Всего новостей: 4268474, выбрано 20580 за 0.136 с.
Новости. Обзор СМИ Рубрикатор поиска + личные списки
Списков нет
Правительство Швеции объявило о намерении сократить военное присутствие в Афганистане, сообщают официальные источники.В настоящее время в Афганистане находится 500 шведских военнослужащих. К лету 2013 года планируется сократить контингент в Афганистане до 300 человек, сообщает телеканал «Ариана-ТВ» со ссылкой на министра иностранных дел Швеции Карла Билдта.
Вывод войск Швеции из Афганистана запланирован на конец 2013 года. В основном остающиеся до конца 2013 года в Афганистан военнослужащие Швеции будут заниматься гуманитарной помощью населению, добавил высокопоставленный чиновник.
Шведский сталелитейный концерн SSAB представил сегодня своему персоналу в городе Бурленге/ Borlänge предложения по выходу из кризиса: сокращение рабочего дня и временное снижение зарплат. Профсоюзы против.
В 2009 году профсоюз работников металлургической промышленности/ IF Metall согласился на локальную договоренность с работодателями о сокращении рабочего времени и зарплаты. Однако сегодня профсоюз на считает ситуацию настолько серьезной, чтобы прибегать к таким мерам:
- Тогда у нас было по 10 000 предупреждений об увольнениях каждый месяц. Сегодня эта цифра 2 500, - говорит секретарь профсоюза Вели-Пекка Сеиккала/ Veli-Pekka Säikkälä газете Дала-Демократен.
45 тысяч человек предупреждены в Швеции о предстоящих увольнениях за этот год, из них 7 500, считая с сентября. Больше всего страдает промышленность, работающая на экспорт.
Увольнения могут распространиться на субподрядчиков и на другие отрасли. Такое развитие может привести к еще более серьезному положению, чем финансовый кризис 2008 года, считает Андерс Вайе/ Anders Weihe, главный юрист объединения работодателей технической отрасли/ Teknikföretagen:
- В 2008 году мы находились, если можно так выразиться, в состоянии свободного падения. Но поскольку мы рассчитываем вероятность длительного спада, быть может, на 5 - 6 лет, то я оцениваю эту ситуацию, как еще более серьезную, чем тогда, говорит Андерс Вайе в дебатах на Первом канала "Студия Один" Шведского общественного радио.
По прогнозам Объединения работодателей в технических отраслях, конъюнктура в Швеции снизится в следующем году еще на 3 %. Число наемных работников сократится в 2013 году на 4 %.
Если в мае предполагалось снижение производства на 2 %, то теперь ясно, что оно будет 3%, то есть падение происходит быстрее, чем мы рассчитывали, и в следующем году спад производства составит еще 3%, считает главный экономист Объединения Андерс Руне/ Anders Rune.
В целом количество наемной рабочий силы сократится на 6 %, т.е. на 18 тысяч человек за два года - 2012 и 2013. Пока речь шла об увольнениях людей, напрямую связанных с производством, за ними пойдут увольнения служащих.
Во время финансового кризиса 2008-2009 годов в Швеции было предупреждено об увольнениях 145 000 человек. В текущем году их было 45 000, то есть намного меньше. Однако, если после прошлого финансового кризиса Швеция оправилась очень быстро, то на этот раз таких темпов подъема ожидать не стоит, считает председатель Центрального объединения профсоюзов Швеции Карл-Петтер Торвальдссон/ Karl-Petter Thorwaldsson, причем, связано это с внешними факторами:
- Связано это с кризисом в Европе, ростом долгов, сокращением производства в Германии, которая перестала импортировать что бы то ни было из Швеции, поэтому я согласен с тем, что период низкой конъюнктуры будет затяжным, говорит Karl-Petter Thorwaldsson.
Добавочным фактором в этих мрачных прогнозах является то, что из-за долгового кризиса в Европе, не осталось никаких ресурсов для каких-то спасательных акций, считает Йоран Гран/ Göran Grahn, экономист Объединения "Шведское хозяйство":
- Когда в 2008-2009 годах экспортные предприятия не могли ничего продавать потому что у покупателей не было денег, то тогда были приняты экстренные меры: были подключены государственные ресурсы, банковские. Таких "финансовых мускулов" сегодня нет. Дефицит бюджета растет во многих странах, государственный долг тоже. Денег на то, чтобы выручать промышленность, просто нет, - говорит он.
Волна предупреждений о предстоящих увольнениях только начинается. Индустриальные фирмы будут сокращать штаты и дальше, а это распространится на субподрядчиков и другие отрасли: транспорт, консальтинговые услуги промышленным компаниям, например, говорит он:
- За транспортом и услугами консультантов потянутся затем фирмы, которые занимаются уборкой помещений и другим обслуживанием. Начнет расти безработица, а когда у людей нет денег, то клиентов теряют и парикмахеры, и вся сфера торговли, т.е. страдает экономика страны в целом, говорит экономист Йоран Гран/ Göran Grahn.
