. Точка. За невыполнение лишать премии».
Короткую юбку я иногда надевала, но премий мне за это не давали. С тех пор как развалился Союз, шахтам перестали давать дотации. Оклады у нас были маленькие, да и выплаты задерживали. Жители Чумаков выкручивались, как могли: кто-то спекулировал мелким товаром, сигаретами, жвачками, шоколадками, те, у кого были частные дома, заводили кур, свиней и коров, несколько человек в поселке гнали на продажу самогон. Многие уезжали на заработки в Москву. Мы выживали благодаря тому, что мама работала в аптеке и получала зарплату без задержек.
5
Тем летом, пятого июня Марье Семеновне Вдович исполнялось пятьдесят. За окнами установилась чудная погода, в посадке щебетали птицы, цвели дикие груши, бархатным ковром стелилась лиловая хохлатка. Праздновать в комбинате не хотелось, и мы решили, что после сдачи расчетных ведомостей пойдем на природу жарить шашлык.
К тому же после случаев в ламповой и табельной тревожные события произошли в шахтном архиве. Наш архивариус Людмила Николаевна, придя утром на работу, обнаружила, что стеллаж с «Журналами табельного учета» за 1979 год пуст, а все подшивки лежат на полу разложенные веером, словно кто-то всю ночь их читал. Располагался архив в комнате без окон, железная дверь закрывалась на два замка и опечатывалась полоской бумаги с датой и подписью архивариуса. Злоумышленник проник в архив каким-то таинственным способом.
Начальница называла Людмилу Николаевну Головой из-за того, что ее голова была чуть больше, чем того требовало небольшое аккуратное тело. Но мне казалось, что Людмила Николаевна больше походила на царевну-лягушку в зрелом возрасте. У нее были огромные зеленые глаза, длинные ресницы и круглые, словно надутые щечки. Она была аккуратнейшей женщиной, содержала документы в чрезвычайном порядке, и мысли о том, что она забыла закрыть дверь и опечатать архив, не возникало ни у кого. Нашлось только одно объяснение — Шубин.
Это событие укрепило нас в решении идти на пикник в лес, находиться в конторских стенах стало жутковато.
В нужный час я с подарком и букетом цветов подошла к месту встречи.
Парикмахерская в поселке была одна. Мастер первой категории Людмила Головко всем без исключения делала стрижку «шапочка» и химическую завивку. У Марьи Семеновны была кудрявая шапочка баклажанного цвета, у Галины Николаевны темно-русого, у Аллочки белокурая, а у меня светло-русая шапочка без завивки.
Все женщины расчетного отдела были одеты в спортивные брюки из эластичного бархата. Цвет и покрой был одинаков, темно-серый с белыми лампасами, отличались они только размером. У меня был сорок шестой, у Аллочки сорок восьмой, у Галины Петровны пятьдесят второй и шестидесятый у Марьи Семеновны.
Поселковая коммерсантка Танька Шумейко, договорившись с шахтным руководством, делала в конторе особый бизнес. Она покупала в Турции дешевый товар, привозила баулы на шахту и раздавала вещи в долг под зарплату. Операция фиксировалась в шахтных ведомостях и отражалась в бухгалтерских проводках по кредиту. Одевался у нее весь поселок. Местные шопоголики в день зарплаты получали дырку от бублика. Зато Танька, дравшая со своих клиентов три цены, чувствовала себя превосходно.
Ассортимент был невелик, поэтому весь поселок ходил в одинаковой одежде. Наш отдел купил на зиму серые кроликовые полушубки, на весну — укороченные плащи в мелкую черно-белую клетку, на лето — яркие сарафаны из вискозы. Ну и серые спортивные брюки для пикников.
Все уже собрались, и я не могла понять, почему мы топчемся на месте. Но вскоре стали понятны и неловкая заминка, и смешливые покашливания Галины Петровны: из-за угла появился Кирюша в черных брюках со стрелками, с букетом роз и объемным пластиковым пакетом. Чтобы устроить мою личную жизнь, женщины решили пригласить на пикник Кирюшу из планового отдела. Прощай, мой кареглазый Тетекин в модном пиджаке, отныне я помолвлена с Кирюшей!
Двинулись к лесу. По пути мы зашли в овощной магазин и купили гигантский импортный арбуз. Нести его, как единственному мужчине, начальница приказала Кирюше. Он вздыхал, потел, менял руку, но все же тащил свою ношу.
Когда мы пришли на поляну, муж Марьи Семеновны был уже там. Он привез на мотоцикле выпивку и закуску, раскочегарил мангал. Женщины разбирали пакеты, расставляли пластиковые судки с салатами, резали хлеб и колбасу, а мы с Кирюшей ходили невдалеке, рвали полевые колоски, грызли соломинки и говорили о пустяках.
Потом начался банкет. Кирюша старательно исполнял свои обязанности, подливал мне вино, подавал дальние блюда, поддерживал шампур, когда я стаскивала в тарелку куски мяса, даже спросил один раз: «Тебе не холодно?», когда от леса повеяло прохладой.
Кирюшина мама, собирая сына на банкет, положила ему в пакет консервированный салат «завтрак домоседа» — овощи, тушенные с рисом. Мы ели угощение и расхваливали кулинарный талант Тамары Михайловны. Начальница меня толкала в бок, и когда Кирюша отвлекался, шептала в ухо: «Забирай, пока не увели!»
На десерт разрезали арбуз. Кирюша не зря мучился, мякоть оказалась высококлассной — алой, сахарной, сочной. Кирюша вырезал кубики, выковыривал косточки и протягивал мне сладость, нанизанную на вилку. Я поедала, обливаясь соком, Кирюша протягивал мне салфетки.
Замысел моих коллег был осуществлен, операция по подсадке кавалера прошла успешно, но я чувствовала, что им чего-то не хватает, какого-то всплеска, яркого мазка, завершающего аккорда. И тогда я пригласила Кирюшу прогуляться.
Недалеко от поляны начиналась густая лесополоса и был крутой спуск. Там, внизу, в тенистой прохладе, в гуще деревьев журчал извилистый ручей. Мы с Кирюшей, держась за ветки, спустились по скользкой тропе. Я разулась, взяла в руки босоножки и вступила в ручей. Сквозь прозрачную воду виднелось песчаное дно.
Вскоре послышались хруст ломающейся ветки и шорох листвы. В просветах кустарника мелькнула макушка баклажанной шевелюры. Из центра послали агента. Меня раззадорило вино. Я вышла из воды, подошла к Кирюше, обняла его плечи и поцеловала в висок. Вскоре под могучим задом затрещал сухой хворост. Довольный разведчик возвращался на базу с докладом.
Я развернулась и пошла вниз по руслу. За мной, как мальчик за бегущим по воде корабликом, шел мой кавалер. Вскоре съеденный арбуз дал о себе знать. Я вышла из воды, обулась, попросила Кирюшу меня подождать и стала искать заросли погуще. Я шла и оглядывалась на Кирюшу. Мне казалось, что кустики вокруг чахлые и, если я присяду, Кирюше будем меня видно. Я шла и шла по посадке, все больше удаляясь вглубь. Наконец нашла то, что искала. Передо мной было широкое углубление, заросшая травой воронка, окруженная терновыми зарослями. Я пробралась сквозь колючую поросль и прыгнула на дно ямы.
В мультфильме «Тайна третьей планеты» космические корабли, приземляясь на гладкую поверхность чужой планеты, внезапно проваливались в темноту — под ними разверзалась земля. Я почувствовала, как у меня из-под ног уплыл верхний слой, словно кто-то потянул за травяной ковер. Сначала я увидела зыбкую глубину, потом в глазах потемнело.
6
Я почувствовала запах угольной пыли. Посмотрев наверх, я не увидала света — дыра, в которую я провалилась, затянулась. Вокруг было черно, и я стала ощупывать дно. В момент падения меня словно разделили пополам. Я прежняя была скована страхом и спряталась глубоко внутрь, но другая, новая, прежде незнакомая, оказалась собрана, спокойна и действовала решительно, как солдат на учениях. Я присела, как лягушка, и двинулась вперед, ощупывая перед собой поверхность. Ладони шарили по угловатым кускам породы и царапали руки. Так я проползла, по ощущениям, метра два, пока не уткнулась в стену, потом встала в полный рост и медленно, на ощупь пошла вдоль стены. Если я через шурф попала в штольню, то рано или поздно она выведет меня на поверхность. Если в штрек, то у меня будет шанс добраться до выработки и встретить там забойщиков. Они вывезут маня из шахты, и я спасена. Некоторое время я медленно шла по коридору, держась за стену. Там, на поверхности, было жарко, градусов тридцать, а здесь, под землей, сыро и холодно. К тому же я ощущала давление, как в морской глубине. Иногда я кричала «эй!» и слушала, как мой крик превращается в эхо и медленно тонет в подземной толще.
Я часто видела в приключенческих фильмах, как герой, оказавшись на большой высоте на краю пропасти, боялся смотреть вниз, чтобы не сорваться. У нас в школе на спортивной площадке стояло гимнастическое бревно. Я довольно уверенно ходила по нему туда и обратно, но как только представляла, что подо мной пропасть, тут же теряла равновесие. Главное — не думать, не только на высоте, но и глубоко под землей.
Постепенно глаза привыкли к темноте. Когда в глубине тоннеля посветлело, я прибавила шагу, а потом побежала, чтобы поскорее добраться до светового источника. Приближаясь к нему, я стала разбирать очертания темной фигуры и фонарь на шахтерской каске. Я решила, что попала в забой и сейчас встречусь с одним из рабочих. Я крикнула, но он не услышал.
Я бежала ему навстречу и кричала «эй!» Думала, он как-то отреагирует, что-нибудь крикнет в ответ или помашет рукой, но он молчал и, как мне казалось, безучастно смотрел в мою сторону.
Когда рабочий был от меня метрах в пяти-шести, тоннель закончился, и я оказалась внутри горной выработки эллипсоидной формы, словно кто-то сделал выемку для гигантской таблетки. Шахтер сидел в кресле в самом центре этой сферы. Я замедлила ход и тихо подошла к нему.
Он был черным, как угорь. Его шахтерская роба пропиталась блестящей угольной пылью и, казалось, захрустит от прикосновения, как фольга. Кирзовые сапоги внушительного размера были изувечены вмятинами и царапинами. Черные пальцы имели странную форму, словно их вытянули и утончили. Он держался за подлокотники — кисти рук оплетали их, словно корневища. Глаза были закрыты.
Кресло, на котором он сидел, напоминало деревянный трон. Высокая спинка треугольной формы с тремя набалдашниками — два по краям, один в центре. Мощные подлокотники, изгибаясь, перетекали в толстые ножки. Коричневая краска потемнела от сажи.
Рядом с креслом стоял напольный торшер. Похожие светильники я часто встречала в поселковых квартирах, но у этого металлический каркас абажура был густо увит узорной паутиной и припорошен блестящей антрацитовой пылью. Вдоль ножки болтался выключатель — кусок технического шпагата с привязанной металлической гайкой на конце. Из-под абажура лился мягкий свет, и шахтер вместе с креслом был очерчен границей светового круга.
Я тронула его за колено. Он открыл глаза и сказал:
— Бледная ты какая-то…
Глядя на меня, он рассмеялся. Смех его был детский, непосредственный, совсем не мужской.
— Я провалилась в шурф, — сказала я.
Он снова рассмеялся, а я думала, что ему сказать. Решила сообщить ему, что перед ним бухгалтер расчетного отдела, которая в дни сверки может дать без очереди талон, шахтеры обычно заводят дружбу с расчетчицами.
— На каком участке вы работаете? — спросила я, — У кого сверяетесь? У Аллочки? Что-то я вас не помню!
Вместо ответа он зевнул и стал задумчив. Его лицо мне показалось странным, оно было продолговатым, как огурец, черты острые, птичьи. Но особенность заключалась в том, что его будто бы перекосило. Словно оно зигзагообразно отразилось в кривом зеркале и навсегда приняло форму своего изображения.
Я сказала:
— Вы мне хотя бы покажите, куда идти, я сама выберусь.
— Мы находимся на глубине девятьсот метров, — сказал он.
Я ничего не понимала во всех этих внутришахтных делах, цифра не произвела на меня впечатления. Но мне показался знакомым его голос.
Он продолжил:
— Хочешь, я сделаю тебе бабочку?
Вспомнила. Таким мягким голосом говорил Арамис из фильма «Д’Артаньян и три мушкетера». Я пожала плечами и равнодушно ответила:
— Ну, сделайте…
Он оторвал руку от подлокотника, сжал в кулак длинные пальцы и протянул мне:
— Дунь!
Я дунула. Он разжал пальцы, и я увидела на его ладони мерцающий трепет. Он мгновенно приняла форму бабочки, и, взмахнув крыльями, вспорхнул с ладони. Бабочка переливалась. Ее крылья были нежно-лилового цвета, а на передних фиолетовым контуром были очерчены карие окружности. Казалось, бабочка смотрела на меня своими крыльями.
Шахтер улыбнулся и сказал:
— Дарю.
Бабочка летала вокруг меня. Я протянула ей ладонь, она села и тут же растворилась в воздухе. И вдруг все эти паззлы — странные беспорядки на шахте, кресло с торшером внутри горной выработки, глубина девятьсот метров, светящаяся бабочка — сложились в одну невероятную картину. И картина эта не была страшной, а напротив, светилась и переливалась тихими спокойными красками. Случись эта встреча там, наверху, в конторе, я бы, наверное, умерла от испуга, а здесь, в шахте, мысль о запредельном, наоборот, раззадорила меня. Когда поняла, кто сидит передо мной, я спрятала в карман руку, на которой только что сидела бабочка, и сказала:
— Вас зовут Игнат.
Он облегченно вздохнул, словно избавился от тяжелой ноши:
— Хорошо, что ты пришла.
— Говорят, что вы призрак…
— А что еще говорят?
На фоне покрытого сажей лица голубоватые белки светились, как неоновые.
— Ну… что вы были влюблены в откатчицу Христину…
— Не откатчицу Христину, а табельщицу Тамару. А еще?
— Что эта Христина, то есть Тамара, погибла из-за какого-то начальника. Вернее, шахтовладельца. Было, типа, нарушение техники безопасности. Давно, в девятнадцатом веке. А вы потом этого владельца убили. А сами бросились в шурф, не выдержав разлуки с возлюбленной, и стали призраком, который покровительствует шахтерам и ненавидит начальников.
— Какая романтическая история… — он хохотнул, — все было не так.
— А как?
— Мы с Тамарой познакомились в горном техникуме. Я пришел учиться на электрика, она на маркшейдера. Помню, стоим первого сентября на линейке, и она проходит мимо с подругой, такая легкая, нарядная, в светлом шелковом платьице. Меня словно горячим ветром обожгло. Вскоре познакомились, стали встречаться, через два года поженились. Она жила на Собачьем хуторе, в многодетной семье. Отец у нее был пьющий. После свадьбы я привез ее к себе, сначала жили с моей мамой, потом нам дали квартиру. Я ребеночка очень хотел, но она все откладывала. Она хотела сначала обустроить быт. А потом ей «Жигули» захотелось. Я перевелся в лаву крутого падения, там платили до тысячи в месяц. «Жигули» стоили пять-шесть тысяч, я думал — куплю машину, уйду с опасного участка. Жена работала в табельной. И вдруг до меня стали доходить слухи, что во время ночных смен у нее в каптерке подолгу засиживается начальник ВТБ. Я задал ей вопрос. Она ответила, что он инвентаризацию делает. А потом был взрыв…Ты помнишь ядерный взрыв?
— Мне рассказывали.
— Перед взрывом всех выводили из шахты, эвакуировали поселок. Я помогал ученым устанавливать оборудование. А в табельной как раз Тамара дежурила, ее смена. Я задержался, одно крепление долго не мог приладить, последним ушел с участка. Прихожу к клети, жду-жду, клеть не опускается. Никто не собирается выводить меня из шахты. Забыли. А Тамара взяла мой номерок с доски учета и в карман себе положила, а начальству сообщила, что в шахте никого не осталось.
Он замолчал.
— И что потом? — спросила я.
— С тех пор я здесь.
— Вы живете под землей двадцать лет? Но как?
— Давай на «ты». Угнетают меня эти официальные отношения.
— Давай,— согласилась я, — а как ты выжил?
— Не знаю. Со мной произошло что-то странное. Когда бабахнуло, я очутился внутри сияния. Видела северное сияние?
— На картинке.
— До этого я тоже только на картинках видел. Только там полосы изображены вертикальные одного или двух цветов, а там, где я очутился, полосы ходили вокруг меня, как спирали. Яркие. Всех цветов радуги. Там, внутри, я провел двенадцать часов, но времени не чувствовал, словно его не существовало.
— Но откуда ты знаешь, что именно двенадцать?
— Знаю и все. Мне трудно это объяснить.
— И бабочку трудно объяснить?
— И бабочку… Я очень изменился после взрыва.
— Слушай, — спросила я после недолгой паузы, — а как ты узнал, что твоя Тамара тебя предала? Может, это как-то случайно получилось? Может, ее подменили на рабочем месте? Может, ей стало плохо, ее отвезли в больницу, а другую табельщицу забыли поставить в известность, что человек остался в шахте?
— Я все проверил в архиве. В журнале учета за тот день стоит ее подпись.
— Так это ты шухер навел в архиве?
Шубин захохотал:
— Я! — он хохотал, как ненормальный.
— Чего ты ржешь? Что тут смешного?
— А все смешное, — он всхлипывал от смеха и утирал слезы. Казалось, что он сейчас задохнется от смеха.
— Но после взрыва прошло двадцать лет…
Я пыталась вернуть его к разговору, но он продолжал хохотать. Он всхлипывал и вытирал рукавом слезящиеся глаза.
— Да успокойся ты! Расскажи, что ты ешь? Где берешь воду? Как спишь? Как человек может столько лет провести под землей?
Внезапно он замолчал и стал серьезен. Смена настроения произошла так быстро, словно он механически переключил режим во внутренних настройках.
— Теперь я не совсем человек. Еда и вода мне не нужны. Я не ем и не пью. А отдыхаю здесь, в этом кресле. Ты когда-нибудь видела привидение? — внезапно спросил он.
— Нет, ни разу…
— Вот и я ни разу, — грустно сказал Шубин, но тут же заулыбался во весь рот, — ты будешь моим привидением.
— В смысле? — меня насторожили его слова.
— Ты будешь привидением. Не от слова «видеть», а от слова «водить». Ты будешь приводить людей к шурфу, к тому самому, в который провалилась, и сбрасывать вниз. А я здесь буду их встречать.
— Ты это серьезно?
— Да, — ответил он.
— Зачем тебе это?
— Нужно.
— Нормально! Клево ты все придумал! Очуметь! А ты у людей спрашивал, хотят ли они упасть в шурф?
— После того, как я их обработаю в капсуле, они будут мне благодарны. Сначала немножко насилия, но потом они будут счастливы, что с ними это произошло. Это как удаление гнойника.
Мне стало нехорошо. Ядерный взрыв, несомненно, повредил парню мозги. Сначала меня забавляли его странности, но теперь стало жутко. Я не подала вида и продолжила разговор:
— А что это за капсула такая?
— После взрыва образовалась капсула, и если провести в ней некоторое время…
Шубин замолчал и опустил глаза.
— Что? — спросила я.
Он поднял взгляд и продолжил:
— Если человек проводит двенадцать часов в капсуле, он становится другим.
— Каким другим?
— Представь себе кухню, в которой длительное время готовили и ели, но ни разу не убрали и не помыли. Представила?
— Представила.
— Опиши, как ты ее видишь?
— Ой, ну ты прям, как школьный учитель. Нормально вижу. Грязища везде.
— Горы немытой посуды, залитая горелым жиром плита, стол, засыпанный крошками, фантиками, покрытый пятнами разлитых супов, забитое до краев мусорное ведро, клочья бумажного мусора рядом с ним, пол, усеянный бумажками-фантиками, кран и раковина, покрытые густым слоем известкового налета, кафельная стена в обильный масляных брызгах, засаленный подоконник с бутылью забродившего кваса. Так?
— Ну да. Так.
— А теперь представь, что все это хозяйство в один момент очищается до блеска. Грязь, мусор, хлам — ничего больше нет, все выметено, выбелено, отмыто. Воздух пахнет свежестью и звенит, как хрусталь. Представила?
— Ну, представила…
— Так вот, то же самое делает капсула с человеком. До нее он грязная кухня. После — чистая.
— Значит, ты сейчас чистая кухня…
— Так и есть.
— А это больно?
— Не очень.
— Покажи мне эту капсулу.
— Потом покажу. Тебе еще рано. После превращения ты не захочешь возвращаться, а мне нужна твоя помощь наверху.
— Не захочу я здесь остаться!
— Но и туда больше не захочешь.
— Почему?
— Слушай меня. Мне нужны мужчины. Четыре человека. И не просто мужчины, а мерзавцы, грешники, чем грязнее душа, тем лучше — больше света вольется. Будешь завлекать в лес, подводить к краю шурфа и сталкивать их ко мне.
— И ты всех их будешь в капсулу засовывать?
— Да, санитарная обработка.
— А потом?
— Потом отпущу. Они вернутся очищенными.
— Почему четыре?
— В капсуле осталось энергетического ресурса на четверых, хотя... может и на пятого хватит. Я тебе потом дам знать.
— Но зачем все это?
— С момента возвращения они станут вирусоносителями света. Новая настройка станет для них программой, они будут повторять ее раз за разом, как балерина из механической шкатулки — крышка открывается и плясунья вертится на одной ножке под волшебные звуки. А если проще — образ их мыслей будет накладывать отпечаток на образ их действий, а все, живущие рядом и наблюдающие за механизмом действий, бессознательно будут перенимать образ мыслей. Постепенно, медленно, капля по капле, из года в год этот вирус заразит все души и однажды вызовет всемирное воспаление, планету охватит эпидемия света и добра. Все исправятся, очистятся, переродятся. Наступит мировая гармония.
Он снова захохотал, он ржал так громко, что казалось, от взрывов его хохота начнется землетрясение.
Этот сумасшедший опасен, думала я, глядя в его светящиеся глаза. Отпустит ли он меня? Как избавиться от него? Что делать? Как попасть на поверхность? Буду кивать, изображать послушание и смирение, обещать отряды мужчин, только бы он помог мне выбраться из шурфа.
— А теперь вынужденная мера, — продолжил Шубин, — извини, но мне придется применить шантаж.
Я насторожилась.
— Чтобы гарантировать осуществление моих планов, я вынужден использовать давление. Если ты ослушаешься и не будешь делать то, о чем я тебя прошу, я чихну, когда в забой спустится твой отец. Ты же любишь отца?
— Шубин, ты дерьмо.
— Ну что же это такое! Молодая, симпатичная девушка и так некрасиво выражаешься. Это необходимая мера. Скоро ты поймешь, что наше дело является правым и благородным. А пока я буду следить за твоим отцом и ждать от тебя посланцев.
— Но это же не так просто. Попробуй этих мужиков в лес заманить. Дураки они, что ли? И в шурф как их сбрасывать? Я что, Шварценеггер?
— Ты молодая, красивая женщина, мужчины должны идти за тобой на край света, вот и приводи их на край шурфа.
— Шубин, отпусти меня! У меня мама наверху волнуется. Не смогу я этих мужиков сюда водить! Не получится у меня! Я боюсь, в конце концов! Ты же добрый, ты же вирусоноситель! Ты сказал, что капсула сделала тебя чистым!
Из глаз покатились слезы.
— Тише, успокойся, все у нас получится. Ты главное приводи их к краю шурфа, я буду тебе помогать, если что-то пойдет не так… Да успокойся ты наконец.
Он встал с кресла, взял меня за плечи и помог сесть на свое место. Кресло было теплым.
— Сейчас ты поднимешься на поверхность и пойдешь домой к своей маме. Ляжешь в кровать, поворочаешься с боку на бок, покрутишь разные мысли, а утром проснешься со спокойной и просветленной головой. Вот посмотришь, все так и будет. А сейчас расслабься, вот так. Возьми в руки выключатель.
Шубин вложил мне в правую руку выключатель от торшера и помог зажать его в кулаке.
— А теперь дерни за него, — продолжил он, — дерни, не бойся. Как будто выключаешь свет, ну!
Я дернула за веревку, и свет погас. Сразу же ощутила резкое движение под собой, словно я сидела в парке на аттракционе и начался сеанс полета. А еще через несколько секунд я почувствовала, как мою кожу обволок теплый воздух. Я открыла глаза. Солнце шло к закату, и тени деревьев растянулись во весь рост.
Возвращаясь, я делала зрительные пометки. Заходить на поляну удобнее всего со стороны старого, раскидистого дуба, вот дорожка, ведущая к ручью, здесь недалеко от трех плоских камней, выложенных небрежными ступеньками, я вышла из воды. По руслу двигалась около пяти минут. А вот тропинка, ведущая на поляну, где проходил наш пикник. Я поднялась туда, но все уже разошлись. Костер давно догорел, и там, на пепелище, вперемешку с золой, лежали несколько фантиков от конфет.
Когда я вернулась, мать уже спала, она рано ложилась и рано просыпалась. Светильник горел, голова неудобно откинулась на подушку, сверху на груди лежала книга Геннадия Малахова «Закаливание и водолечение». Я убрала книгу, выключила свет и пошла к себе.
7
Отец оставил нас с матерью, когда мне было одиннадцать лет. Это было скорее закономерностью, чем случайностью, жили они неладно.
Родители познакомились в городе Советске Калининградской области. Молоденькая мама попала туда по распределению после медицинского училища, работала фармацевтом в аптеке.
После окончания политехнического института отец мог в армию не идти, там была военная кафедра, но зачем-то пошел. Так он оказался в Советской военной части, в младшем офицерском составе войск РТБ.
Не знаю, как родители познакомились, они никогда не рассказывали об этом, а я не спрашивала. Возможно, папа съел что-то несвежее в офицерской столовой, у него заболел живот и он пришел в аптеку за бесалолом или пошел в увольнение с другими офицерами, зашел на городскую дискотеку и там увидел танцующую маму. Первую встречу любят вспоминать счастливые пары, моим родителям не повезло.
Я много раз смотрела на фотографию, сделанную в то время в городском фотосалоне, пытаясь что-нибудь о них понять.
Мама в черной водолазке с длинными распущенными волосами. Челку она тогда не стригла, и длинные пряди, разделенные прямым пробором, шелковистыми струйками падали вниз. Милое лицо. Такие девочки в школе обычно играют Снегурочек на новогодних праздниках. Тонкие ниточки бровей, острый подбородок. Сколько я ее помню, она всегда рисовала верхние стрелки, даже тогда, в девятнадцать лет.
Папа в офицерской форме и фуражке. На лице — ирония. Его нельзя назвать красавцем, но обаянием он был наделен сполна. Помню, как только выходил на экраны какой-нибудь громкий фильм, знакомые женщины говорили отцу, что он похож на главного героя, то на Миронова, то на Нахапетова, то на Александра Михайлова. Была в нем та самая изюминка, которая делает актеров любимыми, а мужчин желанными.
Мама быстро забеременела. Они расписались и поехали в Тверскую область знакомиться с мамиными родителями. Мама рассказывала, что во время этой поездки она чувствовала себя очень неловко, ей казалось, что папу смущала бедность, которую он увидел в бабушкином доме. Мамины родители жили в деревянной двухкомнатной избе, дедушка был плотником, бабушка медсестрой. С ними еще жили две младшие сестры-близняшки.
Оттуда отец повез мать на Украину. Его семья жила в селе на Донбассе. Дедушка работал директором школы, бабушка — учительницей младших классов. Благополучная сельская интеллигенция. У них был добротный кирпичный дом, каменные сараи, строились гараж и летняя беседка. Мама попала в рай.
Папе оставалось дослужить несколько месяцев, он оставил беременную жену и уехал в Советск.
Когда он перестал писать, мама тосковала, отправляла письмо за письмом, ходила на почту за ответами, но их все не было. Вернуться он должен был осенью, а летом родилась я.
Когда вернулся, они долго выясняли отношения, и папа признался, что полюбил другую женщину, генеральскую дочку (кажется, он один раз даже ездил к ней после службы, но этот роман долго не продлился).
В декабре мать собрала вещи, взяла меня и поехала к родителям.
Об этой поездке мать вспоминала не раз. Ехать нужно было больше суток. Она в суматохе плохо продумала детали. В поезде у нее закончились сухие пеленки и ползунки. Когда выезжала, грудь была полна молока, но, как только села в поезд, молоко исчезло. В поезде плохо топили, на улице стояли морозы. Я так орала, что сбегались люди из соседних вагонов. Помогали, кто чем мог, проводница принесла сухих вагонных простыней, кто-то из пассажиров раздобыл молока. Я не раз представляла себя на месте матери в те часы, и меня охватывала паника. Наверное, это же чувство испытывала тогда и я, голодная, мокрая, испуганная, по непонятной причине вырванная из привычного уюта.
Наш приезд не обрадовал ее родню. В доме была небольшая кухня с русской печью и комната, где ютились баба с дедом, две маминых сестры, а теперь еще мы. Я орала дни и ночи напролет. Не знаю, сколько месяцев мы провели там, но все это время украинские бабушка с дедушкой уговаривали отца поехать и забрать молодую жену с ребенком. Однажды он за нами приехал.
Три года мы прожили в селе, еще девять — в поселке Чумаки. Моему отцу дали квартиру как молодому специалисту. Мама работала в аптеке, папа начальником участка на шахте. Меня отдали в детский сад. Из рассказов матери я знаю, что отец много времени проводил в компании шахтного руководства. Они пили пиво в местном баре, играли в футбол, устраивали пикники в лесу за поселком. Родители прожили вместе около двенадцати склочных лет. Потом на шахту в маркшейдерский отдел пришла работать молоденькая, яркая, ягодно-малиновая Эличка. Отец влюбился и ушел к ней. А мы с матерью остались жить в старой обшарпанной двухэтажке с печным отоплением, в окружении угольных сараев.
Помню, когда была маленькой, я липла к нему, как шелковая ткань. Из всех поздних гостей папа носил меня, сонную, на руках. А я говорила всем, что когда вырасту, выйду замуж за папу. Когда подросла, ходила с ним за пивом, на футбол. Отец ехал заправлять машину бензином — я всегда сидела на заднем сиденье. После школы заходила на шахту, сидела в кабинете и стучала на печатной машинке, пока он не закончит работу.
Когда отец ушел из семьи, наши отношения не прервались. Он познакомил меня с молодой женой, мы подружились. Я часто гостила у них, проводила каникулы.
Не знаю, видел ли Шубин ядерным зрением всю трепетность моей дочерней любви, но своей подземной угрозой он попал в точку.
8
В детстве у меня было живое воображение. Помню, я придумала, что у нас в квартире поселился маленький домовой по имени Юра. Я рассказывала о нем матери, сочиняла приключения, которые переживали мы с Юрой, когда родителей не было дома. Я была так увлечена своим персонажем, что однажды поверила в его реальность, и когда родители оставляли меня одну, шарила под столами и кроватями, пытаясь его найти.
В ту ночь, первую после встречи с Шубиным, в моей голове до утра вертелась карусель. То мне казалось, что никакого Шубина не было, а вся эта история мне приснилась, когда я пьяная уснула на поляне. То мне казалось, что Шубин был, но только лишь как мимолетное видение, как галлюцинация, вызванная страхом после падения. Под утро мне стало казаться, что Шубин всегда был в моей жизни, только раньше я его не замечала, а все мужчины, с которыми у меня были отношения, уже давно поселились на дне забытой штольни на глубине девятисот метров.
Больше всего меня беспокоил отец. А что, если все это мне не приснилось, не померещилось? Если действительно Шубин сидит в своем шурфе и ждет от меня мужчин, а я, думая что все это игра воображения, не стану их доставлять? Что будет с отцом? Вдруг Шубин действительно чихнет рядом с ним и случится взрыв?
Я проснулась от щебета дверного звонка. Тело ломило, и побаливали ладони. Я увидела свежие царапины с въевшейся угольной пылью и тут же нахлынула уверенность: Шубин существует.
Матери дома не было, мне пришлось встать и открыть дверь. На пороге стояла Зоя. Мы дружили с ней с девятого класса и были довольно колоритной парочкой. У меня рост сто семьдесят три, у Зои — сто пятьдесят. Когда мы с ней наряжались на дискотеку, она страшно раздражалась, если я надевала туфли на каблуках. У нее вся обувь была на гигантских платформах, но стоило мне всунуться в свои лодочки, Зойкины платформы тут же теряли эффективность. Еще она комплексовала из-за своего веса. В высоту она была мала, а в ширину велика. Но все остальное великолепно. Она говорила, что ее бабушка по отцовой линии была цыганкой: длинная копна каштановых волос, сияющие, как светофоры, темные глаза, ресницы, как взлетающие лучи, пухлые, изящно вылепленные губы, белоснежные, аккуратно упакованные зубы. Она могла бы сниматься в рекламе шампуней, губной помады или туши для ресниц. Ее голова была идеальна.
— Мамка дома? — шепотом спросила Зоя.
— Неа.
— А где она?
— На рынок, наверное, поехала.
— А чего ты в пижаме до сих пор? — подкрутила громкость Зоя.
— Только проснулась.
— Пойдем за травой?
— Куда?
— В Камышатку.
— Ты посадила там траву?
— Не. Там прям на обочинах растет.
— А разве ее можно курить?
— Можно.
— Не гони. Если бы от нее перло, твои дружки ее бы уже выкосили.
— Они еще не знают, что от нее прет.
— А ты откуда знаешь?
— Знаю.
— Пробовала, что ли?
— Нет. Мне сказали.
— Кто?
— Дед Пихто.
— Ну и иди сама за своей травой!
— Да ты не кипешуй! Хилый сказал, что Циклоп недавно попробовал и ему вставило. Пойдем, а то ничего не останется.
Курить траву Зою приучил ее парень по кличке Хилый. Свое прозвище он получил из-за худой и сутулой фигуры. Звали его, кажется, Сергей, а фамилия вроде бы Яковенко, но об этом давно никто не помнил, кличка, как имплантат, давно стала его частью. Он был ярким представителем поселковой гопоты, и всем худшим в себе Зоя была обязана Хилому.
Я траву не курила, но решила пойти. Зоя работала сменным механиком компрессорных установок и знала много шахтных сплетен. Пока я одевалась и жевала бутерброд, она рассказала, что ее родители уехали с ночевкой к бабушке и мы после Камышатки стразу пойдем к ней сушить траву.
На автобусе до Камышатки не долго, минут десять, но ходили они редко, зачастую ждать приходилось дольше, чем ехать. Зоя предложила идти пешком, чтобы «растрясти булки», она всегда думала о своей фигуре.
Чумаки находились на возвышенности. Мы вышли из поселка, и асфальтовая дорога плавно пошла вниз. Минут пятнадцать мы шли по наклонной. Внизу было поселковое кладбище, поворот и подъем. Возле кладбища — автобусная остановка «Космическая». Выходишь на «Космической» — попадаешь на кладбище. Село лежало в стороне от трассы, чтобы до него добраться, следовало повернуть по асфальтовой дороге вправо, подняться на холм и спуститься вниз. Когда мы с Зоей оказались на вершине, у меня захватило дух: на зеленых лугах паслись коровы, блестела извилистая прожилка реки, берега окаймляли богатырские вербы, издалека едва-едва слышалось хоровое пение лягушек, пахло степью и ветром.
Мы пошли вниз к селу по самой короткой и самой узкой тропе. С детства любила эти холмы. Ранней весной они покрывались гусиным луком — миниатюрными желтыми цветами, похожими на звезды. Они росли неравномерно — то сгущались, то растягивались в дугообразные полосы. А в сумерках ярко-желтый окрас мерцал, и тогда бугор становился похож на перелицованный купол планетария.
В мае место гусиного лука занимали дикие тюльпаны. Много тюльпанов, тюльпанье иго. Букеты наполняли дом таким густым ароматом, что воздух можно было резать ломтями и использовать вместо мыла.
К началу августа выпускал свои стрелы ковыль. На холмах всегда ветрено, и его пряди тянулись шелковыми струями вслед за ветром, как речные водоросли за придонным течением. Верные адепты воздушного ордена, бьющие поклоны колышущейся стихии. Ковыль — это седина холмов, молитва степей.
— К деду будешь заходить? — спросила Зоя.
— Что я ему скажу? Привет, дед, мы пришли за травой? Не будем.
— Давай зайдем, водички попьем.
— Из колодца попьем.
Когда мы проходили мимо дедушкиного проулка, я опустила глаза, словно взгляд мог выдать меня и тонкими сигналами сообщить деду о моем нечестивом визите. У соседей под забором лежала свежескошенная трава, они готовили сено для своей коровы. Бабушка умерла зимой, когда мне было семнадцать, и дед сразу после похорон поскользнулся и сломал шейку бедра. Восстановиться он так и не смог, с тех пор передвигался только на костылях. Он не выходил из двора, отец раз в неделю приезжал и затаривал деда продуктами. Случайная встреча с дедом была исключена.
Первые три года моей жизни прошли в дедушкином доме. Но почему-то в ранних воспоминаниях нет родителей, словно я сирота. Есть бабушка, которая разучивает со мной стихотворение «У лукоморья дуб зеленый», есть дедушкин директорский кабинет с красным флагом, гигантским столом и россыпью диковинных вещиц на его поверхности: дыроколом, чернильницей, перьевой ручкой, бюстиком Ленина, кусочками мела в жестяной баночке, колодой карт, отобранной у двоечника. Есть залитый солнцем сельский двор, бабушкины флоксы, вареники с вишнями, влажные, только вылупившиеся цыплята, кошка, окотившаяся на чердаке, принцессы из молодых кукурузных початков, печеная картошка, ранняя черешня, быстрые купания в холодной реке, сон в гамаке под яблоней.
Проходя по родной улице, я заметила, как покосился забор у Комаровых, как просела крыша у бабы Нюры, как облупилась краска на Евтушенковых воротах. Мне кажется, я могла бы пройтись по окрестностям с закрытыми глазами и на ощупь опознать каждый камень, каждую скамейку, каждый куст бузины.
Я подтолкнула Зою к разговору о начальнике, но ничего полезного для себя я не узнала. Кирилл Семенович лет пять назад сошелся с молодой бабой с откатки и с тех пор в порочных связях замечен не был. Зато Зоя рассказала, как однажды в ночную смену к ней пришел Евдошин с бутылкой шампанского и…
— Зоя, зачем?
— Я давно хотела Хилому изменить. У меня же кроме него никого не было. А я ни разу не кончила. Он и так старается и сяк. И ничего…Ну я и решила с другим попробовать.
— И что?
— Да ни фига.
Евдошин, начальник бурцеха — известный шахтный ловелас. Когда я ночью в уме составляла для Шубина примерный список подлецов и грешников, он был в числе первых.
— Блиииин! — вдруг остановилась Зоя. — Офигеть! Посмотри, сколько здесь.
Мы шли по центральной улице села. Дорога вела к магазину. Ряд домов закончился, и впереди виднелся мост, и тут же, по краям тропинки, ведущей вниз к реке, буйствовали заросли сочной конопли с Зоин рост. Она окунулась в зелень и достала пакеты.
Набрав травы, мы вернулись в поселок и пошли к ней домой. Зоя ободрала соцветия, разложила их на противне и включила духовку. Пока трава сушилась, мы резали салат из огурцов и жарили картошку. Зоя сказала, что после укурки всегда нападает жор и нужно быть готовыми. Потом она достала несколько сигарет и стала вытряхивать из них табак. Когда конопля высохла, она положила на газету жменю, прикрыла другой газетой и стала мять скалкой. Измельченную в порошок смесь Зоя аккуратно загнала в одну из выпотрошенных сигарет. Мы пошли на балкон и сели на пол, чтобы не заметили соседи. Зоя подкурила и сделала затяжку — набрала полные легкие, а потом выпускала дым маленькими порциями. Потом еще одну. И еще.
— Ну что? — спросила я.
— А хрен его знает! — ответила Зоя.
— Дай попробовать.
— На. Только с первого раза все равно не вставит. Нужно вкуриться.
Зоя протянула косяк, и я, подражая ей, сделала глубокую затяжку. У меня перехватило дыхание. Мне показалось, что я вдохнула порошковую смесь из ржавых гвоздей. Я закашлялась. Она забрала у меня сигарету и сделала еще несколько затяжек.
— Ну что, прет? — снова спросила я.
— Что-то я не пойму, — ответила Зоя.
Когда она докурила, мы пошли на кухню и сели за стол. Зоя, как школьница, сложила руки на столе и ждала «прихода». Меня разобрал смех. Я представила физиономию Циклопа, который всем рекомендовал камышатскую траву.
— О, ржешь, у тебя приход, — сказала Зоя.
— А ты почему не ржешь? Ты же больше выкурила.
— Может, еще одну выкурим?
— Выбрось всю эту дрянь. И Циклопу не говори, что ходила за травой. Иначе он без косяка оборжется.
— Ты думаешь, развел?
— Конечно, развел.
— Вот козел. Давай хоть картошки пожрем.
Когда я вернулась домой, мать лежала на диване и смотрела передачу о свадебных обрядах на Руси. С экрана лилась чистая мелодия, голос незамутненной народной души, песни, рожденные сотни лет назад.
— Есть будешь? — спросила она.
— Я у Зои поела.
— Что вы там ели?
— Картошку.
— А я толстолобика на рынке купила, пожарила…
Мать работала шесть дней в неделю с восьми до восьми, а в воскресенье падала на свой диван и смотрела какой-нибудь концерт. С мужчинами на поселке было плохо, все нормальные жили с семьями, в холостяках ходили исключительно алкоголики. Когда ушел отец, к матери несколько раз приходили свахи с потенциальными опухшими женихами пить ознакомительный чай. Но все встречи заканчивались разочарованиями.
Через пару лет разведенной жизни к ней прибился рыжий Шурик. Он был моложе на несколько лет и ниже на полголовы. У него были белобрысые ресницы, красноватая кожа и большие кулаки.
Шурик женился еще до армии, но когда вернулся, сразу развелся, до него дошли слухи об измене жены. От недолгого брака был сын, которого воспитывала бывшая жена. А Шурик жил с родителями в частном доме, пас корову, рыбачил, сажал огород.
Он часто оставался ночевать у матери, обожал ее фирменные ватрушки и сырники. Но была в нем одна неприятная особенность. Как только у матери появлялись проблемы — нужно было перебросать в сарай машину угля, посадить картошку, сделать ремонт, или же она попадала в больницу — у Шурика сразу возникали важные дела и он исчезал на недельку-другую.
Яркая была женщина моя мать, целомудренная, работящая и готовила прекрасно, и не пила, и не курила, но личная жизнь не сложилась. Некачественную, бракованную судьбу выдали ей при рождении. И пожаловаться некому. Где небесное общество по защите прав потребителя? Нет его. Некому слать письма.
—Там еще клубника в литровой банке, Шурик притащил, — вспомнила мать.
— А сам где?
— Домой пошел, ему рано утром корову на пастбище выгонять.
Я прошла в свою спальню, легла на кровать и мгновенно отключилась. То ли камышатская конопля подействовала, то ли убаюкала песня из телевизора.
9
Работая в бухгалтерии, я видела, как составлялись липовые договора на невыполненные работы, как рабочие, расписавшись за неполученные деньги, клали в карман свои три копейки и шли в шахтную столовую покупать самогон из-под прилавка. Регулярно списывалось и растворялось оборудование из цветных металлов. В шахтных комбинатах расцветали «подснежники». Так называли людей, которые документально числились на шахте, но не ходили на работу. «Подснежниками», как правило, были либо мелкие коммерсанты, либо местные криминальные авторитеты. Им нужен был подземный стаж для начисления пенсии в будущем, деньги их не интересовали, поэтому начисленную зарплату клали себе в карман начальники участков, растившие у себя на участках эти плодоносные клумбы.
Одним из самых выдающихся цветоводов был Анатолий Петрович Евдошин. Он неплохо чувствовал себя в девяностые, имел большой дом и белую девятку.
Стригся он коротко, но на макушке оставлял длинную прядь, чтобы прикрыть проклюнувшуюся лысину. У него были светло-голубые глаза немного навыкате и вздутые мешки под глазами. Над губой — узкие, аккуратно подстриженные усы. Когда он надевал в холода свою фуражку, становился похож на пьющего белогвардейца. Он работал начальником бурильного цеха, занимался подготовительными работами.
Евдошин часто заходил в наш кабинет, брал талоны на зарплату всему участку, делал сверку ведомостей. Анатолий Петрович был крут, на его участке числилось около десятка «подснежников».
В то время бухгалтерия еще не была компьютеризирована. Все ведомости и рапорта заполнялись от руки, а потом отвозились в город на вычислительный центр. Каждый месяц наши начальники отвозили документацию. Иногда с вычислительного центра звонили и просили, чтобы документы, для сверки данных, сопровождал кто-нибудь из бухгалтеров.
Однажды меня отправили с Евдошиным на ВЦ. Мы сдали бумаги, сделали сверку и поехали обратно. Когда мы проезжали заброшенный сквер, он остановился и сказал, что машина барахлит, вышел, полез в багажник, потом позвал меня, якобы ему нужна помощь. Я вышла. Он тут же набросился на меня и стал целовать. Да так яростно, что я подумала, он хочет отгрызть мне губы. Я кое-как отбилась, обругала его, и мы вернулись на шахту.
В конторе, в табельной, в диспетчерской, на откатке, в бане, в ламповой, в компрессорной работали в основном женщины. Некоторые специальности предполагали ночные смены, поэтому шахтная жизнь кишела интригами и страстями.
Мои одноклассницы Лида Малиновская и Лена Прозорова работали в табельной. Однажды Лида рассказала, как Евдошин пригласил их с Леной к себе домой.
Они набрали вина, водки и куриных бедер. Лида рассказывала, что у Евдошина в доме четыре или пять комнат, хороший ремонт, дорогая мебель и камин.
Пили весь вечер, пекли в духовке курей, слушали музыку, танцевали. Анатолий Петрович хотел переспать сразу с обеими, но подруги так напились, что облевали всю его двуспальную кровать и ковер.
Евдошин был легкой добычей, и я решила начать с него. По моим наблюдениям, для постельных утех он, как правило, выбирал пергидрольных блондинок до сорока, с ярким макияжем, грудью третьего-четвертого размера, узкой талией и полными ляжками, обтянутыми брюками-стрейч. Но тот случай в сквере и история с Зоей показали, что он всеяден.
Когда в понедельник утром я пришла на работу, начальница встретила меня смешком:
— И где это мы пропали в субботу? Кирюша вернулся перепуганный, ты бы его видела.
Я была не готова к этому вопросу, потому что все последнее время разрабатывала тактику и стратегию сбрасывания в шурф поселковых негодяев, поэтому ответила первое, что пришло на ум:
— Я арбуза объелась, захотела в туалет. Пошла искать кусты погуще, ну и… угодила в коровью лепешку...
— Ну и что, помыла бы ногу в ручье и вернулась бы, делов-то, — хохотнула Марья Семеновна.
— Не ногу… — тихо сказала я.
— А что? — спросила Галина Петровна.
— Дело в том, что меня повело в сторону, видимо из-за вина, ну да, я немного лишнего выпила, и я уселась прямо в кучу …
Женщины заржали. Я продолжила:
— Ну не возвращаться же мне в таком виде? Ну шо вы ржете? У человека горэ, а они ржут!
Они хохотали еще громче и сквозь смех выбрасывали советы:
— В ручейке нужно было помыться! И-хи-хи!
— Помылась бы дома и вернулась, тебя Кирюша около часа в лесу искал! У-ху-ху!
— А зачем мыться? Пусть бы почувствовал запах женщины! А-ха-ха!
— Да ладно вам, — сказала я, сделала обиженное лицо и уткнулась в документы.
— Ты позвони ему, а то он уже с утра прибегал, о тебе спрашивал. Волнуется, — сказала Аллочка сквозь смех.
— А что я ему скажу? Извини, Кирюша, невеста облажалась?
— Придумай что-нибудь, скажи, что стало плохо от вина.
Я набрала номер отдела нормирования, пригласила к телефону Кирюшу и сочинила историю о том, как мне вдруг стало плохо от сухого вина и как я бежала домой, подавляя позывы.
После этого достала лицевые счета рабочих бурцеха и стала искать, к чему бы придраться: мне нужен был повод, чтобы пойти в нарядную к Евдошину.
В кабинет заглянула главный бухгалтер Марина Александровна и пригласила начальницу к себе. Говорили, что в молодости у нашей главбухши была осиная талия, сейчас в это трудно было поверить, к сорока пяти годам она превратилась в гигантскую осу. Ее мужем был предыдущий директор шахты, Анатолий Степанович Опанасюк. Она покорила его сердце еще во времена осиной талии, увела из семьи и родила сына. В последние годы Анатолий Степанович работал в объединении заместителем генерального директора, а Марина Александровна так и осталась на нашей шахте. Здесь же в геологическом отделе работали бывшая жена и дочь Анатолия Степановича.
Галина Петровна вернулась от главбуха и стала рыться в столе. Она дошла до самого нижнего ящика, распрямилась и бросила на стол стопку ведомостей:
— Ешкин кот! Несколько ведомостей забыли подшить! Нужно срочно везти…
Она вышла из кабинета.
— Ставьте чайник, — сказала Марья Семеновна, — сейчас кого-то погонят ведомости отвозить, а я по куску торта принесла, после дня рождения остался.
— Угадайте с трех раз, кого? — спросила я.
— Кого? — спросила Аллочка.
— Сейчас начальница войдет и скажет: Аня, метнись кабанчиком на вычислительный… — произнесла я, копируя манеру начальницы.
Не успела я закончить фразу, как вошла Галина Петровна и сказала:
— Аня, метнись кабанчиком на вычислительный, ты же самая молодая. Директор машину дал, поедешь с Евдошиным, иди, он тебя ждет возле комбината.
— Торт мой не сожрите, — сказала я уже в дверях.
Вчера днем я думала о Евдошине, ночью думала о Евдошине, все утро думала только о Евдошине, и вот пространство преподнесло мне такой
подарок — Евдошина на машине с голубой каемочкой. И вдруг, сбегая по ступенькам комбината к его девятке, я осознала, что это не случайность, а происки Шубина. Он своим ядерным зрением увидел мои тайные замыслы и выгодно подстроил ситуацию.
— Ну что, Анька, рассказывай, как жизнь молодая, непутевая, — сказал Евдошин, когда мы тронулись с места.
— Плохо, — ответила я.
— Что ж так?
— Марья Семеновна торт принесла, «Птичье молоко». Наши сейчас будут пить чай, а я трястись в машине по жаре.
— Что ты за человек такой, Анька? Сколько с тобой общаюсь, никак не могу понять. Ни нежности в тебе, ни мягкости. Едкая, как щелочь. Вроде и девка симпатичная, а выглядишь, как пацан. Стрижешься коротко, постоянно в штанах, мокасинах каких-то. А к чему эта футболка дурацкая с Микки Маусом? Монстр какой-то….
— Чтобы вас отпугивать, — ответила я, уставившись в окно.
— У тебя же фигура стройная, задница хорошая, ноги длинные, почему ты этим не пользуешься? Перекрасься в блондинку, волосы отрасти…
— Может, мне еще и сиськи отрастить?
— В тебе же все хорошо, без изъянов, — он, как маркером, очертил меня взглядом с головы до ног, — размер ноги, правда, великоват, какой у тебя, сороковой?
— Тридцать девятый! — возмутилась я, хотя у меня действительно был сороковой.
— Юбку короткую надела бы, туфли на шпильке…
— Да я со своим сто семьдесят третьим ростом и тридцать девятым размером обуви на трансвестита буду похожа в этих ваших шпильках!
Он захохотал.
— А что ты мне все выкаешь, может на ты перейдем?
— Давайте перейдем, — равнодушно ответила я.
— Не давайте, а давай.
— Давай, — повторила я.
— Может, заедем ко мне после вычислительного? Шампанского выпьем, я тебя клубничкой угощу. В этом году ее столько, что не знаю, куда девать, соседям раздаю. Вот такая, с кулак! Наберешь себе домой ведерко. Поехали?
Он посмотрел на меня так, что я сразу поняла, какой клубничкой он хочет меня угостить. Я обрадовалась, главное, чтобы рыбка не сорвалась с крючка.
— Не, сейчас не могу. Мне еще ведомости обсчитывать нужно.
— Давай вечером встретимся? — спросил он осторожно.
— Давай!
— У меня?
— Нет! У тебя соседи — глаза и уши. Зачем мне это нужно. Давай устроим пикник в лесу? У меня есть любимая поляна, вся терновником окружена. Рядом дуб раскидистый и трава мягкая-мягкая…
— О! Да ты романтичная девушка, оказывается, — усмехнулся Евдошин, — где встретимся? Во сколько?
— Давай на остановке в восемь? Если кто-нибудь потом спросит, скажу, ехала к деду в Камышатку, а ты, типа, меня подобрал.
— Кто будет спрашивать, что ты чухаешь?
— Ну, если тебя что-то не устраивает…
— Ладно, договорились…
Когда я вернулась в отдел, мой кусок торта ждал меня на блюдце. Я съела десерт, запила остывшим чаем и пошла в плановый отдел за сплетнями. Когда вошла в кабинет, у меня внутри, в районе солнечного сплетения, как в брюхе кипящего чайника, забурлили горячие пузырьки — на стуле перед столом начальницы планового отдела сидел, закинув ногу за ногу, Тетекин Владимир Андреевич. Начальница писала какой-то список, а Тетекин качал ногой и улыбался во весь свой красивый рот. В кабинете помимо плановиков и Тетекина находились главный маркшейдер и начальник техотдела. Вид у них был заговорщический, как у петрашевцев.
— Привет, бухгалтерия, — сказал мне Тетекин.
— Здравствуйте, Владимир Андреевич, — ответила я.
В плановом отделе работали две мои ровесницы — Женя и Света, к ним-то я и направлялась. Начальница планового Тамара Петровна подняла глаза и спросила Тетекина, кивнув в мою сторону:
— Ее записываем?
— Конечно, записываем, — ответил он.
— Куда это? — спросила я.
— Списки на сокращение, — ответил главный маркшейдер.
— Списки на лишение премии, — возразил ему начальник техотдела.
— Списки на увольнение, — ответила начальница планового.
Пока я думала, что бы им такое ответить, Света разъяснила:
— Пьянка в субботу, — сказала она.
— По поводу? — спросила я.
— Юбилей шахты. Сорок лет назад началось строительство. Кадровики пришли с утра на прием с требованием банкета, — сказал Тетекин.
— Нормальный повод, нормальная пьянка … — сказал, как бы оправдывая кадровиков, главный маркшейдер.
— Для нормальной пьянки повод не нужен, — сказал начальник техотдела.
— Я директору сказал: народ требует праздника! Он обещал выделить транспорт и деньги на водку, остальное, говорит, сами, — продолжил Тетекин.
— Да скинемся все понемногу! Что нам надо! — сказала плановичка.
— Нужно сначала определиться, кто в списках, а потом уже рассчитывать и скидываться, — сказал маркшейдер.
— Бухгалтерия, рассчитаешь? — спросил меня Тетекин.
Мне показалось, что он со мной заигрывает. Я еще немного постояла недалеко от входа и тихонько ушла, сославшись на обилие работы.
— Представляете, шахте сорок лет, пьянка намечается, — сказала я своим женщинам, вернувшись на рабочее место.
— Мы уже слышали, приходили из кадров, когда ты на вычислительном была, — ответила Галина Петровнаа.
— По пятьдесят гривен предлагают сбрасываться, — добавила Аллочка.
— Совсем обалдели, — сказала Марья Семеновна, — я себе лучше босоножки куплю. У меня вон каблуки скоро отвалятся.
— Не пойдете? — спросила я.
— Не знаю, — сказала Аллочка, — я у Сашки спрошу. Да мне и надеть нечего…
Я тоже думала об одежде, но меня беспокоил не столько юбилей шахты, сколько близкое свидание с Евдошиным. Мне хотелось выглядеть сногсшибательно, чтобы достойно провести человека в новую жизнь.
Мы жили небогато, поэтому мать, когда исполнилось пятнадцать, отправила меня на кружок кройки и шитья. Ходила я туда недолго, месяцев пять, но шить научилась. Мать купила мне швейную машинку и пару журналов Burda Moden. Я пересняла оттуда несколько основных выкроек и шила себе юбки, несложные блузы, брюки и жакеты.
После работы я откопала в шкафу недошитую юбку-карандаш светло-коричневого цвета с завышенной талией. Я хотела надеть ее на прошлогоднее рождество, но так и бросила незаконченной. Осталось отстрочить низ, и я тут же села за работу.
Эта юбка отлично сочеталась с шелковой блузой молочного цвета, моей любимой, с глубокой английской проймой и воротником-стойкой. Я купила ее прошлым летом ко дню рожденья. Туфли я решила надеть бежевые, на высоком каблуке, которые мать покупала на выпускной. Они были маловаты, жали, натирали пальцы, но мне хотелось, чтобы поджопник, которым я отправлю Евдошина в увлекательное путешествие, был как можно более изысканным.
Подшив и проутюжив юбку, я выкупалась. Долго укладывала волосы. Шапочка моя отросла и стала походить на короткое каре. Концы я подкрутила вниз, а челку уложила высокой волной а-ля Мэрилин Монро.
Нарисовала верхние стрелки, подкрасила ресницы, губы покрыла кораллово-розовой помадой, надушилась французскими духами «Магнолия», подаренными отцом.
Держись, Петрович, скоро ты упадешь в обморок.
По поселку я не шла, а парила, так приятно было ощущать себя женственной и нарядной. Но когда подошла к остановке, меня перекосило от злости.
— Е-мое, ты дурак? — зашипела я, сев в машину.
— В чем дело? — ответил Евдошин, трогаясь с места.
— Я же тебе сказала, что буду стоять на остановке. А ты подъедешь и как будто случайно меня подберешь! А ты стоишь, как идиот, у всех на виду!
— Что ты кипятишься! Кому какое дело?
— Будут потом языками чесать, мне оно надо?
— Кого ты так боишься? Деда того в очках? Или тетку с ребенком? Они даже не посмотрели в твою сторону!
— Тетка посмотрела!
— Ну и хрен с ней, с теткой. Выглядишь обалденно! Я тебя издалека даже не узнал!
— Для тебя старалась, — сказала я.
— Хватит губы дуть! Нервы — в сторону! Улыбнись, красавица.
— А куда мы едем?
— Ну, ты же на природу хотела.
— Не на эту, на другую.
— Какая разница?
— Поворачивай.
— Слушай, что ты мне голову морочишь. То не так стоишь, то не туда едешь! Ты хотела на природу, я везу тебя на природу.
— Ты везешь меня не на ту природу. Мне нужна другая. Останови машину.
Евдошин остановил машину, раздраженно ударил кулаками по рулю и посмотрел на меня:
— У тебя с головой нормально?
— Нормально.
— Так хули ты мне голову морочишь?
— Мы договаривались, что поедем на мою любимую поляну, а ты везешь меня фиг знает куда!
— Какая тебе разница. Может, та поляна, которую я тебе сейчас покажу, окажется круче.
— На другую не поеду!
Он остановил машину и повернулся ко мне, будто для важного, основательного разговора.
— У меня с тобой еще ничего не было, а ты мне уже начинаешь надоедать.
— Ну, хрен с тобой. Я пошла.
Я надавила на ручку, пытаясь открыть дверь. Он зажал мою руку, притянул к себе и стал целовать в губу. Ничего не изменилось, такой же грубый, деревянный поцелуй. Вскоре он отстранил меня и прошептал:
— Анька, что ты со мной делаешь?
Он снова завел машину:
— Показывай дорогу.
Близко к шурфу на машине подъехать было невозможно, поэтому мы остановились на поляне, где праздновали день рождения Марьи Семеновны. Я сказала Евдошину, что здесь придется немного пройти пешком, и он, подавляя раздражение, достал из багажника пакет с алкоголем и жаккардовый плед. Мы спустились вглубь посадки по той же тропинке, по которой несколько дней назад шли с Кирюшей, перепрыгнули ручей в самом узком месте и оказались на финишной прямой.
Автомобиль — украшение мужчины. Когда Евдошин сидел за рулем, он выглядел уверенным, мужественным, нагловатым. Он словно паразитировал на своей девятке, пил из нее сок осанистости и величавости. Глядя на него в салоне, я понимала, чем он очаровывал своих многочисленных любовниц разных возрастов.
Но здесь, на природе, среди деревьев, Евдошин сморщился, ссутулился, утратил свою значительность. Лес подавил его, превратил в стареющего некрасивого мужичка с мешками под глазами и лысеющей головой. Рубашка на тюленьей спине взмокла от жары и быстрой ходьбы, живот, как сноп сена, опоясывался широким ремнем, дорогие плетеные туфли, как черевички гнома, нелепо задирали вверх свои кожаные носы. Каково было бы мое разочарование, если бы я действительно решила отдаться этому человеку.
— Вот мы и пришли, Анатолий Петрович, — сказала я.
— Толик. Называй меня Толик, — ответил он, доставая из кармана носовой платок и вытирая пот с раскрасневшегося лица.
Мы расстелили плед в самом укромном и тенистом месте, в двух шагах от края шурфа. Я надеялась, что Евдошин сам вступит в опасную зону и провалится, и мне не придется ему в этом помогать. Евдошин достал из пакета две бутылки шампанского, прозрачный судок с мытой клубникой и два пластиковых стаканчика, снял влажную от пота рубашку, разулся и в одних брюках сел на подстилку.
Мне стало не по себе. То, что мне предстояло сделать, в играх воображения казалась отчаянной, но несложной и даже в своем роде привлекательной процедурой, но чем ближе к ее осуществлению я подходила, тем страшнее и кощунственней мне казалось задуманное.
— Налей мне шампанского, Толик, — попросила я.
— Эх, жаль, нагрелось, — сказал он, открывая бутылку.
Евдошин занимался бутылкой, и я впервые заметила, что большой палец левой руки у него изуродован — он приземист и, как молодой гриб, округло расширен кверху. А из самого центра «шляпки» растет узкий, похожий на крюк, ноготь. Я все еще стояла над ним, и он, глядя на меня снизу вверх, похлопал по пледу рядом с собой, приглашая меня занять свое место:
— Разувайся и садись.
Как же мне стыдно было снимать туфли, мне казалось, что проще обнажить грудь, чем ступни и пальцы. Я разулась, села и зарыла ступни в густую траву. Анатолий Петрович протянул мне стаканчик с шампанским.
— А что у вас с пальцем? — спросила я.
— Ой, ну опять! У тебя! Что у тебя с пальцем!
— Я еще не привыкла…
— Ну, так привыкай уже. А палец — это в детстве рвануло самопалом. Как шампанское?
— Сладкое.
— Любишь сладенькое?
— А клубничку можно взять?
— Конечно. Я же для тебя собирал.
— Какая огромная!
— Гигантелла. Я ее конским щавелем удобряю. Нужно его нарубить с треть ведра и залить теплой водой. И пусть настаивается неделю или две. А потом этой жижей удобрять.
— Под кусты?
— И под, и сверху. Видишь, какая? Дай свою руку. А теперь сожми. О, клубничина, с твой кулак!
Евдошин разжал мой кулак, склонился и стал целовать ладонь.
— Толик, налей, пожалуйста, еще шампанского.
Он повернулся, нащупал бутылку и наполнил мой стакан.
— А ты почему так мало пьешь? — спросила я.
— Сладкое не люблю.
Я поднесла свой стаканчик к его губам и стала поить. Он сделал несколько крупных глотков. Было начало десятого, начинало смеркаться, от каждого дерева на восток ползли живые, протяжные тени.
— Наконец жара спала, — сказал Евдошин. Он поднялся, расстегнул ремень и стал раздеваться. Делал он это расслабленно и несколько кокетливо, как женщина, осознающая свою красоту.
Анатолий Петрович аккуратно свернул брюки, положил их на край покрывала и уселся рядом со мной. Мой рот сковал тяжелый поцелуй. Евдошин уложил меня повелительным жестом и набросился, как волк, давно не евший зайчатины. Пока его губы жевали мой рот, рука, словно циркуль двигалась по кругу, постепенно уменьшая радиус и приближаясь к женскому центру. Он задрал мне юбку. Я зажала ноги и брезгливо ждала вторжения. Его губы, наконец, оставили в покое мой рот и поползли к уху, потом вниз от шеи к ключице и закончили движение, присосавшись к левой груди.
Я открыла глаза и, приподняв голову, посмотрела на место военного действия вражеской руки. К моим трусикам приближался палец, изуродованный самострелом, мерзкий инопланетный гад с крючковатой антенной на макушке. Я заорала от омерзения. Евдошин от неожиданности вскочил.
— Что? — только и успел спросить он.
В этот момент я приподнялась, подтянула колени к подбородку, сгруппировалась и со всей силы пнула Евдошина в пах. Мои пятки угодили в теплый, набухший комок. Он сделал пару шагов назад, застонал, присел и, не удержавшись на корточках, завалился на спину.
В этот момент трава зашумела, шевельнулась под ним и, как болото, всосала его в себя.
10
Неделя перед пикником выдалась шумная и хлопотная. По кабинетам ходили плановики со списками, собирали деньги, обсуждали меню, искали транспорт, решали, кто сварит компот.
Из нашего отдела собирались на праздник только я и Галина Петровна. Аллочку муж не пустил, Марья Семеновна пожалела денег, хотя, подозреваю, не обошлось без недоброй воли Виктора. На подобные пиры, организованные шахтной элитой, приглашали только начальников участков и конторских женщин, поэтому горнорабочие мужья всегда держали оборону и старались не пускать своих конторских жен на распутные мероприятия.
Решили, что основным блюдом будет шурпа из баранины и овощей. На закуску хлебные лепешки, колбасная нарезка, домашний сыр, шпроты. На десерт — компот, который согласилась сварить Татьяна Мадамовна, и клубника, ведрами продающаяся на поселковом рынке. Закупкой спиртного заведовал Тетекин. Он же организовывал транспорт, чтобы отвезти веселую толпу на место действия.
У меня тоже хватало хлопот. Прошлым летом на свадьбу двоюродного брата я сшила короткое черное платье на бретельках. Оно идеально подходило для грядущего коктейля, но я пару раз появлялась в нем на шахтных праздниках, поэтому решила освежить этот наряд. У мамы в закромах лежал кусок темно-синего легчайшего тарлатана, и я раскроила из него длинную в пол накидку, застегивающуюся на одну пуговицу на груди.
Еще я решила сбросить к выходным два-три килограмма. На работу вместо картошки и яиц брала с собой французский салат красоты. Две столовые ложки геркулеса с вечера заливала кипятком, утром добавляла горсть изюма, тертое яблоко и ложку меда. Вернувшись домой, включала магнитофон и минут сорок занималась силовыми упражнениями. Ужинала фруктами или овощами.
В эти дни мне пришлось совершать частые прогулки возле леса. Когда Евдошин в одних трусах провалился под землю, я сложила все его вещи в пакет и пошла домой. На обратном пути я достала из брюк ключи, открыла двери автомобиля и бросила пакет с вещами в салон. На окраине поселка, в просевших домах с покосившимися некрашеными заборами, были несколько точек приема металлолома, где люди с выжженными алкоголем лицами круглосуточно принимали черный и цветной металл. Оставив девятку Евдошина возле леса открытой, я отдала ее судьбу в руки провидения. Каждый день я наведывалась к ней, совершая вечерний моцион, и с каждым днем в ней становилось все меньше деталей и фрагментов. Сначала исчезли колеса, потом стекла и двери, затем капот и внутренняя начинка. Когда я пришла проведать машину в пятницу, о ее существовании напоминала только примятая трава.
В крайнем дворе жила одинокая, пьющая женщина лет пятидесяти, и с ней — слабоумный сын, инвалид детства, по имени Богдан, моих лет, может, чуть старше. В школе он не учился, нигде не работал, а дни напролет стоял возле забора, выглядывая в самую широкую щель. Иногда его видели в посадке купающимся в ручье, на самом глубоком изгибе. Воды там было чуть выше колена, и Богдан с радостным, скрипучим визгом баламутил воду, усевшись на дно. Помню, в детстве одноклассницы рассказывали, как издевались над бедным дурачком. Несчастный парень готов был сделать что угодно, если ему обещали показать «писю». Он ел козьи какашки, спускал штаны до колен, облизывал слизь у себя под носом, ползал с лаем на четвереньках, а девочки, насмотревшись на его старания, с хохотом убегали, не выполнив свою часть договора.
У Богдана было удлиненное лицо с тяжелой челюстью, крупные, влажные от слюны губы и маленькие глаза с недораскрывшимися веками, как у двухнедельного котенка. В узких щелочках бегали светлокарие, диковатые зрачки. Сальные волосы были грубо подстрижены неумелой рукой.
Совершая ежедневный обход, я старалась оставаться незамеченной, сворачивала с дороги, наклонялась, будто завязываю шнурки, если приближался какой-нибудь случайный прохожий. Если же вокруг было пустынно, я подходила к забору крайнего дома и минут по десять играла с Богданом в гляделки.
Исчезновение Евдошина ни у кого не вызвало вопросов. Когда в четверг с вычислительного привезли готовые ведомости, сверять зарплату пришел его заместитель, Пал Геннадич, тихий старик со вставным стеклянным глазом. Он сказал, что Анатолий Петрович в отпуске, забрал талончики и ушел. Может быть, Евдошин действительно собирался в отпуск и в понедельник, перед нашей встречей, написал заявление? В любом случае мне было на руку это совпадение.
