Новости. Обзор СМИ  Рубрикатор поиска + личные списки

В 2013 г. общий объем рубки леса в Швеции составил 86,3 млн м3, что на 1% больше, чем годом ранее, об этом говорится в полученном Lesprom Network сообщении Шведского лесного агентства (Swedish Forest Agency).

Эта цифра основана на результатах промышленного производства целлюлозы и пиломатериалов из хвойных пород древесины. Данные о потреблении древесины в 2013 г. все еще носят предварительный характер.

Вопросы экологии, иммиграционной политики и равноправия полов среди приоритетных тем партии Охраны окружающей среды. В своем выступление на политической неделе в Альмедален на Готланде, Оса Ромсон, спикер партии Охраны окружающей среды, назвала премьер-министра Фредрика Райнфельдта, министра финансов Андерса Борга и министра иностранных дел Карла Бильдта – упрямыми ослами в принятии решений по вопросам экологии.

По ее мнению, в то время когда проблемы изменения климата, что называется «кричат», чтобы привлечь наше внимание, эти три чиновника остаются глухими. Нынешнюю экологическую политику Швеции, она охарактеризовала как пассивную.

Спикер партии «Зеленых» считает, что вопросы экологии напрямую связаны с вопросами равноправия между мужчиной и женщиной. По мнению Осы Ромсон, спасти окружающую среду, способны женщины. И поэтому у экологической политики должна быть феминистическая перспектива:

- Мужчины загрязняют окружающий нас мир намного значительней, чем женщины. Мужчины чаще едят мясо, больше летают на самолетах и ездят на личных автомобилях, не заботясь о вредных выхлопах в атмосферу. В то время как женщины более озабочены проблемами экологии, - говорит Оса Ромсон.

Спикер партии Охраны окружающей среды призывает строить больше линий метрополитена, вместо автомагистралей.

Другой проблемой, требующей особого внимания, Оса Ромсон считает иммиграционную политику. Она критикует, не только Швецию, но и Европу в целом, за неэффективную деятельность в вопросах миграции.

- Каждый день нашего бездействия, это смерть людей, которые бегут от войны и пытаются попасть в Европу, но погибают по дороге, - констатирует Оса Ромсон.

- Поэтому, - продолжает она, - я и мои «зеленые» коллеги в Европе, призываем Европейский Союз начать действовать. Мы должны найти легальные и безопасные пути для этой категории иммигрантов. Гуманитарные паспорта и визы по убежищу могут стать приемлемым решением. Следует предоставить им возможность просить убежища в посольствах Швеции заграницей и затем, без риска для жизни приезжать в Швецию.

Есть более человечные, более открытые и демократичные пути, показать которые обществу, партия Охраны окружающей среды считает своей задачей. В своей предвыборной кампании, «зеленые» делают акцент на вопросы демократии и прав человека, равенства полов и экологии.

Дирекция шведского Центробанка /Riksbanken приняла сегодня решение снизить ставку рефинансирования до 0,25%. Это значительно ниже ожидаемого уровня. Таким образом, предпринята попытка добиться планируемого уровня инфляции около 2% в год.

В прошлом году инфляция была на нулевом уровне. И товары, и услуги становятся в Швеции все дешевле. В 2014 году уровень инфляции может составить минус 0,1%. Ранее высказывались сомнения по поводу снижения ставки рефинансирования, так как будет дешевле брать займы и это приведет к еще большим долгам у населения страны.

Процентная ставка Центробанка Швеции Риксбанка - называется регулирующей, поскольку она влияет на процентные ставки кредитов и займов всех остальных банков. Для шведов, обремененных ипотечными займами, это означает рост или наоборот - снижение ежемесячных расходов на оплату банковских долгов по ипотекам.

За последние 4 года эта процентная ставка повышалась или понижалась семь раз. Два года назад, в феврале 2011 года она находилась на уровне 1,5 %. Ниже всего - 0,25 % - она была между июлем 2009 и июлем 2010 года. Центробанк Швеции сообщает, уровень 0,25% будет сохраняться до 2016 года.

По мнению экспертов столь значительное снижение ставки рефинансирования скажется на курсе кроны, приведет к увеличению экспорта и ухудшению экономического положения для граждан. Но по сообщению Риксбанка, проблему долгов у населения должны решать политики и другие организации.

Объем военных расходов Таиланда за последние 10 лет увеличился почти в 2,5 раза – с 78,55 млрд. бат в 2004 фин.г. до 184,74 млрд. бат в 2014 фин.г. В течение периода, предшествовавшего военному перевороту 2006г., военный бюджет Таиланда увеличивался в среднем на 3-5% в год, а иногда даже сокращался. После прихода к власти военных в 2006 г. объем расходов на содержание армии резко возрос: в 2007 фин.г. – на 33,8%; в 2008 фин.г. – на 24,7% и в 2009 фин.г. – еще на 18,5%. Начиная с 2010 фин.г., годовой объем военного бюджета был относительно стабильным: за 2009-2014 фин.гг. увеличение бюджета составило всего лишь 8%. Поэтому общественность Таиланда с большим интересом ожидают появление нового оборонного бюджета на 2015 фин.г., публикация которого намечена на вторую половину июля 2014 г. Основной вопрос, интересующий представителей общественности, - это объем нового бюджета. Согласно заявлению одного из генералов, входящего в состав нынешнего военного руководства страны, объем военного бюджета в 2015 фин.г. сохранится на уровне 2014 фин.г. Однако, представители общественных кругов Таиланда высказывают большие сомнения по этому поводу, т.к. в результате предыдущего прихода к власти военных государственные расходы на оборону резко увеличились. После военного переворота 2006 г. произошло заметное перевооружение таиландской армии: вместо автоматических винтовок «М-16» американского производства были закуплены штурмовые винтовки израильского производства «Тавор-21», вместо американских бронемашин «М-113» были поставлены на вооружение бронетранспортеры «3Е1», американские авиа-истребители «F-16» были заменены истребителями «Грипен» шведского производства. В период нахождения у власти кабинета министров, возглавляемого И.Чинават, Таиланд закупил 100 танков «Т-84 Оплот» украинского производства. Таиланд > Армия, полиция > ved.gov.ru, 3 июля 2014 > № 1122574

В связи с созданием, так называемого, Банковского союза, 4 ноября2014 г. ЕЦБ возьмет на себя контроль над 130 крупнейшими банками стран Еврозоны. Для определения устойчивости банков Европейский центральный банк (ЕЦБ) уже начал изучение их активов (asset quality review). Затем последуют, так называемые, «стресс тесты».

Страны не входящие в Еврозону, в том числе и Дания, могут самостоятельно принять решение о вхождении в Банковский союз. По данному вопросу в стране ведутся дебаты сторонников и противников и на этом фоне умиротворяюще прозвучали недавние заявления представителей рейтинговых бюро ”Standard & Poor’s” и ”Moody’s”, в которых говорится, что неучастие Дании в Банковском союзе практически никак не отразится на её рейтинге и, соответственно, инвестиционной привлекательности.

Дело в том, что Дания, Швеция и Норвегия уже имеют довольно эффективную систему регулирования банковского сектора. Кроме того, в стадии имплементации в законодательство этих стран уже находятся механизмы, предполагаемые созданием Банковского союза.

Вопрос о вступлении Дании в Банковский союз будет окончательно решен по результатам «стресс тестов», проведенных ЕЦБ.

«Бёрсен»

«Датское чудо»

статья профессора кафедры клинической биохимии Копенгагенского университета Й.Ф. Рефельда (аннотированный перевод)

Дания занимает второе место в мире по индексу цитирования опубликованных в международных изданиях научно-исследовательских работ (с учетом количества населения). За все время практики сравнения уровня развития науки в разных странах, начатой еще в 1980-х гг., малые страны Европы, такие как Швейцария или Швеция, как правило, оказывались на вершине списка. Дания в начале 1990-х гг. занимала сравнительно скромные позиции, но за 10-15 лет ей удалось совершить настоящий прорыв, который в прессе подчас называют «датским чудом»: она переместилась с десятого на второе место, потеснив традиционно находившуюся на этой позиции Швецию.

Основной причиной подобных успехов автор статьи Йенс Рефельд (Jens F. Rehfeld) считает наличие благоприятной для проведения исследований среды с оптимальным сочетанием объема затрачиваемых ресурсов и успешными результатами исследований. Новая ученая культура выразилась, в том числе, в значительном росте количества аспирантов и докторантов в датских университетах, наблюдавшемся на протяжении 1990-х гг. благодаря ряду государственных программ по развитию фундаментальных исследований и технологий.

Удачную синергию между финансированием и наукой, тем не менее, нельзя однозначно назвать заслугой государственной поддержки. В глазах многих иностранных коллег датская политика в сфере НИОКР выглядит несколько «странной». Так, прибыль от продажи Государственного Агентства Страхования (Statsanstalten for Livsforsikring) пошла на формирование Фонда фундаментальных исследований Дании, что улучшило финансирование НИОКР. Но сегодня существуют опасения, что успех 90-х годов ХХ века и начала 2000-х гг. может быть перечеркнут такими мерами, как закон об университетах от 2003 года и слияние университетов, произведенное в 2006-08 гг.

Чтобы понять, что может пойти не так внутри страны, необходимо взглянуть на Швецию. В прошлом году Шведская академия наук подготовила сравнительный отчет развития науки в шести европейских странах в период с 1992 по 2012 гг. Как обычно, лидерство сохраняла Швейцария, затем шли Дания, Нидерланды, Англия, Швеция и Финляндия. При этом в Дании, как отмечалось выше, имело место заметное развитие науки в 90-е годы ХХ века и в первой половине 2000-х гг., в то время как Голландия стабильно сохраняла хорошие позиции.

Доклад Шведской академии наук излагает ряд причин ослабления Швеции в сфере НИОКР, которые следует учесть Дании для предотвращения падения уровня науки. Тем более, что второе место Дании в рейтинге отражает не текущее положение, а ситуацию середины 2000-х гг., из-за естественной задержки подсчетов количества цитирования.

Понимая это, «Датское научное общество» в 2013 году пригласило двух зарубежных специалистов и организовало дискуссию на тему «Передовая наука в массовых университетах».

Английский социолог Аманда Гудалл (Amanda Goodall) изложила результаты своего исследования, показывающего корреляцию между системой управления университетом и научными исследованиями, проводимыми в его стенах. Другим участником выступил автор доклада Шведской академии наук Гуннар Эквист (Gunnar Öquist).

Оба выступающих поздравили своих датских коллег с достойной позицией в рейтинге, но также указали на угрозы, с которыми может столкнуться датская наука, и дали ряд рекомендаций для их отведения. Данные рекомендации можно изложить в пяти пунктах:

1) Датские университеты страдают от действующего закона об университетах, который подразумевает чрезмерную бюрократию, иерархию, «менеджмент» и «управление». Необходимо, чтобы должности ректоров и деканов занимали признанные ученые, которые боролись бы с бюрократией и иерархией. Ректоры и деканы должны входить в число самых передовых ученых в своей сфере. В лучших университетах США и Великобритании наблюдается четкая корреляция между уровнем руководства университета и уровнем исследований.

2) Слишком много ученых в датских университетах занимают временные должности, которые финансируются внешними фондами. Поэтому датские университеты должны выстроить т.н. систему «tenure-track» – система найма исследователей, при которой гарантируется постоянное место работы наиболее талантливым специалистам. Приоритет при этом следует отдавать молодым и перспективным ученым.

3) Собственные средства университета не должны составлять менее 60% от общего бюджета на исследования. Нельзя допустить, чтобы университеты превратились в «гостиницы для исследований», как это произошло в Швеции и во многих учебных заведениях США. Научные инициативы ни в коем случае не следует оценивать по объему внешнего финансирования. Качество проводимых исследований следует оценивать по научной ценности и оригинальности результатов исследований.

4) Многие научные сотрудники университетов отмечают, что действующий закон об университетах лишил их взаимной ответственности, хотя именно ученые являются базовой ценностью университета. Иерархия, предусмотренная текущим законодательством, демотивирует проведение качественных исследований. Аналогичный эффект имел Закон об управлении от 1971 года, который привел университеты к чрезмерной демократизации и отдалению от элитных исследований. Датские университеты должны опасаться подобных ловушек. Одной из основ «датского чуда» стал относительный покой, наступивший между принятием Закона об управлении от 1971 года и Закона об университетах от 2003 года.

По мнению Й. Рефельда, доменом университетов должны оставаться фундаментальные исследования. Такие исследования являются наиболее затратными для общества: они обходятся, по меньшей мере, в два раза дороже, чем т.н. стратегические исследования и разработка продукта. Но для датского научного сообщества и основанного на научных достижениях бизнеса хороший уровень фундаментальных исследований имеет решающее значение, поскольку он обеспечивает интеграцию датских ученых с зарубежными университетами и привлекает зарубежных исследователей в Данию. Ярким примером может служить обсерватория «Ураниенборг» датского астронома Тихо Браге (первый в мире центр передовой науки, созданный в XVI веке) и «Копенгагенская школа физики» Нильса Бора.

Прорывы в фундаментальной науке случаются редко и их невозможно запланировать.

Автор статьи заключает, что в последние два десятилетия датская наука находилась на высоте. Но новый закон об университетах и их слияние подтолкнули Данию на тот путь, который уже нанес урон шведской науке.

«БерлингскеТиденде»

Датский концерн “Falck” и страховая группа “Tryghed” создали новый скандинавский гигант в области предоставления различных медицинских услуг путем слияния отделения “Falck Heathcare” с двумя принадлежащими группе “Tryghed” компаниями, “Previa” и “QuickCare”. Кроме того, группа “Tryghed” уплатила концерну “Falсk” полмиллиарда крон (ок. 90 млн. долл.), получив взамен 40% акций реструктурированного “Falck Heathcare”, а также 2,3% самого холдинга “Falck”.

По данным шведской антимонопольной службы, в результате сделки была образована самая крупная в своей сфере компания с ежегодным оборотом 2,2 млрд. крон (ок. 400 млн. долл.) и 2 тыс. сотрудниками в Дании, Швеции и, в меньшей степени, в Норвегии.

Руководство объединенного “Falck Heathcare” планирует удвоить оборот к 2020 году благодаря новым слияниям и естественного росту.

«Берлингске Тиденде»

Объекты отдыха готовы к приему отдыхающих

Курортное лето

Все 85 здравниц республики успели подготовиться к сезону, приведены в надлежащий порядок и прилегающие к ним пляжи. Об этом корреспонденту «РА» сообщил и.о. председателя Госкомитета по курортам и туризму Тенгиз Лакербай.

По его словам, поток туристов в Абхазию постепенно увеличивается, хотя в конце мая - начале июня наблюдался спад по сравнению с прошлым годом. В то же время Т. Лакербай отметил, что не следует ожидать роста показателей на 15-20%, как это планировалось, исходя из весенних запросов российских турфирм.

Что касается цен на путевки, то с учетом инфляции и других процессов, предполагаемых в летний период, они выросли на 10%. В основном удорожание произошло из-за повышения цен на продукты питания.

Практически все завозится в республику извне. Местной сельхозпродукции на внутреннем рынке пока мало, да и цены на нее очень высокие, а ведь люди приезжают не только отдохнуть и покупаться в море, но и вдоволь поесть дешевых овощей и фруктов, подчеркнул глава Госкомитета.

Он напомнил, что государству принадлежат всего лишь три курортных объекта - Объединение пансионатов курорта Пицунда, пансионат «Айтар» и дом отдыха «Питиус». При этом основной поток туристов приходится на Пицунду. К началу сезона здесь отремонтировали балконы и фасады, часть лифтов и кровлю на корпусах. Полностью заменены мебель, посуда и постельное белье. Приведено в порядок пляжное хозяйство, закуплены лежаки и зонты. То же самое сделано и в доме отдыха «Питиус».

В июне путевки в Объединении пансионатов курорта Пицунда в номерах с частичными удобствами стоили 1050 руб., в разгар сезона цена на них увеличится до 1250 руб. Стоимость путевок в номерах с удобствами сегодня -1400 руб., с июля она будет составлять 1700 руб. Отдыхающим предоставлено трехразовое питание по принципу «шведский стол».

Что касается экскурсий, то и здесь в последние дни показатели вышли на уровень прошлого года. По-прежнему большим спросом пользуются брендовые объекты - Рицинский национальный парк и Новоафонская пещера. Немало желающих посетить и Восточную часть Абхазии.

Развитие получили экстремальные виды туризма: дайвинг, дельтапланеризм, рафтинг, а также пешие маршруты. Перед началом сезона специалисты Госкомитета по предложению администрации Гулрыпшского района обследовали озеро Амткел - это еще один хороший объект для однодневных экскурсий.

В этом году были введены экскурсионные билеты единого образца, и благодаря этому, по мнению Т. Лакербай, будет упорядочен рынок туризма.

В перевозке туристов, по его словам, задействованы все экскурсионные автобусы, в том числе и частные. Водители получают путевки, в которых прописан маршрут и количество перевозимых туристов.

Ситуация на российско-абхазской границе нормальная.

Автобусы с экскурсантами пропускаются без задержки, по крайней мере, жалоб пока нет. Правда, поток туристов еще незначителен - начало лета, но надеемся, что и в другие месяцы проблем не будет, сказал Т. Лакербай.

Он подчеркнул, что Госкомитет постоянно мониторит ситуацию и работает в тесном сотрудничестве с российскими турфирмами, которые, в свою очередь, интересуются политическим положением в стране.

ГАЗЕТА «РЕСПУБЛИКА АБХАЗИЯ»

Специалисты GL&V (г. Монреаль, пр. Квебек, Канада, входит в GLV Group) проведут модернизацию линии по производству целлюлозы на предприятии Sodra Cell в шведском городе Мьорум, об этом говорится в полученном Lesprom Network пресс-релизе.

Как сообщал Lesprom Network ранее, в середине июня руководство Sodra приняло решение о расширении производства целлюлозы на этом комбинате. Общий объем инвестиций по реализации проекта составит 700 млн шведских крон ($105 млн), производственные мощности двух линий комбината Sodra Cell Morrum будут увеличены с 380 тыс. т до 425 тыс. т в год. Работы начнутся в этом году, ввод в эксплуатацию реконструированных линий запланирован на период с декабря 2015 г. по март 2016 г.

Шведские филиалы GL&V расположены в Стокгольме и Карлстаде, компания специализируется на технологическом обслуживании предприятий целлюлозно-бумажной промышленности.

В 2013 г. производство целлюлозы в странах-членах Европейской конфедерации бумажной промышленности сократилось на 2,2%, об этом говорится в полученном сообщении The Confederation of European Paper Industries (CEPI).

В то же время производство товарной целлюлозы увеличилось на 1,3%.

В 2013 г. продолжилось сокращение объемов производства бумаги и картона: выпуск бумаги для печати и письма снижается на фоне роста производства упаковочной и санитарно-гигиенической бумаги.

Доля бумаги для печати и письма в общем объеме европейского производства в 2013 г. снизилась до 41,9%, упаковочной — выросла до 45,9% и санитарно-гигиенической — до 7,7%.

Медленное восстановление экономики негативным образом сказывается на состоянии европейской целлюлозно-бумажной промышленности и потреблении бумаги и картона. В 2013 г. общий объем поставок бумаги снизился на 1,2% по сравнению с 2012 г. в результате снижения внутреннего потребления (на 1,5%) и сокращения динамики экспортного рынка (на 1,2%). Импорт бумаги также сократился — более, чем на 5%.

Членами Европейской конфедерации бумажной промышленности являются Австрия, Бельгия, Великобритания, Венгрия, Германия, Испания, Италия, Нидерланды, Норвегия, Польша, Португалия, Румыния, Словения, Словакия, Финляндия, Франция, Чехия, Швеция.

Возврат к прошлому и бегство в будущее

Крым, «русский вопрос» и заветы Макиавелли

Резюме: Игнорируя военные вопросы, Европа проявляет слепоту. Ее же проявляет и Россия, отвергая ценности гражданского общества. Обеим полезно перечитать Макиавелли: военную сферу никогда не следует отделять от политики.

Статья опубликована в журнале Revue des deux mondes (June 2014).

Аннексия Крыма с новой остротой ставит на повестку дня так называемый «русский вопрос». Нынешний кризис можно рассматривать как одно из главных последствий европейской демилитаризации и российской ремилитаризации. После окончания холодной войны европейские лидеры снизили расходы на оборону, желая получить свою долю «мирных» дивидендов. В отличие от Владимира Путина, они, по-видимому, забыли заветы Макиавелли, считавшего, что «государь не должен иметь ни других помыслов, ни других забот, ни другого дела, кроме войны, военных установлений и военной науки», поскольку «основание всех государств – хорошее войско». Для европейцев оказался полным сюрпризом тот факт, что мировая держава, обладающая вторым по мощи ядерным потенциалом и являющаяся постоянным членом Совета Безопасности ООН, а следовательно, гарантом стабильности международного порядка, беспрепятственно отняла у другого государства, независимого с 1991 г., стратегически важную область.

Серьезность ситуации обусловлена проблемами троякого рода, поэтому стороны, если они действительно хотят деэскалации конфликта, должны сочетать решимость с осмотрительностью. Хотя никто объективно не заинтересован в обострении, есть тем не менее несколько факторов, которые способствуют сохранению постоянной напряженности. Во-первых, разрыв между амбициями России и ее реальными ресурсами создает опасность «бегства в будущее». Во-вторых, реакция Запада на кризис пока сводится к санкциям против Москвы; учитывая, что на карту поставлены взаимоотношения с Россией, страной, связующей Европу и Азию, такие меры представляются явно недостаточными. Европа должна признать неудачу попытки построить с Москвой прогнозируемые отношения. В-третьих, кризис выявил глубокие расхождения, даже антагонизм, в действиях и ментальности российских и западных руководителей. Не имея военного опыта, европейские лидеры столкнулись с «ограниченной войной» в классическом межгосударственном варианте, не очень понимая ее глубинный смысл. Другое дело Путин, который с момента прихода к власти строил особые отношения с военными, прибегая к «классической» стратегии. Впрочем, с тем же успехом ее можно назвать «анахроничной».

Поэтому необходимо разграничивать рассмотрение сиюминутных вопросов и анализ глубинных причин кризиса, отказаться от газетного стиля и от изображения друг друга в черно-белых красках: это лишь препятствует взаимному восприятию сторон. Незачем демонизировать Путина, с которым еще придется вести переговоры. Демонизация является следствием снижения интеллектуального уровня дискуссий о России, особенно во Франции: отношение к Москве вновь сделалось темой, вызывающей раскол в обществе, разделяющей его на сторонников и противников Кремля, не допуская полутонов. В нашем анализе мы попытаемся сочетать краткосрочную перспективу со среднесрочной и долгосрочной. Соответственно, рассмотрим действия Владимира Путина; отношения между Россией и Западом; место Москвы в международной системе. Взаимоотношения России с остальным миром касаются нас всех.

Владимир Путин в прошлом и настоящем

Нельзя обойти вниманием фигуру Владимира Путина, ибо он кажется инициатором и олицетворением возрождающегося русского национализма. Многое уже было сказано и написано об этом «альфа-самце», символизирующем повышение роли России на международной арене с 2000 года. Путин, которого нередко представляют «холодным игроком в шахматы», вызывает восхищение единомышленников, о чем свидетельствует его популярность в России, и с энтузиазмом воспринимается в определенных кругах за рубежом, где есть запрос на вождей-харизматиков. Некоторые аспекты заслуживают особого внимания.

Бросается в глаза контраст между российским президентом и западными лидерами – контраст, подчеркиваемый едва скрытым презрением, которое Путин демонстрирует по отношению к своим партнерам. Не следует забывать и о характерных чертах его биографии: юный хулиган, которого КГБ направляет на истинный путь; офицер разведки, возвращающийся из ГДР на родину без гроша в кармане; президент, ставший миллиардером. Особенно это стоит учитывать, когда он вступает в конфликт с лидерами, не имеющими опыта применения физической силы. Владимир Путин напоминает прирученного хищника, который движим страхом близкого конца. Европейские лидеры сделаны из другого теста и живут по другим законам. Как всякий уважающий себя «авторитет», Владимир Путин инстинктивно чувствует, что человек, даже если он занимает президентскую должность, отступает перед напором дикой силы.