Есть, однако, и другие голоса, которые не считают нынешний период низкой конъюнктуры таким же серьезным, как и во время финансового кризиса 2008 года. Например, главный экономист банка Нордеа/ Nordea Анника Винст/ Annika Winsth полагает, что мы теперь лучше подготовлены, лучше умеем справляться с такими ситуациями:
- Предпосылок к тому, что в 2014 году положение будет лучше, по ее мнению, больше, чем к ухудшению. И закончим мы 2013 год лучше, чем цифры сегодняшнего дня. Предприятия будут осторожнее с наймом персонала и инвестициями. Домашние хозяйства тоже будут придерживать кошельки, а безработица вырастет. Но за этим последует прирост производства в США, новое китайское руководство собирается не тормозить, а стимулировать экономику. Поэтому я считают, что результаты 2013 года должны быть лучше, и весь 2014 год тоже даст лучше показатели, чем сегодняшние расчеты, - сказала Анника Винст.
Объемы производства промышленной продукции сократились в Швеции на 4,1% в период с августа по сентябрь текущего года. По сравнению с сентябрем прошлого года сокращение составило 5%, согласно предварительным данным Центрального Статистического Бюро Швеции.
Портфель промышленных заказов вырос при этом с августа по сентябрь на 1,2%.
Министр финансов Швеции Андерс Борг констатирует, что темпы развития шведской экономики резко сократились, но это не является повторением проблематики, возникшей на волне финансово-экономического кризиса 2008 года, сказал министр в интервью информационному агентству Reuters.
Учителя в школах Швеции должны быть более образованы в вопросах касающихся ксенофобии и расизма, чтобы эффективно вести дискуссии на эти темы с учениками в классах - об этом говорит бывший лидер Народной Либеральной партии, Бенгт Вестерберг, изучавший новые подходы для противостояния ксенофобии и расизму, по заданию правительства.
Он, помимо прочего, предложил пятилетний план, который подразумевает повышение квалификации учителей в вопросах прав человека. По три учителя от каждой школы Швеции, смогут пройти дополнительный курс по этим дисциплинам, который соответствует, примерно, одному семестру в шведском ВУЗе - 15 баллов. Речь идёт о 20 тысяче учителей по всей Швеции. Совокупный бюджет этого плана 650 млн. крон. (Около 75 млн. евро)
В конце октября независимый британский институт Legatum опубликовал очередной ежегодный глобальный рейтинг процветания. Согласно рейтингу, Канада вошла в десятку наиболее развитых стран мира и заняла 6-ю строчку.
При составлении рейтинга учитывались 8 основных параметров: экономика, возможности для предпринимательской деятельности, управление, образование, здравоохранение, безопасность, личные свободы и социальный капитал (социальное единство и семейные узы). Лучшими странами в мире британские эксперты назвали Норвегию, Данию и Швецию. США покинули топ-10 и оказались на 12 месте. В тридцатку наиболее развитых государств не вошла Италия.
Канада заняла первое место в мире по показателю личных свобод. Чрезвычайно высоко была оценена и система образования – по этому показателю государство уступило лишь Новой Зеландии и Австралии. Хуже всего в стране обстоят дела с медициной (15-е место) и возможностями ведения бизнеса (16-е место).
Лучше всех в экономическом плане развивается Швейцария, где, помимо экономики, и лучшая система управления. Наиболее подходящие условия для ведения бизнеса – в Дании. Лучшая система здравоохранения – в Люксембурге. Безопаснее всего в Исландии. По показателю «социальный капитал» лидирует Норвегия.
Израиль занял 40-е место, Россия стала 66-й, Украина расположилась на 71-й строчке. Первые 30 стран списка – высокоразвитые государства. Следующие 41 позиция отданы странам с уровнем развития выше среднего, за ними – 41 государство, развитые ниже среднего, и замыкают список 30 наименее развитых стран.
Хуже всего в мире дела обстоят в Афганистане, Конго и Центральноафриканской республике.
За январь-сентябрь 2012 г. выручка ОАО «Приозерский ДОК» (Ленинградская обл.) снизилась в 6 раз по сравнению с аналогичным периодом 2011 г. и составила 24,19 млн руб., об этом говорится в полученном Lesprom Network сообщении компании. По итогам 9 мес. текущего года чистый убыток компании вырос на 9,2% до 46,85 млн руб.
Компания «Приозерский ДОЗ» сотрудничает со шведским концерном IKEA, являясь поставщиком мебели из массива на экспорт. На внутренний рынок компания выпускает оконные и дверные блоки из массива сосны, комплекты индивидуальных домов и хозяйственных построек из сэндвич – панелей, погонажные изделия, а также деревянные стулья из массива сосны.