Неприятным сюрпризом было то, что в списках участников юбилейного пикника я увидела Кирюшу. Все мои старания — тарлатановая накидка, тающие килограммы, новая карминово-розовая помада и лак в тон — были посвящены Тетекину, и я опасалась, что Кирюша своим присутствием спутает карты.
На Кирюшу в последние дни я посматривала как на кандидата в команду Шубина, взвешивала все за и против. Он был зануден и неумен, но разве это грех? Поглощен игрой в теннис, но это ведь спорт, а не азартная игра. Перечитал тонны фантастической попсы, но кому он принес вред этим занятием? Кирюша хорошо учился в школе, получил высшее образование, был исполнительным служащим, уважительно относился к конторским женщинам. В будущем я видела его начальником отдела нормирования, в безукоризненном черном пальто с острыми плечами, с кожаным портфелем в руке, в каракулевой «горбачевке», седеющего, тонкого, как игла, исполнительного работника, верного мужа, доброго отца. Что в нем порочного? Из него получится хороший гражданин. Но почему же мне так хотелось отправить его вслед за Евдошиным?
Мои душевные метания продолжались бы еще долго, и возможно закончились бы для Кирюши удивительным полетом, если бы в пятницу, в самом конце рабочего дня в расчетный отдел не зашел Монгол с обходным листом. Последний раз я видела этого гада пять лет назад. Он почти не изменился, только под глазами появилась сеть длинных, как паучьи лапы, морщин. Увидев его, я сжалась в комок, но он меня не узнал. Я подстриглась, перестала осветлять волосы, меньше и аккуратней пользовалась косметикой.
Он сказал свой табельный номер, протянул паспорт, и Марья Семеновна завела ему карточку. Я не знала его настоящего имени, и, когда он вышел из кабинета, я спросила Марью Семеновну, как его зовут.
— Петрунин Сергей Петрович, тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года рождения, проживает в городе Шахтерске, на улице Вильямса, 48, — прочитала она только что записанные данные.
— А на какой участок поступил?
— На семьдесят первый. А что это ты так им интересуешься? Он старый для тебя. Да и потрепанный какой-то. Еще и горнорабочий. Плохой жених.
— Ага, горнорабочий. Полезет он вам в шахту, ждите. Акимов еще одного подснежника взял.
— Вид у него несолидный. С чего ты взяла, что он подснежник?
— Он из блатных.
— Точно! Вспомнила! — сказала Галина Петровна, — Думаю, где же я его видела. Весной на Красную горку на кладбище. Мужики напились и драться начали. А он подошел к одному и вот так пальцем ткнул вбок, и тот свалился.
Галина Петровна выставила кулак и подняла большой палец вверх, показывая «все хорошо». Затем опустила руку и большим пальцем, как ножом, проткнула воздух.
— Мне Сашка рассказывал о таком приеме. Но нужно точно знать, куда бить. Где-то на теле есть точка, нужно попасть именно в нее, — сказала Аллочка.
— А что он делал на нашем кладбище? — спросила Марья Семеновна. — У него кто-то здесь похоронен? Он же из Шахтерска.
— Наверное, кто-то из родных. Он здесь родился, — ответила я.
— Петрунин… знакомая фамилия, — задумалась Галина Петровна. — Он не Людки Петруниной с откатки сын? И похож на нее, лицо, как поганка.
— И правда, похож, — ответила Марья Семеновна.
Наш поселковый клуб располагался в небольшом двухэтажном здании. На первом этаже фойе, кинозал и несколько комнат для кружков. На второй этаж вела крутая лестница, и там, в тесном зальчике проходили дискотеки. Мы называли это помещение «курятником», потому что напоминало оно то ли чердак, то ли мансарду.
Профессиональной аппаратуры в клубе не было, кто-то из местных парней приносил из дома магнитофон с усилителями. Пол в зальчике был деревянный, по углам висели самодельные мигающие лампы. Местные дискотеки не пользовались популярностью, здесь редко появлялась заезжая молодежь, поэтому мы большой компанией ходили на танцы в соседний поселок. Там был даже не клуб, а дом культуры с уютным сквером перед воротами, широкой парадной лестницей и массивными колоннами. Дискотеки проходили в просторном фойе, дом культуры держал в штате диджея, имел на балансе хорошую аппаратуру и светотехнику.
Обычно мы собирались большой толпой, потому что возвращались заполночь пешком. В один из танцевальных вечеров, в самый разгар дискотеки в фойе появился незнакомый молодой мужчина лет тридцати. Одет он был в спортивный костюм с оттянутыми коленями. Худой, роста невысокого. Его стриженная машинкой голова напоминала картофельный клубень. Лицо скуластое, глаза широко поставлены, казалось, он, как камбала, смотрит в разные стороны.
Он прошел сквозь гущу танцующих. Останавливался, покусывая губы, рассматривал девушек. Мы его видели впервые и подумали, что это пришел с шахты рабочий. Иногда, напиваясь, они заходили, минуя баню, темные, как нечистая сила, кого-то искали среди парней и тихо исчезали. Этот был чисто одет.
В танцзале было душно, и, вволю напрыгавшись, мы вышли подышать на крыльцо. Вот тут он ко мне и подошел. Взял за руку и сказал:
— Видишь, красная машина?
На площадке стояло несколько иномарок, одна из них была красной.
— Ну, — нагловато ответила я.
— Иди и садись на заднее сиденье. Сейчас поедем в гости.
— Я никуда не поеду!
Он крепче сжал мое запястье, дернул за руку и потащил к машине.
Я упиралась и пыталась вырваться. Он сжимал руку все больнее и продолжал тянуть за собой. Возле машины мне удалось стать в удобную стойку, я вывернулась и почти освободила руку, и тут он ловким, обезьяньим движением зажал мою голову у себя под мышкой и стал бить кулаком по макушке.
Когда я была маленькой, мы с бабушкой смотрели программу «Танцы народов мира». В одной передаче, посвященной Нигеру, я видела, как один абориген исполнял нелепый танец с барабаном под мышкой. Он дергался, стучал по барабану и вскрикивал. Наша борьба возле машины напомнила мне тот жуткий танец, только барабаном была моя голова и вскрикивал не играющий, а инструмент. Ни мои приятели, ни одноклассники, ни ухажеры, которые весь вечер приглашали на медленные танцы, сжимали в объятиях и в темноте искали мои губы, не осмелились заступиться.
Вскоре ему на подмогу прибежали братья — Лелик и Болик.
Они работали где-то в городе, сутками охраняли частную фирму и на поселке появлялись редко. Говорили, что их работодатель — криминальный авторитет Троян, их боялась и уважала вся поселковая гопота. Помню, Зоя рассказывала, как один из них, то ли Лелик, то ли Болик, пытался за ней ухаживать, приходил к ней, зазывал посидеть на скамейке возле подъезда и рассказывал анекдоты. Зоя называла его ужом.
Лелик и Болик и впрямь походили на ужей. Они были погодками, оба ростом под два метра, с длинными конечностями и продолговатыми, небольшими головами. Все вместе они скрутили меня, втолкнули в машину и повезли в ночь. Я была зажата на заднем сиденье между Леликом и Боликом, а мужик с картофельной головой сидел за рулем. Я рыдала и причитала: «Отпустите!», но они не смотрели на меня. Вскоре им, видимо, надоел мой вой и водитель сказал:
— Заткнись!
Он резко развернулся и метнул мне в лицо кулак. Он попал в переносицу, из носа потекла кровь. Я не стала ее вытирать, она лилась и лилась. В тот день я надела новую шелковую блузку цвета «пепел розы» и светло-коричневую юбку из микровельвета. Летом перед одиннадцатым классом мать устроила меня на два месяца на шахту, я сидела в архиве и стирала пыль с документов. Блуза и юбка были куплены на деньги, которые я получила за свою работу. Это были мои первые настоящие — не перешитые, не перелицованные, не заказанные в ателье из завалявшегося отреза, а настоящие, импортные, купленные в городе на рынке. Но когда я увидела, как на них ложатся безобразные бурые пятна, мне вдруг захотелось получить еще один удар и залить кровью все нетронутые промежутки. Я стала стонать «Отпустите! Отпустите! Отпустите!», но водитель больше не реагировал. А Лелик и Болик, отвернувшись от меня, смотрели на мельтешение фонарей за окном.
Ехали мы минут тридцать. Сначала машина повернула в сторону города, затем, не доезжая до окраины, возле переезда свернула вправо и потарахтела по гравию. Остановилась возле частного дома, обнесенного высоким забором. Меня вытолкнули из машины и, взяв под локти, повели к воротам. Человек с картофельной головой шел впереди. Мы попали в обычный заасфальтированный двор. Из окон лился свет на палисадник. Там, за низкой резной изгородью, росли несколько кустов роз, пионы и два куста крыжовника. Картофельный взошел на крыльцо и открыл дверь. Свет из прихожей хлынул к моим ногам.
Однажды мне приснились инопланетяне. Я видела, как они приземлились на своем звездолете рядом с бабушкиным домом, прямо в саду возле яблони. Я в страхе бегала от окна к окну и пыталась что-нибудь увидеть сквозь густую яблоневую листву, но вскоре почувствовала странные импульсы. Мое тело, помимо воли, как пылинку в пылесос, стало тянуть в сторону космического корабля. Как будто звездолет создавал мощное магнитное поле, а мою кожу изнутри пронизали металлические нити. Силе воздействия противостоять было невозможно, но и невозможно описать тот животный страх, который испытало тогда мое маленькое беспомощное сердце.
В момент, когда передо мной распахнулась дверь этого на первый взгляд уютного дома, я, как в том детском сне, испытала непреодолимый, космический ужас.
С крыльца мы попали в прихожую, и первое, что я увидела, — бежевые велюровые тапочки с еще не успевшей затоптаться цифрой «38» на приклеенной круглой бирке. У тапочек были собачьи глаза, нос и уши. Тапочки стояли в углу, у самой входной двери, и жались друг к другу, как испуганные щенки. Полы были вымыты до блеска, на красно-коричневой полосатой дорожке — ни соринки, на белоснежном подоконнике стояла ухоженная монстера в пластиковом горшке.
Гостиная была пуста. В центре стоял стол, заставленный бутылками и закусками. В интерьере не было никаких изысков, обычная комната — стенка с хрустальной посудой, диван, два кресла, на полу турецкий ковер.
Человек, который бил меня по лицу, остановился у входа и крикнул:
— Петр Афанасьевич, мы приехали!
— Чого ты орэшь, Монгол? — послышался голос из-под стола, и тут же появились голова и торс.
Монгол. Эту кличку я слышала не раз, она действовала на местную шпану, как имя Каа на бандерлогов. Зоя рассказывала, что однажды он вызывал Хилого на серьезный разговор и предлагал ему торговать ширкой на поселке. Хилый сдрейфил, конечно, но отказался. Зоя говорила, что он ночей не спал, боялся, что с ним что-нибудь случится.
Петр Афанасьевич выровнялся, вальяжно расправил плечи и облокотился о спинку стула.
— Привезли, — сказал Монгол.
На вид Петру Афанасьевичу было лет шестьдесят. Он походил не на бандита, а на директора школы — интеллигентное лицо в очках, серебристая волна волос.
— Нехай подойдет, — сказал он.
Монгол толкнул меня в спину. Я подошла к Петру Афанасьевичу и простонала:
— Отпустите…
— А чего у ней рожа разбитая? — спросил он.
— Упала, — сказал Лелик.
— Он меня ударил, — указала я на Монгола.
— Я вам кого сказал привезти? Шмару с «Центрального», чтобы к дедушке Пете бежала и радовалась. У меня нет желания с детским садом возиться.
— Фигасе, детский сад! — заржал Монгол.
— Отпустите… — завела я свою шарманку.
В этот момент я увидела, что Петр Афанасьевич сидит босой и трет пятки об деревянный пупырчатый массажер. Ступни у него были маленькие, видимо, тапочки с песьими мордами принадлежали ему.
— Останешься со мной? — спросил он. — Я тебе денюжку дам.
— Отпустите, — прошептала я, потому что горло мое парализовал испуг.
— Цепочку золотую подарю. Сережки с красивыми камушками.
Мне показалось, что я падаю, и в этот момент что-то изменилось в пространстве, словно кто-то выключил верхнюю люстру и включил маленькую подсветку в дальнем углу. Комната наполнилась водой. Стало пасмурно и запахло йодом. Хлынули волны. Мое тело, как донная водоросль, понеслось за течением. Я видела себя со стороны, откуда-то сверху, из-под потолка, и слышала голоса:
— Ой, й-е-е-е… Поднимите ее.
— В спальню несите!
— Она без сознания.
— Вот тварь! Она обоссалась!
— Монгол, увези ее нах отсюда.
Я пришла в себя от холода. Не знаю, сколько времени я пролежала на обочине — час, два, может быть три. Я сразу же принялась себя ощупывать: белье было на месте, значит, не тронули, побрезговали. Я встала и пошла домой. Шла наугад, как кошка, нащупывая дорогу животом, и до дома добралась часом к четырем.
Долгое время после той истории я не ходила на дискотеки, боялась снова встретить Монгола. Я ненавидела его, посылала девичьи проклятия на его картофельную голову. И вдруг через несколько лет такой поворот. Когда я увидела Монгола после пятилетнего перерыва, со дна всплыла вся годами устоявшаяся муть, словно меня взболтнула злая рука. Все мои давние слезы, проклятия, зароки отомстить вихрем носились на поверхности. Монгол. Собака. Гад. Скотина. Тварь. Загрызу. Удавлю. Уничтожу.
11
Стоял жаркий, ветреный день, в воздухе клубилась угольная пыль. Перед комбинатом длинной колонной выстроились машины. У изголовья, как регулировщик, махал руками Тетекин. Вокруг толпилась шахтная элита. Владимир Андреевич рассаживал сотрудников по машинам согласно иерархии. В первые машины сели все самые главные, в следующие — любовницы самых главных, дальше — остальные. Нас с Кирюшей и Галиной Петровной посадили на заднее сиденье последней машины, туда же, рядом с водителем, отдав последние распоряжения, сел Тетекин.
Окно было открыто, клубы теплого ветра трепали мою прическу. Мы тряслись по проселочной дороге. «Эх, красота!» — приговаривал Владимир Андреевич, глядя по сторонам. А я сидела и взглядом ласкала его затылок.
Перволетье на Донбассе — самая благостная пора. Поля и холмы еще не выжжены солнцем, буйствуют луговые травы, в степях наливаются силой зеленый колос, кукуруза, подсолнечник. Сельские жители, размахивая косами, готовят к зиме первое душистое сено. На деревьях полно гнезд с молодняком, воздух звенит от птичьего счастья.
Поднимая хвост пыли, мы ехали мимо полей люцерны и подсолнечника, которые готовились взорваться цветением. Кое-где узкими полосами встречались насаждения акации и дикого абрикоса.
Минут через двадцать машина въехала в сырую прохладу ивовых зарослей, послышался лягушачий гомон, между деревьями заискрилась вода. На берегу кипела работа — накрывался стол, расставлялись скамейки, под огромным котелком дымил костер. Руководила кухонными делами секретарь директора, Элеонора Владимировна Звягина. Тетекин первым вышел из машины и убежал хозяйничать. Мы с Галиной Петровной направились к Звягиной предложить свою помощь.
Волосы у Элеоноры Владимировны были осветлены до цвета рисовой лапши и подстрижены под каре. На мраморном лице — точеный носик, ледяные глазки, капризные губки. Наш комбинат был построен буквой «П», и мы из окон своего кабинета ежедневно наблюдали, как подъезжала к парадному входу красная девятка забойщика Звягина, как выпархивала из машины его жена, статная Элеонора Владимировна, как изящно хлопала она дверью и взбегала по ступенькам крыльца, виляя красивым задом. Приемная директора всегда была полна ожидающих начальников, там неизменно витали запахи растворимого кофе, французских духов и звенел кокетливый хохоток прекрасной Элеоноры.
Мое присутствие на пикнике раздражало Звягину. Она считала, что в списки «элиты» я попала случайно, благодаря непонятным капризам Тетекина. Когда мы с Галиной Петровной предложили помощь, она, не глядя в нашу сторону, отказалась. Я пошла к воде. Узкий пляж был засыпан мелким гравием, справа на пару метров в воду вдавалась деревянная кладка для рыбаков, а дальше, с двух сторон густой стеной стояли сочные, сильные камыши. Я зашла на кладку, потопталась пару минут, попробовала рукой воду и направилась к Кирюше, который стоял рядом с треногой и помешивал ложкой шурпу в котле. Пахла она невероятно. В ярком овощном соусе бурлили крупные куски баранины, аромат душистого перца сводил с ума. Неделя диеты дала хороший результат, я похудела на пару килограммов, но от вида и запаха шурпы у меня разыгрался такой аппетит, что казалось, я съем сейчас весь котел вместе с Кирюшей.
Позвали к столу. Случилось то, чего я боялась, — Кирюшу посадили со мной. Тетекина властным жестом подозвала к себе Звягина и усадила рядом. Все разбились по двое. По шахте нередко проносились слухи об очередном служебном романе, но теперь все любовные парочки явились перед моими глазами. Мой босс, Галина Петровна, любовника не имела, к ней подсел Павел Иванович Хилобок, замначальника ВТБ.
Они дружили семьями. Жена Павла Ивановича, Ирина, работала заведующей складом и всегда участвовала в бухгалтерских пьянках. Но сейчас ее не было, потому что за несколько дней до пикника Ирина попала в больницу из-за гинекологических проблем — у нее загноилась внутриматочная спираль. Хилобки много лет дружили с Коломыкиными, кто-то из них крестил чьего-то ребенка. Галина Петровна называла Павла Ивановича кумом.
Поступила команда наполнить бокалы, и по столу покатился приятный, праздничный шумок. Откупоривались бутылки, булькала жидкость, шелестели салфетки. На нашем крыле хозяйничал Хилобок. Мне, Галине Николаевне и Кирюше он налил вина, себе — водки. С тостом выступил краса и гордость нашей шахты, заместитель директора по производству, журнальный мужчина и герой моего сердца — Владимир Андреевич Тетекин. Он сказал, что сорок лет непотопляемый корабль нашего предприятия плывет по волнам бушующей жизни и добывает из подземных глубин такой необходимый для обогрева домов, школ и детских садов, такой полезный и ценный уголь. Он пожелал большому кораблю большого плаванья и предложил выпить за шахту «Шахтерская Глубокая». Выпили. После него речь произнесла Элеонора Владимировна. Она предложила выпить за всеми любимого и уважаемого капитана корабля с названием «Шахтерская Глубокая», за директора Федора Кузьмича Гаврилова, хоть его и нет с нами на празднике, но благодаря своему природному уму и таланту руководителя он ведет корабль в нужном направлении. Выпили. Третьим взял слово Павел Иванович Хилобок. После выпитых двух рюмок водки он оживился, стал резв и словоохотлив. Он сказал, что хочет выпить за весь состав непотопляемого корабля с названием «Шахтерская Глубокая», за всех юнг и матросов, и даже за женщин, которых вроде бы не принято брать в море, но без которых так невыносимо в плаваньи морякам. После этих слов он потянулся ко мне и потрепал по волосам, будто я была единственной женщиной на этом непотопляемом корабле. Выпили третий раз. И понеслось. Дальше официальных тостов не было. Толпа разбилась на группки, и каждая из них выпивала сама по себе. В нашем кругу оказались мы с Кирюшей и Галина Петровна с кумом Хилобком.
Выпивая три первых торжественных бокала, я скромно закусывала огурцом и куском белого хлеба. Я отщипывала по крохотке и, как Дюймовочка, пыталась себя накормить половинкой зернышка. Но алкоголь, который впитал мой ослабленный диетой организм, раскочегарил задавленный аппетит. Проснулся жор.
Тарелку шурпы я проглотила в два счета.
— Хочу еще, — сказала я Кирюше.
Алкоголь лишил меня тормозов.
— Возьми мою, — сказал Кирюша, — я не люблю баранину.
Я опустошила Кирюшину порцию, как медведь, очнувшийся после спячки, ушат с медом.
— Хочешь еще? — спросил он.
— Хочу! — решительно ответила я.
Он взял мою тарелку и пошел к костру. Там набрал из котелка еще порцию шурпы. Третью тарелку я ела уже через силу, но вскоре и она оказалась пуста.
— Все! Наелась! — сказала я, похлопав себя по животу, и тут же вспомнила про Тетекина. Я посмотрела в его сторону и увидела, что они со Звягиной смотрят на меня и улыбаются. Тетекин и Звягина наблюдали, как я пожираю шурпу, и посмеивались надо мной. Позор. Я попросила Хилобка налить мне еще вина и залила свое горе полным стаканом. Я вышла из-за стола и поплелась к ставку. Села на кладку и расплакалась. Неделя диеты. Черное коктейльное платье. Тарлатановая накидка. Карминово-розовая помада. Маникюр. Педикюр. Свежая стрижка в салоне Людмилы Головко. И все это перечеркнуто моим безобразным жором.
Вскоре к воде стали подходить парочки. Они раздевались до белья и, взявшись за руки, входили в воду. Кадровичка с начальником сорок девятого участка поплыли в правую сторону, плановичка и начальник ВТБ — в левую, Татьяна Мадамовна с замом Евдошина, Пал Геннадичем, плавали прямо передо мной.
— Анька, с тобой все нормально? — спросил Пал Геннадич.
— Напилась Анька, — сочувственно сказала Татьяна Мадамовна.
И в этот момент наступила кульминация моих внутренних терзаний. Я — жалкая ничтожная личность. Я обжора. Я — Робин Бобин Барабек, который скушал сорок человек, и корову, и быка, и кривого мясника. Я крокодил, который все калоши проглотил. Нет мне места на этой земле. Я недостойна вашей любви, Тетекин.
Я выпрямилась, в последний раз посмотрела на солнце и, как была, в одежде и обуви прыгнула в воду. В детстве, купаясь в реке, мы с сельской детворой играли в игру, кто дольше продержится под водой. Часто я выигрывала. Тренировка у меня была.
Когда я бросилась в пучину ставка, я сжалась в комок и остановила дыхание. Я сидела и сидела в воде. Но удушья не наступало. Вдруг я почувствовала, что кто-то с силой тянет меня за волосы. Явившись на свет, я увидела раздетого по пояс Тетекина, который тряс меня и что-то кричал. Не разбирая слов, я прижалась к его плечу и разрыдалась. В том месте, где я топилась, воды было по пояс. Он обнял меня за плечи, вывел из воды и посадил на берегу.
— Посиди. Я сейчас… — сказал он и куда-то исчез.
Я представила, как ужасно выгляжу — с намокшими волосами, с размазанной по лицу косметикой, в обтекающей одежде. Я не хотела, чтобы Тетекин смотрел на меня такую. Я вскочила и побежала в сторону посадки.
Домой, срочно домой. Я примерно знала, где мы находимся, поэтому скрывшись в деревьях, взяла курс на Чумаки. Я хотела скорее уйти от позора, и, как лесной олень, с шелестом металась меж кустов.
И тут я услышала слабое мычание. У меня под ногами, отплевываясь от ползающих по лицу муравьев, лежал пьяный Павел Иванович Хилобок. Он заметил меня и протянул мне руку.
— Помоги… — сказал он.
Его речь сильно изменилась. Если после трех рюмок он разглагольствовал, как Цицерон, то сейчас мямлил, как пожилой Брежнев.
Я помогла ему подняться.
— Ты куда идешь?
— Домой, — ответила я.
— И я домой. Пойдем вместе.
Мы обнялись за плечи, как старые боевые товарищи, и, пошатываясь, отправились восвояси. Павел Иванович имел фигуру медведя. У него было обтекаемое, без острых углов, грузное тело. Но лицо ему досталось миловидное: маленькие хлопающие глазки с загнутыми вверх ресницами, изящный вздернутый носик и острый девичий подбородок. Шли медленно. Мы, словно два маятника, ногами привязанные к земле, шатались с разной амплитудой. Вскоре на перелесок опустилась темнота. Нас окружили ночные звуки — стрекот сверчков, уханье филина, со ставка доносился ночной лягушачий ор. Павел Иванович споткнулся, завалился в кусты и потянул меня за собой. Я грохнулась прямо на него. И тут он сошел с ума. Он впился губами в мою шею, а рукой стал шарить под юбкой.
Ах ты, старая козлина. Ах ты, нафталиновый ловелас. Ах ты, потный донжуан. А я-то думала, что ты нормальный человек. Обессиленная алкоголем, я вяло сопротивлялась его напору. Он принял это как согласие и навалился на меня всей своей тушей. Я заорала. Он застыл.
— Ты чего? — спросил Павел Иванович.
— А вы чего?
— Ты что, не хочешь?
— Не хочу.
— Почему? — удивился он.
И тут меня осенило. Он ведь тоже грешен. И договора фальшивые составлял, и по липовым ведомостям деньги получал, начальница еще хихикала, когда их подписывала, мол, кум мой тоже свое дело знает. И еще, оказывается, на беззащитных девушек набрасывается в лесу. К Шубину его.
— Потому что здесь, под кустом я не могу, — ответила я.
— А где можешь?
— В другом месте…
— Пойдем в другое место.
— Пойдем, — согласилась я.
С нашим темпом до шурфа нужно было идти еще минут сорок, но подогреваемый открывшимися перспективами Павел Иванович прибавил ходу, и минут через тридцать мы переступали через ручей. Вскоре перед нами возникло темное углубление шурфа.
— Здесь, — сказала я.
— То есть под тем кустом ты не могла, а под этим можешь?
— Здесь трава мягкая, — сказала я.
Он присел и стал руками щупать траву.
— И правда мягкая, — сказал он и стал укладываться на землю, увлекая меня за собой.
— А тебе здесь не впервой, да?
— Я сейчас обижусь, — горько сказала я.
— Да ладно тебе, иди сюда…
— Нет, подождите, не так…
— А как?
— Прыгайте туда, в углубление, там самая шелковистая трава и ждите меня, а я разденусь и приду к вам голая, как русалка.
Он прыгнул, и больше я его не видела.
Не знаю, как добралась до дома, все покрыто мраком. Помню только, что мать, услышав грохот в коридоре, заспанная вышла из комнаты.
— Не стыдно? — спросила она.
— Стыдно… — ответила я.
— Еле на ногах держишься…
— Иди спать.
— Посмотри на себя в зеркало, — сказала мать и ушла к себе.
Я подошла к зеркалу и увидела кикимору. Слипшиеся волосы стояли козырьком, видимо, я пыталась убрать их с лица и они послушно засохли в нужном положении. Макушка была всклокочена, словно птицы свили гнездо и нанесли туда сухих веточек и травинок. Тушь расползлась причудливыми змейками, помада нарушила границы губ и придала лицу трагичность грустного клоуна. Я пошла в свою комнату и, не раздеваясь, рухнула в постель.
Ночью явился Шубин. Он сидел посреди комнаты на деревянном троне под своим абажуром и смотрел на меня мерцающими глазами. Потом он дернул за выключатель и исчез, а из темноты появилось улыбающееся лицо Тетекина.
Я проснулась. Меня мутило. Я встала, но меня повело в сторону. Комната превратилась в каюту попавшего в шторм корабля. Чувствуя, что не добегу до туалета, я открыла окно и отправила туда первый поток непереваренного позора. Потом еще и еще. В сопровождении мерзких звуков и брюшных спазмов из меня выходила вчерашняя срамота. Я вернула миру все — и корову, и быка, и кривого мясника, и дюжину новых калош. Облегчившись, я снова упала на кровать и провалилась в сон.
Проснувшись утром, я услышала тихий, словно извиняющийся голос соседа снизу. Он о чем-то разговаривал с матерью в коридоре. Закрыв за ним дверь, мать вошла ко мне и сказала:
— Вставай.
— Не встану.
— Иди, мой окно.
— Не могу.
— Нагадила — убирай.
— Не буду.
— Свинья! — заключила мать и вышла из комнаты.
Поругиваясь в мой адрес, она набрала в ведро воды и пошла мыть окно. Я вскочила, быстро помылась, переоделась и улизнула к Зое. Меня ждали великие дела.
12
— Сейчас мы все узнаем, — сказала Зоя и вырезала из обувной коробки картонный круг размером с десертную тарелку. Затем с помощью линейки и карандаша она разделила его, как арбуз, и заполнила дольки буквами и цифрами.
— Чей дух будем вызывать, Пушкина?
— Снова Пушкина? Он в прошлый раз фигни всякой наговорил.
Зоя взяла иголку и вдела черную нитку.
— Сталина?
— Да ну его, страшно…
— Не боись, — сказала Зоя, — мы как-то на работе Гитлера вызывали. И ничего, он Галке правду насчет мужа сказал.
— Давай Есенина попробуем?
— Ну, давай…
Зоя закончила приготовления. Она положила перед собой на стол «арбуз» и три раза опустила иголку в его центр. В комнате повисла зловещая тишина.
— Задавай вопрос, кажется, он здесь…
Я спросила в уме, будет ли у меня любовь с Тетекиным. Зоя погрузилась в транс и стала следить за иголкой:
— Да!.. А теперь на «нет» перешла… Странно, то «да» показывает, то «нет»… А давай я у него спрошу, как будут звать твоего будущего мужа?
— Спроси.
Я напряглась, пытаясь силой мысли подтолкнуть иголку к букве «в», но она качнулась в сторону «ж».
— Ж-е-ж-о-в, — медленно проговаривала Зоя, — и еще: Т-е-ж-о-в.
— Это что еще такое? Жежов какой-то…
— Или Тежов? А, Ежов! Ежов его фамилия будет! Анька Ежова, а-ха-ха!
Я подняла голову к потолку и крикнула:
— Есенин! Ты чего?
— Ты что, с ума сошла! Он сейчас как вваляет тебе!
Я подняла перед собой сомкнутые ладони и взмолилась, глядя на потолок:
— Есенин! Прости меня, ты лучший поэт всех времен и народов!
— Ни фига себе! — вскрикнула Зоя.
Я застыла в ужасе.
— Что это у тебя, — испуганно прошептала Зоя, глядя на мою шею.
— Где? — обомлела я.
— Вот здесь, — Зоя дотронулась до моей шеи,— подойди к зеркалу…
Я подошла и увидела засос.
— Е-мое, как я на работу завтра пойду?
— Кто это тебя так?
— Придурок один, присосался вчера, как пиявка, еле отодрала.
— У вас было?
— Ты чего! Нет, конечно. Я сбежала, на фиг надо.
— А расскажи, что там интересного на пьянке было?
— Что там может быть интересного, все нажрались и попадали в ставок.
— И ты?
— И я.
— Вот так элита! — Зою немного задевало, что меня удостоили чести выпивать с начальством.
— Знаешь, кого я видела в пятницу? — мне хотелось поменять направление разговора.
— Кого?
— Монгола! Заходит, такой, в кабинет, я чуть в штаны не наложила, думаю, вдруг узнает.
— Не узнал?
— Нет вроде.
— Мне Хилый говорил, что он снова на поселке стал мелькать, вроде из бегов вернулся.
— Разве он был в бегах?
— Он в Шахтерской ментовке по одному делу проходил как свидетель, но могло оказаться, что он и соучастник, вот он и слинял. Сейчас вроде все утряслось. А что он на шахте делал?
— На работу устраивался, горнорабочим.
— Монгол? Горнорабочим? Даже не верится…
— Ты думаешь, он в шахту полезет? Будет подснежником на участке.
— А, понятно. Я слышала, что он часто у Таньки Шумейко ошивается.
— У них роман?
— А я почем знаю? Что это ты Монголом интересуешься? Хочешь, чтобы он тебе снова нос расквасил?
— Я не Монголом интересуюсь, а Танькой. Хочу костюмчик летний в долг взять, она недавно в Турцию ездила, тряпья навезла. Давай сходим, посмотрим?
— Давай, — согласилась Зоя.
— Сегодня вечером!
— Не. Я сегодня не могу, мы с мамкой идем полоть картошку. Я обещала.
— Тогда завтра, после работы.
Мать со мной не разговаривала. Когда я вернулась от Зои, она оделась и куда-то ушла, а я принялась рыться в шкафу. Если Монгол ошивается у Шумейко, мы можем его там застать. После вчерашних приключений моя тарлатановая накидка стала похожа на рыболовную сеть, наловившую россыпь мелкого мусора, и пахло от нее не духами «Магнолия», а лягушками. Но черный чехол остался цел и невредим. Я надела его и стала размышлять. Первым делом мне нужно было прикрыть засос на шее. Для этого подошел бы легкий шарфик. Я откопала шелковый отрез, который еще в школьные годы мама покупала для шитья новогоднего костюма. На нежно-лиловом фоне яркими мазками выделялись зигзагообразные полосы разных цветов и оттенков. Наш класс на утреннике исполнял композицию «Дружба народов», где вокруг елки кружились представители союзных республик. Я была узбечкой.
Из оставшегося куска я выкроила узкий длинный шарф. Набросила на шею. Наряд заиграл, но напрашивалось еще одно яркое пятно. Выкроила пояс. Стало еще интересней. Но все же чего-то не хватало. Я шаманила несколько часов, кроила, вырезала, строчила, и к вечеру помимо шарфика и пояса у меня были обтянутые этой же тканью клипсы, браслет и сумочка-клатч. Обтянуть старые вещи тканью мне помогла брошюра «Новая жизнь старых вещей», которую мне, зная, что я занимаюсь рукоделием, подарил Дед Мороз за участие в композиции «Дружба народов» на том самом утреннике.
Когда я вертелась перед зеркалом, оценивая результат, из гостей вернулась мать.
— Опять праздник намечается? — грустно спросила она.
— С чего ты взяла?
— Наряды шьешь.
— Ходить не в чем.
— Зачем ты так напилась? Стыдоба.
— Ой, ма, проехали.
— Замуж тебе нужно.
— За кого?
— Вот был же у тебя Валера, хороший парень…
— Ма, ну хватит, одно и то же…
— Ко мне в аптеку заходила твоя начальница, Коломыкина, говорит, что Кирилл из отдела нормирования за тобой ухаживает.
— Ой, ма, он же дэцельный.
— Какой?
— Маленький! Он ростом ниже меня!
— Ну и что. Шурик тоже ниже меня.
— Толку от твоего Шурика…
— Тебе нужно выходить замуж.
— Не за Кирилла же.
— Хороший парень, из приличной семьи…
— Ма, отстань.
— Мне сказали, что неделю назад ты в машину к какому-то мужику садилась…
— Да я просто на остановке стояла, меня подвез один с шахты!
— Вчера пришла чуть живая. Что дальше будет? Заработаешь дурную славу, кому ты нужна будешь?
— Ма, давай закроем тему, меня уже тошнит от этих разговоров!
— Тебя всегда тошнит от нормальных разговоров.
— Разве это нормальные разговоры? Замуж нужно выходить по любви, мама.
— Какая любовь? У кого она есть, любовь? Кто ее видел, эту любовь?
Я сняла платье и пошла в ванную выстирывать из него запах камышей. Закончив, повесила на балконе, чтобы до утра оно высохло на теплом ветру.
13
— Ух ты! Вот это прикид! У Шумейко купила?
— Я сама себе Шумейко! Ловкость рук и никакого мошенничества.
— И сумочку сама?
— И сумочку.
— И клипсы с браслетом?
— Я их просто тканью обтянула…
— Ну, ты мастерица…
Я стояла посреди кабинета, как новогодняя елка, Аллочка ходила вокруг меня, по-детски вскидывая руки. Мы пришли на работу раньше других, но не спешили садиться за калькуляторы. Аллочка сходила в комбинат за водой и включила чайник. В кабинет зашла чем-то обеспокоенная Галина Петровна, бросила сумку на стул и стремительно вышла. Мы с Аллочкой нехотя сели на рабочие места.
— Что это с ней, даже не поздоровалась…
Я пожала плечами.
— Расскажи, как вы в субботу погуляли.
— Не спрашивай! — я пощелкала пальцем по челюсти.
— Напилась?
— Полный аут.
— А начальница?
— Не знаю, я раньше ушла.
В кабинет снова вошла Галина Петровна.
— Хилобок пропал, — сказала она, садясь за свой стол.
— Как пропал? — спросила Аллочка.
— После пикника не вернулся домой. Его нет вторые сутки. Ирка всю милицию на ноги поставила, прочесали лес, ставок — ничего.
У меня все замерло внутри.
— А ты куда пропала в субботу? — спросила начальница.
— Домой ушла. Мне было плохо.
— Да уж, хорошего мало… Двое детей без отца остались…
У меня громко застучало сердце, я боялась, что коллеги услышат его стук.
— А что милиция говорит? — спросила Аллочка.
— Предполагают, что утонул. Все ж понажирались и давай лезть в воду. Пора прекращать эти массовые пьянки.
Зазвонил телефон. Галина Петровна подняла трубку. Через мгновение ее лицо вытянулось. Она посмотрела на меня так, словно перед ней сидел дух Есенина.
— Тебя Тетекин к себе вызывает. Разговор у него к тебе.
Меня бросило в жар. Пол шатался под ногами, стены проплывали мимо медленными волнами. Пока шла от расчетного отдела до кабинета заместителя директора по производству, успела несколько раз умереть и воскреснуть. Я решила, что кто-то видел, как я уходила с пикника в обнимку с Хилобком, и готовилась к тяжелому разговору.
Постучала.
— Войдите! — послышалось из кабинета.
Вошла и поздоровалась.
— Вызывали?
— Садись, — Тетекин указал на стул, стоящий возле его рабочего стола.
Села.
— Какая же ты красивая…
Я чуть не упала со стула от неожиданности.
— Ты меня боишься?
Я опустила глаза.
— Почему ты убежала в субботу?
— Мне было плохо, — с трудом выговорила я.
— А почему плакала?
— Мне было плохо, — повторила я.
— Что случилось?
Внутри защемило, словно огромная невидимая рука пыталась раздавить меня, как грецкий орех.
— Тебя кто-то обидел? Это ведь я пригласил тебя на праздник, и теперь мне неловко, что с тобой случилось что-то нехорошее.
Рука сделала свое дело. Скорлупа треснула, из прорех хлынуло мое горе.
Владимир Андреевич засуетился, полез в карман брюк, достал белоснежный платок и подошел ко мне. Чуть согнувшись, он вытирал душистым ситцем мое лицо, затем поднял меня, прижал к себе и стал целовать слезы.
В этот момент в кабинет постучали. Он отпрянул от меня, потом засмущался из-за этой своей первой реакции, улыбнулся, сунул в руку платок и тихо сказал:
— Не плачь больше. Мы с тобой еще поговорим, хорошо?
Я пошла к выходу, а он сел за стол и крикнул:
— Войдите!
Я выскользнула, а вместо меня в кабинет вошел высокий серьезный человек в милицейской форме. Я тихо плыла в свой кабинет по самому дну комбината и, как испуганная рыбешка, шарахалась от каждого встречного. Ах, мама, мамочка. А ты говорила, что нет любви.
Весь день коллеги говорили о пропавшем Хилобке. Милиционер, которого я видела у Тетекина, ходил по шахте, разговаривал со свидетелями. Под конец рабочего дня начальница озадачила меня. Она сказала, что Ирина, жена Хилобка, якобы наняла экстрасенса, который приедет в поселок и с помощью ясновидения попробует выяснить, что случилось с Павлом Ивановичем, жив он или нет. Я весь день сосредоточенно обсчитывала ведомости, молилась, чтобы эти слухи оказались пустой болтовней, и время от времени подносила к лицу платок, пахнущий Владимиром Андреевичем. Ах, мама, мамочка.
Без пяти минут три за мной зашла Зоя, и мы отправились смотреть шмотки. Танька Шумейко жила в частном доме. По дороге я попросила Зою разузнать, часто ли и в какие дни бывает у Шумейко Монгол, для того якобы, чтобы не напороться на неприятности и обходить его десятой дорогой, если вдруг не найду сейчас подходящую вещь и вынуждена буду приходить к Таньке еще не раз. Мы нажали кнопку на калитке, и вскоре вышла хозяйка в спортивных шортах, темной майке, с перепачканными мукой руками. Таньке было около тридцати. Она была невысокая и пышная, словно выпеченная из теста. Круглое лицо-блинчик, нос-пончик, губки-бублики. Груди-пирожки, рубенсовский животик, ягодицы-булочки. Пережженные пергидролем волосы собраны на макушке в раскидистую пальму. Я сказала, что хочу посмотреть вещи, она провела нас в дом.
Кухня у Таньки была просторная. Возле окна стоял стол-тумба, на котором Танька лепила пельмени. На противоположной стороне печь-пролетка, в летнее время застланная клеенкой и заставленная пустыми банками. Дальше пенал для посуды, старый сервант, обеденный стол, окруженный несколькими табуретками — вот и все убранство.
В углу за шторами прятались две двери. В одну из них провела меня хозяйка. Это была гостиная. Она вся была завалена товаром. На полу стояли сумки с барахлом, на диване, на креслах и стульях кучами были навалены турецкие одежки.
— Ройся, — сказала Танька и пошла лепить пельмени. Зоя осталась на кухне и предложила Таньке свою помощь. Не прошло и пяти минут, а Зоя и Танька, как старые подруги, хохотали и складывали готовые пельмени на большой деревянный поднос.
Я стала выбирать себе наряд. Надевала одно платье, крутилась возле зеркала, выходила в кухню, советовалась с Зоей, выслушивала восхищения, затем возвращалась в гостиную и надевала следующее. Переменив несколько одеяний, я остановилась на одном из них, договорившись с Танькой, что верну его на днях, если маме не понравится.
Маме, конечно, моя обновка не понравится. Я планировала зачастить, прибиться к Танькиному дому, чтобы рано или поздно она вывела меня на Монгола.
Когда возвращались с Зоей из коммерческих гостей, она рассказала, что у Таньки роман с Колей Волошкой. Он тоже «подснежник» на сорок пятом участке, женатый, из блатных, приезжает на шахту отмечаться. Когда попадают ночные смены, врет жене, что спускается в шахту, а сам ночует у Таньки. Несколько раз с ним вместе заезжал Монгол. Всю ночь играли в карты. Пить они не пьют, иногда курят травку. У Монгола бабы вроде нет. Была какая-то Лена, когда он в Алчевске отсиживался, но сейчас ничего серьезного. Вот такие сведения выдала мне агент специальной разведки Зоя.
14
Пустая комната с большим, трехстворчатым, опутанным занавеской окном. Одна створка приоткрыта, сквозь нее в комнату сочится дыхание мира: вдох-выдох, вдох-выдох — белоснежная гардина вздымается, как грудь великанши.
Стены покрыты сияющим мелом. В центре комнаты, на ковре, лежу я, на мне нет одежды. Глаза мои открыты, я смотрю на потолок, жду начала передачи. Вскоре потолок делится пополам, раздвигается, как автоматическая дверь, и передо мной является широкий, от стены до стены, экран.
Изображение снежит, подрагивает, бурлит обилием молекул, но вскоре из хаоса точек рождается маленькая, закрученная спиралью Вселенная. Космические ветра, пробравшиеся в открытое окно, касаются новорожденной, она вертится, заворачивается в плотный клубок и, наконец, превращается в Белого карлика.
Экран темнеет, но ненадолго, через минуту надо мной уже шумит студия для шоу-программ: зал аплодирует, декорации переливаются неоном, ведущий, облачением похожий на Кота в сапогах, делает реверансы, уступает место кому-то еще не видимому, но уже приближающемуся.
Звучит барабанная дробь. Из-за кулис на сцену, кувыркаясь, выкатывается Белый карлик. Но это не остывающая звезда, а миниатюрный мужчина, одетый в белый фрак. Он вскакивает на ноги и с криком «Алле-оп!» стаскивает штаны. Молниеносно, как шутиха, из-под рубахи выстреливает его мужское естество. Оно чудо как велико.
Карлик бьет чечетку, зал рукоплещет, за кадром слышатся радостный визг и похотливые женские вопли. Маленький мужчина падает на пол, его природа возвышается над ним, как труба. Из этого инструмента вырываются лирические звуки, тонкие и нежные. Двигаясь в такт этой музыке, на сцену выходят две полуобнаженные мулатки, зигзагообразно вращая бедрами. Они пластично вращаются, используя, как шест, поющий мужской инструмент.
В этот момент экран темнеет, покрывается рябью, и я снова вижу только хаотичное мельтешение точек. Они бурлят, вращаются, расходятся кругами, превращаются в серебристую мишуру и начинают падать с потолка, как медленный снег. Тонкая музыка страсти, которая лилась из плоти Белого карлика, не смолкает, она звучит где-то за кадром, развивается и обрастает сопровождением других мотивов.
Ветер, бьющийся в окно, подхватывает падающее серебро и носит его по комнате, как поземку. Бутафорский снегопад усиливается, и наконец из самой гущи рассеянного блеска появляется лицо Тетекина. Оно нависает надо мной, рассматривая и любуясь, и вскоре я вижу все его тело, явившееся из глубин дрожащего снега.
Он надвигается, расправив крылья и медленно планируя надо мной. Птица небесная. Сокол ясный. Спустившись, он покрывает мое тело легкими поцелуями, бережно клюет меня, превратившуюся в пшеничное поле.
Насытившись, Тетекин достает из гущи падающего серебра оружие, ветеринарный пистолет, и целится в меня, в самую нежную низость. Я испытываю страх, пытаюсь вырваться, но он наваливается всем телом и держит меня, как взбесившуюся самку.
И вот я чувствую выстрел, в меня вливается лекарство. Кипящая нега разливается по телу, от центра к самым границам. Ползет медленно, обволакивает, как сон, достигая кончиков пальцев.
Сквозь дрему я смотрю на Тетекина, обросшего белым халатом, он врач, я — пациент.
Я корчусь, но мне не больно, мне сладко. Внутри меня снежит изображение, бурлит обилие молекул, и вскоре из хаоса точек рождается маленькая, закрученная спиралью Вселенная. Космические ветра, пробравшиеся в открытое окно, касаются новорожденной, она вертится, заворачивается в плотный клубок и наконец превращается в Белого карлика.
Когда проснулась, мать на кухне тарахтела посудой, собиралась на работу. У меня в кулаке был зажат белоснежный платок Тетекина, всю ночь я прижимала его к себе, чем и накликала этот странный сон. Я вскочила — предстоял ответственный день. Во-первых, нужно узнать, в какие дни у Коли Волошки будут ночные смены и выследить Монгола. Далее — Тетекин. Он сказал «Мы с тобой еще поговорим». Но когда? Где? К этому нужно быть готовой.
Я надела вчерашний наряд, несколько дней без шарфика мне появляться на людях нельзя. Мать все еще разговаривала со мной сквозь зубы, сказала, если не буду помогать ей полоть картошку, зимой мне придется есть собственные локти. Ну и ладно. Может, я к зиме уже выйду замуж.
Я вышла пораньше и на работу пришла первой. У Галины Николаевны на столе в рамочке были записаны номера всех нарядных. Я позвонила начальнику сорок пятого. Изменив голос, представилась заведующей столовой и попросила назвать, по каким дням их работник Николай Волошка бывает на шахте: он, мол, задолжал деньги за два беляша, и мне нужно забрать долг, потому что скоро намечается ревизия. Сергей Петрович озвучил график выходов. Как только я положила трубку, дверь распахнулась и в отдел вошел худощавый человек невысокого роста с бритой налысо головой. Светлая футболка висела на нем балахоном, из широких рукавов, как вермишель из слоновьих ушей, свисали согнутые в локтях руки. Кожа лица была помятой и несвежей, как промокашка, которой только что вытерли пыль со стола. Перед собой он держал две согнутые буквой «Г» медные проволоки. Они, как тараканьи усы, шевелились в его руках.
— Где у вас север? — спросил он.
Я пожала плечами, а он принялся ходить по кабинету, исследуя воздух своими тараканьими проволоками.
— Слабое биополе…— сказал он, вращая «усами» над Аллочкиным столом.
— А здесь сильное, — сделал он вывод, испробовав поле над столом начальницы.
На пороге появились Аллочка и Галина Николаевна.
Незнакомец поздоровался и прекратил сеанс.
— Вы кто? — спросила начальница.
— Пропал человек… — начал объясняться мужчина.
— А! Так вы экстрасенс?! — обрадовалась Галина Николаевна.
— Совершенно верно.
У меня потемнело в голове. «Союз нерушимый республик свободных...» — молниеносно запела я про себя. Если он способен читать мысли, мне нужно громовым пением заглушить свои внутренние сигналы, чтобы он не понял, что я имею отношение к исчезновению Хилобка.
— Ну и как там дела? Выяснили что-нибудь? Жив Хилобок или нет?
«Сплотила навеки Великая Русь!»
— Очень слабый сигнал, — ответил он, — но среди мертвых его нет. Мне мог бы помочь человек, который виделся с ним последним.
«Да здравствует созданный волей народа!!»
— Я виделась, — сказала начальница.
«Единый могучий Советский Союз!»
— Подойдите ко мне, — сказал экстрасенс.
«Славься-а-а Отечество!»
Галина Николаевна подошла к нему, и он стал водить вокруг нее проволоками.
«Наше-е-е свободное!»
— Закройте глаза — приказал он.
Начальница закрыла.
— А теперь призовите образ пропавшего. Видите его перед собой?
«Дружбы народов надежный оплот!»
— Ну, вижу, да, вижу, наверное…
— А теперь давайте спросим у него мысленно…
«Па-а-артия Ле-е-енина!!!»
— Что спросить?
— Где он сейчас? Ну, спросили?
«Си-и-л-а-а народная!!!»
— Спросила, но он ничего не отвечает…
— А что он делает?
«Нас к торжеству коммунизма ведет!!!!»
— Исчез куда-то… а что это значит?
— Я вижу, что он жив, но находится где-то далеко… больше пока ничего сказать не могу…
В отдел, тяжело дыша и обливаясь потом, вкатилась Марья Семеновна. Она принялась извиняться за опоздание. Экстрасенс подошел к ней, обнюхал проволоками и сказал:
— Есть риск сердечного заболевания.
Марья Семеновна вскинула руки и прижала к взмыленной груди:
— Что же делать?
— Худеть! — ответил целитель.
— Худеть? — удивилась Марья Семеновна.
— Предлагаю вам уникальную методику — кодирование от лишнего веса.
— А что для этого нужно?
— Ничего не нужно! Садитесь…
Экстрасенс поставил стул в центр комнаты, Марья Семеновна села.
— Закройте глаза и представьте два стола с едой. На одном стоит сахарница, тарелка с дрожжевыми пирожками, кусок сала, жареная картошка, пельмени, шашлык из свинины… Видите все это?
— Да, — ответила Марья Семеновна.
— На втором столе — морковь, огурцы, помидоры, капуста, свекла, яблоки, клубника, абрикосы, бездрожжевые хлебцы, кефир, гречневая каша. Видите?
— Да…
— А теперь давайте сожжем первый стол. Разложим под ним дрова, поднесем спичку и подожжем. Получается?
— Дрова отчего-то не загораются, — сказала Марья Семеновна.
— А давайте мы подложим бумагу! О! Сколько у вас здесь бумаги. Возьмем несколько листов, сомнем и положим между чурок. А теперь поднесем спичку. Ну?
— Горят! — радостно воскликнула Марья Семеновна.
— Пусть горят это жирное склизкое масло, эти бесформенные куски теста с трупной начинкой… Отойдите подальше от костра, чтобы не обжечься…
— Сгорели! Сгорели…
— Открывайте глаза!
Марья Семеновна открыла глаза и горделиво посмотрела на нас, жалких, незакодированных обжор, обреченных до конца своих дней поглощать жирное склизкое масло и беляши с трупным мясом.
— Сто гривен, — сказал целитель.
— Сколько? — не поверила своим ушам Марья Семеновна.
— В Шахтерске эта услуга стоит сто пятьдесят, а в Донецке двести, я вас со скидкой закодировал.
Марья Семеновна принялась потрошить кошелек:
— Девочки, у вас есть деньги? Займите до зарплаты…
Мы вытряхнули содержимое кошельков, но денег все равно не хватало.
— А можно я домой сбегаю? Подождете минут двадцать, я недалеко живу? Галина Николаевна, отпустишь?
— Беги, раз такое дело, — ответила начальница.
— Может, еще кто-нибудь? Я и от алкоголизма кодирую.
— Вовку своего закодировать, что ли… — задумалась Галина Николаевна.
В дверях показались начальник планового отдела, кассир и старшая банщица. Все три женщины принадлежали к супертяжелой весовой категории, с их появлением наш кабинет погрузнел килограмм на триста с лишним. Мария Семеновна на бегу рассказала им об экстрасенсе, и теперь все толстушки шахты пришли в расчетный отдел, чтобы избавиться от лишнего веса. Проводить сеансы погружения в расчетном отделе было неудобно, в кабинет часто заходили рабочие на сверку, это помешало бы пациенткам расслабиться, а целителю настроиться на нужную волну. Решили попросить у главного бухгалтера ключ от просторной кладовки, там хранилась бумага, чистые ведомости, канцелярские товары и прочая утварь бухгалтерского хозяйства.
Целителя посадили в кладовку, и начался прием. Проблемные коллеги записывались в очередь, занимали друг у друга деньги, обзванивали родителей-пенсионеров, приводили тучных бабушек, трясущихся дедушек, жены со скандалами втаскивали в кладовку пьющих мужей, после сеанса ходили по кабинетам и рассказывали о своих ощущениях. К концу рабочего дня треть поселка была закодирована от лишнего веса и алкоголизма.
О Хилобке забыли. Весь день я дефилировала по комбинату с бутафорской папкой документов по прямой линии от бедра. Тетекин сказал, что мы с ним еще поговорим, и мне хотелось спровоцировать случайную встречу. Его кабинет находился в одном крыле с приемной директора. Бессчетное количество раз я прошла мимо его кабинета, прижимая бумаги к груди и делая вид, что озабочена очень важными, требующими срочного решения делами. Его дверь безмолвствовала. Пару разу к нему стучали рабочие, один раз стучала старшая банщица, а в конце рабочего дня, проходя мимо приемной директора, я услышала, как секретарь Эвелина говорила кому-то по телефону, что заместителя директора по производству сегодня на шахте нет, он уехал на совещание.
15
— Ма, дай денег.
— Зачем?
— Хочу купить у Таньки кофточку.
— У меня нет денег.
— Есть!
— На кофточку нет.
— Мне ходить не в чем.
— Не выдумывай.
— Хожу в каком-то тряпье, то перешитое, то недошитое. У меня день рождения через месяц. Я хочу новую кофточку. Давай, ты мне ее купишь, и это будет твой подарок?
— Через месяц и куплю.
— Ну, ма!
— Что, ма? Я тебя просила картошку прополоть, ты мне помогла? А теперь кофточки ей подавай. Обойдешься.
— А как я, по-твоему, буду замуж выходить в этих обносках? Ты же хочешь, чтобы я замуж вышла?
— Мужчина в жены не шмотки берет, а женщину.
— Мужчине для начала понравиться нужно, а кто ко мне подойдет, если у меня даже платья нормального нет?
— А вот это на тебе сейчас что?
— Старье с косметическим ремонтом!
В аптеку зашел старик, и мама всем видом показала, что больше разговаривать со мной не будет. Я зашла к ней сразу после работы, в надежде раздобыть денег и отправится к Таньке за новой кофточкой. Но она все еще злилась за мою пьяную выходку и за то, что я не пошла с ней в огород. Но я все равно отправилась к Таньке. Сегодня Тетекин был в отъезде, но завтра он будет на шахте. А что если он снова меня вызовет к себе, чтобы продолжить разговор? Он так деликатно успокаивал меня, когда я разревелась у него в кабинете, так нежно смотрел мне в глаза. Даже если не вызовет, я ведь могу столкнуться с ним в комбинате. Я хочу хорошо выглядеть. Мне нужна новая кофточка.
Я забежала домой, чтобы взять вчерашнее платье, Танька обещала обменять, если не подойдет. Когда уже подходила к ее дому, вспомнила о той бумажке, где я набросала график выходов Танькиного любовника. Записка осталась в сумочке, и я уже не помнила, есть вероятность встретиться с Монголом или нет. Но меня это не волновало. К черту Монгола. Мне нужна новая кофточка, я хочу вскружить голову Тетекину!
Танька бросила к моим ногам несколько кулей. Главной для меня деталью был высокий воротничок-стойка, на моей шее все еще виднелся засос. Затем цвет — кофточка должна освежать меня и подчеркивать красоту глаз. Ну и конечно же, она не должна меня полнить. Я приступила к осмотру. Те, которые стоило примерить, я складывала на диван, не заинтересовавшие меня модели — в один их освободившихся пакетов. Перебрав, как Золушка, по зернышку весь запас кофточек, я принялась их примерять. Первая, бежевая, плохо села. Вторая, изумрудная, висела балахоном. Третья, нежно-голубая, придавала мне романтичности, но лишала сексуальности. У четвертой, бордовой, была открытая английская пройма, она невыгодно оголяла руки. Черная, на первый взгляд неприметная, оказалась самой удачной. Сшита она была из вискозы с добавлением эластина. Высокий воротник мягко опоясывал длинную шею, чуть присборенный рукав-фонарик зрительно расширял линию плеча, талия и бедра казались стройнее. Я крутилась перед зеркалом, рассматривая себя спереди, сзади и с боков.
— Как иностранка! — вдруг услышала я мужской голос.
За шторой, прислонясь к дверному косяку, стоял Монгол. На мне были только кофточка и трусики.
— Черная пантера, — добавил он и удалился из комнаты.
Я быстро переоделась и позвала Таньку. Мы договорились с ней о том, что я на шахте запишусь в ведомость, и стоимость блузы будет удержана из следующей зарплаты. Выйдя из Танькиного двора, я снова столкнулась с Манголом. Он стоял возле машины и копался в багажнике.
— О-па-па! Черная пантера! — воскликнул он, увидев меня, и в этот же миг я почувствовала, как что-то холодное уткнулось мне в спину.
— Руки вверх!
Я обернулась. Коля Волошка стоял позади, уткнув в меня дуло охотничьего ружья.
— Не ссы, красавица, все будет путем! Коля, не пугай девушку.
Коля заржал и опустил ружье.
— Да я пошутил, — заржал Коля, — разве можно дырявить такую красоту!
— Куда собралась? — спросил Монгол.
— Домой, — ответила я.
Из калитки вышла Танька:
— Ну, где ваш заяц?
Монгол достал из багажника ведро, накрытое крышкой.
— Мы уже все сделали, и в уксусе вымочили, можно жарить.
— Ой, нет, на сковороде он жестким получится. Я его немного обжарю и потушу с чесночком.
— С чесночком! — заржал Коля, — А как потом целоваться?
— Кверху каком, — ответила Танька и, забрав у Монгола ведро, пошла в дом.
— Кверху каком! — хохотал весельчак Коля, — Не уходи, красавица. Пойдем кушать зайчика!
— Тебя как зовут? — спросил Монгол.
Я ответила.
— Нельзя отказываться, Аня, когда мы приглашаем к столу, это может нас обидеть, — сказал Монгол, — а нас не нужно обижать, Аня.
— Я и не думала отказываться, я люблю зайчатину, — ответила я и пошла в дом следом за Танькой.
Она разделывала тушку, заяц с треском распадался на куски.
— Кости хрустят, как человеческие, — сказал Монгол, входя.
Он вальяжно, засунув руки в карманы, несколько раз прошелся по кухне взад-вперед. Затем достал из кармана колоду карт и принялся их тасовать. Броски, вертушки, мельницы, веера — карты порхали в его руках, как живые. Я сидела на табурете рядом с Танькой и чистила картошку.
— Где Коля? — спросила Танька.
— Вот он, твой Коля, — сказал Монгол, глядя на входящего Волошку.
— О, картишки! — захохотал Коля.
— Погоняем бычков? — сказал Монгол.
— Погоняем! — ответил Коля.
Они сели на пол, посреди кухни, и стали играть, скрестив ноги по-турецки. Монгол напоминал собаку-ищейку, которая не расслабляется и всегда держит нос по ветру — он дергался, недоверчиво щурился, вертел головой, словно ожидал нападения сзади. Речь его была медлительная, будто сонная.
Коля же сыпал слова, как металлические шарики, они звенели вокруг, прыгая и хохоча. Круглый, спокойный, как сытый кот, он сидел, зыркая масляными глазками, время от времени подергивая себя за усы.
Танька суетилась возле электроплиты — перчила, подсаливала, пробовала, добавляла и убавляла температуру. Иногда выходила на улицу, в огород, выкопать молодого лука, чеснока, сорвать пучок свежей зелени.
Закончив чистить картошку, я села на табурет у окна и стала думать о Боге, о том, что он не плох и не хорош, не черен и не бел. В эти цвета его окрашивают люди, исходя из опыта взаимодействия. Он как океан.
Один заплыл за буйки и чуть не утонул, или его дом на берегу смыло девятым валом, или часто не везло с уловом, или, стремясь к океану, человек ожидал увидеть Афродиту, выходящую из пены, но не увидел.
Другой нежился в тихих волнах, благодаря йодистому воздуху исцелил болезнь легких, его сети всегда были полны рыбы, и однажды на пляже он встретил девушку своей мечты.
Но Бог — не просто неодушевленная стихия, он, как Солярис, находится в постоянном контакте, но в отличие от Соляриса, не удален от Земли на расстояние тысяч световых лет, а находится рядом, разлит вокруг нас, растворен внутри.
Общаться с этим непознанным явлением нужно осторожно, соблюдая правила техники безопасности. Ими являются те самые десять заповедей. Нарушаешь, идешь на красный свет — однажды попадешь в аварию. Исполняешь — имеешь гарантии на спокойное существование и мирное плавание. Если же действуешь во имя добра и справедливости — всегда будешь ощущать попутный ветер, дующий в спину.
Похожее отношение у меня сложилось к Шубину. Зная, что я действую в его интересах, я приобрела твердость, уверенность в том, что пока мы с ним в одной команде, никаких неприятностей со мной не случится и ничто не помешает осуществиться задуманному.
— Аня, ты вся такая умная! Да, Аня?
— Сидит, молчит, задумчиво смотрит вдаль, а-ха-ха!
— Иди к нам, сыграем в очко, Аня.
— На интерес, а-ха-ха!
— Я не умею в очко.
— А во что умеешь? — спросил Монгол.
— В дурака.
— Давай сыграем в дурака.
— А-ха-ха! А давайте так. Кто первый выходит — тот вне игры. Бодаются два оставшихся. Кто выиграет, загадывает желание. Дурак исполняет. Идет?
— Идет, — ответил Монгол, — Аня присоединяйся, не обижай отказом хороших людей.
Я села рядом с ними, поджав колени. Монгол тасовал, карты разлетались, как павлиний хвост. Я была спокойна, как никогда.
Как и должно было случиться, первым из игры вышел Коля. Вместе с ним вылетел туз, Коля бился им в последнем сражении. Мне везло, у меня на руках были козырные валет, дама и король. Монгол отбивался громкими шлепками:
— А солдатика! А мамочку! А бардадымчика!
Принимал, протяжно завывая:
— О-па-па-а-а-а…
В конце игры, переняв у Монгола манеры и жаргон, я оставила его в дураках, хлестко забросав козырями:
— А козырного солдатика!? А козырную мамочку!? А бардадымчика!?
— О-па-па-а-а-а-а… — выдохнул побежденный Наполеон.
— Загадывай желание! — захохотал Коля.
Монгол сощурился и посмотрел на меня с интересом.
— Прямо сейчас хочу уйти домой, — сказала я, — и пусть Монгол меня проводит, вон темень какая на дворе.
— А зайчика покушать? — спросила Танька, молча наблюдавшая за игрой.
— Поздно уже, я после семи не ужинаю.
— Так не пойдет! Мы за ним, как псы, бегали по полям!
— Почему же не пойдет? Договор у нас какой? Кто выиграет, тот загадывает желание.
Я выиграла. Желаю сейчас уйти домой и чтобы Монгол меня проводил.
— Эх, какая девка! — захохотал Коля. — Наш человек! Ну идите, голуби, воркуйте, если зайца не хотите, нам больше достанется!
Воздух был свежим и бодрящим, в траве стрекотали сверчки.
— На машине поедем или прогуляемся? Говори. Ты заказываешь музыку.
— Пешком, — ответила я.
— Эх, хорошо, — сказал Монгол и взял меня за руку, — давно я не прогуливался с девушками по поселку. Со школьных лет.
Мы шли по пустынной улице, как влюбленные пионеры.
— Тебе не холодно? — спросил он.
— Прохладно, — ответила я.
Он снял спортивную куртку и набросил мне на плечи. Я улыбнулась:
— Ну, теперь мы точно, как школьники.
— Школьники, да. Хорошие были времена. Тогда романтика имелась, сейчас ее нет. Хочешь, я покажу тебе свое любимое место, Аня? Я водил туда своих девушек.
— Покажи, — сказала я, — потом я покажу тебе свое.
Мы прошли улицу до конца и вышли на дорогу. Мимо нас проехал последний рабочий автобус, повез людей с третьей смены.
— Куда мы идем? — спросила я.
— В горы,— ответил Монгол.
Мы прошли еще несколько проулков, завершившихся длинным строем гаражей.
— Когда был пацаном, смотрел на эти гаражи и завидовал мужикам, которые ставили здесь машины. Они после работы здесь собирались, машины чинили, бухали, в карты играли. А я думал, вырасту, обязательно стану шахтером, полезу в забой, заработаю денег. Потом понял, что больше всех имеют те, кто не работает, а честно отбирает заработанное. Заработал ты, дядя, денег, поделись с хорошим человеком. Я всех окрестных барыг крышую. Они мне деньги — я им спокойный сон. Спокойный сон, Аня, стоит дорого.
— Ты в нашей школе учился? — спросила я.
— Конечно, моя матушка здесь живет.
— Это она на откатке работает? Невысокая такая, седая?
— Она… Сто раз говорил, бросай эту говноработу, я тебя всем обеспечу, а она — нет, и все! Совковое воспитание. Каленым железом не вытравишь. А вот здесь мы свернем.
Он потянул меня за руку, и мы пошли по полю в сторону холма.
— Обожаю эту горку, здесь весной растет сон-трава, тюльпаны, ирисы, — сказала я.
— Мы сон-траву «котиками» в детстве называли. Я однажды нарвал букет, принес матери, а отец избил меня.
— За что?
— Он пьяный был. Ну, за то, что нужно быть мужиком, а не бабой. Он, когда напивался, моей головой об батарею стучал.
— А где он сейчас? Развелись?
— Сдох от водяры.
Мы шли быстро, поднимались все выше, Монгол тяжело дышал.
— А вот эти камни мы называли «скэля», — сказал он, забираясь на их вершину и подавая мне руку.
— Мы тоже, — ответила я — Какой здесь ветер!
Мы стояли на верхней площадке каменного утеса. Справа перед нами лежал поселок, слева — кладбище, а между ними, как аппликация на фоне серого неба, чернела шахта, украшенная гирляндой производственных огней. Монгол обнял меня и прижал к себе:
— Родишь мне сына? — хрипло сказал он.
— Прямо сейчас? — растерялась я.
— Когда я тебя увидел там, у Таньки, в одних трусиках…
— А давай теперь я тебе покажу свое любимое место?
Чтобы попасть на нужную поляну, нам пришлось немного обогнуть поселок. Весь путь занял минут пятнадцать. Монгол курил, пускал дымные колечки, блякал, рассказывал про армию. Когда спускались к ручью, он вел себя, как кавалер, шел впереди меня, подавал руку на самых крутых участках.
Ночь была звездная и ясная, кусты возле шурфа кучерявились у края, как темная пена. Мы стояли у самого края.
— Полная луна, — сказал Монгол, глядя на небо сквозь ветви.
— Не, пока еще не полная, полнолуние через пару дней, — ответила я.
— Красиво здесь, Аня, одобряю, — рассмеялся Монгол, — будем делать сына?
— У тебя есть трава?
— В Греции все есть!!
— Может, курнем?
— Хочешь раскумариться?
— Хочу, чтобы луна стала еще полнее.
— Хорошая ты девочка, Аня, — сказал Монгол, доставая из кармана сигаретную пачку и открывая коробку. Там плотно, как патроны в обойме, сидели косяки.
— Выбирай! — он протянул мне пачку.
Я достала наугад одну папиросу:
— Они что, разные?
— Да, трава разная.
— А какую я выбрала?
— Сейчас покурим и узнаем.
— От разной травы разный приход, да?
— Слушай, ты вообще курила когда-нибудь?
— Пробовала…
— Оно и заметно, что ты не в теме…
Монгол подкурил, сделал три шумные, голодные затяжки и протянул мне косяк. Он сел на траву по-турецки и посадил меня рядом с собой. Нас окружил запах жженой конопли.
— Теперь ты хапани, Аня.
Я затянулась. Та придорожная трава, которую я пробовала у Зои, была намного грубее. Это шла мягче, но обжигала горло.
Мы курили, поочередно делая по три затяжки. Я слышала много рассказов о том, что может случиться после курения конопли, и ожидала каких-то чудес. Но ничего не происходило. Я затягивалась и затягивалась, страшась ничего не почувствовать.
— Я буду раздеваться, — вдруг сказал Монгол и стал расстегивать ширинку. Расстегнув, он попытался сидя освободиться от брюк, но у него не получилось. Он решил встать, но его не держали ноги.
— Не могу подмутиться, — сказал он и попробовал еще раз, держась за мое плечо. Кое-как встал, но тут же пошатнулся и одной ногой вступил в углубление шурфа. Его нога увязла в траве, как в болоте.