Культ силы закладывает основу для прочного утверждения личного культа президента. В мире, где царит сила, не нужно, чтобы тебя любили, нужно, чтобы боялись, из чего следует, что нельзя проявлять слабость, ибо слабые проигрывают сильным. Подобное видение вещей побуждает рассматривать историю России как череду испытаний, в ходе которых страна несколько раз оказывалась на грани выживания, но неизменно возрождалась и утверждала свою власть. Подчеркивание исключительной способности России восстанавливаться после очередной катастрофы создает впечатление незыблемости и прочности такого государства, и Кремль, разумеется, эксплуатирует эти образы. Подобная трактовка относится в первую очередь к истории нового времени, но остается актуальной и для новейшего периода благодаря использованию темы Второй мировой войны и распада СССР. Если рассматривать историю в таком контексте, негативные последствия аннексии Крыма и беспорядков на востоке Украины – детские игры по сравнению с великими потрясениями, которые России довелось пережить. Исторический фон структурирует идеологию Владимира Путина, проводящего мысль о величии и уникальности России и приписывающего ей мессианскую роль.

Идеология, являясь отражением пережитого опыта и глубинных чувств ее носителей, не сводится к набору идей. Эрнст Нольте объясняет, что «когда не находятся в гармонии такие четыре элемента, как ситуация, пережитый опыт, эмоции и идеология, люди действуют исходя лишь из собственных личных интересов». И добавляет: «Представление о себе, складывающееся у некой группы людей или партии, образ себя, которому обязательно противопоставляется образ другого, находит высшую форму выражения в литературе, а низшую – в пропаганде». Нынешнее уравнение имеет несколько неизвестных, включая эволюцию личности Владимира Путина, который отныне, по-видимому, руководствуется идеологией силы и чувством личного могущества. Обладая огромным самомнением, он стремится к укреплению позиций внутри страны и одновременно к проверке на прочность западных государств. Второе неизвестное – это как раз вопрос о том, насколько серьезно он оценивает потенциал Запада.

Отношения между Россией и Западом в период кризиса

Различие во взглядах вылилось в жесткую информационную войну между заинтересованными сторонами. Она мешает нормальному взаимопониманию и создает риск аналитических ошибок, явно не способствующих принятию верных решений. Остановимся на трех проблемах, заслуживающих пристального внимания.

Начнем с отношений между Россией и Европейским союзом. В их основе лежит парадокс: последние 15 лет эти отношения не прекращали укрепляться в экономической сфере, но в политической они застопорились с 2008 года. Стороны не могут договориться о юридической форме нового рамочного соглашения; товарообмен между Москвой и европейскими столицами носит двусторонний характер в ущерб координирующей роли Европейской комиссии; отношения Европы и России сильно ухудшила программа «Восточное партнерство». Эта польско-шведская инициатива, направленная на укрепление восточного фланга Евросоюза, объединяет шесть бывших советских республик (Белоруссию, Молдавию, Украину, Грузию, Армению и Азербайджан) и предусматривает заключение двусторонних соглашений с ЕС на основании принципа «кондициональности». В Москве программа воспринимается как попытка вмешательства в дела этих государств с целью отдалить их от России и рассматривается как признак неспособности Евросоюза мыслить геополитическими категориями.

Наряду с этим Москва никогда не переставала углублять зависимость от нее бывших союзных республик, а в некоторых случаях открыто оспаривать их суверенитет (как это произошло с Украиной). Впрочем, и Россия, и Европейский союз – части единого механизма; любое нарушение его работы невыгодно обеим сторонам, каждой по своим причинам. Подобная взаимозависимость особенно ощутима в энергетической сфере. Несмотря на периодически возникающие конъюнктурные риски, сотрудничество в данной области обещает быть длительным и даже, как ни парадоксально, имеет шансы стать более интенсивным со временем.

Рассмотрим далее взаимоотношения России и НАТО. По мнению Москвы, Североатлантический альянс представляет двойную угрозу. Во-первых, речь идет об обязательствах, взятых на себя альянсом накануне объединения Германии и распада СССР. С точки зрения Кремля, последующее расширение НАТО явилось прямым нарушением тех договоренностей. Сейчас не время обсуждать обоснованность данных претензий, однако мы должны помнить о кардинальном значении этого вопроса для российской военно-политической элиты. Во-вторых, 20 лет НАТО проводит курс на экспедиционную политику, отмеченную широкомасштабными военными операциями в разных точках земли (на Балканах, в Афганистане и Ливии). Осуществляя их, западные державы демонстрируют весьма вольный подход к международному праву: они ставят выше «право вмешательства» и «обязанность защищать». В самом деле, фундаментальные расхождения между Россией (вкупе с некоторыми другими странами вроде Китая) и западными державами по вопросу функционирования международной системы за последние несколько лет только углубились. На этом фоне стали более решительными и действия России, которая с 2008 г., со времени войны с Грузией, все чаще бросает вызов НАТО в воздухе, на море и в сфере интернет-технологий. Грузинская война, закончившаяся победой России над более слабым противником, выявила оперативные недостатки российской военной машины, которая после этого начала перестраиваться и адаптироваться к современным условиям. Некоторые признаки свидетельствуют о росте ее боевой мощи: возврат к постоянному присутствию российского атомного флота на море, активное присутствие России в восточной части Средиземного моря, спецоперации в Крыму и на востоке Украины. Путин хочет подвергнуть НАТО испытанию, чтобы оценить сплоченность альянса и силу его реакции. Кремль прекрасно осведомлен о разногласиях между членами альянса относительно ядерной сферы и защиты территориальной целостности. Операция в Крыму позволила не только связать одну из разорванных нитей российской истории, но, главное, продемонстрировать решимость пресечь любое, даже частичное, движение Украины в сторону НАТО. Подобного курса Россия придерживалась с 1991 г. с той разницей, что раньше Кремль не был достаточно уверен в себе, чтобы нанести упреждающий удар.

И наконец, разберем отношения России с Соединенными Штатами. Здесь тоже продолжают действовать старые модели. В советской и российской дипломатии наблюдается тенденция вбивать клин между Европой и Соединенными Штатами, для того чтобы ослабить трансатлантические связи. В американской дипломатии, напротив, существует традиция препятствовать развитию связей России с Европой в сфере энергетики. Возвращение России на международную арену позволяет Кремлю претендовать на прямой диалог с Вашингтоном по ряду вопросов глобального (ядерное оружие, противоракетная оборона, безопасность в сфере информационных технологий) и регионального (Сирия, Иран, Украина) значения. Кроме того, Кремлю без труда удается разжигать антиамериканские настроения, распространенные в российском обществе, чтобы укреплять таким образом сплоченность нации. Посредством идеологической кампании, которую Кремль ведет со времени «оранжевой революции» 2004 г., Россия надеется нанести символическое поражение Соединенным Штатам, всячески подчеркивая нерешительность Барака Обамы и делая ставку на скорый закат США.

Пути России

Чтобы определить будущее место России на международной арене, необходим многосторонний анализ. Владимир Путин и его окружение, прошедшие за последние двадцать лет эволюцию от изгоев, которыми они были в начале 1990-х, до влиятельных государственных деятелей, наводящих страх, образуют целое политическое поколение. Оно видит в новом свете окончание холодной войны, зафиксированное в Парижской хартии для новой Европы. Продолжая Хельсинкские соглашения, Парижская хартия была направлена на создание единого евроатлантического пространства в рамках Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ) – пространства, основанного на незыблемости таких политико-юридических принципов, как стабильность межгосударственных границ. Итак, этот период конца холодной войны ретроспективно рассматривается как следствие геополитического ослабления России. В процессе формирования путинская генерация впитала американскую геополитическую доктрину и выработала в качестве противовеса американской собственную идеологию, построенную на принципе святости государственного суверенитета. Вероятно, следовало бы проанализировать факт усвоения Путиным и его окружением некоторых идей американского неоконсерватизма (вопреки категорическому его неприятию на словах); чтобы предугадывать все колебания российской политики, необходимо серьезно изучить неоконсерватизм, в особенности транслируемый им образ СССР и России.

Обращения к холодной войне недостаточно для того, чтобы наметить траекторию пути России. Не вдаваясь в глубины истории, следует остановиться на Крымской войне (1854–1855), которая закончилась тяжелым поражением царской России от османской Турции, Франции и Британии. Значение этой войны до сих пор недооценено, хотя Орландо Фигес сделал попытку объяснить, какие серьезные последствия она имела для европейской и ближневосточной геополитики. В памяти русских крымская кампания сохранилась как «восточная война»; здесь мы видим прямую связь с «восточным вопросом». Следует отметить моменты, не потерявшие актуальности до сих пор: это и защита восточных христиан, и значение святых мест, и экспедиционная политика англичан и французов. Не стоит забывать и о жестокости боев: при осаде Севастополя погибло более 120 тыс. российских солдат (с французской стороны в этой кампании было задействовано 310 тыс. человек). Крымская кампания – также религиозная война, которая велась во имя православной веры (на стороне русских сражались сербские, болгарские и греческие войска) и выявила хрупкость равновесия между христианами и мусульманами в районе Черного моря. В целом эта война унесла жизни 750 тыс. человек и обнаружила некоторые признаки будущей «тотальной войны»; она оставила у русских горькие воспоминания о союзе христианского Запада и мусульманской Турции, объединившихся против их страны.

Таким образом, «русский» и «восточный» вопросы, которые стояли на повестке дня еще в конце XIX века и вновь обрели актуальность сейчас, под воздействием трех факторов (Второй мировой войны, холодной войны и «однополярного» мира 1990-х гг.), накладываются друг на друга, создавая некую «болевую точку». Поэтому нынешний кризис не следует рассматривать ни в узких рамках российско-украинских отношений, ни даже в более широких рамках отношений России с Европой, поскольку его невозможно понять без учета следующих элементов: отказа Америки от военного влияния в Европе, экономического кризиса в Европейском союзе, сирийско-иранского вопроса, значение которого распространяется далеко за пределы региона, и ужесточение режима Партии справедливости и развития в Турции. Все эти факторы имеют значение.

* * *

В заключение надо сказать, что нынешний кризис может повлечь за собой раздробление Украины, что будет иметь серьезные последствия для стран, которые связывают Черное море с Балтийским. Он служит началом длительного периода напряженности в отношениях Запада с Россией, злоупотребляющей обретенной свободой действий. Возможно, данный прогноз окажется ошибочным, поскольку Москва пренебрегает двумя факторами, которые не замедлят сказаться через довольно непродолжительное время: это, во-первых, рост среднего класса и его ожиданий и, во-вторых, распыление сил страны на различные блоки и коалиции. Игнорируя военные вопросы, Европа проявляет слепоту. Ее же проявляет и Россия, отвергая ценности гражданского общества. По этой причине обеим сторонам было бы полезно перечитать Макиавелли: они бы поняли, что военную сферу никогда не следует отделять от политики.

Тома Гомар – руководитель отдела стратегического развития Французского института международных отношений (Ifri).

Евросоюз. Украина. ЮФО > Внешэкономсвязи, политика > globalaffairs.ru, 2 июля 2014 > № 1144833 Тома Гомар

Шведское пенсионное управление предупреждает всех, кто лично откладывает деньги на пенсию, что в дальнейшем существует риск потерять значительную часть своего пенсионного капитала. Высокие тарифы за финансовое обслуживание вкладов могут значительно сократить сумму сбережений.

К примеру, если человек, в течение 30 лет откладывает деньги на пенсию в каком-либо пенсионном фонде, где годовой тариф за обслуживание вклада составляет 1,5%, то в конечном итоге вкладчик может потерять около 30% своих сбережений

Два миллиона шведов имеют личный пенсионный капитал. Подобная система пенсионных сбережений является дополнением к той пенсии, которую человек заработал в течение жизни. Правительство, а также и значительная часть оппозиции считают, что нужно положить конец этой форме пенсионного накопления.

Ликвидировать налог с пенсий, ограничить приток иммигрантов в Швецию и улучшить условия для адаптации вновь прибывших - таковы требования лидера партии "Демократы Швеции" Йимми Окессона/Jimmie Åkesson.

В своем выступлении на политической неделе в парке Альмедален он обратился к лидеру Социал-демократической партии:

- Знаешь ли ты, Стефан Лёвен, в принципе, что такое расизм? Что означал расизм для людей за всю историю человечества? Не используй такие понятия, чтоб компенсировать недостаток других аргументов, - заявил лидер Демократов Швеции с трибуны.

Впервые Окессон столь открыто обратился с критикой взглядов других партий Риксдага. Впервые попытался столь резко ответить на обвинения в расизме и фашизме, которые звучат в его адрес. В своей предвыборной программе "Демократы Швеции" делают ставку на низкооплачиваемые категории жителей страны, прежде всего на пенсионеров, призывая увеличить размеры минимальной пенсии и ликвидировать налог с пенсий.

- Швеция, как я понимаю, в этой части мира, по крайней мере, единственная страна, которая облагает налогами пенсии больше, чем зарплаты. Это неприемлемо. И не проходит ни одной политической встречи, чтоб не затрагивался этот вопрос. Это уже накипело. И воспринимается пенсионерами как полное унижение. И мы прислушиваемся к этому, - сказал Йимми Окессон в интервью корреспонденту шведского радио.

Ликвидация подоходного налога с пенсий, по подсчетам партии "Демократы Швеции" обойдется в сумму около 14 миллиардов шведских крон. Чтобы компенсировать потери в бюджете - Окессон предлагает ввести налог на банковские операции коммерческих банков страны.

ERICSSON ПРОДЕМОНСТРИРОВАЛА МОБИЛЬНУЮ ПЕРЕДАЧУ ДАННЫХ НА СКОРОСТИ 5 ГБИТ/СЕК

Компания ведет активные разработки мобильной связи пятого поколения (5G)

Компания Ericsson продемонстрировала возможности 5G. Им удалось достичь скорости передачи данных 5 Гбит/сек. Считается, что новая технология может полностью поменять подход к бизнесу и трансформировать рынок М2М-приложений.

В шведской лаборатории Ericsson удалось передать данные со скоростью 5 Гбит/сек в полосе свыше 15 ГГц, сообщает пресс-служба компании. Это на порядок выше, чем возможости существующих технологий. Для сравнения напомним, что в феврале Мегафон и Huawei объявили о запуске самого быстрого мобильного интернета в мире, скорость которого достигает 300 Мбит/сек. Его назвали LTE-Advanced.

Помимо рекордного результата, специалисты Ericsson также показали возможности нового радиоинтерфейса, который пока еще находится в процессе разработки.

"Хотя 5G пока не является утвержденным стандартом, новое поколение связи уже перестало быть просто концепцией: многие операторы строят планы стратегического развития с учетом внедрения технологий связи пятого поколения", - заявил руководитель службы исследований беспроводных сетей связи International Data Corporation (IDC) Сатайя Атрейам.

В демонстрации Ericsson также принимали участие представители японского оператора NTTDOCOMO и южнокорейского SKTelecom. Предполагается, что именно азиатские регионы станут первыми рынками, где будут запущены услуги 5G. Именно Япония и Южная Корея сейчас лидируют по количеству LTE-подключений. В Японии этот показатель превышает 30%, в Южной Корее - более 50%.

Низкие цены на электроэнергию создают проблемы для ветропарка Маркбюгден на севере Швеции, крупнейшего ветроэнергетического проекта Европы.

Оператор проекта компания «Svevind» не исключает возможности приостановки работ по воплощению проекта в жизнь в связи с падением интереса к ветроэнергетике у инвесторов из-за снижения рыночных тарифов на электроэнергию. К настоящему моменту «Svevind» построила 48 ветроэнергетических установок на участке площадью 450 кв. км под Питео на севере Швеции. Но на следующие 77 ВЭУ финансирования у компании нет, сообщил её пресс-секретарь Томас Риклунд в интервью шведской телерадиокомпании SVT.

По словам представителя компании Вольфганга Круппа, в ближайшем будущем, чтобы не превратиться в долгострой, проекту потребуется 300 миллионов евро. «В худшем случае проект придётся застопорить и ждать лучших времён», – сказал он в интервью на радио.

Как уже сообщалось, в проекте ветропарка Маркбюгден 1101 ветроэнергетическая установка, возведение которых планируется завершить в 2020 году. При выходе на полную мощность проект будет вырабатывать до 12 ТВт-ч в год, то есть около 8% энергопотребления Швеции и 50% запланированной на 2020 год выработки во всей ветроэнергетике страны.

Но пока у проекта Маркбюгден всё совсем не плохо. В конце мая «Svevind» получила у региональных властей разрешение на постройку очередных 440 ВЭУ. Как сообщает компания. ветряки будут достигать в высоту 200 м.

140 тысяч молодых людей в возрасте от 18 до 25 лет имеют финансовые задолженности. Основная причина долгов молодых шведов - это покупки в интернет-магазинах, сообщает Государственная исполнительная служба Швеции по имущественным взысканиям.

Оформить покупку в интернете достаточно легко, оплачивать счет сразу не требуется, поэтому ощущения того, что человек, хоть и условно, но платит, реальные деньги нет, считают в службе по имущественным взысканиям.

Таким образом, позже, когда приходят квитанции на оплату, молодые люди не в состоянии оплатить все совершенные покупки. Сотрудники службы считают, что молодые люди еще в школе должны получать больше информации о том, какие последствия имеют неоплаченные долги, и соответственно лучше планировать свой бюджет.

Сегодня, 1 июля, в Швеции вступает в силу новый закон, предусматривающий уголовную ответственность за легализацию денежных средств или иного имущества, приобретенных преступным путем.

Ранее, преступлением считалась помощь в отмывании и перемещении денег, принадлежащих другим физическим лицам. Теперь, под статью «отмывание денег» попадают и личные средства, в случае если замечено, что деньги имеют нелегальное происхождение.

Новый закон, по мнению главного окружного прокурора Бьёрна Блумквиста, должен помочь в борьбе с отмыванием денег в среде организованной преступности. Отмывать и перемещать деньги теперь будет сложнее. Под статью «отмывание денег» попадают не только нелегальные финансы, но и приобретенная с их помощью собственность. Преступлением считается и помощь в переводе «черных» денег заграницу.

Финляндия заняла пятое место по уровню цен после проведённого сравнения между 37 странами Европы. Самыми дорогими европейскими странами оказались Швейцария и Норвегия, которые не являются членами ЕС. Также в Швеции и Дании услуги и продукты стоят больше, чем в Финляндии. В 2013 году цены на информационно-коммуникационные услуги в Финляндии оказались ниже среднего уровня стран ЕС. Цены на электричество, газ и другие виды топлива в Финляндии чуть ниже среднего уровня, чем в странах ЕС. Из-за разных структур налогообложения, самая большая разница наблюдалась в ценах на алкогольные напитки и сигареты, которые на 35% выше.

Сайт Статистического центра Финляндии

Сравнительный анализ цен на потребительские товары и услуги, проведенный Евростатом, показал, что Дания в 2013 году была самой дорогой страной из всех государств ЕС. Цены на товары и услуги здесь на 40% выше среднего по Евросоюзу уровню. За Данией в этом рейтинге следуют Швеция (на 30% выше среднего уровня), Люксембург и Финляндия (на 23%). По стоимости шести категорий товаров и услуг Дания заняла первое место: продовольствие и безалкогольные напитки, бытовая электроника, частный транспорт, рестораны и гостиницы. По ценам на одежду – четвертое место; на табачные и алкогольные изделия – седьмое (по данным Евростата). Дания. Евросоюз > Госбюджет, налоги, цены > ved.gov.ru, 30 июня 2014 > № 1121837

Valutec (г. Шеллефтео, л. Вестерботтен, Швеция) получила заказ на поставку новых сушильных камер для предприятия шведской семейной компании Hogland Sag & Hyvleri, об этом говорится в полученном Lesprom Network пресс-релизе.

В настоящий момент на комбинате функционируют восемь сушильных камер 1960 г. выпуска, в перспективе они будут заменены на три современные печи совокупной мощностью 135 тыс. м3 пиломатериалов в год. Ввод нового оборудования в эксплуатацию намечен на январь 2015 г.

Hogland Sag & Hyvleri принадлежат три лесопильных комбината, расположенных в муниципалитете Эрншельдсвик. Совокупный объем производства пиломатериалов в 2013 г. составил 185 тыс. м3. В ближайшие три года компания планирует увеличить выпуск продукции до 250 тыс. м3. Основные рынки Hogland Sag & Hyvleri — Швеция, Великобритания и Северная Африка.

За девять месяцев (1 сентября 2013 г. - 31 мая 2014 г.) 2013-2014 финансового года выручка Bergs Timber (г. Мерлунда, Швеция) снизилась в годовом исчислении на 4%, составив 506,9 млн шведских крон ($75 млн), об этом говорится в полученном Lesprom Network сообщении компании.

Показатель EBITDA составил 13,3 млн шведских крон ($1,97 млн), годом ранее был зафиксирован убыток по EBITDA в размере 22,6 млн шведских крон ($3,34 млн).

Производство пиломатериалов за отчетный период составило 177 тыс. м3, что на 2,2% меньше, чем годом ранее. Между тем, объемы деревообработки на предприятии Bitus выросли на 39%.

В 3 кв. (1 марта 2014 - 31 мая 2014) 2013-2014 финансового года продажи выросли в годовом исчислении на 2,5% до 202,5 млн шведских крон ($30 млн), производство пиломатериалов увеличилось на 10% до 67 тыс. м3.

Bergs Timber владеет двумя лесопильными предприятиями, расположенными в г. Мерлунда и Оррефорс и деревообрабатывающей линией в г. Нюбру. Суммарная мощность лесопильных заводов — 250 тыс. м3 пиломатериалов в год. Более 80% продукции, производимой на предприятиях компании, экспортируется Великобританию, Нидерланды, Данию, страны Ближнего Востока и Северной Африки.

Актуальность анархизма

Фрумкин Константин Григорьевич — журналист, философ, культуролог. Родился в 1970 г. в Москве, закончил Финансовую академию. Кандидат культурологии. Автор многих статей по социологии, политологии, литературный критик. Постоянный автор «Нового мира». Живет в Москве.

Двадцать первый век начался крахом идеологий, рисующих будущее цивилизации и описывающих закономерности ее развития. Предшествующие двести пятьдесят лет господства крупных социально-философских нарративов, утопий и партийных программ оставили после себя лишь дымящиеся руины и маргинальные реликты. Отрицающий целостные мировоззрения постмодернизм в этих условиях оказался не плодом агрессивного цинизма, а вынужденной позицией за неимением лучших. Футурологические искания, близоруко освещающие развитие человечества, говорят о неконтролируемых человеком тенденциях развития, но не решаются говорить о должном и желательном. Трезвость, наступившая после веков вдохновенных теорий, делает как никогда актуальными слова, сказанные Львом Толстым в «Исповеди»: на вопрос «Куда мы идем?» сторонники прогресса отвечают: «Нас несет куда-то».

Однако это не означает, что мы расстаемся с идеологиями прошлого. Они не занимают в нашей культуре столь же почетное и авторитетное положение, как в предшествующие века, но мы все равно продолжаем вглядываться в них, пытаясь увидеть себя пусть в кривом, но все-таки зеркале. Точных зеркал нет, объективное представление о себе общество вынуждено создавать, собирая и сравнивая разные образы, рожденные «комнатой смеха» идеологий. Между тем, эти кривые зеркала были устроены порою с большим искусством.

Мумии возвращаются

Обаяние великих социальных учений прошлого можно объяснить только тем, что они угадали нечто чрезвычайно важное в природе человека и природе социума. И эта гипотетическая проницательность великих учений прошлого должна становиться тем более явной, чем отчетливее будут выявляться угаданные ими тенденции общественного развития — если, конечно, таковые были. Можно утверждать, что все, даже с какой-то точки зрения «потерпевшие исторический крах» теории вроде руссоизма, коммунизма или национал-социализма должны обладать вневременной актуальностью, которая, в зависимости от исторических обстоятельств, должна проявляться тем или другим способом.

Если же говорить о том, какой из великих социально-политических нарративов ушедших веков является особенно актуальным (несмотря на архаичность и историческое поражение), то прежде всего следует вспомнить анархизм.

Парадокс переживаемой нами эпохи заключается в том, что анархизм, который и в лучшие свои времена часто воспринимался как курьез и безумие, сегодня неожиданно для самих анархистов становится актуальным.