Предварительные результаты весеннего выпуска шведских девятиклассников показали, что примерно 12 % из них, то есть 12 000 человек, закончили обязательную среднюю школу со средним числом баллов, не дающим права на поступление в гимназию.
Число выпускников, не набирающих нужных для поступления в гимназию баллов, росло в последние годы. Велика, однако, разница между разными школами, подчеркивается в анализе.
Растет разница между суммой выпускных баллов девочек и мальчиков: у школьниц сумма баллов растет, тогда как у юношей она остается на прежнем уровне, констатирует Школьное ведомство. Таким образом, число девушек, набирающих нужные для гимназии баллы, растет, а число юношей - падает.
Весной 2012 года выпускницы 9-классов набирали средний балл 223,8, а выпускников-парней средний балл был 199,5.
Шведское правительство приняло сегодня решение: продолжить шведское участие в международном контингенте (ISAF) в Афганистане и просит согласия Риксдага на продление мандата до конца декабря 2013 года. Правительственное предложение предполагает сокращение числа шведских солдат на 100 человек в 2013 году.
В начале 2013 года число шведских военнослужащих в Афганистане составит около 400 человек. К лету того же года оно должно быть сокращено до 300 человек. К ним добавляется, как и раньше, вертолетная часть, а также персонал для закрытия баз и перевозки имущества в Швецию.
В предложении описывается масштабная и растущая гражданская помощь, оказываемая Швецией Афганистану, а также переход в течение 2012 года к штатскому руководству шведской деятельностью на севере страны. Это предложение правительства поддерживают оппозиционные партии: социал-демократы и "зеленые", обеспечивая, таким образом, большинство при голосовании в Риксдаге.
- В соответствии с соглашением, достигнутым осенью 2010 году между правительством, социал-демократами и экологической партией, продолжается сокращение шведского военного присутствия в Афганистане, одновременно с ростом гражданской поддержки, - сказал министр иностранных дел Швеции Карл Бильдт/ Carl Bildt.
В течение 2013 года будет углубляться военное сотрудничество между Швецией, Финляндией, Норвегией и Латвией. Главной шведской задачей будет: поддерживать и обучать афганские силы безопасности с целью передачи ответственности за безопасность от ISAF´a властям Афганистана.
Использование наркотиков в Швеции мало изменилось в промежутке между 2004 и 2011 годом, пишет Институт народного здоровья в докладе Европейскому центру по контролю за наркотиками и злоупотреблениями наркотиков (ECNN). Как обычно доминируют каннабис(cannabis) и амфетамин.
Меньше людей умерло от прямых последствий злоупотребления наркотиками в 2011 году, чем в 2010-м.
Преступлений, связанных с употреблением наркотиками стало несколько больше, тогда как употребление наркотиков среди осужденных к тюремному заключению осталось без изменений, сообщает информационное агентство ТТ.
Ведомство охраны природы снова ответило отказом на ходатайство концерна LKAB о начале разработки месторождения в Грувбергет/ Gruvberget неподалеку от Сваппаваара/ Svappavaara на севере Швеции.
Таким образом, продолжаются судебные перипетии вокруг разработок железной руды в этом регионе. Летом шахта было закрыта после того, как высшая судебная инстанция отклонила обжалование концерна. Это означает, что АО LKAB не может больше ссылаться на полученное в 2010 году разрешение суда по делам, касающимся вопросов охраны окружающей среды.
Стороны судебного разбирательства спорят, в частности, о том, добиваться ли разрешения на разработку месторождений железной руды во всем регионе или только возле поселка Грувбергет/ Gruvberget.
Новая шахта концерна LKAB в Svappavaara была закрыта в марте 2011 года, проработав всего 10 месяцев. С ее закрытием поселок потерял 100 рабочих мест.
Скандинавская авиакомпания САС в последнюю минуту отменила публикацию своего квартального финансового отчета. Причина - продолжаются переговоры о новых кредитах и новых мерах по экономии. Публикация отчета перенесена на понедельник 12 ноября.
Такая мера, как отсрочка квартального отчета, является весьма редкой, почти уникальной.
На переговорах с несколькими банками речь идет о новых кредитах на сумму 4,7 миллиардов крон. Возможно, что и о продаже некоторых сегментов, не являющихся ключевыми в деятельности авиакомпании, например, программы "Евробонус".
Военное руководство Швейцарии и правительство страны намерены обновить парк машин своих ВВС и закупить в Швеции новые современные самолеты марки «Saab Gripen». Этот проект, однако, грозит завершится полным провалом, а все потому, что в стране нет единого мнения о том, какие ВВС нужны Швейцарии и для каких задач. Практически все эксперты, правда, едины в том, что главной задачей швейцарских военно-воздушных сил является защита национального воздушного пространства от террористических атак.