— Измена! — крикнул он. — Это измена!
Вторая нога тоже стала погружаться в гущу травы, Монгол оказался по колено в земле. Он осматривал себя с недоумением, руками вырывая клочья травы из-под себя.
— Аня, — сказал он, — дай мне руку!
Я сидела и, не двигаясь с места, смотрела на него.
— Дай руку, дура!
Его все затягивало и затягивало. Когда увяз по самую грудь, он, как ребенок, протянул ко мне две руки. Его глаза стали чистыми и испуганными, как у того мальчика, который принес маме букет сон-травы.
— Аня, — повторил он спокойно, — это измена…
Вскоре шурф поглотил Монгола, и я представила, как летит он вниз, по сырому вертикальному коридору, расправляя руки, подобно птице, как машет ими медленно и печально, планируя над темной бездной, как неторопливо приближается ко дну.
Я представила Шубина, сидящего на троне. Вот, он, величественный царь сырой земли, встречает новобранца, поднимается ему навстречу, обнимает за плечи, и уже текут из широких глаз Монгола слезы радости и любви. Ведь отныне никто и никогда не посмеет бить его головой о батарею.
И вдруг мне стало радостно. Как же хорошо и радостно мне стало. Я засмеялась. Смех ударился о дерево, упал и поскакал по лесу, как заяц. Я еще засмеялась, и следующий звон поскакал ему во след. Потом еще и еще. Я хохотала, и все мои радости скакали по лесу, как зверьки по темному залу.
Далеко в небе всполохнула зарница. Я встала и пошла домой. Кусты касались ветвями моего платья и тихо шептали о чем-то летнем. Шорох усилился. Я подняла голову и увидела стаю летучих мышей, они кружили надо мной, пытаясь сесть на волосы. В детстве я слышала множество историй о том, как летучая мышь впивалась намертво в кожу головы. Я пошла быстрее, потом побежала. Черная туча преследовала меня. Чтобы уберечь свои волосы от мышей, я попыталась задрать подол платья и натянуть его на голову. Ничего не получилось. Я побежала еще быстрее.
И вот тогда, именно в этот момент, я поняла, что жизнь конечна. Не то чтобы я не думала и не знала об этом раньше. Думала и знала, но это знание всегда плавало где-то на поверхности, как сухой безжизненный лист, теперь же оно превратилось в металлическую ось и пронзило меня, как кол во время византийской казни. Жизнь конечна. Она оборвется. Однажды меня не станет. Останутся летние травы, запах чабреца, заросли терновника над выемкой шурфа, а меня здесь не будет, я исчезну, все закончится. Мыши летели за мной, как темная фата, а я неслась по лесу, охваченная ужасом бытия.
Мимо меня проносились застывшие деревья, изогнутые кусты, тихие травы и камни, разбросанные вдоль дороги. Я споткнулась об один из них и упала лицом в пыль. Подняв глаза, увидела перед собой огромный раскидистый лопух. Сорвав самый большой лист, я стала мастерить головной убор в виде конуса, скрепляя расходящиеся полы длинными стеблями вьюнка. Надев на голову это величественное сооружение, я поднялась и пошла смелее.
— Аня, что с тобой?
Мать не спала. Когда я ворвалась в квартиру, она стояла в ночной сорочке в дверном проеме и растерянно смотрела на меня.
— Что? — не поняла я.
— Что это?!
— Где? — снова не поняла я.
— На голове у тебя что?!
— Это мыши…
— Какие мыши, что с тобой? Ты опять напилась?
— Нет…
— Господи! Что с твоими глазами?
— Мама, они гнались за мной…
— Кто?
— Мыши…
— Ты с ума сошла? Что случилось?
Я оглянулась, внимательно изучила стены и потолок. Мышей нигде не было.
— Аня!
— Мам, я пойду спать, мне завтра на работу.
Я сбросила босоножки и пошла в спальню. Мать шла за мной, кричала, плакала и требовала объяснений. Я пообещала, что завтра все расскажу, рухнула в постель и укрылась с головой. На случай, если мыши вернутся, я положила под подушку скрученный жухлый лопух — остроконечную шляпку Филифьонки.
Разбудил меня звук разрывающегося целлофана, словно кто-то прорывался из вакуумного пакета. Открыв глаза, я осмотрела комнату, залитую луной, и заметила едва уловимое шевеление на стене напротив. Прорывая обои, из стены показались несколько черных червей. Они шевелились, продвигаясь и высвобождая свои длинные тела из-под слоя штукатурки. Вскоре их стало больше, они соединились в два букета по пять штук и стали походить на кисти рук, выросшие из стены и ощупывающие пространство. На этом движение не закончилось, они вытягивались и вытягивались, и вот уже из стены росли две черные руки, то сгибаясь, то разгибаясь в локтях.
Не успела я опомниться, как вдруг стена вокруг этих рук вскрылась, будто консервная банка, и в комнату с тихим свистом въехал Шубин на своем деревянном кресле вместе с тускло мерцающим торшером. Он остановился в центре ковра и замер, как египетский сфинкс. Стена всколыхнулась и с тихим шелестом затянулась, как масляная пленка.
Шубин сидел и смотрел на меня, а я, приподнявшись на локте, — на него. Прошла минута, другая, третья, пять, десять минут, а мы все смотрели и смотрели, гипнотизируя друг друга взглядами. Потом он протянул руку к выключателю и дернул за металлическую гайку. Свет потух, и Шубин растворился в воздухе, словно его и не было.
Зачем он ко мне явился? У него что, мало дел там внизу, на глубине девятисот метров? Я уже отправила ему трех прекрасных грешников: Евдошина, Хилобка и Монгола. Прошли они уже санацию, побывали в капсуле? Теперь я должна Шубину только одного, последнего человека, и я свободна.
Проснувшись утром, я первым делом осмотрела стену. На ней не оказалось никаких следов ночного визита, и трудно было понять, являлся ли Шубин собственной персоной или же он мне просто приснился. Но как бы там ни было, мой день начался с уверенности, что сегодня произойдет нечто особенное, чрезвычайное.
16
В босоножках-лодочках на каблуках, в короткой юбке, в кофточке «черная пантера», с прической а ля Мерлин Монро я шла по шахтному двору к крыльцу комбината. Недалеко от входа в баню стояли три шахтера. Они посмотрели в мою сторону. Один из них восторженно присвистнул. Я гордо отвела взгляд и полетела вверх по ступенькам. И тут в дверях появился он.
— Привет, красавица, — улыбнулся Тетекин.
У меня внутри вспыхнула люстра.
— Здравствуйте, Владимир Андреевич.
— Почему не заходишь?
Люстра обожгла меня своим невозможным светом.
— Не звали…
— Я вчера на совещании был…
Из дверей комбината показалась голова главного инженера:
— А, вот ты где! — крикнул он, увидев Тетекина, — а я тебя ищу, зайди ко мне!
Тетекин пожал плечами и ушел за инженером.
Меня ожидала еще одна встреча — в нашем отделе перед начальницей сидела Ирина Холобок. Лицо ее было бледным, осунувшимся, глаза припухли от бессонницы и слез. Рядом с ней стояла хрупкая девочка лет семи в кружевном сарафане. Она была копией отца — те же маленькие хлопающие глазки с загнутыми вверх ресницами, изящный, вздернутый носик и острый подбородок.
Ирина принесла в расчетный отдел больничный лист и задержалась, чтобы поделиться своими горестями. Спасатели несколько раз прочесали ставок, но тела так и нашли, милиция разводит руками, экстрасенс не может настроиться на нужную волну и постоянно требует денег. У нее из глаз полились слезы. Она достала платок и, приложив к лицу, вышла из кабинета. Девочка, испуганно глядя по сторонам, пошла вслед за матерью.
Горячий свет, который зажегся при встрече с Тетекиным, сжался в напряженную точку и исчез. Внутри стало темно и холодно, как в подвале. Мне захотелось вскочить с места, побежать вслед за Ириной, схватить ее за руку, прижать к себе, погладить по волосом и пообещать, что однажды Павел Иванович вернется! Вернется, честное слово, и вы заживете новой жизнью, потому что это будет другой человек, чистый, обновленный, благородный, и все у вас будет хорошо, честное слово, только не плачьте, пожалуйста, и немного подождите, время еще не пришло…
Зазвонил телефон. Начальница взяла трубку и взглянула на меня.
— Хорошо, сейчас пришлю, — ответила она кому-то, и в трубке послышались короткие гудки.
— Возьми папку с банковскими платежками и дуй к Тетекину, там у них какая-то сумма на счет вернулась, нужно разобраться, — сказала она мне.
То ли мои женщины заметили, как у меня задрожали руки, то ли не поверили в миф о затерявшейся сумме, но на их лицах играла ирония. Я схватила папку и выскочила из отдела.
Я прошла мимо соседних кабинетов и свернула в переход. Стены коридора, который соединял здание экономической службы с главным корпусом, состояли из ряда состыкованных окон.
В мае, перед летним сезоном, мать отнесла мои босоножки-лодочки в ремонт. Она пожалела денег на полиуретановые набойки, и сапожник поставил металлические, теперь мои каблуки стучали как лошадиные подковы.
Цок-цок, цок-цок, цок-цок. Каждый шаг отзывался металлическим лязгом и уносился вместе с эхом в глубину комбината. Многочисленные окна перехода светились от солнечной радости, а я несла папку с платежными ведомостями заместителю директора шахты по производству Владимиру Андреевичу Тетекину. На моем лице замерла маска профессиональной непосредственности. Да, я иду к начальнику разбираться, что за странная сумма вернулась на расчетный счет предприятия. Что здесь такого? Это всего лишь рабочий момент. И счастье не кипит у меня груди, и глаза не светятся от радости, и сердце не стучит, как заводное. Не стучит мое сердце. Не стучит. Это всего лишь металлические набойки бьются о пол коридора — цок-цок, цок-цок, цок-цок.
Возле кабинета я поправила прическу и постучала. Услышала «войдите» и открыла дверь. Увидев меня, Владимир Андреевич встал из-за стола и направился к двери. Я подумала, что он собирается уйти, но он выглянул в коридор, осмотрелся, вернулся, закрыл дверь, два раза провернул ключ в замке и нахлынул на меня, как волна.
В детстве родители возили меня на Азовские курорты. Мы отдыхали на пляжах, где море было мелкое, самое безопасное для детей. Заходишь в воду и идешь, идешь, идешь, кажется, зашел за край, а воды все еще по грудь. Идешь дальше, но вместо того, чтобы уходить вглубь, песчаное дно начинает подниматься, и ты вдруг оказываешься на широкой отмели, где вода едва достает до колен. И вот здесь, если море гонит волну, начинается самый настоящий конец света.
Волны встают на дыбы, как молодые жеребцы, солнце, просвечивая сквозь их белоснежные гривы, отливает перламутром, бирюзовая вода торжествует и бурлит, как кипящая лава. Здесь, на отмели, собираются гурьбой все детишки пляжа и с визгом бросаются в озверевшие волны.
Теперь я испытала похожие ощущения. Его теплые руки завертели, опоясали меня, закружили по кабинету, и начался конец света.
Он: Как ты пахнешь, боже, как ты пахнешь…
Я: Документы рассыпались…
Он: Ты сводишь меня с ума…
Я: Владимир Андреевич…
Он: Нежная такая…
Я: Владимир Андреевич…
Он: Какой я тебе Владимир Андреевич….
Я: Что вы делаете?
Он: Не бойся…
Я: Куда вы…
Он: Это комната отдыха…
Я: Что вы делаете?
Он: Иди ко мне.
Я: Нет.
Он: Почему?
Я: Я здесь не могу…
Он: А где? Скажи, где можешь?
Я: Не знаю…Но не здесь… Что вы делаете?
Он: Я хочу тебя…
Я: Не здесь…
Он: А где?
Я: Не сейчас…
Он: Когда? Скажи, где и когда?
Пока длился этот диалог, комната кружилась вокруг меня, как птица: крылья — столы, туловище — диван, хвост — порыжевший стул. Я слышала, что и у заместителя директора по производству, и у директора, и у главного инженера есть комнаты отдыха, но ни разу в них не бывала. Сейчас, после головокружительного волнения, я рассматривала ее скудную обстановку. Владимир Александрович сидел рядом со мной на диване и копался в кармане брюк.
Небольшой локон, спадающий на лоб, прямой римский нос с чуть заметной горбинкой, вкусные губы, скула, словно вырезанная уверенной рукой, и задорные, смеющиеся глаза цвета спелой вишни.
Самое трогательное в Тетекине — это профиль. Мне хотелось обводить его простым карандашом, вырезать из бумаги, касаться подушечками пальцев, пробовать на вкус. Мне казалось, что, глядя на него, я плавлюсь, как зажженный целлофан. В мир явлено миллионы профилей, но почему, когда я смотрю именно на этот, во мне меняется химический состав. Кто нарезал этот контур, почему он как единственно возможный вариант вскрывает во мне всю затаенную нежность.
— Вот! — сказал он, протягивая мне ключ.
Что это? — спросила я.
— Ключ.
— Вижу, что ключ.
— Это ключ от квартиры, где мы будем лежать!
Я нахмурилась.
— Извини, дурацкая шутка, — сказал Владимир Андреевич и обнял меня за плечи.
— Мне не нравятся такие шутки…
— Ну, я же извинился… — сказал он, улыбнувшись, и продолжил, — а ключ этот от бывшей квартиры моих родителей, они дом построили в городе, а квартира стоит, никак продать не можем. Что-то не так?
В этот момент я почувствовала слабый импульс, словно кто-то кольнул меня в темя наэлектризованной иголкой. Нет сомнений, это Шубин подслушивает наш разговор своими всемогущими ушами и ждет, что я сейчас начну нести Тетекину свой дежурный романтический бред, что, мол, квартира, это, конечно хорошо, но не лучше ли нам прогуляться на свежем воздухе, пройтись нехожеными лесными тропками к бархатной поляне, окруженной зачарованными кустами, и там я отправлю вас в увлекательное путешествие в глубины родной земли, и мы с вами никогда больше не увидимся… Нет, Шубин, не дождешься, Тетекин мой… Мой! Слышишь, Шубин, я тебе его не отдам!
— Да, нет… В смысле, да… В смысле — нет, все так! — я смущенно рассмеялась.
— Я тебе напишу адрес, квартира находится в Александровке, это недалеко. Была там когда-нибудь?
— Конечно, у меня там папа живет…
Владимир Андреевич встал, заправил выбившуюся рубашку и пошел к столу. Из верхнего кармана достал ручку и небольшой листок для записей, сел за стол, склонился над запиской.
— Вот, — сказал он, протягивая мне листок с завернутым в него ключом, — здесь все написано. Откроешь дверь и жди меня, я после восьми подъеду… Ты сможешь остаться на ночь?
Я смущенно пожала плечами.
— Что ты пьешь? — спросил Владимир Андреевич.
Я снова пожала плечами:
— Вино, шампанское… не знаю… лишь бы не водку.
— И шоколад?
— Нет, фрукты.
В кабинете на столе зазвонил телефон.
— Это внутренний, по нему только директор звонит, все, я ушел в работу, до встречи вечером…
Он снова обнял меня, поцеловал в губы и помчался утихомиривать телефон. Я собрала разбросанные документы и тихо, на цыпочках, чтобы не стучали каблуки, вышла из кабинета. Пока шла в свой отдел, читала записку, написанную затейливым почерком с завитушками: «Улица Брайляна, дом 18, кВ. 7! 20.00!» Почему-то в сокращенном слове «кв» большая буква «в», и эти милые восклицательные знаки, похожие на распрямляющиеся зигзаги.
— А-ха-ха! Еще одна праздношатающаяся! — этими словами встретила меня Аллочка.
— А ну-ка пиши объяснительную, где была! И-хи-хи, — подхватила Галина Николаевна.
— И на стол директору! — грозно завершила Марья Семеновна.
Я только вынырнула из сладкого сиропа, в который погрузил меня мой возлюбленный, и слушала бред, который несли мои женщины, пытаясь понять, не узнали ли они, случайно, что только что произошло между мной и Тетекиным.
— Почему это я праздношатающаяся, — начала я осторожно, — я усердный работник расчетного отдела, который проводил профессиональное расследование, пытаясь выяснить причины…
— И-хи-хи, — заржала Галина Николаевна, — ну что, выяснила?
— Неизвестная сумма, которая пришла на корреспондентский счет — это плата населения за электроэнергию, а ее провели в банке, как за отгрузку, вот и началась катавасия, там уже разобрались… — ответ был у меня заготовлен заранее, я знала, что никто не будет перепроверять.
— А у нас тут директор с ума сошел, увидел Аллочку в рабочее время в аптеке и заставил писать объяснительную.
— Написала?— спросила я у Аллочки.
— Ага! Написала, что у меня критические дни и мне срочно понадобились прокладки…
— Чего это он на тебя взъелся? Ты же его любимицей была? «Алка! Дай за сиську подержаться!» — скопировала я интонацию директора.
— Вот и взъелся, что не дала, — заключила Галина Николаевна.
Весь рабочий день я провела в сладкой дреме, мои мысли были далеки от бухгалтерских проводок, я витала в квартире номер семь по улице Брайляна. Представляла, как все будет, несколько раз ныряла рукой в сумочку, проверяла, на месте ли ключ и записка, не привиделось ли мне все это.
После работы помчалась домой приводить себя в порядок. Принять душ — раз. Новое, кружевное белье — два. Новая укладка, новый макияж — три. Платье мое коктейльное с летящим шарфиком— три. Лодочки-каблучки — четыре. Да ноготок подкрасить, на котором лакированный уголок стерся, да прижать непослушный локон и лаком фыркнуть, чтобы лежал красиво, да за ушами подушить любимой «Магнолией». Я чувствовала себя невестой, которую готовят к венчанию, все это время в голове играла песня из той передачи о свадебных обрядах на Руси, которую мама смотрела на прошлой неделе:
В лунном сиянье снег серебрится,
Вдоль по дороге троечка мчится.
Динь-динь-динь, динь-динь-динь —
Колокольчик звенит,
Этот звон, этот звон
О любви говорит.
Я летела по поселку к остановке, ожидая встретить мать, она как раз в это время должна была возвращаться с работы. У меня для нее уже была заготовлена маленькая ложь, я собиралась сказать ей, что меня пригласила на день рождения подруга Катя, и я, может быть, даже останусь у нее ночевать, если веселье затянется допоздна. Такая знакомая действительно существовала, я даже маме несколько раз о ней рассказывала, но мы были не так близки, чтобы приглашать друг друга на праздники, единственное, чего я боялась, чтобы мать не принялась меня уговаривать переночевать у отца, не стала звонить ему, давать указания, чтобы он проконтролировал меня.
Каблучки мои не стучали по асфальту, я, окрыленная, неслась над землей. С детских лет начало июня было любимой порой. В конце мая, после линейки, мы сдавали старые учебники и свысока смотрели на малолеток, которые тут же их раскладывали по сумкам. Родители мыли парты, снимали шторы, убирали цветы с подоконников, повсюду стоял запах краски. В начале июня у нас была отработка, мы пололи грядки на школьном участке. Эта работа не была утомительной, помахав тяпками, мы прерывались на перекус. Пили воду из пластиковых бутылок, жевали вареные яйца и бутерброды, угощали подруг и самых симпатичных мальчиков карамельками, хвастались друг перед другом первым, красноватым загаром, который молниеносно прилипал к рукам. Анекдоты, шуточки, приколы — воздух был залит солнцем и радостью, а впереди — бескрайнее лето. Прямо, как сейчас. Только вот с тяпкой на прополку я снова не пошла, мать будет пилить…
Вскоре я увидела ее. Она приближалась с большой сумкой, полной продуктов — после работы зашла в магазин. Она шла быстро, широким, размашистым шагом, резко выбрасывая в сторону свободную руку. Так она ходила, если куда-то опаздывала. Увидев меня, остановилась, чтобы отдышаться и поставила у ног тяжелую сумку.
— Твоего отца в шахте привалило…
У меня внутри словно взорвался метан. Ребра задрожали, затрясся рот.
— Жив?!
— Вроде, жив, говорят, по голове стукнуло, серьезное сотрясение.
— Он в больнице?
— Не знаю, позвони им.
— Я сейчас же к ним поеду!
Я направилась к остановке, но пройдя совсем немного, вернулась, взяла у матери сумку и пошла к дому.
— Ты куда? — спросила мама.
— Тяжелая. Донесу.
Я летела на высоких скоростях, мать едва поспевала за мной. В подъезде я бросила сумку возле нашей двери и полетела вниз по ступенькам. Мать только поднималась:
— Ну что ты делаешь? Капуста вывалилась…
— Поднимешь свою капусту! Я к отцу!
— Ты останешься там ночевать?
Но я ей ничего не ответила, меня душили слезы.
Однажды мы с отцом ехали на машине, и внезапно забарахлил мотор. Мы остановились, вышли, отец открыл капот, погрузил руку во внутренность и сразу же отдернул, словно обжегся. Отец никогда не матерился при мне, а тут спокойно и твердо сказал «бля@!» — большой палец правой руки был распорот, из раны обильным ручьем текла кровь. Чтобы не испачкать машину, он отставил раненую руку, заглянул в салон и достал целой рукой из бардачка медицинский клей. Отец выправил разорванное мясо, слепил подушечку пальца, словно пластилин, и залил рубцы клеем. Пока он высыхал, отец оттер кровь, расползшуюся по руке, и пошел дальше ремонтировать машину. Вскоре мы завелись и поехали. И все. Ни слова о травмированной руке. Лишь изредка он поглядывал, не кровит ли заклеенное место.
Это, конечно, пустяк, ерунда, но в этой мелочи ярко проявилась одна из главных черт папиного характера — он никогда не говорил о своей боли. Мог, конечно, сказать «бля@!», но сразу заливал поврежденное место клеем, садился за руль и ехал дальше.
Я представляла, что увижу полуживого отца, с ног до головы обмотанного бинтами, пропитанными кровью. Эта жуткая картина стояла у меня в голове, пока я ехала в Александровку.
— Анечка приехала! — крикнула Эля, открыв дверь.
— Вот она и порежет картошку! — услышала я голос отца.
— Мы решили сделать окрошку, — сказала Эля, — а я страх как не люблю картошку резать, она к рукам противно липнет. Всегда папа резал, а сейчас ему вставать нельзя, вот мы и думаем, кто же нам картошку порежет?
Вообще-то мне полагалось не любить Элю, отец променял нас на нее, из-за нее распалась наша семья, но я не могла. Она была такой милой, дружелюбной, обаятельной. Эля умела и любила ухаживать за своим телом, и мы часто, закрывшись от папы в кухне, пили домашнее вино, обсуждая, какой ингредиент добавить в маску для бархатистости кожи, какой силуэт подчеркивает линию талии, какое упражнение делает пресс твердым. Я испытывала к ней искреннюю симпатию и скрывала от матери это чувство. Мне было неловко перед ней за свою предательскую дружбу.
— Эля, что с папой? — спросила я тихо.
— Бандитская пуля, — усмехнулась Эля, — заходи, он сам все расскажет.
Это папина любимая шутка. Какими бы сложными ни были рана, порез или ожог, на вопрос, что случилось, он всегда отвечал — «бандитская пуля».
Отец лежал на диване в спортивных штанах и байковой рубашке, обложенный подушками, книгами и журналами. Его шея была закована в белоснежный гипсовый воротник, похожий на жабо средневекового дофина. Он держал пульт от телевизора и, поглядывая на экран, переключал каналы.
— Эля, где газета с программой? По «Интеру» футбол должен быть… Или я что-то путаю…
— Па, что случилось?
Я подошла и села рядом с ним. Он улыбнулся, на щеке блеснула его фирменная ямочка:
— Эля же сказала, бандитская пуля.
— Я серьезно!
— Если серьезно, то ничего серьезного. Полежу три недельки на диване, телек посмотрю.
— Пообещай мне, что никогда больше не спустишься в шахту!
— Обещаю. Ближайшие три недели не спущусь.
— И после больничного не спустишься!
— Так окрошки хочется. Поможешь Эле картошку порезать?
У меня перехватило дыхание, я вскочила и побежала в туалет. Санузел у них совмещенный, и я некоторое время сидела на крышке унитаза, включив воду и пытаясь утихомирить слезы. Как мне объяснить отцу опасность этой ситуации? Даже если бы я рассказала ему правду, он только бы посмеялся надо мной.
Рядом с ванной стояла стиральная машина, сверху, на крышке, лежало изогнутое, как ушная раковина, полотенце. Я схватила это махровое ухо и стала шептать в него: «Шубин, я знаю, ты здесь, и ты слышишь меня. Прошу, оставь меня в покое, Шубин. Отпусти меня. Я столкну в шурф любую красивую девушку поселка, какую ты только пожелаешь. Самую красивую. Ты поговоришь с ней, и она приведет тебе мужчин. Сто мужчин. Тысячу мужчин. А я больше не могу.
Вот Надя, например. Мы дружили с ней в школе, сидели за одной партой. Она хорошенькая! Говорят, мы были с ней похожи — сладкие девочки, отличницы — мальчики жужжали вокруг нас, как пчелы. В десятом классе Надя стала встречаться с парнем по имени Славик. Он был такой невзрачный, со сморщенным носом, как будто ему постоянно плохо пахнет. После школы Надя забеременела, и Славик на ней женился. У них родилась девочка. После декретного отпуска Надя устроилась в табельную. Однажды Славик застал Надю с кем-то из горных мастеров. Он избил ее. Они развелись. Надя красивая, она будет водить тебе отборных начальников, Шубин, оставь меня в покое».
Я всхлипывала, сморкалась и шептала в ухо Шубина: «Есть у меня еще одна одноклассница, Лена. В школе она умела хорошо считать. По математике у нее были одни пятерки. Была она нескладным подростком — худое тело и пухлое лицо с двойным подбородком. Но после школы она модно подстриглась и осветлила волосы. Сейчас она выглядит хорошо. Лена поступила в институт и выучилась на менеджера. Потом стала работать на химзаводе и делать постельную карьеру. Вскоре один из коммерческих директоров ушел из семьи и женился на Лене. Потом она стала возглавлять дочернюю фирму и приезжала к родителям на иномарке и в норковой шубе. Но недавно она развелась со своим химическим мужем и часто бывает на поселке. Шубин, хочешь, я приведу ее к тебе?»
Я высморкалась и продолжила: «А если тебе не нравится Лена, я приведу к тебе Свету. Света — это звезда! Она похожа на певицу Мадонну. Просто копия. Ты же знаешь певицу Мадонну? Только Света — стовосьмидесятисантиметровая Мадонна. Мадонна в квадрате.
Недавно она рассталась с югославом по имени Чедо. Он приехал в Шахтерск по контракту. Монтировал иностранное оборудование на заводе. Он катался на своей машине по окрестностям и увидел на остановке роскошную Свету. Он остановился, она села в машину, у них начался роман.
Но вскоре у Светы появилась соперница Наташа по кличке Башня. Ее так прозвали за худобу и высокий рост. Она тоже осветляла волосы, обводила глаза черным карандашом и красила ресницы в три слоя. Однажды Чедо, возвращаясь от Светы, увидел на остановке красавицу Наташу. У них тоже начался роман.
Света узнала об этом, и они с Наташей подрались. Света победила, и Чедо остался с ней. Но однажды Чедо исчез. Наверное, закончился контракт. Не знаю, зачем я тебе все это рассказываю?! Хочешь, я приведу к тебе Свету? или Башню? Нет, лучше Свету, она сильнее…»
Раздался стук. Эля звала меня взволнованным голосом. Я вышла, обняла ее и попросила извинения, что не смогу порезать картошку. Она увидела мое заплаканное лицо. Я не стала ей ничего объяснять, просто тихо ушла.
Оказавшись на улице, я побежала в переулок, затем свернула на улицу Брайляна. На углу стоял хлебный магазин. Я подошла к витрине и увидела свое отражение. Оно было некрасивым. Мой старательный макияж смыли слезы, глаза опухли, прическа сбилась. Как я могу в таком виде явиться к любимому? Как я буду ласкать его тело? Как буду прикасаться к соскам, если мои ледяные пальцы дрожат от страха? Как буду вдыхать запах его ключиц, если мой нос похож на красную сливу? Как я буду губами прокладывать путь от солнечного сплетения к пупку, если мой рот сжат и перекошен от беспомощности? Как я стану его женщиной с таким лицом?
Часы показывали семь пятнадцать, до свидания оставалось сорок пять минут. Я достала записку с адресом и ручку. Восемнадцатый дом оказался в двух шагах от магазина. Я вошла в первый подъезд, и, перевернув клочок бумаги, написала: «Сегодня ничего не получится. Извини».
17
Марья Семеновна сидела, обмахиваясь зарплатой ведомостью, как веером. Она всегда так делала после сверки с рабочим, наевшимся чеснока.
— Тамара Михайловна пожаловали, — сказала она, когда я уселась на свое рабочее место, — Аллочка и Галина Николаевна понесли ей ведомости за три месяца.
— Угу, — ответила я и достала калькулятор.
— Заболела ты, что ли? — спросила Марья Семеновна.
— Нет. Не спала всю ночь. Папу на шахте травмировало.
— Да ты что! Сильно?
— Могло быть хуже. Сотрясение мозга. И трещина в черепе. Три недели будет в гипсовом ошейнике лежать.
Я замолчала, а Марья Семеновна больше ни о чем не спрашивала, только громко вздохнула несколько раз. Я взяла стопку больничных листов, накопившихся за несколько дней, и принялась высчитывать средний и умножать на сумму дней. Эта алгебра немного успокаивала меня после ночи хаоса и страхов. Зазвонил телефон.
— Мама звонит, — сказала Марья Семеновна, протягивая трубку.
— Вася заходил только что, участковый, — взволнованно начала мать, — спрашивал, где ты была в пятницу вечером. Аня, что случилось?
— А я знаю? — я пыталась сделать голос как можно более равнодушным, но чувствовала, как внутри заколотилось.
— Он просил, чтобы ты после работы зашла в участок, он хочет с тобой поговорить.
— Хорошо, зайду.
Положив трубку, я почувствовала, как мне на плечи лег холодный гриф штанги. Тяжелой походкой я пошла на свое место, но не успела сесть, как открылась дверь и в проеме показалась Зоя. Она, ничего не говоря, жестом поманила меня из кабинета. Я вышла. Зоя отвела меня к окну и зашептала:
— Тебя блатные разыскивали вчера вечером. Просили зайти к тебе домой, мама сказала, что ты у папы в Александровке. Это из-за Монгола. Ты знаешь, что он пропал? Именно в тот вечер, когда тебя провожал?
— Он меня провел и ушел! Я здесь при чем?
— Не кричи. Это ты им будешь доказывать. Мне пох на этого Монгола. Я просто предупредить тебя хотела… Сегодня к концу рабочего дня к комбинату подъедет Волошка с Трояном, для разговора, будут разборки чинить.
— Да, извини. Спасибо тебе.
Зоя добавила вес, штанга на моих плечах потяжелела, не хватало сейчас еще экстрасенса со своими усами. А вдруг он, наконец, поймал нужною волну и уже все видит своим метафизическим зрением. Мне стало нехорошо.
Я вернулась в кабинет. Там уже хихикали Аллочка и Галина Николаевна, они только что вернулись от ревизора.
— Иди, отнеси своей свекрови подшивки, — Галина Николаевна вынула из стола три пачки ведомостей, — посмотришь, в каком она костюме сегодня, французский, говорит. Не слушаешь ты нас, взяла бы в оборот Кирюшу, ходила бы сейчас во французских нарядах.
— В каком она кабинете? — спросила я.
— В архиве.
Я взяла документы и направилась в архив. Мне казалось, что из-за тяжести, которая на меня навалилась, я стала меньше ростом. И хотя на мне были босоножки с каблуками, я чувствовала себя карлицей.
— Что случилось?
Я подняла глаза и увидела Тетекина. Он оглядывался, нет ли кого поблизости. Коридор был пуст.
— Извини. Я не смогла. Вчера в шахте отца травмировало, я была у него. У меня твой ключ, я занесу, — сказала я.
— А я смотрю, ты какая-то расстроенная. Хорошо, заходи.
Тамары Михайловны в архиве не оказалось, архивариус сказала, что она пошла к нам за какими-то недостающими ведомостями.
— Так вот же. Я принесла. Странно, как мы с ней разминулись? — удивилась я.
— Может, она в туалет зашла? Или к плановикам, она к ним собиралась вроде.
Когда я вернулась, Тамара Михайловна уже сидела на стуле перед Галиной Николаевной.
— Здравствуйте, Тамара Михайловна. Я документы в архиве оставила…
— Анечка, Марья Семеновна сказала, что твоего папу травмировало вчера, сочувствую, очень-очень сочувствую. Ты, прям, осунулась, под глазами синяки…
— Спасибо, Тамара Михайловна. Я не спала всю ночь, в зеркало страшно смотреть…
— И все равно красавица, каждый раз смотрю и радуюсь.
— Тамара Михайловна, посмотрите, какая невеста хорошая, мы их с Кирюшей женим, женим и все никак, — сказала Галина Николаевна.
Тамара Михайловна рассмеялась:
— Кирилл мой застенчив ужасно. Даже не знаю, как у него жизнь сложится…
— Ну, смотрите, а то опоздаете, на нее уже Тетекин глаз положил. То одну бумажку просит принести, то другую.
— Какой еще глаз? Галина Николаевна, что вы придумываете! Ну, были проблемы с банковскими проводками, вот мы и разбирались! — возмутилась я.
— А Тетекин скоро уйдет от вас. Не слышали? — спросила Тамара Михайловна.
— Нет, — удивилась Галина Николаевна, — а куда?
— В Мариуполь переезжает. Женится он скоро. У него там девушка. Они года два встречались, он к ней ездил постоянно, теперь вот решили оформить отношения. Это нам его дядя сказал.
— Так пусть сюда ее забирает! У него же здесь должность приличная.
— Папа невесты — заместитель директора металлургического комбината, ему там уже теплое местечко готовят. То ли финансовым директором он будет, то ли главным экономистом, точно не знаю…
Подо мной открылась черная дыра. Я, как канатная плясунья, замерла над этой ужасающей пустотой. Чтобы не упасть, я вжалась в стул и почувствовала подступающую к горлу тошноту. Внутри меня затикала мина с часовым механизмом. Шестьдесят, пятьдесят девять, пятьдесят восемь, пятьдесят семь... Женщины продолжали обсуждать будущую женитьбу Тетекина, но я их не слушала. Не хотела слушать. Я, как и во время визита экстрасенса, принялась орать советский гимн внутри головы: «Союз! Нерушимый! Республик! Свободных! Сплотила! Навеки! Великая! Русь!» До меня долетали фрагменты фраз и охов — «я слышала, она очень хорошенькая, Катей зовут, так дядя его говорил… да моложе его на пару лет...» Сорок, тридцать девять, тридцать восемь, тридцать семь… «Славься! Отечество! Наше! Свободное! Дружбы! Народов! Надежный! Оплот!» «Там уже и квартира трехкомнатная ремонтируется, и машина в гараже стоит… с мебелью, с мебелью квартира, а машина — иномарка, мерседес, вроде…» Двадцать, девятнадцать, восемнадцать, семнадцать… «Сквозь грозы! Сияло! Нам солнце! Свободы! И Ленин! Великий! Нам путь! Озарил!» «Кто его знает, может и беременная… Ей уже под тридцать, пора ребеночка рожать…» Шесть, пять, четыре, три, два, один.
Я сорвалась с места и вылетела из кабинета. Я неслась по коридорам, как комета, задыхаясь от собственного огня.
— А я тебя ждал… — сказал Тетекин, когда я ворвалась в его кабинет.
Я, не говоря ни слова, провернула ключ, как всегда, торчащий в двери, подошла и села перед ним на стол, расставив ноги. Он опешил.
— Круто, — сказал он.
— Ты же хотел?
— Хотел…
Я спрыгнула со стола и села к нему на руки. Он принялся меня ласкать, но когда его рука нырнула в трусики, я его остановила:
— Не здесь.
— Что ж ты меня мучаешь! То здесь, то не здесь…
— Пойдем сейчас со мной.
— Куда?
— В одно красивое место.
— У меня работа.
— Мы быстро.
— Что значит быстро? А ключ ты принесла?
— Зачем он тебе сейчас?
— А куда мы пойдем?
— Я же сказала, в одно красивое место. Либо сейчас, либо никогда, понял?
— Почему ты мне дерзишь?
— Извини, мне нехорошо…
— Что с тобой?
Я спрыгнула с его колен.
— Значит так. Сейчас я выйду из комбината и пройду за автобусную остановку. Ты выходи следом за мной, но держи дистанцию. Не упускай меня из вида, но и не догоняй. Просто иди за мной и все. Понял?
— Слушай, может позже? Я жду звонок из объединения…
— Либо сейчас, либо никогда, — сказала я и вышла из кабинета.
За шахтной остановкой была тропинка — самый короткий путь на поляну. Я ждала Тетекина несколько минут, думала, он передумал идти за мной, но вскоре он появился. Я, не оглядываясь, пошла по пустырю. Возле первых зарослей обернулась. Он шел за мной. Я немного подождала, чтобы он не потерял меня из вида, и двинулась дальше. Тетекин догонял меня, его светлая рубашка просматривалась сквозь кустарник. Как же я ненавидела его в тот момент! Если бы я могла превратиться в волчицу, я набросилась бы на него и разорвала горло. Ярость терзала меня, небо и земля перевернулись. Я пробиралась сквозь рухнувшие облака и чувствовала, как небо царапает меня своими грозовым воздухом.
Спустившись к ручью, я остановилась. Он подошел, вытирая лицо платком:
— Ну ты и бегаешь!
— У нас мало времени. Ты же говорил, тебе должны звонить из объединения…
— Я жалею, что пошел за тобой.
— Пошел же…
Когда мы добрались до места действия, я остановилась. Он приближался ко мне как-то неуверенно, боязливо. Как только он оказался рядом, я набросилась на него с кулаками. Махала руками и била по чем придется, приговаривая: «За Катю! За Мариуполь! За Катю! За Мариуполь!».
— Вот оно что, — сказал он и зашелся едким, сволочным смехом.
Потом схватил меня за талию, притянул к себе и стал целовать. Я дергалась, уворачивалась, пыталась оттолкнуть. Мне был противен его гадкий смех. Я вцепилась зубами в его нижнюю губу и почувствовала солоноватый вкус. Он вскрикнул и попытался меня оттолкнуть. Я, как взбесившаяся собака, рвала его плоть. Тогда он вскинул правую руку и выбросил кулак мне в висок. Потемнело в глазах. Я обмякла и сползла на траву. Пришла в себя, когда он срывал с меня белье и холодной рукой шарил по телу. Заметив, что я очнулась, заспешил, стал расстегивать свой ремень. Я попыталась освободиться, он навалился на меня всем весом. И тогда я собрала все силы и лбом боднула его в переносицу. Он вскрикнул и скатился с меня. Я вскочила. Он лежал на самом краю шурфа. Я налетела на него и столкнула в углубление. Бездна принимала его, чавкая и смакуя. Он погружался, с ужасом гладя вокруг себя.
В этот момент из меня хлынуло. Внезапная тошнота скрючила меня, я оказалась на четвереньках. Спазмы душили, и я выхаркивала на траву сгустки красноватой слизи — смесь своей слюны и его крови, которую успела высосать из разорванной губы. Казалось, что душа, сжавшись от ярости, желает вырваться из тела и остаться здесь, на краю обрыва, утонуть в лужице нашей смешанной боли.
Я села на траву, обхватила колени руками и зарыдала. Я выла, как волчица, кусая пальцы и запястья, мне хотелось, чтобы сердечная рана из грудной клетки переместилась на кожу и мясо. Минут тридцать я просидела на краю шурфа, глядя на него, как на морскую гладь, потом сорвала лопух, высморкалась и пошла домой.
Лес вокруг меня изменился, стал бумажным и низкорослым, верхушки деревьев едва достигали уровня груди. Я перестала быть человеком, превратилась в зверька из детского спектакля, пробирающегося сквозь игрушечный лес. Я бежала на месте, а бутафорские деревья и кусты пролетали мимо меня с целлофановым шелестом. Потом полетели маленькие одноэтажные дома, магазины и двухэтажки, чуть достигавшие колен. Очнулась я рядом со своим домом. Солнце заливало двор спокойным, сладковатым светом. Когда я вошла в подъезд, рука автоматически потянулась за ключом, и тут я вспомнила, что оставила сумочку на работе.
Я вышла и увидела паркующуюся под кленом черную машину, а на переднем сиденье, за рулем — Волошку. Рядом с ним сидел кто-то еще. Я подошла к машине, открыла дверь и плюхнулась на заднее сиденье. Второй оказался Трояном. Он повернулся ко мне, увидел мое лицо, скривился и полез в карман за платком.
— На, вытрись, вся морда грязная, — сказал он, протягивая белоснежный комок.
Я взяла платок, плюнула на него и размазала по лицу подсохшую кровь.
Волошка и Троян переглядывались и что-то друг другу пытались сказать взглядами.
— Что это у тебя с лицом? — спросил Волошка.
— Кровь, — ответила я.
Волошка взорвался своим фирменным, скачущим смехом.
— Съела кого-то, что ли? — спросил Троян.
— Монгола, — ответила я.
— Чего? — хрюкая от смеха, спросил Волошка.
— Монгола убила и съела, — сказала я, — поэтому вся в крови. Вы же это приехали выяснять.
— Девочка, иди-ка ты домой, — сказал Троян.
— Не пойду, — ответила я, — вы приехали разборки чинить, вот и чините, где ваш утюги?
— Какие утюги? — удивился Троян.
— Гладить чем меня будете? А иголки, чтобы под ногти загонять, взяли с собой? Нагайка? Испанский сапог? Где все это?
— Пошла на хрен отсюда, — спокойно сказал Троян.
— Не пойду, — ответила я.
— Коля, — выкинь ее из машины и поехали.
— Как поехали? — не унималась я, — А как же независимое расследование, по факту исчезновения Монгола?
Волошка вышел, открыл заднюю дверь и стал тянуть меня за руку. Я сопротивлялась, упираясь коленями в переднее сиденье. Волошка сопел и матерился, но я плотно, как винная пробка, сидела внутри. Ему на помощь пришел Троян — он открыл противоположную дверь и стал выталкивать меня из машины. Они удалили меня из уютного нутра и бросили на землю, лицом в пыль. Машина уехала, а я отползла в траву, перевернулась, заложила руки под голову и стала смотреть на небо.
Синее, синее, синее, синее небо.
Я услышала шаги — из-за угла вынырнул Вася-участковый и пошел к моему подъезду.
На нем была форменная рубашка с коротким рукавом и фуражка. Меня он не заметил, я тихо лежала в густой траве, а он не смотрел по сторонам. Когда он скрылся в подъезде, я вскочила и побежала за дом — там, в палисаднике, росло несколько густых кустов сирени, в детстве мы вооружались брызгалками с водой, прятались в зеленую гущу и вели артобстрел тонкими струями по ногам прохожих.
Отсидевшись некоторое время в кустах, я вышла из укрытия и побрела в сторону леса. Когда я оказалась рядом с домом Богдана, я заметила, что на поляне, на том самом месте, где мы всегда проводили пикники, топчется небольшая кучка людей. Меня кольнуло нехорошее предчувствие, я остановилась. Прятаться было негде, с одной стороны пустырь, с другой — забор. Я пошла к калитке вдоль частокола, подергала за ручку, она оказалась закрытой изнутри. Дальше, у самой широкой щели увидела фрагмент полоумного лица. Я подошла к нему вплотную и прошептала: «Привет, Богдан».
Он ничего не ответил, только заулыбался своей дикой, слюнявой улыбкой.
— Хочешь, я тебе писю покажу? — спросила я.
Он замер и посмотрел на меня с интересном.
— Открой, слышишь?
Богдан сорвался с места, побежал к калитке и громыхнул железной задвижкой. Я нырнула во двор и задвинула щеколду. Щель в заборе давала хороший обзор, я заняла наблюдательную позицию. Вскоре кучка людей с поляны двинулась в нашу сторону, и я стала различать участников шествия. Впереди, выставив перед собой изогнутые проволоки, шел экстрасенс. По правую руку от него — Ирина Хилобок, по левую — старшая банщица, сзади семенили еще несколько человек.
Я отпрянула от щели и присела переждать, пока эта компания пройдет мимо и исчезнет из поля зрения. Богдан, все это время стоявший в стороне, подошел ко мне, схватил за руку и потянул в сторону дома. Я сопротивлялась, а он возмущенно крикнул что-то бессвязное.
— Тише, идиот, — прошипела я, но Богдан снова дернул меня за руку. Чтобы он не шумел, я перестала сопротивляться. Мы оказались в коридоре, выкрашенном выцветшей, потрескавшейся голубой краской. Несколько дверных проемов были занавешены старыми грязными шторами. Богдан увлек меня в один из них. Мы оказались в душной, маленькой спальне. У окна, занавешенного серой гардиной, стоял стол, заваленный мусором — фантики от конфет, засохшие огрызки, хлебные крошки, засахаренные лужицы, усыпанные мелкой мошкарой. У стены стояла кровать с железными спинками — грязная простыня, подушка без наволочки, убогий клетчатый плед. Над кроватью висел старый гобелен с оленем на берегу реки. В углу деревянный стул, заваленный хламьем.
Богдан усадил меня на кровать, а сам сел на пол, его лицо оказалось рядом с моими коленями. Он мычал что-то бессвязное и гладил мои ноги, едва касаясь грязными, костлявыми пальцами.
В уголках его крупного рта пенилась слюна. Зрачки метались, как испуганные рыбки в глубоководных ущельях слипшихся век, сальные волосы торчали неровными пучками.
Я не могла оторвать от него глаз. Уродство так же притягательно, как красота. Красота — величина постоянная, нерушимое сочетание симметрии и золотого сечения, математическое проявление гармонии. А деленное на В равно В деленное на А минус В. Какая ошибка допущена природой при расчете формулы изготовления этого парня? Где произошел сбой? В какой точке? Предусмотрела ли природа пару для такого существа или он обречен все свои дни провести в ящике для бракованных изделий?
Всю жизнь девочки издевались над Богданом, заставляли проделывать разные унизительные действия, давали обещания показать свое сокровенное, женское и никогда не выполняли этих обещаний, и вот он сидел передо мной и гладил мои ноги, потому что сейчас осуществится его мечта — он увидит женскую плоть.
Богдан резким движением раздвинул мои колени. Юбка поползла вверх, перед его лицом явились светлые трусики. Он засмеялся и стал их ощупывать. Он водил по ткани вверх-вниз, облизывая влажные губы.
И тут я почувствовала, как внутри под его уродливыми пальцами зашевелилось желание, черное и гадкое, как змея. Эта тварь просыпалась, разворачивалась, окольцовывала меня, наполняла своим ядом. Я закрыла глаза и увидела как там, в темном низу, увеличивается она до размеров удава и душит меня своим сильным током.
Богдан водил и водил пальцами, а мне хотелось, чтобы он сдвинул трусики и прикоснулся к тому, что ни разу не видел. Стыда я не испытывала, будь на его месте какой-нибудь другой парень или даже Тетекин, во мне проснулись бы тысячи комплексов, но сейчас, рядом с этим несчастным дурачком я чувствовала себя абсолютно свободной.
Он сидел завороженный, наблюдая, как искажается мое лицо. Тело мое дрожало, мне хотелось втолкнуть Богдана в себя, как обезумевшей матери, увидевшей, какого урода она произвела на свет. Приближался конец, и когда это случилось, я застонала так громко, что Богдан отдернул руку и отскочил от меня. Эх дурачок, никто и никогда не доставлял мне такого наслаждения. Я встала, одернула юбку, подошла к Богдану и в знак благодарности поцеловала в слюнявые губы.
Когда я вышла за калитку, увидела, что по дороге со стороны поселка надвигается многолюдная толпа. Кого там только не было, и экстрасенс со своими металлическими усами, и Вася-участковый, и Хилобок Ирина, и заместитель начальника бурцеха Пал Геннадич, и Татьяна Мадамовна, и Галина Петровна, и Элеонора Владимировна Звягина, и ламповщица Катя Король. А заключала колонну плывущая медленно, как катафалк, машина Коли Волошки.
Другого пути у меня не было — я побежала к лесу. Толпа увидела меня и с гомоном ускорила шаг. Теперь я стала маленькой, совсем маленькой, как жук-пожарник. Я перебирала миниатюрными ножками, утопала в пыли, падала, вставала и снова бежала. На поляне, перед входом в лес, у меня порвался ремешок на босоножке. Я сняла обе и бросила в сторону своих преследователей, сначала одну, потом другую. Они рухнули и взорвались, как фугас, поднимая вокруг себя облако пыли. Я нырнула в лес, скатилась к ручью и уже через несколько минут летела к шурфу.
Оказавшись рядом с ним, я остановилась, сделала несколько шагов назад, разбежалась, как на уроке физкультуры, и совершила прыжок в длину, в самый центр выемки. Земля просела подо мной и поехала вниз, как лифт.
18
Я оказалась в зрительном зале, в первом ряду. Передо мной качались ярко-красные бархатные кулисы, откуда-то сверху лился голубоватый свет. Я сидела так, в ожидании представления минуту, две, три, четыре, пять, десять, пока не послышались нетерпеливые аплодисменты. Я оглянулась, но в зале было пусто, я была единственным зрителем.
Наконец кулисы разъехались. В самом центре сцены, на своем деревянном троне, положив руки на подлокотники, сидел Игнат Шубин. Одет он был в черный сюртук, белую рубашку и бабочку. Но на голову была надета все та же шахтерская каска.
Сцена была слабо освещена. Слева от Игната располагался кухонный гарнитур темно-синего цвета с серебристой фурнитурой и столешницами. Из-под навесных шкафов лился свет встроенных лампочек. Заднее пространство стены занимал широкий пятистворчатый шкаф-купе с зеркалами, такой же темно-синий, как кухонные шкафы. А справа, от потолка до пола, широкими фалдами свисала легкая, полупрозрачная серебристая штора, закрывающая вечернее окно, с обилием городских огней.
Шубин некоторое время молчал, потом поднял руку и произнес:
— Очень хочется окрошки, но я не люблю резать вареный картофель. Из-за крахмала он липнет к пальцам. Это неприятно.
Из пустоты снова послышались аплодисменты.
— Может быть, в зрительном зале найдутся желающие? Кто мне поможет порезать картошку?
Из пустоты послышались гэги. Меня подхватила какая-то невидимая сила, и я мигом оказалась на сцене.
— А вот и желающая нашлась! — крикнул Шубин. — Давайте поприветствуем!
Из пустоты грохнули аплодисменты.
Я подошла к плите. На ней, как четыре гриба, выросли сверкающие сталью кастрюли. Я открыла одну из них, оттуда повалил ледяной пар. Я достала картофелину и положила на разделочную доску. Картошка засверкала, заискрилась, скатилась со стола и, брызгая искрами, как петарда, поскакала по сцене.
Все это сопровождалось гэгами и аплодисментами.
— Прекрасно! Прекрасно! — закричал Шубин. — А теперь колбаска! Какая окрошка без колбаски?
Я открыла другую кастрюлю и достала оттуда длинный розовый шарик из латекса, похожий на докторскую колбасу. Мои руки, неожиданно для меня, стали ловкими и умелыми. Делая перегибы, скручивая и закрепляя, в два счета я сделала из шарика воздушную бабочку, которая, несколько секунд посидев на руке, взмахнула крыльями и улетела в зрительный зал, навстречу охам и ахам восхищения.
— Великолепно! — восхитился Шубин. — А теперь огурчики!
Я открыла крышку третьей кастрюли, и оттуда с грохотком стали выскакивать металлические огурцы, тоненькими голосками напевая: «Я сажаю алюминиевые огурцы, а-а, на брезентовом поле, я сажаю алюминиевые огурцы, а-а, на брезентовом поле». Огурцов становилось все больше, они, как хатифнатты, собрались в стаю и сверкающим ручьем потекли к краю сцены. Они хлынули в зал, как водопад, и лились до тех пор, пока голос из пустого зала не крикнул:
— Горшочек, не вари!
Огурцы тут же испарились, словно их не было.
Зал облегченно вздохнул.
— А теперь куриное яйцо! В студию!
Я открыла четвертую кастрюлю, и оттуда выпорхнула курица, с блестками в белоснежных перьях, будто ее нарядили к новогоднему празднику. Она кудахтала и металась по сцене в поисках насеста, ей нужно было снести яйцо. Шубин снял свою каску, перевернул и вытянул на руке перед собой. Курица взлетела, сделала несколько неловких взмахов, приземлилась в это шахтерское гнездо и тут же разразилась громким кудахтаньем. Шубин дунул на нее, и она исчезла. Он достал из каски золотое яйцо, снял фольгу и съел шоколадное лакомство, облизываясь и чавкая.
— А сейчас, пока наша домработница уберет мусор, на сцену приглашаются умирающие лебеди!
У меня в руках, откуда ни возьмись, появились веник и совок. Я принялась подметать куриные перья, фольгу и серпантин, высыпавшийся из искрящейся картофелины. Заиграла музыка — Адажио из балета «Лебединое озеро». На сцену выпорхнули четыре лебедя — Евдошин, Хилобок, Монгол и Тетекин. Одеты они были, как и положено белым лебедям, в белоснежные пачки, пуанты и пуховые веночки. Они, взявшись за руки, проплыли по сцене слева направо, потом справа налево, затем вышли в центр, разъяв руки, повертелись на пуантах, помахали руками и задранными вверх ногами, а потом все в один момент упали на пол и принялись корчиться от боли. Я посмотрела на Тетекина. Казалось, что сквозь него пропускают электрический заряд. В его лице было столько страдания, что я зажмурилась. Когда открыла глаза, его лицо было сведено судорогой, изо рта текла пена.
Я бросила веник и совок, подбежала к Шубину и рухнула перед ним на колени:
— Шубин, голубчик, отпусти Тетекина, я что угодно для тебя сделаю! Я останусь здесь навсегда и буду готовить тебе окрошку из алюминиевых огурцов, или бутерброды с воздушной колбасой. А хочешь, я станцую тебе танец лебедей или сяду в зрительный зал и буду гоготать? Подмету все твое подземелье? Что тебе нужно? Все сделаю, только отпусти его, пусть он не мучается!
Из зала послышались гэги.
— А кто здесь мучается? — спросил Шубин и оглянулся на «лебедей».
Они, артистично улыбаясь, поднимались с пола, отряхивали свои балетные пачки и кланялись, глядя в зрительный зал.
— А теперь последний, смертельный номер! Полет над бездной!
Послышалась барабанная дробь. Штора, занимавшая правую часть сцены, резко отъехала в сторону, обнажилось светящееся окно. То, что сквозь полупрозрачную ткань казалось огнями ночного города, оказалось открытым космосом. Перед нами в темном эфире вращалась Солнечная система, а за нею в бесконечной дали — миллиарды звезд, комет и пролетающих метеоритов.
Первым разбежался и бросился в космос Евдошин. Он поплыл в невесомости в сторону Юпитера и вскоре скрылся с глаз. Продолжала звучать барабанная дробь. Монгол приготовился к старту, разминаясь, как спортсмен перед забегом. Вскоре и он сорвался с места и прыгнул. За ним, виляя задом, ринулся неуклюжий Хилобок. Они с Монголом взялись за руки и направились к Сатурну. Приготовился Тетекин. Он массажировал мышцы икр, словно готовился к марафонскому забегу. Потом совершил недолгую пробежку на месте, высоко поднимая колени. Я позвала его, а он посмотрел на меня с равнодушной тоской и стремительно выбросился в космос.
Я упала к ногам Шубина:
— Шубин, верни мне его. Мы останемся здесь. Если тебе нужны актеры, мы каждый день будем играть для тебя спектакли. Он будет Буратино, я — Мальвиной, он — Отелло, я — Дездемоной, он — Мастером, я — Маргаритой, он — Орфеем, я — Эвридикой…
— Любовь, любовь… — сказал Шубин и ушел вглубь сцены.
Тогда я вскочила на ноги, разбежалась и бросилась в открытую бездну вслед за белыми лебедями.
Перед прыжком я зажмурилась и приготовилась к легкости и невесомости, но вместо этого почувствовали сильный удар. Придя в себя, я увидела, что окно, за которым вращался космос, оказалось застекленным. Я подошла к стеклу вплотную, а с другой стороны ко мне, как большая рыба, подплыл Тетекин. Некоторое время мы смотрели друг на друга, потом он сделал несколько оборотов и поплыл по-лягушачьи к Солнцу, разгребая эфир перед собой.
— Что теперь будет?! — закричала я, обращаясь к зрительному залу. — Что теперь будет?! Что будет?!
Мой крик срывался на ор. Пустой зал сначала зааплодировал, потом стих.
И в этой тишине таинственно и зловеще зазвучали последние слова Шубина.
— Будут танцы.
Полились звуки танго. Раскрылась центральная дверь шкафа и оттуда появился скелет. Пластично приплясывая, он подошел ко мне, заключил в объятия и властным движением повел по сцене. Я никогда не танцевала танго, но мое тело внезапно стало послушным и пластичным, словно внутри включилась неиспользованная ранее функция. Я вертелась, делала низкие прогибы назад, выбрасывала ноги выше головы, оплетала своего партнера, как лоза. Он склонялся надо мной, имитируя поцелуй, заворачивал меня в свои объятия, резко раскручивал, прижимал к себе, отталкивал и вдруг, в один из моментов, когда я, выброшенная резким движением, отлетела от него на расстояние наших вытянутых рук, скелет отпустил мою кисть, и я прямиком влетела в открытую дверь шкафа. Точное попадание. Я, словно мячик для гольфа, нашла свою лунку. Капсула закрылась.
19
Вернувшись на поверхность, я увидела поселок другим, словно изменилась картинка внутри калейдоскопа. Дома осели, заборы осунулись, металлические ворота поржавели. Стало душно и тесно. Меня не отпускало чувство, что я, как чуждый пазл, встроена не в свою карту. Я написала заявление на увольнение и стала собирать вещи. Мама отговаривала, но все же позвонила двоюродной сестре в Москву, чтобы приютила меня, пока буду искать комнату и работу. Вскоре я устроилась кассиром в автосалон, принимала наличность у клиентов. Через пару месяцев в наш салон пришел новый менеджер, Женя, он и стал моим мужем.
Через год после свадьбы у нас родился мальчик Дима, а потом, еще через год, две девочки-близняшки — Оля и Катя. После декретного отпуска я так и не вышла на работу, занимаюсь детьми. Муж неплохо зарабатывает, на жизнь хватает. Семь лет назад мы взяли кредит в банке и купили дом в Подмосковье на берегу Пахры.
Из старых подруг общаюсь только с Зоей. Она до сих пор с Хилым, так и живут не расписавшись, и детей у них нет. Правда, она давно не появлялась в скайпе и телефон недоступен, видимо, поменяла номер. Когда в наш поселок пришли военные и над крышами засвистели снаряды, они с Хилым уехали в Одессу к его двоюродному дяде.
Мама живет с Шуриком. Лет десять назад, в один год, друг за другом умерли его родители, и мама переехала к нему в дом. Когда танки пошли на Донбасс, мы звали их к себе, но они так и не приехали, не хотели бросать корову и курей. Отсиживались в подвале.
Тетекин Владимир Андреевич сделал карьеру и сейчас возглавляет объединение «Шахтерскантрацит», вернее то, что от него осталось. Говорят, его все уважают. Когда военные перекрыли дороги, он ежедневно ходил на работу пешком через блок-посты (десять километров туда, десять обратно), пытался спасти оставшееся оборудование. Он женат на той девушке из Мариуполя, но к ней не переехал, живет в Александровке.
Евдошин женился на Татьяне Мадамовне. Где они сейчас, не знаю, говорят, вроде перебрались в Россию.
Монгол во время конфликта воевал в ополчении. Когда все началось, я плохо спала, звонила матери по несколько раз в день, сидела в интернете и дни напролет читала новостные сводки. Однажды пошла по ссылке на ютуб и посмотрела ролик «Реальное видео от ополченцев». Показывали разбомбленную тюрьму под Дебальцево, где обосновался отряд добровольцев, и там, среди бойцов, одетых в камуфляжную форму, увидела Монгола. У него брали интервью. Он говорил, что ночью снова был обстрел, и показывал на разбитое окно.
О Хилобке знаю только, что когда он вернулся от Шубина, у них с Ириной родился еще один ребенок. Мальчик.
Дружба Народов 2016, 2
Комбинации форм и смыслов в мире хаоса и неврастении
Литературные итоги 2015 года. Окончание
+++ ——
Окончание. Начало см. «ДН» № 1, 2015 г.
На этот раз мы предложили участникам заочного «круглого стола» три вопроса для обсуждения:
1. Каковы для вас главные события (в смысле — тексты, любых жанров и объемов) и тенденции 2015 года?
2. Удалось ли прочитать кого-то из писателей «ближнего» зарубежья?
3. Чем вам запомнится Год литературы?
Наталья Иванова, литературный критик, г.Москва
Жизнь короткими стежками
1. «Нет границ между фактом и вымыслом», — сказала Светлана Алексиевич в своей Нобелевской лекции. Очень серьезная тенденция — и нам напоминание: все движется, меняется не только в реальном мире, но и в мире, который мы называем литературным. Был шок от решения Нобелевского комитета — но нам это знак.
Увлеченные выбором — новацией либо традицией, — мы порой забываем о серьезности, о смысловой нагруженности слова, проступающей сквозь настоящую литературу, как кровь сквозь бинты. Светлана Алексиевич оказалась неугодна и доморощенным эстетам, и неореалистам. На самом деле этот сдвиг уже опробован в докудраме с ее поэтикой предельного обнажения чужого слова.
Еще одна явственно обозначившаяся тенденция — размечать жизнь короткими стежками. Это и я сама, мой «роман с литературой в кратком изложении» «Ветер и песок» («Знамя», № 3, 10). Я попробовала себя в совершенно ином жанре — если уж поздно переменить судьбу, попробую сменить жанр. Я этот жанр опробовала еще в 2003-м, в книге «Ностальящее» у меня был такой раздел, «И так далее». И книгу хотелось бы так — необязательно — назвать. И еще вот что было там опробовано: когда я там анализировала «советское прошедшее», то дополняла эссе подробнейшими примечаниями-комментариями — кто сейчас, подумала я, поймет, что такое «сталинский кирпич», или фильм «Девушка с характером», или передача «Старая квартира».
Жанр свободного комментария широко развернут в новой книге Сергея Чупринина «Вот жизнь моя», издательство «Рипол классик». Эту книгу я отмечаю как одну из самых мне симпатичных — на фоне всего 2015 года. А свою книгу с условным подзаголовком «Роман с литературой в кратком изложении» надеюсь выпустить в 2016-м.
Так вот: жизнь короткими стежками. Этот жанр востребован и Евгением Бунимовичем («Вкратце жизнь»), и Андреем Аствацатуровым, и Денисом Драгунским, и Львом Симкиным («Завтрак юриста»). Мне это все близко — как бы необязательные, непритязательные, веселые (хотя и очень грустные), игровые даже тексты.
Ощущение, что авторам было хорошо, когда они их писали. Непринужденно. Без пафоса. Не надувая щек.
2. Писателям Армении был посвящен специальный номер (№ 11) журнала «Знамя», над которым работали больше, чем над любым другим. Потому что «в темноте ощупывали слона» (мало знаний, мало информации у нас о современной армянской литературе). «Новый мир» уже не первый год пристально следит за украинской литературой, спасибо ему. И «Дружба народов» — в этом году отдельный номер посвящен грузинам.
Наш номер открыли поэты — и я здесь выделю блестящего армянского поэта Эдуарда Аренца, совсем молодого (1981 г.р.), и русскоязычную молодую поэтессу, переводчика и филолога Анаит Татевосян. Потрясла докупрозой Нелли Григорян — уж сколько я читала свидетельств, и все равно ее слова пробивают до слез.
3. Год литературы запомнится тем, что удалось в его рамках слетать в Ереван на презентацию «армянского номера». В Чистополе состоялись Первые Пастернаковские чтения, а в Воронеже — фестиваль «Улица Мандельштама», и там тоже я была и увидела воочию настоящий энтузиазм нестоличной литературной России. А так — годы все должны быть, по моему разумению, годами Литературы. Мы (имею в виду не только себя — не только свое поколение — не только толстые литературные журналы — но все общество, народ) без нее ничто.
И — создать его. Далее по тексту.
Ольга Лебёдушкина, литературный критик, г.Балашов
«Современность говорит на разных художественных языках»
1. Событий, на мой взгляд, было много, хотя новых романов Петра Алешковского, Николая Кононова, Марии Галиной уже было бы достаточно, чтобы год получился отличным.
Что касается тенденций, начну с той, которая мне не очень нравится, правда, поделать с этим можно примерно то же, что с климатическими изменениями. Литература все больше уступает кино право на масштабный общественный резонанс. Ничего нового здесь нет, просто случай «Крепости» Петра Алешковского — ровно об этом. Роман, над которым автор работал шесть лет, был задуман, когда и в помине не было ни «Левиафана» Андрея Звягинцева, ни «Дурака» Юрия Быкова. Но история археолога Мальцова, которого система «закопала» не только в переносном, но и в самом прямом смысле, рождена той же общественной атмосферой. Такого острого и трагического ощущения современности в нашей литературе, которая смотрит, в основном, в прошлое, и в лучших своих образцах по-прежнему пытается изжить его травмы, честно говоря, не припомню. При этом центральный конфликт эпохи обозначен в романе предельно точно. Потому что, каким бы невероятным это ни казалось, все главное сегодня происходит в области культуры, и подлинные герои нашего времени — ученые, археологи, библиотекари. Впрочем, с тем, что конфликт между культурой и варварством определяет нынче судьбы мира, не только нашей страны, никто, кажется, и не спорит. И в этом смысле «Крепость» — стопроцентное попадание в цель, «портрет времени», как принято было говорить раньше. Разумеется, роман гораздо больше и сложнее этой социальной линии, но она очень значима, и поэтому как-то грустно понимать, что время, когда «Один день Ивана Денисовича» или «Не хлебом единым» переворачивали сознание целых поколений, осталось в истории. Книги с таким потенциалом пишутся, но эффект совсем другой. Сериал бы что ли сняли по роману Петра Алешковского, чтобы народ очнулся и содрогнулся…
Совсем по-иному современен и злободневен роман Николая Кононова «Парад» — внешне ретроспективное повествование о 1970-х годах, о легендарном саратовском фарцовщике Льве, позднее (и уже за пределами повествования) превратившемся в столь же легендарную звезду раннего постсоветского гламура. На самом же деле получилось тонкое, как всегда у Кононова, на болезненной грани между жестокостью и нежностью, иронией и ностальгией исследование русского дендизма, и шире — русского эстетства с их трогательной доморощенностью и неизбывной провинциальностью. А если брать еще шире, то «Парад» — роман о соблазне и соблазненности неким эрзацем недоступной красоты, который, впрочем, вполне реален, как «паленые» джинсы с саратовского базара. И в этом смысле книга Кононова превращается в прощание с эпохой русского гламура, стремительно, прямо на наших глазах, канувшего в небытие.
Так же быстро уходит в прошлое и «новая русская готика» и вообще та сказочно-фантастическая мода, которая совсем недавно определяла одно из основных направлений в современной русской прозе. «Королева русского хоррора» Анна Старобинец пишет детские детективы о зверятах. Мария Галина в своем новом романе «Автохтоны» устраивает «сеанс черной магии с ее последующим разоблачением», взрывая изнутри свою собственную манеру. Мистики и хоррора в «Автохтонах» хоть отбавляй, но все это в конце концов окажется впечатляющей театральной декорацией, на фоне которой разыгрывается драматическая история Европы ХХ века. «Время сказок», страшных и волшебных, становится фактом истории литературы. О причинах стоило бы поразмышлять, когда контуры нового облика литературной современности станут более ясными.
Пока же о ней можно сказать, что современность эта очень разная и говорит на разных художественных языках, и это обнадеживает. По крайней мере, такой она представляется в серии «Новая классика/ Novum classic» издательства «Рипол классик» (редактор-составитель — Юрий Крылов). Эту серию я бы назвала издательским проектом года, прежде всего потому, что она создает новую и очень неожиданную картину современной русской литературы. Диапазон здесь впечатляющий: от прозы «русских европейцев» — «Картахены» Лены Элтанг и «Бизар» Андрея Иванова (частично начинаю отвечать на второй вопрос) до поэтического эпоса о металлургах Сергея Самсонова («Железная кость»), от вполне традиционных документально-художественных повестей Игоря Воеводина («Последний властитель Крыма») до борхесианских «длинных сюжетов» Ивана Зорина («Аватара клоуна»). Так что русской прозе есть куда развиваться.