Анархизмом называют совокупность возникших в XIX веке социалистических движений, отличительной особенностью которых является акцент на отрицании государственной власти и вообще любого принуждения. Поскольку не все левые мыслители, отрицавшие принуждение, называли себя анархистами, сегодня в историко-политической литературе также используются такие термины как «антиавторитарный социализм» и «либертарный социализм», то есть социализм, отрицающий власть и считающий свободу приоритетной ценностью. Соотношение этих понятий с термином «анархизм» еще не установилось: некоторые историки считают анархизм разновидностью либертарного социализма, некоторые их отождествляют, некоторые считают их хотя и разными, но крайне близкими и родственными учениями.

Классиками анархизма считаются Прудон, Бакунин и Кропоткин, при этом если для русской культуры крупнейшей величиной всегда считался Бакунин, то на Западе в роли фундатора нового политического течения выступил прежде всего Прудон, который и ввел термин «анархизм» в 1840 году в статье «Что такое собственность?».

Хотя существует множество разновидностей анархистских течений, если можно говорить о более или менее целостной и реалистической картине общества, перестроенного в соответствии с анархистскими рецептами, то это будет некоторая «кооперативная утопия», в которой нет централизованных правительств и крупных корпораций, а общественная жизнь основана на индивидуализме, добровольных союзах, федерализме, самоуправляемых и автономных коллективах.

Анархистским организациям редко удавалось проводить практические реформы: если не считать таких экзотических примеров, как Гуляйполе батьки Махно. Но и помимо усилий самих анархистов, наша эпоха становится эпохой деконструкции, размывания структур и разрушения иерархий. То, чего не смогла сделать бомба и пропаганда «классического» анархиста, сегодня делает серная кислота постмодерна и глобализации. Разрушая традиционные структуры, постмодерн освобождает силы, которые Бердяев в «Философии неравенства» называл силами низших, «элементарных» стихий, но раскрепощение которых, по-видимому, и было целью освободительных течений XIX — ХХ веков. Анархизм же на их фоне был идеей самого радикального освобождения. Индивидуализм освободительного движения XIX — XX веков входит в резонанс с атомизированным индивидом современного общества.

Кризис государства

Отрицание государства всегда считалось наиболее экзотическим и малореалистичным пунктом анархистской программы. Поскольку поддерживать общественный порядок и сносно устраивать человеческие дела без государственного регулирования кажется невозможным, анархизм издавна воспринимался в общественном сознании как безумная террористическая атака на цивилизацию. Но, как это часто бывает в истории, новые эпохи наступают независимо от усилий тех, кто ставит их наступление своей целью. Пока анархисты боролись с этатизмом проповедью и бомбой, пока противники анархистов потешались над утопичностью их проектов, развитие мировой капиталистической системы стало все более обнаруживать историческую конечность государства как политической формы.

Не упоминая об идеях анархизма, социальные философы стали говорить о кризисе национального государства. Прежде всего, в качестве силы, «унижающей» государственность, выступила глобализация. Появились международные контуры управления, присваивающие часть полномочий правительств. Появились глобальные силы, способные оказывать важнейшее влияние на социальные процессы помимо государства. Как пишет известный современный социолог Зигмунт Бауман, государство «беспрестанно разрушается новыми глобальными силами, имеющими в арсенале ужасное оружие экстерриториальности, скорости передвижения и способности к уклонению — бегству»[1]. Обсуждаются перспективы общепланетарной политической организации либо системы надгосударственных конфедераций, аналогичных Европейскому Союзу[2]. Часть функций государства на началах аутсорсинга[3] передается частным структурам или саморегулируемым организациям.

Увеличение значимости местного самоуправления, небольших политических единиц происходит еще и благодаря процессу уменьшения средних размеров государств, начавшемуся в ХХ веке распадом империй, продолжившемуся распадом многонациональных государств (Пакистана, СССР, Югославии, Чехословакии), а сегодня нашедшему продолжение в активизации сепаратистских движений — в Южном Судане, Восточном Тиморе, Эритрейе, в перспективе — в Каталонии, Шотландии, на Северном Кавказе. Как отмечает английский историк Эрик Хосбаум, транснациональным корпорациям выгодны малые государства. Шведские журналисты Бард и Зодерквист, известные своей концепцией «нетократии» — перестройки мировых элит на основе умения манипулировать информацией в сетях, — также считают, что глобализация упразднит государства и возродит города-государства. Как можно прочесть в их книге, речь идет о возрождении «системы средневековых городов-государств» на основе «делегирования политической ответственности от национального государства самим городам»[4].

Очевидность кризиса государственности может быть проиллюстрирована опубликованной в 1997 году статьей кандидата юридических наук В. Рыкунова. Автор, по-видимому, не являющийся идейным сторонником анархизма, тем не менее считает нужным ввести термин «неоанархизм», отмечая, что государство не равно обществу, государство — исторически преходящая форма, которая исторически «умаляется» за счет самоуправления, за счет вовлечения людей в управление через механизмы демократии, а также за счет передачи функций государства общественным структурам[5].

Российские консерваторы даже бросились спасать государственность от сетевой анархии, примером чего может служить статья петербургского писателя Александра Казина, в которой он пишет, что значение государства падает из-за конкуренции сетевых образований. Евроатланическая цивилизация переходит к постмодернизму, распаду и замене государственности «анонимно-сетевой организацией политики и культуры», но государство ценностно, духовно и онтологически выше сетевых структур, и поэтому все здоровые традиционные общества — ислам, Индия, Китай — опираются именно на государство, а не на сеть[6].

Именно с учетом этого анархизм в некой футурологической перспективе может претендовать на роль преемника либерализма как доминирующей парадигмы западной цивилизации. Анархизму вряд ли удастся изменить общественную систему, но сама система может измениться так, что станет гораздо лучше соответствовать анархистским идеалам.

При этом особую актуальность анархистской идеологии антигосударственности может придать событие, которое как раз могло бы выглядеть как триумф идеи государства, а именно образование мирового государства или подобной государству планетарной политической организации.

Сегодня унифицирующее действие государства на планете во многом компенсируется большим количеством государств. Эта система позволяет человечеству проводить эксперименты, оценивать плюсы и минусы разных решений и не становиться заложником однажды принятой политики. Но после того, как сформируется система общепланетарного правления, во весь рост станет проблема гибкости и защиты многообразия общественной жизни и укладов.

Обычное средство борьбы с косностью государства — децентрализация. Именно проблематика децентрализации должна объединить огромное количество левых движений в эпоху после создания мирового правительства — начиная от умеренных, требующих расширения демократии, и кончая радикальными, требующими разрушения всемирной государственности. Как в реальной жизни, так и — в еще большей степени — на уровне идеологии, на уровне «идеальных требований» вопрос будет ставиться о тотальной децентрализации, об увеличении полномочий территориальных властей, экстерриториальных объединений и гражданских институтов и, наконец, о предоставлении некоего подобия политической власти отдельному человеку. В пределе это будет означать превращение рядового гражданина из участника политического процесса и избирателя в носителя власти и законодателя.

Именно тут могут возникнуть условия, чтобы анархизму пришло «второе дыхание» — учению, важнейший посыл которого заключается в том, что нормы, регулирующие жизнь людей, должны устанавливаться не централизованной властью — пусть даже и на основании демократических процедур, а самим гражданином, или небольшой самоуправляемой общиной.

Продолжением кризиса государства становится кризис права, понимаемого как законодательство, то есть система устанавливаемых централизованным государством императивов. Право просто не успевает регулировать все более сложные процессы.

По словам С. Ф. Ударцева, «государственное законодательство рассматривается как исторически устаревающая форма права, которая должна быть максимально заменена <...> более гибкими механизмами саморегуляции, более тонкой и надежной гармонизации общественных отношений…»[7] К «более гибким» механизмам С. Ф. Ударцев относит такие правовые феномены, как естественное, обычное, договорное право, третейские суды, различные механизмы саморегуляции и общественные объединения.

Можно вспомнить, что даже в России, где государственность во многом строится на антианархических принципах иерархической вертикали, некоторые функции регулирования передаются от государственного аппарата к так называемым саморегулируемым организациям. Развивается система третейских судов — общественных, негосударственных, конкурирующих друг с другом. Можно вспомнить известного криминолога Нильса Кристи, который призывает по возможности заменять уголовные наказания добровольными соглашениями между преступником и жертвой.

В порядке футурологического прогноза можно себе представить децентрализацию законодательства до уровня системы индивидуальных, заточенных под конкретного человека нормативных систем[8].

Например, важнейшей функцией современного государства является установление норм безопасности для продуктов питания. В гипотетическом обществе будущего всякий гражданин будет иметь право сам установить для себя собственные санитарные нормы и потреблять только те товары, которые этим нормам соответствуют. Представим себе, что закупки продуктов человек осуществляет только с помощью Интернета. В этом случае комплекс норм, регулирующих безопасность продуктов питания, может быть заложен в компьютер покупателя, чтобы покупатель руководствовался этими нормами как неким фильтром, позволяющим отбирать предложения поставщиков, отсеивая все, что не соответствует индивидуальной норме. От производителей и продавцов продовольствия в этом случае требуется не соблюдение законодательно установленных норм, а исключительно прозрачность и достоверность информации о своей продукции — ибо, основываясь на этой информации, все потребители будут создавать собственные фильтры, выбирая более или менее на их взгляд приемлемую продукцию.

Власть начинается как насилие, но затем становится все более информационной по своей природе, так что известный социолог Никлас Луман говорит, что власть есть коммуникация. Анархизм, отрицающий насилие и принуждение, отражает тренд на информатизацию власти.

Индивид на рынке

Не менее актуальны сегодня самые общие принципы анархизма: акцент на индивида, индивидуальность, индивидуализм, отрицание иерархизма. Причиной этого является как раз то обстоятельство, которое еще в недавние времена служило стереотипным поводом для критики анархизма со стороны марксистов — а именно, что анархизм является выражением «буржуазного индивидуализма». Буржуазный или еще какой-то, но индивидуализм находится, несомненно, в фундаменте современной западной цивилизации, и это придавало анархизму отблеск значимости даже во времена, когда о его актуальности не было и речи.

В наши дни для индивидуализма наступает новая эпоха, порожденная тем, что главным конкурентным преимуществом всевозможных структур становится гибкость, структуры должны быстро возникать, быстро изменяться и, если надо — быстро исчезать, и единственным неизменным и недробимым элементом динамичной социальной организации становится индивид, который, вступая во взаимодействия с другими индивидами, обеспечивает изменчивость социальных структур.

Пока еще эпоха крупных иерархических структур и в политике и в экономике не прошла, пока они доминируют, но на горизонте уже явственно появился облик новых общественных отношений, при которых все крупные, неповоротливые иерархические структуры будут вытесняться или размываться потоком постоянных изменений, потоком временных команд и проектов, возникающих и исчезающих благодаря гибкому взаимодействию всех участников рынка — и прежде всего индивидов. Индивиды в условиях предельной гибкости всех структур становятся главными участниками рынка, не входящими ни в какую иерархию, являющимися не чьими-то наемными работниками, а чем-то вроде индивидуальных предпринимателей, взаимодействие которых создает любые нужные экономике коллективы, которые могут размывать крупные структуры, принимая на себя часть их функций на основе аутсорсинга, франчайзинга и т. д.

Ненавидимые анархистами крупные иерархические структуры в перспективе наступления эпохи временных команд и индивидуальной работы должны вымирать, как динозавры, слишком громоздкие для эпохи сверхбыстрых изменений[9]. То, что иерархические структуры заменяются сетевыми, в современных экономических и социально-философских дискуссиях становится уже общим местом.

Любопытно высказанное в 1990-х годах мнение В. Г. Федотовой, о том, что экономический кризис 1990-х годов в России уменьшил социальную базу демократии, поскольку те многочисленные люди, которые были выброшены кризисом за пределы регулярной, постоянной работы в категорию самозанятого и самодеятельного населения (например, «челночной» торговли или огородничества), тяготеют не к государственности, а к анархии, к отрицанию любого государственного ярма[10]. Ирония ситуации заключается в том, что автор, чей кругозор замкнут «лихими 90-ми», считает самозанятость социальным бедствием — равно как и соответствующую такому типу занятости анархию, но пройдет всего десять лет, и самозанятость будет восприниматься как элемент самых передовых сетевых экономических отношений, истолковываемых как свободное и предельно динамичное взаимодействие именно «самозанятых» субъектов.

Отсутствие явного принуждения и иерархии сегодня становится особенностью устройства не только бизнес-среды в целом, но и внутренней среды отдельных, наиболее передовых фирм, особенно связанных с креативными видами деятельности (научные исследования, программирование, дизайн и т. д.) Разумеется, никакая частная компания, пока она остается таковой, не может быть полным воплощением анархистской программы, но отдельные элементы анархического, либертарного сообщества уже начинают проявляться и в организации труда, и в организации офиса. Появляются компании без определенных рабочих мест, без определенных обязанностей сотрудников, без жесткого управления со стороны менеджеров, с временными добровольными командами в качестве основы трудового процесса и даже с системой коммунистического, бесплатного удовлетворения потребностей сотрудников, как это происходит в компаниях Кремниевой долины — например, в центральном офисе Facebook Ink сотрудники пользуются не только бесплатными кафе и сервисными службами, но скоро будут получать и бесплатное жилье. Разумеется, все эти «пространства свободы» существуют в рамках жесткой бизнес-игры, свободе здесь положены границы, но по крайней мере устройство таких компаний свидетельствует, что утопические мечтания социалистов и анархистов прошлого не были произвольными, а действительно выражали потребности индивидуальности, действительно моделировали среду, наиболее гармоничную для индивида и способствующую выражению его способностей.

Глядя на эти новейшие явления, В. Э. Войцехович, отмечает, что цель социально-политической теории анархизма — образование общества с индивидами, равными друг другу и свободно сотрудничающими между собой, и констатирует, что Запад и человечество в целом «естественным образом», сами по себе продвигаются к обществу, похожему на анархистское, — в том смысле, что ослабевают иерархии и распространяются элементы самоорганизации[11].

По своей сути эти явления представляют собой высшее выражение базовых принципов именно рыночной экономики, поскольку рынок по своей сути есть система горизонтальных связей, система равноправных, свободно сотрудничающих друг с другом акторов, беспрепятственно вступающих друг с другом в кооперативное взаимодействие и столь же легко и беспрепятственно эти взаимодействия прекращающих. Поскольку рынок лежит в основе капитализма, постольку нет ничего удивительного, что в процессе развития последнего базовые принципы рынка все более выявляются, постепенно вытесняя или размывая антирыночные элементы капитализма — что даже побудило американского экономиста иранского происхождения Кейвана Харири заявить о противостоянии капитализма и свободного рынка[12].

Человек по самой своей природе чувствует себя, свои желания, свою свободу ограниченными внешними обстоятельствами и прежде всего обществом. Всякий индивид чувствует себя сжатой пружиной, мечтающей освободиться от внешних ограничений. Фрейд зафиксировал это в учении о подсознании, которое воспринимает любую культуру как гнетующую власть и пытается взбунтоваться против нее при первой возможности. На фоне этого мнения Фрейда совершенно по-особому звучат слова известного русского анархиста начала ХХ века Алексея Борового, писавшего, что анархизм рождается вместе с человеком и живет в каждом из нас[13]. Любое левацкое учение, «подыгрывающее» человеческому чувству стесненности, играющее на стороне фрейдовского «принципа удовольствия» против «принципа реальности», всегда будет обладать обаянием, которое почувствует каждый — даже идейный противник. Однако эта крайне выгодная для политического течения способность апеллировать к глубинным потребностям личности еще не гарантирует конструктивности в социальном измерении, а значит, не гарантирует успешности на «политическом рынке».

Но в последние двести лет — и чем далее, тем острее — человеческая свобода стала восприниматься не только как политическое право человека, не только как его связанное с подсознанием «глубинное чувство», но и как творческая сила, способная играть беспрецедентную созидательную роль в общественном хозяйстве. Было обнаружено, что «разнузданность страстей», «снятие оков с желаний» ведет не только к греху, но и к повышению производительности, что обществу выгодна и свободная инициатива предпринимателя, и творческая свобода интеллектуалов, и политическая свобода в условиях демократии, и даже оперативная свобода партизана во время войны[14].

Таким образом, левая мысль, работающая на освобождение угнетенной обществом личности ради нее самой, парадоксальным образом соединилась с социоцентрическим либерализмом, ищущим не столько освобождения человека, сколько роста комфорта и благосостояния общества. Это «соединение» не воплотилось в союз политических «брендов» — несмотря на общее почтение к идее свободы личности, альянсы анархистов с либералами представляют собой скорее экзотическое явление. И тем не менее, это соединение произошло в жизни: выяснилось, что меры «освобождения» личности могут способствовать интенсификации общественного производства.

Фактически мы видим единое движение за освобождение ресурсов личности, происходящее с двух разных сторон и во имя двух совершенно разных целей: «левая» компонента эмансипации ставила цель освобождения как такового, преодоления сил принуждения, в то время как «правая» компонента желала сделать освобожденные, раскрепощенные личности более совершенным элементом общественного механизма, то есть речь идет о том, чтобы еще более эффективно запрячь «освобожденную личность» в общественное тягло — запрячь более тонко, изощренно и на новом витке развития, может быть даже запрячь с ее добровольного согласия, как запрягают энтузиастов, — но все же запрячь.

В собственно идейной сфере взаимодействие двух компонент «освободительного движения» было довольно прихотливым.

В сфере экономики два «изоморфных», но движущихся параллельными курсами течения не узнали друг в друге потенциальных союзников и воспринимали друг друга скорее как врагов: социализм и анархизм с одной стороны и движения за свободный рынок с другой никогда не находили друг для друга доброго слова.

В сфере политики взаимодействие «левого» и «правого» типа освобождения было более сложным и диалектичным: в зависимости от того, кто был врагом в данном случае, левые постоянно колебались от проповеди демократии и самоуправления к разочарованию в них и разоблачению демократии как системы, узурпируемой олигархией.

И только в искусстве и науке движение за свободу личности с самого начала обосновывало свою необходимость возможностью улучшить качество выполняемой интеллектуалами работы, свобода истолковывалась как путь к повышению уровня произведений искусства и научных достижений — поэтому движение за интеллектуальную свободу довольно легко образовывало амальгамы с экономическим либерализмом, особенно в последнее время, когда организация креативного труда стала объектом самых смелых экспериментов в сфере менеджмента.

Между тем, именно в экономической сфере, где понятие «левого» обычно ассоциировалось с антикапитализмом, развитие рынка дало в последнее время дополнительные аргументы в пользу того, что за мечтами об освобождении стоят какие-то реальные перспективы.

Очень характерно, что классик анархизма Петр Кропоткин в одной из своих книг в качестве примера предприятия, существующего без всякого принуждения, лишь на основе добровольной организации, приводил биржу. При этом Кропоткин вряд ли симпатизировал бирже как чисто буржуазному учреждению, но ее способность обходиться без государственного вмешательства казалась ему в данном случае важнее. Позднее, уже вне всякой связи с Кропоткиным, критики упрекали неолибералов в том, что они идеалом экономики видят финансовый рынок. И это обвинение тоже было совершенно правильным, поскольку финансовый рынок, будучи чисто виртуальным, предельно интенсивным, информационно прозрачным, представлял собой действительно идеал рынка как свободного взаимодействия большого количества участников. Все возможности рыночной самоорганизации присутствуют на финансовом рынке в наибольшей степени — и поэтому врагу капитализма Кропоткину, когда он искал пример самоорганизации, не случайно бросилась в глаза именно фондовая биржа. Осталось только признать, что именно рынок выявляет конструктивные возможности самоорганизации.

Если экономический либерализм демонстрирует, что свободное взаимодействие равноправных личностей в конце концов приводит к формированию рынка, то левые течения показывают, что в основе креативного и динамичного развития рыночной системы лежат ресурсы освобожденного индивидуума.

Индивид и коллектив

Фундаментальной интенцией анархистских программ с XIX века до сегодняшнего дня является вера не столько в индивида (о чем анархисты неустанно пишут в своих манифестах и декларациях), сколько в следующую после индивида ступень общественной организации: первичный, сравнительно небольшой коллектив. Вера в небольшие коллективы предстает в анархистских программах то как акцент на муниципальном самоуправлении, на «автономных общинах» — когда речь идет о политической организации общества, то как акцент на крестьянскую общину — когда речь идет о владении землей и аграрном устройстве, то как акцент на коллективных, кооперативных предприятиях — когда речь идет об экономике. «Община» в широком смысле слова должна доминировать везде — и в политике, и в экономике, и в сфере собственности.

Наименее проблемной частью данного идейного комплекса является вопрос о развитии самоуправления. Идея эта для анархизма чрезвычайно важна. По словам А. В. Шубина, «анархистская идея ставит самоуправление в центр своих социальных построений»[15]. Среди крупных теоретиков современного анархизма своим интересом именно к идее самоуправления известен американский анархист, социолог и философ Мюррей Букчин, теорию которого называют «либертарным муниципализмом»; он пропагандирует активное участие людей в низовом, муниципальном самоуправлении, ратует за создание «групп народного самоуправления», которые противопоставляются бюрократии и профессиональным политикам[16].

Однако у этой идеи практически нет противников в современном мире — развитое самоуправление считается неотъемлемой чертой всякого цивилизованного государства, и развитие самоуправления всеми воспринимается как позитивная тенденция. Если во времена зарождения классического анархизма идея политического устройства государства как федерации автономных общин, воспринималась как оппозиционная, то теперь она вполне соответствует духу многих, если не большинства демократических конституций. Поэтому неудивительно, что глава российского Бакунинского фонда С. Г. Корнилов, анализируя политические взгляды Бакунина на общинность, самоуправление и зависимость чиновников и судей от населения, приходит к выводу, что по существу это система местного и регионального самоуправления, которая зафиксирована в действующей российской Конституции[17]. Еще в большей степени, это относится к политическим системам децентрализованных федеративных государств, таких как США.

Идея общинности проблемна в другом смысле: одновременное сосуществование в анархистских воззрениях акцентов и на индивидуума, и на общины и прочие самоуправляемые коллективы, порождает внутреннее противоречие анархизма, которое было сравнительно незаметным потому, что и индивидуум, и община противопоставлялись масштабным иерархическим аппаратам индустриальной эпохи. Впрочем, нельзя сказать, что совсем незаметным, — так, например, П. В. Рябов пишет, что анархизм издавна «раздирало» противоречие между коммунизмом и индивидуализмом[18]. В сущности, это частный случай преследующего левое движение противоречия между свободой с одной стороны и равенством и братством — с другой.

Об этих старых проблемах анархизма не было бы смысла говорить, но любопытно, что, без всякой связи с тем, как сами анархисты пытаются разрешить это противоречие, развитие сетевого общества демонстрирует нам один из возможных вариантов его преодоления. В рамках развитых сетевых отношений индивид может быть участником большого числа коллективов. Когда человек является членом сразу многих коллективов, пропадает монопольное право одного коллектива на данного индивида. Идентичность самого индивида уже не зависит от принадлежности именно к этой общине. Параллельное вхождение в разные коллективы дает возможность в любой момент выйти из данной общности и найти себе новую общность, что исключает чрезмерную зависимость индивида от коллектива. Но в то же время вхождение индивида во временные коллективы не позволяют его называть атомизированным в полном смысле слова, и в рамках этих временных коллективов индивид может развивать свои «сети доверия» (также временные) и принимать участие в самых разнообразных коллективных действиях. Эти временные коллективы можно было бы сопоставить с «временными автономными зонами» — данный термин ввел известный современный анархист Хаким Бей. Термин означает неформальные общности, благодаря которым люди ускользают из «сетей отчуждения» для восстановления человеческих отношений и на базе которых даже может возникнуть особый сектор экономики — экономики неформальных, теневых, бартерных отношений[19].