Против защиты своего неба от террористов не возражает даже скандально известная в стране организация «Группа Швейцария без армии» («Gruppe Schweiz ohne Armee» - GSoA), выступающая резко против закупки новых самолетов.
«По мнению GSoA, можно было бы ограничится созданием отдельного корпуса воздушной полиции в рамках уже существующих полицейских сил», - говорит Кристоф Барбей (Christophe Barbey), сопредседатель этой организации из франкоязычной части страны, в интервью порталу swissinfo.ch.
Лучшее средство для полиции
Проблема только в том, что наиболее оптимальным средством, которым можно было бы оснастить такую полицию, все равно остается истребитель-перехватчик.
Современные средства ПВО могли бы быть на первый взгляд разумной альтернативой, однако многие эксперты выступают против. Один из них - Питер Фильштедт (Peter Felstaed), работающий, в том числе, на специализированный авиационный журнал «IHS Jane's Defence Weekly».
«Ракетная противовоздушная оборона показывает себя особенно эффективной при защите воздушного пространства над отдельными объектами стратегической важности. Однако предупредительные выстрелы такая система давать не может. А вот самолет, оснащенный ракетами класса «воздух-воздух», вполне на это способен».
Возможная альтернативная самолетам опция – международное сотрудничество Швейцарии с другими странами с целью выполнения задач полицейской охраны границ национального воздушного пространства. Однако и это решение имеет свои технические недостатки, не говоря уже о проблеме отказа от части государственного суверенитета.
«Представьте себе ситуацию 11-го сентября 2001 года. Для того, чтобы иметь право сбить неопознанный летающий объект, нужно получить официальный приказ; власти затронутой страны дают такой приказ; посредством армейского руководства этот приказ поступает в другую страну. Это очень непростая ситуация, и я думаю, что пока такой приказ дошел бы до исполнителей-пилотов, было бы уже поздно», - рассуждает депутат Национального совета (большой палаты швейцарского парламента) от консервативной Швейцарской народной партии и одновременно член парламентской комиссии по вопросам безопасности Ивен Перрен (Yvan Perrin) в интервью порталу swsissinfo.ch.
Есть ли угрозы? И вызовы?
В задачи швейцарских ВВС входит также ведение борьбы с противником в воздухе и уничтожение наземных целей. И если относительно гипотетической воздушной полиции все более или менее ясно, то такого рода чисто военные операции вызывают уже большие сомнения.
Левые политические силы Швейцарии и правые партии рассматривают эту проблематику с совершенно разных углов зрения. Левые скорее склонны утверждать, что покупать новые самолеты не имеет смысла просто в силу отсутствия в настоящее время реальных угроз для Швейцарии.
«Риск, что в воздушное пространство Конфедерации вторгнется иностранный военный самолет очень невелик», - говорит Жеральдин Савари (Géraldine Savary), депутат Национального совета от партии социалистов (SP) и тоже член парламентской комиссии по вопросам безопасности в интервью порталу swissinfo.ch. - «Сегодня нас скорее интересуют угрозы террористического характера, и я еще ни разу не слыхала, что в распоряжении террористов находятся самолеты».
«Если принять во внимание, что швейцарская армия должна сегодня развиваться в сторону современных вооруженных сил с меньшим количеством людей, то очевидно, что выделение средств на самолеты нанесет ущерб финансовым планам модернизации наземной армии – и это большая проблема», - убеждена Ж. Савари.
С правой стороны политического спектра доносятся немного иные голоса. «Конечно, у границ Швейцарии нет сейчас угрожающей нам иностранной армии», - говорит И. Перрен. «Однако покупка новых самолетов сегодня стала бы инвестицией на долгосрочную перспективу – до 30 лет. Сегодня никто не может сказать, как будет выглядеть Европа через 15 лет. Будущее может стать для нас серьезным вызовом – и без авиации мы рискуем не найти на этот вызов адекватных ответов».
Хорошего понемножку
Тем, кто считает, что швейцарские ВВС должны исполнять роль только воздушной полиции, нынешние средства, находящиеся у них в настоящее время в распоряжении, - а именно парк самолетов в составе 33 машин марки F/A-18-Jets, - представляются совершенно достаточными.
«Для социалистов функции контроля за воздушным пространством являются совершенно достаточными», - заявляет Ж. Савари. – «У нас уже есть в распоряжении соответствующие средства, не говоря уже о том, что у Швейцарии есть и беспилотные летательные аппараты – дроны, которые также позволяют контролировать ситуацию в нашем небе».
Швейцария располагает достаточные средствами для контроля за собственным воздушным пространством, - считает К. Барбей. «Именно поэтому GSoA считает, что Швейцарии не нужны новые самолеты для собственной обороны. Покупка новых машин будет означать, что Швейцария вооружилась сверх всякой меры. А это, в свою очередь, означало бы, что мы растратили попусту огромные средства в пользу чисто военной логики».