Открытием года назвала бы Гузель Яхину («Зулейха открывает глаза»), и вряд ли тут буду оригинальна. Раскулачивание, репрессии, спецпоселение — все эти трагические страницы истории нашей страны вдруг самым неожиданным образом отражаются в судьбе маленькой крестьянки Зулейхи из татарского села Юлбаш, что в пору говорить о том счастье, которому несчастье помогло. При этом книга Яхиной явно намечает еще один путь развития современной русской прозы на ближайшее время. Для «Дружбы народов» тут, правда, никаких особых новостей нет, но тем интереснее наблюдать за тем, как основные направления работы журнала становятся мэйнстримом. «Этот роман принадлежит тому роду литературы, который, казалось бы, совершенно утрачен со времени распада СССР. У нас была прекрасная плеяда двукультурных писателей, которые принадлежали одному из этносов, населяющих империю, но писавших на русском языке. Фазиль Искандер, Юрий Рытхэу, Анатолий Ким, Олжас Сулейменов, Чингиз Айтматов... Традиции этой школы — глубокое знание национального материала, любовь к своему народу, исполненное достоинства и уважения отношение к людям других национальностей, деликатное прикосновение к фольклору» — абсолютно справедливо сказано в издательской аннотации к роману Гузель Яхиной. Одно из свидетельств тому, что сейчас эта школа переживает второе рождение, — то, что в коротком списке «Русского Букера–2015» оказались сразу две книги, которые вполне к ней можно отнести: «Зулейха открывает глаза» и «Жених и невеста» Алисы Ганиевой, тоже жестокий женский роман о современном Дагестане.
Новое в обоих случаях заключается в том, что оба эти романа явно скроены по лекалам современной англоязычной прозы, в которой в последние годы «этнические» писатели и писательницы тоже образуют некое устойчивое направление — достаточно просмотреть списки лауреатов Букеровской и Пулитцеровской премий «нулевых» и 2010-х годов.
А еще минувший год был годом 70-летия Победы, и вот это тот случай, когда юбилейная дата оказывается настолько важной в отношении литературы. Было много замечательных изданий и переизданий художественной и мемуарной прозы, и, казалось бы, давно написанные страницы истории русской литературы стали вдруг дописываться. Книга военной прозы «Жили-были на войне» киносценариста Исая Кузнецова, которая вышла в замечательной серии «На краю войны» (АСТ: Редакция Елены Шубиной) сразу поставила автора в один ряд с классиками — Василём Быковым, Вячеславом Кондратьевым, Виктором Астафьевым. И это еще одно главное открытие года.
2. Если продолжать разговор о так называемых «нерусских русских», то здесь, конечно, событие номер один — завершение и выход отдельной книгой эпопеи Сухбата Афлатуни «Поклонение волхвов». Несколько лет назад, начиная над ней работу, автор сам с собой заключил пари на возможность исторического романа в эпоху невозможности исторического романа. Похоже, что на момент окончания трилогии само пари стало неактуальным. «Поклонение волхвов» — еще одно подтверждение глобального тяготения к «длинным сюжетам», максимально протяженным во времени, выхватывающим некий исторический пунктир, некую тайнопись судьбы внутри отрезка длиной в столетие и больше.
Что касается литературы переводной, то этот год для меня прошел под знаком Грузии (спасибо «Дружбе народов» за «грузинский» 8-й номер и сборник современной грузинской прозы «За хребтом Кавказа», сложившийся из публикаций журнала за последние два десятилетия и вдруг обнаживший целостный сюжет современной истории). Самое сильное впечатление — поразительная «Считалка» Тамты Мелашвили, с которой познакомилась с опозданием, в книжном варианте, который, впрочем, оказался очень ко времени, потому что это книга не просто о грузино-абхазской войне, но обо всех современных войнах и судьбе мирных жителей, оказавшихся в западне между фронтами, и одновременно — о нежности, любви и человеческом достоинстве.
3. Честно говоря, ничем таким особенным не запомнится, и вовсе не потому, что было сделано мало хорошего. Просто, если твое основное занятие –читать книжки и о них рассказывать, каждый год — Год литературы. Думается, сам смысл этого жанра тематических дат — в том, чтобы как-то напомнить, что литература у нас на самом деле есть, всем, кто по разным причинам забыл о ее существовании. Если это хоть немного получилось, значит, Год прошел не зря.
Валерия Пустовая, литературный критик, г.Москва
«В современный роман возвращается эпос»
Для меня самое интересное и острое в минувшем году — противостояние моделей романа, да и концепции «большой прозы» вообще, которое увенчалось альтернативными, можно сказать конфликтными, итогами самых наших крупных национальных премий «Русский Букер» и «Большая книга». Романы Гузели Яхиной «Зулейха открывает глаза» и Александра Снегирёва «Вера» воплощают для меня способы сборки долгого повествования. Премиальный сюжет позволяет представить себе эти романы как две головы орла, глядящие одна в прошлое, другая в будущее.
Это не просто модели романа — это предложенные модели общественного сознания, структуры реальности.
Роман Гузели Яхиной ценят прежде всего за попадание в реальность старинной сборки. Это последовательное повествование, обещающее внятное развитие характеров, выражающее гуманистические идеалы, возвращающее читателя к главным сюжетам общенационального прошлого.
Роман Александра Снегирёва отталкивает прежде всего своей современностью. В этом романе трудно обжиться, как в постоянно меняющемся, как бы достраивающемся доме. Современное общество представлено в романе портретами, собранными из достоверных типических признаков — и медийных ярлыков. Современная реальность сложена из мелких фрагментов — сценок, диалогов, вспышек памяти. Гуманистические ценности автора, равно как вообще сочувствие к героям, не вычитываются — автор разглядывает людей так хладнокровно и пристально, что, кажется, никого не щадит.
Однако роман Гузели Яхиной, на котором хочется отдохнуть от романа Снегирёва, не исполняет своих обещаний. Эволюция характеров в нем схематична, проходит по заранее намеченному и быстро угадываемому плану (героиня отбрасывает виктимные привычки задавленной традиционным укладом женщины — но так и не берет на себя ответственность за свою любовь, духовно оставаясь под пятой у свекрови-самодурки; герой проходит путь от плохого до хорошего энкавэдэшника благодаря постепенно оживающей для него тетради с перечнем репрессированных). В последовательном повествовании совершаются пробные, неумелые броски то к документу (в нескольких главах появляется курсив — комментарий от многознающего автора, но потом прием отброшен), то к новелле (совершенно булгаковская история о профессоре, жившем в яйцевидной сфере, могла бы составить отличный, хоть и подражательный, рассказ), то к сценарию (перипетийные, замирающие на острие стыки эпизодов; разделение заключенных в лагере на взятых крупным планом «звезд» и «статистов», обозначенных яркими деталями в гриме или пластике). Наконец, сама национальная история отступает в романе на второй план, так что все повествование приобретает черты женской любовной прозы, где история страсти разыгрывается на выигрышно подсвечивающем ее фоне катастрофы — так что это уже не модель сборки национального исторического романа, а модель сборки, например, «Унесённых ветром».
В то же время роман Снегирёва, который критиковали за отсутствие психологизма, непоследовательность, преувеличения, как раз исполняет принятые в нем законы. Это не вполне реалистичное повествование, отражающее саму скользящую, «протеистичную» — как пишет Евгений Ермолин — природу современности. Ни цельности характеров, ни линейной их эволюции, ни единого, связно развивающегося сюжета тут не предполагается — самим типом текста. Гротеск в романе исходит из авторского видения национального российского бессознательного. Роман не движется линейно — а разворачивается, открывая кластеры коллективного ума, присосеживая деревню Ягодку к загранице, домострой к апокалипсису, гламур к панку, новый ренессанс к новому варварству. Реальность современной России, равно как и населяющие ее персонажи, не соответствуют сами себе — потому что не принимают себя, свое прошлое и настоящее, живут в шизофреническом дрейфе между достоверными и желанными сущностями.
И вот какое дело — традиционный, последовательный роман Яхиной, несмотря на то, что посвящен катастрофическим явлениям в истории, своеобразно утешает, обуючивает — усыпляет читателя. Он о боли — но не так болит, потому что сказанное в нем относится к завершенному, и более того — много раз осмысленному и изложенному. Тогда как роман Снегирёва не дает отсидеться с книжкой в сторонке — он включает читателя в современность, побуждает лично разрешить назревший шизофренический конфликт между Россией реальной и Россией-конструктом.
Романы Яхиной и Снегирёва для меня тоже выражают это противостояние конструкта и реальности: консервативная модель сборки романа в первом случае читается как имитация образцов, а новаторски емкое, раскованное и цепкое повествование во втором кажется прорывом к достоверности.
Намеченное движение романа подтверждает для меня и одна из лучших книг года — для меня так и главное событие года — роман Леонида Юзефовича «Зимняя дорога». Это исторический роман, переосмысляющий способ художественного моделирования истории. Роман имеет принципиально сборную, разрозненную природу. Мало того что он создается на стыке документального исследования и художественной интуиции. Еще и само повествование, хоть и излагающее связный, последовательно развивающийся сюжет, составлено из микроповествований, сюжетной мелкой мозаики. В ходе реконструкции Леонид Юзефович собирает множество сюжетов в одно долгое метаповествование — собирает и в то же время парадоксально игнорирует их.
Читая, скажем, о том, как брат разыскивает угнанную в якутский плен сестру, давно порубленную и выброшенную в реку, но оставившую по себе легенду о том, как дочь народа книги ушла жить лесной женщиной за мужем-якутом, — думаешь: вот ведь Верди. Сюжет и правда просится в либретто, как многие до и после него — в роман, повесть, новеллу. Зерна больших и малых книг разбросаны по дорогам генерала Пепеляева и анархиста Строда, «белого» и «красного» военачальников, сталкивающихся в пору Гражданской войны в Якутии, но ни эти большие и малые судьбы, ни биографии главных героев эпической осады Сасыл-Сысы — затерянного селеньица из пяти юрт — не становятся предметом принципиального интереса автора.
Приближаясь к краю своего космоподобного, хоть и умещенного в ледяном уголке мировой истории повествования, автор признается, что успел уже и сам забыть, зачем писал эту книгу: «То, что двигало мной, когда почти двадцать лет назад я начал собирать материал для нее, давно утратило смысл и даже вспоминать об этом неловко». И все же смысл, сообщающий этому плетению из битв и писем, романтических драм и бытовых казусов, протоколов и легенд единство и гармонию жизни, образ «связи всего», промелькивает в автобиографическом эпилоге. Рассказчик, потерявший близкого человека, получает утешение от сына одного из своих главных героев: «Вечером, — посоветовал он мне в ответном письме, — встаньте один в темной комнате и скажите вслух: да будет воля Твоя. Увидите, вам станет легче».
Смысл, пафос и ценность романа «Зимняя дорога» — вот в этом утверждении «воли Твоей», а не «моей». В самоумалении писателя, ощущающего себя средством выражения того, что, хочешь не хочешь, было, а значит должно быть рассказано. Проводником, а не творцом, потому что сотворить эту связь всего — человеку не под силу.
Так в современный роман возвращается эпос — и возможность охватить реальность взглядом Творца: одновременно широко и пристально, масштабно и углубленно. Национальный эпос, выстроенный из мельчайших решений души и мириадов затерянных в большой истории, частных судеб, — вот новационная модель в самом деле большой книги.
Даниил Чкония, поэт, г.Кёльн
«Заявку на Букера можно писать уже сегодня!»
1. Только что прочитал отрывок из романа моего товарища Юры Малецкого «Улыбнись навсегда», опубликованный в 12-м номере журнала «Знамя». Как всегда у Малецкого, блестящая стилистическая игра, передающая диапазон его образной художественной речи, его фантастическую метафорику, пронизывающую глубину мыслительного процесса. Опять же, текст Малецкого соткан из концептуальной системы аллюзий, работающей на традиционное повествование, что характерно в большей или меньшей степени для всей его прозы. Легкий, искрящийся юмор вдруг проникает на такую глубину постижения жизненных реалий, что диву даешься, как автор переключает регистры повествования и художнического осмысления времени. Остается дождаться выхода всего текста романа, чтобы понять масштабность творческой задачи писателя! А заявку на Букера можно писать уже сегодня!
Нынешний год сложился у меня таким образом, что за прозой почти не следил, уделив внимание поэтическим книгам. Даже привычка «осваивать» произведения, вошедшие в шорт-лист Русского Букера, до финального вечера была нарушена, но в последний момент ринулся к двум вещам: к роману Александра Снегирёва «Вера», прочитанному на одном дыхании, зацепившему жизненной драмой героини и способностью этой Веры упорно противостоять сложным житейским коллизиям, и к «Зоне затопления» Романа Сенчина, где борьбу с тяжелыми житейскими коллизиями приходится вести жителям этой самой зоны затопления, что дается далеко не всем из них. А в общем контексте романа «Зона затопления» возникает образ России, которой приходится бороться за своё существование как таковое.
Но еще об одной книге прозы, прочитанной в этом году, сказать хочу. Это «Черновик человека» Марии Рыбаковой. В основу романа положена история Ники Турбиной — нашумевшей в свое время девочки-вундеркинда, 12-летней поэтессы, распиаренной взрослыми дядями, которые не задумывались над будущим юного дарования. Гибель Ники Турбиной — не единственный случай, когда ранний успех стал губительным для неокрепшей психики. Но роман Рыбаковой — больше чем роман о судьбе одной талантливой девочки. Это портрет времени и суровый приговор поколению, которое поспешило объявить себя стойкой идейной оппозицией системе, господствовавшей в стране в 60-е годы, но в романе уличенной в неприкрытом конформизме. Это еще и книга, в которой отражена бездуховность общества, где нет места поэту, творческой личности.
Книги поэзии, которые довелось прочитать, не заставили удивиться и порадоваться новым именам, хотя такая перспектива просматривается в журнальной публикации донецкого поэта Дмитрия Трибушного («ДН», № 2, 2015). Слово его значимо и печально созвучно времени:
Над городом гуманитарный снег.
Патрульный ветер в подворотнях свищет.
Убежище — читает человек
На школе, превращённой в пепелище.
У всякой твари есть своя нора.
Сын человечий может жить в воронке.
Артиллеристы с самого утра
Друг другу посылают похоронки.
Впечатлили новые книги стихов Алексея Цветкова, Бахыта Кенжеева, Андрея Грицмана, Веры Зубаревой — американские русские поэты идут широким строем. Не прошли мимо сознания поэтические книги Александра Кабанова, Бориса Херсонского, Ирины Евсы — украинских русских поэтов. В Германии прозвучали поэтические книги Михаила Юдовского и Михаила Шерба. В Москве вышла замечательная книга живущей в Люксембурге Марины Гарбер и необычная книжка поэтических миниатюр живущей в Лондоне Лидии Григорьевой («Стихи для чтения в метро»). В последние недели уходящего года успел на одном дыхании прочитать книгу москвички Марии Ватутиной — она, на мой взгляд, вообще одна из самых интересных сегодняшних русских поэтов. В Москве же увидела свет книга тбилисской поэтессы Инны Кулишовой. А еще несомненной творческой удачей явилась вышедшая в ОГИ антология современной грузинской поэзии. Нерасторжимая связь русской и грузинской поэтической музы прочитывается и в очень русской книге стихов и дневниковых записей Владимира Леоновича, которую поэт успел составить перед уходом из жизни («Деревянная грамота»).
Из книг о поэтах и поэзии отмечу эссеистику (а также короткую прозу) того же Андрея Грицмана («Поэт и Город») и в малой серии ЖЗЛ книгу Ильи Фаликова о культовом поэте молодого поколения Борисе Рыжем (журнальный вариант печатался в «ДН»).
О времени, о литературе, о людях и событиях книга Сергея Чупринина «Жизнь моя. Фейсбучный роман», книга «вспоминательной прозы», получившая популярность у широкого круга читателей, следивших продолжительное время за фейсбучными постами известного литератора. Замечательное чтение.
2. Продолжаю внимательно следить за публикациями Сергея Жадана и Юрия Андруховича. И отдельно отмечу армянский (№ 4) и грузинский (№ 8) номера «ДН».
3. Мне кажется, что, как всякая кампания, он имел свои плюсы и минусы, но мимо Кёльна, где я живу, он прошелестел невидимо. Правда, задел соседний Бонн, где в русской школе при российском консульстве прошел замечательный конкурс сочинений по русской литературе — как раз в рамках Года литературы. На конкурс я был приглашен как член жюри и мог убедиться, что учителя этой школы успешно прививают своим ученикам любовь к русской литературе и стремление к самостоятельности мышления.
Владимир Шаров, прозаик, г.Москва
«Благодаря Году литературы я довольно много ездил…»
1. То, от чего, казалось, остались одни ошметки — дневники, воспоминания людей, писавших их в 30—40-е годы и у нас, и за рубежом, начинают печататься во все большем числе, и ситуация с сохранением обычной человеческой жизни уже не выглядит столь безнадежной. Я имею в виду дневник Варвары Малахиевой-Мирович «Маятник жизни моей…», отлично откомментированный Натальей Громовой (издательство АСТ, редакция Елены Шубиной). В.Г.Малахиева-Мирович была то революционеркой, то поэтом, то театральным критиком, то переводчиком. Она вела дневник с 30-го по 54-й год, год своей смерти. С редким тщанием, вооруженная блистательной памятью, писала она о людях известных — Льве Шестове, Данииле Андрееве, Анатолии Луначарском, и о тех, кого назвала «безвестными, безобидными, безответными мучениками Истории». Издательство «Новое литературное обозрение» опубликовало (раньше, но попала книга ко мне сейчас) мемуары М.Н.Семёнова «Вакх и Сирены», тоже в высшей степени хорошо откомментированные, а отчасти и переведенные с итальянского В.И.Кейданом. Семёнов — небесталанный литератор, один из издателей «Мира искусства» и человек, близкий к Дягилеву, бабник, пьяница, авантюрист и стукач. Третьей книгой назову подготовленные к печати Натальей Корниенко и Еленой Шубиной письма Андрея Платонова к жене — одну из самых трагических книг, которые в жизни мне доводилось держать в руках. В общем, некоторые лакуны заполняются, и все уже не выглядит такой безлюдной пустыней, какой было раньше.
2. К сожалению, нет. У меня проблема с глазами, и я сейчас читаю куда меньше, чем раньше.
3. Благодаря Году литературы я все последнее время довольно много ездил и по России (Мурманская область, Алтайский край, Охотск с Хабаровском), и в Европу и Северную Америку. Встречался с самыми разными людьми, отвечал на самые разные вопросы, очень многое видел и по дороге, и так. Красно-буро-фиолетовая гречиха — еще на корню и положенная валками: настоящие слои песка в каком-нибудь геологическом разрезе — это Алтай. А потом в контраст с этим степным пейзажем — тундра и северные сопки, Кольская губа с ледоколом «Ленин» и Североморск с подводной лодкой. Все это — и люди, и сама страна — во многом было для меня ново, и я очень благодарен тому, что смог это повидать. Вообще так мы, как белки в колесе, крутимся среди привычных и давно знакомых отношений, а тут вдруг из всего этого вырываешься.
Дружба Народов 2016, 2
Владимир ГУБАЙЛОВСКИЙ
Письма к учёному соседу
+++ ——
О грамотности
Нейробиолог Мэриан Волф (Maryanne Wolf), директор Центра изучения чтения и языка университета Тафта1, сказала: «Мы рождаемся не для того, чтобы читать». Эту же мысль несколько более развернуто сформулировал другой нейробиолог — Стивен Пинкер (Steven Pinker): «Ребенок накрепко связан со звучащей речью, но печатное слово приходится тщательно прикручивать болтами»2.
С этими утверждениями трудно не согласиться. Действительно, чтение или письмо, в отличие, например, от понимания звучащего слова или способности говорить, никак нельзя назвать основными функциями, «прошитыми» в мозг человека.
Чтение — это очень сложный навык, который приобретается человеком только на достаточно поздней стадии развития (в том числе формирования мозга) — обычно в возрасте 6–7 лет. Причем этот навык не кажется чем-то обязательным, хотя назвать современного человека, который не умеет читать и писать (неграмотного, попросту говоря), полноценным членом социума, уже трудно. Но необходимо помнить, что грамотность стала обязательной совсем недавно даже по меркам истории человеческой цивилизации. А ведь письменность существует как минимум пять тысяч лет, а запись цифр, возможно, и восемь.
Еще двести лет назад большинство людей в мире были неграмотны. В такой развитой европейской стране, как Франция, в начале XIX неграмотными было 40% взрослого населения3. В Российской империи на конец XIX века неграмотными были почти 80%4.
Когда я пошел в школу в 1967 году, неграмотными в мире было 40% населения земли старше 15 лет. Но за последние полвека ситуация резко изменялась, и сегодня только 14% неграмотны. Самый неграмотный континент — это Африка, но и там ситуация быстро улучшается5.
В России, как и в большинстве стран мира, неграмотных менее 1%. И довести число неграмотных до нуля, по-видимому, нельзя. К сожалению, дислексия (невозможность выучиться свободно читать) связана с состоянием мозга и, как правило, является наследственным заболеванием. Дислексию вызывают либо нарушения в зонах мозга, которые отвечают за ту или иную функцию, необходимую для чтения, либо за согласованность действий различных зон. А этих зон — десятки, и связи между ними крайне сложны. Так что даже странно, что дислексия встречается так редко. Вероятно, такая редкость дислексии связана с удивительной пластичностью мозга, его способностью адаптироваться к решению задач. Мозг умеет искать замену стандартным путям и регионам.
Два пути слова
При чтении человек получает слово как визуальную информацию. Наиболее распространенной моделью обработки изображений мозгом является модель двух путей: первый путь «что» — вентральный, второй путь «где» — дорсальный.
Вентральный путь (ventral stream) отвечает за распознавание букв и слов, поиск значения слова, связь с произношением и, наконец, с моторными центрами, которые напрямую связаны с навыками письма. Вентральный путь начинается с первичной визуальной области (V1) в затылочных долях левого и правого полушарий. Именно в эту область поступает изображение слова, считанное глазами из левого и правого зрительных полей. Информация от левого зрительного поля по оптическому тракту поступает в правое полушарие, а от правого зрительного поля — в левое. Причем информация, получаемая правым зрительным полем, обрабатывается быстрее, чем получаемая левым.
Как показывают эксперименты, при беглом чтении зрение фиксируется не на середине читаемого слова (а для слов, состоящих из большого числа букв, это крайне существенно), а ближе к началу слова, то есть смещается влево, увеличивая правое зрительное поле. Если все слово находится в левом зрительном поле, длина слова начинает играть решающее значение — возникают задержки и время чтения существенно зависит от длины слова. Если зрение фиксируется ближе к началу слова, то первые буквы распознаются медленнее — с задержкой, а «хвост» «проглатывается» целиком, и, по-видимому, это оптимально, поскольку именно первые буквы содержат основную информацию («хвост» часто просто угадывается мозгом, и читать его внимательно нет необходимости).
Как показали недавние исследования профессора психологии Национального Тайваньского Нормального Университета (National Taiwan Normal University) профессора Ли Джун-реня (Li Jun-ren), обработка словесной информации происходит именно в левом полушарии не только для алфавитных языков, но и для китайского6. Китайский — иероглифический язык, а поскольку за обработку изображений в основном отвечает правое полушарие, казалось, что характер чтения иероглифического текста должен быть иным, чем при чтении алфавитного текста. Но нет, всё похоже, хотя есть и различия.
Изображение слова передается из зоны V1 в область распознавания слов в нижней височной области левого полушария, в так называемый центр Visual Word Form Area (VWFA).
Вообще, визуальное восприятие необыкновенно сложно. В работе участвует более трех десятков областей мозга. Причем сигнал распространяется не однонаправленно — информация постоянно возвращается и реинтерпретируется. Это действительно очень похоже на работу искусственных нейронных сетей.
Нейробиологи из университета Тафта предложили следующую схему чтения7. В процессе участвуют пять тесно связанных между собой подсистем мозга.
Первая — это уже упомянутая зона V1. Через нее происходит визуальный ввод информации. Отсюда информация передается в область VWFA. Здесь происходит распознавание слова. Причем мозг может вернуть информацию в область V1 и потребовать еще раз повторить визуальный ввод в том случае, если распознавание окончилось неудачей. VWFA передает слово в систему доступа к значению.
Система доступа к значению очень разветвленная, и важную роль в ней играет веретенообразная извилина. Но не только она — в работе участвует едва ли не все левое полушарие (а иногда и правое — особенно в тех случаях, когда мозг не может быстро выстроить корректное понимание текста), в том числе угловая извилина, расположенная в затылочной доле мозга. При этом, если не удается приписать значение слову, оно возвращается для распознавания в VWFA (а оттуда может откатиться и в V1). Система, ответственная за доступ к значению, взаимодействует с системой артикуляции и произношения слова: мы поняли слово и готовы его произнести.
Не менее важна система, ответственная за последовательное чтение. Она расположена в задней теменной области. И оттуда информация может вернуться и в систему значений, и в VWFA, и даже в V1 — область визуального ввода.
Дорсальный путь (dorsal stream) направлен иначе, чем вентральный. Дорсальный путь тоже начинается в области V1, но направлен вверх, к теменной доле, и отвечает за пространственное восприятие, в частности, расположение слов на листе (этот же путь отвечает за восприятие движения).
Для нормального чтения необходима тесная координация обоих путей. Первоначально казалось, что вентрального пути для чтения вполне достаточно, но работы нейробиологов из Парижского университета Лоран Коэн (Laurent Cohen) и Станисласа Деэна (Stanislas Dehaene)8 показали, что при повреждениях теменных долей с чтением пациент справляется не вполне. Так, при синдроме Балинта (нарушения работы затылочных регионов мозга, приводящие к одной из форм дислексии) происходят странные вещи: человек не может выделить слово на странице — взгляд блуждает по тексту, и пациент не может остановить внимание на отдельном слове, но одно слово на странице читает совершенно уверенно. То есть при нарушениях на дорсальном пути начинаются проблемы с более крупными структурами, такими, как взаимное расположение слов, выстраивание букв и слов в правильную последовательность. Например, при таких нарушениях человек не всегда справляется с чтением слова по вертикали.
Даже такой беглый обзор показывает, что чтение представляет собой сложный процесс, который выглядит несколько искусственным — в мозге нет специальных зон, которые отвечают за чтение (таких, например, как зоны Брока и Вернике, устойчиво связанные с языковой деятельностью). Мозг ищет и находит способы решения задачи распознавания слова, поиска значения и произнесения. Причем выделяются две задачи: анализ слова и последовательное чтение слов, за которые отвечают разные зоны мозга. При этом вентральный путь — это путь снизу вверх: от буквы к значению и звучанию, а дорсальный — сверху вниз, от большого словесного массива к отдельному слову. А ведь значение слова не всегда можно восстановить, только анализируя буквы, из которых слово состоит, часто нужно привлечь контекст, а это значит, что и при поиске значения без дорсального пути не обойтись.
Свой и чужой текст
Мы живем во времена социальных сетей и личных блогов. И практически каждый не только читает свою френд-ленту, но и обязательно что-то пишет. Иногда это короткие анонсы к ссылкам, иногда это довольно пространные тексты, над которыми человек работает всерьез и подолгу, правит, переписывает, добивается точности и даже красоты текста. То есть в наше время почти все — не только читатели, но и писатели — сталкиваются с редактированием собственного текста. Поэтому полезно понимать, с какими проблемами сталкивается любой человек, читая и правя собственное сочинение. Эти проблемы имеют глубокую природу, и связаны они с двумя путями слова, о которых речь шла выше.
Джона Лерер пишет: «Писатель вынужден перечитывать написанное снова и снова. (Таковы издержки редактирования.) Главная проблема в том, что он очень быстро теряет способность читать собственную прозу глазами читателя… Станислас Деэйн (Лерер использует именно такое прочтение имени Stanislas Dehaene. — В.Г.), нейробиолог из французского колледжа в Париже, открыл нам глаза на нейронную анатомию чтения и редактирования9. Оказалось, что мозг наделяет слова смыслом двумя разными способами, каждый из которых активируется в разных контекстах. Первый способ называется вентральным путем: будучи связанным с большей частью нашей грамотности, он прям и эффективен. Процесс прост: вы видите кучу букв, превращаете их в слова, а затем понимаете их непосредственный смысл. По Деэйну, вентральный путь тесно связан со «скучными и понятными нам фрагментами прозы» и опирается на часть коры, известную под названием «зона распознавания слов» (или Visual Word Form Area. — В.Г.). Читая простые предложения или текстовый отрывок, в котором полно штампов, вы почти наверняка опираетесь на это вентральное нервное шоссе. В результате процесс чтения кажется простым и незамысловатым. Но вентральный путь — не единственный способ читать. Второй путь, известный как дорсальный поток, появляется, когда вы обращаете пристальное внимание на то, что читаете, — возможно, из-за непонятных слов, неряшливых придаточных предложений или плохого почерка. (В своем эксперименте Деэйн активировал этот поток, вставив в текст лишние знаки препинания и поменяв местами буквы в некоторых словах.) Это говорит о том, что в процессе чтения отслеживаются отклонения в сознании. Знакомые предложения, набранные «гельветикой», прочитываются быстро и без проблем, в то время как сложные предложения со сложными придаточными и размытыми чернилами требуют больше работы, которая в свою очередь приводит к большей активности дорсального пути. Тот же принцип можно применить и к письму: читая то, что написали минуту назад, вы пользуетесь вентральным путем. Вам настолько хорошо знакомы все слова, что вы их просто не замечаете — это грамотность на пике ее автоматизма. В конечном итоге все допущенные ошибки остаются невидимыми, так как мозг не уделяет им пристального внимания. С другой стороны, если вы прочтете его как посторонний, а не как автор, то вы будете в большей степени пользоваться дорсальным путем. Это позволит вам отнестись к написанному критично»10.
Снизу вверх и сверху вниз
Автор текста (писатель) и читатель текста подходят к одну и тому же тексту по-разному. Можно сказать, что писатель строит текст снизу вверх, а читатель тот же текст воспринимает сверху вниз. Конечно, у писателя есть некоторый план, но текст все равно строится буква за буквой, слово за словом, эпизод за эпизодом. Причем первоначальный план может претерпевать радикальные перестройки. Читатель тоже вроде бы читает слово за словом, но отдельные слова и фразы его не очень-то интересуют. Его интересует общее движение, его подхватывают тяга сюжета, люди, идеи, действия, которые входят в резонанс с памятью читателя. Слова интересуют читателя в последнюю очередь. Это, кстати, писателей часто обижает: почему читатели так невнимательны к деталям? Но это связано с восприятием текста мозгом. До деталей читатель, возможно, дойдет, но это случится только постепенно, если интерес будет настолько велик, что читателя захватит вопрос: как это сделано? И дойдет до этого уровня далеко не каждый читатель, и требовать это от читателя по меньшей мере, неразумно, поскольку такое восприятие требует много времени и сил, а на каждую книгу сил не найти.
Читатель плохо понимает текст писателя. Читателю для интерпретации нужен широкий контекст. Писатель не всегда может сразу понять, достаточен ли контекст, сообщаемый в произведении. Нужен взгляд сверху.
И вот тогда не обойтись без хорошего редактора. В определенном смысле редактор — это идеальный читатель, потому что редактор может взглянуть на текст с разных точек зрения (и сверху, и снизу) и ответить на вопрос: хорошо ли текст согласован.
Для редактора текст — чужой, но в силу профессиональной подготовки, опыта и таланта (да-да, есть самый настоящий редакторский талант, и такой талант еще большая редкость, чем талант писателя) редактор схватывает большой контекст — в предельном случае все произведение, и проходит по пути сверху вниз — от общей картины к отдельному слову — и может слово поправить. Но задача редактора — это не только исправление грамматических согласований, но и вычеркивание лишнего.
Очень часто писатель вкладывает в текст сразу несколько вариантов интерпретации, и это создает повторы в тексте, текст оказывается «сырым». А редактор может это лишнее увидеть и писателю показать.
Писателю, чтобы активировать дорсальный путь чтения, надо перестать свой текст понимать. Это требует времени. Просто времени, чтобы забыть, что же он написал и почему он это написал. Конечно, не совсем забыть, а как бы отстраниться от текста. Редактор экономит писателю время, даже если кажется, что он занудно заставляет автора переписывать и уточнять сказанное.
Но и самому писателю приходится попотеть, чтобы донести свои мысли до читателя. И здесь несколько простых приемов, которые позволяют отстраниться от текста, уйти с проторенного вентрального пути на дорсальный.
Самый простой — это изменить шрифт. Когда я пишу, обычно я использую онлайновый редактор GoogleDocs, крупные размеры шрифта — 14 или даже 16 кегль, и набираю текст шрифтом Arial. Когда текст готов вчерне, я переношу его в MSWord, меняю шрифт на Times и уменьшаю кегль. При этом меняется расположение строк на странице, наполнение строк, количество слов, которое можно схватить взглядом одновременно. Не менее важно и то, что меняется начертание букв. То есть возникает совершенно новая пространственная конфигурация текста. А за пространственную конфигурацию отвечает как раз дорсальный путь. Текст сразу отдаляется. Его приходится «понимать» заново.
Пакистанская романистка, пишущая на английском языке, Камила Шамси (Kamila Shamsie) рассказала The Guardian11, что она, заканчивая главу, обязательно распечатывает ее на бумаге (при этом естественным образом меняется расположение слов в зрительном поле) и прочитывает текст вслух.
Это очень интересный способ отстранения от текста и попытка оторваться от вентрального пути.
Когда человек читает вслух, он как бы получает информацию дважды. Сначала визуально распознает слово, подключает фонологическую систему произношения и слово произносит. Потом получает это же слово заново, но уже через слуховой канал восприятия. Как показывают эксперименты с ЭЭГ12, при чтении вслух в мозгу последовательно возникают две волны: первая (P150) сопровождает зрительное восприятие (возбуждается в первую очередь VWFA), и вторая (P300) — более сильная — уже не в зрительной области (V1 и VWFA), а в области слухового восприятия — височной и теменной областях и в сильвиевой борозде.
Это хороший способ отстраниться от собственного текста. Возможно, еще более эффективно записывать текст своим голосом и потом его прослушивать. Собственный голос, записанный на магнитофон, человек воспринимает всегда как чужой, это связано с тем, что когда мы говорим, то слышим свой голос не только как звук, приходящий извне, но и через кости черепа. Это совершенно другое восприятие.
Но если для коротких текстов таких «отстранений» вполне может хватить, для большого текста редактор все равно необходим.
PS. О работе писателя
Всё, что потом заметит внимательный критик и различит чуткий читатель, вещи для писателя второстепенные. Это композиция — насколько она выстроена/не простроена, сюжетные ходы — насколько они увлекательные/предсказуемые, персонажи — насколько они живые/шаблонные, речевые характеристики — насколько они соответствуют времени, характеру, социальной роли персонажа, ну и другие малозначительные вещи.
Почему началась речь, и когда она закончится, от писателя зависит не вполне. Даль свободного романа он, наверное, и должен различать неясно. Писателя интересует не это. Писателя интересует только одно: как «ставить слово после слова», как продолжить речь. Если писателя перестает это интересовать, речь перестает продолжаться.
Куда ведет эта дорога через пустыню? Без конца, без цели, без надежды. Как шли по Сахаре Сент-Экзюпери и его товарищ, собирая утреннюю росу со своих парашютов и высасывая из ткани скудный глоток воды.
Или как шел Гийоме, упавший в Андах. Он хотел лечь и спокойно умереть, но потом подумал, что если он сейчас умрет — его будут долго искать и не найдут, и значит, семья еще четыре года не получит страховку. Тогда он решил пройти еще немного — до утеса, чтобы, когда снег стает, тело не снесло в долину. Тогда его найдут наверняка. И шел еще две ночи и три дня, пока его, обмороженного и обессилевшего, не подобрали. Он победил. Еще 10 лет он летал. 27 ноября 1940 года, во время перелета в Сирию, его сбил итальянский истребитель над Средиземным морем.
Вот это единственно важное: как сделать еще один шаг. Только один шаг, на большее ты можешь только надеяться, надежно рассчитывать дальше, чем на один шаг, ты не можешь. Согнуть ногу в колене. Перенести тяжесть тела немного вперед. Разогнуть ногу. Поставить ее на землю.
Так куда же ведет эта дорога? Может быть, она ведет к людям.
1 Maryanne Wolf, Director Center for Reading and Language Research https://ase.tufts.edu/crlr.
2 Цит. по Stephanie Gottwald. Reading and the Brain: Neurons and Plasticity in Action (webinar). Center for Reading and Language.
3 J. Houdailles et A. Blum. «L’alphabétisation au XVIIIe et XIXeme siècle. L’illusion parisienne». Population, № 6, 1985, based on a 1985 INED survey and on the 1901 census.
4 Arcadius Kahan. Russian Economic History: The Nineteenth Century, Chicago, University Chicago Press, 1989, стр. 186.
5 Wikipedia https://en.wikipedia.org/wiki/Literacy. Источник данных: сайт UNESCO http://data.uis.unesco.org.
6 См.: By Chen Wei-han. Different languages spark same brain activity: study. — «Taipei Tims», 2016, 6 января. http://www.taipeitimes.com/News/taiwan/archives/2016/01/06/2003636554.
7 См.: Stephanie Gottwald. Reading and the Brain…
8 См. в частности: L. Cohen and S. Dehaene. Ventral and dorsal contribution to word reading. В сб. «Cognitive Neuroscience», 4th edition. MIT Press, 2009. Большая библиография работ этих исследователей собрана здесь: http://www.unicog.org/biblio/Author/DEHAENE-S.html. Работы выложены в открытом доступе.
9 Stanislas Dehaene. Reading in the Brain: The New Science of How We Read. New York, «Penguin», 2009.
10 Джона Лерер. Вообрази. Как работает креативность. / Пер. с английского Е. Щербаковой. — Москва, АСТ: CORPUS. 2013. С. 170–171.
11 Richard Lea. Hearing words, writing sounds: examining the author’s brain. «The Guardian», 2015, 2 июля, http://www.theguardian.com/books/2015/jul/02/hearing-words-writing-sounds-examining-the-authors-brain.
12 Brain Organization of Language and Cognitive Processes. Edited by Alfredo Ardila, Feggy Ostrosky-Solis. New York, Plenum Press, 1989, cтр. 63.
Урал 2016, 2
Юлия ЩЕРБИНИНА
Литература как аптека
Заметки о библиотерапии
+++ ——
Юлия Щербинина — доктор педагогических наук, специалист по книговедению и коммуникативным дисциплинам. Автор двенадцати научных, научно-популярных и учебных книг. Лауреат премий журналов «Нева» и «Октябрь» (2015).
Бывают… патологические случаи духовного упадка, когда чтение может стать чем-то вроде лечебной дисциплины… Книги тогда играют ту же роль, что психотерапевт для иных неврастеников.
Марсель Пруст. О чтении
Роль книг в нашей жизни отражена во множестве самых разных метафор: книга – друг, учитель, судья, оружие; сосуд знания, зеркало общества, путеводная звезда… Среди образных параллелей есть медицинская: книга – лекарство, чтение – лечение, библиотека – аптека, писатель – врач. Когда и как эти метафоры становятся литературными сюжетами, научными теориями, практическими руководствами? Как изменяется с течением времени врачебная роль книг?
1
Способность чтения оказывать целительное воздействие признана с древнейших времен. Хрестоматийные примеры – табличка «Лекарство для души» при входе в книгохранилище фараона Рамзеса II, упоминание книг как врачующих средств в сказках «1001 ночи». В Европе врачевание книгами получило официальный статус со второй половины XVIII века, тогда же были заложены теоретические основы библиотерапии и созданы библиотеки со специальным подбором литературы. Так, английский врач Сайденген «назначал» своим пациентам «Дон Кихота». С 1802 года библиотерапевтические идеи стали распространяться и в США усилиями «отца американской психиатрии» Бенджамина Раша. А основателем библиотерапии как науки считается шведский невропатолог Яроб Билстрем.
В России история книголечения началась с работы доктора Иустина Дядьковского «Общая терапия» (1836). Большой теоретический вклад внесли библиопсихологические работы книговеда и библиографа Николая Рубакина, автора «Программы по исследованию литературы для народа» (1889) и знаменитых «Этюдов о русской читающей публике» (1895). А местом рождения советской библиотерапии стал Харьковский психоневрологический госпиталь, где в 1927 году философ, врач и педагог Илья Вельвовский начал использовать чтение в качестве лечебно-оздоровительного средства. Первый в СССР кабинет библиотерапии для реабилитации больных неврозами открылся в 1967 году в санатории «Березовские минеральные воды» Харьковской области.
В строго терминологическом значении под библиотерапией (греч. biblion – книга + theraрeia – лечение) понимается метод психотерапии, использующий литературу как одну из форм лечения словом. Синонимы и близкие понятия: либротерапия, компенсаторное чтение, коррекционное чтение, оптимистическое чтение.
В этой области мы фактически шли шаг в шаг с американцами. В 1916 году государственный деятель Сэмюэль Крозерс ввел в научный обиход термин «библиотерапия», а Николай Рубакин в Женевском педагогическом институте основал библиопсихологию – новое научно-прикладное направление на стыке психологии, литературо- и библиотековедения. В 1941-м термин «библиотерапия» был включен в «Медицинский словарь Дорланда», а в настоящее время существует уже более сорока ее определений.
2
В самом общем и упрощенном виде лечебное воздействие художественной литературы основано на реверсии и дистанцировании. Реверсия предполагает смену ролей: читатель узнает себя в персонаже, проецирует свою жизненную ситуацию на книжную либо вживается в персонажа, идентифицирует себя с ним в процессе чтения. Следующий этап – дистанцирование: читатель мысленно отстраняется от имеющихся у него проблем и недугов, «переплавляя» их в литературный сюжет, «подставляя» вместо себя персонажа.
Однако это только внешний психологический аспект, а есть более сложный и скрытый – философский. Чтение как возвышающий акт – что стоит за этим традиционным представлением, прочно укоренившимся в культуре? Здесь не просто очередная метафора – одухотворение и облагораживание человека с помощью литературы. Книга в самом прямом, буквальном смысле задает вертикаль бытия.
Основные состояния, при которых наше тело пребывает в горизонтальном положении, – сон, болезнь, смерть. Чтение, даже если оно происходит лежа, задает движение по вертикали. Следя за развитием действия, увлекаясь повествованием, мы на какое-то время отрываемся от окружающей действительности, исчезаем из реальности.
Пусть мысленно и условно, читатель перемещается в вертикальную плоскость. Книги – «магниты небес» – блистательное и очень точное определение Стефана Цвейга. Утратив сакральный статус в современном мире, чтение сохраняет экзистенциальные смыслы и создает виртуальный эффект жизни и здоровья.
В таком контексте первичным оказывается даже не содержание чтения, а сам процесс: перемещая взгляд по строчкам, листая страницы или слушая текст в устном исполнении, мы ощущаем себя живыми. Болезни отступают, проблемы забываются, беды кажутся не столь ужасными. И, пожалуй, это главный лечебный эффект чтения – все прочее (самопознание, соучастие, сопереживание) тоже важно, но уже вторично и производно.
Библиотерапия – «небесная магнитотерапия». Причем здесь нет никакой выспренности или романтики. Чтение в чем-то подобно спорту: оздоровительный эффект достигается совершением определенных действий. Неслучайно чтение называют также гимнастикой ума. Все по-медицински четко и лаконично: читать означает жить.
3
Библиотерапевтические идеи отображались и в самих литературных произведениях. Скажем, в XVI–XVII веках были чрезвычайно популярны медицинские заглавия книг вроде «Пластырь для души». Иные из них были образчиками словесной вычурности: «Душецелебная аптечка аптекаря душеслова», «Духовный клистир для душ, в кротости своей страдающих от запора», «Душеспасительный ночной колпак, скроенный из утешительных речений» (примеры из знаменитой «Комедии книг» Иштвана Рат-Вега). При всей нелепости подобных названий для современного восприятия они транслировали все ту же идею целительной силы книг.
Идея лечебного и оздоровительного чтения близка также героям многих произведений. Еще в трактате Франческо Петрарки «Моя тайна» возникает образ чтения как «исцеления духовного недуга». Эразм Роттердамский усматривал врачебную пользу в смешных книгах – ими он предлагал лечить чирьи. Гетевскому юному Вертеру книга была необходима, чтобы обрести гармонию с собой и миром, успокоить страдающую душу, «убаюкать мятежную кровь». Пушкинский Сальери признавался Моцарту, что Бомарше советовал ему при посещении «черных мыслей» перечитать «Женитьбу Фигаро». Смертельно раненый Андрей Болконский просит положить ему под голову Евангелие…
Занимались литераторы и разработкой библиорецептур. Так, в романе английского писателя Булвер-Литтона «Кэкстоны» (1849) легкое чтение рекомендовано от насморка, приключения – от тоски и уныния, биографии – от душевных потрясений, научные труды – от депрессии и отчаяния, стихи – при финансовых катастрофах. Карел Чапек в очерке «Что когда читается» (1927) «в случае умеренной хандры» предписывает «роман экзотический, исторический или же утопический»; при неожиданной болезни – увлекательное чтение, но «непременно с благополучным концом»; при хроническом заболевании – «что-нибудь благодушное и положительное».
Современная литература воспроизводит классические и моделирует новые условия, обстоятельства, ситуации целительного воздействия книг: инвалидность, сиротство, одиночество, изоляция, душевное опустошение, потерянность в жизни. Для героини романа Джона Фаулза «Коллекционер» чтение становится буквально физическим способом выжить в заточении. Юноше из «Трудностей жизни изгоя» Стивена Чбоски открываются душецелительные ресурсы чтения. Аналогично в романе Олега Раина «Отроки до потопа» книги помогают подростку в преодолении кризиса взросления. Герою рассказа «Сад» Андрея Битова старинная книга помогает справиться с мучительной ревностью. «Библия для детей» становится врачующим средством для ребенка из повести «Мальчик, которому не больно» Альберта Лиханова.
Итак, литература блистательно описывает себя и сама же моделирует эффекты воздействия книг на читателей. Но, как известно, жизнь все равно сложнее литературы. И современный мир, постоянно наполняясь новыми явлениями, меняет исходные, традиционные представления о библиотерапии.
4
Сегодня медицинская метафора слетает с книжных страниц и, подобно вирусу, распространяется уже на жизненные реалии, то и дело возникая в названиях общественных мероприятий, акций, проектов. Например, «Скорая книжная помощь» – волонтерский проект благотворительного фонда «Река детства» по обеспечению книгами больных детей. «Аптека для души» – библиошоу ко Дню библиотек в Кировской области. «Исцеляющая сила книги» – просветительская лекция о пользе чтения и передача книг из библиотечных фондов в дар стационару одной из поселковых больниц Краснодарского края.
«Лекарство от скуки» – беллетристическая серия издательства «Иностранка». Русскоязычный литературный сайт «Неогранка» стилизован под санаторий. Зарегистрированные пользователи публикуют свои произведения в «Амбулатории», модераторы распределяют их по «палатам»-разделам. Модная европейская придумка – оформление поэтических сборников как лекарственных упаковок.
Примеров еще масса, но очевидно одно: в настоящее время библиотерапия трактуется очень широко, границы понятия заметно расширяются. «Терапевтический» смысл придается уже не только самому чтению, но и смежным процессам – книгоизданию, книгообмену, читательскому общению. Теоретически вообще любому событию, в котором как-нибудь задействована книга.
Нынче библиотерапия убегает из врачебных кабинетов на либмобы, в модные читательские клубы и глянцевые журналы. Книголечение интегрируется с актуальными библиотечными практиками: театром книги, библиоквестами, библиокафе, библиодискотеками и даже книжными свиданиями. Новейшими библиорецептурами становятся чтение-игра, чтение-приключение, чтение-состязание.
Книга превращается в разновидность девайса, «полезного приспособления». Для карьерного роста сейчас читают тренинговые пособия и бизнес-библии, для интеллектуального статуса – Пелевина и Сорокина, для имиджа – гиды по новым авто, кулинарные книги, журналы мод. И по большому счету здесь уже не остается места для книголечения как такового. Когда же врачевать душу, если надо соответствовать стольким социальным требованиям и актуальным тенденциям? Приходится совмещать: чтение – и танцы, свидания, еду…
Библиотерапия в ее исходном понимании – как методика лечения книгами – также заметно меняется в последние десятилетия: выходит за пределы медицины и становится социокультурной практикой, а в последние годы – актуальным «трендом», модной «фишкой». Одни посещают психоаналитика, другие – коуча, а кто-то – библиотерапевта. На передовых позициях здесь англоязычный мир.
В 2013 году стартовала библиотерапевтическая программа Национальной службы здравоохранения Великобритании «Книги по рецепту». Доктора стали не просто рекомендовать, но официально «назначать» книги в лечебных целях. Прежде всего, речь идет об изданиях по психологии и личностному развитию, а также о психотерапевтической прозе – литературном жанре на стыке художественного романа и врачебного руководства. В специальном списке «Книги для поднятия настроения» – художественная литература: идиллический роман Лори Ли «Сидр и Рози», юмористические заметки Билла Брайсона, исполненная восточной утонченности книга «Гарун и море историй» Салмана Рушди и даже провокативно-эротические «Пятьдесят оттенков серого» Э.Л. Джеймс. Кроме того, появилась специальная услуга составления персональных читательских списков – всего за восемьдесят английских фунтов. В повседневный обиход вошли слова «литерапия», «библиорецепт», «книгоконсультирование».
Если же рассматривать библиотерапию как самолечение, то нынче она становится частью столь же модного лайфхакинга(англ. life – жизнь + hack – взлом) – системы полезных советов и методик для решения бытовых проблем. Библиотерапевтические пособия легко встают на полку литературы самопомощи (англ. self-help-books), как обобщенно именуют книги по улучшению жизни, и органично встраиваются в длинный ряд мануалов – практических руководств вроде «Обустройства дома по фэн-шуй» или «Правил поведения на собеседовании при трудоустройстве».
Яркий пример – завоевавшее большую популярность издание британского опять же библиотерапевта Сьюзан Элдеркин «Лечение романами: литературные лекарства от А до Я» (2013). Теории здесь минимум, а практика сведена к набору нехитрых и общепонятных рекомендаций. При этом библиотерапевты постоянно претендуют на первооткрывательство методик и новизну идей. «Нам хочется думать, – заявляет в интервью Сьюзан Элдеркин, – что мы были первыми, кто привнес этот термин [библиотерапия] в отношении повседневной жизни. С нашей книгой… мы были первыми, кто предложил, что художественная литература сама по себе является лучшей формой терапии»[1]. Непонятно даже, то ли святая простота, которая хуже воровства, то ли наглость, которая второе счастье.
Еще одна практика, сложившаяся с распространением интернета, – читательский обмен библиорецептами. Вот лишь несколько образцов из социальной сети книголюбов LiveLib. «Применять в качестве сильнодействующего средства от хандры» (Шарлотта Бронте «Джен Эйр»). «Читать, пить, вдыхать по три-четыре главы в день. Лекарство от всего» (Рэй Брэдбери «Вино из одуванчиков»). «Принимать при потере настроения и веры в чудо» (Александр Куприн «Чудесный доктор»). «Помогает при несчастной любви, непринятии мироустройства и тяжелых буднях» (Вера Полозкова «Осточерчение»).
Здесь не всегда очевидно, где просто яркая метафорика и словесная игра, а где попытка реального самоотождествления читателя с врачом. На сайте напрямую предлагается: «Давайте поиграем в докторов и повыписываем рецепты». Но ясно одно: фактически каждый нынче волен назваться библиотерапевтом. Начать можно с разовых консультаций (как в приведенных примерах), а затем, уже войдя во вкус и поднаторев во врачебных формулировках, открыть виртуальный библиотерапевтический кабинет (завести книжный блог) и пользовать таких же сетевых пациентов.
5
В последнее время заметно расширилась и существенно изменилась также сама библиорецептура. В традиционной культуре читатель в основном предпочитал лечиться «по-серьезному», требуя содержательного наполнения книги, взыскуя смысловой глубины. Разумеется, всегда была также литература развлекательная и релаксационная, но все же под «душецелительными» книгами прежде понимали идейно насыщенные и поучительные произведения. В современном мире значимым критерием эффективности чего бы то ни было стала актуальность.
Аналогично моде на похудение с помощью «гербалайфа», в 1990-е годы вошла в моду наконец дошедшая до нас гламурная проза, а немного позднее – чиклит (амер. сленг: hicklit– букв.«литература для цыпочек»). Российские читательницы сполна испытали на себе психотерапевтическое воздействие этой литературы. Беллетризованные женские истории карьерных взлетов и любовных побед, выходящие из-под пера ведущих мастеров жанра – Джессики Адамс, Кэндис Бушнелл, Софи Кинселлы и др., стали для наших женщин окном в дивный новый мир евро-американского благополучия. Главврачом здесь была назначена, конечно же, Хелен Филдинг – автор культового «Дневника Бриджит Джонс». Героини гламурной прозы требовали подражания и вдохновляли на жизненные «подвиги». Расплатой за доверие становились неадекватность жизненных представлений и ложная самоидентификация, зато наградой – врачевание депрессий, избавление от комплексов, повышение самооценки.
Затем нас абсолютно очаровал иронический детектив. Главным книжным доктором страны стала Дарья Донцова. Из интервью писательницы: «Я заместитель семьи для тех, у кого личные проблемы. После моей книжки не возникает желания прыгнуть с седьмого этажа»[2]. Действительно, не возникает. Аналогичную мысль высказывает ее коллега Татьяна Устинова: «Нужная книга, прочитанная в нужное время, – лучшее лекарство. И лучший рецепт улучшения тяжелого морального положения»[3].
Ну а кому слабительного или мочегонного – пожалуйте к полке «ужастиков». Хоррор либо саспенс – в зависимости от анамнеза и характера заболевания. В любом случае загляните в кабинет доктора Кинга, он всегда сможет подобрать индивидуальный метод лечения. Если без шуток, то есть авторитетные научные работы, в которых обоснован терапевтический эффект романа ужасов.
Не забудем и про юмористическую прозу – издавна известна целительная сила смеха. А уж в соединении юмора с детективом получается поистине животворящий эликсир. Недаром проза той же Донцовой много лет подряд держится в топах продаж.
Но, пожалуй, никакой жанр не имеет столь избирательного лечебного воздействия, как любовный роман. Будь иначе, лавстори и (шире) сентиментальная литература также не удерживала бы лидирующих позиций на книжном рынке, Джеки Коллинз не была бы целительницей номер один у европейских и американских леди, а Олег Рой – главным эскулапом российских барышень. Нелюбимых, брошенных, разочарованных, пресыщенных, мучимых ревностью, страдающих застенчивостью, находящихся в горячке поиска и лихорадке выбора – всех-всех-всех.
Не обойти вниманием также фантастику и ее сводную сестру – фэнтези. Чарующие воображение несуществующие вселенные, ювелирно выписанные детали вымышленных миров – что может быть лучшим способом ухода от проблем и невзгод? К тому же просматривается явная аналогия применяемых здесь художественных приемов (сатира, гротеск, гипербола) с приемами психотерапии. А сколько возможностей для перевоплощений, ухода от несовершенной телесности, преодоления болящей плоти! Инопланетяне, киборги, орки, маглы, минипуты – выбор поистине неисчерпаем. А фэндомы – неформальные объединения поклонников тех или иных жанров либо отдельных книг – по сути, почти то же самое, что общества анонимных алкоголиков и подобных самоорганизованных психотерапевтических групп.
И пусть чопорные критики презрительно кривятся от одного взгляда на покетбуки в аляповатых обложках, именуют их паралитературой и «чтивом» – они не перестают служить антидепрессантами, болеутоляющими, снотворными. Такая вот народная библиомедицина.
Есть и «официальные» варианты книжного лечения. Например, околофилософская проза. Завотделением здесь уже без малого тридцать лет работает Паоло Коэльо. В России на прием к доктору Коэльо дружно направились те, кто чуть раньше наблюдался у доктора Баха и в качестве основного снадобья принимал «Чайку Джонатан Ливингстон». Ну а если серьезно, то идею самоисцеления с помощью систематического чтения философских текстов приписывают Брайану Маджи – автору книги «Признания философа» (1999). В романе известного американского писателя и психотерапевта Ирвина Ялома «Шопенгауэр как лекарство» (2006) раскрываются возможности губительного и целительного воздействия философии.
Сходный эффект – от употребления книжных снадобий оккультного свойства: гаданий, заговоров, сонников, астропрогнозов, советов экстрасенсов и прочей хиромантии. Причем иронизировать можно сколько угодно, но психотерапевтическое воздействие таких изданий абсолютно очевидно. Пусть в примитивном и вульгарном виде, но они исполняют в современном мире функции магических книг, содержащих тайные знания и возвышающих читателя до чародея.
Иная библиорецептура – для интеллектуалов. Пелевин, Быков, Шаров хотя и разительно различаются между собой, но на роль лекарей все как один вряд ли годятся, а вот Улицкая, Толстая, Рубина очень даже подойдут. В интеллектуальной реалистической прозе антидепрессантами становятся погружение в быт, житейские подробности, детализация повседневности. Плюс, как говорят психотерапевты, «отработка» типовых ситуаций (повышение по службе, предательство подруги, развод) и куча психотестов («Кто из персонажей тебе наиболее близок?», «Как бы ты поступил на месте героя?»). Читать семейную сагу, психологическую повесть, роман воспитания, «записные книжки» или художественную исповедь – все равно что выслушивать чужую, но «так похожую на твою» историю на приеме у психотерапевта.
Наконец, есть шоковая библиотерапия – контркультурная проза, именуемая в разных контекстах альтернативной, неформатной, нонконформистской. Отдельных направлений очень много, но если смотреть в целом, то это прежде всего коллектив суровых докторов Берроуза, Буковски, Паланика, Коупленда, Керуака, Уэлша и других коллег из клиники «Альтернатива» – большой книжной серии издательского холдинга АСТ. В ту же сеть книголечебных учреждений входили либо входят такие российские издательства, как «Ад Маргинем», «Ультра. Культура», «Kolonna publications», «Ил-music», «Опустошитель».
Порой тут уже даже не библиотерапия, а библиохирургия – чтение на разрыв аорты, литературная операция на открытом читательском сердце, разъятие мира словесным скальпелем и отсечение всех иллюзий с последующим художественно-гистологическим исследованием. Альтернативная проза как альтернативная медицина – гомеопатия с ее принципом «подобное излечивается подобным»(лат. Similia similibus curantur). Погружаясь в атмосферу сумасшествия и бытийного кошмара, попадая в «опасные зоны» бытия и опускаясь на самое дно жизни, читатель преодолевает или хотя бы начинает замечать это в себе самом и в окружающем мире.
Особую полку библиоаптеки занимает поэзия. Говорят, еще Пифагор лечился и лечил других стихами. В 1996 году вышла книга Ольги Даниленко «Душевное здоровье и поэзия», куда помимо монографического исследования вошла «Антология поэтических произведений, обладающих психопрофилактическим потенциалом». Примечателен также эпиграф: «Поэзия, как ангел-утешитель, / Спасла меня, и я воскрес душой». Если уж Пушкину помогло, всяко и нам поможет. К тому же есть данные о том, что поэтический ритм способствует нормализации биоритмов. В настоящее время стихи используются также в реабилитации после инсультов и в лечении заикания.
Что в итоге? Современность наделяет врачебными свойствами фактически всякую мало-мальски увлекательно и профессионально написанную книгу. Любого жанра, любого формата, любого объема. Выбор библиорецептур как никогда прежде велик и разнообразен – дело только за читателем. Сознает ли он, во-первых, необходимость, а во-вторых, возможность лечения с помощью книг? Ведь нынче, как известно, все медицинские манипуляции производятся только с согласия пациента. И вот здесь как раз возникает сложность…
6
Многим нашим современникам, отказавшимся видеть мир как проблему, отрицающим саму проблематизацию бытия, «душеполезное» чтение если и нужно, то не как радикальное, а лишь как симптоматическое лечение. Что означает проблематизация бытия? Во-первых, поиск ответов на «неудобные» вопросы; во-вторых, определение зон и границ персональной ответственности; в-третьих, постоянную необходимость личного выбора и принятия решений. Но к чему такие заморочки, зачем борьба и боль, когда имеется столько обходных путей? С одной стороны, куча специалистов – консультантов, тренеров, экспертов. С другой стороны, масса способов сублимации, психологического «ухода»: начиная от ролевых и онлайновых игр, заканчивая куклоделием, паркуром, айфонографией и другими не менее увлекательными хобби.
Но если даже взять настоящих – вдумчивых, мыслящих, пытливых – читателей, то и здесь библиотерапия на поверку оказывается не столь действенной, как прежде. Причина в том, что современный читатель гораздо меньше доверяет писателю, чем ранее. А какое может быть лечение, если пациент не доверяет врачу?
Используя метафору Стендаля, французская писательница Натали Саррот назвала XX век в литературе «эрой подозрения», когда факт восторжествовал над вымыслом, а персонажа подменило авторское «я». В результате художественная проза, вся, какая есть, оказалась в положении незавидном и невыигрышном. Сейчас этот тезис обретает окончательное логическое завершение.
Читатель новейшей формации получил максимум культурных прав при минимуме личной ответственности, а также мощный технологический инструментарий: поисковые интернет-системы, электронные словари, программы автоматической проверки грамотности, «антиплагиат» и, разумеется, ее величество «Википедию». Отчасти поэтому все больше интереса к документальной литературе, формату нон-фикш и меньше – к художественной прозе.
Современность окончательно развенчала и так называемый библиофилический миф, определяемый как «миф об исключительном влиянии книги на нравственно-эстетическое самосознание человека и его саморазвитие»[4]. Кроме того, библиотерапию заметно потеснила «телетерапия» – мыльные оперы, стендапы, ток-шоу. Причем нынешнюю аудиторию уже не устраивает роль пассивного созерцателя – она стремится попасть на экран и сама становится медийным персонажем. Аналогично и сегодняшний читатель рвется в критики и литературоведы, желает быть учителем, прокурором, экзекутором писателя[5].
Если в системе традиционной культуры вселенные Писателя и Читателя пребывали в отношениях тесной смежности, устойчивой сопряженности, то современность ставит их в положение шаткой и призрачной дополнительности. Почему? Потому что нынче и писатель, и читатель – оба мыслят себя в центре литературного процесса, жаждут прежде всего самовыражения и лишь затем взаимопонимания. Оба воображают себя одновременно и точкой отсчета (жизненных координат), и единицей измерения (качества текста). Из-за этого невозможно создание единого поля смыслов, пространства понимания.
Сегодня читатель входит в книгу как на минное поле либо как в квест. В первом случае выискивают всяческие ошибки, нестыковки, промахи, во втором – пытаются обнаружить в тексте скрытые, но часто ложные смыслы, скрытую рекламу (продакт-плейсмент), тайные авторские послания («пасхалки»). Первый случай – дискредитация, второй – конспирология, но оба они равно бесполезны для библиотерапии и губительны для читательской культуры в целом. Конечно, оздоровительный эффект возможен даже в таких условиях, но это уже, согласитесь, будет совсем иная форма книголечения.
В ситуации кризиса читательского доверия повышается значимость читательского возраста. Главнейшим катализатором лечебного действия книг сегодня становится доверие к написанному. Логично предположить, что в нынешних условиях библиотерапия эффективнее для детей, которые еще верят в сказки и вообще доверяют печатному слову. Неслучайно сейчас особо интенсивно развивается сказкотерапия. Одна из крупнейших отечественных организаций – Российский институт комплексной сказкотерапии, созданный в 1998 году в Санкт-Петербурге.
Взрослый же читатель не только любит заниматься самолечением, но и употреблять лекарства не по прямому назначению. Применительно к чтению это значит, что следствием недоверия автору становится замена изначально заложенных в тексте смыслов читательскими вымыслами. Пусть ложными, мнимыми – зато своими. Затем читатель начинает уже самостоятельно изобретать книжные снадобья: берется за книгу «чисто по приколу» – чтобы только посмеяться над глупостью автора, уличить в некомпетентности или поиграть с ним в смысловые прятки.
7
Еще одно модное направление – книги-раскраски для взрослых[6], в сущности нацеленные на все тот же терапевтический эффект. Другие названия – книга-антистресс, медитативная раскраска. Издания с рисунками шотландской художницы Джоанны Басфорд «Тайный сад» и «Заколдованный лес», именуемые «книгами для творчества и вдохновения», уже переведены на двадцать два языка. В компанию иностранных авторов – Эммы Фарраронс, Сьюзан Шадт, Ричарда Меррита, Кристи Конлин – уже вливаются и наши: например, в серии «Антистресс-рисование» издательства «Питер» выходят медитативные раскраски Диляры Голубятниковой.
К раскраскам могут прилагаться задания вроде: «нарисуй вокруг цветка рой шмелей»; «придумай еще несколько фигурных стрижек для садовых деревьев»; «рассади на ветках хор певчих пташек». Короче, второй раз в первый класс. Между тем такие издания становятся неплохим заработком для мастеров коммерческой иллюстрации и расходятся не хуже столь же популярных нынче партворков. Книги-раскраски выгодны и производителям канцтоваров, ведь в ход идут карандаши, фломастеры, гелевые ручки, мелки, акварель, гуашь… Производители довольны, а уж потребители – тем более: заполнение книг-раскрасок чаще всего не ограничено жесткими правилами, предполагает творческую свободу – самостоятельный выбор цветов, их комбинирование, внесение дополнительных элементов, создание орнаментальных рамок. И даже тот, кто рисует на уровне детсадовца, вполне может вообразить себя заправским художником.
Раскрашенные страницы активно выкладывают и обсуждают в соцсетях. Многие ламинируют свои художества, заключают в рамки, вешают на стены и даже посылают в качестве благодарственного подарка выпускающим фирмам. Книги-раскраски прирастают новыми стилями и направлениями, например, зендудлингом (зен – сокр. от «дзен» + англ. doodle– бессознательный рисунок, букв. «каракули») – замысловатыми абстракциями, вариациями на тему так называемого интуитивного творчества. Когда мы нервничаем либо скучаем, рука автоматически тянется за ручкой или карандашом и начинает выводить на бумаге всякие узоры, фигуры. Теперь нам предлагается делать то же самое, только «официально» – на страницах антистрессовых книг.
8
Для библиотерапии важен еще один, уже больше технический, момент: письмо отзеркаливается чтением. Текст требует читать себя тем же способом, которым был написан. Читатель – онтологический двойник писателя «по ту сторону» книги. Читательская манера, читательское отношение к тексту так или иначе воспроизводят авторскую манеру и авторское отношение. Однако для библиотерапии на нынешнем этапе это оказывается не плюсом, а минусом.
«Чтение хороших книг должно быть неторопливым и бережным, надо чувствовать, что они писались именно так», – заметил американский классик XIX века Генри Торо. Именно такой подход был характерен для всей традиционной книжной культуры. Цифровая эпоха не уничтожила этот подход – она сделала его попросту невозможным. В век космических скоростей и писатель, и читатель меняют свои стратегии в директивном, принудительном порядке. Нынче писатель пописывает – читатель почитывает.
Книг становится все больше – времени на чтение все меньше. А для успешного лечения, как известно, необходимо соблюдение принципов регулярности и системности. В итоге библиотерапия (в ее подлинном смысле) превращается в элитарную практику, доступную немногим. Впрочем, как и вся элитарная медицина. И мы поневоле осваиваем псевдотерапевтические практики. Депрессию можно «заедать» фастфудом, а можно – фастселлерами, книжками-однодневками. Увлеченность чтением отчасти схожа с эйфорией обжорства[7]. В этом плане сиквелы и римейки, издания «с продолжениями», вообще все книжные серии можно рассматривать не только как литературные, но и как психотерапевтические технологии. Одно дело разовый укол, другое – курс капельниц. Пусть вновь с приставкой «псевдо-», пусть с эффектом плацебо, но ведь все равно действует – чего уж там скрывать! Вместе с библиолекарствами в виде руководств по бисероплетению или выращиванию фиалок серийная литература занимает прочные позиции на рынке книжных фармацевтических средств.
Наконец, в современном обществе с его культом здоровья и молодости вообще как-то не принято акцентировать болезни, даже инвалидов рекомендовано эвфемистически называть «людьми с особыми потребностями». Аналогично библиотерапия тоже сейчас мимикрирует и маскируется. Например, у тех же британцев вошло в обиход понятие reader development – поддержка читателя и развитие чтения. Девиз очень прост: «Самая лучшая книга в мире – та, которую вы любите больше всего. Найти эту книгу можете только вы сами, а наша задача – только помочь».
При таком подходе действует не менее популярный сейчас принцип Cura te ipsum (лат. «Исцели себя сам»). Сам решай, читатель, здоров ты или болен, а книга работает в любой ситуации. «Небесному магниту» все равно, кого он тянет ввысь.
Да, чуть не забыли: есть же еще один способ литературного псевдоцелительства – «искусство рассуждать о книгах, которые вы не читали», теория которого представлена в одноименном эссе французского филолога Пьера Байяра[8], но фактически заимствована у публициста XVIII века Георга Лихтенберга и переосмыслена применительно к современности. Написать отзыв о произведении, ознакомившись лишь с его аннотацией. Храбро вступить в литературный спор, опираясь только на мнения друзей или коллег. Порекомендовать кому-нибудь новый роман на основании рекламного постера либо просмотра буктрейлера. Отличные способы снятия стресса и повышения самооценки!
[1] Книга вместо антидепрессанта: как работают библиотерапевты (интервью) // Сайт издательства «Эксмо», 2015, 24 июля.
[2] На литературных плантациях (интервью) // Итоги, 2003, 29 апреля. № 17 (359).
[3] Мельников С. Прописать книгу // Огонек, 2013, 19 августа, № 32.
[4] Приказчикова Е.Е. Культурные мифы в русской литературе второй половины XVIII – начала XIX века. – Екатеринбург, 2009. – С. 193.
[5] См. об этом: Щербинина Ю. Чтение в эпоху Web 2.0 // Знамя, 2014, № 5.