Анархист Джон Зерзан, апологет свободных отношений в гипотетическом первобытном обществе, также делает особый акцент на нестабильности существовавших в нем структур: по словам Зерзана, мы должны стремиться к свободному обществу, в котором наиболее близкими к муниципальному управлению структурами являются «спонтанные, мобильные сборы и праздники, возникающие и меняющие форму по малейшей прихоти…»[20]

С другой стороны, лондонский публицист, бывший сотрудник Би-би-си Александр Кустарев, критикуя анархизм, пишет, что гармонизация индивидов и коллектива возможна «только в сугубо добровольных», то есть в «самых неустойчивых коллективах»[21], но перспективы сетевой экономики убирают негативные коннотации у слова «неустойчивый»: сетевая экономика обещает устойчивый поток возникающих и исчезающих неустойчивых (и добровольных) коллективов, теоретически могущих стать доминирующей формой организации. Впрочем, и сам Кустарев понимает это и в другом месте пишет, что анархизм становится актуальнее, поскольку новые технологии коммуникации создают новые экстерриториальные общности, формы «нетерриториальной совместности», которые ослабляют иерархическое государство как территориальную совместность. По словам Кустарева, «нетерриториальные общности — школа и опытное поле анархизма, поскольку именно они добровольны по определению, и в них собираются люди либо равного статуса, либо готовые ради общения оставить свои статусные амбиции...»[22]

Радикальная нестабильность, изменчивость сетевых структур может быть истолкована как одна из возможностей избавить индивида от порабощающей власти структуры, не лишая общество той конструктивной роли, которую в ее жизни играет организация.

Горизонтальная несвобода

Возрастающая актуальность анархизма создает опасность и для него самого — поскольку он спускается из идеальной сферы на уровень грубой реальности, начиная демонстрировать свою изнанку и побочные эффекты. Становится ясным, что анархизм, угадав многие реальные тенденции нашего ближайшего будущего, на самом деле вовсе не является теорией освобождения.

Ставя вопрос об освобождении личности, анархизм делал акцент на ее подавлении по линии вертикальных, иерархических связей. Исторически этот акцент был оправдан, но он маскировал тот факт, что совокупность неиерархических, горизонтальных, сетевых связей может быть столь же угнетающей, фрустрирующей, подавляющей силой, фактически лишающей индивида свободы самореализации. В случае с рынком этот факт абсолютно очевиден: хотя на идеальном рынке нет иерархии, зависимость от рыночной конъюнктуры для производителя может быть жестче и мучительней тирании.

Но и вне зависимости от рынка совокупность обязательств перед другими людьми по линии «горизонтальных связей» в любой достаточно интенсивной коллективности может оказаться для индивида тяжелым бременем, которым он будет не в силах управлять. Совокупность партнеров всегда может оказаться силой, от которой ты зависишь.

Поэтому нельзя согласиться с П. В. Рябовым, заявляющим, что «лишь децентрализованное общество, построенное <…> „по сетевому принципу”, может быть прочным и человечным…»[23]. Актуальность анархической программы состоит в том, что децентрализованное сетевое устройство, по видимому, действительно является реалистичной перспективой человечества. Но насколько «человечной» может быть гигантская сеть, пусть даже воздерживающаяся от полицейского принуждения по отношению к своим членам, но невообразимо превосходящая каждого из них по масштабам, — об этом мы можем судить по тому, насколько «человечен» мировой рынок или насколько «человечен» Интернет — хотя они децентрализованы и построены по сетевому принципу.

Тем более это относится к такому важному элементу анархистских программ, как община и малые коллективы. Современный российский сторонник либертарного социализма Михаил Магид, вспоминая о том, что, скажем, в античном полисе община контролировала потребление и роскошь, говорит прямо: «...Анархизм — это общество, где человек безусловно зависит от отношений с окружающими людьми, от их мнений»[24].

Классики анархизма придавали большое значение общине во многом по причине необходимости указать на политическую форму, которая была реальной и которую можно было бы противопоставить государству. На фоне европейских монархий XIX века община представлялась иноприродным образованием — она противопоставлялась государству как демократия авторитаризму и как маломасштабность крупномасштабности. Однако противопоставление не давало увидеть, что община сама по себе в своем развитии вполне способна стать формой отчуждения, противостоящей индивиду и узурпирующей его права. Четкой границы между общиной и государством не существует, община может стать государством при достаточном развитии, и между двумя этими полюсами имеется бесконечное количество переходных форм. Маркс в «Критике гегелевской философии права» говорил, что община есть незавершенная бюрократия, а бюрократия есть завершенная община. Наличие проблемы осознается и в анархистских кругах, примером чего может служить острая критика, которой анархист Джон Зерзан подверг идею «либертарного муниципализма» Мюррея Букчина[25]. По словам Зерзана, тезис о том, что муниципалитеты могут вытеснять государства, и нелогичен, и неанархичен, и исторически несостоятелен, поскольку в основе демократичных городских общин, наиболее известных в истории, было принуждение и неравенство.

А. Кустарев, перу которого принадлежит самый подробный и обстоятельный из существующих на русском языке обзоров соотношения анархистских программ с современными реалиями, отмечает, что анархисты, сконцентрировавшись на критике государства как «главной агентуры господства», забыли, что «на самом деле община могла быть (и была) репрессивным институтом в не меньшей степени, чем государство»[26].

Важная для анархистских теорий способность людей к самоорганизации есть, возможно, та же самая способность, из которой порождается их «потенциал» быть порабощенными и оказываться подчиненным элементом в иерархии.

Прямым путем

Необходимо обсудить еще такие важные пункты анархистских программ как прямая демократия (непосредственное принятие политических решений населением без посредничества выборных представителей) и прямое действие (непосредственное осуществление населением функций управления и реализации политических прав).

Идея прямой демократии в настоящее время и вне зависимости от анархизма набирает все большую популярность, ее возможности обсуждают все, кто думает о будущем политических систем. Разумеется, анархисты, для которых прямая демократия интересна прежде всего как система, подрывающая существующие государственные структуры, вносят свой вклад в эти обсуждения. Так, некий современный автор, пишущий под псевдонимом Равашоль, говорит, что прямая демократия может представлять собой систему информационного обмена между обсуждающими различные проблемы небольшими коллективами и это взаимодействие будет подобно взаимодействию нейронов в мозге, где такой коллектив будет выполнять роль отдельного нейрона[27].

Что же касается теории прямого действия, то она является важнейшим вызовом современному обществу в учениях анархистов.

Если одни пункты анархистских программ — такие, как децентрализация, самоуправление, замена вертикальных связей на горизонтальные — сегодня представляются явственно перспективными, если другие пункты — такие, как общинность — кажутся сегодня архаичными и обладающими актуальностью только при серьезной реинтерпретации, то о теории прямого действия нельзя сказать ни того, ни другого. Это не очевидно реалистичная программа, но и не явная утопия. Это, скорее, возможность, которой отдельное сообщество и все человечество могло бы воспользоваться, если бы свернуло в соответствующем направлении на неком «перекрестке», если бы нашлись воля и силы взяться за проведение соответствующих реформ. Но если ни силы, ни воли не найдется, столь же реальной представляется альтернативная возможность — развитие политических систем будет осуществляться в сторону уменьшения прямого действия, через передачу реализации политических прав граждан на «аутсорсинг» все новым специализированным институтам.

Демократия не может полноценно функционировать, если достаточное количество граждан не проявляет высокий уровень политической активности, не интересуется политическими вопросами, не вовлечено в политическую жизнь с помощью доступных им каналов: через участие в выборах и митингах, через членство в политических организациях, через активную коммуникацию с политическими представителями, через работу в качестве активистов в институтах гражданского общества и через многие другие варьирующиеся от страны к стране формы. Идея прямого действия в принципе является экстраполяцией этой установки на гражданскую активность. Многие политические функции могли бы осуществляться за счет совместных активных действий многих граждан, не нуждающихся в том, чтобы их заменяли представители и аутсорсеры. Но очевидно, что максимизация гражданской активности вовсе не соответствует человеческой натуре, во всяком случае, натуре большинства. Люди стремятся к покою, люди хотят комфорта, люди стремятся уйти от забот, ради комфорта и спокойствия они готовы поступиться своими политическими свободами. Стефан Цвейг, рассуждая о диктатуре Кальвина в Женеве, говорит, что диктатуры возникают в тяжелые времена, когда народы хотят, чтобы их избавили от мыслительной работы. Навыки и склонность заниматься общественными делами вырабатываются с трудом в течение длительного времени, и, как мы видим, у многих народов и групп населения они не вырабатываются вообще, или вырабатываются в недостаточной степени, или вырабатываются, но затем деградируют.

Это особенно актуально для России, поскольку, кажется, в истории мало найдется стран (во всяком случае, стран, сопоставимых по уровню экономического развития), в которых бы так глубоко, как в России, и на столь длительный исторический период были подорваны основы любого самоуправления — как муниципального, так и элементарного сельского, не говоря уже о более эфемерных сообществах (вроде общественных организаций и кооперативов). В итоге, у людей исчезли и навыки, и привычка просто как-то заниматься общественными делами, не делегируя эти дела царю и богу (точнее — царю и року). Это не пассивность вообще, но крайняя пассивность в отношении любых дел, относимых к публичным.

Тот, кому приходит в голову заняться хоть каким-то, пусть даже самым малым общественным делом (начиная с уборки лестничной клетки), сталкивается с отсутствием каких-либо алгоритмов подключения к решению этого вопроса. Сбор денег на оплату консьержа превращается в мучительное мероприятие, которое оказывается возможным лишь изредка, когда находится энтузиаст с энергией, превышающий средний уровень.

Политическая программа, которая, вопреки общим трендам нашей индустриальной цивилизации, делает ставку не на профессионализацию и специализацию, а на универсального индивида, мягко говоря, сильно рискует. Нельзя сказать, что она обречена на провал, но, в отличие от некоторых других пунктов анархической программы, в данном случае не видно, что человечество «естественным образом» движется в сторону анархизации. Нет явного роста доли прямого действия в политической жизни. Есть лишь некоторые соображения, исходя из которых можно говорить о некоторой ненулевой вероятности возникновения тренда на «прямое действие». Во-первых, идея прямого действия, в отличие от других анархических идей, не противоречит существующим цивилизационным реалиям — рост прямого действия вполне мыслим при капиталистической рыночной экономике, при существующих в развитых странах демократических конституциях. Во-вторых, если действительно на планете наблюдается тренд на демократизацию политических систем[28], то идея прямого действия может быть рассмотрена как радикальная экстраполяция этого тренда.

Не приходится удивляться, что в глазах многих современных анархистов важнейшей проблемой современного общества, важнейшим «врагом» анархизма на современном этапе является именно атомизация населения, неспособность людей на непосредственную самоорганизацию, о чем многие современные сторонники анархизма пишут буквально в алармистских тонах. Так, В. В. Дамье говорит, что дальнейшая «десолидаризация» общества может привести к социальной агонии и дедемократизации государства, так что требуется, как выражается Мюррей Букчин, «восстановление общества»[29].

Заключение

Анархизм был прежде всего индивидуалистической реакцией на индустриальную эпоху с ее мощными системами принуждения, разросшимся бюрократическим аппаратом и безличным гигантизмом в экономике. Пока индустриальная эпоха была в разгаре, анархизм казался бесплодным утопизмом, но когда на горизонте стали вырисовываться контуры постиндустриальной эпохи, оказалось, что анархизм всегда был не так уж и далек от реальности. Здесь мы сталкиваемся с еще не до конца осознанной диалектикой социальной эволюции. Анархизм часто сознательно или бессознательно противопоставлял (и продолжает противопоставлять) индустриальным структурам реалии доиндустриального общества — например, первобытные и крестьянские общины, индивидуальное ремесленничество, цеха и гильдии. Само по себе это не выглядело реалистично, однако сегодня мы видим, что у доиндустриальных социальных форм существуют отдаленные аналоги в постиндустриальных отношениях: сетевая экономика тяготеет к малым коллективам, во многих (хотя далеко не во всех) отраслях имеется столь дорогая для Кропоткина и Прудона тенденция к разукрупнению и децентрализации производства (символом чего являются 3D-принтеры), появляются условия для процветания индивидуальных работников, что выглядит аналогом успеха ремесленников доиндустраильных эпох.

Кропоткин выступал против производства продукции для анонимного, безличного рынка и призывал вернуться к системе, когда производитель работает для известных ему покупателей — но это является важнейшей тенденцией всего современного маркетинга, написавшего на своих знаменах лозунг «кастомизации», то есть адаптации продукции к индивидуальным требованиям потребителя.

Разумеется, никакого возврата к средневековому ремеслу и крестьянским общинам не происходит, мы можем говорить только об аналогиях (порою — отдаленных), и в то же время создается впечатление, что некоторые критикуемые анархистами черты индустриализма — такие, как иерархизм, гигантизм, безличность — были во многом временным «помрачением», охватившим мировую экономику на исторически не очень долгий срок, так что теперь явственно просматривается тенденция ухода этого «помрачения» из многих секторов экономики и политики.

Правда, пока эта тенденция находится в самом зачатке, но, тем не менее, когда Мюррей Букчин пишет, что капитализм нужно заменить экологическим сообществом, базирующимся на неиерархических отношениях, децентрализованных общинах, экотехнологиях вроде солнечной энергии, органическом сельском хозяйстве и индустрии[30], его фантазии не производят впечатление радикального «погрома» современной цивилизации, они соответствуют тем тенденциям, которые обсуждают все, кто озабочен будущим, от Эрнста Шумахера с его «Малое — это прекрасно» до Жака Фреско с его «Проектом „Венера”». Более того — некоторые из этих тенденций (например, альтернативная энергетика) поддерживаются правительствами вполне капиталистических государств, равно как и частным бизнесом.

Общим местом становится мысль о том, что развитие техники создает предпосылки для анархизации. Так, по мнению некоторых авторов, анархизация общества может способствовать появлению альтернативных источников энергии, делающих энергетически независимыми отдельные домохозяйства[31]. Появление 3D-принтеров порождает надежды, что в будущем отдельная семья будет производителем нужных ей товаров, так что отпадет необходимость в крупных промышленных предприятиях. По мнению многих, развитие телекоммуникаций создает идеальную техническую среду для прямой демократии. Можно также вспомнить введенный Тимоти Мэйем термин «криптоанархия», означающий отношения, которые должны воцариться в Интернете после распространения технологий шифрования, исключающих возможности получать информацию о совершаемых в сети сделках и узнавать имена их участников.

Восход эпохи сетевых отношений с характерным для нее доминированием временных структур, рост глобализации, кризис национального государства, проявляющаяся в самых разных формах тенденция к индивидуализации — все это можно одновременно истолковать и как безнадежное устаревание анархистских программ (делающих ставку на постоянные коллективы), и как их неожиданную актуализацию на новом витке.

[1] Бауман З. Текучая современность. СПб., «Питер», 2008, стр. 199.

[2] См.: Лыков А. Ю. Мировое государство как будущее международного сообщества. М., «Проспект», 2013.

[3] Аутсорсинг (от англ. outsourcing: outer-source-using — использование внешнего источника/ресурса) — передача организацией или компанией части своих функций на исполнение другой компании, специализирующейся в соответствующей области.

[4] Бард А., Зодерквист Я. Netократия. Новая правящая элита и жизнь после капитализма. СПб., Стокгольмская школа экономики в Санкт-Петербурге, 2004, стр. 139.

[5] Рыкунов В. Неоанархизм, или Общество без государства. — «Обозреватель», 1997, № 9.

[6] Казин А. Л. Государство и сетевые сообщества. — «Трибуна русской мысли», 2008, № 9, стр. 76 — 80.

[7] Ударцев С. Ф. Теория анархизма и эволюции цивилизации. — Прямухинские чтения 2009 года. М., «Футурис», стр. 186.

[8] См. подробнее: Фрумкин К. Г. «Новый анархизм» — идеология будущего. — «Полдень ХХI век», 2009, № 6.

[9] Подробнее см.: Фрумкин К. Г. Пути глобализации: комбинаторно-сетевые отношения и революционная ситуация XXI века <http://www.informacional.su/future/futurology/42-2010-03-03-20-16-36>.

[10] Федотова В. Г. Анархия и порядок в контексте российского посткоммунистического развития. — «Вопросы философии», 1998, № 5, стр. 3 — 20.

[11] Войцехович В. Э. Синергетика и анархизм. — Прямухинские чтения 2007 года. Тверь, «Тверской полиграф», 2008, стр. 45.

[12] См.: Фрумкин К. Г. Похороны капитализма. — «Компания», 2009, № 34, стр. 44.

[13] Боровой А. Анархистский манифест <http://avtonom.org/old/lib/theory/borovoy-a_manifest.html>.

[14] Подробнее см.: Фрумкин К. Г. Вечный либерализм и вечный дирижизм. — «Нева», Санкт-Петербург, 2012, № 12, стр. 187 — 192.

[15] Шубин А. В. Самоуправление в практике социальных движений. — В сб.: «Левые в Европе ХХ века: люди и идеи». М., ИВИ РАН, 2001, стр. 320.

[16] Букчин М. Реконструкция общества: на пути к зеленому будущему <http://avtonom.org/pages/rekonstrukciya-obshchestva-na-puti-k-zelenomu-budushchemu>.

[17] Корнилов С. Г. Михаил Бакунин о политике, или Насколько утопична анархия. — Прямухинские чтения 2004 года. Тверь, «Золотая буква», 2005, стр. 49.

[18] Рябов П. В. Современный анархизм: соотношение теории и практики (критический взгляд). — Прямухинские чтения 2011 года. М., «Футурис», 2012, стр. 28.

[19] Бей Хаким. Устойчивые временные автономные зоны <http://www.libma.ru/politika/_antologija_sovremennogo_anarhizma_i_levogo_radikalizma/p30.php>.

[20] Зерзан Д. Первобытный человек будущего. М., «Гилея», 2007, стр. 205.

[21] Кустарев А. Мать порядка — анархия. — «Неприкосновенный запас», 2009, № 5, стр. 57.

[22] Кустарев А. Там же, стр. 60.

[23] Рябов П. В. Краткий очерк истории анархизма в XIX — XX веках. Анархические письма. М., КРАСАНД, 2010, стр. 6 — 7.

[24] Магид М. Анархизм и материальные потребности. — В сб.: «Самоуправление, взаимопомощь, анархизм». Минск, 2009, стр. 3.

[25] Зерзан Д. Первобытный человек будущего, стр. 203 — 205.

[26] Кустарев А. Мать порядка — анархия, стр. 60.

[27] Равашоль. Сетевое самоуправление. — В сб.: «Самоуправление, взаимопомощь, анархизм». Минск, 2009, стр. 8 — 10.

[28] Об этом тренде см.: Тилли Ч. Демократия. М., Институт общественного проектирования, 2007.

[29] Дамье В. В. Атомизация общества и социальная организация: российский контекст. — Рабочие в России: исторический опыт и современное положение. М., «Едиториал УРСС», 2004, стр. 82.

[30] Букчин М. Очерчивая революционный проект. — В сб.: «Антология современного анархизма и левого радикализма». Т. 1. Без государства. Анархисты. М., «Ультра.Культура», 2003, стр. 327.

[31] Ященко В. Г. Энергетическая революция и анархизация общества. — Прямухинские чтения 2005 года. Тверь, «Золотая буква», 2006, стр. 135.

Опубликовано в журнале:

«Новый Мир» 2014, №5

Проблема похищенных КНДР граждан Японии

Константин Асмолов

29 мая 2014 г., премьер-министр Японии Синдзо Абэ объявил о том, что Пхеньян пообещал начать новое расследование дела о японских гражданах, похищенных северокорейскими спецслужбами в 70-80-е годы прошлого века. Договоренность стала результатом трехдневных межправительственных консультаций между Токио и Пхеньяном, прошедших недавно в Стокгольме. В этой связи японская сторона даже пообещала отменить часть санкций в отношении КНДР, если Север действительно начнет проведение нового расследования.

Пока власти Японии требуют допустить в КНДР официальных представителей, а родственники жертв митингуют под лозунгами «не дайте КНДР снова нас обмануть», мы используем это событие, чтобы подробнее рассказать массовому читателю о «проблеме похищенных», которая на протяжении последних десятилетий остается главным камнем преткновения в отношениях Японии и КНДР.

Напомним, что 15 ноября 1977 г. в городе Ниигата была похищена и вывезена в КНДР 13-летняя М. Ёкота. Затем, если верить властям КНДР, с июня 1978 г. по июль 1983 г. в КНДР были тайно доставлены еще 13 японцев и японок. Из них восемь были похищены северокорейскими агентами, а пять человек прибыли в КНДР с их собственного согласия.

Зачем? По версии северокорейской стороны, после инцидента с Мэгуми Ёкота в руководстве одной из спецслужб возникла идея вывозить в КНДР японских граждан для использования их в качестве преподавателей японского языка и обеспечения северокорейских нелегалов документами и биографиями реальных людей.

Но это объяснение представляется странным. Случайные люди не могут быть хорошими «преподавателями обстановки», готовыми рассказать агентам об особенностях жизни в Японии. Использование личных данных исчезнувших людей для того, чтобы под их именами засылать агентов – еще более странный вариант. К такому «вернувшемуся домой», наоборот, будет привлечено внимание. Разве что «ненастоящий японец» будет действовать в третьей стране, и здесь как раз прецедент есть. Арестованный в РК северокорейский шпион Син Гван Су пользовался документами и биографией одного из похищенных по фамилии Хара.

Одна из версий состоит в том, что «добраться до Японии и похитить там первого встречного», было заданием для выпускного экзамена спецназа. Если это действительно так, налицо глупая самодеятельность, авторов которой следовало наказать по всей строгости. Косвенно именно о таком говорит формулировка Ким Чен Ира, который объяснил похищения японских граждан тем, что «некоторые люди хотят выказать своё геройство и авантюризм» и избегают при этом брать на себя вину.

Исчезновения и потенциальная причастность к ним КНДР не были особенным секретом, но в ходе переговоров Пхеньяна и Токио о нормализации отношений в конце 80-х — начале 90-х годов, проблема похищенных вообще не поднималась. Главное было — договориться о размерах компенсаций за колониальное прошлое (требования КНДР были велики, и договориться не удалось). Общественное мнение тоже не особенно интересовалось похищенными.

От слухов и подозрений японская сторона перешла к конкретным расследованиям лишь после взрыва южнокорейского самолета в 1987 г., когда «северокорейская Мата Хари» (этой истории мы как-нибудь посвятим отдельную статью), заявила, что изучала японский язык в КНДР у японки, похожей на пропавшую в 1978 году Тагути Яэко. Но все равно, когда 28 марта 1995 года Пхеньян посетил направленный на возобновление отношений «дипломатический десант» во главе с Юкио Хатояма, «проблема похищенных» была снята с повестки дня как «вредная» и не способствующая нормализации диалога.

Лишь когда официальные лица двух стран встретились в Пекине в августе 1997 года, японская сторона обратилась к северянам за помощью в выяснении обстоятельств судьбы «пропавших» японцев. Именно тогда формулировка о «пропавших гражданах» была заменена на формулировку о «похищенных гражданах», а северокорейская сторона согласилась расследовать это дело совместной комиссией представителей Красного креста.

В ноябре 1997 г. КНДР посетила делегация во главе с Ёсиро Мори, который предложил Пхеньяну отпустить похищенных в третьи страны, где они могли бы быть «найдены». Такой шаг наглядно продемонстрировал стремление Токио «закрыть глаза» на формальную сторону проблемы, однако уступок в ходе встречи добиться не удалось.

После запуска северокорейского «спутника» и слухов о ядерной программе Пхеньяна, общественное мнение Японии поставило проблему похищенных и военную программу КНДР в один ряд по степени значимости. МИД уже не мог не обращать внимания на раздуваемую прессой истерию. И когда в июне 1998 года северокорейский Красный крест уведомил японскую сторону о том, что никто из «пропавших» японцев не был обнаружен, Токио заявил, что Япония не собирается возобновлять диалог с КНДР до тех пор, пока не будут получены хоть какие-то данные о судьбе пропавших японцев.

7 марта 2000 года Япония согласилась предоставить КНДР 100 тыс. тонн риса. Такой жест был отмечен: Красный крест КНДР сообщил, что возобновит расследование по вопросу “пропавших японских граждан” и проинформирует Японию, если они будут обнаружены. При этом представители КНДР отметили, что откажутся от продолжения диалога, если Токио будет и впредь использовать термин «похищения».

27 декабря 2001 г. Красный Крест КНДР объявил о приостановке расследования, но приход к власти администрации Буша сделал позицию Пхеньяна более гибкой. В апреле 2002 года Ким Чен Ир дал понять, что проблема пропавших граждан может быть темой для будущих двусторонних переговоров, а 17 сентября 2002 г. состоялся визит в КНДР японского премьера Дз. Коидзуми, в ходе которого Ким Чен Ир извинился за похищения 13 японских граждан. При этом было заявлено, что наказывать за это некого, ибо тех, кто нес непосредственную ответственность за операции по похищению, осудили еще в 1998 г.