Ж. Савари разделяет это мнение. «Столь уже нужны нам новые самолеты тогда, когда гораздо важнее было бы инвестировать в здравоохранение, в транспортную инфраструктуру, в образование?», - спрашивает она.
Мы не настолько богатые, чтобы покупать дешевое?
В палатах швейцарского парламента политическое право-центристское большинство обеих комиссий по вопросам безопасности выступает за обновление машинного парка ВВС. «Самолеты марки «Tiger» давно отслужили свое и их нужно менять. Стареют и F/A-18. Нужно просто понять, что эта техника не сможет продержатся еще несколько десятилетий», - подчеркивает И. Перрен.
Остается вопрос – на какие конкретно машины следует поменять нынешних «Тигров». После долгой процедуры оценок всех за и против швейцарское правительство и армейское руководство остановили свой выбор на шведских самолетах типа «Saab Gripen», предпочтя их французским «Рафалям» и европейским «Еврофайтерам».
Самолет типа «Gripen» имеет одно, но очень важное преимущество – он намного дешевле своих конкурентов. «Военные самолеты сами по себе вообще очень дороги. Именно поэтому ожидается, что Швейцария приобретет «Грипены». Другие страны (Швеция, Чехия, Венгрия) уже пользуются этими машинами, а потому расходы на их профилактику и эксплуатацию могли бы быть сокращены за счет уже существующей международной кооперации в этой сфере», - разъясняет британский эксперт Питер Фильштедт.
Плохой новостью, однако, стали экспертные оценки, из которых следует, что «Gripen» куда слабее своих конкурентов. После такого рода докладов многие сторонники покупки именно этих машин вдруг резко изменили свое мнение, начав выражать свои сомнение на предмет целесообразности заключения сделки со шведами. «Как говорится, мы не настолько богатые, чтобы покупать дешевые вещи», - подчеркивает И. Перрен. – «Покупать сейчас эти самолеты и понимать, что приобретаешь модель, устаревшую уже вчера… Это просто досадно».
Смерть на взлете?
Сейчас в парламенте проходят жесткие дебаты на все эти темы – окончательное же решение, скорее всего, будет принято на общенародном референдуме. Впрочем, уже сейчас можно сказать, что проекту покупки новых самолетов не повезло изначально.
В парламенте следует ожидать решительного «нет» со стороны левых партий, которые не убеждены в необходимости покупки новых самолетов. Однако отрицательная реакция может последовать и из рядов правых партий.
«В правом лагере наблюдается реальный раскол. Я четко ощущаю отсутствие какого-либо особенного энтузиазма на предмет покупки новых самолетов. Есть даже те, кто решительно против этого», - говорит Ж. Савари. По ее мнению, на референдуме идея сделки со шведами может потерпеть сокрушительное поражение.
«Нельзя утверждать, что народ в большинстве своем убежден в необходимости приобретения новых самолетов», - подчеркивает И. Перрен. - «А если еще пытаться объяснить народу, что мы выбрали самолет, не отвечающий всем необходимым критериям… Тогда о покупке новых машин можно забыть сразу…»
Цены на недвижимость в Швеции за третий квартал увеличились на 2%. В результате средняя стоимость жилья в стране достигла $305 860.
Как сообщает портал RTT News, прирост за квартал был отмечен в 14 из 21 провинций, при этом самое значительное увеличение было зафиксировано в Блекинге, Эребру и Йенчепинге.
В сравнении с третьим кварталом 2011 года, стоимость жилья уменьшилась на 1%.
Напомним, что цены в Швеции растут уже не первый месяц. Так, прирост был зафиксирован последний раз в августе 2012 года.
Стимулировать развитие гендерного равноправия в шведских вузах, предлагает Ибрахим Байлан, спикер оппозиционной Социал-демократической партии по вопросам образования.
Премиальные шведским университетам и институтам должны выплачиваться, исходя из качественных и количественных показателей равноправия женщины и мужчины.
У мужчин и женщин разные предпосылки делать научную карьеру, и улучшения в этой области происходят очень медленно.
Социал-демократы предлагают пересмотреть с гендерной точки зрения всю систему финансирования шведской науки.
Шведский телекоммуникационный гигант Ericsson объявил о сокращении на 1550 человек штатов концерна в Швеции. На шведских предприятиях концерна работают около 17 800 сотрудников, 10 800 из них - в Стокгольме, где будет сокращена 1000 человек. Кроме того, "Эрикссон" уменьшит число консультантов и работников по контракту.
"В последние годы мы последовательно проводили мероприятия по эффективизации концерна как на региональном уровне, так и в подразделениях. Иногда и сокращения персонала необходимы. Естественно, сегодня наши сотрудники получили тяжелое известие", писал в сообщении для прессы Тумас Квист, директор по кадрам "Эрикссона" в Швеции.