[6] См. об этом также: Антоничева М. Можно ли рисовать в книгах: о книгах-раскрасках для взрослых // Знамя, 2015, № 9.
[7] См. об этом: Щербинина Ю. Дикта(н)т еды // Нева, 2012, № 7.
[8] Байяр П. Искусство рассуждать о книгах, которые вы не читали / Пер. А. Поповой. – М.: Текст, 2012.
Октябрь 2016, 2
КОНСТАНТИН ФРУМКИН
Творчество, как принудительное дарение
Философская подоплека споров о либерализме, рынке и конкуренции
+++ ——
Фрумкин Константин Григорьевич — журналист, философ, культуролог. Родился в 1970 году в Москве, окончил Финансовую академию. Кандидат культурологии. Автор многих статей по социологии, политологии, литературный критик. Живет в Москве. Постоянный автор «Нового мира».
Социал-дарвинизм как «аванс» человеческой природе
Социальная эволюция отличается от биологической тем, что конкурируют в ней не столько живые существа, сколько социальные структуры и алгоритмы человеческого поведения. На это обратил внимание еще Александр Богданов, когда в начале ХХ века, пытаясь создать собственную версию социал-дарвинизма, написал, что в социальной эволюции идет речь о сохранении или гибели не «человеческих особей», а «общественных форм», к числу которых могут относиться «социальная группа, класс и какой-нибудь технический прием, слово, идея, норма и т. д.» [1] .
Если некие программы поведения проигрывают соревнование, их носители — «человеческие особи» — остаются в живых, но в неприятном статусе проигравших, неудачников, лузеров, членов неэффективных или распавшихся сообществ.
Позитивный взгляд на дарвиновскую эволюцию предполагает, что на место вымерших форм приходят более совершенные. Такого рода надежда присутствует и в отношении социальной эволюции, но тут дело усложняется тем, что человек, хотя и не жестко связан со своим поведением, но и не меняет его слишком свободно. Поэтому, если некий алгоритм поведения проигрывает конкурентную борьбу и «вымирает» — например, если оказывается, что работать ремесленником больше не выгодно, — это не значит, что «экологическая ниша», то есть данная человеческая популяция, теперь открыта для новых, более прогрессивных форм жизни и деятельности.
Экономический либерализм, который на это надеется, прежде всего базируется на безграничной вере в человеческую гибкость, креативность и изменчивость, в то, что человек, а особенно хорошо мотивированный и тем более поставленный в безвыходную ситуацию — обязательно придумает новый модус существования. В этом пункте классиком экономического либерализма оказывается уже не Адам Смит, а скорее мыслитель эпохи Возрождения Пико делла Мирандола, который в своей знаменитой «Речи о достоинстве человека» утверждал, что человек сотворен не в раз и навсегда определенной форме, что он сам определяет, каким, где и как ему жить, что он постоянно досотворяет себя. Союзником либерализма тут становится и Бердяев, считавший творчество главным, что есть в человеке, образом Божиим и сущностью человеческой природы.
Экономический либерализм в своих философских основаниях содержит веру в способность отвечать на любые вызовы, изменяясь, и поэтому трансгуманизм, вера в техногенное изменение человеческой природы, вполне вытекает из духа либерализма, хотя сами трансгуманисты порою придерживаются и антилиберальных убеждений. Именно поэтому был вполне прав основатель движения французских «новых правых» Ален де Бенуа, когда говорил, что либералы с их теорией прогресса видят человека бесконечно совершенствующимся и в этом совершенствовании становящимся искусственным и преодолевающим свою природу [2] .
Человек, брошенный в воду, может научиться плавать, и, быть может, это действительно наилучший способ научиться, но он может и утонуть. Последние столетия в большом количестве дают примеры особого рода несчастья, мучительного положения, выбираемого людьми в некотором смысле добровольно, хотя для них самих и безальтернативно, — упорствования в невыгодном, обреченном деле, например, продолжении кустарного промысла, несмотря на конкуренцию фабричных товаров.
Вымирание форм поведения может происходить без замены их на более прогрессивные. Разорившийся ремесленник может упорно держаться своего ремесла или просто стать нищим. Социальная эволюция порождает не только развитие, но и зоны социального хаоса, когда вымирание устаревших социальных отношений не сопровождается их адекватной заменой. Формула социального хаоса — «вымирание без замены». Если иностранная конкуренция приводит к закрытию целой отрасли производства, то, согласно теории Давида Рикардо, это позволяет национальному капиталу заняться более выгодным делом. Однако прежде всего это порождает ситуацию вытеснения в никуда, толкает на поиски ниши, которой нет. При таком «вымирании» биологически люди остаются в живых, но в их распоряжении не остается сложных форм социального поведения. Самый лучший, можно сказать, кровоточащий пример — состояние России в 90-х годах, когда рыночные силы были слишком молоды и нецивилизованны, а оставшийся с советских времен социальный капитал горизонтальных связей слишком скуден, чтобы полноценно заменить отмененную плановую экономику.
В середине 90-х годов академик Д. С. Лихачев, поднимая принципы экономического либерализма на уровень культурологической закономерности, писал, что все новое рождается через хаос и кризис, как апогей неопределенности, расчищает пространство для креативных деятелей [3] , — однако его оппоненты, глядя на окружающую действительность, могли бы возразить, что хаос может быть законсервирован именно как хаос, оказавшись «нетворческим» кризисом.
Принудительность творческого усилия
На боязни попадания в такие серые зоны нетворческого хаоса сегодня в значительной степени базируется российский (и не только российский) антилиберализм. В подсознании тут как раз лежит неверие в свои творческие способности, в достаточность своих способностей для изменений и в возможность принять изменения.
Экономическому либерализму наряду со всем прочим противостоит еще и дефицит веры в свои творческие силы, сомнения в исторической плодотворности творческих усилий. Символом такого неверия в сфере экономики может служить некогда нашумевшая книга Андрея Паршева «Почему Россия не Америка» [4] , в которой доказывается, что в силу чисто объективных географических обстоятельств Россия никогда не сможет выигрывать свободную конкурентную борьбу с западными странами.
Конспирология — вера в тайные заговоры — тоже часть идеологии неверия в свою конкурентоспособность и свои творческие силы. Конспирология приписывает тайную силу конкурентам и утверждает, что любой выигрыш есть следствие злоупотреблений.
Впрочем, наряду с чисто мифологической конспирологией, это неверие в свои силы подпитывает и куда более адекватное представление о том, что мир делится на тех, кто созрел для свободы и умеет искать новые способы действия, и тех, кто не в силах найти замену своим профессиям и занятиям. На этом делении была, по сути, построена теория крупнейшего теоретика протекционизма XIX века Фридриха Листа, писавшего, что свобода выгодна более развитым, что неразвитые нации просто не успевают занять открывающиеся ниши и что сначала надо воспитать нацию [5] . Сегодня же сам создатель понятия «креативный класс» Ричард Флорида выражает опасение, что американское общество расколется на креативную космополитическую и традиционную немобилизуемую части [6] .
Важнейшие аргументы противников свободы международной торговли издавна коренились в сфере рассуждений о «равенстве начальных условий». Как говорил в XIX веке французский экономист Шарль Гуро, соперничество возможно только при равенстве сторон [7] . Внешне эта аргументация напоминает размышления о равенстве прав на карьеру, которой мешают различия стартовых позиций у юношей в семьях разного социального уровня.
Таким образом, экономический антилиберализм, по сути, сближает ситуацию экономических субъектов — национальных экономик, предприятий — с категориями, взятыми из анализа человеческих биографий: детством, юношеством, незрелостью. Национальная экономика или отрасль предстает как «ребенок», который еще не «созрел», который еще не готов к вступлению во взрослый мир и нуждается в особой опеке. Один из российских авторов, имея в виду российскую экономику после распада СССР, даже прибегнул к метафоре яйца, у которого разбили скорлупу до того, как зародыш подготовился к встрече с внешним миром [8] .
Экономическая дискуссия окрашивается в педагогические тона, и антилиберализм наряду с неверием в креативность знаменует собой и неверие во взросление. Самые острые, самые спорные и самые актуальные высказывания «апостола конкуренции» Фридриха фон Хайека относятся именно к социальной педагогике, он говорит, что «конкуренция — особый метод воспитания умов» и что предпринимательский дух, необходимый для участия в конкурентной борьбе, «не может проявиться в отсутствие продуцирующих его условий...», что конкуренция меняет характер даже врожденных способностей [9] .
Такая постановка вопроса подводит дискуссию либералов и антилибералов, фритредеров и протекционистов к размышлениям о точке взросления и «эффективном воспитании», к тому, где кончаются «начальные условия», которые требуется выровнять, и где начинаются «способности», которые требуется проявить в ходе конкуренции; когда именно кончается детство экономики, отрасли, предприятия и не затягивается ли оно в искусственной изоляции.
Тема неготовности к изменениям подводит и еще к одной проблеме, извечно замечаемой в быту боковым зрением, но редко фиксируемой философией: теме мучительности творческого усилия.
Существует созданная представителями интеллектуальных профессий мифология (или мифологизированная идеология), в соответствии с которой творчество есть источник радости, творчество есть пусть к счастью, творчество привлекательно и тот, кто распробовал его на вкус, никогда не согласится сменить его на нетворческий, рутинный труд. Однако, если приглядеться, о каком именно творчестве трактует эта мифология, можно увидеть, что, как это ни парадоксально, речь идет о творчестве, ставшем рутиной, то есть профессией. Ученый, приходящий в науку, приходит к готовому рабочему месту, где более или менее понятно, что, где и как он будет делать и какое получать за это вознаграждение. Хуже поэту, но и для него поэзия уже сформирована как деятельность с инструментарием и технологическими нормами. Значительная часть деятельности в рамках так называемых творческих профессий сводится к решению довольно однотипных задач — да, само решение, конечно, требует креативности, но оно не создает ситуации попадания в незнакомый мир, ибо подобные задачи уже встречались.
Ситуация поэта или ученого, стоящего перед трудными творческими задачами, не сравнима с положением человека (или общества), лишившегося привычного способа «кормиться» и теперь обязанного совершить творческое усилие, чтобы найти новый модус существования.
Есть как минимум три серьезных отличия этой ситуации от положения научного работника.
Во-первых, ситуация потерявшего источник дохода человека гораздо менее определенна, чем ситуация ученого: такой человек просто не знает, в какой области и на каком поле начать искать новый алгоритмы действий.
Во-вторых, в отличие от ученого такой человек имеет гораздо меньшее право на ошибку — его благополучие слишком зависит от результатов поставленных «экспериментов».
В-третьих, к решению таких сложнейших творческих задач оказываются призваны люди, не проходившие никакого отбора на креативность, может быть, не имеющие ни желания, ни способностей для решения таких задач и тем не менее под страхом голода поставленные в роль поэтов и исследователей собственной жизни.
Необходимость творческого усилия перед лицом конкуренции означает принудительное приведение человека в экзистенциальную ситуацию столкновения с абсурдом, где нет ни закономерностей, ни понятных способов поведения. Признание благотворности конкуренции в этих условиях означает огромный аванс человеческой природе — надежда, что человек в любом случае преодолеет абсурд и найдет выход, хотя, строго говоря, мы не можем дать однозначный прогноз такого рода, поскольку мы «по условию задачи» не знаем будущие вызовы, с которыми столкнемся, а значит, не знаем и исхода этих столкновений. «Вина» либералов в том, что они признают благотворность процессов с непредсказуемым исходом. Такой завзятый сторонник конкуренции, как Фридрих фон Хайек, не сообщает ничего утешительного, когда говорит: «Ни один человек не знает заранее, как он будет действовать в условиях конкуренции, с какими конкретными обстоятельствами столкнется» [10] ; тем не менее «либерал готов принять естественный ход событий, невзирая на непредсказуемость нового» [11] . Логически не существует оснований для принятия непредсказуемого — можно сказать, экономический либерализм опирается на веру в благого Бога-Творца, который не посылает человеку испытаний не по силе.
Либерализм, основывающийся на личном интересе и конкуренции, в некотором смысле внутренне противоречив, поскольку ближайший личный интерес любого человека прежде всего заключается в прекращении конкуренции. Как сказал экономист Фрэнк Найт, конкуренция делает экономику более эффективной, но не более приятной [12] . И первый, кто это осознал, был Хайек, писавший, что рыночная конкуренция противоречит ничем не сдерживаемой демократии, что поскольку конкурентов воспринимают с раздражением, то демократия может разрушать рынок, и вообще «...конкуренция — процесс доказательства правоты меньшинства...» [13]
Самый страшный из вызовов, стоящий перед современным человеком, — это «незнание чем заняться», задача, для решения которой не имеется надежных ориентиров (зато ненадежных имеется в избытке). Удивительно, что часто люди действительно, как Мюнхгаузен, поднимают себя за волосы и изменяют всю свою жизнь — открывают новый бизнес, меняют профессии, эмигрируют, но всегда эти решения очень непростые. Если общество как социальное тело может в каком-то метафорическом смысле испытывать боль, то необходимость таких вынужденных креативных усилий есть один из постоянных источников боли. Это творческие задачи, которые не приносят радости, относительно которых нет никаких гарантий, что они могут быть решены, причем наличие способностей для их решения сомнительно, а последствия ошибок страшны. Страх оказаться в вынужденной ситуации необходимого творческого усилия тут закономерен и императивен. И в этой связи протекционизм есть ни что иное, как неприятие принудительного творческого труда. Как сказал французский историк Пьер Розанваллон, в современном капиталистическом обществе призывы к самореализации индивидов превратились в приказы [14] .
Тут мы имеем еще одно значимое противоречие с традиционной научно-поэтической мифологией творчества. Принято считать, что творческий труд хотя бы в каких-то рамках, хотя бы до какой-то степени труд свободный. Сталинские шарашки это отвергают, но шарашки были кратковременным явлением, а структурные изменения в быстро развивающемся обществе требуют креативности от множества нежелающих того людей. Эрих Фромм писал о «бегстве от свободы», но насколько более сложным, парадоксальным и амбивалентным является вопрос о принуждении к свободе! Историю свободомыслящих социальных движений Запада можно рассмотреть как историю борьбы против подневольного труда, а антилиберализм, фактически следуя этой традиции, протестует против подневольного творческого труда.
Верность своей структуре
Дефицит веры в свою креативность является одной из причин устойчивости диктатур или, говоря шире, закрытых политических систем.
Верность диктатуре, монархии, социализму может подспудно содержать в своей основе неверие, что общество способно выработать или в разумные сроки обрести другую совершенную технологию управления, то есть это понимание своей обреченности на единственную — какая есть — технологию.
Эта обреченность вполне закономерно порождает экзальтированную озабоченность своей идентичностью, то есть верностью строго определенной социальной конфигурации, внутри которой ты занимаешь свою нишу.
Антилиберализм часто сопровождается романтическим отношением к определенным социальным конфигурациям и сообществам (например, к «промышленности» или «государству») как к самоценным индивидам, которыми нельзя жертвовать во имя иных целей (например, «эффективности»). Именно поэтому Фридрих Лист обвинял Адама Смита и других экономистов-классиков в том, что они заботятся о человечестве и отдельных индивидах, но не о нации, — протекционизм обязательно ставит вопрос о самоценности сообщества.
Здесь встает вопрос о редко формулируемой в явном виде идее — о праве занимать свое место в социуме, праве на социальную нишу. Сила этой идеи, реализация которой крайне проблематична, заключается в том, что она как бы продолжает инстинкт самосохранения, она является социальным эквивалентом самого фундаментального из прав — права на жизнь. В социальном смысле существовать — значит занимать свое место в сети отношений, а погибнуть — значит его утратить. Именно поэтому Шарль Гуро начинает свою книгу «О свободе международной торговли» тезисом, что всякий народ имеет право обрабатывать свою землю, а конкуренция отменяет это право. Из этого представления о праве на землю, раннего аграрного варианта «права на место», вырастает критика либерализма, как способствующего утрате человеческой идентичности внутри сообществ, и Ален де Бенуа пишет, что либерализм есть, по сути, антропологическая система, рассматривающая человека как атом, и «он может это сделать, только отнимая у человека все структуры, в которые он входит», только разрушая «коллективные структуры» и «естественные сети взаимопомощи» [15] .
Сегодня сторонники рынка отвечают на это тем, что, как пишет Ричард Флорида (опираясь на теорию социолога Марка Грановеттера), устойчивые социальные связи прошлого заменяются так называемыми слабыми связями — не такими стабильными и эмоционально насыщенными, но многочисленными и легко варьируемыми [16] , однако слабые связи не порождают идентичности.
Борьба за нужность
Важнейшим предметом заботы людей в социальных отношениях — причем в самых разнообразных: политических, экономических, частных, семейных и прочих — является борьба за человеческое внимание. Причиной этой борьбы является стремление одного человека или социального субъекта доказать, что он нужен другому — нужен как друг, как собеседник, как покупатель, как поставщик, как кредитор, как любовник, как невеста, как представляющий ваши интересы политик. Начальной фазой этой борьбы является овладение вниманием ближнего, но это делается только ради второй фазы, в ходе которой следует добиться от него признания своей нужности. В случае, если признание взаимной нужности состоялось, это создает самые прочные основания той социальной связи, которую социальные философы именуют солидарностью.
Проигравшие в борьбе за внимание становятся ненужными, лишними, выпадают из сетей солидарности, им грозит «одиночество в толпе». Именно нужность другим подпитывает наше достоинство и обогащает жизнь смыслом; утратив нужность, мы лишаемся и достоинства и смысла.
Идея рыночной экономики предполагает формализовать эту борьбу так, что признание нужности будет выражаться в суммах, выплачиваемых за товары и услуги.
Все европейские утопии Нового времени, начиная с «Утопии» Томаса Мора, прежде всего избавляли общество от конкурентной борьбы и делали проблему признания взаимной нужности решенной в некотором автоматическом режиме, то есть в полном смысле слова с фантастической легкостью. В утопическом обществе каждый обязательно знает свое место в общественном механизме.
За этими утопиями стояла человеческая боязнь проиграть конкурентную борьбу и оказаться лишним для других людей, не нужным им, выпавшим из сетей солидарности. Утопии спасали от страха перед одиночеством и заброшенностью на «ярмарке тщеславия».
И антилиберализм, с которым сегодня приходится иметь дело в современной России, в самых разных своих представлениях и формах сводится к этой же проблематике. Любые традиционалистские, консервативные, романтические, антирыночные демарши — и там, где они отстаивают реальные интересы, и там, где они поднимаются до вершин идеологий, — ставят целью укрепить солидарность разных субъектов общества, а значит, по сути, ставят вопрос о навязанной солидарности, о навязанной взаимной нужности. Врагом навязанной солидарности является господствующая в современном обществе система слабых социальных связей — связей эфемерных, легко устанавливаемых и легко рвущихся. Главным идеологическим орудием против постмодерна (общества слабых связей) становится игнорирование этих связей, отказ им в значимости, в этом случае современный человек объявляется атомизированным, одиноким, хотя у него, казалось бы, и есть Интернет.
Эта всеобщая «нужда в нужности» может объяснить важную психологическую дилемму, которую на языке политики — разумеется, условно — можно было бы назвать дилеммой социал-демократии и коммунизма. Социал-демократическая политика всегда была готова протянуть руку помощи тем, кто проиграл в конкурентной борьбе, например, платить им пособие по безработице. Но на самом деле люди нуждаются не в помощи, а в возвращении социальной полноценности, то есть в возращении им их нужности другим. И если это невозможно, возникают предпосылки для согласия на «коммунистическое переустройство», то есть на то, чтобы силой навязать другим свои услуги и тем самым «заставить их меня полюбить».
Столь важные для социальной мысли последних веков вопросы эксплуатации и насильственного присвоения чужого труда оттенили иную тему, также весьма важную для человеческой истории тему желания насильственного навязывания своего труда — своих услуг, проявляющуюся, конечно, во всех видах цеховой, профсоюзной, государственной защиты «права на труд» и соответственно близкой к ней права на монополию.
Именно поэтому французский экономист первой половины XIX века, сторонник свободы торговли Фредерик Бастиа провозгласил, что протекционизм, столь популярный в современной ему французской политике, по сути, ведет к коммунизму и связующим звеном между ними является «право на труд» [17] . Действительно, протекционизм должен был кроме прочего спасти французских рабочих от безработицы вследствие конкуренции иностранных товаров, но если мы фиксируем право трудиться, то тем самым мы как бы фиксируем и отсутствие права покупателя отказываться от плодов труда.
Западному миру широко известна тема рабства трудящегося у работодателя, но только опыт СССР с его вечным дефицитом и монополией на внешнюю торговлю сделал наглядным иное рабство — рабство покупателя у поставщика.
Когда труд нужен трудящемуся
Антилиберализм, явно или неявно связанный с идеей «права на труд», неизбежно должен сближаться с темой некоммерческих, нерыночных оснований для труда, то есть ему должны быть близки темы творчества, самореализации, самоотдачи, дара. Разумеется, при этом во весь рост встают все проблемы этих видов труда: поскольку и нерыночный труд, хотя он и не привязан к произволу покупателя, может быть не востребован, и дар может быть отвергнут, и творческие усилия могут оказаться напрасными, неоцененными и пропавшими втуне.
Тематика самореализации имеет по крайней мере ту общую точку с тематикой права на труд, что обе они связаны с трудом, который нужен прежде всего самому трудящемуся, а не потребителю результатов этого труда. Трудящемуся нравится трудиться, для него эта самодовлеющая ценность, чего, разумеется, не может принять экономический либерализм, исходящий из точки зрения потребителя, недаром Бастиа называл сторонников протекционизма «сизифистамии», то есть любителями бесполезного сизифова труда.
Однако этот труд не бесполезный — просто его истинная цель не совпадает с формальной. Если сапожник делает сапоги, это не означает, что цель данного труда — создание сапог, хотя клиент сапожника может так думать. Для сапожника результат труда не совпадает с его целью — в «нормальном» случае целью является зарабатывание денег, но, если речь идее о нерыночном труде, о труде-самореализации, возможны куда более изощренные побочные цели труда и производства — от «перевоспитания» трудящегося, или «профилактики преступности», или «трудотерапии» до «удовольствия от творчества», или «экстаза вдохновения», или эстетического отношения к самому трудовому процессу или достижения самоуважения и чувства социальной полноценности.
Бескорыстная любовь к труду означает любовь ко многим обстоятельствам этого труда, включая и технологические инструменты, в нем используемые. Между тем если инструмент становится самодовлеющей ценностью, то такая любовь к труду и тяга к самореализации встает на пути прогресса. Самореализация — важнейший двигатель человеческого развития, но взятая как «любовь к своему труду» она оборачивается и избыточной любовью к временным технологическим решениям. Может быть, ваш компьютер считает и лучше арифмометра, но ребенку на это наплевать — ему интересно крутить ручку и слушать, как машинка щелкает. Такое детское отношение к вещам свойственно отнюдь не только детям. Быстрое социальное развитие выявляет чрезвычайно тонкое и чрезвычайно важное явление социальной психологии, а именно отношение людей к использованию определенных средств, необходимых для достижения неких целей, как к самодовлеющей ценности. Эту привязанность к средствам безотносительно целей можно было бы назвать «инструментоцентризмом», и она идет рука об руку с романтическим отношением к своим сообществам и сложившимся социальным конфигурациям.
Рынок — самый эффективный социальный механизм, удостоверяющий нужность оказываемой услуги тому человеку, которому ее оказывают. Идея самореализации, осуществляемой вопреки рынку, ставит вопрос о даре, но при этом зачастую о даре бесполезном, не нужном или не осознаваемом в качестве нужного. Далее же встает вопрос о навязанном, принудительном даре — вопрос, насущный для тех, для кого самореализация и дарение плодов своей самореализации есть вопрос о возвращении социальной полноценности. Право на дар превращается в привилегию дарить. При этом дар отнюдь не невинная социальная акция — дар всегда обязывает одариваемого, дар вызывает к благодарности, так что по большому счету навязанный дар оказывается принудительным займом. Как отмечал создатель антропологической теории дарения Марсель Мосс, в человеческой практике не обнаруживается даров, которые бы не порождали встречной обязанности [18] .
В истории западной цивилизации была парадигма, признающая благотворность навязанных даров, — это была парадигма просветительства. Просветитель одаривал просвещаемого знаниями, стандартами, навыками, культурой. Просвещаемый не всегда мог осознать нужность ему этих даров, что зачастую превращало просветителя в тирана или колонизатора. В идее внерыночной самореализации обычно содержится мечта о позиции просветителя — позиции одновременно внерыночной и почетной.
Когда же быть просветителем не удается, встает вопрос о цивилизации как о накоплении бесполезных даров, которые могут пригодиться в будущем, подобно тому, как математика накапливает концепты, которые могут пригодиться, а могут не пригодиться в естественных науках. При невозможности дарить другому можно дарить будущим поколениям, но также принудительно. Впрочем, и у этого действия есть серьезное натурфилософское основание — а именно вера в «панутилитаризм» жизни, то есть в то, что жизнь может в конечном счете утилизовать, сделать для себя полезными любые встречающиеся на ее пути вещи, так что никакое усилие бесполезным быть не может.
Как можно представить себе реализацию желания дарить в масштабах общества? Российский политик Сергей Юшенков в свое время писал, что постзападную цивилизацию надо представить как цивилизацию игры, построенную на «свободных играх свободных людей». По его мнению, «игра представляется высшей формой свободы именно потому, что творческий потенциал личности имеет возможность в максимальной мере реализоваться в игре» [19] . Однако к этой мысли можно было бы добавить, что именно в игре реализация творческого потенциала (как и одаривание) несерьезно и не принимает во внимание реальную нужность и потенциала, и дара. Не ясно, может ли игра, осознаваемая как игра, быть полноценной заменой чувства востребованности, утеря которого является главной проблемой для антилиберального дискурса.
С другой стороны, не ясно, может ли игра мотивировать креативные решения так же хорошо, как рынок, поскольку рынок, с одной стороны, дает соблазн материального успеха, с другой стороны — риск социальной гибели. Последнее, разумеется, является хорошим аргументов для антилибералов — рыночная конкуренция есть источник постоянного попадания в «экзистенциальную ситуацию», рыночная конкуренция исключает комфорт — но, с другой стороны, не ясно, может ли игра дать столь же хороший стимул к творческой активности, не выводя игроков из зоны комфорта.
Творчество против креативности
Либерализм и антилиберализм в равной степени делают ставку на творчество как идеологический лозунг и как реальную способность, однако это в некотором смысле творчество двух разных видов. Смысл и социальное значение творчества резко различаются в зависимости то того, в какой степени творец готов корректировать свои усилия в зависимости от потребностей тех, кто может воспользоваться плодами его труда.
Пользуясь возможностями, предоставляемыми русским языком, эти два разных вида можно назвать собственно творчеством и креативностью — точнее, «рыночной креативностью».
Креативность предназначена для адаптации к изменившейся ситуации, для самоизменения в процессе социальной эволюции, для приспособления своей деятельности к потребностям ближних. Креативность ориентируется на внешнюю среду и использует внутренние ресурсы индивида для наилучшего встраивания в эту среду.
Собственно творчество ориентировано на внутренний мир индивида, оно противостоит среде и настаивает на самореализации вопреки потребностям ближних, вопреки закономерностям эволюции и вопреки потребностям времени. Как выразился российский философ Сергей Ячин, «творчество есть особое состояние человека, истекающее изнутри наружу...» [20]
Творчество служит автономии индивида — креативность вписывает индивида в систему разделения труда.
Главная проблема креативности — близорукость, неспособность увидеть стратегические интересы общества и долговременные тренды развития.
Главная проблема собственно творчества — несамокритичность и самодовольство, неспособность отличить ценные результаты от доставления удовольствия самому творцу. Творчество, не ориентированное на потребителя, всегда рискует поддаться соблазну инструментоцентризма.
Творчество эгоистично, и это доказывает, что чрезмерный эгоизм столь же антилиберален, как и коллективизм. Экономический либерализм индивидуалистичен с большими оговорками — он делает ставку на индивида лишь при условии, что этот индивид открыт для сотрудничества с другими. Если на высшем уровне эгоизм творчества порождает «тиранию» артиста-творца, не идущего на поводу у публики, то на низшем — характерную для социалистической экономики «диктатуру производителя», независимого от покупателя. Культ творчества в качестве своего идеала предполагает общество без обмена — вместо обмена в нем господствует навязчивое облагодетельствование «высшими» «низших». В качестве «высших» тут могут выступать и творческие гении, и производители дефицитных товаров.
Впрочем, различие собственно творчества и рыночной креативности достаточно условно, и прежде всего они встречаются в такой области, как изобретение новых потребностей. Создание новой потребности — далеко не то же самое, что удовлетворение уже существующих потребностей, это акт творческий, открывающий новые измерения человеческой природы, однако эти измерения подлежат утилизации в обычной рыночной экономике, результаты творчества поступают в распоряжение креативности.
Связь рыночной конкуренции и процесса создания новых потребностей крайне сложна, на что обращал внимание Фрэнк Найт — классик американской экономической науки, занимавшийся именно исследованием конкуренции и говоривший, что экономика рассматривает жизнь как процесс удовлетворения желаний, но потребности не постоянны, в их природу входит рост и изменение; и «любой здравомыслящий человек хочет не удовлетворения своих потребностей, а появления новых и лучших потребностей». Таким образом, ставится вопрос о вещах, которые он пока не хочет, но «должен хотеть», и конкуренция не помогает, хотя и не мешает этому процессу [21] .
На фоне этой проблематики идеология антирыночного творчества может объявлять, что она направлена на пробуждение новых потребностей и таким образом на создание нового рынка и новой сферы конкуренции. Именно поэтому также характерная для антилиберального дискурса критика создания новых потребностей — искусственных потребностей, раздуваемых корпорациями, по сути, направлена против самого творчества и против изменчивости человеческой природы.
Капитализм делает ставку на имеющуюся у человека избыточность творческой активности — ее часть подлежит утилизации, и именно эту утилизуемую часть мы называем креативностью.
Антилиберализм опасается нехватки креативности, но для идеологического самооправдания настаивает, что исходит из интересов творчества.
Существует обширная традиция, противопоставляющая мотивируемое потребностью в самореализации творчество — рынку, рыночным отношениям и рыночной идеологии. Так, Джоэл Мокир говорит о признаваемом историками и экономистами различении homo economicus и homo kreativus: один старается использовать то, что дается природой, другой восстает против диктата природы, «техническая креативность, как и творчество вообще, есть акт протеста» [22] . Кристиан Лаваль говорит, что в доктрине неолиберализма «человек экономический» представляет собой просто вычислительную машину, оптимизирующую поведение, — такая машина лишена страстей и желаний, а между тем именно страсти являются источником творчества и изобретательности [23] . И даже Ричард Флорида, который пишет почти исключительно об утилизуемой рынком креативности, тем не менее отмечает, что движущей силой последней обычно бывает потребность добиться внутреннего удовлетворения [24] .
Между тем очевидно, что без творческого ответа на рыночные вызовы либеральная, рыночная модель общественного развития работать не может, и когда экономист Йозеф Шумпетер (на которого опирался Джоэл Мокир) различал приспособительную и творческую реакции на вызовы — он обе эти реакции считал рыночными силами. Таким образом, дело отнюдь не в потребности в удовлетворении как мотивации творчества — рынок, как показывает практика, может использовать в своих интересах и эту потребность.
«Собственно творчество» и «рыночную креативность» различают не потребность в самореализации как источник мотивации, но открытость к сотрудничеству с другими людьми и готовность принимать во внимание их интересы — особое, специфическое умение, которое, конечно, может стать ограничением творческой свободы и даже унизительным ограничением. Открытость к сотрудничеству вполне может быть интерпретирована как унизительная зависимость от другого, и это главный пункт, порождающий антагонизм самореализации и рынка. Вопрос о том, в какой степени креативность нуждается в тепличных условиях, не имеет однозначного решения, в данном вопросе происходят постоянные социальные эксперименты, но, как правило, решение сводится к налаживанию цепочек сотрудничества между творцами, находящимися в разной степени зависимости от рынка, так что «фундаментальные» исследователи находятся в зоне внерыночной игры.
Подводя же итоги всему сказанному, можно предположить, что политическое развитие России зависит от преодоления скрытого комплекса неуверенности в себе — преодоления, зависящего от опыта проявления реальной, а не манифестируемой креативности, от осознания возможности находить «другие» удачные конфигурации, кроме уже имеющихся, от опыта самоизменения, от способности почувствовать себя взрослым и не нуждающимся в тепличных условиях.
[1] Богданов А. А. Эмпириомонизм. Статьи по философии. Кн. I. М., «Книжный клуб Книговск», 2014, стр. 335.
[2] Бенуа А. Против либерализма. К Четвертой политической теории. СПб., «Амфора», 2009, стр. 125.
[3] Лихачев Д. С. Рождение нового через хаос. — Полярность в культуре. Альманах «Канун». Выпуск 2. СПб., 1996, стр. 10 — 18.
[4] Паршев А. П. Почему Россия не Америка. Книга для тех, кто остается здесь. М., «Крымский мост-9Д», 1999.
[5] Лист Ф. Национальная система политической экономии. СПб., А. Э. Мартенс, 1891.
[6] Флорида Р. Креативный класс. Люди, которые меняют будущее. М., «Классика-XXI», 2007, стр. 308 — 309.
[7] Гуро Ш. К. О свободе международной торговли. М., 1859, стр. 18.
[8] Ванюрихин Г. И. Творческие подходы к управлению организациями и процессами. — В сб.: Философия творчества, дискурс креативности, современные креативные практики. Екатеринбург, Издательство Уральского гуманитарного института, 2010, стр. 42.
[9] Хайек Ф. А. фон. Познание, свобода, конкуренция. СПб., «Пневма», 1999, стр. 51.
[10] Хайек Ф. А. фон. Познание, свобода, конкуренция, стр. 50.
[11] Там же, стр.62
[12] Найт Ф. Х. Этика конкуренции. М., «ЭКОМ Паблишерз», 2009, стр. 142.
[13] Хайек Ф. А. фон. Познание, свобода, конкуренция, стр. 52.
[14] Розанваллон П. Общество равных. М., «Московская школа гражданского просвещения», 2014, стр. 306.
[15] Бенуа А. Против либерализма, стр. 12.
[16] Флорида Р. Креативный класс, стр. 303 — 304.
[17] Бастиа Ф. Протекционизм и коммунизм. Челябинск, «Социум», 2011, стр. 17 — 70.
[18] Мосс М. Очерк о даре. М., «Восточная литература». 1996, стр. 211.
[19] Юшенков С. Постзападная цивилизация: попытка определения. — В кн.: Постзападная цивилизация. Либерализм: Прошлое, настоящее, будущее. М., «Новый фактор»; «Минувшее», 2002, стр. 262.
[20] Ячин С. Е. Человек в последовательности событий жертвы, дара и обмена. Владивосток, «Дальнаука», 2001, стр. 242.
[21] Найт Ф. Х. Этика конкуренции. М., «ЭКОМ Паблишерз», 2009, стр. 69 — 71.
[22] Mokyr J. The Lever of Riches: Technological Creativity and Economic Progress. New York, «Oxford University Press», 1990.
[23] Лаваль К. Человек экономический. Эссе о происхождении неолиберализма. М., «Новое литературное обозрение», 2010, стр. 137 — 164.
[24] Флорида Р. Креативный класс, стр. 49.
Новый Мир 2016, 2
ПАВЕЛ НЕРЛЕР
В Москве (Ноябрь 1930 — май 1934)
Продолжение
+++ ——
Нерлер Павел Маркович — поэт, литературный критик. Родился в 1952 году в Москве. Председатель Мандельштамовского общества. Выпускник географического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова, доктор географических наук, профессор. Автор более чем 1000 публикаций по филологии, географии и истории. Живет в Москве.
Продолжение. Начало в «Новом мире», 2016, № 1.
Журнальная версия глав из «Жизнеописания Осипа Мандельштама» — новой биографии поэта, готовящейся к изданию в издательстве «Вита-Нова». Сердечно благодарю С. Василенко, Н. Петрова, К. Скоркина, М. Спивак, А. Теплякова, Г. Шабата и в особенности Л. Видгофа за критику и советы. В круглых скобках в тексте приводятся ссылки на следующие источники: Мандельштам О. Собрание сочинений в 4 томах. М., «Арт-Бизнес-Центр», 1993 — 1997 (том и страницы арабскими цифрами); Мандельштам О. Полное собрание сочинений и писем в 3 томах. М., «Прогресс-Плеяда», 2009 — 2011 (том — римскими цифрами, страницы — арабскими); Мандельштам Н. Собрание сочинений в двух томах. Редакторы-составители: С. В. Василенко, П. М. Нерлер, Ю. Л. Фрейдин; Екатеринбург, «Гонзо» (при участии Мандельштамовского общества), 2014 (НМ, том и страницы арабскими цифрами); Герштейн Э. Мемуары. СПб., «ИНАПРЕСС», 1998, стр. 22 (ГЭ, страницы арабскими цифрами). В цитатах абзацы обозначаются двойной косой чертой: «//».
В ДОМЕ ГЕРЦЕНА
(Февраль 1932 — осень 1933)
Крыша над головой!
Упования на Марьину Рощу и на помощь сверху улетучились не сразу, но уже осенью 1931 года — в конце сентября или начале октября — Мандельштам обратился с новой просьбой о крыше над головой, и снова в писательские организации. Освобождалась комната некоего писателя Виткинда, и решением Жилкомиссии от 10 октября освобождавшееся его жилье[1] предоставлялось Мандельштаму. Но не тут-то было: уже впечатанная в решение фамилия «Мандельштам» была зачеркнута и от руки вписано: «М. Герасимову»[2] .
Но 24 ноября 1931 года та же комиссия снова приняла положительное решение о Мандельштаме: ему собирались дать квартиру М. Герасимова в левом[3] флигеле Дома Герцена. 14 декабря 1931 года Шура Мандельштам писал отцу: «Ося и Надя в Болшеве в Доме отдыха. Комнату им дают одну, 17 м, в неважной квартире и не очень скоро. Он не теряет надежды получить лучшее»[4] .
Тут надо заметить, что сами эти хлопоты ставили поэта в довольно двусмысленное положение. Дело в том, что в ходе и в результате своей «Битвы под Уленшпигелем» он публично разорвал отношения с советскими писателями, зонтичными организациями которых являлись и ВСП, и ФОСП. Но именно в ФОСП, в жилищную комиссию ее Московской городской организации[5] ему пришлось обращаться с просьбами о крыше над головой.
В этих условиях такие обращения требовали взаимной деликатности и как бы «забывчивости» обеих сторон. А это условие «петушок» Мандельштам не мог соблюсти, время от времени наступая на старые грабли. Так, он отказался пожать руку двум писателям — В. Г. Лидину и В. В. Гольцеву — и объяснил это нежеланием иметь что-либо общее с членами ВСП или ФОСП, как своих недавних гонителей. Писатели в свою очередь обиделись и, сочтя такое поведение «антиобщественным», опротестовали решение от 24 ноября, каковое и было 29 декабря отменено[6] .
Новое же решение было принято только 25 января 1932 года[7] : Мандельштаму, а одновременно с ним критику Острогорскому[8] и Михаилу Пришвину[9] , предоставили по комнате в квартире № 4 в правом флигеле — бывшей квартире Андрея Новикова. Острогорский, кажется, вселился первым, вторым стал Пришвин — за десятилетие до этого благополучно спаливший с помощью простого примуса лысую, но от того не менее «не по чину барственную» шубу Мандельштама. Комнату свою в квартире № 4 он не любил, называл ее «крысиной»[10] . Осев у себя в деревне (Костино под Талдомом), сам он в городе практически не жил: комната служила ему сейфом для рукописей и своеобразной «анти-дачей» в городе, но нередко в ней появлялся его сын Лев Пришвин-Алпатов — один или со своими барышнями.
Мандельштам переехал в писательское общежитие в Доме Герцена прямо из Болшева. Но и с самим вселением не обошлось без борьбы: выручило энергичное вмешательство на стороне поэта председателя горкома ФОСП Ляшкевича[11] .
В итоге: наконец-то у Мандельштамов своя крыша над головой!
Сам по себе правый флигель из всего жилфонда в Доме Герцена — бывшие конюшни — был самый никудышный в общежитии: с плесенью на стенах, дощатыми перегородками, ледяным полом и питьевыми кранами в гниющих уборных[12] .
Квартира же № 4 — бывшая дворницкая[13] . Вход в нее — крылечко в две ступеньки — смотрел прямо на главный корпус Дома Герцена, где гнездились и теснились друг на друге, словно на птичьем базаре, гнездышки всевозможных писательских организаций: кроме ФОСП и ВСП, это и РАПП, и «Перевал», и Союз поэтов, и «Литературное звено», редакция «Литературки». За крыльцом, справа — сараи: в них хранились и иногда выдавались какие-то вещи от Литфонда.
Через предбанник с дровами попадали в узкий коридор, идущий вдоль дверей с правой стороны. Окна всех комнат выходили на двор, а коридор приводил в маленькую коммунальную кухоньку с настоящей русской печкой-лежанкой, на которой поэт любил иной раз и посибаритствовать.
Каморка, в которую Мандельштамы наконец-то вселились, была вытянутой, узкой и небольшой — в одно окно и в 10 квадратных метров (против 17 у той сухой комнаты, что им выделяли в ноябре). Надежда Яковлевна вполне заслуженно именовала ее «трущобой». Но именно здесь Мандельштамы прожили зиму 1932 года, а Осип Эмильевич успел обзавестись книжной полкой, на которую тащил от букинистов разных своих любимцев — Батюшкова, Державина, Языкова, Боратынского, Жуковского… (НМ, 2, 733).
Мандельштам добивался выделения себе и второй комнаты («жизнь кучей в одной комнате исключает всякую возможность работать»), но жилищно-хозяйственная комиссия («тройка») в составе Россовского[14] , Павленко и Уткина, несколько раз принимавшая об этом постановления, тут же их и дезавуировала, всякий раз ссылаясь на «объективные причины». 6 февраля комиссия заседала вновь, и среди ее решений — разрешение на вселение в левый флигель Герасимова, Дубинской и Пермитина, отказ в комнате Саргиджану и перенос решения по Рудерману, а также два трудносовместимых друг с другом решения: первое — предложить Мандельштаму обменяться комнатой с Луговским, а в освободившуюся после него комнату вселить Адрианова, а второе — вселить в две комнаты в правом флигеле Пришвина и Мандельштама[15] . Иными словами, на протяжении двух недель Мандельштам не только вселился бы в Дом Герцена, но и сходу улучшил бы свое жилье!
Всему этому писательскому самоуправлению, порой напоминавшему самоуправство, тем легче было пикироваться с Мандельштамом, что сам он совершенно не пекся о житейском: отмахивался и не интересовался, предпочитая приспосабливаться к тому, что есть. А вот книгой или газетой, строчкой или страничкой мог весь увлечься и полностью в них раствориться.
Весной (скорее всего, в мае) в той же квартире № 4 освободилась комната, в которую и переехал Мандельштам, — возможно, та самая 17-метровая, которая однажды уже выделялась поэту[16] . Было в ней не одно, а три окна, правда, довольно низких. Как и в прежней комнате, окна смотрели в сад, но перед ними уже не было липы, а на стенах топорщились неброские, но веселенькие обои. Все это делало комнату солнечной и светлой.
Вот, со слов Эммы Герштейн и других, ее шикарная меблировка: два пружинных, на пенечках, матраца, тахта да маленький кухонный столик (подарок одной почитательницы стихов), ни одного (sic!) стула! (ГЭ, 28) А вот, со слов Ольги Овчинниковой, ее бытовое наполнение: не убрано, даже грязно, повсюду окурки; утвари почти никакой — ели и пили из чего попало на расстеленных газетах, рассевшись или разлегшись на помянутых матрацах и если не лето, то и укрывшись одеялами[17] .
Книжная полочка с первоизданиями тотчас же перекочевала из трущобы на свое новое место, а 18 июня — залпом — был написан «Батюшков».
Наше мученье и наше богатство,
Косноязычный, с собой он принес —
Шум стихотворства и колокол братства
И гармонический проливень слез.
И отвечал мне оплакавший Тасса:
— Я к величаньям еще не привык;
Только стихов виноградное мясо
Мне освежило случайно язык...
Стихи увидели свет стремительно: уже в июньской книжке «Нового мира», то есть с колес[18] .
А сам «Батюшков нежный» все это время весело поглядывал на Осипа Эмильевича — с репродукции автопортрета на стене.
Впрочем, однажды Эмма Герштейн застала Мандельштама и тут в страшном смятенье. Огромный кусок обоев, от потолка до середины стены, был вырван и свешивался над тахтой: под обоями обнаружились клопы… Уникальным для Москвы случаем это не было, и Эмма даже стала давать житейские советы, как от них избавиться.
Но все косметические средства борьбы с насекомыми отвергались на корню, Мандельштам готов был вышвырнуть все вон, обрить жену наголо и зажить в каком угодно хаосе, но только без клопов. Для этого у поэта было и эстетическое обоснование: «любовь к шершавой эстетике», но Эмма все же полагала, что им двигала тяга к разрушению, а точнее, к тому, что она сама очень точно назвала — «вздыбленным уютом» (ГЭ, 33).
Итак, начиная с конца января 1932 года, — у Мандельштама своя крыша над головой. И не только крыша, но и еда на столе — так называемый «дополнительный продовольственный паек», или «особое снабжение по горкому писателей»[19] .
Уже в феврале 1932 года, сразу после переезда, Надежда Яковлевна снова начала ходить в «ЗКП», а у Осипа Эмильевича пошли новые стихи[20] . Так что у брата Шуры появились все основания написать отцу: «Таким образом они пришли, наконец, к какой-то пристани»[21] .
Персональная пенсия
А вот и еще один бухаринский «подарок» — персональная пенсия, выписанная 42-летнему поэту 23 марта 1932 года! Формально инициатива исходила от двух лиц — Бухарина и Халатова. Распределение же ролей тут очевидно: первый был двигателем, а второй — «приводным ремнем». И, надо сказать и подчеркнуть, — отличным приводным ремнем.
Само понятие «персональная пенсия» официально было введено в РСФСР декретом СНК РСФСР от 16 февраля 1923 года «О персональных пенсиях лицам, имеющим исключительные заслуги перед Республикой», а в СССР — постановлением СНК СССР от 21 декабря 1926 года «О порядке выплаты персональных пенсий, назначенных органами союзных республик». Самый порядок присвоения персональных пенсий был определен постановлением ЦИК и СНК СССР от 30 мая 1928 года «О персональных пенсиях», в которое 3 августа 1930 года были внесены незначительные изменения.
Кстати, о персональных пенсиях и пенсионерах. Персональными эти пенсии назывались потому, что назначались в индивидуальном порядке специальными комиссиями по персональным пенсиям при органах исполнительной власти, а фактически — секретариатами ЦК КПСС, ЦК компартий союзных республик или обкомов партии. Соответственно, существовало три категории персональных пенсионеров — союзного, республиканского и местного значения. Подавляющее большинство персональных пенсионеров — начальники разных сортов (партийные, советские и военные), но встречались и крупные ученые, и, довольно редко, деятели искусства. Достижения определенного возраста для установления персональной пенсии не требовалось.
Встречаются противоречивые без четкой привязки ко времени и источникам сведения о рамочных размерах персональных пенсий. Якобы их максимум на союзном уровне равнялся 250 рублям, на республиканском — 160, а на местном — 140 рублям. Вместе с тем, по данным Л. Аронова, К. С. Станиславскому в 1928 году назначили пенсию в 300 рублей, семье умершего оперного певца Л. В. Собинова в 1934 году — в 500 рублей, а знаменитому ученому-аэромеханику академику С. А. Чаплыгину в 1931 году — в 1000 рублей. Кроме того, персональным пенсионерам ежегодно выплачивались одна или две месячные пенсии «на оздоровление».
Но ощутимей денежного вознаграждения был социальный пакет такого пенсионера: право лечиться в «кремлевских» больницах и поликлиниках, дешево приобретать лекарства, ежегодные бесплатные путевки в санатории, бесплатный проезд на городском транспорте, а раз в году — и на поезде, 50-процентня скидка на оплату коммунальных услуг и т. п.
21 февраля 1932 года Бухарин и Халатов направили на имя Председателя СНК СССР Молотова следующее письмо: «За последнее время Правительством были приняты решения о назначении персональных пенсий ряду писателей (Андрею Белому, Волошину, Чулкову и др.). // Крайне тяжелое положение одного из значительных поэтов прошлого — Осипа Эмильевича Мандельштама — побуждает нас поставить перед Вами вопрос о назначении также и ему персональной пенсии. // Мы исходим при этом из оценки работы О. Э. Мандельштама в период его активного участия в русской литературе — им выпущено больше десяти книг стихов, имевших несомненное значение для развития русской поэзии, — из оценки его работы в качестве переводчика произведений Барбюса, Жюль Ромэна, Шнитцлера и других, а также из тех соображений, что в настоящее время его литературные установки при большой культуре и таланте писателя чрезвычайно затрудняют выполнение им задач, стоящих перед современной литературой. // Это положение О. Э. Мандельштама усугубляется еще крайне тяжелым физическим состоянием его и его жены, тяжелым нервным расстройством, полностью парализующим всякую способность к работе. // Учитывая эти соображения, мы считаем необходимым просить Вас о назначении ему персональной пенсии, которая обеспечит ему необходимые жизненные условия»[22] .
И уже 26 февраля было сформулировано предложение Правительственной Комиссии по назначению персональных пенсий всесоюзного значения[23] под председательством члена Коллегии Наркомфина СССР Аралова[24] : «…рассмотрев материалы О. Э. Мандельштама и учитывая заслуги его в области русской литературы (им выпущено больше десяти книг стихов), <Комиссия> нашла возможным дать персональную пенсию О. Э. Мандельштаму 200 р. в месяц»[25] .
Тут хлопоты несколько притормозили, так как предложение ушло в Управление делами СНК только 17 марта[26] . И вот наконец 23 марта 1932 года за № 410 вышло Постановление СНК СССР: «За заслуги в области русской литературы МАНДЕЛЬШТАМУ Осипу Эмильевичу назначить пожизненную персональную пенсию в размере 200 рублей в месяц». Постановление подписали заместитель председателя СНК В. Куйбышев и Управляющий делами СНК П. Керженцев. Вся процедура — от инициации до окончательного оформления — заняла всего один месяц!
На Мандельштама была заведена соответствующая личная карта, а на руки ему была выдана пожизненная «Пенсионная книжка» (за № 148), действительная при одновременном предъявлении паспорта. Весной 1933 года, может быть, в связи с начавшейся в январе паспортизацией горожан, проводилась перерегистрация персональных пенсионеров союзного значения. Проходил ее и Мандельштам, 5 мая 1933 года заполнивший соответствующую анкету и вскоре получивший на руки новую пенсионную книжку.
Одна деталь: в соответствующем именном указе читаем — «за заслуги перед русской литературой». Приводимых же Надеждой Яковлевной слов — «при невозможности использовать в советской» (НМ, 1, 196) — в указе нет: очевидно, это шутливая реакция самого, не сдержанного на язык, пенсионера.
Одним из первых писателей-попутчиков, удостоенных персональной пенсии, стал Федор Сологуб. В 1924 году Вячеслав Полонский исхлопотал ему пенсию через Троцкого (литературное заключение о достоинствах Сологуба-писателя делал П. Е. Щеголев[27] ). Бухарин и Халатов в своем письме в качестве получателей персональных пенсий назвали еще Андрея Белого, Георгия Чулкова и Максимилиана Волошина[28] . А сам Осип Эмильевич, вдохновленный успехом с собственной пенсией, пытался похлопотать о персональной пенсии Нине Николаевне Грин — как вдове Александра Степановича[29] .
Кстати, «персональным пенсионером» была и Анна Ахматова, чья «пенсионная история» тянется от весны 1930 года и до ее смерти[30] . Ограничимся здесь данными лишь за первую половину 1930-х годов, сопоставимыми с «пенсионной историей» Мандельштама. В этих рамках случай Ахматовой распадается на два четких этапа. Первый — с марта-апреля по май 1930 года — это хлопоты, увенчавшиеся пенсией в 75 рублей в месяц. И второй — с июня 1932 и по сентябрь 1936 — хлопоты об увеличении ее пенсии до 225 рублей, увенчавшиеся лишь частичным успехом — повышением сначала до 91, а затем до 150 рублей[31] .
Номенклатура?
23 апреля 1932 года вышло Постановление ЦК ВКП (б) «О перестройке литературно-художественных организаций». Оно поставило крест на Ассоциациях пролетарских литературных и музыкальных деятелей, выдвигая взамен единые Союзы советских писателей (ССП), композиторов, художников и т. д.
Ликвидация РАППа (Российской ассоциации пролетарских писателей) как бы отменяла «диктатуру» пролетариата в одной отдельно взятой литературе и заменяла ее прямой диктатурой партии, закамуфлированной под широкое представительство всех писательских корпораций, включая «Кузницу», «Перевал», а также беспартийных и внегрупповых попутчиков, на условной общесоветской платформе[32] . Именно тогда на смену оппозиции «партийный — антипартийный» пришла иная, куда более широкая и страшная оппозиция: «советский — не советский (то есть антисоветский)». Колоду карт основательно перетасовали, передергивая при этом так, что рапповский «туз» Авербах не прошел даже в «валеты». Тогда-то и поднялись такие мрачные демоны мандельштамовской биографии, как Ставский и Павленко («советские ли это стихи?»).
Годом раньше Мандельштам и сам проехался по РАППу: «Звезды поют — канцелярские птички — / Пишут и пишут свои раппортички…» Шутка была замечена и оценена не одним только Фадеевым, но ее политическое корнесловие откровенно витало в воздухе. Та же Надежда Яковлевна вспоминала: «Почему-то мне пришлось зайти к нему[33] в Москве. Он остановился в Доме Герцена, где мы тогда жили, но на „барской половине”, у Павленко. Это произошло в день падения РАППа, 23 апреля 1932 года — мы узнали об этом событии утром, развернув газеты. Оно было неожиданностью для всех. Я застала Тихонова и Павленко за столом, перед бутылочкой вина. Они чокались и праздновали победу. „Долой РАППство”, — кричал находчивый Тихонов, а Павленко, человек гораздо более умный и страшный, только помалкивал... „Но ведь вы дружили с Авербахом”, — удивилась я. Мне ответил не Тихонов, а Павленко: „Литературная война вступила в новую фазу”...» (НМ, 1, 323).
Тут впору вспомнить Леонида Максименкова, утверждавшего, что в апреле 1932 года Мандельштам, как, впрочем, Клюев, Бабель, Эрдман и Павел Васильев, входили в негласный список и кружок особо ценных беспартийных литераторов, осмысленно именуемых им номенклатурными. Особенностью их статуса была, полагает он, чуть ли не защищенность от несанкционированных (то есть инициированных ОГПУ без согласования с ЦК) репрессий. Именно поэтому заявления Клюева и Васильева об их помиловании, например, рассматривались аж Секретариатом ЦК, а Сталин на письме Бухарина о Мандельштаме начертал свою знаменитую резолюцию: «Кто дал им право арестовать Мандельштама? Безобразие…»[34] Означала же она, по утверждению Максименкова, нешуточную сердитость вождя на Ягоду из-за несогласованного с ним ареста номенклатурного литератора Мандельштама[35] .
Номенклатурный поэт Осип Мандельштам!
Звучит не слабо, посильнее семантических «разоблачений» гражданской лирики поэта Михаилом Гаспаровым[36] . Однако если у Михаила Леоновича мы видим основательную аргументацию, то у Максименкова лишь голую концептуальность.
Вот вся его «эмпирическая база», не подтвержденная к тому же сигнатурой: «Повторяем, что Мандельштам был номенклатурным поэтом. Его имя было включено в список-реестр, который был подан Сталину в момент создания оргкомитета ССП в апреле 1932 года и который вождь со вкусом главного кадровика огромной страны исчеркал характерными цифрами, стрелками и фамилиями кандидатов.
В части списка, заключительной по месту, но не по политическому значению, состоявшей из 58 „беспартийных писателей”, были имена Пастернака, Бабеля, Платонова, Эрдмана, Клюева и Мандельштама. Причем в скобках указывались крамольные произведения; по некоторым из них были приняты решения „директивных органов”. Фамилий Михаила Булгакова, Анны Ахматовой и Михаила Кузмина в этом списке не было. Список был охранной грамотой. В условиях византийского значения списков для России Осипа Эмильевича можно было считать реальным членом номенклатуры ССП образца 1932 года»[37] .
Коллега наверняка бы возрадовался, знай он, что еще полугодом раньше Авербах, прося денежку на писательские новоселья, включил в «список-реестр» опекаемых и Мандельштама.
Ну а если всерьез, если слово «номенклатура» не девальвировать, то какая к черту, Мандельштам номенклатура? Вот «трамвайная вишенка», герой трамвайной перебранки? Да, да и еще раз да.
Но разве Мандельштам сидел в президиумах и на дачах, разве Максим Горький звал его по-соседски в свой особнячок покалякать ввечеру с Иосифом Виссарионовичем?
Да и какая уж там охранная грамота! Из перечисленных в абзаце из Максименкова писательских имен уцелел только каждый третий, причем судьба Клюева решилась двумя звонками — Гронского Ягоде и Ягоды Сталину. Да и принадлежность к реальной номенклатуре нисколько не защищала: вспомним того же Авербаха и Киршона с их РАППом или Ягоду и Ежова с их НКВД.
Зенит мандельштамовской «номенклатурной», как советского писателя, карьеры — звонок Сталина Пастернаку в 1934 году. Сам же «номенклатурщик» в это время уже отмечался в ОГПУ в Чердыни и даже не подозревал, какая «сталинская премия» его еще ждет. Но именно премия, а не номенклатурная регалия.
Дружеский круг
Ко времени второго пришествия в Дом Герцена у Мандельштама решительно переменилась концепция отношения к окружающим людям. Если 10 лет тому назад он искал тишину и одиночество и ради них готов был ссориться с комендантом и любым начальством, то теперь он хуже всего переносил как раз одиночество — и попросту боялся оставаться в комнате один.
Так что Надина служба была одновременно и подспорьем семейному бюджету, и ударом по тому хрупкому душевно-бытовому компромиссу, который заключил с жизнью поэт. Самой Надежде Яковлевне явно нравилась редакционная жизнь с ее разнообразием и непредсказуемостью; она возвращалась из газеты веселая, с последними хохмами, придвигала столик к тахте и, подобрав ноги, с аппетитом обедала тем, что сама же и захватила по дороге или что оставалось в доме с утра.
Мандельштам же настолько привык к тому, что «добытчик» (не важно, что малоуспешный) только он и что жена всегда рядом, всегда с ним и для него, что просто растерялся: он впервые оказался в зависимости от нее и даже от ее расписания. Вместе с тем его собственная «психе» как никогда нуждалась в устойчивости и поддержке, и одиночество было ему явно не на пользу. Кто-то должен был ее «подстраховывать».
При этом Осип Эмильевич нуждался даже не в беседе, а в «диалоге с молчащим собеседником» (выражение Э. Герштейн), то есть в самом банальном присутствии или сопровождении. Нередко такой сопровождающей была верная Эмма Герштейн. Она забегала перед своей службой (секретарь в «Крестьянской газете»), и они шли гулять — или в скверик во дворе Дома Герцена, но чаще сидели на Тверском бульваре: и там, и здесь у поэта были свои любимые скамейки. Если попадался навстречу кто-то знакомый, то поэт приветствовал его характерным жестом: рука немного вверх и неглубокий поклон.
Дружеская готовность Эммы помочь, выручить, подставить плечо поистине беспримерна. А цепкость ее взгляда в сочетании с силой и остротой памяти делают многие ее свидетельства о поэте бесценными.
Вот, для примера, ее ощущение от того, как Мандельштам говорил: «…взволнованная речь, когда, возбужденный мимолетной эмоцией, Осип Эмильевич не мог от нее освободиться, пока не отработает в блестящей словесной импровизации. На следующий день, правда, задетый какой-нибудь репликой собеседника, он доказывал нечто прямо противоположное вчерашнему, и с той же неотразимой убедительностью. Запомнить и воспроизвести такую речь, мне кажется, невозможно, потому что это — поток мыслей, тут же на глазах у слушателя преобразующийся в слова» (ГЭ, 28)[38] . О «Втором рождении» Пастернака: «…упоминалась орнаментальность, перегруженность его новых стихов… Говорилось начерно, для меня незапоминаемо, пока не вырвалось единственно нужное определение — „советское барокко”» (ГЭ, 29).
Хорошим другом и частым гостем был Евгений Яковлевич Хазин, Надин брат. Весной приехала из Киева на побывку Вера Яковлевна, их мать. Она поселилась у сына, но это рядышком, и большую часть времени проводила у дочери с зятем, чтобы не мешать работать невестке. Как водится, свекровь не жаловала невестку: «Сегодня она развалилась в кресле, — передразнивала Вера Яковлевна, — расхвасталась: государство в нас нуждается, мы необходимые люди…» Речь шла о заказе на художественное оформление праздничной[39] Москвы, который получили невестка и С. К. Вишневецкая, работавшие совместно. Обе жены Евгения Яковлевича — и настоящая, и бывшая — были людьми государственными и про-государственными.
Поначалу (по первому адресу) в Дом Герцена заходили очень немногие. Например, Клычков, живший по соседству, хорошо запомнившийся Кузину: «Человек он был очень хороший и талантливый. Однажды в каком-то споре с Мандельштамом он сказал ему: „А все-таки, О. Э. мозги у вас еврейские”. На это Мандельштам немедленно отпарировал: „Ну что ж, возможно. А стихи у меня русские”. „Это верно. Вот это верно!” — с полной искренностью признал Клычков»[40] .
Или Шенгели, которого тогда откровенно смутила и напугала «Четвертая проза», названная им «одной из самых мрачных исповедей, какие появлялись в литературе», не исключая и Жан-Жака Руссо (ГЭ, 29). Или Лев Бруни, Яхонтов и Осмеркин, кстати, охотно друг с другом выпивавшие (сам Осип Эмильевич пил только для удовольствия и понемножку — предпочитал вино, но мог и водку).
Весной же в новой комнате гостей и посетителей стало ощутимо больше. Кроме уже названных приходили и другие: Клюев, Павел Васильев, Шкловский, Звенигородский, Яхонтов, Липкин, Адалис, Огородникова, И. Аксенов. А осенью зашли однажды даже Эренбург с князем Святополк-Мирским.
Иван Аксенов заходил чаще по утрам. Разговоры с ним — о чем бы то ни было — от Палласа до Леопольда Авербаха — Мандельштам особенно любил. «После его ухода Мандельштаму всегда хорошо думалось. Лоб его светлел и как будто становился больше, преображался в „понимающий купол”, движения становились тихими и пластичными» (ГЭ, 30).
Складывалось ощущение, что и жизнь Мандельштамов вступила в более спокойный период.
Походы в музеи — прежде всего на Волхонку и на Пречистенку, к импрессионистам и прочим, — действовали на него неизменно благотворно и успокаивающе. Эмма Герштейн вспоминала: «Я помню, как печатала ему два стихотворения, из которых одно возникло из посещения музея — „Импрессионизм”, а о другом („Увы, растаяла свеча”) он сказал, улыбаясь, что последние строки („И в спальню, видя в этом толк, / Пускали негодяев”) — про мою подругу, которую он называл „эллином” за веселые и добродушные разговоры на любовные и эротические темы»[41] .
Не меньшей радостью были чтение натуралистов (Ламарка, Палласа, Гете) и походы на Никитскую — в Зоологический музей, к Кузину и его друзьям, с разговорами о Каммерере, митогенетических лучах и прочих аспектах эволюции жизни и формообразования.
Казалось бы, что тут делать поэтическому мозгу и ненаучному сознанию?
Но Мандельштам нашел свой предмет в этом космосе — чужой, но не чуждый. По-видимому, главным итогом хождения в Зоологический музей и в биологический дискурс стало стихотворение «Ламарк», написанное 7 — 9 мая 1932 года.
21 апреля 1932 года в той самой газете «За коммунистическое просвещение», где работали его жена и «старик Маргулис», был опубликован его очерк «К проблеме научного стиля Дарвина». Возможно, это один из трех очерков, под которые поэт еще летом 1931 года заключил договор и взял 1500-рублевый аванс в одной газете (скорее всего, это именно «ЗКП»). К двум другим персонажам — а ими, возможно, виделись Паллас и Ламарк — он тоже подбирался, но так их и не написал, пустив вместо этого биологическую тему в «Путешествие в Армению». Произошло это, по всей видимости, в интервале между «Ламарком» (7 — 9 мая) и «Батюшковым» (18 июня).
Во всяком случае, в конце июня у Мандельштама возникла потребность почитать наконец свою новую прозу в дружеском кругу. И вот 4 июля, в самый разгар работы уже над «Стихами о русской поэзии» (2 — 7 июля), он читает «Путешествие в Армению» на квартире у Асеева. Среди присутствовавших и Виктор Шкловский, назавтра писавший жене: «Был вчера у Асеева. Мандельштам читал свою прозу. Она очень хороша, но в ней вещи объясняются другими вещами, еще более нарядными. Живое солнце меркнет от лучей нарисованного»[42] .
И тут происходит нечто необычное. Уже 17 июля в «Литературке» выходит статья Шкловского «О людях, которые идут по одной и той же дороге и об этом не знают» (с подзаголовком «Конец барокко») — развернутый отклик на услышанную у Асеева, но еще не прочитанную глазами и нигде не напечатанную прозу Мандельштама: «Большой писатель Осип Эмильевич Мандельштам. Он написал сейчас книгу „Путешествие в Армению”. Он путешествует там среди грамматических форм, библиотек, книг, зданий, слов, вещей <...> Мандельштам — огромный поэт, но он для того, чтобы передать вещь, кладет вокруг нее литературные вещи из куля, как попутчик Занд. Вещи дребезжат, вещи, как эхо, разнообразно повторяют друг друга. Гнутся своды под барочными украшениями. Мандельштам описывает картинные галереи. Я никогда не читал лучшего описания картин Ван Гога, Сезанна, Гогена, Синьяка. „Кукурузное солнце” светит в картинах импрессионистов (пуантеллизм). Солнце, сделанное из закругленных мазков, похоже на плотное зерно выпуклой чешуи кукурузного початка. Так определяет Мандельштам сомкнутую блестящую разбитость импрессионистической картины. И вот выходит Мандельштам из картинной галереи в прекрасный город Сухум. Дома лежат перед ним, как чертежные принадлежности в гнездах готовальни. Солнце тускло после картин. Мир весь как в веревочной сетке. Прочтите Золя, Мандельштам! Поймите, как стремились передать люди солнце. Сколько стоит солнце на картине. Разве картины делаются для того, чтобы ими компрометировать солнце? Это вы сами в сетчатом мешке, в клетке, в вольере с сетками. Сетками от вас отделен мир. И за этой сеткой сидит с несколькими немногими книгами друг мой, попутчик Занд».
Мандельштам, прочтя это, был страшно разочарован узостью — да что там: точечностью, «пуантилизмом»! — этого понимания. Он любил Шкловского, дорожил его дружбой и написал ему что-то вроде примирительной отповеди, от которой сохранилась пара фрагментов-черновиков. Вот первый: «…маленькая книжка, которая страстно рвется к содержанию, к мировоззрению, воюет и полемизирует, вы начали говорить только о вещах, т. е. о несуществующем в искусстве. Право смотреть на солнце и на картину — одного порядка, художник, как и всякий, оплачивает его рожденьем и смертью. То, что вы называете вещью, — ужасная терминология, — давно пора ее в архив, — применимо лишь к серийному производству ублюдков», и вот второй: «Книжка моя говорит о том, что глаз есть орудие мышления, о том, что свет есть сила и что орнамент есть мысль. В ней речь идет о дружбе, о науке, об интеллектуальной страсти, а не о „вещах”. // Надо всегда путешествовать, а не только в Армению и в Таджикистан. // Величайшая награда для художника — подвигнуть к деятельности мыслящих и чувствующих иначе, чем он сам. // С вами на этот раз не удалось. // Надеюсь — поправимо» (III, 509 — 510).
Заступился за Мандельштама и Тынянов. Прочитав в «Литературке» ту же самую статью Шкловского, он написал автору: «Осипа Мандельштама ты учишь писать стихи. Если он по твоим советам будет писать, — стихи, — может, его и напечатают в „Литературной Газете”? Пристроишь? Ты, милый, желаешь кому-то, какому-то новому времени или грядущему рококо — уступить своих знакомых под именем барокко...»[43]
На личных отношениях Мандельштама и Шкловского полемика эта никак не отразилась. Наоборот, летом 1932 года Шкловский был одним из самых частых гостей у Мандельштама.
Возможно, тогда же Мандельштам прочитал Шкловскому свеженаписанное (начатое 8 и законченное 12 августа) стихотворение «К немецкой речи», после чего между друзьями разгорелась дискуссия, мемуаристке недоступная: «Ходили по диагонали комнаты навстречу друг другу и спорили. Каждый развивал свою мысль с таким количеством „опущенных звеньев”, что трудно было что-нибудь понять в этих синкопах» (ГЭ, 35).
Соседское окружение
Постепенно обозначился и набор ближайших соседей.