Что касается судьбы похищенных, то КНДР сообщила, что в живых осталось пять человек, а восемь умерли в результате болезней или несчастных случаев, и большая часть их могил была смыта во время наводнений. Характерно, что умершими были объявлены все японцы, которые прибыли в КНДР по своей воле.

Какие цели преследовала КНДР таким поступком? Начиная с 2001 года там пробовали запустить механизм рыночных преобразований и реформ, которые невозможно было осуществить без масштабных финансовых вливаний. В качестве источника этих средств Пхеньян рассматривал именно японские деньги.

В принципе, Великий Руководитель занял понятную и, в общем, порядочную позицию. «Если мы признаемся, то подведём черту под прошлым, и заново начнём строить с Японией нормальные отношения». Однако итог подобного признания оказался иным. Японская общественность была потрясена и начала требовать детального расследования. Особенно активно поддержали этот призыв правые силы.

15 октября 2002 г. в Японию прибыли пятеро «оставшихся в живых». Предполагалось, что, пробыв некоторое время в Японии, они вернутся на Север, но под давлением общественного мнения никто их обратно не отпустил. Кроме того, в Японии не поверили в естественную смерть своих граждан. Так как большинству похищенных должно было быть 40- 50 лет, было сочтено, что смертность от естественных причин в данном возрасте маловероятна, а значит, люди либо убиты, либо удерживаются помимо своей воли. Тезис о размытых могилах тоже воспринимался как попытка спрятать концы в воду.

На фоне второго витка ядерного кризиса и начала шестисторонних переговоров (2003 г.) японская сторона продолжала оказывать давление на Пхеньян. США не возражали против обсуждения этой проблемы в рамках шестисторонних переговоров, но КНР, РФ и Республика Корея считали, что выдвижение вопроса похищений в повестку дня переговоров вызывает резкое противодействие Пхеньяна и останавливает весь процесс.

9-14 ноября 2004 г., состоялись встречи японских представителей с членами созданной по распоряжению Ким Чен Ира «следственной комиссии». В рамках данного диалога Северная Корея вернула Японии останки двух человек, в том числе Мэгуми Ёкота.

И тут случился скандал. Японская сторона произвела исследование ДНК и обнаружила, что останки не принадлежат ни одной из жертв похищений. Однако, научный журнал «Nature» опубликовал по этому поводу статью, в которой результаты этого исследования рассматривались весьма критически. Собственно, и сам исследователь отмечал, что образцы могли быть «загрязнены» ДНК других людей. Кроме того, образцы были использованы так, что проведение следующей и более независимой экспертизы было невозможно.

Неясно, насколько это было сделано для того, чтобы предотвратить повторные экспертизы, но когда генеральный секретарь кабинета министров Хосода Хироюки назвал статью неадекватной и искажающей факты, самый авторитетный в мире журнал по естественным наукам ответил передовицей, где писалось: «Япония имеет право подвергать сомнению каждое заявление Северной Кореи. Но её интерпретация ДНК-тестов нарушила границу свободы науки от политического вмешательства». Некорректно проведенная экспертиза не является доказательством чего бы то ни было, и тезис о том, что «экспертиза доказала что останки не принадлежат Мэгуми» – неверен.

Тем не менее, в докладе японского правительства, опубликованном 24 декабря 2004 г., было заявлено, что северокорейская сторона не смогла предъявить доказательств. Этот документ вызвал резкий протест Пхеньяна, и в контактах наступил очередной перерыв.

Поводом для возобновления диалога Токио и Пхеньяна послужил четвёртый раунд шестисторонних переговоров в Пекине 4-8 февраля 2006 г. Японская сторона выдвинула северокорейцам требования: а) незамедлительно возвратить в Японию всех оставшихся в живых похищенных японских граждан; б) тщательно расследовать обстоятельства похищений; в) передать японским властям непосредственных исполнителей преступлений. Дискуссия не привела к сближению позиций участников. В ответ 13 июня 2006 г. на обсуждение в японском Парламенте был вынесен Закон о правах человека в Северной Корее, призывающий к наложению санкций на КНДР.

В 2007 г. проблема похищенных снова сыграла свою роль на шестисторонних переговорах, где был одобрен документ, согласно которому КНДР должна была вывести из строя свои ядерные объекты в обмен на поставки мазута. Япония отказалась выполнить свою часть поставок топлива, сославшись на «проблему похищенных», хотя подобное поведение было откровенным срывом договоренности.

В сентябре 2007 г. маятник снова сдвинулся в сторону поисков консенсуса. В апреле 2008 г. главы внешнеполитических ведомств РК и Японии разделили точку зрения о том, что проблема похищенных японцев не должна препятствовать шестисторонним переговорам, однако 26 августа 2008 г. КНДР отвергла предложенный представителями Японии термин «полное расследование с целью выяснения местонахождения похищенных и их возвращения на родину».

В течение 2011-2012 гг. вопрос ставился практически на каждой встрече представителей двух стран. Составление доклада комиссии Кирби о проблема прав человека в КНДР также не обошлось без встреч с родственниками похищенных.

13 мая 2013 г. премьер Синдзо Абэ, сторонник жесткого подхода к Северной Корее, подчеркнул, что может рассмотреть возможность личной встречи с Ким Чен Ыном, если это поможет решению вопроса. Разрешение проблемы похищенных он назвал одной из главных задач своей дипломатии.

В конце мая 2013 г. КНДР посетил советник премьер-министра Японии Исао Иидзима, а государственный министр по вопросу похищенных японских граждан Кэйдзи Фуруя выразил надежду, что «Северная Корея примет правильное решение по вопросу похищенных японских граждан, вернет их всех на родину и будет способствовать восстановлению отношений между двумя странами». Он же, однако, заявил, что Япония воздержится от предоставления гуманитарной помощи КНДР до тех пор, пока вопрос о похищенных японских гражданах не будет полностью решен.

Одновременно общественное мнение начали готовить к новому витку разоблачений. Еще в декабре 2012 г. Национальное полицейское агентство Японии обнародовало информацию о «точном числе предполагаемых жертв похищений со стороны КНДР», объявив, что у них есть подробная информация на 864 человека, которые могли быть похищены северокорейской стороной. А в июне 2014 г. газета «Майнити» со ссылкой на генерального секретаря кабинета министров Японии Ёсихидэ Суга сообщила, что японская сторона направила КНДР список похищенных, насчитывающий отнюдь не 17, а 470 граждан Японии. Так число похищенных оказывается увеличено в РАЗЫ и, на взгляд автора, налицо попытка списать на КНДР все нераскрытые исчезновения.

К нынешнему времени проблема с «похищенными» во многом стала вопросом веры: у северокорейцев не хватает доказательств того, что все похищенные уже умерли, и вопрос закрыт, а у японской стороны нет желания верить северокорейцам хотя бы потому, что у родственников остается надежда. Однако демонстрация готовности вести диалог оказывается признаком хороших манер и своего рода демонстрацией готовности к консенсусу в иных сферах.

Поэтому, безотносительно того, чем закончится очередной раунд «расследований», попытки сторон идти навстречу стоит приветствовать.

Запущенные в 1973 и 1974 году реакторы второго поколения ВВЭР-440-230 первых двух энергоблоков Кольской АЭС – самые старые из водо-водяных реакторов, эксплуатируемых по сей день на территории экс-СССР. При проектном сроке службы 30 лет их ресурс продлили до 2018 и 2019 гг., хоть это и вызвало много споров. Особую надежду на то, что их закроют, питали в соседней Норвегии, специалисты которой считают два старых реактора небезопасными.

«Сегодня полным ходом реализуется программа подготовки программы к продлению срока эксплуатации первого и второго блоков. Сегодня уже есть решение о разработке инвестиционных проектов продления сроков этих блоков, по сути, в первом полугодии 2015 года мы должны пройти процедуру принятия окончательного решения, – сказал директор Кольской атомной станции Василий Омельчук в ходе визита постоянных представителей государств при МАГАТЭ, сообщает РИА Новости. –Техническую целесообразность продления мы уже показали и доказали».

Ядерный физик, генеральный директор объединения «Беллона» Нильс Бёмер назвал эту новость печальной.

«Печально, что сроки эксплуатации двух старейших реакторов Кольской АЭС могут быть продлены еще на 15 лет. Эти реакторы уже классифицированы как одни из самых опасных реакторов в мире», – сказал он, сообщается на сайте «Беллоны».

Подобные утверждения Василий Омельчук отвергает, подчёркивая, что безопасность стоит на первом месте. «При тех мероприятиях, которые мы предусматриваем в инвестпроекте, блок полностью будет отвечать всем современным требованиям по безопасности. По количественным показателям надежности и безопасности первый-второй и третий-четвёртый блоки идентичны. Мы надеемся и думаем, что мы реализуем программу продления срока эксплуатации первого и второго блоков до 60 лет, с 2018 года плюс 15 лет», – сказал он, пишет РИА Новости.

На Кольской атомной электростанции сегодня работают все четыре энергоблока. На двух более новых стоят советские реакторы второго поколения ВВЭР-440-213, уровень безопасности которых, по мнению международных экспертов, выше.

Осенью прошлого года BarentsObserver побывал на Колькой АЭС, отметив при этом, что к вопросам безопасности относятся намного более серьёзно, чем в начале 1990-х, когда соседние Норвегия, Финляндия и Швеция только приступили к реализации донорских проектов и проектов по повышению безопасности АЭС.

С 1994 года на КАЭС проведено в общей сложности 1130 мероприятий по повышению безопасности. После программы ЕС ТАСИС и Европейского банка реконструкции и развития на третьем месте по объёму вложенных в безопасность АЭС средств стоит Норвегия, предоставившая почти 15 миллионов долларов. 13 миллионов выделила Швеция, 2,3 миллиона – Финляндия. Из 718 миллионов долларов, инвестированных в средства безопасности, 96 миллионов поступило из зарубежных источников.

СОВЕТ ЕС ОДОБРИЛ ВВЕДЕНИЕ ЕВРО В ЛИТВЕ С БУДУЩЕГО ГОДА

Брюссель признал Вильнюс готовым к присоединению к зоне единой европейской валюты

Совет ЕС на заседании в Брюсселе одобрил введение в Литве евро с 1 января 2015 года, признав тем самым эту прибалтийскую республику готовой к вступлению в зону хождения единой европейской валюты.

Литва, таким образом, откажется от национальной валюты - литовского лита - как с 1 января 2014 года сделала Латвия, отказавшись в пользу евро от своей национальной валюты латвийского лата, и станет 19-м по счету членом еврозоны, передает Reuters.

"Евро не только принесет выгоду литовскому бизнесу и жителям страны, введение евро поможет обеспечить здоровую и ответственную финансовую политику, не допустит победы финансового популизма", - отметила в связи с происходящим президент Литвы Даля Грибаускайте. Сами литовцы смотрят на идею перехода на евро с пессимизмом.

Курс пересчета литов на евро установит Европейский Центробанк, и произойдет это примерно к концу июля текущего года. Тогда же ожидается принятие официально оформленного решения о присоединении Литвы к еврозоне.

Сейчас курс лита к евро зафиксирован на отметке в 3,4528 лита за 1 евро. Минфин Литвы прогнозирует, что ЕЦБ для пересчета примет такой же курс, так как данное соотношение зафиксировано уже достаточно давно. Тем не менее, Евроцентробанк имеет право изменить курс пересчета в любую сторону, но не более, чем на 15% от ныне зафиксированного.

Валюта евро была введена в безналичное обращение с 1 января 1999 года, и в наличное - с 1 января 2002 года. Сейчас евро использует 18 стран ЕС: Австрия, Бельгия, Германия, Греция, Ирландия, Испания, Италия, Кипр, Латвия, Люксембург, Мальта, Нидерланды, Португалия, Словакия, Словения, Финляндия, Франция и Эстония. Еще 6 гособразований используют евро, не входя в ЕС, по договоренности. Это Ватикан, Монако, Сан-Марино, Сен-Пьер и Микелон, Майотта и Андорра. Также евро используется без договоренности в Косово и в Черногории.

Список стран ЕС, не использующих в качестве своей денежной единицы евро, с вхождением в зону евро Литвы сократится до всего лишь 9 стран: Болгария (болгарский лев), Великобритания (фунт стерлингов), Венгрия (форинт), Дания (датская крона), Польша (польский злотый), Румыния (румынский лей), Хорватия (хорватская куна), Чехия (чешская крона), Швеция (шведская крона). Свою валюту используют также не входящие в ЕС Швейцария (швейцарский франк) и Норвегия (норвежская крона).

«Гендер» в постсоветских условиях: эпистемология травмы

Андреас Лангеноль

(пер. с англ. Дмитрия Тимофеева) 

1. ВВЕДЕНИЕ

В этой статье я рассматриваю процесс вхождения категории тендера в постсоветский академический дискурс и ее положение в нем сегодня. В русскоязычном академическом мире гендерные исследования не представляют собой организованного на государственном уровне академического пространства или упорядоченного дискурса, но существуют на периферии классических академических учреждений, университетов и академий наук, будучи локализованы в относительно независимых исследовательских институтах, часто плотнее связанных друг с другом, чем с национальным научным сообществом. С одной стороны, это позволяет гендерным исследованиям избежать дисциплинарной стандартизации и необходимости придерживаться единой точки зрения, с другой же — вынуждает их ориентироваться на постсоветские условия, общие для стран, в которых они проводятся.

Как воспринимается категория гендера в русскоязычном дискурсе, академическая и интеллектуальная история которого в целом отличается от ситуации, предшествовавшей зарождению гендерных исследований на Западе? Среди черт, объединяющих североамериканские и западноевропейские дискуссии 1980-х годов и дебаты, начавшиеся в странах бывшего СССР в 1990-е и продолжающиеся до сих пор, можно выделить маргинальность и междисциплинарность гендерного подхода. Но если в первом случае появление рассматриваемой категории, вдохновленное феминистским движением, было скорее частью поступательного процесса социальных изменений и весьма незначительно модифицировало взгляды социума на общественное устройство и культуру, то во втором оно происходило в условиях социальной трансформации, глубоко затронувшей экономическую, социальную, культурную и идеологическую сферы общественной жизни.

В Советском Союзе феминизм не был предметом обсуждения. В рамках идеологии государственного социализма «женский вопрос» представлялся «второстепенным конфликтом фундаментального классового антагонизма»[1], причиной которого служило изначальное противоречие между капиталом и трудом, являющееся основной характеристикой капиталистически-буржуазного строя. Соответственно, с приходом коммунизма этот конфликт, как считалось, был решен. Этот взгляд исчез вместе с государством и партийным аппаратом, декларировавшими его, хотя отголоски такого подхода и сегодня продолжают раздаваться на постсоветском пространстве (см. ниже). После разрушения институтов и идеологии государственного социализма на территорию общественных наук в России и в странах бывшего СССР начала проникать категория гендера. Сегодня действует большое количество специализированных институтов, занимающихся гендерными исследованиями и преподающих связанные с ними дисциплины. Введение категории гендера в академический дискурс происходило на фоне радикальных общественных изменений, повлиявших на институциональную структуру социумов в бывших советских республиках, их идеологию, культуру, а также государственные границы и положение в мире. В социологии для обозначения подобных изменений используется понятие «трансформация» или, точнее, «общественная трансформация». Общественная трансформация, в отличие от поступательного социального изменения, подразумевает широкий диапазон и радикальность перемен, не столько происходящих в рамках того или иного социального порядка, сколько переворачивающих самые его основы, в том числе экономические, социально-структурные, политические и культурные.

Понятие трансформации не применяется к однотипным образованиям, но включает в себя рассмотрение различных нарративов и способов восприятия времени. Так, один из нарративов женских и гендерных исследований на бывшем советском пространстве функционирует строго в рамках постсоветской картины мира, фокусируясь на ситуации, имевшей место в Советском Союзе, или, как вариант, на ее сегодняшних последствиях — например, стереотипах о месте женщины, унаследованных от идеологии государственного социализма. Другой же посвящен проблемам, с которыми общество столкнулось после распада СССР, в частности крайней поляризации социальной структуры или развалу системы социального обеспечения. Возникновение понятия гендера стало, разумеется, результатом переноса термина, изначально возникшего в североамериканском контексте, в постсоветские академические, культурные, социальные и политические условия. Однако обстоятельства, спровождавшие его, фактически вынуждали к обсуждению фундаментальных сдвигов в социальных, политических, экономических и культурных институтах. Не стоит переоценивать различия между постсоветской и западной исходными ситуациями: в своей области понятие гендера произвело в постсоветском дискурсе тот же эффект, что некогда на Западе, подняв темы, связанные прежде всего с женщинами и поэтому раньше рассматривавшиеся как маргинальные, до уровня проблем, затрагивающих все социальные отношения.

Моя работа состоит из трех частей. В первой я представлю короткий обзор условий, в которых гендерные исследования возникали и институционализировались на постсоветском пространстве (в первую очередь, в России и Украине). Во второй я сосредоточусь на дискуссии, посвященной проблематике изучения гендерных вопросов в русскоязычном мире и опубликованной в журнале «Гендерные исследования» в 2005 году. Эта дискуссия, как мне представляется, ярко отразила состояние гуманитарных и общественных наук в постсоветском академическом мире, поскольку представленные в ней позиции могут быть концептуально рассмотрены сквозь призму травмы. В завершающем разделе я попытаюсь описать сегодняшнее положение ген- дерных исследований и категории гендера, исходя из трех различных определений травмы.

После падения советского режима академический, интеллектуальный и критический дискурсы стран бывшего СССР резко открылись всему новому. Эта перемена не была единогласно воспринята с восторгом, поскольку послужила причиной значительного смещения когнитивных и моральных координат вышеназванных дискурсов. Категорию «гендера» можно считать фокальной точкой интеллектуальной травмы, приведшей к обесцениванию ряда советских парадигм (например, «женских исследований»). С точки зрения социологического конструктивизма «травма» представляет собой ретроспективную символическую реконструкцию (воображаемого) события как травматического, в которой оно становится центральной исходной точкой построения коллективной идентичности. Таким образом, категория гендера может рассматриваться как травма, как разрыв в академических и социальных практиках, основополагающий для постсоветской академической и культурной идентичности. «Травмой» может также именоваться ситуация, вынуждающая человека занять по отношению к ней ту или иную позицию. Травматическое событие такого рода не позволяет никому оставаться морально не вовлеченным или безразличным. Категория гендера в этом смысле также может восприниматься как травматическое событие, поскольку она обозначает социальные отношения, которые невозможно разгруппировать на отдельные социальные ситуации, так как они распространяются на все ситуации. Иными словами, в отличие от категории женщины, категория гендера обозначает всеобщий характер социальных понятий, по отношению к которым невозможно сохранять моральный нейтралитет.

2. ГОСУДАРСТВО, ГЕНДЕР И ТРАНСФОРМАЦИЯ: ОРИЕНТИРЫ ИСПОЛЬЗОВАНИЯ КАТЕГОРИИ ГЕНДЕРА В РОССИИ

В 1990-е годы, когда академический мейнстрим начал проявлять интерес к гендерным отношениям в советском и, впоследствии, постсоветском социуме, господствующее место занимал подход, согласно которому особенности взаимоотношений полов в Советском Союзе и в России должны рассматриваться с точки зрения роли, которую играет в них государство. Основные трансформации этих отношений, происходившие с начала ХХ века до 1990-х, были реконструированы, исходя из изменений тех средств, с помощью которых государственные институты вмешивались в отношения между полами и перестраивали их. Как пишет Сара Эшвин: «В советское время <...> власти пытались создать специфическую конфигурацию гендерных отношений — треугольник, в котором отношения мужчины и женщины с государством имели более важное значение, чем их отношения друг с другом»[2]. Эта система не оставалась статичной, меняясь на протяжении истории — от революционных лет через сталинскую эпоху и застой к перестройке. Однако в основе ее, как отмечают исследователи, лежала глубинная трансформация гендерных отношений, инициированная властью и перераспределившая функции мужчин и женщин не столько по отношению друг к другу, сколько по отношению к обществу и представляющему его государству. Так, например, женщины при социализме рассматривались как «рычаги» революции, поскольку через их эмансипацию и расщепление структуры патриархальной семьи последняя оказывалась открыта для государственного вмешательства и наблюдения. Этот подход подразумевал лишение мужчины статуса патриарха и относительное усиление женщины в семье, но при этом содержал довольно традиционные представления о половом разделении труда: на мужчин возлагалась ответственность за публичные аспекты строительства коммунизма — т.е. роль героических рабочих, — тогда как женщинам, хотя и они работали, была предоставлена менее заметная высокая задача поддержания социалистической морали в семье[3]. Таким образом, несмотря на то что «ключи к коммунистическому развитию»[4] ввиду своей стратегической позиции в семье держали женщины, представители разных полов в коммунистическом проекте были наделены значительно отличающимися друг от друга функциями: мужчины реализовывали грандиозный проект строительства коммунизма, строго подчиняясь требованиям социалистического государства; женщины гарантировали это подчинение, моральную стабильность и социалистический дух семьи, не позволяя мужчинам утратить способность выполнять свою функцию.

По контрасту, постсоветский период рассматривается следующим образом: «...после падения СССР разрушилась институциональная основа гендерного порядка, искусственно созданного в советское время»[5]. Отметим, что государство рассматривалось как важнейший фактор формирования социальных отношений не только в гендерных исследованиях 1990-х. В те годы исследователи как из западного мира, так и из стран бывшего Советского Союза проявляли интенсивный интерес к проблеме влияния изменения статуса и функции государства на постсоветском пространстве на социальные, культурные и экономические отношения в обществе. Например, характер дискуссий о жизнеспособности таких «западных» концептов, как «гражданское общество» или «правовое государство», как правило, зависел от частных особенностей той или иной страны — наследника СССР. Работы 1990-х, посвященные гендерным отношениям, могут рассматриваться как составляющие широкого дискурсивного поля, обозначаемого термином «транзитология». Транзитологический подход имеет два аспекта: дескриптивный, в рамках которого изучаются мощные общественные сдвиги, сопровождающиеся распадом государства или вызванные им, и нормативный, в рамках которого ученые пытаются ответить на вопрос, какие условия необходимы для стабилизации общества и превращения государства в консолидированную демократию.

Для исследователей, в центре внимания которых находятся гендерные отношения, регулируемые государством, преобразование роли последнего представляется логичной точкой отсчета для изучения вызванных травмой изменений, произошедших в гуманитарных науках, в нашем случае — введения категории гендера. Интересно взглянуть, насколько сегодня изменился взгляд на государство как главный ориентир при обсуждении гендерных отношений на постсоветском пространстве. Для этого я хотел бы сосредоточиться на дискуссии, которая прошла в наиболее авторитетном русскоязычном академическом издании на территории бывшего Советского Союза, посвященном гендерным исследованиям.

3. ГЕНДЕРНЫЙ ДИСКУРС НА ПОСТСОВЕТСКОМ ПРОСТРАНСТВЕ: «КРУГЛЫЙ СТОЛ» ЖУРНАЛА «ГЕНДЕРНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ» (2005)

Дискуссия, о которой пойдет речь в этом разделе, состоялась в журнале «Гендерные исследования» — судя по всему, самом важном периодическом издании на русском языке, посвященном гендерным вопросам. Журнал был основан в 1998 году при Харьковском центре гендерных исследований, наиболее заметном и одном из самых престижных академических учреждений в странах бывшего СССР, разрабатывающих гендерную проблематику.

В 2005 году в ХЦГИ прошла международная конференция «Гендер по-русски: преграды и пределы», посвященная перспективам развития гендерных исследований и жизнеспособности категории гендера в русскоязычном академическом и социальном контексте. Вслед за ней организаторы решили провести на страницах «ГИ» «круглый стол» с целью представить различные точки зрения по четырем вопросам: взаимосвязь феминизма и гендерных исследований; возможности и границы применения западной методологии; достижения гендерных исследований и стоящие перед ними вызовы; потенциальное расширение поля деятельности академических исследований[6]. К обсуждению были приглашены ученые из стран бывшего СССР (Белоруссии, Латвии, Казахстана, России), а также представители Германии, Швеции и США. В результате, как сказано во введении к публикации, состоялось «весьма репрезентативное обсуждение, которое довольно адекватно отражает состояние дел с гендерными исследованиями в России и напостсоветском пространстве»[7]. Я рассмотрю представленные позиции в соответствии с перечисленными темами.