Husqvarna, шведская компания про производству газонокосилок, пил, инструментов для строительной промышленности, швейных машин, мотоциклов объявила о сокращении персонала на 600 человек. Половина из них работает в Швеции, большинство в Хускварна, на юго-западе страны. Расходы на увольнения персонала составят 250 миллионов крон, сбережения за счет сокращений: 380 миллионов крон. Кроме этого, еще 50 миллионов крон "Хускварна" должна сэкономить в 2013 году, в частности, на переводе производства продукции из Швеции в Польшу.
На предприятиях Husqvarna заняты по всему миру больше пятнадцати с половиной тысяч человек.
В Швеции в 2010 году женщины стояли во главе 27% предприятий, на 6% больше по сравнению с 2004 годом, сообщает Центральное Статистическое Бюро Швеции. В сегменте здравоохранения и попечения престарелых 59% предприятий возглавляются женщинами.
В базе данных ЦСБ Швеции можно сравнить и фирмы, принадлежащие мигрантам в первом и втором поколении и коренным шведам. Годовой оборот предприятий иммигрантов ниже, но растут их фирмы быстрее.
По данным Всемирной туристской организации, динамика туристских расходов демонстрирует хорошие результаты, несмотря на сложную финансовую ситуацию во многих странах: с января по август 2012 года количество международных туристских прибытий выросло на 4% (плюс 28 млн чел.) в сравнении с аналогичным периодом прошлого года.
К августу 2012 года мировая туриндустрия поставила очередной рекорд: за 8 месяцев по всему миру было совершено 705 млн туристских прибытий. Во Всемирной туристской организации (ЮНВТО) уверены, что по итогам года количество туристских прибытий достигнет 1 млрд чел. «В свете непростой экономической ситуации в мире этот рост является очень позитивным результатом. Мы должны сохранять осторожность, т.к. некоторые месяцы года показывали худшую динамику, и эта тенденция может вернуться до конца года», - отметил генсек ЮНВТО Талеб Рифаи.
По сравнению с первыми пятью месяцами текущего года (+5% в среднем) рост замедлился в июне (+2,7%) и июле (+1,4%). В августе темп роста вновь начал расти и достиг 4%. По итогам года ЮНВТО ожидает прирост на уровне 3-4%, а по прогнозам на 2013 год увеличение количества туристских прибытий будет идти на уровне 2-4%.
Мировой туризм в людях
Страны с развивающейся экономикой вновь подтвердили свое лидерство (+5%) по сравнению с развитыми рынками (+4%). Наиболее серьезный рост произошел в азиатском и тихоокеанском регионе, за которыми следуют обе Америки и Европа. Ближний Восток по-прежнему демонстрирует признаки восстановления: наиболее многообещающие результаты в Египте.
Европа (+3%) укрепила свой рекордный рост 2011 года, несмотря на текущую экономическую нестабильность в еврозоне. Результат выше среднего показали Центральная и Восточная Европа (+9%). Средний результат по Западной Европе составил +3%, а южная и средиземноморская часть региона улучшила свой прошлогодний результат всего на 1%. Прирост по Северной Европе составил 0,2%.
Юго-Восточная и Южная Азия (+8%) лидируют в Азиатско-Тихоокеанском регионе (средний прирост 7%). Далее следует Северо-Восточная Азия (+7%). Этот регион отражает четкое восстановление въездного и выездного рынков Японии. Океания за восемь месяцев текущего года продемонстрировала устойчивый рост (+5%) по сравнению со всем 2011 годом (+1%).
В американском регионе (в среднем +4%) наибольший рост зафиксирован в Центральной (+7%) и Южной Америке (+6%). Турпоток в Карибском регионе вырос на 5%, что также превышает усредненный показатель по региону. В Северной Америке количество международных прибытий выросло на 3%.
По приросту въездного потока в Северную Африку (+10%) можно судить о восстановлении турсектора Туниса, а Египет все еще находится в «минусе». Тем не менее, если в прошлом году турпоток этой страны находился на отметке -7%, то по итогам восьми месяцев 2012 года количество туристов уменьшилось всего на 1%. Страны Африки южнее Сахары (+4%) продолжают демонстрировать положительные результаты, консолидируя хорошие темпы роста предыдущих лет.
Мировой туризм в валюте
Наравне с ростом количественных показателей турсектора стран мира, растет и количество затрат интуристов. Больше всего за первые восемь месяцев на туризме заработал Гонконг (+17%), США (+8%), Германия (+7%), Франция (+5%) и Великобритания (+4%). Ряд других основных направлений сообщили о двузначном росте поступлений от туриндустрии: Япония (+48%), Швеция (+26%), Южная Африка (+26%), Республика Корея (+26%), Индия (+ 23%), Польша (+19%), Таиланд (+17%), Россия (+16%), Египет (+13%), Чехия (+13%), Тайвань (+ 11), Сингапур (+10%) и Хорватия (+10%).