В бывшую комнату Мандельштама в 4-й квартире въехал (вскоре после 8 июня 1932 года[44] ) молодой газетный поэт Миша Рудерман, заселившийся в Дом Герцена по гарун-рашидовской протекции Марии Ильиничны Ульяновой, переданной почему-то через Рабкрин. Его жена все возмущалась: почему им троим (а у них была еще и дочка) дали маленькую, а бездетным Мандельштамам — большую комнату? «Рудерман, — кричала она в коридоре, — молодой поэт, активно работающий, а Мандельштам — старик, уже не пишущий, а если и пишет иногда, все равно он — бывший поэт, устаревший» (ГЭ, 29)[45] .
Но соседские отношения с самим Рудерманом были нормальные: «Вернулся ли Рудерман? // Научился ли топить печку?» — спрашивала Надежда Яковлевна у Нины Грин в письме от 3 марта 1933 года[46] .
Мандельштам поддержал ходатайство соседа товарищу Кирпотину из Оргкомитета ССП о получении им определенного пайка: «Я крайне удивлен тем, что не попал в список на получение пайка, несмотря на то, что в прошлом квартале я таковым пользовался. // Я — человек, больной хронической болезнью, имеющий семью, живущий в скверных жилищных условиях. Как поэт я работаю в Москве с 1925 г., печатался регулярно несколько лет в „Правде”, „Комсомольской правде” и журналах „Новый мир”, „Красная Новь”, сотрудничать в которых я продолжаю. // Заработок мой нерегулярен и недостаточен, и я считаю, что имею право на поучение пайка не меньше, чем иные люди, напечатавшие один рассказ и пользующиеся пайком. // Прошу Вашего распоряжения о включении меня в список писателей, прикрепленных к Госснабжению. // 25 / VII — 32 г. Москва».
А на оборотной стороне этого заявления читаем: «Считаем снятие тов. Рудермана талантливого поэта со снабжения ошибкой, которую надо срочно исправить». Под этой фразой стоят подписи, и среди них собственноручная подпись Мандельштама: «Джек Алтаузен. М. Светлов. В. Казин. Орешин. О. Мандельштам. И. Уткин. В. Инбер. Т. Коренев»[47] .
Амир Саргиджан (это его псевдоним, от которого он, впрочем, отказался в 1941 году; настоящее имя — Сергей Петрович Бородин) стал новым соседом Мандельштама даже раньше Рудермана — где-то между серединой февраля и серединой июня 1932 года (21 июня, отвечая на анкетный вопрос Е. Я. Архиппова — «Любите ли Вы Мандельштама? Какую книгу более?», — князь-поэт Андрей Звенигородский написал: «Очень талантлив и с большой эрудицией поэт. Люблю его как человека (на этих днях познакомился с г. Мандельштамом у поэта А. Саргиджана»[48] ).
Кстати, а где именно жил Саргиджан?
Герштейн пишет, что он жил «внизу». Стало быть — в нижнем этаже сращенного с правым флигелем здания, выходящего своим фасадом на бульвар? Именно в этой части флигеля на плане В. Слетовой[49] и расположена квартира № 6, причем рядом с номером квартиры специально помечено: «1 эт.». На втором этаже, начиная с 1931 года, размещалась редакция журнала «ЛОКАФ» («Литературное объединение писателей Красной Армии и Флота»), он же будущий журнал «Знамя»[50] .
Тем не менее это не так[51] . Амира Саргиджана поселили в квартиру № 5, на что однозначно указывает адрес на его письме П. П. Перцову от 30 августа 1932 года[52] . У этой квартиры, возможно, и состоявшей из одной комнаты (сведений о соседях у нас нет), был свой отдельный вход — напротив аналогичного такого же входа в многокомнатную квартиру № 6, над которой размещался ЛОКАФ и куда в разное время метили и Мандельштам, и Саргиджан.
Таким образом, Мандельштам, живший в самой дальней от входа комнате квартиры № 4, и Саргиджан в квартире № 5 — были соседями через стенку, соседствовали и их окна[53] : обстоятельство, которое следует запомнить на будущее.
Так что на то, чтобы вдрызг поссориться в сентябре, у них оставалось не так уж и много времени. Но поначалу это были вполне добрососедские, приятельские отношения.
Вот как они рисовались, например, Кузину: «Очень открытый Мандельштам легко сходился с людьми при первой же встрече. Я к этому привык и знал, что его восторженным отзывам о каком-нибудь новом знакомом не всегда нужно придавать значение. Однажды он с восхищением рассказал мне о появившемся по соседству с ним в доме Герцена некоем Амирджанове[54] . Впрочем, говорил он не столько о самом этом человеке, сколько об имевшейся у него статуэтке какого-то японского или китайского божка. В скором времени застал Амирджанова у Мандельштамов я сам. Фигурировал и божок. Он был действительно очень хорош. Хозяин его мне не понравился»[55] .
Кузину вторит и Семен Липкин: «Амир Саргиджан принадлежал к самому опасному виду опасных людей: неглуп, начитан, в обращении мягок, позволял себе вольности, обсуждая литературное начальство. <…> Когда русский народ был объявлен первым среди равных, оказалось, что татароликий Саргиджан — в действительности русский, фамилия его Бородин. Впоследствии он получил Сталинскую премию за роман „Дмитрий Донской”. Но в ту пору он был безвестным литератором. Я не исключаю того, что всю эту свару он затеял с насмешливого одобрения компетентных органов» (3, 13).
Со временем, однако, отношения между соседями испортились. Надежда Яковлевна с раздражением рассказывала Кларенсу Брауну в 1966 году о том, что Саргиджан и Дубинская, его гражданская (позднее и официальная) жена, по десять раз на дню заходили, особенно тогда, когда к Мандельштамам кто-нибудь приходил.
Татьяна Леонидовна Дубинская-Круликовская (1902 — 1990) еще гимназисткой бежала на Первую мировую, где, по ее словам, служила в разведке и стала Георгиевском кавалером. В Гражданскую — боец 7 Кавказского полка Червонного казачества и медсестра в госпитале в Виннице. С 1922 года — в Москве, где училась и служила в Главном артиллерийском Управлении Красной армии машинисткой, затем — крутой вираж, не правда ли? — рецензентом в Союзе писателей.
В 1929 году в четырех номерах журнала «Молодая гвардия», а в 1930 году книжкой в издательстве «Федерация» вышла ее повесть «В окопах», которую, по ее словам, похвалил Мандельштам. В 1931 году партбюро Союза писателей отправило ее на посевную кампанию в Таджикистан. Там она работала инструктором Центропосевкома и корреспондентом газеты «Коммунист Таджикистана», но еще и билась с басмачами, за что была отмечена благодарностью ЦИК Таджикистана.
До Дома Герцена она жила в Черкизове, переселиться в центр ей помог А. Фадеев[56] , покровительствовавший ей и в дальнейшем. Амир Саргиджан (Бородин), с которым она в 1931 году была в Таджикистане, а в 1934 году прошла пешком из Каратегина на Памир, в Горный Бадахшан, ведя по пути культурно-массовую работу в дальних кишлаках, был ее третьим мужем. Первым был комдив Григорий Черняховский, с которым она развелась в 1921 году: памятью о нем был сын Юрий, родившийся в 1920 году и друживший с сыном Платонова. Со вторым мужем — Дубинским — она развелась в 1928 году, о нем известно, что в 1937 году он был в 5-летней ссылке. В 1936 году она развелась и с Саргиджаном[57] .
В месяцы знакомства и соседства с Мандельштамами «пунктиком» Дубинской были разговоры об иностранцах: мол, надо встретиться с таким-то, и он даст чулки, или с таким-то, и он даст еще что-то, и т. п.
Между прочим, несколько иностранцев жили непосредственно по соседству, в лучших квартирах Дома Герцена, в частности, сотрудники одной датской коммерческой фирмы (в левом флигеле) и, по договоренности с НКИД, один известный немецкий журналист (в правом — на втором этаже особняка, выходившего на бульвар) — корреспондент австрийской газеты «Нойе фрайе прессе» («Neue Freie Presse») Николаус Бассехес (Nikolaus Basseches, 1895 — 1961)[58] . Он родился в России и прожил в Советской России около 15 лет, пока его все-таки не выслали в июне 1937 года.
Выслать его, впрочем, хотели (и могли) и раньше. В письме Сталина Кагановичу и Молотову (не позднее 15 июля 1932 г.) читаем: «Посылаю вам гнуснейшую пасквиль инокорреспондента Бассехеса на советскую эконом[ическую] политику. Бассехес — корреспондент „Neue Freie Presse”.Он писал в свое время гнусно о принудительном труде в лесной пром[ышленно]сти. Мы его хотели выгнать из СССР, но в виду раскаяния — он был оставлен в СССР. Он писал потом гнусности о политике хозрасчета. Но мы, по глупости своей, прошли мимо этих гнусностей. Теперь он изощряется по поводу займа и колхозной торговли. А мы молчим, как идиоты, и терпим клевету этого щенка капиталистических лавочников. Боль-ше-ви-ки, хе-хе… // Предлагаю: // а) облить грязью эту капиталистическую мразь на страницах „Правды” и „Известий”; // б) спустя некоторое время после того — изгнать его из СССР»[59] .
Видать, хорошим журналистом он был, коль скоро настолько вывел из себя Сталина!..
Саргиджаны однажды зазвали Мандельштамов к себе и познакомили с этим самым Бассехесом, проживавшим в особняке на 2-м этаже[60] . Тот был мил и интеллигентен, но разговаривать с ним о чем бы то ни было — «при Дубинской и Саргиджане» — явно не стоило[61] .
Мандельштамы и так подозревали Саргиджана и его жену Дубинскую в провокациях и в слежке за собой[62] . «Там все кишело всякой писательской шушерой и провокаторами», — отзывался о Доме Герцена Кузин[63] .
Конфликт с Саргиджаном и товарищеский суд
В крошечный сад Дома Герцена с Тверского бульвара вело двое ворот, и тот, кто шел от Тверской улицы, неминуемо проходил мимо окон Мандельштама. Соседи-писатели так раздражали его, что нередко он «становился у открытого окна своей комнаты, руки в карманах, и кричал вслед кому-нибудь из них: „Вот идет подлец NN!” И только тут, глядя на Осипа Эмильевича со спины, я замечала, какие у него торчащие уши и как он весь похож в такие минуты на „гадкого мальчишку”» (ГЭ, 33).
Именно так — в конце лета, у открытого окна — вспыхнул и разгорелся конфликт, бытовее которого, кажется, и не бывает.
Однажды, когда мимо открытого окна Мандельштамов проходила Дубинская, неся корзинку с какой-то едой и вином, поэт, увидев это, закричал на весь двор: «— Вот, молодой поэт не отдает старшему товарищу долг, а сам приглашает гостей и распивает с ними вино!»[64]
И действительно: Саргиджан взял у соседа взаймы 75 рублей и довольно долго не отдавал — ситуация, в которой сам Осип Эмильевич, к гневу или неудовольствию своих кредиторов, перебывал бессчетное число раз.
Дубинская, услышав крик и упрек, пожала плечами, сказала что-то вызывающее и прошла дальше к себе. Мандельштам же — «мастер трамвайных перебранок» — прокричал ей вслед что-то уж совсем обидное. Шум перерос в ссору, ссора — в требование Дубинской к мужу, чтобы тот побил Мандельштама, что было немедленно выполнено. И даже перевыполнено, поскольку досталось и Надежде Яковлевне, открывшей ему дверь.
Мандельштамы хотели подать иск в ближайший районный нарсуд — тогда Саргиджан вернул бы долг и получил штраф. Но иск там не приняли.
Так что суд был литературно-общественный, то есть профсоюзный, юридически ничтожный, но оттого тем более гротескный. Происходил он 13 сентября 1932 года в переполненном полуподвальном помещении столовой в Доме Герцена — в будущем булгаковском «Грибоедове». Председателем был назначен Алексей Толстой, а общественным обвинителем Николай Александрович Равич (1899 — 1976; псевдоним Н. Архипов) — лицо менее известное: драматург, журналист, переводчик и историк[65] .
Самое для суда существенное — он член РКП(б) и, в недавнем прошлом (в 1921 — 1926 годах), советский дипломат-разведчик[66] . Это делало его облеченным доверием более высокого начальства, партийного или ОГПУ-шного, что и позволяло вести себя так, как он себя в этот день и вел, — распоряжаться и манипулировать даже «красным графом» (впоследствии Равич и сам был дважды репрессирован: в 1938 — 1946 и в 1948 — 1954 годах).
Ф. Ф. Волькенштейн, пасынок А. Толстого, сопровождал отчима в тот вечер в Дом Герцена[67] . Он вспоминал, что их встретил какой-то молодой человек (очевидно, 33-летний Равич), помог раздеться и, взяв отчима под локоток, повел его через зал и сцену в какую-то заднюю комнату. Там в течение четверти часа Толстой выслушивал инструкцию: к молодому национальному поэту, только-только начинающему печататься, к тому же и члену партии, — проявить всяческое снисхождение.
Когда Толстой с папкой под мышкой вышел в зал, там было уже полно народу. Истец и обвиняемый, оба были уже на сцене. Мандельштам нервно мерил сцену шагами, а Саргиджан, без тени волнения на лице, сидел, развалившись на стуле, молчал и рассматривал публику — как если бы он здесь ни при чем. Красный граф прошел на приготовленное для него на сцене место и рек: мы будем судить «диалектицки».
Было зачитано заявление группы писателей, просивших не допускать обиды одного только Саргиджана. Вот оно: «Общественному суду по делу Мандельштам — Саргиджан. Заявление. Считая ответственным за конфликт между Саргиджаном и Мандельштамом не только Саргиджана, но также и Мандельштама, вызвавшего своим недопустимым поведением недопустимую реакцию Саргиджана, — просим Общественный Суд привлечь Мандельштама в качестве одного из обвиняемых. 13. IX. 32» (без подписей)[68] .
Мандельштам, уже сильно возбужденный, произнес моторную и темпераментную речь, на что Саргиджан не произнес ни слова, как если бы судили не его. А зачем и рот открывать, коль скоро «молодой национальный поэт» был, по-видимому, в курсе того, о чем наставляли в задней комнате товарища судью?
Когда же все, кому положено, выговорились или отмолчались, суд ненадолго скрылся в той самой маленькой комнате посовещаться. Толстой быстро вернулся в зал и огласил свой «диалектицкий», он же соломонов, он же издевательский вердикт: вынести порицание и Саргиджану, и Мандельштаму; обязать Саргиджана вернуть Мандельштаму долг и исключить Саргиджана на год из профсоюза, но, в порядке поддержки молодых дарований, просить президиум Горкома считать его исключение условным! Ни слова осуждения в адрес обвиняемого по поводу рукоприкладства — так что в оном виноваты, собственно, как бы обе стороны.
Зал зашумел, загудел: «Безобразие! Позор!» И правда: стоило ли огород городить ради максимы: «нехорошо не отдавать долги»? Но тут уже и Саргиджан подал голос — оскорбил Надежду Яковлевну и пригрозил долг свой все равно не отдать.
С. И. Липкин отмечает в своих мемуарах, что на товарищеском суде Мандельштам вел себя как-то неумно и бессмысленно. Вместо того чтобы разумно объяснить, как дело было, он напирал на то, что Саргиджан и его жена — дурные люди и плохие писатели. По его ощущению, «подавляющее большинство присутствующих на товарищеском суде было явно на стороне Саргиджана. <…> Присутствующие, будучи в большинстве литераторами того же типа, что и Саргиджан, симпатизировали Саргиджану. Унижая его, Мандельштам задевал и их» (3, 13 — 14).
Был на суде и корреспондент «Вечерки». Он справедливо назвал происходившее творческим вечером Саргиджана: обвинитель клеймил и истца, и ответчика, а судью почему-то интересовали литературные вкусы обоих. Корреспондент даже задумался, а не является ли мордобой между писателями новым литературным жанром, коль скоро живые классики рассматривают кулачное творчество коллег на специальном литературном форуме-суде?[69]
Осип Эмильевич после суда долго еще не мог прийти в себя. Герштейн вспоминала: «Торжественно скандируя, он диктовал мне с мандельштамовской лапидарностью и метафоричностью одно из своих заявлений все по тому же поводу. Мне запомнилась оттуда такая мысль: маленькая подлость, утверждал Мандельштам, ничем не отличается от большой» (ГЭ, 39).
Как и следовало ожидать, Мандельштам направил в Горком писателей заявление о выходе из него «как из организации, допустившей столь беспримерное безобразие» (3, 147). А в черновике заявления отмечал: «Расправа, достойная сутенера или охранника, изображалась как дело чести. Человек, истязавший женщину, был объявлен защитником женщины. Были приложены все усилия, чтобы представить изб‹иение› закономерным актом. // Если осмыслить происшедшее, то постановщики саргидж‹ановского› дела в Д‹оме› Герцена превратили С‹аргиджана› в юридического палача, действующего согласно неписаному, но уважаемому кодексу. [При этом избиение моей жены рассматривалось как случайное бесплатное приложение к избиению меня самого, а двойной задачей преступного суда было поднять вторую часть расправы на принципиальную высоту, а первую — выкинуть из дела]» (3, 147).
В архиве поэта сохранился ответ Д. Е. Ляшкевича на его заявление о выходе: «Ваше заявление считаю безусловно преждевременным, т. к. решение товарищеского суда будет утверждаться на ближайшем заседании Горкома. Сейчас уже поступил ряд дополнительных фактов. Вам необходимо занять другую позицию к профессиональной организации, полагаю, что вы дадите другое заявление, снимающее ваше первое. Ляшкевич» (III, 870).
Из Горкома ССП Мандельштам, скорее всего не вышел, коль скоро в 1933 году он еще давал туда рекомендацию В. А. Меркурьевой.
Тем не менее сам этот суд с его столь наглядной «диалектикой» стал огромным несчастьем для поэта, обернулся навязчивой и не отпускавшей его идеей собственного, несмотря ни на что, социального бесправия и изгойства.
Немного поспособствовал этому и Клычков, хотя, кажется, невольно. Поздней осенью 1932 года, будучи в гостях у Мандельштама и, видимо, утомленный очередной филиппикой о «саргиджановской истории», он небрежным тоном и как бы в пространство заметил, что, конечно, Саргиджан был не прав: сначала надо было отдать деньги, а уже потом бить. Мандельштам, по свидетельству Герштейн, сначала просто не уловил смысл сказанного, со слишком уж небрежной интонацией было все произнесено. А когда понял, то вздрогнул и завопил: «Наденька, выгоним, выгоним его!» (ГЭ, 45). А потом вдруг весело рассмеялся, и поэты помирились.
Возможно, что именно этот «предательский удар», полученный от «своего», от Клычкова, освободил Мандельштама от груза личной ненависти к Амиру Саргиджану, но не от уязвленности и ненависти. Но объектом ее отныне стали уже не Саргиджан и писательский профсоюз, а «диалектицкий» судья, он же красный граф, — Алексей Николаич Толстой.
Со временем, к своему 50-летию, Толстой еще более разочаруется в гуманизме и укрепится в диалектике: в интервью «Литературной газете» он заявил, что для того, чтобы «в новую эпоху стать новым писателем», требуется «перейти из мира гуманитарных идей в мир идей диалектического материализма... и не все еще до сих пор освободились от детских очков гуманистического мироощущения. Эпигонский гуманизм будет тлеть до тех пор, покуда у нас еще живет „серый помещик”»[70] .
Вечера в Москве: «Литературная газета» и Госиздат
Разумеется, конфликт с Саргиджаном был не единственным событием в жизни Мандельштама на стыке лета и осени 1932 года. 8 сентября, то есть за пять дней до суда, он заключил договор с ГИХЛ на издание своей новой книги «Стихи»[71] . А 19 сентября, то есть шестью днями позже, редколлегия ГИХЛ постановила сдавать в набор по разряду поэзии первый том собрания Мандельштама[72] .
В середине августа благосклонное внимание на Мандельштама обратила и «Литературка». После разгрома РАППа газета отказалась от антипопутнической риторики и попыталась вернуть в литературный процесс «учебу у классиков» и соответствующих «литспецов», как, например, А. Белый, М. Кузмин или Мандельштам[73] .
В дневнике К. Чуковского за 16 августа читаем: «Еще так недавно Дом Герцена был неприглядной бандитской берлогой, куда я боялся явиться: курчавые и наглые рапы били каждого входящего дубинкой по черепу. Теперь либерализм отразился и здесь. <…> Редакторша „Лит. газеты” Усиевич захотела со мной познакомиться, пригласила меня по телефону к себе. Либерализм сказался и в том, что у меня попросили статью о Мандельштаме. „Пора этого мастера поставить на высокий пьедестал”. Двое заправил этой газеты Фельдман и Цейтлин вообще горят литературой. — В столовой Дома Герцена <...> я встретил Асеева, Бухова, Багрицкого, Анатолия Виноградова, О. Мандельштама, Крученыха, и пр., и пр., и пр.»[74] . Еще через пять дней, 21 августа, как бы продолжение этой записи: «Любопытно наблюдать теперь жизнь „Литературной газеты”. Теперь ее руководители стремятся сделать ее наилиберальнейшей: заказывают статьи о Зощенке, об О. Мандельштаме, о моем „Крокодиле”. Но позиция ее трагически беспочвенна. Рапповщина рвется из всех щелей»[75] .
Чуковский, увы, так ничего и не написал. Но 17 сентября в той же «Литературной газете» вышла статья М. Рудермана «Поэт и читатель», в которой положительно цитировалась мандельштамовская статья «Выпад». Кстати, соседом Мандельштама был не только Рудерман, но и сама «Литературка», редакция которой размещалась тут же в Доме Герцена.
Ее главным редактором в это время был Алексей Павлович Селивановский (1900 — 1938), в недавнем прошлом функционер РАППа[76] . Несколько публикаций стихов Мандельштама в периодике и новость о готовящейся в ГИХЛе книге, видимо, навели его на мысль предложить Мандельштаму почитать в редакции свои новые стихи. Вечер был назначен на четверг, 10 ноября.
Вечер мыслился как закрытый, по приглашениям, но никакого контроля не было. Среди собравшихся в самой большой комнате редакции — Александр Гладков, Юзеф (Иосиф) Юзовский, Екатерина Трощенко, Осип Брик, Корнелий Зелинский, Алексей Крученых, Николай Харджиев, Семен Кирсанов, Борис Пастернак, Виктор Шкловский, даже князь Святополк-Мирский. Юный Гладков записал назавтра в своем дневнике: «Мандельштам одновременно величественен и забавен, горделив и уязвим, спокоен и беззащитен — истинный поэт. Когда он читал в странной, тоже чисто „поэтической” манере, противоположной „актерской”, хотя в чем-то более „театральной”, у меня почему-то сжималось сердце. Я знаю чуть ли не на зубок все напечатанное, но новое непохоже на прежнее. Это не „акмеистический” и не „неоклассический” Мандельштам — это новая, свободная манера, открыто сердечная (как в поразительных стихах о Ленинграде) или тоже по-новому — „высокая”, как в лучшем из прочитанного „Себя губя, себе противореча”»[77] .
Тогда же и Харджиев с удовольствием живописал Эйхенбауму: «Зрелище было величественное. Мандельштам, седобородый патриарх, шаманил в продолжение двух с пол<овиной> часов. Он прочел все свои стихи (последних двух лет) — в хронологическом порядке! Это были такие страшные заклинания, что многие испугались. Испугался даже Пастернак, пролепетавший: „Я завидую Вашей свободе. Для меня Вы новый Хлебников. И такой же чужой. Мне нужна несвобода” <…> Некоторое мужество проявил только В. Б. [Шкловский]: — Появился новый поэт О. Э. Мандельштам! Впрочем, об этих стихах говорить „в лоб” нельзя: ...Я человек эпохи Москвошвея, Смотрите, как на мне топорщится пиджак... Или: ...Я трамвайная вишенка страшной поры И не знаю, зачем я живу... „Молодняк” „отмежевывался” от Мандельштама. А Мандельштам назвал их „чикагскими” поэтами (американская „рекламная поэзия”). Он отвечал с надменностью пленного царя или... пленного поэта»[78] . Интересно, кроме Пастернака и Шкловского, говорил еще Мирский, а Крученых же, согласно Гладкову, «плел ерунду».
Надежда Яковлевна, по настоянию мужа, на его вечерах не бывала, и на этот раз она сидела с Эммой Герштейн дома. После вечера к окну подошел Кирсанов и сказал, что у Мандельштама «все мысли старые и все стихи старые и подражательные», приведя в пример — к нескрываемому удовольствию поэта — такую параллель, как «Фаэтонщик» и «Пир во время чумы». Эмма, кстати, подслушала еще один отзыв — Корнелия Зелинского, говорившего своей даме что-то об удаленности стихов Мандельштама от современности, узости его кругозора и слабости голоса (ГЭ, 33).
Председательствовал и нес подобающие случаю банальности бывший рапповский лис Селивановский. И уже назавтра он поделился ими с читателями «Литгазеты»: «И Пастернаку, и Антокольскому, и „старикам” — Мандельштаму и Андрею Белому — нужно помогать, последовательной товарищеской критикой прежде всего»[79] . Тут интересна одна фрейдистская деталь: 41-летний, но бородатый Осип Мандельштам попал в «старики» на пару с 52-летним Андреем Белым, тогда как гладко выбритый и 42-летний Боренька Пастернак составил с 36-летним Павликом Антокольским «молодежную» пару![80]
Селивановский, впрочем, всерьез помог Мандельштаму — и не только критикой, но и делом. Как редактор «Литературки» он хотел поместить в газете отчет о вечере, но стенографистка так мало поняла в том, что и как на вечере говорилось, что пришлось разослать стенограмму по спикерам, а вот собрать ее назад из кусочков не удалось.
Сам Осип Эмильевич свою часть стенограммы вернул, обругав как никуда не годное качество заготовки и восстановив не буквальную свою речь, а суть того, что говорил[81] . К стенограмме был приложен список стихотворения «Полночь в Москве! Роскошно буддийское дето…» Селивановский, возможно, использовал стенограмму в 1934 году, когда цитировал неизданные стихи поэта («Я пью за военные астры…»)[82] .
Отчет о вечере в газете, увы, не вышел. Зато вышла — 23 ноября, то есть спустя две недели после вечера — превосходная подборка мандельштамовских стихов: «Ленинград», «Полночь в Москве…» и «К немецкой речи»[83] .
В это время, в конце ноября 1932 года, Мандельштам, возможно, еще находился в санатории «Узкое» под Москвой[84] . А перед своим вечером на стыке октября — ноября свежеиспеченный персональный пенсионер Мандельштам был, скорее всего, в доме отдыха в Голицыно, где его рисовал Владимир Милашевский[85] .
Поэтому первый пленум Оргкомитета ССП, состоявшийся между 29 октября и 3 ноября, прошел мимо него. Между тем с установочным докладом на пленуме выступал заведующий сектором художественной литературы ЦК ВКП(б) Валерий Яковлевич Кирпотин (1898 — 1997). Выдвигая в качестве образцов соцреализма панферовские «Бруски» и в особенности шолоховскую «Поднятую целину», он обрушился с критикой на тех писателей, кто не вписывался в этот мэйнстрим. В частности, Шкловскому и Мандельштаму досталось за очернение действительности, представляемой в их произведениях в виде бессвязных эпизодов и без синтетической картины советской жизни[86] . С конформистской речью на пленуме выступил среди прочих и «кустарь-одиночка» Андрей Белый[87] .
Вернувшись из Узкого в конце месяца и побыв в Доме Герцена всего неделю, Осип и Надя еще месяц (примерно с 15 декабря по 9 января) прожили в другом, огизовском санатории — «Переделкино», где улучшилось и стабилизировалось болезненное состояние Нади, поправившейся на 15 фунтов и вставшей здесь на лыжи и на коньки.
За всем этим скрывается активное и даже демонстративное нежелание жить на Тверском бульваре, в комнате, с таким трудом завоеванной в начале года. Об этом Осип прямо писал отцу в конце декабря (не ранее 22 числа). Само же письмо начиналось с трогательных признаний: «Я все более убеждаюсь, что между нами очень много общего именно в интеллектуальном отношении, чего я не понимал, когда был мальчишкой. Это доходит до смешного: я, например, копаюсь сейчас в естественных науках — в биологии, в теории жизни, т. е. повторяю в известном смысле этапы развития своего отца. Кто бы мог это подумать?» (3, 148).
В этом же письме Мандельштам так оценивает свое положение в литературном процессе: «Каждый шаг мой по-прежнему затруднен и искусственная изоляция продолжается. В декабре я имел два публичных выступления, которые организация вынуждена была мне дать, чтобы прекратить нежелательные толки. Эти выступления тщательно оберегались от наплыва широкой публики, но прошли с блеском и силой, которых не предвидели устроители. Результат — обо всем этом ни слова в печати. Все отчеты сняты, стенограммы спрятаны, и лишь несколько вещей напечатаны в Литгазете без всяких комментариев. Вот уже полгода, как я продал мои книги в Гихл, получаю за них деньги, но к печатному станку не подвигаются» (3, 148).
Мандельштам пишет отцу о двух декабрьских вечерах, но конкретно о них ничего не известно: лишь один оставил крошечный след — заметку в разделе «Литературная хроника» газеты «Вечерняя Москва» от 21 декабря 1932 года: «ГИХЛ приняло к печати новый сборник стихотворений Мандельштама. В ближайшие дни издательство устраивает публичную читку последних произведений поэта»[88] .
Новый год, видимо, встречали в Переделкине. Или накануне, или сразу же после бьющих курантов вышел из печати шестой том «Литературной энциклопедии» со статьей Анатолия Тарасенкова[89] о Мандельштаме: «Творчество М. представляет собой художественное выражение сознания крупной буржуазии в эпоху между двумя революциями. <…> М. же выразил преимущественно страх своего класса перед какими бы то ни было социальными переменами, утверждение неподвижности бытия. Для поэзии М. характерна тяга к классическим образцам, велеречивая строгость, культ исторических мотивов (древний императорский Рим, Эллада, Палестина) и в то же время полный индиферентизм к современности. <…> Все это еще раз указывает на буржуазный и контрреволюционный характер акмеизма, школы воинствующего буржуазного искусства в канун пролетарской революции». Это, конечно, еще не приговор, но на «внутреннюю рецензию» для него уже тянет.
Вечера в Ленинграде: Капелла и Дом Печати
В самом конце декабрьского, 1932 года, письма Мандельштаму отцу есть пассаж о грядущих вечерах в Ленинграде.
«Да, еще: непосредственно после моей читки ко мне обратился некий импресарио, монопольно устраивающий литературные вечера, с предложением моего вечера в Политехническом музее и повторением в Ленинграде. Этот субъект должен был зайти на следующий день, но смылся, и больше о нем ни слуху ни духу. Тем не менее я твердо решил приехать в Ленинград в январе с Надей. Чтобы всех вас повидать и вообще, т‹ак› ск‹азать›, на побывку на родину, без всяких деловых видов. Должен тебе сказать, что все это время мы довольно серьезно помогали Шуре» (3, 148-149).
Импрессарио — это Павел Ильич Лавут (1898 — 1979), прославленный Маяковским «тихий еврей» из поэмы «Хорошо», менеджер гастролей того же Маяковского и многих других писателей, в число которых попал и Осип Эмильевич. По антрепризе Лавута он выступал как минимум четырежды — дважды в Ленинграде (23 февраля в Капелле и 2 марта Доме Печати) и дважды в Москве (14 марта в Малом зале Политехнического музея и 3 апреля в Клубе художников).
Правила своего «жанра» Лавут знал отменно, отчего озаботился вступительным словом и кандидатами на него. В начале февраля пришло датированное 31 января письмо из Ленинграда от Б. М. Эйхенбаума. «Ко мне обратились от Вашего имени с предложением сказать вступительное слово на Вашем вечере в Ленинграде. Хочу, прежде всего, поблагодарить Вас за память обо мне и, прямо скажу, за честь, которую Вы мне оказываете этим. В нормальном состоянии я бы, конечно, с радостью согласился на это. Но вышло так, что это предложение застало меня в такой момент, когда я нахожусь в критическом положении и не могу не только говорить перед публикой на такую серьезную тему, но и вообще работать»[90] .
Не должно быть забыто еще одно событие — назначение Гитлера канцлером Германии 30 января 1933 года. Реакция Мандельштама была молниеносной: «Гитлер и Сталин — ученики Ленина!»[91]
Зимой 1933 года, спустя полгода после смерти Александра Грина 8 июля 1932 года, в Москву — похлопотать о переизданиях — приехала его вдова Нина Николаевна Грин. Она была доброй знакомой Острогорских, соседей Мандельштама по Дому Герцена: они-то и познакомили ее с Мандельштамами. Их общим добрым знакомым оказался и ссыльный Владимир Пяст.
Мандельштамы с ней подружились, и она стала у них «своим человеком». Вот ее портрет в исполнении Эммы Герштейн: «На следующий год она как-то расцвела, преобразилась в хорошенькую сорокалетнюю вдовушку и, прогуливаясь под нарядным зонтиком, слегка напоминала кустодиевских красавиц» (ГЭ, 40).
Уловив в ее положении столь знакомую им суровую бесприютность, Мандельштамы устроили ее жить в пустовавшей в то время комнате Пришвина и чем могли подкармливали[92] . А когда сами уехали в Питер, то оставили ее в своей комнате. Сами же взялись устраивать в Ленинграде издательские дела Грина: с ним Мандельштам встречался в 1921 году в «Диске» на Мойке и в 1929 году в общежитии ЦЕКУБУ на Москва-реке, он ценил его повести и рассказы, хотел даже что-то напечатать в «Московском комсомольце», когда там работал.
В Ленинграде Лавут устроил Мандельштама по высшему разряду — в гостинице «Европейской», что на Михайловской улице, между Невским проспектом и площадью Искусств.
Первый из двух вечеров состоялся 23 февраля в концертном зале Академической Капеллы. Ни ведущего, ни вступительного слова не было, но в зале были Ахматова, Саянов, Эйхенбаум, Вс. Рождественский, Б. Соловьев, Лапин, Хацревин, Тихонов, Лукницкий и другие. Был в нем и Иван Басалаев, оставивший об этом воспоминания: «Читает М. не так, как раньше. Тогда, рассказывают, он почти пел свои стихи. Теперь он их скандирует торопливым баском, монотонно, невыразительно, глотая окончания строк, но с каким-то одним и тем же упорством убеждения. То приподнимается на цыпочки, то отбивает ногой ритм. Читает негромко, и задние ряды слушающих и балкон привстают, прикладывая ладони к ушам и впиваясь глазами в его узкое лицо. Другая часть аудитории ведет себя протестующе»[93] . Сильнейшее впечатление произвел тогда прочитанный «Волк» («За гремучую доблесть грядущих веков...»).
Но были на вечере и другие слушатели. Например, Г. Е. Горбачев, 26 февраля писавший Г. Лелевичу: «Вдумываясь в творчество Пастернака и Мандельштама последнего времени (он читал массу новых стихов на вечере в Капелле), думаю, что было бы хорошо, если б кто-нибудь написал статью о ликвидации буржуазии как класса и как следствие этого — судорожных усилиях до конца буржуазных поэтов переделаться, оторваться от тонущего корабля, о надрывах, проклятьях, смешных и трагических попытках поспеть за новой жизнью и сравнил бы этих трагически-юродствующих рыцарей прошлого с другими, пытающими<ся> прижиться как растения-паразиты к чужому дереву, занимаясь небезуспешной мимикрией и подсовыванием враждебных идей под благовидным одеянием (тема объективного вредительства в поэзии и прозе)»[94] .
В промежутке между вечерами проходили и другие встречи. Так, однажды Мандельштам позвал нескольких писателей и знакомых к себе в номер и прочел им «Путешествие в Армению». Среди приглашенных был и Виктор Серж (В. Л. Кибальчич)[95] , вспоминавший об этом впоследствии: «Поэт собрал некоторых друзей-писателей, чтобы прочесть прозаическую вещь, которую он привез из путешествия в Армению. <...> Отточенный текст, который он читал нам, заставлял подумать о Жироду в его лучших проявлениях, но здесь речь шла не о мечте о Сусанне перед Тихим океаном: вместо того речь шла о сопротивлении поэта петле палача. Видения ереванского озера и снегов Арарата шелестом бриза требовали свободы, пели подрывную хвалу воображению, утверждали непокорность мысли... Кончив читать, Мандельштам спросил нас: „Вы верите, что это можно будет напечатать?” // Наслаждаться ландшафтами было не запрещено. Но проникнут ли цензоры в протестующий язык этих пейзажей? Не знаю, увидели ли эти пейзажи свет, ибо вскоре после этого я был заключен в Московскую внутреннюю (и тайную) тюрьму (за убеждения)»[96] .
Многие читатели приходили к Мандельштаму в гостиницу — сами, просто так, без предварительной договоренности. Одному из таких посетителей — Сергею Рудакову — еще предстоит сыграть свою роль в судьбе Осипа Мандельштама.
Еще одной невольной «заготовкой» для Воронежа стала встреча с Петром Сторицыным, сбивчиво и путанно рассказавшим Мандельштаму о смерти Ольги Ваксель (НМ, 2, 765).
За несколько дней до первого вечера Ахматова пригласила Мандельштамов к себе, позвав еще Л. Гинзбург и Б. Бухштаба. Но их накануне как раз арестовали. Приглашая к столу, хозяйка сказала: «Вот сыр, вот колбаса, а гостей — простите — посадили»[97] . Возможно, именно в этот вечер и состоялся между ними разговор, описанный в «Листках из дневника»: «Он только что выучил итальянский язык и бредил Дантом, читая наизусть страницами. Мы стали говорить о „Чистилище”, и я прочла кусок из XXX песни (явление Беатриче) <...> Осип заплакал. Я испугалась — „Что такое?” — „Нет, ничего, только эти слова и вашим голосом”»[98] .
2 марта, в 8 вечера, в Доме печати на Фонтанке состоялся второй вечер Мандельштама. Сохранилась его программка: «Стихи из „Камня”. — Новые стихи: Московский цикл. Армения. Стихи о русской поэзии. — Фрагменты из новой прозы»[99] .
Вот лишь один из откликов в воспоминаниях присутствовавших.
Елена Тагер: «Мандельштам читал, не снижая пафоса; как всегда, он стоял с закинутой головой, весь вытягиваясь, — как будто налетевший вихрь сейчас оторвет его от земли. Волосы, сильно уже поредевшие, все так же непреклонно вздымались над крутым и высоким лбом. Но складки усталости и печали легли уже на этот чистый лоб мечтателя. // „Он постарел! — говорили в толпе. — Облезлый какой-то стал! А ведь должен быть еще молод...” // Мандельштам читал о своем путешествии по Армении — и Армения возникала перед нами, рожденная в музыке и в свете. Читал о своей юности: „И над лимонной Невою, под хруст сторублевой, мне никогда, никогда не плясала цыганка”, — и казалось, что не слова сердечных признаний, а сгустки сердечной боли падают с его губ. Его слушали, затаив дыхание, — и все росли, все усиливались аплодисменты. // Но по залу шныряли какие-то недовольные люди. Они иронически шептались, они морщились, они пожимали плечами. Один из них подал на эстраду записку. Мандельштам огласил ее: записка была явно провокационного характера. Осипу Эмильевичу предлагалось высказаться о современной советской поэзии. И определить значение старших поэтов, дошедших до нас от предреволюционной поры. // Тысячи глаз видели, как Мандельштам побледнел. Его пальцы сжимали и комкали записку... Поэт подвергался публичному допросу — и не имел возможности от него уклониться. В зале возникла тревожная тишина. Большинство присутствующих, конечно, слушало с безразличным любопытством. Но были такие, которые и сами побледнели. Мандельштам шагнул на край эстрады; как всегда — закинул голову, глаза его засверкали... // Чего вы ждете от меня? Какого ответа? (Непреклонным, певучим голосом): Я — друг моих друзей! // Полсекунды паузы. Победным, восторженным криком: Я — современник Ахматовой! // <И> — гром, шквал, буря рукоплесканий...»[100]
3 марта Н. Я. Мандельштам с облегчением писала Н. Н. Грин в Москву: «Ждем получки, чтобы уехать; вечера сошли благополучно. Один 23[-го], другой — в доме печати вчера. Принимали хорошо — но мало хлопали, а больше вздыхали»[101] .
Уехали же Мандельштамы 7 марта — в день ареста Виктора Сержа.
Вечера в Москве: Политехнический музей и Клуб Художников
Анна Ахматова так написала о ленинградских вечерах: «В то время (в 1933 г.) как Осипа Эмильевича встречали в Ленинграде как великого поэта, persona grata и т. п., к нему в „Европейскую гостиницу” на поклон пошел весь литературный Ленинград (Тынянов, Эйхенбаум, Гуковский) и его приезд и вечера были событием, о котором вспоминали много лет и вспоминают еще и сейчас (1962), в Москве Мандельштама никто не хотел знать и, кроме двух-трех молодых ученых-естественников, Осип Эмильевич ни с кем не дружил»[102] .
Это несправедливое суждение. Москва и москвичи тут по меньшей мере ни в чем не уступали «оппонентам». Московские вечера весны 1933 года Осипа Мандельштама очень напоминали его вечера в Ленинграде.
14 марта 1933 года в Малом зале Политехнического музея состоялся большой вечер Мандельштама. О мере наполненности зала — сведения противоречивые. С одной стороны, «зал-то наполнился еле-еле до четырнадцатого ряда! Больно за Мандельштама и стыдно за публику» (Н. Соколова[103] ), а с другой — «публики было довольно много, больше, чем я ожидал, но кое-где зияли пустые скамейки»(С. Липкин). Но, настаивал Липкин, все дело в качестве публики: «…публика была особенная, не та, которая толпилась на взрыхленной строительством метрополитена Москве, на узких мостках вдоль Охотного Ряда, деловая, целеустремленная, аскетически одетая, — то пришли на вечер поэта люди, обычно на московских улицах не замечаемые, иные у них были лица, и даже одежда, пусть бедная, была по-иному бедная. Увидел я десятка полтора моих сверстников, запомнился один красноармеец» (3, 29).
Вступительное слово произносил Борис Эйхенбаум, долго (чуть ли не полтора часа!) и тонко говоривший о Мандельштаме как о «возрождении акмеистической линии, обогнувшей футуризм»[104] .
Вот конспект его слова, как оно запомнилось 16-летней Наталье Соколовой: «Было: Маяковский и Есенин. Стало: Пастернак и Мандельштам. Первые два были полярны, они представляли собой два диаметрально противоположных направления. Между Пастернаком и Мандельштамом соотношение значительно более сложное, здесь такого резкого контрастного противопоставления нет, тем не менее это явления разного порядка. // Сейчас в нашей поэзии кризис, застой, в частности кризис лирики. Отмирают целые жанры. Раньше все было просто и ясно. Маяковский сделал блистательные первые шаги в области создания советской оды, в которой со свойственным ему умением смешал грандиозное с мелким, риторическое с комическим. <…> // Теперь мы не имеем подобной картины. Ода и элегия умерли, причем гибель этих жанров фатально совпала с гибелью их представителей. Получилось, что ода и элегия себя не оправдали. Оду мог поднять только талант Маяковского. Есенин был последним элегическим поэтом того периода. <…> // Кто же в настоящий момент может возродить лирику, лирическое „Я” поэта в первоначальном расширенном виде? Только Мандельштам. Неслучайным было молчание Мандельштама все эти годы, его переключение на прозу (разбег перед поэтическим прыжком), и вот сейчас мы видим, что он вернулся к поэзии, пишет много и на очень современные темы (советская Москва и т. д.). И это тогда, когда мы уже окончательно похоронили акмеизм, его ветви. // Поэзия Мандельштама была и есть насквозь филологична. У него замечательное поэтическое стилистическое чутье, чувство даже не на слова, а на оттенки слов. Его отличительная черта, его своеобразная прелесть заключается в том, что он умеет необычной расстановкой слов придать им смысл необщеупотребительный, неизбитый, а такой, который вызывает у читателя новые, очень свежие образы и ассоциации».[105]
Во время выступления Эйхенбаума случился инцидент с возражениями Мандельштама Эйхенбауму, причем мемуаристы описывают его по-разному. Вот по Липкину: «…вдруг откуда-то сбоку выбежал на подмостки Мандельштам, худой, невысокий (на самом деле он был хорошего среднего роста, но на подмостках показался невысоким), крикнул в зал: „Маяковский — точильный камень русской поэзии!” и нервно, неровно побежал вспять, за кулисы. Потом выяснилось, что ему показалось, будто Эйхенбаум недостаточно почтительно отозвался о Маяковском (этого не было, Мандельштам ослышался). Не все в зале поняли, что на подмостки выбежал герой вечера» (3, 29).
А вот — по Соколовой: «Затем[106] вышел Мандельштам — дружные аплодисменты — ведь почти все свои. Стоит, странно нагнув голову, не как бык (он тонок), а как козел перед изгородью. Весь с кривизной. Полуседая бородка. Какой-то, пожалуй, немного патологичный. В нем что-то кликушеское. Манера речи — старый раздражительный школьный учитель, обращается только к первым ученикам на первых партах, отдельные слова строго повторяет с разбивкой на слоги, подчеркивая ритм движением пальца.
„Ты кричишь, раздражаешься на собственный голос и еще пуще кричишь”, — говорит Шкловскому в „Письмах не о любви” женщина, которой он адресует свои письма. Эти слова целиком относятся к Мандельштаму. Ах, как он кричал на людское стадо, сбившееся в круглом деревянном загоне Политехнического... как кричал... Начал он так: „Я прослушал в замочную скважину речь Бориса Михайловича. Речь очень хорошая, но одна вещь обесценивает все ее достоинства.” И тут он минут тридцать пять (без преувеличения) говорил о том, что Эйхенбаум оскорбил Маяковского, что он не смел даже произносить его имени рядом с именами остальных (как нельзя, недопустимо сравнивать Есенина, Пастернака, Мандельштама с Пушкиным или Гете). „Маяковский гигант, мы не достойны даже целовать его колени”. И все это в очень повышенном тоне, агрессивно, с пузырями в углах губ»[107] .
И только после этого, как пишет Соколова, Мандельштам «взялся за стихи, начал читать скороговоркой себе под нос. <…> Дальше пятого ряда нельзя было разобрать. Вместе с тем в его напевности и ритмическом покачивании чувствовалась влюбленность в каждую строфу. Стихи (насколько можно судить по услышанным обрывкам) сделаны блестяще. Читал вещь — длинную, которая начинается словами: „Полночь. Москва...” И еще ряд незнакомых мне стихотворений (нет в однотомнике). Явно волновался. Часто во время чтения садился. Почитал, почитал — и устал, ушел»[108] .
Липкин тут менее подробен, но более лоялен: «А вечер прошел превосходно, слушали так, как следовало слушать Мандельштама, даже горсточка случайных неофитов была вовлечена во всеобщее волнение, к тому же, к большой радости давних поклонников, Мандельштам читал много новых стихов, еще неопубликованных» (3, 29).
Л. В. Розенталь воспоминал: «Его встретили аплодисментами. Аплодировали истово, долго-долго, как будто не могли насытиться. <...> Сам Мандельштам вскидывал голову, как триумфатор. Этот триумф был для него такой же неожиданностью, как и для тех, кто внезапно, по наитию так триумфально его встречал. <...> Триумф вдохновил его речь. Она была повита высоким пафосом. Маяковского он возвеличил. Он назвал его „точильным камнем всей новой поэзии”»[109] .
Отчет о вечере попал и в печать: «Он декларировал свою связь с временем, свою неотъемлемость от революции. Попробуйте оторвать его от нее, попытайтесь отрезать его от эпохи, ничего не выйдет! Так заявлял Осип Мандельштам и в своих внезапных репликах и в целом цикле стихов, которые он прочел»[110]
Сохранилось свидетельство и Э. Г. Герштейн: «На вечер Мандельштама выбрались из своих углов старые московские интеллигенты. Мы с Леной смотрели на эти измятые лица исстрадавшихся и недоедающих людей с глазами, светящимися умом и печалью. Особенно мне запомнилась бледность лица художника Л. А. Бруни, напряженно вслушивающегося в чтение (он был глуховат). // Для такой большой аудитории голос Мандельштама был несколько слаб, ведь микрофонами тогда не пользовались. И тем не менее Б. М. Эйхенбаум, при всей его опытности лектора и изящного оратора и несмотря на острое и смелое содержание его вступительного слова, проигрывал рядом с поэтом. „Все-таки он профессор”, — шепнула я Лене. // Странно мне было смотреть и слушать, как Мандельштам, в обыкновенном пиджаке, бледный из-за беспощадного верхнего освещения, разводя руками, читал на свой обычный мотив мои любимые стихи: „Так вот бушлатник шершавую песню поет, В час, как полоской заря над острогом встает”» (ГЭ, 34).
А 3 апреля творческий вечер Мандельштама состоялся и в Московском клубе художников (Мособласткомрабис). Председательствовал на нем Александр Тышлер. Поэт читал свои стихи и «Путешествие в Армению». На вечере фотографировал Моисей Наппельбаум. «В конце чтения один художник крикнул: „Что-нибудь об индустриализации!”, на что Мандельштам ответил: „Это все на тему об индустриализации. О техническом переоборудовании психики отстающих товарищей“. Ответ Мандельштама вызвал громкие аплодисменты»[111] .
Еще в марте 1933 года Мандельштам заключил еще один договор с Госиздатом — на издание Собрания своих сочинений: «Очередное собрание сочинений, проданное в Госиздат, попало в редакторские руки <М. О.> Чечановского<...> Договор и выплату денег устроил Бухарин, чтобы было хоть что-нибудь на жизнь. На эти деньги <...> мы поехали в Крым, а последняя выплата предстояла поздней осенью» (НМ, 2, 420 — 421).
24 марта в отделении Гострудсберкассы № 10 (на Ильинке, 24) Мандельштам открыл сберегательную книжку, на которую, по всей видимости, приходил его гонорар за собрание сочинений. Между 24 марта и 5 мая на нее трижды поступали переводы (общей суммой около 2200 рублей), которые поэт почти сразу же по поступлении снимал[112] . Деньги эти, надо полагать, уходили на паевой взнос в писательский кооператив, который уже вовсю строился.
Еще в конце декабря 1932 года (не ранее 22 числа) Мандельштам писал отцу: «Нам бы не хотелось возвращаться в Дом Герцена. Сейчас мы книжки свои сложили в сундук и пустили жить у себя Клычкова. Кирпичную полку Надиной постройки разобрали, о чем я очень жалею» (3, 148).
Все надежды при этом возлагались на новый писательский кооператив. В Москве к этому времени уже существовал первый такой дом — в проезде Художественного театра: он заселялся летом 1932 года.
Кооператив на улице Фурманова (все по привычке продолжали звать эту улицу Нащокинским переулком) был вторым: это была комбинация из строительства нового двухподъездного пятиэтажого дома и надстройки четвертых и пятых этажей в соседнем двухподъездном и трехэтажном доме. Квартиры в 50 кв. метров стоили 10 — 12 тысяч руб., из них половину нужно было оплачивать до въезда и половину после.
В июле 1933 года постановлением ЦИК и СНК писателей приравняли к научным работникам и разрешили им иметь право на отдельную комнату для занятий и на дополнительные 20 кв. метров, а также на сохранение площади за находящимися в длительных командировках. В случае освобождения писательской площади она поступала в распоряжение ССП для заселения литераторами, но на практике это не выполнялось.
Отдельная песня — правление из писателей и из них же собрания будущих жильцов.
При упоминании фамилии Осипа Эмильевича одни стонали, а другие шипели: «ведь он даже не член группкома!» (ЭГ, 47).
Само же строительство вдруг застопорилась: «Снаружи все готово: кирпичные стены, окна, а внутри провал: ни потолков, ни перегородок, — ничего. Теперь говорят, что въедем в апреле, в мае. Нам отвели квартиру не в надстройке, а в совершенно новом лучшем здании, но на пятом этаже. Общая площадь — 48 метров — 2 комнаты (33 метра), кухня, ванна и т. д. При этом из нас выжали еще одну дополнительную тысячу, которую пришлось внести из гонораров ГИХЛа» (4, 148).
Строительство и впрямь шло неважно — и отчасти потому, что, как сообщает Е. П. Зенкевич: «…две трети будущего дома являлись надстройкой над тремя небольшими домиками разной этажности, высоты пролетов и времени постройки, и только одна часть между ними строилась, начиная с фундамента. Такой способ строительства и сыграл потом свою печальную роль: дом прожил для строения очень недолгую жизнь, так как надстроенные домишки начали разваливаться, по-разному оседать, и по дому пошли трещины, которые сделали его не пригодным для жилья еще в юном для дома возрасте»[113] .
Но с планами о заселении еще весной пришлось распроститься. Отчасти поэтому и возникла мысль скоротать это время в Старом Крыму. Каникулы в месяц-полтора обернулись трехмесячным пребыванием в Крыму. Первоначально собирались вернуться в Москву к 1 июня, потом — к 17 июня. Но из Москвы сообщали, что дом по-прежнему не готов и что ни в июне, ни в июле заселения не будет. Отсюда и спонтанное решение отложить возвращение и задержаться в Коктебеле.
Этот стык весны и лета 1933 года был, если угодно, пиком литературного и социального успеха Осипа Мандельштама. Едва ли не все проблемы, обозначенные в письмах Надежды Яковлевны к Молотову и Бухарину, казались или решенными, или стоящими накануне решения.
Крыша над головой? — Есть! Сначала писательское общежитие в Доме Герцена с переездом из худшей комнаты в лучшую. А на смену ему уже шел — строился, достраивался — кооператив в Нащокинском. Еще немного, и можно будет переезжать в собственное жилье!
Служба, финансы? — Места для Мандельштама не нашлось (или не искалось), но служила Надежда Яковлевна, а с поэтом заключались все новые и новые договора, вполне достаточные для того, чтобы претендовать на собственное жилье.
Публикации? — Две-три публикации стихов в год — не густо, конечно, но зато какие качественные, какие запоминающиеся! А на подходе была и проза: «Новый мир» не взял, а «Звезда» взяла и поставила в майский номер его новую прозу — «Путешествие в Армению». Да и эти семь вечеров, этот непосредственный контакт с читателем — разве, возвратившись из Армении и перебегая из одного «бэста» в другой, мог он об этом тогда даже мечтать?
Неслыханное счастье — и тоже ведь подарок от Армении — дружба с Борисом Кузиным, скрещенье их творческих — литературных и естественнонаучных — интересов, обретение беседы и собеседника.
Ну и самое главное — сами стихи, его, Осипа Мандельштама, новые стихи! Начавшись в Ереване, они все шли и шли: разве бывает у поэта счастье большее?
Вот на этом подъеме и в этом настроении мы оставим Осипа Мандельштама накануне его отъезда в Крым и вернемся к нему в следующем номере журнала.
(Окончание следует.)
[1] Скорее всего, это было две комнаты (4, 144).
[2] ИМЛИ. Ф. 41. Оп. 1. Д. 262. Л. 14-14б.
[3] Если стоять лицом к Дому Герцена.
[4] Осип Мандельштам в переписке семьи (из архивов А. Э. и Е. Э. Мандельштамов). Публикация, предисловие и примечания Е. П. Зенкевич, А. А. Мандельштама и П. М. Нерлера. — В кн.: Слово и судьба. Осип Мандельштам: исследования и материалы. М., «Наука», 1991, стр. 83.
[5] Никаких альтернативных институций для этого в случае Мандельштама просто не существовало.
[6] ИМЛИ. Ф. 157. Оп. 1. Д. 28. Л. 15.
[7] ИМЛИ. Ф. 41. Оп. 1. Д. 263. Л. 4.
[8] Острогорский Николай Иванович (1905 — ?; псевдоним Н. Горский) — критик, автор предисловия к роману «Когти» Ефима Пермитина, проживавшего в том же дворе.
[9] ИМЛИ. Ф. 157. Оп. 1. Д. 205. Л. 2 (сообщено Л. Видгофом).
[10] См. запись в дневнике Пришвина от 9 февраля 1933 года. (Цит. по <https://www.litmir.co/br/?b=202395&p=131>.) Тем не менее каким-то образом Пришвин провел туда телефон.
[11] Ляшкевич Дмитрий Ефимович (1904 — 1989) — писатель; председатель московского горкома ФОСП.
[12] Липкин С. Угль, пылающий огнем... (3, 19). По сведениям Л. Видгофа, конюшни находились как раз в левом флигеле.
[13] По сообщению Н. К. Бруни-Бальмонт.
[14] Россовский Михаил Андреевич (1899 — 1971) — драматург, автор пьес «Труд», «Стася», «Матросы из Катарро».
[15] См. протоколы заседаний жилкомиссии за 1932 г. (ИМЛИ. Ф. 157. Оп. 1. Д. 262. Л. 5, 6, 6об.)
[16] В датированном концом марта 1932 года пенсионном документе Мандельштама стоит иной адрес: Тверской бульвар, 25, кв. 6. Но, скорее всего, это недоразумение. Поэт, вероятно, указал его в документах, которые подавались на пенсию в тот момент, когда ему — в порядке улучшения жилищных условий — была обещана комната в этой, а не в четвертой квартире.
[17] Овчинникова О. Мои воспоминания об Осипе Эмильевиче Мандельштаме. 2013. — В сб.: «Сохрани мою речь». Вып. 3. М., РГГУ, 2000, стр. 98.
[18] Рядом с ним на страницах красовались «Рояль» и «Там, где купальни, бумагопрядильни...» из 1931 года и почти такой же свежий «Ламарк» (май 1932 года). Кстати, эта же подборка спустя год будет встречена в штыки О. Бескиным, «легко расшифровавшим идеологию» этих стихов (особенно «Рояля» и «Ламарка») как «пассеизм» и «враждебное нашей действительности утверждение о гуннах, разрушителях тонкости человеческих переживаний» (Бескин О. Поэзия в журналах. — «Литературная газета», 1933, 23 апреля).
[19] См. ниже — в материалах о пенсии.
[20] Первым — в мае — пришло стихотворение «О, как мы любим лицемерить...»
[21] Осип Мандельштам в переписке семьи…, стр. 84.
[22] ГАРФ. Ф. 10249. Оп. 3. Д. 267. Л. 1. Текст на бланке заведующего ОГИЗом А. Б. Халатова. № 2492. Дата — 21.2.1932 г. В правом верхнем углу — штамп секретариата В. М. Молотова, входящий номер 209, подпись (Кверневская), дата (22 февраля 1932 г.) и резолюция неустановленного лица: «Надо дать в размере НК Собеса Волошина Белого Чулкова».
[23] Наряду с конституированной в 1931 году Комиссией по назначению персональных пенсий СССР, с 1923 года существовала аналогичная комиссия при СНК РСФСР.
[24] Аралов Семен Иванович (1890 — 1969) — военный и государственный деятель, с 1927 года член коллегии Наркомата финансов СССР, с 1938 — зам. директора, директор Государственного литературного музея. Члены комиссии — представители Наркомтруда Котов и ВЦСПС Аболин. Котов Василий Афанасьевич (1885 или 1895 — 1937) с 1929 по 1933 член коллегии наркомата труда РСФСР; Аболин Анс Кристапович (1891 — 1938) — с 1930 по 1937 секретарь ВЦСПС.
[25] ГАРФ. Ф. 10249. Оп. 3. Д. 267. Л. 2.
[26] При этом напарницей Мандельштама в этом документе была Екатерина Францевна Дивильковская — вдова скончавшегося 31 января 1932 года Анатолия Авдеевича Дивильковского (1873 — 1932), критика, публициста, известного революционера, после 1918 года помощника Управляющего делами СНК, преподавателя в Центральной школе партийной работы.
[27] Устное сообщение С. Шумихина.
[28] О назначении этим литераторам, начиная с 1 ноября 1931 года, персональных пенсий от СНК РСФСР сообщали 20 ноября 1931 года газеты «За коммунистическое просвещение» (№ 271) и «Красный вечер» (Купченко В. Труды и дни Максимилиана Волошина. Летопись жизни и творчества. 1917 — 1932. СПб. — Симферополь, «СОНАТ», «Алетейя», 2007, стр. 503).
[29] См. письмо Н. Я. Мандельштам Н. Н. Грин от 3 марта 1933 года (РГАЛИ. Ф. 127. Оп. 2. Д. 49)
[30] О сопутствующих этому хлопотах известно довольно много благодаря блистательной архивной работе Александра Соболева (блоггер под ником: lucas_v_leyden), опубликовавшего в своем блоге материалы из «Личного дела персонального пенсионера № 10748». См.: «Постояла в золотой пыли»: пенсионное дело Анны Ахматовой <http://lucas-v-leyden.livejournal.com/171303.html>; окончание: <http://lucas-v-leyden.livejournal.com/171684.html>.
[31] Сами же хлопоты шли несколько иными бюрократическими «маршрутами», чем у Мандельштама. Главным низовым инициатором в обоих случаях был, по всей видимости, Г. И. Чулков, а главным «паровозом» — П. С. Коган, президент Государственной Академии художественных наук, чьи подписи красуются и под письмом от 5 мая 1930 года, формально инициирующим ходатайство, и под развернутым письмом в поддержку — во главе целого списка, состоящего еще из В. Вересаева, Веры Фигнер, академика М. Розанова, Н. Пиксанова, Георгия Чулкова и Б. Пастернака. Еще одно письмо в поддержку (датировано 5 апреля 1930 года) подписали П. Сакулин (директор Пушкинского Дома, академик) и А. В. Луначарский (бывший нарком просвещения и тоже академик).
[32] См. превосходный анализ этого иллюзорного «неонэпа» у Л. Максименкова: Максименков Л. Очерки номенклатурной истории советской литературы (1932 — 1936). Сталин, Бухарин, Жданов, Щербаков и другие. — «Вопросы литературы», 2003, № 4, стр. 216 — 219.
[33] Николаю Тихонову.
[34] См. факсимиле на задней обложке издания: Нерлер П. Слово и «дело» Осипа Мандельштама. Книга доносов, допросов и обвинительных заключений. М., «Петровский парк», 2010.
[35] Максименков Л., стр. 250.
[36] Гаспаров М. Л. О. Мандельштам. Гражданская лирика 1937 года. М., РГГУ, 1996.
[37] Максименков Л., там же. Архивной сигнатуры, повторяем, нет.
[38] Странно, что при всей физиологичности ее памяти Герштейн не упоминает о такой особенности мандельштамовской речи, как частотность слова-паразита — «того-этого». Но на это указывали, например, Липкин (3, 11) и Кретова (Кретова О. К. Страницы памяти. Документальное повествование. Мандельштам. — «Подъем», Воронеж, 2003, № 11, стр. 105).
[39] Видимо, первомайской, 1932 года.
[40] Кузин Б. С. Воспоминания. Произведения. Переписка. Мандельштам Н. Я. 192 письма к Б. С. Кузину. СПб., «ИНАПРЕСС», 1999, стр.173 — 174. Далее: Кузин Б… с указанием страницы.
[41] По всей видимости, имеется в виду Е. Осмеркина.
[42] Шкловский В. Б. Гамбургский счет. Статьи, воспоминания, эссе (1914 — 1933). М., «Советский писатель», 1990, стр. 540 — 541.
[43] «Разжимаю ладони, выпускаю Вазира». Из писем Ю. Н. Тынянова В. Б. Шкловскому (1927 — 1940). Публикация Г. Г. Григорьевой. — «Согласие», 1995, № 30, стр. 210 — 211.
[44] Дата сообщена Л. Видгофом.
[45] Жена Рудермана — Екатерина Дмитриевна Рудерман (Безгина; 1900 — 1991) и их дочь Татьяна (в замужестве Могилевская) жили в основном в другом месте: в Марьиной Роще, на улице Образцова.
[46] РГАЛИ. Ф. 127. Оп. 2. Д. 49.
[47] ИМЛИ. Ф. 41. Оп. 1. Д. 958. Л. 46 и 46 об. Мандельштам подписал и два аналогичных (и недатированных!) письма — одно в Оргкомитет и другое в Горком писателей — с ходатайством о зачислении на «особое снабжение» И. А. Аксенова. Вместе с ним это сделали А. Дживелегов, В. Мейерхольд, Б. Пастернак, И. Сельвинский, М. Зенкевич и В. Шкловский (Там же, Л. 48). Эти сведения обнаружены и любезно предоставлены Л. Видгофом.
[48] Звенигородский Андрей Владимирович, князь. Генеалогия и биография. Стихи разных лет. Воспоминания современников. М., «Маска», 2008, стр. 187.
[49] РГАЛИ. Фонд Е. Б. Пастернака (в обработке; сообщено Л. Видгофом).
[50] Краевский Б. П. Тверской бульвар, 25. М., «Московский рабочий», 1982, стр. 44 — 45.
[51] Или как минимум по состоянию на лето 1932 года, не так.
[52] РГАЛИ. Ф. Ф. 1796. Оп. 1. Д. 102. Л. 25 об. По данным В. Слетовой в 1931 году в кв. № 5 жил Ф. Малов, по-видимому, занимавший одну из двух комнат.
[53] Т. М. Могилевская (дочь Рудермана, 1932 г. р.) вспоминает, что окно их комнаты (она же — бывшая мандельштамовская) было вторым в ряду окон правого флигеля. Всего в правом флигеле на сад смотрело семь окон: три самых ближних к бульвару окна — из квартиры № 5, еще четыре — из комнат квартиры № 4, причем два — из мандельштамовской комнаты.
[54] Ослышка Кузина. Понятно, что имеется в виду Саргиджан.
[55] Кузин Б., стр. 170 — 171.
[56] Из Дома Герцена, как и всех остальных, ее переселили в 1936 — 1937 годы в район Новинской улицы.
[57] РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 39. Д. 2001 (а также записи автора от ноября 1988 года).
[58] См. о нем: Видгоф Л. Вокруг поэта: Эмилий Миндлин, Николаус Бассехес, Георг Себастьян. — «Toronto Slavic Quarterly». Vol. 54. Fall 2015. P. 174 — 184 <http://sites.utoronto.ca/tsq/54/Vidgof.pdf>.
[59] Сталин и Каганович. Переписка 1931 — 1936. М., «РОССПЭН», 2001, стр. 224 — 226.
[60] Свидетельство Т. Л. Дубинской-Круликовской. В том же особняке, на 1-м этаже жил Саргиджан (1988).
[61] Жить подальше от литературы. Беседы Н. Я. Мандельштам с К. Брауном. Публикация С. В. Василенко и П. М. Нерлера. — «Октябрь», 2014, № 7, стр. 143.
[62] Кстати, то же ощущение было и у С. Липкина.
[63] Кузин Б., стр. 167.
[64] Герштейн Э. стр. 38.
[65] Перевел на русский и откомментировал воспоминания М. Кемаль-Паши (1927).
[66] Генконсул в афганском Герате и турецких Самсуне и Артвине.
[67] Волькенштейн Ф. В сб.: Товарищеский суд по иску Осипа Мандельштама. — «Сохрани мою речь». Мандельштамовский сборник. М., «Обновление», 1991, стр. 54 — 56.
[68] РГАЛИ. Ф. 370. Оп. 1. Д. 182.
[69] А. Г. Нелитературный вечер. — «Вечерняя Москва», 1932, 15 сентября.
[70] О себе [Интервью с А. Толстым]. — «Литературная газета», 1933, 29 января.
[71] РГАЛИ. Ф. 613. Оп. 1. Д. 5287. Л. 37 об.
[72] РГАЛИ. Ф. 613. Оп. 1. Д. 11. Л. 23.
[73] Возможно, как предполагает Г. Морев, по инициативе Багрицкого (см.: Морев Г. А. Советские отношения Кузмина (К построению литературной биографии). — «Новое литературное обозрение», 1994, № 7, стр. 82).
[74] Чуковский К. Дневник. 1922 — 1935. — Чуковский К. Собрание сочинений в 15 т. М., «Терра — Книжный клуб», 2006. Т. 12, стр. 487.
[75] Чуковский К. Т. 12, стр. 490.
[76] Этот пост он перенял у С. С. Динамова в 1931 году. Ему же, Динамову, он передал бразды в конце 1932 года вскоре после вечера Мандельштама. Динамов (Оглодков) Сергей Сергеевич (1901 — 1939) — литературовед, специалист по Шекспиру, зав. кафедрой методологии литературы факультета литературы и искусства МГУ.
[77] Мандельштам в записях Александра Гладкова. Великий поэт глазами младшего собеседника. Памяти Сергея Шумихина. Публикация и подготовка текста М. Михеева, П. Нерлера и С. Василенко. Предисловие П. Нерлера. — «Colta.ru» от 24.06.15 <http://www.colta.ru/articles/literature/7749>. См. также: РГАЛИ. Ф. 2590. Оп. 1. Д. 73. Л. 43.
[78] Из письма Н. И. Харджиева Б. М. Эйхенбауму, между 11 и 15 ноября (Эйхенбаум Б. М. О литературе. М., «Советский писатель», 1987, стр. 532).
[79] Селивановский А. Разговор о поэзии. — «Литературная газета», 1932, 11 ноября.
[80] Впрочем, именно 40-летие, по общему мнению, считалось тогда возрастом отложения извести в сосудах и поэтому для мужчины — критическим возрастом, чем-то наподобие женского климакса.
[81] Новые материалы О. Э. Мандельштама из архива А. А. Морозова. Публикация С. Василенко. — В сб.: «Сохрани мою речь». Вып. 5. М., РГГУ, 2011, стр. 173 — 175.
[82] Селивановский А. Распад акмеизма. — «Литературная учеба», 1934, № 8, стр. 33.