Мнения участников беседы по вопросу о связи между феминизмом и гендерными исследованиями сильно расходятся. Согласно одной из точек зрения, отсутствие феминизма в России вызвано подъемом гендерных исследований, воспринимающихся как политкорректное обозначение феминизма, но при этом лишающих его функциональности и эффективности (с. 193). Кардинально противоположные ей оценки разнятся. Сомнительная репутация гендерных исследований как «феминистских» в глазах общественности может быть связана с тем обстоятельством, что, в отличие от ситуации на Западе, в странах бывшего СССР они не просто «в порядке вещей» заменили феминизм, но были использованы для его контрабанды (с. 193 и след.). Феминизм также может рассматриваться как идеология, не слишком отличающаяся от советской и препятствующая любой попытке академического подхода к гендерным исследованиям (с. 194 и след.). Есть и более умеренные взгляды: гендер может представляться «подходом, базирующимся на мировоззренческой позиции» с эпистемологическими последствиями (с. 193); в то же время, когда гендерные исследования впервые появились в постсоветском дискурсе, на Западе они уже потеряли связь с феминистской теорией и породившими ее причинами, вследствие чего категории гендера недостает легитимности и мотивации (с. 195).

Следующей темой, предложенной для обсуждения участникам дискуссии, была роль трансфера западной методологии на постсоветское пространство. Ряд ученых полагает, что, если мы признаем гендерные исследования международной деятельностью, этот вопрос станет в принципе неактуален (с. 196, 199). Единичным оказалось суждение, согласно которому такие западные понятия, как феминизм, сексизм, права женщин, женский вопрос или дискриминация, скрывают экзистенциальные измерения половой идентичности, при этом исконно «русский» категориальный аппарат для их замены отсутствует (с. 197). Большинство участников дискуссии указало на проблему не столько в межкультурном трансфере понятий, сколько в их закреплении в новом контексте — помехой которому, помимо прочего, является частое незнание западных понятий в странах бывшего СССР (с. 196, 199). В дискуссии была также представлена точка зрения, согласно которой попытка применить категориальный аппарат западного феминизма к русским гендерным исследованиям потерпела неудачу (с. 197). Ее приверженцы утверждают, что многие западные категории — например, «частное» и «общественное» — несочетаемы с постсоветским опытом. Недавнее стремление российских ученых, занимающихся гендерными исследованиями, к большей публичности сравнивается с ситуацией, приведшей к упадку значения академических журналов в поздние советские годы: их издатели точно так же хотели завоевать более широкий круг читателей за счет публикации западных текстов, однако, некритически перепечатывая их, утратили контакт с академическим сообществом (с. 198). В конечном счете вопрос достижений гендерных исследований оказывается тесно связан с проблемой трансфера идей. Сергей Ушакин утверждает, что бессмысленно говорить, например, о «советском гендерном контракте» применительно к обществу, которое полностью игнорирует идею контрактных отношений: «ГенИс так и будет оставаться своеобразным академическим эсперанто — языком без собственной культурной среды, языком без собственного "носителя"» (с. 202).

Интересно, что, говоря о достижениях гендерных исследований и стоящих перед ними вызовах, некоторые участники отмечают прежде всего ту продуктивную роль, которую категория гендера сыграла в социальной трансформации, помогая осознать и структурировать ее (с. 199). По описанию Елены Гаповой, директора Минского центра гендерных исследований при Европейском гуманитарном университете, «гендер был связан с новыми формами общения, встречами с другими людьми, знакомством с другими текстами (и созданием этих текстов на своем языке), с чувством солидарности и некой общей "тайны" или скорее сакрального знания, т.е. с производством субъектности» (с. 199 и след.). Однако сегодняшнее состояние гендерных исследований больше вызывает беспокойство, чем оптимизм. По словам одного из участников «круглого стола», гендерные исследования не обладают достаточной научностью и академизмом, поскольку им не хватает «норм научной этики и этикета» (с. 200, слова Олега Рябова). Следствиями этих серьезных недостатков являются небольшая аудитория гендерных исследований и их отсутствие в общественном сознании (с. 200—201), что преодолимо, если сблизиться с естественными науками, обладающими большей легитимностью и меньшей идеологической нагрузкой (с. 201). Еще одной причиной отсутствия взаимодействия между гендерными исследованиями и обществом могут быть распространенные гендерные стереотипы, среди которых, например, признание ума за женщиной, не принимающей участия в политике. Тематизация неравенства полов рассматривается как дополнительный конфликт, лишь усложняющий ситуацию, и без того тяжелую в условиях социальной трансформации. Гендерные исследования ассоциируются в обществе со стереотипным имиджем феминизма, стремящегося отнять у мужчин власть в гендерной ситуации мнимого равноправия мужчины и женщины (с. 202—204).

Последним вопросом, предложенным ученым для обсуждения, стали отношения между академическим и популярным аспектами гендерных исследований. По мнению Рябова, гендерные исследования должны быть академическими, а не публичными (с. 205). Наталья Блохина полагает, что объективность, достигнутая научным путем, должна быть переведена на язык «пропаганды» с целью трансформации общественного сознания; для этого необходимо в первую очередь найти эффективные коммуникативные стратегии (с. 205—206). Гендерные исследования, облеченные в форму политической рекламы или идеологии, могут внести вклад в изменение общественного мнения и обеспечить женские движения теоретической базой (с. 208). Многие участники указывают на важность включения гендерных исследований в систему высшего образования: большая часть центров гендерных исследований не является частью университетов, в то время как преподаватели в последних, как правило, до сих пор пользуются эссенциалистским и субстанциалистским определениями пола (с. 209), а студенты не имеют возможности познакомиться с гендерной проблематикой. Более того, сообщество гендерных исследователей находится сегодня в ситуации самоизоляции. Необходимо преодолеть изоляцию не только по отношению к академическому миру, но и по отношению к обществу, которому требуется более широкое гендерное образование (с. 210). В то же время гендерные исследования нуждаются в профессионализации, которая позволила бы им активнее позиционировать себя перед властями, решать социальные проблемы и в меньшей степени зависеть от общественных взрывов и сдвигов. Лика Рыгина приводит слова владельца саратовского книжного магазина: «Было время, когда эти книги шли, как горячие пирожки, но вот уже два года, как бум прошел, интерес читателей переместился на другие темы» (с. 211). Надежда Соколюк при этом подчеркивает, что в публичном пространстве гендерные исследования должны скорее выполнять задачи просвещения, чем радикальной идеологии, главное место в которой будут занимать отношения между мужчиной и женщиной (с. 206). Гендерные исследования должны преподаваться прежде всего акторам экономики, будущим администраторам и политикам (с. 208), на их основе должен быть создан контекстно-зависимый учебный курс, целью которого будет перенесение результатов академических исследований в практическую жизнь и освобождение от общего гуманистического стиля феминизма (с. 209).

Существуют, однако, и пессимистические взгляды на перспективы внедрения гендерных исследований в образование. Разумеется, их результаты могут просочиться в общество, но не стоит возлагать на это надежды до тех пор, пока оно само не проявит интереса к академическим исследованиям (с. 206). Пока социум избегает тем телесности и сексуальности, он не готов к разговору о гендере (с. 211). Проблемой гендерных исследований, в свою очередь, является неудачный трансфер идей, в результате которого потерпела неудачу задача популяризации проблематики. Необходимо найти язык, доступный широкой аудитории: «Можно четыре часа рассказывать учительницам про перформативность гендера, чтобы на выходе услышать: "Как в опере, ни слова не понятно, но красиво"» (с. 212, курсив в оригинале). Но, несмотря на это, Ушакин утверждает, что гендерные исследования все же могут способствовать разрушению иллюзии самоочевидности ежедневной жизни (с. 206), обратившись к теории феминизма или к «этнографизации» как альтернативам теоретических стратегий репрезентации (с. 201).

Сложно подвести итог рассмотренной дискуссии. В ней представлен широкий диапазон позиций — от взгляда на гендерные исследования как на узкую общественно-научную дисциплину, работающую со специфическим исследовательским материалом, до их понимания как зрелого политизированного феминизма, оснащенного теоретической базой. Так или иначе, гендерные исследования на постсоветском пространстве простираются в пределах дискурсивного и эпистемологического горизонта, характеризующегося ощущением социального кризиса. Ему свойственно, прежде всего, сильнейшее распространение в социуме гендерных стереотипов, сложным путем происходящих из социальной трансформации и следующих логике «теперь еще и бабы предъявляют требования». В связи с этим возникает необходимость просвещения общества, прежде всего элит, и обеспечения его непрерывного внимания к вопросам гендера, чтобы оно могло рассуждать о них вне зависимости от моды. Из обсуждения проблем феминизма можно сделать вывод, что отсутствие этой концепции на постсоветском пространстве также вызвано кризисом. Оно может свидетельствовать как об определенном идеологическом вакууме («постсоветской афазии», по известной характеристике Ушакина), так и о крайней раздражительности общественного сознания, переживающего трансформацию. Отсутствие феминизма, иными словами, служит ярким примером печального в целом состояния российских методологических категорий, естественным образом ведущего или к некритическому принятию и применению категорий западных, или к понятийному вакууму. Гендер при этом не в последнюю очередь рассматривается как понятие, которое может помочь обществу справиться с радикально меняющимися условиями жизни.

Однако наиболее поразительным на этом «круглом столе» оказалось то, что государство как участник гендерных отношений не было упомянуто ни разу. Это резко контрастирует с дискуссиями 1990-х, в которых именно оно было ключевой исходной точкой исследования. Категория гендера, так сказать, вышла из-под государственной опеки и на дискурсивном уровне, обратив свое внимание к обществу и его трансформации как процессам, нуждающимся в самостоятельном анализе. Гуманитарные и общественные науки, таким образом, становятся составными частями символической экономики общества, переживающего трансформацию, а категория гендера рассматривается в связи с ролью, которую она играет в установлении связи между этими науками, с одной стороны, и обществом и культурой, с другой.

4. ГЕНДЕР И ЭПИСТЕМОЛОГИЯ ТРАВМЫ

Дискуссия, посвященная гендерным исследованиям, является частью актуального для русскоязычного академического мира эпистемологического подхода, пытающегося ответить на вопрос, каким образом можно обеспечить теоретико-концептуальную, методологическую и институциональную устойчивость социальных и гуманитарных наук, положение которых является сегодня во многих смыслах неопределенным. Исследователи выделяют несколько факторов, затрудняющих их стабилизацию:

1. Гуманитарные и социальные науки испытывают острую необходимость в доказательстве своей научности, находясь под давлением растущей конкуренции со стороны общественного и неформального дискурсов. Так, академическая социология вынуждена соревноваться с более популярными современными диагностированиями общества или культурологией, литературоведение — с более доступной литературной критикой[8].

2. Неоднозначное положение гуманитарных и общественных наук, помимо всего прочего, вызвано внедрением в русскоязычный дискурс понятий, с 1990-х годов воспринимавшихся как «западные». Этот процесс был в значительной мере стимулирован бумом переводов таких западных авторов, как Георг Зиммель, Макс Вебер, Зигмунд Фрейд, Мишель Фуко, Пьер Бурдьё, Вольфганг Изер, Брюно Латур и Толкотт Парсонс. Ушакин, характеризовавший этот процесс как «интеллектуальное цунами», утверждает, что такие концепции и научные течения, как постструктурализм, постколониализм, культурные исследования, теории дискурса и, само собой, гендерные исследования, вряд ли воспринимались с учетом их генеалогии, рассматриваясь скорее как более или менее случайные теории[9].

3. Все это дало толчок рассуждениям о проблемах трансфера и переводи- мости в области гуманитарных и общественных наук[10], которые, однако, часто сводили теоретические и концептуальные вопросы к простому противопоставлению «западных» исследовательских стратегий «отечественным». Последние оценки состояния гуманитарных наук на постсоветском пространстве как «афазии», «аномии» или «утраты ценностей»[11], возможно, только ухудшили это положение, углубив представление о русскоговорящем академическом мире как пассивном реципиенте чужих теорий и идей. Интересно отметить, что, например, в социологии русскоязычные авторы поднимают вопрос функциональности и эпистемологической продуктивности импортированных западных категорий[12], тогда как в западных публикациях на первый план, как правило, выдвигаются многочисленные контекстуальные различия между русским и западным обществами, будто бы приводящие к неправильному применению понятий и, как следствие, недопониманию[13].

Дискуссия о состоянии гендерных исследований в русскоязычном академическом мире, рассмотренная в предыдущем разделе, несет ярко выраженные черты общей эпистемологической проблематики гуманитарных и социально-научных работ. Так, например, среди прочих на «круглом столе» была поднята тема разделения исследовательских стратегий на «западные» и «отечественные», не вылившаяся, впрочем, в открытое их противопоставление, но развившаяся в более интересном направлении. Один из голосов, прозвучавших в ходе обсуждения, призывал совершенствовать «отечественные» методологический и теоретический аппараты, чтобы договориться об обозначении различных ситуаций, с которыми сталкиваются мужчины и женщины. Приверженцы феминизма и эмпирических гендерных исследований из новых исследовательских институтов, расположенных на всем постсоветском пространстве, говорили о гендере как об универсальной категории. Сторонники третьей позиции полностью отрицали вопрос взаимоотношений мужчины и женщины в качестве главной проблемы гендерных исследований.

На основе всего вышеприведенного я хотел бы критически рассмотреть упрощенное представление о том, что авторы русскоязычных социально-научных и гуманитарных исследований или злоупотребляют использованием западных понятий, или возвращаются к теориям и концепциям, резонирующим с российским историческим опытом. На примере гендерных исследований я хотел бы взглянуть на состояние гуманитарных наук с точки зрения категории травмы или, точнее, трех различных подходов к этой категории.

Почему именно травма? Эта категория, как мне кажется, может помочь глубже осмыслить интеллектуальные вопросы, поставленные перед нами гуманитарными науками, поскольку она позволяет сохранить исходную концептуальную точку,предшествующую противопоставлению «западного» и «отечественного». Я полагаю, что для понимания предубеждений постсоветских гуманитарных исследователей, ориентирующихся по отношению к «западному» и «отечественному» подходам, необходимо рассмотреть интеллектуальные события, которые происходили до этой конфронтации и привели к ней. Категория травмы, традиционно связанная с теми слоями опыта, которые остаются недоступными, поскольку отрицают свою собственную трансформацию в опыт, напрашивается здесь сама собой. Разумеется, я не являюсь сторонником простого приложения психоаналитического понятия травмы к постсоветским гуманитарным наукам. Я скорее придерживаюсь мнения, что недавние попытки социологии концептуализировать понятие травмы и ввести его в научный оборот заслуживают более пристального внимания. Здесь я принимаю травму за исходную точку построения альтернативной эпистемологии постсоветских гуманитарных наук (на примере ген- дерных исследований).

Категория гендера может встретить отпор в первую очередь в связи с разрушением академического ландшафта, особенно в области гуманитарных наук[14]. Ярким примером может служить историография, которая в СССР настолько жестко регулировалась государством и партийным аппаратом, что, как это ни смешно, начала выходить из-под государственного и партийного контроля лишь после соответствующего приказа Горбачева[15]. Эта ситуация наглядно демонстрирует, что после развала Союза по крайней мере некоторые советские гуманитарные дисциплины, лишенные независимости, не были готовы освободиться от политических ограничений, накладывавшихся на них десятилетиями. Внедрение «западных» категорий и теорий на постсоветском пространстве, особенно в 1990-е годы, может, таким образом, рассматриваться как повторение первоначальной травмы отчуждения автономии. В советское время гуманитарные науки с трудом могли оставаться нетронутыми государством, теперь же они оказались не подготовлены к наплыву «иностранных» идей. Здесь я использую понятие травмы скорее как метафору применительно к ситуации, в которой последующие события напоминают о первоначальной, подлинной утрате и, таким образом, вызывают ее повторение. С этой точки зрения отрицание «западных» теорий, характерное в том числе для некоторых гендерных исследователей, может, как бы странно это ни звучало, указывать на лежащую в его основе старую травму подчинения.

Похожая, хотя и несколько иная картина предстанет перед нами, если мы применим определение травмы Джеффри Александера и Рона Айермана[16], развитое ими в так называемой «сильной программе» культурной социологии. Александер и Айерман рассматривают травму как исключительно социальный процесс, в котором прошлое событие страдания, имело ли оно место на самом деле или нет, становится для социума единственной точкой коллективной идентификации. Согласно этому определению, травма представляет собой особый, невероятно раздутый случай построения коллективной идентичности, специфический характер которого состоит в исключительности подачи события прошлого как содержащего в себе все значимые для коллектива моральные ценности. Это определение травмы интересно применить к постсоветским гуманитарным исследованиям по двум причинам: во-первых, в нем логика конструкции не связывается с достоверностью событий, к которым эта конструкция отсылает; во-вторых, оно включает в себя понятие коллективной морали. Травма — это построение морали на основе представления о прошлом страдании как о чем-то уникальном и исключительном. Говоря о травме в постсоветских гуманитарных науках, стоит, во-первых, рассматривать ее скорее как процесс, чем как статичную ситуацию, а во-вторых, не забывать о моральном содержании, заложенном в травматической конструкции.

На «круглом столе», посвященном проблемам гендера в русскоязычном мире, можно выделить два косвенных упоминания, которые можно рассмотреть с точки зрения процесса конструирования травмы в смысле Александера и Айермана. В первом случае, защищая релевантность категории гендера, участники отмечают, что в период резких, или травматических, изменений в обществе, с которыми столкнулись бывшие советские граждане в 1990-е, эта категория помогла людям, прежде всего женщинам, сориентироваться в новых жестких условиях. Таким образом, утверждаются моральный аспект и позитивность категории гендера как средства, способствующего преодолению социальной дестабилизации. Во втором случае, никак не связанном с предыдущим, «гендер» рассматривается не как решение проблемы социальной дезориентации и аномии, но как составляющая этой проблемы. Так или иначе, категория «гендера» символически связывается с силами трансформации, вызывающими волнение и мощные социальные потрясения.

Третье определение травмы является вариантом второго, так как тоже выделяет моральный аспект травмы как основополагающий. Джудит Херман, рассуждая о возможности обращения к таким беспредельным преступлениям, как Холокост, определяет травму не как событие, влекущее за собой определенные последствия, и не как конструкцию, концентрирующую в себе коллективную мораль, но как социальную ситуацию, по отношению к которой необходимо занять четкую позицию, так как сохранять моральный нейтралитет уже невозможно[17]. Иными словами, она переносит акцент с травматического «случая» — причинно-следственной связи и структуры, являющихся для него смыслообразующими, — на экстремальность ситуации, размещающей ее участников в нормативном и моральном поле лицом к лицу с травмой. Ева Грос, конкретизируя определение Херман, указывает, что моральное содержание травматического события распространяется в обществе посредством знания: знать о травматическом событии уже само по себе значит стать на ту или иную сторону. Таким образом, приходит к выводу Грос, социальные и гуманитарные науки особенно подвержены влиянию травмы, так как производство и распространение знания о культуре и обществе являются их основными заявленными задачами[18].

Мне представляется, что дискуссию о категории гендера — кстати сказать, не только на постсоветском пространстве — продуктивнее рассматривать в первую очередь в рамках определения травмы, предложенного Херман. Гендер, по определению, относится к социальным понятиям, являющимся для общества «универсальными», так как они распространяются практически на все возможные социальные ситуации: кем бы мы ни были и что бы мы ни делали, в глазах других мы всегда будем мужчиной и женщиной, а наши поступки — соответственно, поступками мужчины и женщины[19]. Категория гендера, вынуждающая участников дискуссии поддерживать или отрицать ее, остается безжалостной даже к представителям академического обмена знанием. Попытки внедрить ее в гуманитарные науки на правах важного понятия, равно как и ее отторжение, не позволяют никому остаться в стороне. Нейтралитет здесь недопустим. Взглянув на проблему с этой стороны, можно объяснить странные, на первый взгляд, заявления об избыточности этой категории, критику якобы чрезмерной требовательности женщин или клеймление гендера как «западной» категории, которой нет места в российском дискурсе. Хотя введение категории гендера и влечет за собой распространение конструктивистской социологической мысли, реализующейся через социальную практику, оно также вынуждает каждого занять определенную моральную позицию, так как уйти от гендера невозможно.

5. ЗАКЛЮЧЕНИЕ: ОСЛОЖНЕНИЯ КАТЕГОРИИ ГЕНДЕРА

Разделение сторонников и противников категории гендера на последователей «западного» и «отечественного» дискурсов соответственно может быть рассмотрено как специфическое выражение парадокса, этой категорией порожденного, а именно выявления социального и морального аспектов академической практики. Эпистемология травмы, рассмотренная с точки зрения различных социологических интерпретаций, представленных в предыдущем разделе, позволяет нам подняться над заявленными позициями собеседников и подробнее рассмотреть ситуационные и моральные параметры дискуссии. В разговоре о жизнеспособности категории гендера на постсоветском академическом пространстве травма фигурирует по крайней мере в трех проявлениях.

Во-первых, противостояние между «западным» и «отечественным» подходами в гуманитарных науках воссоздает советскую систему, в которой эти науки были практически лишены академической автономии. Возможно, преодолеть этот антагонизм можно с помощью эпистемологической позиции, при которой исследуется в первую очередь не культурный контекст категорий гуманитарных наук, а конкретные способы их приложения, с целью нахождения исходных точек для социального и культурного анализа. Работа в этом направлении, судя по всему, уже началась[20]. Признавая тот факт, что «контексты» («западный» или «отечественный») не предшествуют значениям категорий, но возникают вследствие их использования, мы можем исследовать, какие воздействия оказывают категории, применяемые тем или иным способом[21].

Во-вторых, тяжелое положение гуманитарных наук в постсоветской общественной трансформации отражается как в использовании для ориентации в условиях социального кризиса «западных» категорий (например, «гендер»), так и, напротив, в их неприятии, так как они способствуют общей ситуации аномии. Иными словами, значение категории гендера устанавливается, исходя из социальных условий, являющихся травматическими по Александеру, т.е. концентрирующих коллективные моральные представления и нормы. Я не воспринимаю это кажущееся противостояние трагически и рассматриваю представленную дискуссию как проявление моральной значимости гуманитарных наук. Она обнажает те трудности, с которыми они сталкиваются вследствие политической ситуации в обществе.

В-третьих, травматический импульс, вынуждающий занять четкую позицию по отношению к миру и ко всему происходящему в нем, может быть порожден категориями гуманитарных наук, создающими «тотальные социальные факты» (в смысле Марселя Мосса). К ним относится и категория гендера, заставляющая все субъекты, включая исследователей, принять ту или иную сторону в соответствии со своей концептуальной линией. Тогда как первые два определения травмы могут быть непосредственно связаны с советским прошлым и постсоветской трансформацией гуманитарных наук в русскоязычном академическом мире, третье указывает скорее на универсальное свойство гуманитарных категорий, казалось бы, парадоксальным образом проявляющееся только в особых и случайных обстоятельствах. Не имеющее ничего общего с метафизическим эссенциализмом определение «универсальности» применяется к социальному разделению людей на такие «естественные» категории, как, например, мужчины и женщины. В этом смысле универсальность, как и исключительность, является эмпирическим, а не концептуальным понятием.

Многоуровневая эпистемология травмы дает нам сложную картину, в которой состояние гуманитарных наук на постсоветском пространстве оказывается трудно свести к единому набору согласующихся между собой факторов. Гуманитарные науки, как показывает пример дискуссии о гендерных вопросах, скорее создают платформу для общественной саморефлексии, а моральные аспекты проявляются в них как следствие стремления производить и распространять знание об обществе и культуре.

Пер. с англ. Дмитрия Тимофеева

[1] Ousmanova A. On the Ruins of Orthodox Marxism: Gender and Cultural Studies in Eastern Europe // Studies in East European Thought. 2003. Vol. 55. P. 38.

[2] Ashwin S. Introduction: Gender, State and Society in Soviet and Post-Soviet Russia // Gender, State and Society in Soviet and Post-Soviet Russia / Ed. by S. Ashwin. London; New York: Routledge, 2000. P. 1—2.