Десятку стран-лидеров по туристическим затратам занял Китай, который в период с января по август 2012 года продемонстрировал рост 30%. Российские туристы - вторые по тратам за границей и в этом году увеличили свои расходы на 15%. За нашими согражданами следуют американцы (+9%), канадцы (+6%), немцы (+5%), австралийцы (+4%) и японцы (7%). После снижения в прошлом году в 2012-м британские туристы тратили на 2% больше, а показатели по туристам из Италии и Франции по-прежнему идут вниз.
Другие крупные страны с развитой экономикой, которые показали значительный рост расходов: Австрия (+16%), Бельгия (+13%), Швейцария (+11%) и Норвегия (+11%). Среди стран с развивающейся экономикой, в дополнение к Китаю и России, двузначный рост расходов был отмечен по Польше (+22%), Малайзии (+18%), Аргентине (+16%), Филиппинам (+14%), Индии (+11%) и Индонезии (+10%).
Ученые профильных институтов при поддержке Рослесхоза предложат в 2013 году руководству Карелии модель ведения лесного хозяйства, которая позволит региону выйти на уровень Финляндии по эффективности использования лесов, сказал РИА Новости глава Рослесхоза Виктор Масляков по итогам круглого стола на тему регулирования лесного хозяйства, состоявшегося в Совете Федерации РФ в среду.
Руководитель лесной программы Всемирного фонда дикой природы (WWF) России Елена Куликова в ходе круглого стола отметила, что в Финляндии и Швеции с одного гектара лесных угодий промышленники заготавливают в семь-восемь раз больше древесины за тот же период времени, что в России. "Грубо говоря, урожайность лесов за рубежом выше, чем у нас и это благодаря современным технологиям ведения лесного хозяйства (выборочные рубки, своевременное восстановление и защита лесов - ред.)", - уточнила Куликова.
"Наши институты используют лучшие мировые практики лесного планирования и могут предложить практически каждому региону РФ свою программу развития лесного хозяйства. Она будет основана на оценке существующей ситуации, региональных особенностях, климатическом прогнозе и моделировании различных экономических сценариев развития ситуации в лесном комплексе, развития инфраструктуры... Первым регионом, которому будет предложена программа, станет Карелия. Здесь мы рассчитываем использовать опыт Финляндии, где эффективность лесного хозяйства выше в несколько раз, а тип лесов практически повторяет карельский", - пояснил глава Рослесхоза.
По словам Маслякова, разработка программы начнется в ноябре, а к ее внедрению регион может приступить уже в 2013 году.
"Федеральное агентство лесного хозяйства (Рослесхоз) не будет навязывать регионам программы развития, но предложить современные научные подходы и инструменты регионального планирования наши институты могут. Губернаторы могут убедиться в их эффективности и дать согласие на разработку и внедрение. Мы планируем, что в 2013 году в нескольких регионах такие программы вместе с губернаторскими командами будут запущены. У нас уже намечены такие точки роста и есть интересные экономические инструменты для регионального развития лесного сектора", - добавил руководитель Рослесхоза.
Он также отметил, что Рослесхоз поддерживает стремление регионов внести изменения в лесное законодательство, которые позволят учитывать особенности лесов (климатические условия, лесопожарную и экономическую ситуации) субъектов РФ.
Мурманская область смогла реализовать за последние два года 13 крупных проектов при поддержке Совета министров Северных стран, в будущем планируется сотрудничать в области охраны природы, рыбохозяйственном комплексе, горнодобывающей промышленности, культуре, здравоохранении и социальной политике, говорится в сообщении регионального правительства по итогам встречи властей региона с делегацией Совета.
Губернатор Мурманской области Марина Ковтун в среду провела рабочую встречу с делегацией Совета министров Северных стран, которую возглавлял Генеральный секретарь Совета Халльдур Аусгримссон.
Совет министров Северных Стран, созданный в 1971 году, является официальным форумом межправительственного сотрудничества Дании, Исландии, Норвегии Финляндии и Швеции, а также автономных территорий Фарерских островов, Гренландии и Аландских островов. Главным финансовым инструментом Совета министров Северных стран является Программа повышения уровня компетентности и развития сетевого сотрудничества. Цель программы - содействие обмену знаниями, опытом и навыками, а также установлению связей между партнерскими организациями Северных стран и северо-запада России.
Правительство Мурманской области на протяжении многих лет сотрудничает с Информационным бюро Совета министров Северных стран в Санкт-Петербурге и Мурманским контактным центром, при поддержке которого удалось реализовать многие проекты.
"Сотрудничество учреждений Мурманской области с Советом министров Северных стран носит эффективный и плодотворный характер. В рамках программы повышения уровня компетентности и развития сетевого сотрудничества при финансовой поддержке организации за последние два года в Мурманской области было реализовано 13 крупных проектов, в трех из которых ведущими партнерами выступали исполнительные органы государственной власти Мурманской области", - подчеркнула Ковтун.