[83] В нее вошли все те стихи, которые выделил Гладков.
[84] В это же время там отдыхал Сельвинский.
[85] Общепринятому отнесению этого события на лето противоречит реальный график встреч Мандельштама в Москве в летние месяцы (см., например: Добромиров В. Д. «Верблюдик» и его авторское повторение. Портрет О. Мандельштама в собрании Воронежского художественного музея им. М. Н. Крамского. — «Филологические записки», Воронеж, 1994, № 2, стр. 87 — 92).
[86] Ermolaev H. Soviet Literary Theories, 1917 — 1934. The Genesis of Socialist Realism. New York, «Octagon Books (A Division of Farrar, Straus and Giroux Inc.)», 1977. P. 176. 2nd ed. (1sted.). (Ser.: Uof California. Publicationsin Modern Philology, vol. 59). Впрочем, судя по «кирпотинскому табльдоту» из «Разговора о Данте» — совсем незамеченными Мандельштамом слова Кирпотина не остались (3, 245).
[87] Ср. у Пришвина в дневнике за 29 — 30 октября 1932 года: «После меня говорил Белый… Как построить литературный „Днепрострой”, и что он, кустарь, хочет государству передать свой станок, и что передать он может равным, ученым, понимающим, в чем дело». Цит. по: Смерть Андрея Белого (1890 — 1934). Документы, некрологи, письма, дневники, посвящения, портреты. Сост.: М. Спивак, Е. Наседкина. М., «Новое литературное обозрение», 2013, стр. 365.
[88] Коль скоро речь идет о новом сборнике, то поводом для такого вечера мог послужить, скорее всего, договор № 243 на «Стихи» (от 8 сентября 1932 года), а не другой — № 313, заключенный 31 января 1933 года на «Избранное» (РГАЛИ. Ф. 613. Оп. 1. Д. 5287. Л. 37 об.). Сам «ГИХЛ» тогда размещался в доме 10 по улице имени 25 октября (бывшей и нынешней Никольской).
[89] Тарасенков Анатолий Кузьмич (1909 — 1956), в это время редактор отделения поэзии Критико-библиографического института ОГИЗа, был автором подавляющего большинства статей в КЛЭ о современных поэтах (сообщено Н. Громовой).
[90] Левинтон Г. А. Мелочи о Мандельштаме из архива Н. И. Харджиева. — Varietas et concordia. Essays in Honour of Pekka Pesonen. Ed. by B. Hellman, T. Huttunen, G. Obatnin. Helsinki, 2007, стр. 401.
[91] Привожу в устной передаче С. И. Липкина. В его печатных воспоминаниях Гитлер «…будет продолжателем дела наших вождей. Он пошел от них, он станет ими» (3, 31).
[92] Грин Н. Н. Тетрадь VI. Различные воспоминания по поводу Александра Степановича Грина. 1954 г. Астрахань. (РГАЛИ. Ф. 127. Оп. 3. Д. 17. Л. 98 об.).
[93] Басалаев И. Записки для себя. — «Минувшее: Исторический альманах». Вып. 19. М., «Феникс», 1996, стр. 436 — 437.
[94] Тименчик Р. Д. Карточки. — В сб.: «Donum homini universalis: Сб. статей в честь 70-летия Н. В. Котрелева». М., «ОГИ», 2011, стр. 393 — 394.
[95] Нерлер П. Слово и «дело» Осипа Мандельштама, стр. 102.
[96] Цит. в переводе по изд.: Тименчик Р. Д. Анна Ахматова в 1960-е годы. Торонто — М., «Toronto University Press», «Водолей Publishers», 2005, стр. 386 — 387. Виктор Серж (Кибальчич) был арестован 7 марта 1933 года в Ленинграде по обвинению в «троцкистской подпольной работе».
[97] Гинзбург Л. Я. Записные книжки. Воспоминания. Эссе. СПб., «Искусство-СПБ», 2002, стр. 305. 25 — 26 февраля были арестованы филологи В. М. Жирмунский (в изоляторе до 24 марта), С. А. Рейсер (до 15 марта) и около этого числа — И. Г. Ямпольский, Б. Я. Бухштаб, Л. Я. Гинзбург и другие.
[98] Ахматова А. Листки из дневника (1, 18 — 19).
[99] Сохранилось в собрании С. В. Поляковой.
[100] Тагер Е. О Мандельштаме. — «Литературная учеба», 1991, № 1, стр. 158.
[101] РГАЛИ. Ф. 127. Оп. 2. Д. 49. Л. 4-4 об.
[102] Ахматова Анна. Листки из дневника (1, 19).
[103] Соколова Н. Кое-что вокруг Мандельштама. Разрозненные странички. — В сб.: «Сохрани мою речь». Вып 3. М., РГГУ, 2000, стр. 92.
[104] Эйхенбаум Б. М. О литературе. М., «Советский писатель», 1987, стр. 449.
[105] Соколова Н. А., стр. 88 — 89.
[106] То есть по завершении речи Эйхенбаума.
[107] Соколова Н. А. стр. 89 — 90.
[108] Соколова Н. А. стр. 90 — 91.
[109] Розенталь Л. Бородатый Мандельштам. — В сб.: «Сохрани мою речь…» Вып. 1. М., «Обновление», 1991, стр. 37.
[110] «Вечерняя Москва», 1933, 16 марта.
[111] Лев Горнунг, стр. 32 — 33.
[112] Архив О. Э. Мандельштама (Принстон). Коробка 4. Документ 17.
[113] Зенкевич Е. П. Когда я была девчонкой. М., 1998, стр. 168 — 169.
Новый Мир 2016, 2
Требуют сохранения транспортных льгот
Автор: По сообщениям информагентств подготовил Иван ГОРОВ.
Сразу в нескольких регионах страны отменили льготный проезд на общественном транспорте для учащихся.
ПОЯСНИМ, что эта льгота для школьников и студентов не относится к числу федеральных — её устанавливают регионы или муниципалитеты. До последнего времени в стране большинство учащихся могли такой льготой пользоваться. Например, в Великом Новгороде в прошлом году студенческий проездной на общественный транспорт стоил 900 рублей, для школьников — 700 рублей. Но с января городская администрация повысила стоимость школьного проездного до 800 рублей, а льготу для студентов и вовсе отменила — теперь им придётся покупать обычный проездной за 1600 рублей.
В Хабаровском крае по решению местного правительства с 2016 года полностью отменены скидки на проезд школьников и студентов в электричках — ранее им нужно было оплачивать лишь половину стоимости проезда.
ОАО «Башкортостанская пригородная пассажирская компания» на своём сайте объявило о сокращении льгот для учащихся Оренбургской области: если раньше они платили за билет 50% его стоимости, то с начала года им приходится оплачивать уже 75%. При этом в самой Башкирии льготы для студентов и школьников остались в размере 50%. Стало также известно, что сейчас в правительстве Ростовской области обсуждаются варианты «льготного секвестрования», соответствующий документ готовится.
«В Крыму у студентов льгот на проезд и не было. Видимо, Крым и послужил примером для других российских регионов», — предположил министр транспорта республики Андрей Безсалов.
Тем временем студенты Великого Новгорода начали сбор подписей против отмены льготных проездных, подписи направят президенту России. Студенты заявляют, что будут бороться за возвращение льгот, устраивая уличные акции протеста. Сбор подписей за восстановление льгот для студентов и школьников проводят и в Пензе.
Комментируя ситуацию, уполномоченный по правам студентов Артём Хромов сообщил, что готовит обращение в правительство РФ с просьбой взять на контроль ситуацию с отменой студенческих льгот на проезд в общественном транспорте.
— Мы прекрасно понимаем, что в какой-то момент региональные власти могут начать активно урезать эти льготы, — полагает он. — Мне кажется, государство полностью обязано гарантировать возможность доступа студентов к образовательному процессу.
Интеграция Крымской энергосистемы в ЕЭС России завершится к 1 января 2017 года
С этого момента она утрачивает статус территориально изолированной и законодательство Российской Федерации в сфере электроэнергетики на территории Республики Крым и города Севастополя подлежит применению в полном объеме.
Главный диспетчерский центр ЕЭС России в Москве посетила делегация, в состав которой вошли член Совета Федерации Федерального Собрания Российской Федерации от Республики Крым Сергей Цеков, заместитель Председателя Совета министров Республики Крым - Постоянный Представитель Республики Крым при Президенте Российской Федерации Георгий Мурадов и первый заместитель постоянного представителя Республики Крым при Президенте Российской Федерации Сергей Кудрин.
Во встрече приняли участие Председатель Правления ОАО «СО ЕЭС» Борис Аюев, заместитель Председателя Правления ОАО «СО ЕЭС» Сергей Павлушко, Заместитель Председателя Правления ОАО «СО ЕЭС» Андрей Полоус, директор по внешним связям Дмитрий Батарин и директор по нормативно-правовому обеспечению Юрий Перминов.
Участники встречи обсудили различные аспекты присоединения Крымской энергосистемы к Единой энергосистеме России, в том числе обеспечение надежной работы ЕЭС России в ходе подготовки и ввода в работу объектов энергомоста, функционирование энергообъектов Крыма, проблемы и перспективы развития энергосистемы в составе ЕЭС и связанные с этим вопросы взаимодействия Системного оператора с руководством электроэнергетики и органов власти Республики Крым и Севастополя.
Одной из основных тем встречи стал рассказ о принципах функционирования системы технологического управления в ЕЭС России. Организация централизованного оперативно-диспетчерского управления крымской энергосистемой является условием обеспечения ее надежной работы в составе Единой энергосистемы и сохранения устойчивости функционирования Объединенной энергосистемы Юга. Технологическое и организационное единство, общие принципы и методы управления позволяют обеспечить устойчивую синхронную работу энергосистемы Крыма и ЕЭС России, оптимальную загрузку и экономическую эффективность генерации, снижение рисков возникновения и быструю ликвидацию аварий в Крымской энергосистеме, отметил Председатель Правления ОАО «СО ЕЭС» Борис Аюев.
К электрическим сетям ПАО «Кубаньэнерго» (группа «Россети») в 2015 году присоединено около 100 сельхозобъектов Тахтамукайского, Теучежского районов Республики Адыгея, пригорода Краснодара и Динского, Северского, Горячеключевского районов Краснодарского края.
Общая мощность подключенных объектов сельхозназначения составила около 5 МВт. В числе наиболее крупных из них – склад продовольственной продукции «Тандер» в Краснодаре, производственная база по переработке и хранению сельскохозяйственной продукции в Тахтамукайском районе, рыболовецкий стан в Динском районе.
По словам директора филиала ПАО «Кубаньэнерго» Краснодарские электрические сети Владимира Михайлова, «работа, нацеленная на развитие предприятий агропромышленного комплекса, пищевой промышленности, сельского хозяйства и обеспечение их надежным энергоснабжением, является для энергетиков приоритетным направлением деятельности».
– Содействие энергетиков развитию агропромышленного комплекса в наше время считаю стратегическим направлением, – говорит руководитель крестьянско-фермерского хозяйства Александр Дегтярев. – Ведь собственное производство поможет всем нам преодолеть последствия так называемых экономических санкций.
Эпидемию гриппа объявили завершившейся, но вторая волна не за горами?
Несмотря на то, что в Минздраве заявляют об окончании эпидемического подъема, есть врачи, которые ждут второй волны заболевания — мартовской
503 смертельных случая: Минздрав подвел итоги заболеваемости гриппом и ОРВИ в этом году. Заболеваемость заметно снизилась, эпидемический подъем завершен. Об этом заявил директор департамента общественного здоровья и коммуникаций Минздрава Олег Салагай. «Сейчас подъем эпидемического порога остается только в восьми регионах России. Какой-то угрозы для здоровья наших сограждан нет», — уточнил он.
Но на самом деле есть, медицинское сообщество готовится ко второй мартовской волне заболеваемости, рассказал Business FM директор научно-информационного центра по профилактике и лечению вирусных инфекций Георгий Викулов.
Георгий Викулов
директор научно-информационного центра по профилактике и лечению вирусных инфекций
«Мы не видим какое-то превышение летальности по сравнению с предыдущими годами, но мы видим более тяжелое течение, в ряде случаев сразу развитие пневмонии, соответственно, чаще осложнения гриппозной инфекции, если сравнивать с предыдущими годами. Второй момент — это то, что неучтенный вирус гриппа Б и, соответственно, дополнительная волна заболеваемости, которая возможна и в марте. Она может быть связана с гриппозной инфекцией типа Б, то есть не связанной с H1N1, а с другим штаммом вируса гриппа, потому как, к сожалению, в российских вакцинах четвертый компонент отсутствует. Проявления примерно сопоставимые чаще, конечно, поражения верхних дыхательных путей, трахеит развивается чаще, трахеит. Но у ряда пациентов могут быть и токсические формы. Он чаще, конечно, легче протекает, чем грипп H1N1, но грипп Б способен вызывать и летальные случаи. Глобально эпидемия завершена, об этом сообщило ведомство Роспотребнадзор, но это не означает, что эпидемии совсем нет или ее вообще не будет. Большая часть эпидемического периода пройдена, но грипп может возникать и второй волной, и третьей».
Мартовская волна не будет такой же интенсивной, как зимняя, считает заведующая лабораторией Федерального научно-исследовательского Центра эпидемиологии и микробиологии имени Гамалеи Елена Бурцева.
Елена Бурцева
заведующая лабораторией Федерального научно-исследовательского Центра эпидемиологии и микробиологии имени Гамалеи
«В отличие от предыдущих двух лет эпидемия была более интенсивной, даже надо сказать высокой интенсивности, и это было связано с тем, что несколько активизировался вирус гриппа H1N1 — пандемический, который появился в циркуляции с 2009 года, когда вызвал пандемию. И, в общем-то, за этим вирусом как раз мы продолжаем замечать более высокий показатель заболеваемости, госпитализации и летальные случаи, потому что более тяжело клинически протекает, особенно у лиц с хроническими соматическими заболеваниями, беременных. Обычно не бывает двух таких высоких волн заболеваемости. Может сейчас на фоне снижения активности этого гриппа H1N1 пандемического несколько активизировались вирусы не только Б, но еще есть такой вирус H3N2. Сейчас мы их тоже регистрируем в отдельных случаях, также они могут вызвать и тяжелые случаи, среднетяжелые и тоже с госпитализацией. Для гриппа это все характерно, независимо от типа и подтипа. Некоторая их активность к концу сезона может быть, но такой высокой заболеваемости, которая была 3-4 недели назад, мы уже не будем иметь».
Больше всего от зимней эпидемии гриппа пострадали южные регионы — Адыгея, Краснодарский край, Ростовская область — сообщают эксперты.
«Ворон», «Тень» или «Пенетратор»
США показали облик стратегического бомбардировщика будущего
Павел Котляр
Американцы показали, как будет выглядеть их стратегический бомбардировщик будущего. В его внешнем облике эксперты нашли мало отличий от малоизвестного, но самого дорогого самолета прошлого и настоящего.
Американские военные показали всему миру облик нового стратегического бомбардировщика, который в будущем должен заменить давно стоящие на вооружении США B-52, B-1 и B-2.
Интрига по поводу того, как будет выглядеть американский дальний бомбардировщик будущего, сохранялась с октября 2015 года. Тогда было объявлено, что контракт на создание нового самолета для проекта Long Range Strike Bomber (LRSB, «Ударный дальний бомбардировщик». — «Газета.Ru») получила корпорация Northrop Grumman, а ее конкуренты Boeing и Lockheed Martin выбыли из борьбы.
О новом бомбардировщике, который в XXI веке должен будет выполнять стратегические задачи вдали от мест постоянного базирования, было известно немногое. Сообщалось лишь, что самолет будет выполнен по технологии Stealth, призванной усложнить его обнаружение радарами. Кроме того, бомбардировщик способен нести водородные бомбы, ядерное и обычное оружие. Также, по некоторым данным, он сможет выполнять поставленные задачи без экипажа.
На днях в СМИ просочилась информация, что новые данные о самолете будущего будут объявлены в первую неделю марта, однако это случилось несколько раньше. Выступая на симпозиуме по вооружениям, устроенном Ассоциацией ВВС, министр военно-воздушных сил США Дебора Ли Джеймс на экране показала облик будущего самолета.
Кроме того, министр сняла интригу по поводу обозначения изделия — называться он будет B-21.
«Таким образом, у нас есть изображение, обозначение, однако чего у нас нет — это названия, — заявила министр. — И вот почему я обращаюсь ко всем летчикам сегодня: предложите имя B-21 новейшему бомбардировщику Америки».
Каким будет имя нового бомбардировщика, многие СМИ волнует больше, чем его технические особенности. Так, издание Defense News устроило голосование. Среди предложенных вариантов — Raven («Ворон»), Liberator II, Shadow («Тень»), Penetrator и даже «Банши». Последний является страшным персонажем из ирландского фольклора, появляющимся возле дома обреченного на смерть человека.
Прототип самолета пока еще не создан, поэтому его компьютерное изображение основано на первоначальных дизайнерских разработках. Название B-21 является данью тому, что самолет LRS-B станет первым американским бомбардировщиком XXI века.
Джеймс также объяснила визуальное сходство самолета с уже стоящим на вооружении США малозаметным стратегическим бомбардировщиком B-2 Spirit, также детищем компании Northman Grumman.
«B-21 проектировался с самого начала на основе того набора требований, которые позволяют нам использовать уже существующие и проверенные технологии», — заявила министр.
В своем заявлении представитель Northrop Grumman Тим Пэйнтер подчеркнул важность B-21 для будущего США. «Northrop Grumman гордится правом выступать главным подрядчиком в проекте бомбардировщика В-21 в сотрудничестве с ВВС США, чтобы добиться возможностей, жизненно необходимых для нашей национальной безопасности. Все дальнейшие вопросы стоит обращать к ВВС», — заявил Пэйнтер.
Не нужно быть экспертом в авиации, чтобы в самом деле не заметить поразительное сходство представленного макета с самолетом-невидимкой B-2 Spirit.
Самолет B-2, выполненный по аэродинамической схеме «летающее крыло», является самым дорогим самолетом в истории авиации, за что он часто критикуется авиационными экспертами.
Специалисты отмечают, что новый самолет, судя по обнародованному изображению, скорее станет эволюционным продолжением своего предшественника, чем новой разработкой с чистого листа.
Четыре двигателя B-21, главные источники излучения в инфракрасном диапазоне, повышающей заметность самолета, будут еще больше спрятаны в планер, а их воздухозаборники интегрированы с кабиной.
Несмотря на то что пока публике представлен только макет будущего самолета, к его облику приковано внимание многих СМИ и авиационных экспертов по всему миру. «Китай, Россия, Иран, КНДР и все в мире, кто занимается разработкой технологии невидимости, будут вглядываться в этот рисунок, чтобы понять, куда направлена конструкторская мысль в США», — пишет CNN.
По оценкам экспертов, новый бомбардировщик будет стоить около $511 млн.
Ожидается, что затраты на разработку самолета компании Northrop Grumman составят около $23,5 млрд. Ранее американские газеты со ссылкой на источники, знакомые с ситуацией, сообщали, что общая стоимость контракта составит $21,4 млрд, а общая сумма сделки — около $80 млрд.
«Вашингтон не был готов убрать Асада»
Американский дипломат и израильский генерал о перемирии в Сирии
Александр Братерский
В субботу в Сирии начал действовать режим прекращения огня, согласованный совместно Россией и США. Несмотря на сообщения о спорадическом нарушении перемирия, пока план работает. О перспективах перемирия в Сирии «Газета.Ru» пообщалась с зарубежными экспертами в рамках конференции «Ближний Восток: от насилия к безопасности», которую организовал международный дискуссионный клуб «Валдай».
Перспективы сирийского конфликта с «Газетой.Ru» обсудил Дэниэл Куртцер, бывший спецпосланник президента США Барака Обамы на Ближнем Востоке, а также генерал Шломо Бром, бывший начальник подразделения стратегического планирования армии Израиля.
Дипломат Дэниэл Куртцер считает достижение договоренностей между США и Россией позитивным шагом.
— Как вы смотрите на соглашение России и США по Сирии?
— Сама идея того, что США и Россия не просто говорят друг с другом, но достигают координации, очень позитивное развитие событий. У нас были времена после Крыма и Украины, когда было очень мало диалога. С тех пор мы далеко продвинулись. Достигнуто соглашение о прекращении огня, принята совместная резолюция Совбеза ООН по Сирии, и это очень позитивные шаги.
— Но мы снова возвращаемся к системе, когда большие державы все решают за малые. США и Россия диктуют Сирии свои решения практически без ее участия. Вам не кажется, что это неправильно?
— В идеальном мире я бы очень хотел сказать людям на Ближнем Востоке: «Это ваш дом, ваша страна». Однако до сего времени люди в этом регионе по целому ряду объективных причин не могут не только преодолеть военные конфликты, но и справиться с проблемами авторитаризма, отсутствия свобод и коррупции.
Ближний Восток сегодня полон вызовов, и в отличие от других регионов он не может справиться сам.
— Госсекретарь Керри отметил, что частью «плана Б», в случае если план «А» не сработает, может быть раздел Сирии. Каково ваше мнение об этом?
— Я лично не очень люблю говорить о «плане Б» до тех пор, пока «план А» полностью не реализован. О нем можно рассуждать за закрытыми дверьми, но я бы не хотел заниматься спекуляциями на этот счет.
Если вы помните, Асад на прошлой неделе утверждал, что правительственные войска возьмут контроль над всей территорией Сирии. Однако реакция россиян была мгновенной: «Мы не дадим тебе пропасть, но мы не будем ждать тут годы, пока ты отвоюешь территорию».
Большинство игроков сегодня сосредоточено на том, чтобы остановить насилие и запустить женевский процесс.
— Создается впечатление, что США посылают «конфликтующие сигналы»: Госдеп говорит одно, а Пентагон — противоположное. Есть какая-то единая политическая линия?
— Из США часто доносятся разные голоса, а риторика опережает политические действия. Сейчас идет предвыборный период.
Кандидаты высказывают свои позиции по различным вопросам, и в Вашингтоне есть ежедневная необходимость реагировать на ситуацию.
Однако главный канал всего, что происходит в Сирии, — это диалог Керри — Лавров. Если сам президент не выступает с каким-то заявлением, которое может демонстрировать иную позицию, все, что вы слышите, — это просто шум.
То же самое здесь, в России: СМИ разносят заявления различных официальных лиц, однако единственное, за чем следить необходимо, — это за действиями главы МИДа и президента. Только их слова и решения претворяются в жизнь.
— Вы многие годы занимались Ближним Востоком. Политика США в этом регионе подвергается критике из-за того, что она привела к трагическим результатам в Ираке, Ливии и Сирии. Не создается ли у вас ощущение, что в Вашингтоне не извлекают никаких уроков из прошлого?
— Думаю, перемены все же происходят. Есть те, кто по-прежнему считает, что мы живем в реалиях «холодной войны» или времен Буша-младшего. Администрация Обамы, в свою очередь, приложила немало усилий, чтобы переориентировать американскую внешнюю политику. Теперь США предпочитают не менять режимы самостоятельно, а подталкивать к политическим изменениям (насколько это возможно) без участия американских сил. И в этом отличие Обамы от администрации Буша, которая видела только один способ решения проблем — применение военной силы.
Обама же использует военную силу, только если видит непосредственную угрозу для безопасности США.
Так что перемены есть, но, как и любые перемены, они требуют времени.
Ливия — это хрестоматийный пример того, как нынешняя администрация США стала участвовать в смене режима, объясняя это международной «обязанностью защищать» (международная норма, созданная по инициативе ООН. Ее смысл заключается в том, что международное сообщество может игнорировать суверенитет страны, если ее правительство не в состоянии обеспечить безопасность своего населения. — «Газета.Ru»). Пытаясь решить конфликт, Совбез ООН говорил об одном, однако в самой Ливии произошло совсем другое.
Помня об этом, в Сирии Обама старается избежать ситуации, которая заставила бы его начать наземную операцию.
— Этим и объясняется неоднократное изменение риторики администрации относительно требования: «Башар Асад должен уйти»?
— Не думаю, что здесь было много изменений. Риторика администрации Обамы была связана с решимостью принять меры. Когда ты говоришь: «Асад должен уйти», ты должен после этого сделать какой-то шаг. Я думаю, США умерили риторику, потому что оказались не готовы идти в Сирию, чтобы убрать президента Асада.
С другой стороны, позиция администрации о будущем Асада осталась прежней. США не считают, что этот политик будет способствовать решению сирийской проблемы. Возможно, Асаду позволено участвовать в начале процесса национального примирения.
Однако видеть человека, при котором произошло 450 тысяч убийств, частью решения проблемы неправильно.
— Вы много занимались проблемой израильско-палестинского конфликта. Возможно ли его решение в ближайшие годы?
— Во-первых, этот конфликт может быть решен. Во-вторых, люди в регионе знают точно, как он должен быть решен. Должны быть созданы две столицы в Иерусалиме. Большая часть поселений должна быть ликвидирована. Должен произойти обмен территориями в различных местах.
Проблема здесь, как и везде, — это политическая воля. В Палестине, Израиле, США, в международном сообществе все знают, что дипломатия имеет большую цену. Никто не хочет жертвовать своими интересами, чтобы оказать давление на обе стороны и заставить их договориться. Если решение в рамках одного государства не работает, статус-кво тоже не работает, то вы должны вести себя как доктор. Вы должны исключить все альтернативы, прежде чем выбрать верный курс лечения.
В отличие от американского дипломата, израильский генерал Шломо Бром не столь оптимистичен относительно перспектив успешного преодоления конфликта в Сирии.
— Как вы расцениваете российско-американское соглашение по Сирии?
— Есть опасения, что оно не сработает, так как добиться прекращения огня в Сирии — очень тяжелая задача.
Однако очевидно, что нужно выработать общий подход к Сирии.
— Не считаете ли вы, что политика США в Сирии провалилась?
— Я бы не хотел прибегать к обобщениям. Не все делается неправильно. Есть те, кто говорят, что российская политика ошибочна. Есть те, кто считает, что США должны использовать больше силы и совершать больше военных операций. Я же думаю, главный подход администрации Обамы — это осторожность. Он считает, что слишком масштабное вмешательство — это плохо и вмешательство должно происходить только тогда, когда это необходимо. По-моему, это правильный подход. Но то, что нужно американцам, — это уйти от политики лозунгов.
Если вы провозглашаете, что Асад должен уйти, значит, это должно быть главным руководящим аспектом вашей политики. Если же это только лозунг, то у вас нет реальных идей насчет того, кто достоин занять место Асада.
— Разделяете ли вы точку зрения ряда израильских политиков, кто говорит: «Асад — враг, но зато это предсказуемый враг»?
— Да, Асад был предсказуем. Он был тем, кому можно было отправить «месседж» — вне зависимости от того, были это угрозы или приглашения к примирению.
Ведь даже когда вы кого-то бомбите — это тоже своеобразное послание.
Мы понимали, какими соображениями он руководствуется. Асад для меня не худший вариант, однако в Сирии есть и другие, лучшие возможности. Она может стать более открытой и до определенных пределов более демократической страной. Демократия — вещь не первой важности, пока общество к ней не готово. Попытки установить демократию силой могут окончиться катастрофой.
— Израиль напрямую не участвует в событиях Сирии, однако ваше государство внимательно следит за ситуацией. Каким вы видите будущее Сирии?
— Позиция Израиля в этом вопросе во многом отличается от российской. Интерес Израиля в большей степени объяснялся необходимостью уничтожить режим Асада, потому что он имеет тесные отношения с Ираном, врагом Израиля. Но я считаю, что самая проблематичная ситуация для Иерусалима — это возможность наступления полного хаоса в регионе.
В этом случае нам будет не с кем говорить. Когда вы пытаетесь коммуницировать с хаосом, вам некому донести свое послание. Хаос в Сирии — это самое плохое развитие событий. Вопрос состоит в том, как этого не допустить.
В этом смысле моя позиция сближается с позицией России. Необходимо договориться с разными сторонами по поводу общего будущего для Сирии.
Это видение должны разделить как глобальные державы, так и региональные.
Про кино
В 2012 году главная задача министра в сфере кинематографа виделась так: "прийти к согласию с Фондом кино, который был создан в 2009 году и в итоге получил на распределение большую часть киношных госденег… В тот год ФК получил 3,8 млрд., Минкульт — всего 1,5 млрд. рублей".
К 2014 году проблема была решена: взаимное игнорирование неожиданно переросло в трогательную дружбу. Сколько "на кино" получает Фонд, а сколько Минкульт — теперь особо никого не волнует. Министерство формально получает 100% киносредств, в целом на отрасль — 5-6 млрд руб (как шутят киношники, чуть меньше половины бюджета одного голливудского блокбастера). А потом Минкульт отдает все деньги Фонду, демонстрируя принцип: нам не важно, кто распределяет, нам важно, как.
На практике они ведут согласованную политику "злого" и "доброго" полицейских. Злой, понятно, — цензор Мединский.
Сегодня доля российского кино по билетам — всего 17-18%. Это, конечно, лучше, чем 13-14% образца четырехлетней давности — но всё равно никого не устраивает. Из профинансированных Минкультом фильмов в 2015 году пристойную кассу собрали, помимо мультиков, лишь военно-исторические "Батальонъ" и "Битва за Севастополь", бондарчуковский "Духлесс", комедии "Призрак" и "Самый лучший день". Негусто.
Владельцы киносетей сегодня предпочитают прокатывать то, что приносит гарантированную прибыль, — то есть Голливуд. В конце концов, задача частного бизнеса — зарабатывать деньги, а не о судьбе отечественного кино думать.
Мединский три года пытался добиться квотирования, ссылаясь на французскую практику. Но закончилось это тем, что некоторые киносети в честь Года российского кино согласились увеличить долю сеансов российских фильмов в прокате до 20%. Но, во-первых, не все, а во-вторых, с оговорками.
В общем, "как во Франции" не получилось.
Поэтому Минкульт зашел с другой стороны — "как в Китае", то есть с регулированием релизов и госинвестированием в прокатную сеть. Выправить ситуацию с прокатом планируется за счёт массового переоборудования в кинозалы различных учреждений (Домов культуры и пр.) в малых городах, куда частный кинобизнес не идёт, — невыгодно.
Предложенная Минкультом схема такова: регион находит заброшенный ДК, государство выделяет несколько миллионов на его переоборудование, и получившийся кинотеатр передаётся операторам на условиях Минкульта. А условия следующие: трёхлетняя 50-процентная квота для российского кино.
Всего таких залов планируется открыть до 500. И, кстати, управление этим проектом Минкульт тоже делегировал Фонду кино — вместе с деньгами.
Про кадры
По кадрам новое руководство прошлось массированно. Многие учреждения и институты сменили руководителей. В Академию русского балета имени Вагановой, например, пришёл Николай Цискаридзе, в Большой театр — Владимир Урин, в Цирк на проспекте Вернадского — Эдгард Запашный, петербургский цирк на Фонтанке — Вячеслав Полунин, "Ленфильм" — Федор Бондарчук.
Логика новых назначений проста: результативность. С приходом Цискаридзе конкурс в "Вагановку" вырос с 80 заявлений до 1000. Владимир Кехман был переброшен в Новосибирский театр оперы и балета как "эффективный менеджер", поднявший до того зрительские сборы петербургского Михайловского театра. И на новом месте ожидания оправдал: после открытия с реновацией (говорят, Кехман вложил в ремонт ещё "спонсорские") сборы театра почти удвоились.
Музейщики поставили в заслугу Мединскому тактичную смену власти в ГМИИ им. Пушкина, директором которого стала Марина Лошак, а Ирина Антонова была назначена президентом. Одобрительно была воспринята и новость о назначении главой Третьяковки Зельфиры Трегуловой., ранее переведённой министром из музеев Кремля в РОСИЗО (Государственный музейно-выставочный центр).
Появление на арт-рынке РОСИЗО — вообще удивительный феномен последних лет. Не исключено, что пропагандисту в душе Мединскому приглянулось старое название "РОСИЗОПРОПАГАНДА", и он пообещал возродить эту полумертвую контору, о существовании которой забыли даже в самом министерстве. Уже проведены феерические "Космонавты" в Лондоне, роскошные художественные выставки соцарта по всей Европе (чего стоил один русский авангард в Монако), "романтический соцреализм" в Манеже. Злые языки утверждают, что министр не только придумал выставку сталинской живописи, но и чуть ли не лично утверждал каждую картину, а в итоге — 10 000 посетителей ежедневно.
РОСИЗО с новым директором — приглашённым на место Зельфиры Трегуловой из Белого Дома Сергеем Перовым — организует фестивали FEEL RUSSIA по всему миру, обещает "прокатать" сталинский соцреализм по всей России с лекциями, дискуссиями и мастер-классами, и потихоньку обживает ВДНХ.
Новая команда в Третьяковке — и выставка Валентина Серова установила абсолютный рекорд посещаемости выставок за 50 лет в Москве. Еще год назад Мединский в свойственной ему безапелляционной манере "выносил" старого директора Третьяковки из унылого кабинета в унылом ЦДХ на Крымском, а теперь страждущие посетители "выносят" двери ЦДХ, чтобы попасть на выставки новой команды.
Правда, назначение в музей "Кижи" бывшего главы Карелии Андрея Нелидова было встречено с недоумением: напоминало старую схему, когда не справившихся с серьёзными задачами чиновников "ссылают в культуру на понижение". По музейной работе к Нелидову претензий не было, более того — он даже начал осторожно благоустраивать "Кижи" для туристов. Но осенью нынешнего года был неожиданно арестован (по версии следствия — за взятки).
Российский институт искусствознания сменил мягкого и вежливого Дмитрия Трубочкина на энергичную Наталью Сиповскую. В многострадальном Институте истории искусств в этом году появился очередной руководитель, уже третий за последние годы. Новый директор Александр Казин пока, правда, больше знаменит статьёй с подзаголовком "О перспективах В.В. Путина в рамках монархической идеи в России".
Минкульт анонсировал программу "Кадровый потенциал" — создание реестра, в котором используются математические алгоритмы, который должен избавить кадровую работу от случайностей и волюнтаризма. Запуск реестра обещан осенью 2016 года.
Про законы
"…Если министру удастся вывести культуру в ранг национального проекта (а это открывает перспективы практически неограниченного, в сравнении с нынешним, финансирования) и пролоббировать принятие "Закона о меценатстве", то памятник ему можно будет ставить уже при жизни".
Вместо ранга нацпроекта культура получила подписанные президентом в декабре 2014 года "Основы государственной культурной политики". Культура там наделяется статусом "неотъемлемой части стратегии национальной безопасности". При умелом подходе — не хуже нацпроекта.
В целом законодательная активность Минкульта заметно увеличилась. С 2008 по 2012 годы ведомство стало инициатором четырех принятых законодательных актов, а за три последних года с его подачи принято около 40. Это, впрочем, говорит о налаженных рабочих отношениях с председателем комитета Госдумы по культуре Сергеем Говорухиным. Совет Федерации тоже поддерживает все культурные инициативы. Не случайно Валентина Матвиенко возглавляла оргкомитет Года культуры в 2014 году, а Сергей Нарышкин — оргкомитет Года литературы в 2015.
Однако не все сложилось с законом "О меценатстве", который так ждали четыре года назад. Он и сегодня остаётся самым ожидаемым. То есть в принципе закон принят в 2014, но ничего функционального собой не представляет: конкретных механизмов стимулирования и поощрения благотворителей там нет.
Министерство предложило форму поддержки госучреждений культуры меценатами, которая будет проходить для них по одной расходной статье с "расходами на иные виды рекламы, осуществлённые в течение отчётного (налогового) периода, в размере, не превышающем 1 процента выручки от реализации". Инициативу поддержали, внеся соответствующий законопроект, практически все руководители Федерального собрания.
Однако это положение так и не принято.
***
В целом о последних четырех годах работы Минкульта можно сказать следующее.
С одной стороны, политика государства в области культуры начала движение от прежнего принципа простого "финансирования культуры по остаточному принципу" к содержательной культурной политике.
С другой, многие госучреждения и деятели культуры столкнулись с такой непривычной в практике предыдущего многолетия формой деятельности, как работа на результат, в том числе — и финансовый.
Зато, как свидетельствуют приведённые выше цифры и факты, народ потянулся.
Андрей Семенов, для МИА "Россия сегодня"
АО "Черноморские магистральные нефтепроводы" - "дочка" Транснефти - стало владельцем 50%-ной доли ООО "Новороссийский мазутный терминал" (НМТ). Об этом свидетельствует сообщение Транснефти.
Ранее Федеральная антимонопольная служба России удовлетворила ходатайство компании "Черноморские магистральные нефтепроводы" о приобретении 50%-ной доли НМТ. ФАС установила, что сделка, заявленная в ходатайстве, не приведёт к ограничению конкуренции.
Основной вид деятельности ООО "Новороссийский мазутный терминал" (Краснодарский край, Новороссийск) - услуги по транспортной обработке и хранению грузов. ООО на паритетных началах принадлежит нефтетрейдеру Gunvor и ПАО "Новороссийский морской торговый порт"
Вестибюли ряда станций московского метро будут закрыты в предстоящие выходные, говорится в сообщении метрополитена.
С 22:00 пятницы, 26 февраля, до открытия метрополитена в понедельник, 29 февраля, для пассажиров будут закрыты: вестибюль и подуличный переход станции "Марксистская"; вестибюль станции "Севастопольская"; Южный вестибюль станции "Отрадное" (со стороны последнего вагона из центра); Южный вестибюль станции "Строгино" (со стороны последнего вагона из центра).
С 22:00 субботы, 20 февраля, до открытия метрополитена в понедельник, 29 февраля, для пассажиров закрыт восточный вестибюль станции "Пролетарская" (со стороны первого вагона из центра).
С 00:00 субботы, 27 февраля, до открытия метрополитена в понедельник, 29 февраля, для пассажиров будут закрыты: Северный вестибюль станции "Коломенская"; Северный вестибюль станции "Планерная" (со стороны первого вагона из центра).
Также в феврале будут продолжены работы на лестничных маршах станций "Алтуфьево", "Беговая", "Волжская", "Домодедовская", "Дубровка", "Каховская", "Китай-город", "Кожуховская", "Коломенская", "Коньково", "Крылатское", "Кузьминки", "Люблино", "Марксистская", "Марьино", "Медведково", "Менделеевская", "Митино", "Нагорная", "Нахимовский проспект", "Новогиреево", "Новоясеневская", "Новые Черемушки", "Октябрьское поле", "Орехово", "Отрадное", "Первомайская", "Полянка", "Пражская", "Пролетарская", "Савеловская", "Свиблово", "Севастопольская", "Серпуховская", "Сухаревская", "Сходненская", "Тимирязевская", "Третьяковская", "Тургеневская", "Тульская", "Тушинская", "Царицыно", "Цветной бульвар", "Чертановская", "Чкаловская", "Шаболовская", "Юго-Западная", "Южная" и "Ясенево". На время проведения ремонтных работ проход пассажиров в подуличных переходах указанных станций будет частично ограничен.
Московский метрополитен начал работу 15 мая 1935 года. Его доля в перевозке пассажиров среди предприятий городского пассажирского транспорта столицы составляет 56%.
Средняя дальность одной поездки в метро составляет около 14.5 км, ежедневно услугами метрополитена пользуются более 8 млн пассажиров.
Каждый день по 12 линиям метрополитена (197 станций) общей протяженностью 329 км пропускается более 10 тыс. поездов. Средняя эксплуатационная скорость поездов Московского метрополитена (с учётом остановок) составляет около 41.61 км/ч. При этом обеспечивается регулярность движения поездов с минимальным интервалом - 90 секунд.
Больше половины станций метро испытывают суммарную суточную нагрузку более 50 тыс. пассажиров. Самыми загруженными являются станции "Выхино", "Юго-Западная", "Новогиреево", "ВДНХ", "Кузьминки", "Речной вокзал", "Тушинская", "Щелковская", "Китай-город".
Юридический произвол
Почему «Роснефть» считает санкции Евросоюза незаконными?
23 февраля Суд ЕС провел слушания по обращению британского суда, запросившего позицию высшей судебной инстанции по иску российской компании «Роснефть», которая оспорила в суде Великобритании затронувшие ее антироссийские санкции. Через несколько месяцев после слушаний последует заключение генерального адвоката, и уже осенью Суд ЕС вынесет решение. Напомним, что еще в феврале 2015 года британский суд запросил позицию Суда ЕС по иску «Роснефти», поданному против Минфина Великобритании в связи с секторальными санкциями Евросоюза.
Дело «Роснефти» против Совета ЕС является первым делом по оспариванию санкций, инициированным российской компанией. Иск рассматривается Большой палатой Европейского суда, которая занимается только самыми значимыми вопросами. Решение суда может создать важный прецедент для других российских компаний, находящихся под санкциями.
«Роснефть» оспаривает санкции в отношении нефтяного сектора, которые ограничивают поставки товаров и услуг для использования в арктических, глубоководных и сланцевых поисках и в производстве нефти в России, а также положения о ценных бумагах и кредитовании, которые ограничивают предоставление финансирования и услуг по торговле акциями определенных российских компаний, в том числе НК «Роснефть».
«Роснефть» считает введенные ЕС санкции необоснованными, субъективными и незаконными. Действительно, компания не имеет отношения к кризису на Украине, не оказывает влияния на политические и экономические процессы, происходящие в этой стране, и, следовательно, в решении Совета ЕС нет никакой логики. Кроме того, в документах ЕС нет никакого обоснования для применения санкций. Ведь компании, на сотрудничество с которыми наложены ограничения, не совершали никаких противоправных действий ни в одной юрисдикции. И, наконец, применение санкций против частных коммерческих компаний не может быть оправдано, ведь, по словам экспертов, трансляция санкций на корпоративный уровень является юридическим произволом.
Юристы, в том числе и европейские специалисты в области международного права, убеждены, что санкции создают возможность европейским контрагентам уклоняться от исполнения договоров. По их словам, введение антироссийских санкций является нарушением принципа соблюдения договоров pacta sunt servanda, который считается незыблемым фундаментом деловых отношений в Европе и не может пересматриваться в связи с сиюминутной политической конъюнктурой. Даже для обывателя, мало-мальски знакомого с основами права, очевидно, что стороны обязаны выполнять заключенные контракты и эти контракты не должны становиться предметом политического давления и шантажа.
Санкционный бумеранг
Еще один важный момент: «Роснефть» является международной публичной компанией, акции которой торгуются на российских и международных биржевых площадках. Среди ее акционеров — множество частных лиц, в том числе иностранцев. Крупнейшим после российского государства акционером «Роснефти» является концерн BP, которому принадлежит почти 20% акций компании. Не вызывает сомнений, что политически мотивированные санкции крайне невыгодны международным акционерам «Роснефти». Неслучайно президент BP Роберт Дадли, признавая необходимость их соблюдения, назвал европейские санкции против «Роснефти» неправильными«.
Кроме того, следует отметить, что санкции имеют обратный эффект: они наносят экономический ущерб европейским партнерам «Роснефти», производящим технологическое оборудование, европейским банкам и инвестиционным фондам, которые сотрудничали с «Роснефтью» по кредитным соглашениям и стремились инвестировать в развитие российской нефтяной промышленности. Санкции бумерангом ударяют по европейской индустрии и финансовому сектору. В одной только Германии 300 тысяч рабочих мест привязаны к производству оборудования, импортируемого в Россию.
«Роснефть» является крупнейшим поставщиком энергоносителей в ЕС, и неудивительно, что значительный сегмент инвестиционной деятельности компании был направлен на реализацию проектов в Европе. Однако с введением санкций это направление деятельности может быть ограничено. Следовательно, санкции имеют пагубные последствия для большого числа европейских компаний.
В долгосрочной перспективе санкции против России ставят под угрозу безопасность поставок топлива на европейский рынок. А подрыв долгосрочного обеспечения европейского рынка нефтью ведет к росту дифференциала Brent/WTI в ущерб европейской переработке.
«Роснефть» всегда была надежным партнером для европейских компаний, обеспечивала бесперебойные поставки нефти в Европу, полностью выполняя обязательства по долгосрочным контрактам. И можно утверждать, что санкции стали искусственным вмешательством в живые ткани международного сотрудничества.
Скрытые цели ЕС
Судя по всему, санкции ЕС были приняты для достижения скрытых целей, которые заключаются в нанесении долгосрочного ущерба нефтяной промышленности России. Иначе как объяснить, что ограничения, поводом для которых послужило присоединение Крыма к РФ, касаются таких вопросов, как доступ нефтяных компаний на международные финансовые рынки, нефтедобыча на арктическом шельфе, разработка трудноизвлекаемых запасов, глубоководных и сланцевых месторождений. Стремление помешать реализации долгосрочных проектов «Роснефти», которые находятся либо в стадии разведки, либо в очень ранней стадии разработки, больше соответствует скрытой, чем заявленной цели, для достижения которой можно было бы ограничиться краткосрочным воздействием на российскую экономику и доходы бюджета РФ.
Таким образом, санкции, как заявил пресс-секретарь «Роснефти» Михаил Леонтьев, в действительности «являются способом конкурентной борьбы» и объясняются стремлением увеличить для России риски ведения бизнеса, в том числе создать необходимые предпосылки для вытеснения российских компаний из Азиатско-Тихоокеанского региона, где постоянно растет уровень энергопотребления. Однако, по мнению экспертов, системное манипулирование и создание неравных условий конкуренции может негативно сказаться на репутации Европейского союза. Тем более что энергетика, так же как и производство продовольствия, — это стратегически важная отрасль экономики, которая в принципе не должна подвергаться искусственному вмешательству, политическому давлению и манипулированию.
Вся власть у Совета
Эксперты признают, что односторонние экономические санкции по определению ограничивают торговлю и противоречат действующим положениям Соглашения о партнерстве и сотрудничестве (СПС) между Россией и ЕС, подписанного в 1994 году. Решение ЕС о введении санкций фактически является легитимированным отказом от своих международно-правовых обязательств.
В соответствии с установившейся судебной практикой данное Соглашение является обязательным для институтов ЕС и может служить основанием для оспаривания частными лицами и компаниями актов ЕС. Кроме того, санкции нарушают положения Соглашения о свободной торговле и инвестициях (договор ВТО).
Однако реальность такова, что на данном историческом этапе Совет ЕС (орган, в который входят лидеры национальных правительств) готов отказываться от обязательств, закрепленных в международных договорах, объясняя это соображениями общеевропейской безопасности. Именно этот институт, согласно Лиссабонскому договору о реформе ЕС, формирует «общую внешнюю политику» и имеет право принять любое политически мотивированное решение, которое не может быть оспорено в наднациональных институтах, в том числе и в Суде ЕС.
По словам Михаила Леонтьева, «Совет ЕС превысил свои полномочия, приняв вместо политического решения — законодательный акт и полностью проигнорировав законотворческий процесс». Тем самым были нарушены основополагающие принципы функционирования ЕС. По вопросам, связанным с общей внешней политикой и политикой безопасности (ОВПБ), решения принимаются единогласно на основании Договора о Европейском союзе. Такие решения являются политическими и должны устанавливать основные принципы, касающиеся ОВПБ. Дальнейшие положения, связанные с практической реализацией решения, разрабатываются Еврокомиссией и другими органами ЕС и принимаются на основании Договора о функционировании Европейского союза. В случае антироссийских санкций ЕС Совет ЕС принял настолько детализированное решение, что оно фактически подменяет собой законодательный акт. Таким образом, Совет ЕС проигнорировал законодательную процедуру и узурпировал полномочия, исключив из процедуры принятия нормативных актов другие органы ЕС. Очевидно, что такое положение вещей не устраивает Еврокомиссию.
Фактически дело «Роснефти» поднимает фундаментальный вопрос о системе распределения властей в ЕС, противоречиях между наднациональными и межгосударственными институтами.
Слепая Фемида против Хартии
В своих письменных объяснениях, представленных в Суд ЕС, ответчик не представил четкой и аргументированной позиции и, отказываясь говорить по существу дела, попытался втянуть адвокатов «Роснефти» в юридические споры о том, есть ли у суда полномочия пересматривать решения Совета ЕС. Если бы европейские страны соблюдали принцип разделения властей, который лежит в основе демократического устройства, ответ был бы очевиден.
В Европе, кажется, забыли о принципе верховенства права. Когда орган исполнительной власти фактически запрещает компаниям отстаивать свои контрактные права — что это как не разрушение устоев европейской правовой системы? Если суд не встает на защиту контрактных обязательств, можно ли говорить о независимости такого суда?
Сторонники наднациональной правовой модели ЕС убеждены, что Европейский суд должен иметь право пересматривать решения Совета ЕС в области внешней политики, особенно те решения, которые были приняты с целью оказать давление на государство, но нанесли при этом ущерб частным компаниям и лицам, не имеющим отношения к предмету политических противоречий.
Ведь в Договоре о Европейском союзе говорится, что Суд ЕС имеет право контролировать правомерность решений, принимаемых Советом ЕС и связанных с ограничительными мерами против физических или юридических лиц. По мнению большинства юристов, отсутствие у суда таких полномочий будет означать фундаментальный пробел в правовой защите компаний и физических лиц.
Европейская комиссия частично поддержала эту точку зрения, указав на право Суда ЕС рассматривать вопрос о законности актов, касающихся общей внешней политики и политики безопасности, в случае если они затрагивают права и обязанности третьих лиц. Совет ЕС занял противоположную позицию, полностью отрицающую юрисдикцию Суда ЕС.
Эксперты считают также, что Евросоюз, введя санкции, нарушил «фундаментальные права» российских компаний, в частности, право на справедливое судебное разбирательство и на эффективную правовую защиту. Эти права закреплены в Хартии Европейского союза об основных правах и Европейской конвенции по правам человека — документах, обязательных к исполнению в ЕС. Конвенция по правам человека, несмотря на свое название, защищает и права юридических лиц — прежде всего, право на эффективную судебную защиту.
Многие европейские правоведы рассчитывают, что в том случае, если «Роснефть» выиграет дело, полномочия главного исполнительного органа Евросоюза в области внешней политики будут ограничены и появится больше возможностей для защиты прав пострадавших лиц, что очень важно для правового климата в Европе.
И последнее, на что хотелось бы обратить внимание. Правила применения санкций не прописаны детально и зависят от их интерпретации третьей стороной. Таким образом, Советом ЕС нарушен принцип юридической ясности: не дано толкование целому ряду терминов, используемых в тексте Решения о санкциях (в частности, не уточняются термины «воды глубиной более 150 метров», «финансовая помощь», «передаваемые ценные бумаги», «сланец»). И если Суд ЕС и не удовлетворит иск «Роснефти», он, по крайней мере, вынужден будет предоставить четкую интерпретацию ключевых понятий.
Судебные прецеденты
Стоит отметить, что существуют прецеденты, когда решение о санкциях ЕС было пересмотрено. Правда, касалось это отдельных людей или компаний, оспаривающих фактическую основу такого решения. В ряде случаев иранские банки, включенные в санкционный список Евросоюза на том основании, что они оказывают финансовую поддержку правительству Ирана, успешно обжаловали постановление ЕС, поскольку европейские чиновники не могли представить достаточные доказательства в поддержку своего тезиса. Например, в сентябре 2014 года Европейский суд общей юрисдикции признал незаконной заморозку активов Центробанка Ирана в связи с тем, что основания, представленные Советом ЕС, были слишком «туманными и лишенными деталей». Иранские прецеденты закрепили в европейском правовом поле принцип, согласно которому санкции должны иметь доказательную базу и четкие формулировки.
В связи с отсутствием доказательств в Европейском суде было легко обжаловать включение в санкционный список лиц, подозреваемых в присвоении и незаконном переводе украинских государственных средств. Это, кстати, стало свидетельством того, что «крымские» санкции в целом составлены наспех и не имеют продуманной юридической базы.
Дело «Роснефти» отличается от данных прецедентов, прежде всего, тем, что в случае иранских санкций, например, существовал список лиц, которые обвинялись в противоправных действиях. Лица, которые не принимали участия в противоправных действиях, но попали в этот список, требовали своего исключения и легко добивались этой цели.
В деле «Роснефти» в первую очередь речь идет не о включении компании в санкционный список, а о законности введения широких ограничений на поставку товаров и услуг в энергетическом секторе, которые наносят серьезный ущерб частным корпорациям и их акционерам. Кроме того, никто не утверждает, что «Роснефть» и другие компании, против которых введены санкции, замешаны в каких-то незаконных действиях. Напротив, все участники процесса признают, что закон нарушен не был, а значит, расписываются в том, что Совет ЕС из политических соображений готов мириться с юридическим произволом, и на смену верховенства права в Европе приходит верховенство политики.
Мария Золотова
НДС тянет к земле
Все больше людей не может себе позволить покупать билеты на самолет, потому что реальные доходы падают
Самолет для россиян становится все чаще роскошью, а не средством передвижения. Вчера Росавиация сообщила, что в январе поток авиапассажиров сократился на 6,1% к аналогичному периоду прошлого года. Все больше людей не может себе позволить покупать билеты на самолет, потому что реальные доходы падают. А перевозчикам в свою очередь остается либо отменять рейсы, либо снижать цены с риском повторить судьбу «Трансаэро».
Но есть и третий путь, который озвучили авиакомпании, входящие в Ассоциацию эксплуатантов воздушного транспорта (АЭВТ). Сегодня медленный рост пассажиропотока на внутренних рейсах не может компенсировать потерь, которые несут перевозчики на международных авиалиниях. Поэтому АЭВТ в письмах президенту и премьеру предложила в качестве антикризисной меры установить на период 2016-2018 годов нулевую ставку НДС на воздушные перевозки между российскими регионами.
Ситуацию «Труду» прокомментировал президент ассоциации Владимир ТАСУН. «Сегодня на внутренних линиях цены на авиабилеты не компенсируют затрат на производство авиаперевозок, — говорит Владимир Николаевич. — Тем не менее перевозчики заняли выжидательную позицию. Все понимают, что если привести тарифы в соответствие с себестоимостью, то можно потерять львиную долю пассажиров. По крайней мере до мая этого категорически никто не станет делать. Здесь осознанный расчет на период, когда с наступлением праздников и отпускного сезона тарифы можно будет попытаться поднять, чтобы компенсировать растущие убытки. Просьба обнулить НДС — это не рвачество, а крик души: компании бы вышли хоть на минимальный уровень рентабельности. Остается призрачная надежда, что правительство придет к пониманию: лучше перевозчиков поддержать, чем уничтожить тех, кто еще держится на плаву. Точнее, на лету...»
Основную прибыль пассажирским компаниям приносили международные маршруты, а они упали почти на 25% по отношению к январю прошлого года. Из-за санкционной политики компенсировать убытки от потери египетского и турецкого направлений невозможно. Будем объективны: ни Крымом, ни Кавказом не заменить ни Анталью, ни тем более теплое круглый год Красное море. Из 35 авиакомпаний, занимавшихся в прошлом году авиаперевозками, кризис оставил считаное число тех, кто может еще продолжать существовать. Убытки перевозчиков по итогам 2015 года ожидаются на уровне 20 млрд рублей.
Возникает реальная угроза сосредоточения авиарынка в руках единиц, а значит, окончательного уничтожения конкуренции.
Наши эксперты подсчитали: если вместо двух компаний на маршруте остается одна, то это сразу же приводит к повышению стоимости билета на 9% для международных рейсов и на 18% — на внутренних.
Напомним, что в минувшем году соответствующий налог уже был снижен с 18 до 10%. Как подсчитали специалисты АЭВТ, это позволило авиакомпаниям сэкономить только во втором полугодии 10,5 млрд рублей. Однако крайнее недовольство по этому поводу высказал Минфин, который категорически выступает против продления льгот...
Ассоциация не впервые поднимает эту проблему. Еще в июле она обращалась с просьбой об обнулении НДС на внутренние авиаперевозки к вице-премьеру Аркадию Дворковичу, а в конце прошлого года эту просьбу поддержал и Минтранс. Однако глава Минфина Антон Силуанов на недавнем съезде «Единой России» прямо заявил, что он против этой идеи, поскольку «нужно более точечно говорить о поддержке тех или иных компаний, а не раздавать всем сестрам по серьгам налоговые льготы». Хотя куда уж точечнее?
Не нашли пока что предложения авиаперевозчиков и в антикризисном плане правительства на 2016 год. Получается, мы ставим крест на воздушном пассажирском транспорте? Потому что ценам на билеты расти дальше некуда: в прошлом году они уже уперлись в потолок платежеспособного потребительского спроса.
Вот данные туристических агентств, отслеживавших пассажирский авиапоток из Северной столицы. В среднем полеты из Санкт-Петербурга в российские регионы подорожали на 13%, причем это прежде всего коснулось самых популярных направлений. К примеру, билет до Москвы в салоне экономкласса стал стоить 3788 рублей, до крымского Симферополя — 7271 рубль. А сильнее всего подорожали билеты на самый популярный у отдыхающих курорт Сочи — до 8414 рублей против 6421 рубля годом ранее.
Понятно стремление правительства стричь любую шерстку в бюджет. Но если она совсем не успевает отрастать?
Анатолий Журин
Расшифровка, или Заграница нам поможет
Кто и зачем обнародовал на Украине секретные материалы двухлетней давности
В СМИ и соцсетях продолжается обсуждение беспрецедентного информационного слива в интернете, где вдруг вынырнула из-под грифа «совершенно секретно» стенограмма заседания Совета национальной безопасности и обороны (СНБО) Украины, которое проходило два года назад, в самый разгар драматических событий в Крыму. Сегодня это и уникальный исторический документ, и сценарная заявка на боевик о событиях «русской весны» 2014-го. А еще прекрасная иллюстрация того, кто и что из себя представляет в нынешней украинской политэлите.
Напомним основные моменты того заседания. Исполняющий обязанности президента Украины Александр Турчинов в ответ на угрозу лишиться Крыма после референдума крымчан поставил на голосование СНБО вопрос о введении военного положения в стране, что по сути означало масштабное столкновение с Россией. Он говорит о полной мобилизации и переброске войск так решительно, будто точно знает: трезвые на голову соратники не дадут ходу этому буйному сценарию.
Так оно, собственно, и вышло. Читаем расшифровку. Глава МВД Аваков: «Отдельно говорю, что большинство населения Крыма занимает пророссийскую, антиукраинскую позицию. Это риск, который нам нужно учесть. Мы устанавливаем связь с сотрудниками, которые не предали, но среди милиции таких очень мало...» Глава СБУ Наливайченко: «Наши военные и силовики деморализованы. Многие из них не воспринимают новую власть и не готовы выполнять приказы или вообще изменили присяге. Особенно сложная ситуация в Военно-морских силах Украины. Есть подписанные рапорты, в том числе командующим ВМСУ, об отставке. Моральный и психологический климат в руководстве чрезвычайно низок, если не сказать вообще предательский...» Министр обороны Тенюх: «Есть просьба, чтобы не было прямого военного контакта. Мы не готовы к полномасштабной войне... Буду говорить откровенно. Сегодня у нас нет армии». Пан Парубий: «В этих условиях НАТО не возьмет на себя нашу проблему...» Премьер Яценюк: «Мы не готовы к военной операции. И это знают россияне. Я сегодня переговорил с вице-президентом США. У них пока что нет позиции...» Наконец, Юля Тимошенко: «Никакого военного положения и активизации наших войск! Мы должны стать самой мирной нацией на планете, просто вести себя как голуби мира...»
В общем, СНБО продемонстрировал выдержку и благоразумие: за предложенную Турчиновым резолюцию о военном положении проголосовал только сам Турчинов. В результате Крым стал российским, но главное — войны между Россией и Украиной не случилось.
Читая этот документ, понимаешь гораздо больше, чем в нем написано. Во-первых, насколько слаба Украина как новоявленное государство, которое за 23 года существования не смогло создать серьезные силовые структуры. Получив в качестве советского наследства мощную армию, флот и промышленную структуру ВПК, Украина умудрилась очень быстро все это развалить и распродать.
Между прочим, за 20 лет до заседания в Киеве Россия представляла собой примерно такое же убожество в плане обороноспособности. Вспомним, как в 1994-1995-м на операцию в Чечне собирали по всей стране с бору по сосенке более-менее боеспособную технику «времен Очакова и покоренья Крыма», как слали в Грозный морпехов, новобранцев... Сегодня у нас другие Вооруженные силы — и от этого ощущения как-то спокойнее.
Стенограмма заседания СНБО показывает нам и то, какого сорта люди пришли к власти после переворота в феврале 2014-го. Власть-то они захватили с помощью печенек и прочей поддержки Запада, а вот дальше — прострация и паралич воли, надежда только на заграницу, которая вдруг, ко всеобщему изумлению, не торопится помогать ребятам-демократам...
Да, кстати, как вообще столь секретный документ мог появиться в открытых источниках? И тут нет никакой шпионской саги. История банальна: стенограмму слил тот самый ястреб Турчинов. А мотив вполне прозаичный: из этого документа следует, что только он один тогда демонстрировал волю и агрессивность, в то время как его экс-начальница по партии «Батькивщина» Юлия Тимошенко изображала голубку мира. Похоже, таким экзотическим способом Турчинов решил дискредитировать Юлию Владимировну, которая в последнее время вновь стала набирать популярность на Украине. Она резко сменила имидж, избавившись от косы, и все чаще выступает против безумных реформ. И даже озвучивает идеи и предложения, за которые еще недавно можно было бы и в мусорный ящик сыграть. По последним опросам, популярность Тимошенко уже выше, чем у президента Порошенко.
Слово эксперту
Ростислав Ищенко, политолог
— Два года назад украинская власть представляла собой жалкое зрелище. Если что и изменилось за это время, то только в худшую сторону. Насколько мы видим из обнародованной распечатки, тогда они не понимали, насколько контролируют МВД, армию и спецслужбы. А теперь к этим проблемам добавилась еще одна: в стране совершенно официально существуют незаконные вооруженные формирования, с которыми они ничего сделать не могут, в чем и признаются. Вообще-то за два года любая власть должна стабилизироваться и навести порядок. Вспомним большевиков, которые пришли к власти в конце 1917-го, а через пару лет контролировали большую часть огромного государства. Здесь этого и близко нет.
А в это время
Правительственное Агентство международного развития США (USAID) ищет подрядчика для рекламы реформ на Украине. В конкурсном объявлении, размещенном на сайте администрации США, говорится, что цель проекта — «усилить поддержку украинской общественностью процесса реформ». В примечаниях указывается, что «среди украинцев царят большие неразбериха и недопонимание относительно того, насколько активно правительство проводит реформы и проводит ли оно их вообще».
Сергей Фролов
Точкой роста столичной туристической отрасли в 2016 году является событийный туризм. Соответствующие перспективы обсуждались на заседании Координационного совета по туризму при Правительстве Москвы, которое состоялось на днях при участии заместителя руководителя Ростуризма Алексея Конюшкова. Мероприятие было посвящено подведению итогов прошедшего года и планам по развитию туристической отрасли в столице на 2016 год. Вел заседание заместитель Мэра Москвы в Правительстве Москвы по вопросам региональной безопасности и информационной политики Александр Горбенко.
Как отметил руководитель Департамента национальной политики, межрегиональных связей и туризма г. Москвы Владимир Черников, туристов привлекают крупные и яркие столичные мероприятия, среди которых фестивали «Спасская башня», «Круг света», «Путешествие в Рождество», «Московская весна» и «Московская осень».
Так, к примеру, фестиваль «Путешествие в Рождество» 2015/16 посетило рекордное количество гостей – свыше 11 млн человек, в том числе 4 млн туристов из регионов России и других стран. Такой результат обусловлен в том числе эффективным информационным взаимодействием со столичными туркомпаниями, специализирующимся на внутреннем туризме и ориентирующимися на событийный календарь города.
По информации Департамента национальной политики, межрегиональных связей и туризма г. Москвы, столицу в 2015 году посетили более 17 млн туристов, 74% которых ––– российские граждане. Доля туристского потребления в валовом региональном продукте Москвы составила более 4%, или около 450-460 млрд руб., что превышает уровень 2014 года на 11,6%. Число туристических компаний Москвы, ориентированных на внутренний туризм, возросло с 2751 до 3291. По статистическим данным, имеющемся в распоряжении Департамента, одна туристическая поездка в Москву обходится жителю России в 16 тыс. руб., а поездка с целью делового туризма в 18 тыс. руб. В среднем российский турист тратит в день в Москве около 4,5 тыс. руб.
«Москва является перспективной дестинацией внутреннего и въездного туризма. Обилие достопримечательностей, развитая инфраструктура и хорошая транспортная доступность предопределяют спрос на туры в столицу, а креативный подход московских властей к решению вопросов увеличения входящих турпотоков является залогом стабильного роста городской туриндустрии», – считает замглавы Ростуризма Алексей Конюшков.
Для справки:
За 9 месяцев 2015 года Москву посетили 2 млн. иностранных туристов.
В настоящее время в городе работает более 270 гостиниц, 203 мини-отеля, более 300 хостелов, 39 отелей на 11 тысяч номеров 27 международных гостиничных брендов. В 2015 году столичные гостиницы вошли в топы нескольких авторитетных международных рейтингов. Так, в ТОП-25 лучших отелей России по версии TripAdvisor Traveler Choice-2015 включены 8 гостиниц Москвы. Москва заняла первое место среди всех регионов России по доходам от гостиничного бизнеса – по итогам 2014 г. они составили 55,7 млрд руб. Москва также лидирует по доходности, количеству размещенных лиц и количеству иностранных граждан, останавливавшихся в отелях России. Москва лидирует и по количеству иностранных граждан, останавливавшихся в гостиницах России, обогнав по этому показателю Санкт-Петербург и Краснодарский край.
В 2015 году Москва получила туристический «Оскар» – международную премию «Золотое яблоко» в номинации самый красивый, удобный и чистый город на земле, ежегодно присуждаемую Международной федерацией журналистов, пишущих о туризме (Fijet).
Также в прошедшем году Москва вошла в четверку самых известных городов мира у пользователей Инстаграм. Столица России у пользователей TripAdvisor стала второй среди самых перспективных туристических направлений Европы и пятой в мире. Кроме того, Москва признана пользователями Travel.ruсамым популярным российским городом для путешествий самостоятельных туристов.
Вопрос отдыха россиян за рубежом оказался в центре внимания российских законодателей: в Государственной Думе прошел круглый стол «О повышении доступности для российских туристов ряда направлений выездного туризма». В мероприятии, состоявшемся в Госдуме Российской Федерации 25 февраля 2016 года, принимали участие представители всех фракций, профильных комитетов, отраслевых министерств и ведомств, крупных авиаперевозчиков, туристической индустрии, дипломатических миссий.
Актуальность темы обозначил Первый заместитель Председателя Государственной Думы Иван Мельников, который отметил, что несмотря на то, что приоритетным направлением является развитие внутреннего и въездного туризма, интерес российских туристов к отдыху за рубежом, особенно в осенне-зимний сезон, сохраняется.
В этой связи Глава Ростуризма Олег Сафонов рассказал о мерах по стабилизации выездного туризма, предпринимаемых ведомством в целях удовлетворения потребности россиян в круглогодичном пляжном отдыхе.
Как отметил руководитель Федерального агентства по туризму, прекращение туристического сотрудничества России сначала с Египтом, а потом и с Турцией перед началом нового высокого туристического сезона привело с одной стороны, к новым вызовам и возникновению неудовлетворенного спроса, с другой – к обострению конкуренции зарубежных курортных направлений за российских туристов, отвечающей интересам потребителей.
В связи с тем, что зимой Россия как северная страна не может предложить пляжный отдых своим гражданам, им должен быть доступен качественный конкурентоспособный и безопасный продукт за рубежом. Среди туристических направлений, пользующихся спросом у россиян, – Болгария, Израиль, Греция, Марокко, Вьетнам, Таиланд, Иран и другие. В интересах россиян с этими странами Ростуризм в приоритетном порядке развивает двусторонне сотрудничество.
«Основным приоритетом в работе Ростуризма является защита интересов и законных прав российских туристов на отдых и путешествия, в том числе – за рубежом. С декабря 2015 года Ростуризм провел ряд встреч и переговоров с туристическими властями стран, которые предпочитают посещать россияне. Достигнут ряд договоренностей о реализации мер, нацеленных на удешевление турпутевок и авиаперелетов, упрощение процедуры получения виз или их отмену, обеспечение безопасности российских туристов в местах отдыха и во время экскурсий», – рассказал глава Ростуризма Олег Сафонов.
Со своей стороны, участники круглого стола выступили с рядом инициатив и рекомендаций.
Первый заместитель председателя Комитета по экономическому развитию, инновационному развитию и предпринимательству Михаил Емельянов выступил с инициативой не обременять туристическую отрасль дополнительными обязательствами в нынешних экономических условиях.
Председатель подкомитета по вопросам предпринимательства, туризма и делам Крыма Комитета по экономическому развитию, инновационному развитию и предпринимательству Сергей Кривоносов предложил ввести в оборот понятие «особых туристических отношений», включающее комплексную оценку безопасности, соотношения цены и качества, а также транспортных вопросов, и изучать в этом разрезе каждое туристическое направление, вырабатывая соответствующие рекомендации.
Первый заместитель председателя Комитета по физической культуре, спорту и делам молодежи Марат Бариев отметил необходимость совершенствования системы страхования жизни и здоровья при выездном туризме, усиления ответственности туроператоров, а также расширения сети российских дипломатических представительств и перевода их на каждодневный график работы.