[3] Ibid.; Kukhterin S. Fathers and Patriarchs in Communist and Post-communist Russia // Gender, State and Society in Soviet and Post-Soviet Russia. P. 71—89.

[4] Kukhterin S. Op. cit. P. 77.

[5] Ashwin S. Op. cit. P. 2.

[6] «Doing gender» на русском поле: Круглый стол // Гендерные исследования. 2005. № 13. С. 190—216.

[7] Там же. С. 190; курсив в оригинале. Далее ссылки на эту дискуссию приводятся внутри текста в круглых скобках.

[8] Batygin G.S. Social Scientists in Times of Crisis: The Structural Transformations within the Disciplinary Organization and Thematic Repertoire of the Social Sciences // Studies in East European Thought. 2004. Vol. 56. P. 7—54; Paulsen M. Literary Critics in a New Era // Studies in East European

Thought. 2008. Vol. 60. P. 251—260; Горшков М.К. Российская социология: между обществом и властью // Социологические исследования. 2011. № 5. С. 19—22; Кукушкина Е.И. Социологи и публицистика // Социологические исследования. 2011. № 3. С. 126—134.

[9] Oushakine S. Vitality Rediscovered: Theorizing Post-Soviet Ethnicity in Russian Social Sciences // Studies in East European Thought. 2007. Vol. 59. P. 171—193.

[10] См.: Pohlan I. Akademische Wissenschaftskulturen als Trans- lationsproblem: Kampf der Konventionen oder Kampf der Diskurse? Zur Ubersetzung gesellschaftspolitischer Texte und Diskurse am Beispiel der Zeitschrift «Osteuropa» // Kultur und/als Ubersetzung. Russisch-deutsche Beziehungen im 20. und 21. Jahrhundert / Hg. von Ch. Engel und B. Menzel. Berlin: Frank & Timme, 2011. S. 277—298.

[11] См.: Oushakine S. Op. cit.; Gabowitsch M. Wissenssoziologie statt Weihrauchschwenken: Selbstverschuldete Rezeption- shurden der Levada-Schule // Osteuropa. 2008. Bd. 58. № 2. S. 33—52; Batygin G.S. Op. cit.

[12] См.: Романовский Н.В. Понятийные проблемы социологии: Поиск интерпретации // Социологические исследования. 2010. № 4. С. 13—22; Майорова-Щеглова С.Н. Социологический тезаурус: проблема заимствований и неологизмов // Социологические исследования. 2011. № 6. С. 99—101.

[13] О гендерных исследованиях и культурологии см.: Ousma- nova A. Op. cit.; Zherebkina I. On the Performativity of Gender: Gender Studies in Post-Soviet Higher Education // Studies in East European Thought. 2003. Vol. 55. P. 63—79.

[14] Dubin B. The Younger Generation of Culture Scholars and Culture-studies in Russia Today // Studies in East European Thought. 2001. Vol. 55. P. 30.

[15] Hosler J. Die sowjetische Geschichtswissenschaft 1953—1991: Studien zur Methodologie- und Organisationsgeschichte. Munchen: Sagner, 1995. S. 221—223.

[16] Eyerman R. The Assassination of Theo van Gogh: From Social Drama to Cultural Trauma. Durham: Duke University Press, 2008; Narrating Trauma: On the Impact of Collective Suffering / Ed. by J. Alexander, E. Breeze and R. Eyerman. Boulder: Paradigm, 2011.

[17] Herman J. Die Narben der Gewalt. Paderborn: Junfermann, 2006.

[18] Gros E. Antisemitismus, Schuld und Demokratie — Der Holocaust im Spiegel sozialwissenschaftlicher Theorie: Dissertation der Erlangung des Doktorgrades des Fachbereichs So- zial- und Kulturwissenschaften der Justus-Liebig-Universitat GieBen, 2013.

[19] West C, Zimmerman D.H. Doing Gender [1979] // The Social Construction of Gender / Ed. by J. Lorber and S.A. Farrell. Newsbury Park; London; New Delhi: Sage, 1991. P. 13—37.

[20] См.: Романовский Н.В. Указ. соч.; Майорова-Щеглова С.Н. Указ. соч.

[21] См.: Langenohl A. Scenes of Encounter: A Translational Approach to Travelling Concepts in the Study of Culture // The Trans/National Study of Culture / Hg. von D. Bachmann- Medick und A. Nunning. Berlin; Boston: De Gruyter, 2014. P. 93—118

Опубликовано в журнале:

«НЛО» 2014, №2(126)

Лесхозы Тамбовщины, уделяя внимание лесосеменной базе, объединили усилия на реконструкции крупнейшей в области шишкосушилки, расположенной в пригородной зоне старинного купеческого города Моршанск.

После завершения всех ремонтных работ она будет оснащена самым современным импортным оборудованием.

Чтобы не распылять и без того небогатые финансовые средства, на базе областного государственного автономного учреждения "Моршанский лесхоз" было решено создать модернизированное шишкосушильное производство. После своей реконструкции предприятие будет поставлять качественный семенной материал для лесхозов Тамбовской области.

Надо сказать, что Моршанская шишкосушилка Калининского типа надежно работала с 1972 года, однако за более чем полувековую эксплуатацию уникальное лесосеменное предприятие, его оборудование морально и физически устарело, обветшалому зданию требовался капитальный ремонт с заменой его технической начинки.

И вот теперь шишкосушилка переживает свое второе рождение. Начало этому положило одно из совещаний в Тамбове с руководителями лесхозов. На нем начальник областного управления лесами Тамбовской области Н.И. Пономарев предложил всем директорам скооперироваться и общими усилиями реконструировать для нужд лесной отрасли региона имеющееся шишкосушильное предприятие, сделав его современным.

Как известно, шишкосушилка предназначена для сушки хвойных пород с целью извлечения из них семян. Работа эта очень трудоемкая и ответственная. От ее выполнения, а также от техники сбора и хранения семенного материала во многом зависят посевные качества семян. Поэтому при реконструкции предприятия особое внимание обращено на его техническую модернизацию. К примеру, использовавшаяся ранее отечественная машина для очистки семян МОС-1, было прочна и надежна в эксплуатации. Вместе с тем, имела один существенный недостаток: допускала механические повреждения в ходе технологического процесса, что сказывалось на качестве семян. Учитывая это, специалисты предприятия в настоящее время ведут переговоры с поставщиком о приобретении современного оборудования из Швеции. Используемая там технология позволяет отделять крыльчатку от семени с помощью воды, тем самым исключая его травмирование.

- В этом году урожай шишек сосны на Тамбовщине, - пояснил заместитель начальника управления лесами области А.Ф. Пышкин, - судя по всему, будет хорошим. Положительный прогноз и на следующий сезон. Так что около 50 тонн сырья в год для рассушки предприятию будет гарантировано. К тому же тамбовские лесоводы стали получать неплохой доход от питомнических хозяйств. На сегодня лесхозами области реализовано посадочного материала более чем на 3 миллиона рублей, что в два раза больше чем за аналогичный период прошлого года.

- Сейчас рынок семян расширяется, - продолжает Александр Федорович. - Не все регионы ими обеспечены. Здесь немалое поле деятельности для арендаторов, но они как-то не спешат этим заниматься. А зря. К примеру, цена за один килограмм семян шишек сосны уже превышает 10 тысяч рублей.

В Тамбовской области большое внимание уделяется созданию объектов генетико-селекционного комплекса, и эта работа имеет глубокие исторические корни. С 60-х годов прошлого столетия до настоящего времени заложено 45,8 гектара лесосеменных плантаций, постоянные лесосеменные участки составляют 80 гектаров, имеются испытательные культуры, в прошлом году заложен архив клонов сосны. Работы проводятся совместно с учеными из Воронежа. Тесное взаимодействие с наукой позволило создать уникальные лесосеменные объекты, которые вступили в стадию плодоношения. Доля семян с улучшенными наследственными свойствами с 1 процента заметно увеличивается, и уже в 2013 году этот показатель достиг 5 процентов и продолжает расти. Чтобы не остаться без семян сосны, плодоношение которых не всегда бывает обильным, в области создан 2-годичный запас от их потребности. Это позволяет избежать последствия неурожайных периодов и стабильно выполнять работы по воспроизводству лесов в нашем регионе. Так что необходимый объем работы Моршанской шишкосушилке гарантирован не только в этом году, но и на перспективу.

Сегодня на ней полным ходом идут строительные работы. Залит фундамент, обновляются стены основного здания и подсобных помещений с использованием современных строительных и отделочных материалов. С внешней стороны корпус будет "обшит" цветными профильными металлическими листами. Верхнюю часть фасада по всей длине украсит сплошной ряд пластиковых окон простой конструкции.

Пуск современного предприятия в эксплуатацию намечен на сентябрь текущего года.

Буторин Вячеслав Петрович

Шведская Soderhamn Eriksson получила заказ чилийской компании Aserraderos JCE SA на модернизацию лесопильной линии на предприятии в городе Лос-Анхелес, об этом говорится в полученном Lesprom Network пресс-релизе.

Линию Soderhamn Eriksson, установленную в 1999 г., оснастят 3D сканером, а также системой оптимизации и контроля. Поставка нового оборудования состоится весной 2015 г.

Шведские компании Innventia и BillerudKorsnas объединят усилия с целью создания мобильной демонстрационной установки по выпуску наноцеллюлозы, об этом говорится в полученном Lesprom Network пресс-релизе.

В финансировании проекта также примет участие компания Vinnova.

Наноцеллюлоза может быть использована в качестве добавок при производстве бумаги, кроме того ее применение не исключается в пищевой, фармацевтической и строительной отраслях. Немаловажен и тот факт, что наноцеллюлоза является возобновляемым ресурсом.

Innventia занимается научно-исследовательской деятельностью в производстве целлюлозы, бумаги, упаковки, графических материалов и биотоплива, работы с наноцеллюлозой ведутся с 2010 г. Совместный проект с BillerudKorsnas делает возможным получение больших объемов наноцеллюлозы для дальнейшего экспериментального использования в на бумаго- и картоноделательных машинах.

В январе-марте 2014 г. экспорт лесопромышленной продукции из Швеции вырос в годовом исчислении на 4%, об этом говорится в полученном Lesprom Network сообщении национальной Федерации лесопромышленников (Skogsindustriema).

В стоимостном выражении зарубежные поставки достигли 31 млрд шведских крон ($4,62 млрд). Рост показателя произошел в основном за счет увеличения стоимости экспорта пиломатериалов и целлюлозно-бумажной продукции.

Кроме того, в 1 кв. 2014 г. шведские целлюлозно-бумажные компании заявили о намерении инвестировать в развитие собственных производств в общей сложности более 5 млрд шведских крон ($745 млн).

В сообщении также подчеркивается, что в настоящий момент в Швеции объемы производства упаковочной бумаги и картона, а также санитарно-гигиенической бумаги достигли докризисных уровней. В то же время, выпуск бумаги для печати и письма, особенно — газетной бумаги — продолжает сокращаться.

Испанский регион Коста дель Соль и провинция Малага открыли представительство в Москве для дальнейшего развития туризма и укрепления своих позиций на туристическом рынке Европы. Помимо московского офиса летом 2014 года были также открыты еще 5 европейских представительств: в Испании, Великобритании, Германии, Франции и в странах Скандинавии (Норвегия, Швеция, Дания и Финляндия). Туристический поток из этих стран в совокупности составляет почти 77% от общей численности туристов на Коста дель Соль.

Открытие представительств – один из этапов принятой стратегии по развитию туризма в регионе и очередной шаг по сегментации туристического рынка. Глава туристической администрации Коста дель Соль и провинции Малага Элайджа Бендодо (Elijah Bendodo) отметил, что благодаря открытию европейских представительств Коста дель Соль сможет своевременно получать сведения о состоянии и развитии выездного туризма в этих странах.

Статистика за 2013 год также подтверждает эффективность выбранной стратегии. За прошедший год в отелях побережья Коста дель Соль остановилось более 4,5 миллионов туристов, что составило 17 миллионов туристских ночевок. Эти данные стали самым высоким показателем с 2008 года.

Функции представительств

Наличие представительств в странах Европы позволит Коста дель Соль быть в курсе последних тенденций и изменений, происходящих на ведущих туристических рынках. Представительства будут сообщать о важных новостях туриндустрии и способствовать принятию решений об открытии новых рейсов, организации мероприятий и маркетинговых кампаний.

Представительство туристической администрации Коста дель Соль в России будет вести работу с туроператорами и тургагентами, участвовать в проведении мероприятий региона Коста дель Соль и его партнеров. Помимо этого офис в Москве займется организацией фам - туров и пресс-туров, распространением новостей о Коста дель Соль и реализацией проектов, укрепляющих имидж региона.

Ассоциация с ЕС никак не повлияет на нейтральный статус Молдавии и не означает вступление страны в НАТО, хотя Кишинев и намерен усилить взаимодействие с альянсом, заявил премьер-министр Молдавии Юрий Лянкэ.

Подписание соглашений об ассоциации с ЕС Грузии, Молдавии и Украины запланировано на 27 июня.

"Что касается наших отношений с НАТО — будущее членство (в ЕС — ред.) не заставит Молдавию пересмотреть свой нейтралитет. Посмотрите на Швецию, Австрию — это счастливые нейтральные страны. Для того чтобы стать членами ЕС, необязательно становиться членами НАТО", — сказал молдавский премьер, отвечая на вопрос, не придется ли Молдавии отказаться от нейтрального статуса при вступлении в Евросоюз.

При этом он отметил, что Молдавия намерена укреплять отношения с НАТО.

"Да, мы хотим повысить уровень взаимодействия", — сказал премьер, отметив, что Молдавия хочет более активно "способствовать безопасности".

В т.н. «докладе о конвергенции» Европейского Центрального банка, в котором оценивается готовность к переходу на общую европейскую валюты 8 государств ЕС – Литвы, Польши, Венгрии, Чехии, Болгарии, Хорватии, Румынии и Швеции, было отмечено, что из этих 8 стран только Литва соответствует всем необходимым критериям конвергенции. Эти критерии следующие: - страна должна иметь уровень инфляции, не превышающий более чем на 1,5% средний показатель для трех стран ЕС с наиболее низкими темпами инфляции; - дефицит бюджета не должен превышать 3% ВВП, а государственный долг должен быть не выше 60% ВВП; - процентная ставка не должна превышать уровень, средний для трех стран ЕС с наиболее низкими темпами инфляции, более чем на 2 процентных пункта; - четвертый критерий - соблюдение установленных пределов курсовых колебаний в рамках Европейской валютной системы в течение минимум 2 лет.

Из указанных четырех критериев конвергенции Польша не выполняет два - колебание курса национальной валюты и предельный уровень дефицита бюджета. Хотя в текущем году правительству удалось сформировать бездефицитный бюджет, это было достигнуто благодаря одноразовому эффекту, полученному в результате переводу средств из частных пенсионных фондов в государственный. Однако уже осенью этого года в ЕС вступает в силу новая методология, в соответствии с которой польский бюджет будет иметь отрицательное сальдо ниже допустимых трех процентов. Что касается польского госдолга, то он остается на уровне немногим ниже 60%.

На основании представленного ЕЦБ доклада Еврокомиссия рекомендовала принять Литву в зону евро. Окончательное решение будет принято министрами финансов стран ЕС в июле, после чего Литва сможет начать подготовку к замене лита на евро с 1 января 2015 года.

Rzeczpospolita, 06.06.2014

Продолжается рост туристического бизнеса в Швеции. В 2013 году совокупный оборот туристических компаний страны вырос на 4%, по сравнению с 2012 годом, достигнув 284 млрд. крон. Данные Ведомства экономического прироста/Tillväxtverket, публикуемые редакцией Ekot Шведского радио.

На долю иностранного туризма пришлось 106 млрд. крон оборота, что по сравнению с 2000 годом означает рост в 160%. Совокупный оборот сферы вырос за этот же период на 90%.

Больше всего зарубежных туристов в Швецию приезжают из соседней Норвегии - свыше 3 миллионов ночевок в гостиницах и кемпингах за год, не считая однодневных заездов. На втором и третьем местах туристы из Германии и Дании. Россияне занимают десятое место - в 2013 году на их долю пришлись 242 тысяч гостиничных ночевок в Швеции.

"Туристическая отрасль стабильно, из года в год, обеспечивает примерно 3% от ВНП Швеции" - заявила генеральный секретарь Ведомства экономического развития Гунилла Нордлёф.

В туристическом бизнесе Швеции ныне работают 173 тысячи человек. Начиная с 2000 года, их число выросло на 42 тысячи.

Школьная инспекция Швеции имела право закрыть частную школу-интернат Люндсберг, после того, как там имел место факт, грубого насилия против одного из учащихся, к такому выводу пришел Верховный административный суд Швеции. Заключение принято в противоречии с решениями двух более низких административных судебных инстанций.

Для престижной школы-интерната Люндсберг этот приговор не имеет принципиального значения, так как вторичного закрытия заведения не последует. Однако приговор проясняет сферу полномочий Школьной инспекции, как контрольной организации.

Всего 5% шведских учителей считают, что профессия учителя в Швеции имеет высокий статус и ценится обществом. Это результат сравнительного опроса проведенного ОЭСР. Сообщает агентство ТТ.

Меньшее уважение к своей профессии чувствуют лишь учителя во Франции и Словакии. А средний показатель, по этому пункту опроса, 39%.

Наибольшее уважение к себе ощущают учителя Малайзии. Очень высок результат также в соседней Финляндии, где 59% опрошенных учителей заявили о своем высоком статусе.

Обладатели шведского паспорта могут без виз, или, оформляя визы прямо на границе, посетить 173 страны мира. И это один из самых лучших показателей в мире. Лишь финский и британский паспорта также дают право на въезд в 173 страны. Сведения из подборки сетевого ресурса Good infographics.

Жители США могут въезжать в 172 страны. Хуже всего путешествовать с паспортами Афганистана и Ирака - 28 и 31 страна соответственно. По российскому паспорту можно въехать, без заранее полученной визы, в 95 государств. Для граждан Украины - в 77. По эстонскому и латвийскому в 152, по литовскому в 151 страну. Для граждан Беларуси и Казахстана открыты 61 государство.

Шведское управление в области международного развития/SIDA выделило 138 млн. крон управлению Верховного комиссара ООН по делам беженцев/UNHCR. Средства предназначены на работу с беженцами, в том числе, внутри государств, где происходят конфликты.

В первую очередь шведская помощь будет направлена в государства центральной Африки. Деньги также будут использованы в борьбе против сексуального насилия.

В 2013 году Швеция была пятым по величине донором UNHCR, выделив организации 800 млн. крон. (Около 100 млн. евро)

Раскрываемость преступлений, которые касаются малолетних детей - чрезвычайно мала. Причем в разных муниципалитетах Швеции полиция по-разному реагирует на случаи насилия над детьми.

Об этом свидетельствует совместный отчет организации "Права детей в обществе"/BRIS и фонда "Надежная Швеция"/Stiftelsen Tryggare Sverige.

"И это означает, можно сказать, предательство, обман, по отношению к тем детям, которые стали жертвой насилия со стороны взрослых", - считает один из авторов исследования Магнус Линдгрен/Magnus Lindgren.

За последние пять лет поступило более 14 тысяч заявлений о насилии над детьми. Но лишь в 9% дел удается привлечь взрослых к отвественности.

Как считают специалисты, с одной стороны, то, что заявлений становится больше, как ни странно это звучит, радует. Значит, равнодушных все меньше и есть надежда, что каждый случай не остается незамеченным. Но то, что подавляющее большинство заявлений ни к чему не приводит - разочаровывает.

По мнению авторов отчета, зависит это и от профессионализма сотрудников, которые ведут такие дела. Так как, если в провинции Вэрмланд в 20% дел правонарушители несут ответственность, то на юге Швеции, в Сконе - всего лишь по 6% выносится обвинительный приговор. Каждое дело, которое касается ребенка, считается приоритетным. И занимаются расследованием хорошо подготовленные специалисты, однако, далеко не всегда удается получить показания от самого ребенка. Но именно связный рассказ о том, что произошло или происходит, является необходимым для вынесения решения по делу.

Как полагают сотрудниками полиции и муниципальной социальной службы, которые занимаются разбирательством - необходимо принимать во внимание и все показания свидетелей, даже причастных к делу лишь косвенно. Скажем, окрики родителей в раздевалке яслей или детского сада, уже могут дать повод для подозрений. И на это персонал должен реагировать.

Директор регионального отделения швейцарской компании Nestle Нанду Нандкишор сказал, что в понедельник Nestle открыла свой первый кондитерский завод в Египте, одновременно продолжается строительство нового завода в Дубае.

Инициативы Nestle идут параллельно действиям других крупных компанияй пищевой промышленности: о своих инвестициях сотен миллионов долларов в Египет объявили Coca-Cola Co, PepsiCo и Almarai из Саудовской Аравии.

Новый завод в Городе им. 6 октября, расположенном недалеко от Каира, возникнет на месте старого, в реконструкцию которого будут вложены EGP65 млн. (US$9 млн.). Завод будет выпускать продукты под маркой Maggi и Nescafe.

Директор отделения Азии, Океании, Африки и Ближнего Востока Нанду Нандкишор сказал, что новый завод будет выпускать шоколадные хрустящие батончики, предназначенные для внутреннего рынка, но в будущем компания рассчитывает экспортировать свою продукцию на внешние рынки в страны Северной Африки, например в Ливию. Сегодня Nestle экспортирует 10-15% продукции, производимой в Египте.

Также Нандкишор рассказал Reuters, что еще один завод по производству бульонных кубиков Maggi находится в стадии строительства в Дубае. Дать дальнейшие комментарии он отказался.

Со времени революции 2011 года Nestle инвестировала в Египет около EGP1 млрд. Несмотря на политическую нестабильность Nestle расширяет свои заводы в стране. Нандкишор сказал: «Это будет началом новых инвестиций. Мы заинтересованы быть здесь (в Египте)».

Андрей Сатаров

Британский журнал “Monocle” второй год подряд признал датскую столицу лучшим для жизни городом в мире. По мнению британских экспертов, Копенгаген является эталоном высокого уровня жизни, терпимости, прекрасной архитектуры, организации дорожного движения и общественного транспорта. На втором месте оказался Токио, затем Мельбурн, Стокгольм, Хельсинки. Анализируя условия жизни в различных городах, специалисты рассматривают системы здравоохранения, образования, городского транспорта и коммуникаций, уровень преступности, а также развитие культуры (по данным рунета). Дания. Весь мир > Недвижимость, строительство > ved.gov.ru, 24 июня 2014 > № 1110224

По данным Министерства образования и науки Дании, датские компании, по сравнению с другими скандинавскими странами, достигают максимальной выгоды от инвестиций в научно-исследовательскую деятельность в размере 34% с каждой вложенной кроны в НИОКР (финские и норвежские – 23%, шведские – 16%). С 2008 года компании ежегодно инвестировали в НИОКР порядка 2% ВВП Дании.В рейтинге ОЭСР за 2005-2010 гг. Дания входит в пятерку ведущих странпо объемам инвестиций в НИОКР. Общее увеличение объемов инвестиций компаниями в НИОКР в этот период составило 23%. Дания > Образование, наука > ved.gov.ru, 24 июня 2014 > № 1110221

В ходе встречи были обсуждены итоги решений, принятых на 12-ом заседании Российско-Шведского Координационного комитета по сотрудничеству в области охраны окружающей среды (г. Стокгольм (Швеция) 12-13 сентября 2013 г.).

Встреча проводилась в рамках Соглашения между Правительствами Российской Федерации и Королевства Швеция о сотрудничестве в области охраны окружающей среды от 4 февраля 1993 г.

Кроме того, участники встречи обсудили ход реализации программы сотрудничества и развития экологической политики в России и Швеции, а также результаты двустороннего сотрудничества за прошедшие полгода и рассмотрение новых областей сотрудничества в программе на 2013-2015 гг.

Среди основных направлений: водные проблемы и морская среда; охрана природы и биоразнообразие; охрана окружающей среды и НДТ, утилизация и переработка отходов; загрязнение воздуха и изменение климата; обзор итогов и рассмотрение путей совершенствования программы двустороннего сотрудничества на 2013-2015 гг.

В частности, было отмечено, что по итогам 12-го заседания Российско-Шведского Координационного комитета были созданы совместные Рабочие группы «по утилизации и переработке отходов» и «по загрязнению воздуха и изменению климата», проведены первые встречи сопредседателей, а также определены приоритетные проекты в рабочую программу в данных областях сотрудничества.

Стороны обменялись информацией об экологической ситуации, а также о приоритетных вопросах политики в области охраны окружающей среды в России и Швеции.

Во встрече также принял участие заместитель Мэра г. Калининграда Сергей Мельников, который, в свою очередь проинформировал о состоянии работ по модернизации калининградских очистных сооружений.

Реализация проекта «Реконструкция системы водоснабжения и охраны окружающей среды города Калининграда» позволит кардинально улучшить экологическую ситуацию в г. Калининграде. В частности, в рамках проекта планируется резко сократить уровень загрязнения Калининградского (Вислинского) залива и Балтийского моря.

Цель проекта – прекращение сброса неочищенных стоков в Калининградский (Вислинский) залив Балтийского моря и выполнение условий Хельсинской конвенции по защите морской среды вод Балтийского моря. Уже в 2015 году в рамках Федеральной целевой программы планируется финансировать проекты рекультивации полигонов бытовых отходов в Калининграде.

Жители Швеции опасаются распространения в обществе расизма и других проявлений ненависти и неприязни к людям других наций, культур и религий. Согласно свежим данным института исследования общественного мнения SOM при Гетеборгском университете 78% респондентов обеспокоены ростом ксенофобии и расизма в Швеции.

Послушаем голоса двух молодых, встревоженных людей, записанные редакцией Экот Шведского радио:

Кай: разумеется, особенно в связи с последними выборами в ЕС, заметно, как эти явления набирают силу. Можно сказать, в Европе дуют ледяные правые ветра.

Оса: Мне кажется, рост очень заметен. Особо это видно по результатам выборов в Европарламент. Расистские и правоэкстремистские идеи набирают силы по всей Европе. Думаю в Швеции это также очень заметно.

Политолог, профессор Гетеборгского университета Мария Демкер: "Могу отметить, что ксенофобия, это то, что люди воспринимают как нечто угрожающее в современном обществе. Мы об этом очень много говорим, и у людей складывается прочное негативное отношение ко всем проявлением расизма и ксенофобии. Думаю, это результат того внимания, которое уделяется этому вопросу в последние два, три года".

Подобное исследование отношения граждан к проблемам расизма и ксенофобии проводится в Швеции впервые, и здесь, следует отметить, что, несмотря на то, что подавляющее большинство говорят, что боятся подобных явлений, 49% жителей Швеции опасаются и роста иммиграции.

По мнению профессора Марии Демкер, изучавшей отношение населения Швеции к приему беженцев и иммигрантов с начала 90-х годов, граждан больше беспокоит не столько сама иммиграция, сколь рост её неприятия. Отмечает Мария Демкер и постепенный рост терпимости, толерантности к иммигрантам происходящий в шведском обществе. И по её мнению, на смену тренда, в этом смысле, новейшее исследование никак не указывает. "Хотя, это вовсе не означает, что все мирно и гладко. Хочу подчеркнуть, что отнюдь не все так хорошо. Но мы видим увеличение открытости, снижение сопротивления и более широкую толерантность".

А вот что сказал, по этому поводу, нашему корреспонденту Зинат Хашеми профессор социологии университета Центральной Швеции/Mittuniversitetet Махмуд Кемали: "Думаю такое исследование, проведенное в Швеции, может вводить в заблуждение. Дело в том, что не совсем понятно с каким знаком это высказаное беспокойство, с позитивным или негативным. Если ты отвечаешь, что обеспокоен ростом ксенофобии, не проясняется, как ты сам относишься к данному вопросу. Это может быть лишь политически корректный ответ, что и представляется проблематичным в подобных исследованиях"- говорит профессор Кемали.

По словам Махмуда Кемали ксенофобские и расистские тенденции в Швеции мало чем отличаются от европейских трендов: "Абсолютно точно известно, что ксенофобские настроения в Европе и в Швеции выросли. И рост этот отразился в последних Европейских выборах. И в других выборах тоже, от Англии до Франции и Италии заметен этот рост. К этому нужно относиться с полнейшей серьезностью. Ни в коем случае нельзя связывать данные проблемы, как это пытаются делать, с иммиграцией. Это развитие глобального порядка, где Европа хочет защищать свои привилегии, где Европа хочет защитить себя от беспокойства, при том, что она может и сама служить причиной для развития такого беспокойства. Когда речь идет об этнических конфликтах, росте бедности, неолиберальной политике ведущей к увеличению социального расслоения во многих странах мира: в Азии, Африке и других. И результат, это конфликты, которые затрагивают Европу. Что и ведет к своего рода протекционизму или национализму".

В противовес скептику, профессору социологии Махмуд Кемали - министр интеграции Швеции народный либерал Эрик Улленхаг: "Приветствую это пробуждение осознания проблемы расизма в Швеции. У тех, кого это ежедневно затрагивает, беспокойство существует давно и прочно. Но в Швеции есть и широкая общественная озабоченность по поводу роста ксенофобских партий в Европе, по поводу марширующих на улицах Швеции организованных неонацистов. Но, на том фоне, что расизм в Швеции не растет, скорее наоборот, если оглянуться на минувшие 20 лет. Видна также мобилизация граждан, показывающая, что многие готовы противостоять ксенофобии и расизму"- говорил министр по делам интеграции Эрик Улленхаг.

Наибольшее доверие, среди государственных учреждений Швеции, согласно опросу общественного мнения, проведенному сотрудниками исследовательского института SOM Гетеборгского университета, имеет Налоговое ведомство/Skatteverket.

Высоким доверием пользуются Центральное статистическое бюро и полиция. А вот к Миграционному ведомству/Migrationsverket и особенно к Государственной службе занятости/Migrationsverket - опрошенные относятся с недоверием.

На продолжительность жизни в большей степени влияет уровень образования, нежели половая принадлежность. Центральное статистическое бюро/SCB Швеции, сопоставив увеличение продолжительности жизни с полученным образованием, отмечает такую тенденцию.

Те, кто закончил высшее учебное заведение или университет, живут в среднем на пять лет дольше тех, кто ограничился только школой. Причем, на мужчин высшее образование влияет в большей степени, чем на женщин, как полагают исследователи. Образованные мужчины живут в Швеции дольше.

По подсчетам, после выхода на пенсию, то есть после 65 лет, в среднем мужчины могут рассчитывать прожить еще 18 с половиной лет. Женщины, судя по статистике, смогут прожить чуть дольше - 21 год.

Евросоюз 23 июня принял решение запретить ввоз товаров из Крыма. Об этом сообщил министр иностранных дел Швеции Карл Бильдт на своей странице в сети Twitter, передает РБК-Украина.

"Сегодня ЕС принял решение о запрете импорта из Крыма, не утвержденного в Киеве. Возможны и дальнейшие меры по борьбе с незаконной оккупацией", - сообщил Бильдт.

Пресс-служба ЕС подтвердила данную информацию, распространив решение Совета ЕС.

"Совет напоминает о своем решительном осуждении незаконной аннексии Крыма и Севастополя и не признает ее... Совет решил запретить импорт в Евросоюз товаров, происходящих из Крыма или Севастополя, за исключением тех, на которые предоставлен сертификат происхождения от властей Украины... Совет призывает Европейскую службу внешних связей и Еврокомиссию продолжать следить за развитием ситуации. Совет призывает государства-члены ООН рассмотреть возможность принятия аналогичных мер в соответствии с резолюцией Генассамблеи ООН 68/262", - говорится в решении Совета ЕС.

По мнению так называемого председателя Государственного Совета РК Владимира Константинова, запрет на импорт товаров из Крыма в страны Евросоюза, о котором было объявлено накануне, не несет угроз для экономики республики.

Интеграция бюджетной системы Крыма в правовое поле Российской Федерации будет проходить поэтапно и завершится к марту 2015 года.

Константинов подчеркнул, что эти меры связаны с ограничениями в отношении полуострова в связи с его присоединением к России, состоявшимся по итогам референдума в марте. "Они применяют эти санкции, но для реальной экономики Крыма угроз никаких не существует, это идет политическое давление на Россию, это всем очевидно", - сказал спикер.

Россия и Иран готовы к полномасштабному экономическому партнерству по всем направлениям. Это послужит серьезным импульсом для экономического развития обеих стран, укрепления их независимости от Запада. Одним из наиболее перспективных из них может стать создание "южного транспортного коридора" - от побережья Индийского океана до Волги и далее в Европу. Реализация подобного гигантского проекта откроет новые горизонты в мировой геополитике, внесет серьезные изменения в глобальную экономику, прежде всего в ее транспортную инфраструктуру.

По мере того, как Иран приближается к снятию финансово-экономических санкций, введенных Западом из-за его мирной ядерной программы, встает вопрос о развитии широкомасштабного сотрудничества России с Ираном по всем направлениям, прежде всего в экономической и военно-технической сферах (ВТС). Особенно перспективны области энергетики, прежде всего нефти и газа, ядерной энергетики, и, что может стать особо значимым для обеих стран, в транспортном секторе. Ведь территория Ирана – это наиболее короткий транзитный путь для России к Южной Азии и Юго-Восточной Азии (ЮВА). А Россия, в свою очередь, – это транзитная территория в этом направлении для центральной и северо-западной Европы (Германии, Польши, Чехии, Словакии, Венгрии, стран Бенилюкс, Скандинавии и Балтии). Сейчас же коммерческим грузам из вышеупомянутых районов до Индии, Пакистана, Бангладеш, Вьетнама, Малайзии, Филиппин, Индонезии, Австралии и т.д. приходится проделывать сложный и длинный, а значит и дорогой по стоимости доставки путь, равно как и не менее обременительный путь в обратном направлении. То есть вокруг Африки, либо через Средиземное море, затем Суэцкий канал (за проход по нему нужно платить высокие пошлины) и т.д. Как тут не вспомнить проект 20-летней давности так называемого южного транспортного коридора, предполагавшего соединить один из портов Султаната Оман на Аравийском море Индийского океана через Персидский залив, далее железные дороги Ирака и Ирана и Каспийское море с каспийскими портами, железнодорожными узлами и системой речных каналов в России. Это по времени сделало бы доставку грузов в 3 раза быстрее, а по стоимости – в 4 раза меньше, нежели путь из Индии, например, через Индийский океан, Красное море, Средиземное море и Черное море в Новороссийск или Туапсе, или же вокруг Африки и далее через Атлантику в Балтийское море до Санкт-Петербурга, Риги, Клайпеды, Таллинна, Стокгольма, Хельсинки и т.д. или через северные моря до норвежских портов и Мурманска.

Теперь с учетом произошедших геополитических изменений, прежде всего «арабских революций», «южный транспортный коридор» можно сократить и удешевить еще на целый порядок. Для это нужно построить весьма крупный порт непосредственно на иранском побережье Аравийского моря поближе к Пакистану, т.е. фактически непосредственно на побережье Индийского океана, связав его, кстати, с пакистанским портом Карачи, провести оттуда скоростную железную дорогу с большой пропускной способностью до иранского порта Решт на Каспии, далее – мощную паромную переправу, способную перевозить ж/д вагоны до Астрахани или другого порта России, с использованием параллельно крупных судов «река-море», а далее – ответвления железной дороги на северо-запад до ЕС и на восток до КНР и Кореи.

Таким образом, был бы создан замкнутый треугольник: ЕС – Россия, Иран – выход на Индийский океан, минуя Средиземное море и путь вокруг Африки, а также многосторонний транспортный сегмент ЕС – РФ – (ответвление на Иран и Южную Азию) − Дальний Восток до Китая и Кореи. То есть Россия и Иран стали бы самым коротким и дешевым транзитным путем из ЕС в Южную и Юго-Восточную Азию. А для экономик России и Ирана это стало бы мощнейшим импульсом экономического развития, включая транспортную инфраструктуру. Ведь для этого пришлось бы строить или расширять порты и портовое хозяйство в Иране и России, причем не только на Каспии, но и на Волге, а также прокладывать скоростные железные дороги через иранскую территорию. А это – огромные заказы для российских компаний, производящих рельсы и шпалы, семафоры и другое ж/д оборудование, оптико-волоконные системы связи вдоль ж/д путей, ремонт огромного количества локомотивов и железнодорожных вагонов самого различного профиля – от цистерн, зерновозов до тяжелых платформ и спецвагонов. Такое крупное предприятие как «Уралвагонзавод» был бы обеспечен гигантскими прибыльными заказами на долгие годы. Как впрочем и многие предприятия иранской промышленности. Большие дивиденды от этого проекта получила бы ОАО «РЖД» и иранская национальная железнодорожная компания. Было бы создано большое число новых рабочих мест не только в промышленности РФ и ИРИ, но и для эксплуатации «южного транспортного коридора». Кроме того, для обслуживания этого коридора понадобилось бы построить специальный паромный флот на Каспии и суда «река-море» на Волге, что загрузило бы Объединенную судостроительную компанию (ОСК).

О геополитическом значении подобного проекта излишне говорить, так как его реализация способствовала бы формированию своего рода транспортного, а затем и политического союза Россия – Иран – Индия, а со временем и подключение к нему Китая, стран ЮВА и АТР. Он стал бы мощным противопоставлением агрессивной части блока НАТО во главе с США, способствуя его размыву, а также своего рода противовесом военно-политическим амбициям некоторых проамериканских стран ЕС. При этом коммерческие интересы всех членов Евросоюза были бы только в выигрыше. В этой связи можно сформулировать некоторые выводы:

1. Российская внешняя политика в условиях возрастания агрессивности США и их европейских союзников, а также подожженных США и аравийскими монархиями «арабских революций» должна ориентироваться на создание многостороннего и многопланового мирового полюса: РФ – Иран – Индия − Китай. Такой полюс интегрирует структуры, принадлежащие четырем различным цивилизациям, и тем самым станет глобальным. И он сможет игнорировать волю других полюсов, прежде всего Северо-Атлантического, имеющих гегемонистские амбиции навязывания западных демократических и цивилизационных ценностей остальному миру.

2. Российская экономическая политика должна иметь экспортно ориентируемый характер. В отношениях с глобальными экономическими партнерами ее следует ориентировать на экспорт средств производства, технологий и капитала, в отношениях с геополитическими противниками – на экспорт своих ценностей.

3. И, наконец, российская геополитика станет эффективной, если будет ориентирована на обеспечение и поддержание позитивной роли «связки» между Западом и Востоком, Севером и Югом.

Для того, чтобы превратить концепцию подобного рода «мирового посредника» цивилизаций в конкретную технологию, в первую очередь необходимо резко улучшить логистику полюса РФ – Иран – Индия, причем прежде всего на транспортном и экономическом уровнях. Главный проект этого направления − «южный транспортный коридор», связывающий Южную Азию, Средний Восток, Россию, Центральную Европу и регион Балтийского моря. Такой маршрут может стать транспортной осью российско-иранского союза и структурообразующим началом для экономики целого ряда регионов. Понятно, что в рамках перспективного будущего транспортный коридор должен охватывать все инфраструктурные компоненты – собственно грузопоток, финансовые и иные потоки.

Для Ирана такой транспортный коридор крайне необходим. В результате длительной экономической изоляции его доступ к современным технологиям весьма затруднен. Западная экономическая система не заинтересована в развитии Ираном какой-либо промышленности, кроме нефтегазодобывающей. Но образовавшийся вакуум могут заполнить простаивающие сейчас российские предприятия. Кроме того, переход Ирана от экспортно-сырьевой к транспортно-перерабатывающей деятельности позволит ему обрасти новую степень экономической независимости.

Воздействие южного транспортного коридора на российские реалии гораздо масштабнее. Путем создания транспортного и юридического пространства вдоль Волго-Балтийского и Беломоро-Балтийского каналов на протяжении всей Центральной России и Урала, обеспечения военного присутствия России в ряде ключевых регионов, установления контроля над Каспийским морем российским и иранским военно-морскими флотами будет образована дополнительная ось для укрепления единства нашей страны.

Ведь проблемы российской промышленности (и в широком понимании – российской государственности) во многом − это проблемы логистики и транспортного сообщения. Россия не только имеет плотность дорожной сети на порядок меньше западноевропейской нормы, но и крайне неэффективную структуру управления и неудачную конфигурацию этой сети. Поэтому принципиально важным результатом проекта должно стать расширение Астраханского порта и возникновение как минимум двух новых транспортных узлов: в Казани, где «южный коридор» пересекается с Транссибирской магистралью, и в районе Санкт-Петербург − Петрозаводск. Первый узел изменит статус Татарстана и позволит глубже интегрировать его в структуру российской экономики, второй – даст возможность переключить часть транспортного потока из Финляндии и Северной Европы, разгрузив направление Петербург − Хельсинки и Санкт-Петербург − Балтия.

Весьма важным последствием станет возрастание загрузки предприятий среднего и тяжелого машиностроения, судостроительных и судоремонтных заводов. Речь идет о строительстве и обслуживании значительного количества судов «река-море», а также о заказах на модернизацию транспортной инфраструктуры Ирана, Прикаспийских областей России и Поволжья. На более поздних стадиях проекта возникнет проблема создания иранской промышленности.

Итак, на условной карте-схеме «южный коридор» представляет собой сложную транспортную систему, протянутую от Санкт-Петербурга через железные дороги и Волго-Балтийский канал, реку Волгу, Каспийское море и территорию Ирана к Аравийскому морю, Персидскому заливу и Индии. На севере эта дорога может быть продлена за счет Беломоро-Балтийского канала и замкнута на Северный Морской Путь. На юге она пересекается Транссибом, Волго-Донским каналом и транспортным коридором «Китай – Западная Европа». Кроме того, российское военное и экономическое присутствие на Каспийском море окажет сильное воздействие на транспортные потоки в Центральной Азии и в Закавказье.

Помимо уже существующего водного коридора Каспий − Волга в его основе будут магистральные скоростные железные дороги, связывающие Астрахань с Москвой и далее с Минском (далее – на Варшаву и Берлин), и скоростная ж/д линия Москва − Санкт-Петербург – Таллин − Рига.

Транспортная ось из Балтийского моря в Индийский океан, которая станет не только конкурентом, но и альтернативой пути через Суэц или вокруг Африки, подразумевает наличие двух «особых точек» в начале и в конце маршрута: транспортных узлов, играющих системообразующую роль соответственно для Северо-Европейского региона и для стран Среднего Востока и Южной Азии.

Проект может состоят из следующих этапов реализации:

- Создание в устье Финского залива международного порта и задействование в этих целях латвийского порта Вентспилс, замыкающих на себя все морские транспортные потоки Балтийского региона и являющихся конечными точками «южного коридора». В этих портах заключается конкретный экономический интерес стран ЕС, прежде всего Германии, Центральной Европы, Балтии и Скандинавии.

- Модернизация и прокладка новых высокоскоростных железных дорог из Северо-Западного региона РФ (Санкт-Петербург и Мурманск) и Балтии до Астрахани; использование уже существующих судов класса «река-море» на маршрутах каспийские порты Ирана – Астрахань – Волго-Балтийский канал – Санкт-Петербург − Северная и Центральная Европа, для чего имеется почти вся необходимая инфраструктура. Однако сквозное движение по этому маршруту до сих пор сдерживается геополитическими причинами.

- Создание иранской стороной (с использованием преимущественно российских технологий, с привлечением российских специалистов, с размещением заказов на российских предприятиях, расположенных по «южному коридору») адекватной поставленным задачам инфраструктуры на южном и восточном побережьях Каспийского моря и строительство скоростной ж/д магистрали от иранского берега Каспия до иранского побережья Аравийского моря.

- Строительство там крупного иранского морского порта с российским участием многоцелевого профиля. Кстати, для Тегерана будет безопаснее создать в этом районе мощности по сжижению газа с месторождения Южный Парс, нежели вывозить СПГ через Персидский залив и Ормузский пролив.

- Строительство разветвленной скоростной железнодорожной магистрали от Каспия до побережья на Аравийском море. Для этого может понадобиться привлечение иностранных инвестиций, в том числе из Индии и стран ЮВА, возможно КНР, а при необходимости, и заинтересованных стран Евросоюза. Технически же с реализацией этого участка «южного транспортного коридора» справится и Россия с ее предприятиями типа «Уралвагонозовод», специализированные локомотивостроительные заводы и предприятия по производству рельс, шпал, прокладки ж/д тоннелей и других необходимых средств для создания ж/д колеи в разных условиях местности – от равнин до гор и пустынь.

**************

Реализация такого масштабного, глобального проекта должна пройти под непосредственным руководством Президента РФ, а для этого необходимо вначале принять политическое решение об этом проекте. Для мобилизации необходимых для этого проекта ресурсов, своевременных инфраструктурных решений необходимо назначение специального куратора на уровне специального представителя Президента РФ с особыми, чрезвычайными полномочиями. Все эти вопросы, при желании, Владимир Путин может обсудить с президентом Ирана Хасаном Роухани на саммите ШОС в сентябре сего года в Таджикистане. Но начинать нужно уже сегодня, поскольку на завершение столь масштабного проекта уйдет при наличии необходимого финансирования и проведения соответствующих ТЭО 5-7 лет. Но зато с его запуском в мире сложится совершенно иная глобальная транспортная, экономическая и геополитическая конфигурация, которая серьезно укрепит роль России, Ирана и Индии в мировых делах.

Владимир Алексеев,

Специально для Iran.ru

SCA Group (Svenska Cellulosa Aktiebolaget, г. Стокгольм, Швеция) приобретет у Nuqul Group оставшиеся 50% акций ближневосточной компании Fine Sancella, сообщает PaperAge. Стоимость сделки составит 165 млн шведских крон ($25 млн).

Первую половину пакета акций Fine Sancella SCA приобрела еще в 2007 г. Таким образом SCA укрепляет свое присутствие на Ближнем Востоке, рынок которого руководство компании считает стратегически важным.

Fine Sancella производит предметы личной гигиены, по итоSCA Group (Svenska Cellulosa Aktiebolaget, г. Стокгольм, Швеция) приобретет у Nuqul Group оставшиеся 50% акций ближневосточной компании Fine Sancella, сообщает PaperAge. Стоимость сделки составит 165 млн шведских крон ($25 млн).

Первую половину пакета акций Fine Sancella SCA приобрела еще в 2007 г. Таким образом SCA укрепляет свое присутствие на Ближнем Востоке, рынок которого руководство компании считает стратегически важным.

Fine Sancella производит предметы личной гигиены, по итогам 2013 г. продажи составили 200 млн шведских крон ($33 млн).

гам 2013 г. продажи составили 200 млн шведских крон ($33 млн).

В связи с последними событиями в мире, в первую очередь из-за эскалации военных конфликтов в Ираке и Сирии, Миграционное ведомство Швеции считает, что ранее прогнозировавшееся число лиц, которые ищут убежище в стране, будет превышено.

Именно в данный период происходит резкое увеличение числа беженцев. Только на прошлой неделе 2100 человек обратились с просьбой об убежище в Швеции, и это почти в два или три раза больше среднего показателя за неделю.

Если в апреле 2014 года Миграционное рассчитывало на приезд 61 тысячи беженцев в этом году, то ныне прогноз скорректирован до 70 или 80 тысяч человек.

По данным ООН, всего в мире, на сегодняшний день, насчитывается свыше 51 миллиона беженцев, - это самая высокая цифра, со Второй мировой войны.

Генеральный директор Миграционного ведомства Андерс Даниельссон в программе Ekot Шведского радио: "Мы видим продолжение масштабных конфликтов в Сирии и Ираке. По-прежнему, напряженная ситуация в Афганистане. В Сомали продолжается конфликт. Жители Эритреи спасаются от диктаторского режима".

По подсчетам Миграционного ведомства расходы, на дополнительный прием беженцев, составят миллиард крон. (Около 120 млн. евро). Расходы связаны, в первую очередь, с необходимостью дополнительной аренды жилья для примерно 11 тысяч беженцев уже получивших разрешение на жительство в Швеции, но остающихся жить в миграционных центрах.

По заявлению министра по делам иммиграции Тобиаса Бильстрёма правительство изучит новый запрос Миграционной службы в июле, после того как прогноз по беженцам будет представлен в окончательном виде.