Лидер фракции ЛДПР Владимир Жириновский предложил при решении вопросов двустороннего сотрудничества в области туризма, при планировании стратегических решений, разработке маршрутов и подготовке инструкций для туристов по правилам поведения за рубежом привлекать экспертов – специалистов по истории и культуре различных государств.
Заместитель председателя Комитета по физической культуре, спорту и делам молодежи Юрий Афонин отметил целесообразность проведения информационных кампаний в пользу «дружелюбных» к России туристических регионов.
Вице-президент Российского союза туристической индустрии Юрий Барзыкин обратил внимание на необходимость разграничения ответственности между государством и бизнесом в туристической сфере.
Для справки:
9 декабря 2015 года состоялась встреча руководителя Ростуризма Олега Сафонова с Министром туризма Республики Болгария Николиной Ангелковой, результатом которой была договоренность о реализации ряда мер. Во-первых, это удешевление и упрощение процедуры получения виз. Во-вторых, обеспечение безопасности. В-третьих, удешевление транспортной составляющей в стоимости туров путем организации дополнительных чартерных рейсов из России. В-четвертых, повышение качества услуг и уровня сервиса на болгарских курортах.
28 октября 2015 года в Москве, подписана «Программа совместных действий между Федеральным агентством по туризму и Министерством туризма Государства Израиль на период 2016-2018 гг. по реализации Соглашения между Правительством Российской Федерации и Правительством Государства Израиль о сотрудничестве в области туризма». Проведена серия рабочих встреч, в частности, с послом Израиля в Москве Цви Хейфецем в декабре 2015 года и с министром туризма Израиля Яривом Левиным в феврале 2016 года, где достигнуты договоренности о реализации мер, нацеленных на снижение стоимости перелета из России в Израиль, на более широкое внедрение системы питания «все включено», на обеспечение безопасности россиян на отдыхе в Израиле, в частности, при автобусных перевозках.
Уделяется внимание и повышению транспортной доступности такого перспективного направления для пляжного отдыха россиян, как Греция. Ежегодно в дополнение к регулярным рейсам компаний Аэрофлот и Олимпик добавляется целый ряд чартерных цепочек из Москвы и Санкт-Петербурга: в Салоники, на Родос и Крит. Кроме того, Правительство Греции отменило сборы за посадку, взлет и стоянку воздушных судов во всех своих аэропортах, за исключением Афин. Эти меры действуют с апреля по декабрь и призваны способствовать привлечению в Грецию туристов.
16 февраля 2016 года в рамках визита делегации главы Ростуризма в Иран подписана Программа совместных действий на период 2016-2018 гг. по реализации Соглашения между Правительством Российской Федерации и Правительством Исламской Республики Иран о сотрудничестве в области туризма. Тегеран готов в одностороннем порядке рассмотреть возможность полной отмены виз для россиян. Кроме того, для обеспечения потребностей туристов в авиасообщении Россия и Иран подписали меморандум об увеличении количества полетов до 28 в неделю. Прорабатывается вопрос об организации чартерных авиарейсов.
В конце прошлого года в Москве состоялась встреча руководства Ростуризма с делегацией Королевства Марокко. В интересах привлечения российских туристов Марокко в одностороннем порядке ввело с Россией безвизовый режим пребывания сроком до 90 суток, а 12 февраля 2016 года из Москвы в марокканский Агадир вылетел первый регулярный рейс национального перевозчика Royal Аir Maroc. Есть еще один прямой рейс в Марокко из Москвы – в Касабланку. Программа предполагает три рейса в неделю.
Для Вьетнама и Таиланда реализуется языковая программа Ростуризма «Курс русского языка для туроператоров стран АСЕАН», которая способствует повышению безопасности и качества обслуживания российских туристов в этих странах. 17 и 18 сентября 2015 года в Москве состоялись рабочие встречи Руководства Ростуризма с Министром туризма и спорта Королевства Таиланд, также посвященные вопросам подготовки русскоязычных кадров для туриндустрии Таиланда, а также повышения безопасности и качества обслуживания российских туристов.
26 февраля т. г. в Москве состоялось расширенное заседание коллегии Федеральной миграционной службы.
– Обсуждая нашу работу, мы, несомненно, должны учитывать затронувший Европу миграционный кризис. Необходимо просчитать его возможное влияние на ситуацию в России, извлечь опыт из тех ошибок, которые были допущены в европейской политике. Наш анализ ситуации в странах ЕС говорит о том, что управление миграционными процессами Евросоюзу пока не удается, – обратился к собравшимся руководитель ФМС России Константин Ромодановский. – В результате сегодня под вопросом один из важнейших результатов европейской интеграции – свобода передвижения в Шенгенской зоне.
В заседании приняли участие первый заместитель Председателя Правительства России Игорь Шувалов, руководство миграционной службы, представители Администрации Президента, Правительства, Федерального Собрания, Совета Безопасности, федеральных органов исполнительной власти, общественных организаций и научного сообщества, а также начальники территориальных органов ФМС России.
– За годы совместной работы между Правительством России и Федеральной миграционной службой сложилось полное взаимопонимание. Говоря об итогах 2015 года, и это общее мнение правительства, Федеральная миграционная служба с задачами справляется, работает удовлетворительно, – сказал первый заместитель Председателя Правительства России Игорь Шувалов. – Даже такая сложная задача, как обеспечение паспортами жителей Крыма, успешно выполнена в поставленные сроки.
С докладом «Об итогах служебной деятельности Федеральной миграционной службы за 2015 год и задачах по реализации государственной миграционной политики в 2016 году» выступил руководитель ведомства.
По мнению главы миграционной службы, российская практика приема лиц, прибывающих в экстренном массовом порядке, оказалась по сравнению с европейской более жизнеспособной. Почти два миллиона жителей юго-востока Украины были приняты ФМС России. Большая часть прибывших получила правовой статус, работу, пусть и временно, но и жилье. Именно участие в трудовой деятельности является главным элементом интеграции. В результате россияне не ощутили дискомфорта от прибытия такого количества лиц, ищущих убежище.
– На первый план выходят вопросы обеспечения национальной безопасности в сфере миграционной политики, – продолжил Константин Ромодановский. – В Стратегии национальной безопасности, утвержденной Президентом России 31 декабря 2015 года, указывается на рост угроз, связанных с незаконной миграцией, а наличие условий для незаконной миграции названо одной из главных стратегических угроз национальной безопасности в сфере экономики.
Контроль за сроками пребывания иностранцев в России и закрытие въезда мигрантам-нарушителям реализуются с помощью информационной системы ФМС России. За три года въезд в страну закрыт почти 1,7 млн. иностранных граждан. Такое «бесконтактное» выявление нарушителей миграционного законодательства позволяет сэкономить значительные финансовые средства.
За прошлый год было выдворено и депортировано почти 120 тыс. нарушителей. Количество незаконно работавших еще год назад составляло 3,7 млн. человек. Такая ситуация вызывала определенную напряженность и не способствовала поддержанию межнационального согласия в обществе. Сегодня данный показатель снижен почти в 2 раза. Более чем на миллион уменьшилось число въехавших и находящихся в России мигрантов. Количество автоматически выявляемых каждый день нарушителей сроков пребывания в России в 2016 году снизилось более чем в 2 раза.
В заключение мероприятия руководитель Федеральной миграционной службы Константин Ромодановский поставил личному составу ФМС России приоритетные задачи на 2016 год, среди которых реализация второго этапа государственной миграционной политики России, совершенствование нормативной правовой базы в сфере миграции, противодействие незаконной миграции, усиление контроля за соблюдением режима пребывания и осуществления трудовой деятельности и др.
В 2015 году Минюстом России осуществлялась разработка и сопровождение 108 законопроектов, направленных на выполнение важнейших общегосударственных задач. В Государственной Думе Федерального Собрания Российской Федерации находилось на рассмотрении 70 законопроектов, подготовленных Минюстом России, 27 из которых подписаны Президентом Российской Федерации.
Среди законопроектов, разработанных Минюстом России, – об исключении некоммерческой организации из реестра некоммерческих организаций, выполняющих функции иностранного агента, о применении Российской Федерацией юрисдикционных иммунитетов иностранного государства и его имущества, о трансляции и видеозаписи судебных заседаний в информационно-телекоммуникационной сети Интернет, о применении российского законодательства в Республике Крым и Севастополе. Совершенствовался порядок создания и регистрации религиозных организаций, осуществлено регулирование статуса адвокатского запроса. Разрабатывались законопроекты о принудительном исполнении судебных актов в электронном виде, создании компенсаторного средства защиты для содержащихся под стражей и для лиц, находящихся в местах лишения свободы.
В 2015 году существенно возросло количество поступающих в Минюст России на правовую экспертизу проектов законодательных и иных нормативных правовых актов. Так за I полугодие 2015 году Минюстом России рассмотрены
1 327 законопроектов, 1 199 проектов правовых актов Президента Российской Федерации и Правительства Российской Федерации. В 2014 году поступили соответственно 1 089 законопроектов и 1 101 проект актов Президента Российской Федерации и Правительства Российской Федерации.
На полигоне Капустин Яр (Астраханская область) стартовало такическое учение с подразделением реактивных систем залпового огня (РСЗО) «Смерч» Восточного военного округа, дислоцированным в Сахалинской области.
В ходе проведения тактического учения расчеты РСЗО «Смерч» выполнят ряд огневых задач по нанесению одиночных и групповых ракетных ударов с выполнением практических пусков боевых реактивных снарядов.
В рамках тактического учения военнослужащие также отработают задачи по заряжанию пусковых установок боевыми реактивными снарядами, практическому расчету параметров стрельбы и боевому применению РСЗО.
Пресс-служба Восточного военного округа
Большая часть закупок госкомпаний проходит в отсутствие конкуренции
Такой вывод сделало Минэкономразвития. Ведомство опубликовало мониторинг сферы закупок госкомпаний. Из него следует, что общий их объем в прошлом году составил 23 триллиона рублей — или 30% ВВП. Причем, 70% от этой суммы приходится на пятерку крупнейших заказчиков
Только «Роснефть» в прошлом году разместила заказов на 4,5 триллиона рублей. При этом аналитики Минэкономразвития выяснили, что 95% от всех госзакупок проводятся на неконкурентной основе. Часто закупают у одного крупного поставщика, а малому бизнесу путь к тендерам закрыт.
По инициативе Минэкономики, было проведено несколько контрольных попыток участия в тендерах госкомпаний — от имени представителя малого бизнеса. Например, на поставку сейфов для краснодарского филиала «Газпрома». В итоге, подать заявку не удалось: слишком сжатые сроки поставок, электронная подпись не подошла, и пришлось заказывать другую, а участие в аукционе было платным.
Провалилась и попытка поставить песок для РЖД. От будущего подрядчика монополия потребовала получить заключение своей лаборатории. В процессе выяснилось, что у лаборатории РЖД нет соответствующего оборудования. А, кроме того, также потребовалось купить новую электронную подпись, которую не удалось активировать. Из тех примеров, что приводит в мониторинге Минэкономразвития, большинство контрольных попыток успехом не увенчалось.
По данным ведомства, почти половина закупок госкомпаний приходится на единственного поставщика. А через систему конкурсов и аукционов проходит лишь чуть больше 3% подрядчиков. О взаимодействии малого и среднего бизнеса и госкомпаний говорит член президиума генсовета «Деловой России» Сергей Фахретдинов.
Сергей Фахретдинов
член президиума генсовета «Деловой России»
«Крупные компании, как правило, привыкли работать с крупными исполнителями работ — генподрядчиками так называемыми. И с точки зрения конкурентных закупок, конечно, в госкомпаниях не все хорошо, потому что фактически там больше половины — это закупки у одного генподрядчика, все остальное, выше 70% — это тоже неконкурентные закупки. Понятно, что есть крупные производители — их не так много — которые могут конкурировать за эти крупные заказы. Но если говорить об огромном количестве материалов и услуг, которые можно отдавать на средний, про малый бизнес не говорю, на средний бизнес, то соответственно, это тоже большое количество. Создан комитет по закупкам, по взаимодействию с малым и средним бизнесом, правда, они последнее время ни разу не собирались, не приглашали никого на обсуждение. У «Роснефти» ситуация для нас сегодня непрозрачная, скажем так, что там происходит. В «Газпроме» — нас еще никто не приглашал туда».
В связи с темой закупок госкомпаний, нельзя не вспомнить об инициативе «Роснефти» и «Газпрома». Корпорации предложили правительству засекретить свои закупки. А именно, связанных с финансовыми услугами и сделками с недвижимостью. По мнению глав госкомпаний Игоря Сечина и Алексея Миллера, публикация данных о закупках способствует росту ставок по банковским кредитам. Кроме того, открытость данных с учетом санкций усложняет работу с иностранными партнерами.
Позже была реакция Минэкономразвития, где раскритиковали инициативу «Роснефти» и «Газпрома». В ведомстве сочли, что это плохо отразится на конкуренции. О мотивации госкомпаний говорит профессор Высшей школы экономики Иван Родионов.
Иван РодионовИван Родионов
профессор кафедры экономики и финансов НИУ ВШЭ
«То, что большие компании закупают у определенного круга поставщиков — это совершенно нормальная ситуация, и она принята во всем мире. Как правило, опять попасть в число поставщиков крупной компании достаточно сложно, и здесь речь идет не только о товарах, но и об услугах, и в принципе, нужна и история определенная. И нужно быть готовым идти на определенные уступки в условиях платежа и прочего. То есть, сама по себе вот эта система выделения уполномоченных поставщиков, она абсолютно нормальная. С другой стороны, мы с вами как жители нашей страны понимаем, что даже идеальная система, скорее всего, будет не идеальной, и в число этих уполномоченных поставщиков будут входить не лучшие поставщики по условиям, там, скажем, поставщики с определенными отношениями с компаниями. В принципе, опять крупные компании имеют право не раскрывать эти процедуры для публики, понятно, что для поставщиков они раскрываются. А с другой стороны мы делаем вид, что эта компания под госконтролем, соответственно, раз они под госконтролем, они должны быть прозрачными для народа, который как бы является источником власти для государства. Если исходить из коммерческих отношений, вполне могут засекретить, если исходить из того, что это госсобственность и государство работает в интересах народа, то понятно, что этого быть не может. Но в нашей стране это удивительным образом сочетается».
Добавим, что закупки «Роснефти» по своему объему сопоставимы с закупками для государственных и муниципальных нужд. То есть, нефтяная корпорация по этому показателю сравнима с государством.
Еще год форы. Почему бесплатная приватизация жилья все никак не завершится
Дума рассматривала вариант или бессрочной бесплатной приватизации жилья, или продления ее на два года. Почему было принято решение о сроке в один год?
Срок бесплатной приватизации жилья ожидаемо продлен, потому что есть не успевшие жители Крыма — по оценкам Минстроя, их около 300 тысяч человек, потому что многие еще ждут переселения из ветхого и аварийного жилья, которое приватизации не подлежит, потому что государству нужны собственники, читай — налоги. Сомнений, что продлят, не было. Интересовало другое.
Дума рассматривала два законопроекта: один предлагал продлить бесплатную приватизацию на два года, другой — сделать ее бессрочной. А продлили на год.
Бессрочный вариант многие считают бессмысленным. Бесплатная приватизация и так не стимулирует стремление государства обеспечивать жильем всех, кому оно положено, а в перспективе «плюс бесконечность» — просто его убивает: нет резона за бюджетные деньги строить жилье, отдавать в социальный найм, чтобы его приватизировали, и снова строить и отдавать.
А вот завершение бесплатной приватизации — за вычетом ряда категорий — могло бы стимулировать строительство арендных домов и развитие коммерческого найма, который пришел бы на смену социальному. Именно это было в планах государства. Но, по мнению партнера, руководителя практики по недвижимости и инвестициям адвокатского бюро «Качкин и Партнеры» Дмитрия Некрестьянова, сейчас не время.
Дмитрий Некрестьянов
партнер, руководитель практики по недвижимости и инвестициям адвокатского бюро «Качкин и Партнеры»
«Текущее решение по бесплатной приватизации — чистой воды популизм. Продление на один год вообще ничего не решает: если у кого-то есть проблемы с приватизацией, то год ничего им не даст, потому что обычно суды по таким делам идут минимум года полтора, а иногда и три. Почему такой срок? Мне кажется, что это связано с выборами в Госдуму осенью».
По мнению Дмитрия Некрестьянова, это попытка оставить общественное мнение по этому вопросу в покое.
Валерия Мозганова
Экологическая доктрина России предусматривает развитие системы ООПТ как одного из ключевых направлений государственной политики
Об этом заявил глава Минприроды России Сергей Донской на 4-ом заседании Федерального экологического совета (ФЭС) в г. Калининград.
Главной темой заседания стало обсуждение проекта Плана основных мероприятий в рамках Года экологии и особо охраняемых территорий в РФ.
Заместитель директора Департамента государственной политики и регулирования в сфере охраны окружающей среды Минприроды России Всеволод Степаницкий обозначил в своем выступлении основные проблемы развития системы ООПТ в регионах России и сохранения биологического разнообразия.
По словам В. Степаницкого,для того чтобы обеспечить экологическую связность местообитаний (причем не в ущерб социально-экономическому развитию регионов), российские ООПТ, в соответствии с мировой практикой, целесообразно объединить в экологические сети. Классические ООПТ в них могут стать узловыми элементами, сохраняя наиболее ценные и уязвимые местообитания. На прилегающих территориях и маршрутах миграций могут быть установлены более мягкие ограничения природопользования постоянного или сезонного характера.
«Экологические коридоры, как правило, покрывают устоявшиеся пути миграций птиц и крупных млекопитающих. В первую очередь, необходимо взять под особую охрану сохранившиеся участки старовозрастных и реликтовых лесов (таких, каких ленточные боры), болотных массивов, степных и лесостепных участков, местообитаний редких видов животных и растений, миграционных путей и мест сезонной концентрации зверей и птиц, ключевых орнитологических территорий», – пояснил В. Степаницкий.
К числу актуальных проблем, затрудняющих эффективное управление региональными сетями ООПТ, также относится недостаточность правового регулирования развития региональных ООПТ на федеральном уровне. В частности, это касается вопросов памятников природы (их в России – около 8,5 тыс.). Среди существующих проблем – нечеткое изложение процедуры создания, избыточность правоудостоверяющих документов (положение, паспорт, охранное обязательство), отсутствие четко узаконенной возможности предоставления занятых памятниками природы земельных участков в постоянное (бессрочное) пользования региональных государственных учреждений, уполномоченных осуществлять управление памятниками природы и др.
По словам В.Степаницкого, необходимо также предусмотреть возможность установления законами субъектов РФ ограничений на посещение территорий природных парков, а также возможность установления платности их посещения в целях туризма, порядок определения и взимания такой платы, для чего внести в ФЗ «Об особо охраняемых природных территориях» соответствующие дополнения.
Кроме того, назрела необходимость формирования единой утвержденной методической базы и серии рекомендаций для регионов по ряду вопросов. В их числе – принципы формирования региональных сетей ООПТ, процедура их создания, определение границ, целей, задач и режимов особой охраны ООПТ, механизмов управления, поддержки ООПТ, использование их потенциала в целях развития познавательного туризма, экологического просвещения и образования, научных исследований и экологического мониторинга.
В. Степаницкий также отметил, что на сегодняшний день в России практически отсутствует возможность повышения квалификации работников региональных органов власти и подведомственных им учреждений в сфере ООПТ. По его словам, крайне важно наладить систему обмена опытом, в том числе – изучение руководителями и специалистами региональных дирекций ООПТ опыта работы «передовых» региональных дирекций ООПТ и ряда федеральных учреждений, развивать практику ознакомительных поездок и стажировок.
Справка 1
На сегодняшний день в России более 13000 ООПТ различных категорий, их общая площадь составляет 207 млн га - 11,4 % всей площади России.
В 56 регионах России созданы и функционируют государственные учреждения, осуществляющие управление сетями ООПТ (либо отдельными ООПТ, например природными парками).
Основу географической сети ООПТ образуют:
103 государственных природных заповедника, общей площадью 34 млн га;
48 национальных парков, общей площадью 14 млн га;
64 федеральных заказника, общей площадью 12 млн га;
64 природных парка, площадью 14 млн га;
2300 региональных заказников, общей площадью 47 млн га;
8360 памятников природы (включая 17 федеральных), общей площадью 3 млн га;
2360 иных ООПТ регионального и местного значения, общей площадью 82 млн га.
Справка 2
В России распределение и плотность ООПТ в разрезе субъектов РФ варьирует.
Достигли и превысили искомый мировой уровень (17% площади региона):
Город Севастополь - 30,4%
Республика Саха (Якутия) - 29,8%
Кабардино-Балкарская Республика - 26,6%
Республика Алтай - 26,3%
Карачаево-Черкесская Республика - 26,0%
Республика Ингушетия - 23,9%
Приморский край - 21,0%
Чеченская Республика - 20,3%
Республика Северная Осетия-Алания - 19,8%
Астраханская область - 17,7%
О пресечении попытки незаконного оборота более 2 тонн сельскохозяйственной продукции растительного происхождения в Ростовской области
В Ростовской области сотрудниками ДПС и Управления Россельхознадзора по Ростовской и Волгоградской областям и Республике Калмыкия пресечена попытка незаконного оборота более 2 тонн сельскохозяйственной продукции растительного происхождения.
21 февраля 2016 года на 825 км автомобильной дороги М-4 «Дон» сотрудниками ДПС Миллеровского района Ростовской области остановлено грузовое автотранспортное средство осуществляющего перевозку подкарантинной продукции, согласно товаро-сопроводительным документам: апельсины в количестве 80 ящиков, груши конференц в количестве 80 ящиков, киви в количестве 55 коробок, лук порей в количестве 55 ящиков, бананы в количестве 50 коробок.
Однако при проверке груза совместно с сотрудниками Управления Россельхознадзора по Ростовской и Волгоградской областям и Республике Калмыкия установлено, что фактическое количество товаров в указанном транспортном средстве не соответствует количеству и наименованию, отраженному в сопроводительной документации.
При осмотре в транспортном средстве была обнаружена продукция запрещенная к ввозу — лук порей 9 ящиков — страна происхождения Бельгия, капуста брокколи 8 ящиков — продукция без маркировки. Кроме того, выявлено несоответствие информации указанной на маркировке груза с информацией, указанной в сопроводительной документации — апельсины 84 ящика, виноград 77 ящиков, манго 5 ящиков, груши 64 ящика.
Со слов водителя груз направлялся из города Москва в город Аксай Ростовской области. Сотрудниками ДПС данный автомобиль задержан, материалы направлены в ОМВД России по Миллеровскому району.
22 февраля 2016 года материалы по данному факту переданы в Управление Россельхознадзора по Ростовской и Волгоградской областям и Республике Калмыкия. Вес изъятой из оборота продукции составил 2 тонны 275 кг. Данная продукция была уничтожена на Миллеровском полигоне твёрдых бытовых отходов.
Ольга Голодец провела заседание Российской трёхсторонней комиссии по регулированию социально-трудовых отношений.
В частности, обсуждались мероприятия в сфере занятости населения, предусмотренные проектом нового плана действий в экономике, работа по формированию национальной системы профессиональных квалификаций.
В заседании приняли участие представители Правительства, объединений работодателей и профсоюзов. В начале заседания был рассмотрен проект плана действий Правительства, направленных на обеспечение стабильного социально-экономического развития Российской Федерации в 2016 году.
По словам заместителя Министра экономического развития Николая Подгузова, план, в частности, предусматривает реализацию дополнительных мероприятий в сфере занятости населения, предоставление выплат за счёт средств материнского капитала с учётом критериев нуждаемости семьи, обеспечение инвалидов техническими средствами реабилитации с учётом их удорожания, сохранение достигнутого уровня лекарственного обеспечения граждан, имеющих право на получение государственной социальной помощи, софинансирование организации летнего отдыха и оздоровления детей, находящихся в трудной жизненной ситуации, дополнительные меры по импортозамещению в сельском хозяйстве.
В ходе заседания был также рассмотрен вопрос о работе по формированию национальной системы профессиональных квалификаций. «На сегодняшний день у нас есть Справочник востребованных и перспективных профессий, который включает 1620 профессий. Справочник содержит краткое описание профессии, требования к образованию, данные о наличии профессионального стандарта. Информация о профессиях будет применяться для разработки новых и актуализации принятых профессиональных стандартов, внедрения современной системы подготовки кадров», – отметила заместитель Министра труда и социальной защиты Любовь Ельцова.
В 2016 году функции базового центра профессиональной подготовки и повышения квалификации рабочих кадров возложены на движение WorldSkills Russia. Кроме этого на 2016 год Правительством утверждён план мероприятий, направленных на популяризацию рабочих и инженерных профессий: проведение олимпиад профессионального мастерства обучающихся по профессиям и специальностям среднего профессионального образования, профориентационных и культурно-массовых мероприятий, дней открытых дверей, встреч преподавателей крупных компаний машиностроения, транспорта, строительства с учащимися школ, студентами образовательных организаций.
Комментируя вопрос о профессиональных квалификациях, Заместитель Председателя Правительства Ольга Голодец напомнила, что с 23 по 27 мая 2016 года в Подмосковье пройдёт очередной чемпионат России по профессиональному мастерству. «Это очень важное событие для всех наших трёх сторон, – подчеркнула вице-премьер. – Я всех приглашаю принять участие и поддержать наших ребят и работодателей».
В ходе заседания были также рассмотрены вопросы о подготовке проекта единых рекомендаций по установлению на федеральном, региональном и местном уровнях систем оплаты труда работников государственных и муниципальных учреждений на 2017 год и о проведении в Сочи с 18 по 22 апреля 2016 года Всероссийской недели охраны труда.
Глава МВД Украины Арсен Аваков, говоря о создании спецподразделения для возращения Крыма, зарабатывает себе статью Уголовного кодекса РФ, заявила РИА Новости прокурор республики Наталья Поклонская.
Ранее Аваков заявил, что киевские власти ведут подготовку спецподразделения Нацгвардии для операции по возвращению Крыма. По словам Авакова, в настоящее время Украине предстоит воссоздать армию, Нацгвардию и полицию, и "тогда, при наличии нашей воли, Крым будет с нами".
"Подобными заявлениями Аваков зарабатывает себе статью Уголовного кодекса Российской Федерации. В отношении него в Украине есть приостановленные дела, насколько мне известно, в Генеральной прокуратуре Украины были какие-то материалы возбуждены в отношении этого Авакова, сейчас он зарабатывает, наверное, новые статьи", — сказала Поклонская.
Прокурор подчеркнула, что создание вооруженного подразделения подпадает под статью УК РФ "Организация незаконного вооруженного формирования или участие в нем".
"Раз они собираются создавать вооруженные батальоны и тому подобное, пусть ознакомятся со статьей 208 Уголовного кодекса Российской Федерации и посмотрят санкцию. Нечего создавать незаконные вооруженные формирования для захвата чужих территорий. Это преступление", — сказала Поклонская.
Прокурор посоветовала украинским властям лучше заняться созидательной политикой внутри своего государства, а не претендовать на чужую территорию.
"Пусть они занимаются своими делами в рамках своих полномочий и не совершают преступлений в отношении граждан Российской Федерации, то есть в отношении крымчан", — заявила Поклонская.
Крым вновь стал российским регионом после проведенного там в марте 2014 года референдума, на котором большинство жителей высказались за вхождение в состав РФ. Крымские власти провели референдум после госпереворота на Украине в феврале 2014 года, когда к власти пришли политики, солидарные с националистическими, в том числе русофобскими, силами. Украина по-прежнему считает Крым своей, но временно оккупированной территорией. МИД РФ неоднократно заявлял, что жители Крыма демократическим путем, в полном соответствии с международным правом и Уставом ООН проголосовали за воссоединение с Россией, уважающей и принимающей этот выбор, и такое решение — это реальность, с которой необходимо считаться.
Глава МВД Украины Арсен Аваков поднял вопрос возвращения Крыма, чтобы оправдать увеличение затрат на оборону страны, заявил губернатор Севастополя Сергей Меняйло "Русской службе новостей".
Ранее в эфире украинского телеканала Аваков заявил, что ведомство создает специальное подразделение Национальной гвардии для того, чтобы начать процесс "возвращения Крыма" в состав Украины.
"Все эти заявления нужны лишь для того, чтобы оправдать увеличение трат на обороноспособность Украины. Только при действующей вертикали власти, я полагаю, они скорее затеряются, и украинская армия будет находиться в том же плачевном состоянии, что и сейчас", — приводит РСН слова Меняйло со ссылкой официального представителя правительства Севастополя Кирилла Москаленко.
Губернатор Севастополя подчеркнул, что "силой севастопольцев и крымчан не запугать". "Пусть эти деньги лучше на социальные реформы своей страны потратят, хотя из-за проблем с коррупцией вряд ли они дойдут до людей", — добавил он.
Крым вновь стал российским регионом после проведенного там в марте 2014 года референдума, на котором большинство жителей высказались за вхождение в состав РФ. Крымские власти провели референдум после госпереворота на Украине в феврале 2014 года, когда к власти пришли политики, солидарные с националистическими, в том числе русофобскими, силами. Украина по-прежнему считает Крым своей, но временно оккупированной территорией. МИД РФ неоднократно заявлял, что жители Крыма демократическим путем, в полном соответствии с международным правом и Уставом ООН проголосовали за воссоединение с Россией, уважающей и принимающей этот выбор, и такое решение — это реальность, с которой необходимо считаться.
Массовый избиратель этого ещё не замечает, но подготовка к сентябрьским выборам в Государственную думу уже идёт. Опытным глазом можно даже заметить признаки собственно предвыборной кампании, правда, неофициальной. Ибо официальная у нас столь кратка, что должна быть (по Чехову) потрясающе талантлива.
Официальной предвыборной кампанией нам ещё предстоит насладиться. А сейчас, за полгода до неё, полезно спрогнозировать, какими могут быть результаты выборов. Ведь именно на такие прогнозы ориентируются, корректируя свои действия, партии.
На них ориентируются и многие избиратели — в первую очередь конформисты, отдающие свои голоса тому, кто "всё равно победит", а также значительная часть протестного электората, голосующая за кого угодно, но только не за того, кому прочат победу.
Наконец, разве уже сейчас нас не интересует, с каким парламентом мы проживём следующие пять лет?
Наши социологические службы и центры постоянно проводят предвыборные опросы, с результатами которых сейчас очень легко познакомиться, набрав соответствующий запрос в любом из сетевых поисковиков. Я не привожу этих цифр и не ориентируюсь на них. У меня собственная логика прогнозирования.
Нынешние выборы будут проходить по смешанной системе — половина депутатов избирается по партийным спискам, другая половина — по одномандатным округам. Мой прогноз касается, естественно, партийных списков.
Наконец, я исхожу из того, что до середины сентября никаких событий, резко меняющих состояние общественного мнения в России, не случится. Нефть сильно не подорожает (и не подешевеет ещё больше), рубль сильно не упадёт, не вполне мирное перемирие между Украиной и ДНР-ЛНР продолжится, отношения с Турцией не свалятся в горячую стадию и пр. То есть в целом сегодняшние тенденции продолжатся, и событийный фон останется примерно тем же. Иначе прогноз невозможен. Точнее, понятно, что позитивно воспринимаемые избирателями события укрепят позиции "партии власти", то есть "Единой России", а негативно воспринимаемые — уменьшат её результат.
Итак, на сегодняшний день я вижу такой расклад голосования по партийным спискам:
"Единая Россия" — не более 40 процентов,
КПРФ — до 30 процентов,
ЛДПР — до 15 процентов.
Итого (по максимуму) эти три партии, гарантированно проходящие в Думу, наберут до 85 процентов голосов, оставив всем остальным не более 15 процентов, из которых ещё 5-6 процентов отберёт четвёртая партия-победительница.
Кроме трёх названных, шансы преодолеть 5-процентый барьер (по партийным спискам) есть ещё у двух партий. Незначительные, но всё-таки есть. Это "Справедливая Россия" и новое "Правое дело", возглавляемое Борисом Титовым. Вариант, что в Думу пройдут обе эти партии, мало реален, а какая-то одна из них — почти наверняка. У всех остальных партий шансы преодолеть 5-процентный барьер (как по партийным спискам, так и с учётом одномандатников) нет.
"Справедливая Россия", уже дважды проходившая в Думу, естественно, сильно потеряла в весе после того, как её лидер Сергей Миронов покинул пост председателя Совета Федерации. Кроме того, партия истощилась в кадровом отношении, а ряд депутатов, прошедших в Думу по списку "Справедливой России", её основательно дискредитировали. Наконец, социал-демократическая платформа "Справедливой России", разумная сама по себе, слишком невнятна для нашего избирателя, привыкшего к крайностям. Ни в городе Богдан, ни в селе Селифан, как выражался Гоголь.
С другой стороны, "Справедливая Россия" — проверенная парламентская партия, к тому же оппозиционная — ко всем, кроме Путина, то есть в чистом виде "оппозиция Её Величества". А значит, необходимый элемент парламентской конфигурации в президентской республике.
Вывод: если Кремлю будет нужно, чтобы в Думе VII созыва была "Справедливая Россия", то, не без определённых усилий, её можно будет "дораскрутить". И тогда она преодолеет, но совсем чуть-чуть, 5-процентный барьер.
Но, кажется, Кремль сейчас делает ставку как на четвёртую думскую партию не на "Справедливую Россию", а на "Правое дело" во главе с новообретённым лидером Борисом Титовым. Понятно, почему. Кремлю желательно иметь в парламенте партию "умеренных либералов" и одновременно "лояльных предпринимателей".
Запихнуть в Думу новое "Правое дело" будет трудно. Борис Титов — фигура, безусловно, медийная, но отнюдь не харизматичная. Идейная платформа партии в смысле определённости не будет отличаться в лучшую сторону от "Справедливой России". "Упёртые либералы", настроенные сугубо антипутински, за партию Титова голосовать точно не будут. "Предпринимательские массы" слишком прагматичны, чтобы вкладываться в тёмную лошадку. Да и сколько их придёт в бархатный каникулярный сезон на выборы?
Даже если переместить в новое "Правое дело" всю Либеральную платформу "Единой России" (что было бы логично), думаю, успеха не будет. Легче помочь "Справедливой России" остаться в Думе, чем "Правому делу" Титова в неё войти. Разве что через одномандатников, но это отдельная история.
Словом, именно эти две партии и будут конкурировать друг с другом за преодоление 5-процентного барьера. Предположить, что они обе войдут в Думу, сложно. Разве что в том случае, если "Единая Россия" наберёт меньше 40 процентов голосов, что, кстати, не исключено.
Так или иначе, на все остальные девять партий останется не более 10 процентов голосов, которые они успешно и раздробят между собой, получив каждая от 0,1 до 3 процентов. Из числа этих аутсайдеров нужно упомянуть лишь две партии. Это "Яблоко" и ПАРНАС. О них — совсем кратко, ибо многих слов эти партии не стоят.
"Яблоко", уже давно демонстрирующее поразительную интеллектуальную деградацию, отреклось от русского Крыма, чем окончательно похоронила себя как российская политическая партия. Вот в Верховную раду Украины "Яблоко" пройти может, но не в парламент России. Если "Яблоко" наберёт 3 процента (в основном за счёт голосов артистической тусовки Москвы и Санкт-Петербурга), то и это станет успехом этого "клуба правозащитников".
ПАРНАС (название-то какое!) российской партией никогда не был. И теперь в своей антироссийскости и антирусскости люмпинизировался окончательно.
Впрочем, если "Яблоко" не имеет никаких шансов преодолеть 5-процентный барьер, то у ПАРНАСА такой шанс есть, но только теоретически. Если бы предвыборный список этой секты антипутинцев возглавил лично Ходорковский, то ненавистники Путина со всей России, бесспорно, собрались бы под его знамёнами. И на 5 процентов их бы точно набралось. Никто иной из рядов этой "непримиримой оппозиции" собрать искомые проценты для ПАРНАСа не способен. Но Ходорковский, находящийся под новым следствием, возглавить список не может. И это — приговор данной партии.
Разбирать электоральные перспективы других партий за отсутствием этих перспектив бессмысленно.
Вернусь к партиям-лидерам.
Тут всё просто. Чем больше теряет "Единая Россия", тем больше приобретают КПРФ и ЛДПР.
Реальный потенциал КПРФ на этих выборах я оцениваю в 25 процентов, а максимальный — в 30. А ЛДПР способна набрать 15 процентов, но вряд ли намного больше. Для краткости не буду пояснять, почему я прогнозирую такие результаты, хотя главная причина ясна — ослабление электоральных позиций "Единой России" и постоянно не сбывающиеся прогнозы министров, представляющих экономический блок правительства. А вот прогнозы лидеров КПРФ и ЛДПР сбываются. И избиратели это сознательно или подсознательно фиксируют и запоминают.
Как правило, власть не мешает партии Жириновского набирать свои проценты, но сильно мешает сделать это коммунистам. Надо думать, этот алгоритм сохранится и в нынешнюю предвыборную кампанию.
Так или иначе, но всё упирается в прогноз результата "Единой России" (опять напомню: при голосовании по партийным спискам). Он будет очевидно ниже результата выборов 2011 года, когда эта партия набрала чуть меньше 50 процентов, но получила больше половины думских мандатов благодаря системе их перераспределения в пользу победителей.
Повторю, что максимум максиморум, на который может рассчитывать "Единая Россия" сегодня — 40 процентов. И то за счёт высочайшего рейтинга Владимира Путина, внешнеполитические успехи которого (и Крым здесь по-прежнему пункт № 1) компенсируют провалы экономической политики. А также за счёт административного ресурса и конформизма бюрократии.
В любом случае, нынешние выборы пройдут в условиях продолжающегося экономического кризиса, то есть резко упавших покупательной способности рубля и уровня жизни основной массы (десятков миллионов!) избирателей. Является ли Путин лидером "Единой России", уже мало кто понимает. Но то, что эта партия ассоциируется с нынешним правительством и уж точно с его экономической политикой, это точно.
У Путина давно уже есть Общероссийский народный фронт, с активистами которого он встречается гораздо чаще, чем с активом "Единой России". Да и эффективность ОНФ как контрольной инстанции, защищающей интересы простых людей, бесспорно выше, чем "Единой России". Тем более что ОНФ лишён ответственности за принятие непопулярных законов и проведение ещё более непопулярных реформ, проталкиваемых правительством.
Конечно, если Путин в августе или в начале сентября сочтёт нужным активно поддержать "Единую Россию", её результат на выборах улучшится. Но всё равно, думаю, незначительно. Ведь и так из 40 процентов нынешней электоральной перспективы "Единой России" 39 процентов — чисто путинские.
Другое дело, что, скорее всего, ОНФ двинет в пользу "Единой России" своих кандидатов по одномандатным округам, и тогда эти кандидаты компенсируют низкий результат единороссов при голосовании по партийным спискам.
В связи с этим главным является вопрос, а какой результат "Единой России" нужен лично Путину на этих выборах? Может, 50 процентов. А может, и те 40, которые я прогнозирую? Это знает только он сам.
Впрочем, не исключено, что ещё до наступления летних отпусков он намекнёт на желаемый результат. А до того, думаю, менять прогнозируемые показатели вряд ли придётся.
Виталий Третьяков, для МИА "Россия сегодня"
Самым заметным событием последних дней стало прекращение огня в Сирии. Далекие от дипломатии люди думают, что это уже какой-то всеобщий мир и дружба. Жизнь, а тем более жизнь политическая, связанная с урегулированием кровавых конфликтов на террористической подкладке, увы, далека от благостности. Сначала дело делают наши летчики, моряки и спецслужбы. Потом в дело вступают дипломаты, потом главы государств. Скажем жестко: именно президенты России и США, а не международные чиновники или активисты гуманитарных фондов отдали приказы об остановке боевых действий Россией и Соединенными Штатами, а заодно и их союзниками и партнерами, действующими в регионе. Не забудем и про то, что режим прекращения огня не касается группировок ИГ и "Джебхат ан-Нусра" (запрещены в РФ). Кстати, командования российских и американских вооруженных сил начинают обмен данными о расположении террористов из этих группировок.
Неафишируемая подготовка к достижению договоренностей на высшем уровне на самом деле как-то находила отражение в зарубежных СМИ. Судите сами. За период с 15 по 21 февраля медиа США не выдали ни одного материала по сюжету "Участие России в боевых действиях против ИГ", хотя наполненность этого тематического кластера была необычайно большая — 263 статьи. Со стороны СМИ Германии и Великобритании, напротив, шла яростная атака на работу наших ВКС в Сирии: индексы агрессивности составляли 23 и 37 соответственно, что даже выше, чем для украинского кейса.
Например, для крайне раздраженных массмедиа ОАЭ этот показатель был равен 3,4, а для Франции — всего 1,3. Турция этого сюжета вообще не заметила. Немецкие эксперты уже не стесняются говорить, что "Путин хладнокровно пользуется тем, что Обама так слаб".
Отметим, что в преддверии достижения договоренностей за рубежом резко активизировалось обсуждение российско-американских отношений. Сами американские журналисты обеспечили в данном вопросе ИА (индекс агрессивности) на уровне 1,0, в то время как Великобритания и Германия остались этими отношениями недовольны: здесь ИА равен 4,0 для обеих стран. Для примера — у Франции он оказался всего 0,7.
Логично предположить, что тема "Реакция России на события в Сирии" оказалась в рассматриваемом контексте ключевой. Здесь исходные дипломатические позиции достаточно контрастны. К достижению мира в Сирии стремились США (ИА равен 0,7), весьма позитивно эти процессы оценивали СМИ Франции (0,7). Для Турции именно дипломатическое урегулирование по российско-американской схеме было достаточно проблемным вопросом (ИА равен 1,5, что аномально высоко для общих оценок России в этой стране).
А вот в Германии индекс агрессивности был в 10 раз выше, чем в США — 7,3. При этом обратим внимание на тот факт, что Великобритания совершенно не интересовалась тем, как Россия собирается устанавливать мир в Сирии, ограничиваясь осуждением "бомбардировок мирных жителей".
И очень даже зря. Помимо российско-американских договоренностей, у России в Сирии есть и своя эксклюзивная роль. Прекращение огня должно стать стартом важных событий: Россия (а не США) во взаимодействии с сирийскими властями инициирует начало процесса национального примирения в Сирийской Арабской Республике. И именно на российской авиабазе "Хмеймим" создается специальная координационная группа, куда представители местных оппозиционных группировок по электронной почте или по телефону могут круглосуточно направлять заявочные листы для начала мирных переговоров.
Налажено активное информирование по всем доступным каналам (телевидение, радио, СМС-рассылки, пресса, листовки, звуковещание) местного населения, лидеров и рядовых боевиков оппозиционных группировок о готовности сирийских властей к переговорам и подписанию соответствующих договоренностей.
Информационная активность: свергнет ли Путин Меркель?
Активность зарубежных СМИ за период c 15 по 21 февраля 2016 года, по сравнению с предыдущей неделей, снизилась на 8,20% (1512 материалов против 1647). Это было ожидаемо после пика, поэтому развернутых комментариев не требует.
По числу публикаций опять далеко вперед убежала Германия, которая, судя по всему, все-таки втянулась в маленькую информационную войну с Россией. Кое-что по этому поводу проясняет солидная The Times: "Меркель опасается, что Путин собирается "свергнуть" Меркель, используя миграционный кризис" (The Times, 21.02.2016).
Надо сказать, что ведут эту войну немецкие журналисты весьма изобретательно и без заламывания рук. Но это как раз и самое опасное: "И бог создал феминистку; О книге Н. Толоконниковой" (Frankfurter Allgemeine Zeitung, 21.02.2016); "Письма из Европы; В ожидании новой русской революции" (Die Welt, 21.02.2016); "Представь, а вдруг война…; О возможности вооруженного конфликта между Россией и США" (Welt am Sonntag, 21.02.2016); "Российско-германский экспорт с 2012 года сократился в два раза" (Der Spiegel, 20.02.2016); "Агрессия Путина; Сила Путина в слабости Запада" (Der Spiegel, 20.02.2016); "Мафусаил из колхоза; Репортаж из российской провинции" (Der Spiegel, 20.02.2016); "Неуязвимая империя; Книга Михаила Ельчанинова о философии путинизма" (Die Welt, 20.02.2016, Германия); "Холодно, холоднее, холоднее некуда! О новой "холодной войне" между Россией и Западом" (Die Tageszeitung, 20.02.2016); "Сколько свечек может купить пингвин? Бизнес РПЦ" (Frankfurter Allgemeine Zeitung, 20.02.2016); "Экономический кризис в российской провинции: кто выигрывает, кто страдает" (Deutschlandradio, 19.02.2016). Но есть немного и позитива: "Российская студентка — новая звезда моды" (Bild, 17.02.2016); "Тот, кто выжидает сегодня, завтра не сможет заработать" (Frankfurter Allgemeine Zeitung, 20.02.2016).
На информационном поле заметно возросла активность Объединенных Арабских Эмиратов. Негатив среди публикаций по России преобладает, что связано с несогласием с политикой в отношении Сирии. Но неожиданно много и позитива: "Присоединение Крыма к России стало неожиданностью для Запада" (al-Khaleej, 17.02.2016); "Инвестиционная привлекательность стран СНГ растет" (al-Khaleej, 18.02.2016); "Русский, персидский и китайский языки пользуются спросом в Сирии" (al Aan, 19.02.2016); "ОАЭ оценили поддержу России в решении иранско-эмиратского конфликта вокруг островов" (al-Bayan, 21.02.2016); "Россия увеличит экспорт продовольствия в ОАЭ" (al-Khaleej, 19.02.2016).
В клуб "позитивистов" впервые с момента наблюдений вступила Сербия: "Рогозин настаивает: "Если бы Югославия имела С-300…" (Blic, 21.02.2016); "Сербская народная партия: Членам русской гуманитарной миссии — дипломатический иммунитет, как и представителям НАТО" (Политика, 19.02.2016); "Санкции и Крым — это шанс для сербских предпринимателей" (Danas, 19.02.2016); "Ответ американскому F-35. Познакомьтесь с русским Небесным Зверем" (Blic, 18.02.2016); "Гибридная война против России и Путина" (Нова Српска Политичка Мисао, 17.02.2016); "Америка не примиряется с русскими успехами" (Политика, 16.02.2016); "Маркович: Восковая фигура Владимира Путина в Ягодине до конца марта" (Vecernje novosti, 15.02.2016).
Индекс агрессивности: Сербия расцвела позитивом
Общий индекс агрессивности на неделе с 5 по 21 февраля составил 1,13, т.е. немного снизился (ранее был 1,28). Тенденция к снижению, как представляется, сохранится и в ближайшие недели.
Карта тональностей весьма необычна. Кроме Сербии, давшей как никогда много позитива, обращает на себя внимание негативная раскраска Египта и Индии. Это сенсации. Египет сердится за Сирию, но есть и интересные сюжеты: "Средиземноморье — поле битвы между Россией и США" (al-Ahram, 15.02.2016); "Падение экспортных цен на российскую пшеницу" (al-Wafd, 16.02.2016); "Россия развернула "электронную войну" против сирийской оппозиции" (al-Wafd, 20.02.2016). С Индией все понятно — это резонансные материалы по поводу смерти двух индийских студенток при пожаре в московском вузе.
Что касается индекса агрессивности по странам, то тут сегодня лидером является Великобритания: ИА для этой страны равен 2,8. Германия и Польша имеют эти показатели на уровне 2,5. США показали точно средний результат — 1,13.
У американцев привлекают внимание статьи: "Следующие территориальные притязания Путина: Сувалкский коридор" (Newsweek, 16.02.2016); "Что-то не так с данными об уровне смертности в России, связанной с употреблением алкоголя" (Forbes, 16.02.2016); "Германия и газовая мечта Путина" (The Wall Street Journal, 16.02.2016); "Какой кризис? В России наблюдается бум продаж автомобилей класса "люкс" (CNN, 15.02.2016); "РПЦ блокирует захоронение останков Романовых" (The New York Times, 15.02.2016); "Отсутствие упоминания о Путине в рассуждениях Киссинджера" (Newsweek, 20.02.2016).
Апология дипломатии
Леомания перед "Оскаром"
Пожалуй, ни у одного актера, претендующего на премию "Оскар", не было за последние годы такой поддержки зрителей и такого внимания прессы и соцсетей, как у Леонардо Ди Каприо.
Он в шестой раз номинирован на престижную премию. До этого американские киноакадемики ни разу не присудили ему победу как лучшему актеру года (среди номинаций, к примеру, были его главные роли в фильмах "Авиатор" и "Волк с Уолл-стрит").
При этом у Леонардо Ди Каприо есть множество других известных премий. Это "Серебряный медведь" за лучшую мужскую роль в фильме "Ромео + Джульетта" на Берлинском кинофестивале 1997 года, "Золотые глобусы" за лучшие мужские роли ("Авиатор" и "Волк с Уолл-стрит"), премия Австралийской киноакадемии за главную роль в "Великом Гэтсби".
Ну а исполнение роли охотника и первопроходца Хью Гласса в триллере "Выживший" уже отмечено в этом году несколькими призами. Ди Каприо в третий раз получил "Золотой глобус", а также победил в номинации "Лучшая мужская роль" в Премии Гильдии киноактёров США и Премии BAFTA (Британской академии кино и телевизионных искусств).
Кинотеатр Odeon в центре Лондона временно сменил свое название на Leodeon. Таким образом руководство кинотеатра решило поддержать актера Леонардо Ди Каприо на предстоящей церемонии вручения премии "Оскар".
В Якутии сделали свой народный "Оскар" для Леонардо. Для его создания более 100 поклонниц актера отдали в переплавку золотые и серебряные украшения. Статуэтка отличается от американского аналога — у якутской фигурки азиатские черты лица, в руках — национальный сосуд чороон, отлитый из золота и символизирующий мир. Серебро же для статуэтки было выбрано неслучайно: по местным поверьям, оно очищает и оберегает своего хозяина.
Над наградой работали несколько мастеров. Технолог-ювелир Прокопий Протопопов рассказал, что работа с серебром — непростая и мастера стремились передать "характер", который в статуэтку заложил скульптор.
По словам организатора акции Татьяны Егоровой, участники обратились в Фонд Ди Каприо по охране дикой природы, чтобы передать статуэтку актеру.
Кстати, Ди Каприо, как активный защитник окружающей среды, был удостоен аудиенции у папы римского Франциска: в конце января понтифик встретился в Ватикане с американским актером.
Инфоповодов, по которым Леонардо Ди Каприо ежедневно появляется в международных СМИ, — более чем достаточно. То появляется информация о том, что актер, возможно, сыграет роль Владимира Путина, то Ди Каприо вдруг вспоминает историю о том, как летел в горящем самолете, то собирает средства для массового использования автомобилей с электрическим двигателем, то приобретает права (совместно с Paramount Pictures) на экранизацию книги о "дизельном скандале" Volkswagen.
Из его секундной реакции во время награждения Леди Гаги "Золотым глобусом" в январе 2016 года получилось потом огромное количество фото и видеоколлажей (а он всего-то удивился и поднял брови).
А рассказ Леонардо о том, что хотел он, помимо Путина, сыграть бы еще и роль Ленина или Распутина, вызвал бурю обсуждений в интернете, а также откликов кинематографистов.
Впрочем, что-либо обсуждать уже поздно, как и делать прогнозы: решение американские киноакадемики уже приняли, и оно будет озвучено в воскресенье вечером.
Армен Джигарханян женился
На этой неделе стало известно о том, что 80-летний актер и режиссер Армен Джигарханян женился на 36-летней Виталине Цымбалюк-Романовской.
Актер, художественный руководитель Московского драматического театра под руководством А. Джигарханяна Армен Джигарханян с супругой на выставке "Бескомпромиссная жажда красоты" художника Никаса Сафронова
Виталина — музыкант, актриса, в прошлом году была назначена генеральным директором в Театре под руководством Армена Джигарханяна. Армен Борисович и Виталина знакомы около 15 лет, сам факт регистрации брака не стал для их родных и друзей большим сюрпризом — те уже привыкли в последние годы воспринимать их как пару, Джигарханян и Цымбалюк-Романовская появлялись вместе на многих светских мероприятиях.
Бракосочетание прошло 25 февраля в Гагаринском загсе столицы в три часа дня. На церемонии были только самые близкие. Для Армена Джигарханяна это уже третий брак. До этого он был женат на актрисе Ереванского Русского драматического театра Алле Ванновской и актрисе, а позже — преподавателе русского языка в институте в Далласе (США) Татьяне Власовой, развод с которой был оформлен лишь в прошлом году.
После церемонии бракосочетания молодожены поехали в свой театр, в этот вечер Виталина должна была принимать участие в спектакле "Не телефонный разговор", по окончании которого их поджидали сотни поклонников, чтобы поздравить любимых артистов.
Свадьба Армена Джигарханяна вызвала бурные обсуждения в соцсетях, прежде всего — из-за разницы в возрасте жениха и невесты.
Для российских звездных пар разница в двадцать, даже в тридцать с лишним лет — не редкость. Так, Андрей Кончаловский старше Юлии Высоцкой на 36 лет, у Дмитрия Диброва и его жены Полины, а также у Олега Табакова и Марины Зудиной, Надежды Бабкиной и Евгения Гора — 30-летняя разница в возрасте, Алла Пугачева старше Максима Галкина на 27 лет.
Но почти 45-летняя разница в возрасте — это, конечно, веский повод для обсуждений и даже злословия (или сочувствия — кому как) интернет-пользователей, которые вспомнили, естественно, и про "беса в ребро", и про "играй, гормон", и — реже — про то, что "любви все возрасты покорны".
Украина выдвинула на Евровидение песню о депортации крымских татар
Практически ни один песенный конкурс Евровидения не обходится без скандалов, в том числе и околополитических. В этом году он разразился после того, как стало известно, что от Украины на Евровидение поедет певица Джамала (Сусана Джамаладинова) с песней про крымских татар.
Джамала победила в финале национального отбора с песней "1944" — о депортации крымских татар при Сталине. Певица написала композицию под впечатлением от рассказа своей прабабушки.
"Тот ужасный год навсегда изменил жизнь одной хрупкой женщины, моей прабабушки Назыл-хан. Ее жизнь после этого уже никогда не была прежней", — цитирует Джамалу The Guardian.
Организаторы "Евровидения-2016" будут решать вопрос об участии в конкурсе песни Джамалы после ее официального представления в середине марта.
"Все песни для участия в конкурсе "Евровидения-2016" пройдут проверку в свете регламента Европейского вещательного союза, запрещающего политическое содержание. Когда все тексты песен будут получены, их оценят и на встрече специальной группы будет принято окончательное решение", — сообщил представитель конкурса Пол Джордан агентству Франс Пресс.
Пользователи соцсетей по-разному приняли новую песню. На Украине многие, конечно, поддерживают талантливую певицу, пишут о том, что она давно достойна представлять страну на песенном конкурсе.
Однако последовали и бурные комментарии, осуждающие выбор Украины в этом году. Так, некоторые пользователи удивляются, почему Киев решил превратить европейский песенный конкурс в антироссийское пропагандистское шоу, и предлагают "вспомнить о том, что Украина была частью Советского Союза и тоже внесла свой вклад в угнетение крымских татар".
Были предложения послать на Евровидение песни, посвященные, например, событиям в Бабьем Яру (1941) — о массовых расстрелах фашистами и украинскими полицейскими евреев, цыган и киевских караимов. Или о сотрудничестве самих крымских татар с нацисткой Германией во время Второй мировой войны. Или вообще о любом вооруженном конфликте в Европе в XX-XXI веках — а их было достаточно.
В то же время "Би-би-си" напоминает, что песни с политическим содержанием не допускаются к участию в Евровидении. Так, известны случаи, когда организаторы песенного конкурса либо не допускали, либо просили серьезно переработать тексты песен. В частности, в 2009 году к участию не допустили грузинский диско-фанк коллектив с песней, в которой присутствовала игра слов — Put In (английское — вкладывать) с фамилией на тот момент премьер-министра России. Кроме того, украинским участникам конкурса в 2005 году пришлось изменить большую часть текста песни "Разом нас богато", посвященной событиям так называемой оранжевой революции 2004 года на Украине.
В 2007 году выступление Андрея Данилко (Верки Сердючки) с Украины некоторые зрители, прежде всего, из России, сочли спорным, даже политизированным. В самой песне — минимум смысла, это, скорее, считалка (в основном на немецком языке). В припеве были ничего не значащие слова "Lasha Tumbai!", которые звучали похоже на "Russia, goodbye!" (во время выступления Данилко многим послышалось, что он пару раз так и спел). Танцоры и бэк-вокалистки были одеты в блестящие костюмы "военного" покроя, певец иногда выкрикивал фразы на русском языке с резким, как будто немецким акцентом, закончив песню возгласами о том, что "Украина це круто и клёво". После выступления Андрей Данилко говорил "Россия, прости", уверял, что в песне не было никакого особенного подтекста и что всё это — набор слов под ритмичную музыку, чтобы повеселиться и потанцевать. Публику ему тогда удалось "завести", его выступление было действительно самым ярким и веселым (Андрей в результате занял второе место, Россия отдала ему 8 баллов).
Анастасия Мельникова, обозреватель МИА "Россия сегодня"
Садоводы считают нехватку кадров и текучку персонала ключевой проблемой развития отрасли в России
По мнению Бруно Мармэ, директора по операционной деятельности ООО «Агроном-сад», которое развивает яблоневый сад в Лебедяни Липецкой области, нехватка сотрудников и текучка персонала - ключевые проблемы садоводства в России.
Доклад Бруно Мармэ прозвучал на круглом столе «Агропромышленность: франко-российское сотрудничество в условиях развития российского производства», организованном 18 февраля Франко-российской торгово-промышленной палатой CCI France Russie при поддержке Представительства по торговле и инвестициям Посольства Франции в РФ.
В своей речи г-н Мармэ отметил, что российский рынок обладает рядом существенных преимуществ. Первое преимущество - это земля, вода и солнце. В дополнение для выращивания фруктов нужно только немного денег, и все.
«Непонятно, почему Краснодар до сих пор импортирует помидоры из Израиля, например. Это нонсенс!», – удивился Бруно Мармэ и тут же обратил внимание аудитории на огромный российский рынок в качестве второго наиболее значимого преимущества: «До эмбарго вообще не было проблем, чтобы продать яблоко, а сейчас тем более. У нас нет проблем со сбытом яблок. Но самый важный ресурс России - это люди».
А вот с людьми как раз и возникают сложности у садоводов. 58% себестоимости ООО «Агроном-сад» – это стоимость рабочей силы. Сложности поиска персонала и текучка кадров являются самыми актуальными проблемами для компании. По опыту Бруно Мармэ всего 5-10% сотрудников заинтересованы в долгосрочной работе на одном предприятии, а 90% готовы уйти в другое место в любой момент. В результате постоянной смены сотрудников теряются знания об истории и потребностях сада между сезонами, не повышается квалификация кадров и падает дисциплина среди работников. В результате предприятие сталкивается с низким качеством труда и высоким травматизмом.
«Пока мы не найдем людей, которые будут посвящать половину своей жизни этому саду, постоянно нужно будет обучать, обучать и обучать сотрудников», – отметил г-н Мармэ.
В качестве частичного решения проблемы ООО «Агроном-сад» использует такие шаги, как повышенное внимание к подбору персонала, борьбу с кумовством среди сотрудников, наем только готовых специалистов с нужной квалификацией, подтвержденной профильным дипломом об очном обучении, отказ в повторном приеме на работу уволившихся или уволенных людей. Предприятие также старается обеспечивать комфортные условия труда, снабжает персонал транспортом до и после рабочего дня, удобной и красивой униформой, сытным, красиво оформленным и вкусным питанием, предоставляет четкий график работы с двумя полными выходными. Большое внимание уделяется качественным и безопасным рабочим инструментам. Частично решению проблемы способствует долговременное планирование работы для каждой бригады и выстроенная система отчетности. Но все же полностью решить проблему сложности подбора и низкого качества персонала предприятию не удается.
«Мы могли бы производить не 40 тонн с гектара, а 60 тонн с гектара, если решить эту проблему», - резюмировал Бруно Мармэ.
На Волгоградском проспекте к концу года откроют эстакаду
Строительство эстакады на пересечении Волгоградского проспекта с Волжским бульваром завершится до конца 2016 года.
Как сообщили в Департаменте строительства Москвы, эстакада пройдет по прямому ходу проспекта. Под ней пустят транспортные потоки с Волжского бульвара и соорудят разворотные съезды. В результате двухуровневая транспортная развязка позволит убрать светофор с Волгоградки и ликвидировать собиравшуюся здесь пробку.
В декабре 2015 года на загруженном перекрестке Волгоградского проспекта и Люблинской улицы открыли тоннель, чтобы убрать еще один «пробочный» светофор на магистрали.
«Строительство транспортных развязок на Волгоградском проспекте значительно улучшит дорожную ситуацию в районах Кузьминки и Текстильщики, где проживает порядка 250 тысяч человек», - отметил руководитель Департамента строительства Москвы Андрей Бочкарев.
Для пешеходов в ходе реконструкции Волгоградки предусмотрены подземный и надземный переходы.
Конструкция пешеходного моста через Люблинскую улицу уже готова. Сейчас строители монтируют систему диспетчеризации, ограждения, лифты и ведут внутреннюю отделку.
На подземном пешеходном переходе в районе пересечения Волгоградского проспекта с Волжским бульваром завершено бетонирование тоннеля, пандусов и лестниц. Продолжаются работы по подключению системы диспетчеризации, внутренней отделке и монтажу перил.
Ставрополье одним из первых в стране приступило к весеннему севу
26 февраля в Пятигорске прошло заседание Межведомственной комиссии по рассмотрению вопросов, связанных с проведением в этом году сезонных полевых сельскохозяйственных работ и оказанию оперативной помощи органам управления АПК субъектов Северо-Кавказского федерального округа. В нем принимает участие руководство Министерства сельского хозяйства РФ, глава регионального аграрного ведомства Владимир Ситников.
В настоящее время в отдельных районах Южного и Северо-Кавказского федеральных округов стартовали весенние полевые работы, где на данный момент (по состоянию на 24 февраля 2016 года) подкормлено 831,9 тыс. гектаров озимых культур и проведен яровой сев на площади 8,8 тыс. гектаров. В том числе в Краснодарском крае подкормлено 630 тыс. гектаров, в Ростовской области – 120 тыс. гектаров, в Республике Адыгея – 39,8 тыс. гектаров, в Ставропольском крае – 42,1 тыс. гектаров.
На встрече обсуждены вопросы кредитования сельхозработ, подготовки к формированию и уборке будущего урожая, внедрения новейших технологий в растениеводство, а также выделения государственной помощи из федерального бюджета по ряду направлений агропрома.
Крымские аграрии выручили за зерно 605 млн рублей
Крымские сельхозпредприятия реализовали 63 тысячи тонн зерна на 605 млн рублей. Об этом «МК в Крыму» сообщили в пресс-службе Министерства сельского хозяйства РК.
Сельхозпредприятия Крыма продали на АО «Крымская биржа» 63 тысячи тонн зерна на сумму 605 млн рублей.
- Аграриям уже выплачено 492 млн рублей за сданные на биржу 51 тыс. тонн зерна. Всего для участия в торгах подали соответствующие заявки и получили аккредитации 38 предприятий. Перечисление средств за реализованное зерно продолжается,- отметили в пресс-службе ведомства.
Алтайские семечки подтвердили высокую урожайность
В Алтайском крае самое большое пахотное поле в стране, и десятая часть этой пашни – семечки. Убеждать алтайских крестьян насколько это ценный продукт в Рубцовск приехал ведущий специалист по подсолнечнику профессор Сергей Бородин.
Торговля семенами в этом году идёт бойко. Хозяйствам возвращают часть затрат на покупку элиты. Власти поставили задачу засеять в этом году до 5% пашни элитными семенами. В продаже есть свёкла, лён, рапс, кукуруза и семечки.
Сергей Моисеев, исполнительный директор агросервисной компании:
- Наши отечественные сорта и гибриды подсолнечника, льна, рапса и особенно российской кукурузы ни чем не уступают своим импортным собратьям, разница только в цене.
Львиная доля продаж – это подсолнечник. Импортные крупноплодные кондитерские сорта по своим характеристикам оказались хуже, они исчезли, проиграв селекционную гонку. Крестьяне активно покупают два местных сорта – «Алтай» и «Алей», а также омский гибрид «Факел», который в край привёз один из его создателей.
Александр Пузиков, заместитель директора Сибирской опытной станции масличных культур ВНИИМК им. Пустовойта:
- Думаю, что наш подсолнечник, выращенный и в Алтайском крае, и в Омской области будет конкурентоспособным на российском рынке.
Местные сорта здоровее и на 30-40% дешевле. При этом сейчас подсолнечник, в 1,5-2 раза выгоднее зерновых, говорит профессор Бородин. Известный селекционер заявляет, в алтайских сортах содержание масла выше, а урожайность в ведущих хозяйствах на уровне Кубани – до 24 центнеров с гектара. При этом алтайское подсолнечниковое поле в полмиллиона гектаров практически сравнялось с Краснодарским и всё ещё продолжает расти.
Сергей Бородин, доктор сельскохозяйственных наук, селекционер:
- Человек съедает пакет семечек, 100 г в пакете. И он с этими 100 г получает 22 г чистого белка с незаменимыми аминокислотами и 40 г масла, которое по калорийности превышает сливочное. В принципе – это полноценное питание.
В Европе семечки называют русскими орехами. Ещё один довод профессора в пользу такой еды – аллергия на подсолнечник бывает крайне редко. Поэтому кондитерам и кулинарам стоит ещё раз внимательно приглядеться к нашему подсолнечнику. О сырье для полезных блюд с новым необычным вкусом селекционеры уже позаботились.
Миллионы роз и мимоз
Столица готовится поздравлять москвичек с 8 Марта
Елизавета Германова
К Международному женскому дню в столицу завезут около 50 миллионов цветов. Такие данные привела вчера столичная мэрия со ссылкой на главу департамента торговли и услуг города Алексея Немерюка. Приобрести букеты можно будет в 600 точках продажи цветов по всему городу, включая стационарные магазины, ларьки и крупные торговые центры. Между тем шансы вернуться домой 8 Марта без букета благоухающих цветов у столичных дам будут крайне малы: москвичек будут поздравлять и в учреждениях культуры, и в парках, и даже в общественном транспорте.
По подсчетам главы столичного департамента торговли и услуг, в Москве действует 395 специализированных стационарных розничных магазинов по продаже цветов и 160 точек в торговых центрах. Букеты для дам также можно будет приобрести в крупных торговых сетях. При этом цветы едва ли обойдутся дороже, чем в прошлом году: «Рынок сам отрегулирует стоимость цветов. Я думаю, что в связи со снижением покупательской способности цены будут на уровне прошлого года», – отметил Алексей Немерюк.
Всего к празднику в Москву поставят более 50 млн. свежесрезанных растений. Около трети из них завезут из российских регионов – Краснодарского края, Санкт-Петербурга, Подмосковья, Калуги, Мордовии, Екатеринбурга и ряда других субъектов. Ароматные растения в столицу экспортируют и из-за рубежа. Прежде всего – из Нидерландов (45%), Эквадора (36%) и Колумбии (13%). Оттуда везут в основном розы (43%) и хризантемы (22 %).
Помимо коллег, родных и друзей, столичных дам с 8 Марта поздравят московские музеи и парки. Например, Ботанический сад МГУ «Аптекарский огород» в праздничный день подарит посетительницам орхидеи. «В Международный женский день мы планируем повторить акцию, когда первым посетителям дарят орхидеи и дают рекомендации по уходу за растениями», – рассказали в пресс-службе сада.
Получить в подарок цветы и поучаствовать в конкурсах можно будет и в Воронцовском парке на юго-западе Москвы. «Посетители парка 8 Марта смогут получить в подарок цветы, поучаствовать в конкурсе на лучшее признание в любви и посетить фотовыставку. Международный женский день ассоциируется у горожан в первую очередь с цветами, поэтому праздник будет носить название «День тюльпанов». Организаторы праздника закупят большое количество тюльпанов различных оттенков и сортов и будут дарить их всем посетительницам», – говорится в сообщении пресс-службы парка. К слову, центральную аллею зеленого массива в честь праздника украсят стенды с фотографиями из «Мультимедиа-арт-музея».
На ВДНХ, как и всегда в последние 60 лет, к женскому празднику выращивают тюльпаны. В этом году разноцветных растений 17 разных сортов оказалось более 120 тысяч штук.
Цветы 8 Марта вручат и пассажиркам столичной подземки. Об этом пресс-служба метрополитена заявила ранее со ссылкой на начальника московского метро Дмитрия Пегова. Получить благоухающий подарок можно будет на станциях Кольцевой линии.
К слову, департамент СМИ и рекламы Москвы уже озаботился праздничными украшениями. «По столице развесят 200 праздничных плакатов, украсят 100 остановок общественного транспорта, а также сделают более тысячи растяжек на мостах», – говорится в сообщении ведомства. В частности, видеопоздравления москвичкам появятся на 40 цифровых билбордах столицы.
К слову, в Международный женский день москвичи смогут порадовать своих дам не только цветами и теплыми словами, но и особой «культурной программой». Например, до праздничного дня включительно продлена выставка «Ван Гог. Ожившие полотна 2.0», которая проходит с 14 октября 2015 года в центре дизайна Artplay и привлекла к себе особое внимание после недавнего выхода клипа «Экспонат» группы «Ленинград».
Нашли ошибку? Выделите фрагмент и нажмите Ctrl+Enter