Речь, прежде всего, идет об инициативе министерства юстиции Мурманской области по обмену опытом в сфере противодействия коррупции, осуществленной при участии государственных служащих и представителей бизнес-структур Северо-Запада России и Северных стран.
В течение двух лет при поддержке Совета министров Северных стран в Мурманской области проходит фестиваль "Дни Северных стран", в рамках которого проходят художественные выставки, концерты, кинопоказы и мастер-классы.
"Мы крайне заинтересованы в том, чтобы наше сотрудничество с Советом министров Северных стран носило ярко выраженный прикладной характер и способствовало устойчивому социально-экономическому развитию нашей области", - сказала губрнатор.
Правительство Мурманской области поддержало инициативу Совета министров Северных стран по реализации в 2012-2013 годах проекта "Социальное партнерство по предотвращению ВИЧ/СПИДа и туберкулеза". В качестве регионального партнера по проекту выступит Мурманский областной центр по профилактике и борьбе со СПИД и инфекционными заболеваниями.
Говоря о перспективных направления сотрудничества, стороны отметили, что планируют реализовывать совместные проекты в области охраны природы, в рыбохозяйственном комплексе и горнодобывающей промышленности, а также продолжать взаимодействие в таких сферах, как культура, здравоохранение и социальная политика.
В строительных проектах участвует множество людей, однако ни у кого нет целостной картины и никто не знает, кто и за что несет ответственность. Этим объясняет целый ряд несчастных случаев на стройках, считают четыре профессора технических вузов, выступившие со статьей на странице дискуссий газеты "Дагенс нюхетер".
"Грубые ошибки при планировании. Строительные конструкции обрушиваются, а Швеция постепенно превращается в страну "третьего мира" в том, что касается строительных технологий", - пишут профессора Леннарт Эльфгрен из Технического университета в Лулео, Кент Юльтофт из Чалмерского технологического института в Гетеборге, Хокан Сундквист из Королевской высшей технической школы в Стокгольме и Свен Теландерссон из высшей технической школы в Лунде.
По роду деятельности эти профессора отвечают за обучение новых инженеров-конструкторов в области строительства и происходящее на стройках страны их беспокоит. Закон о планировании и строительстве ставит требования об устойчивости зданий в том числе и во времени. Дома должны быть долговечными. А вот контроля или санкций за то, что здания требованиям не удовлетворяют, законом не предусмотрены, пишут авторы статьи, перечисляя целый ряд несчастных случаев за последние годы.
Например, в 2008 году рухнуло пристроенное к торговой галерее в Чиста/ Kista здание в северной части Стокгольма. Несущая балка не выдержала нагрузки. Один строитель погиб, второй получил тяжелые травмы. Пострадал также и водитель машины, попавшей под обрушившиеся стены.
Вот как комментирует случившееся один из авторов статьи профессор Хокан Сундквист/ Håkan Sundquist из Королевской высшей технической школы/ KTH в Стокгольме:
- Очень часто теперь в строительной отрасли отдельные части проекта заказываются у разных поставщиков и закупаются у разных консальтинговых фирм. Поэтому многие вещи как бы "проваливаются между стульями", потому что некому контролировать целое, когда каждый знает только свою часть работы, - говорит он, сравнивая такие проекты с русскими матрешками: не знаешь, какая матрешка сидит внутри, пока не откроешь и не посмотришь.
В мае того же 2008 года рухнула отлитая в бетоне часть моста к северу от города Хернёсанд. Два человека погибли и еще трое получили ранения.
Во время обильных снегопадов две зимы подряд 2009-2011 рухнули сотни крыш в южной и центральной части Швеции. Однако это произошло не из-за экстремального количества снега, а из-за грубых ошибок в конструкциях этих крыш, пишут авторы статьи, и это только чудо, что никто тогда не пострадал.
В мае прошлого года осел и провалился фундамент строящегося трехэтажного дома в Истаде/ Ystad. И опять - только чудом не было жертв, поскольку опоры рухнули ночью, но если бы это случилось днем, в рабочее время, то последствия могли бы быть совершенно иными, пишут профессора и продолжают:
- Подобных инцидентов не должно бы случаться в такой развитой стране, как Швеция. Комиссии, изучавшие аварии, почти все без исключения, пришли к выводу, что причинами их были грубые ошибки в конструкциях, планировании или возведении зданий.
Вот эта ситуация и беспокоит авторов статьи, перечисляющих целый ряд обычных недостатков:
- нет ясного разделения ответственности между всеми действующими при осуществлении строительных проектов лицами,
- неясно, кто несет ответственность за контроль качества стройки,
- нет общей документации, которую могла бы проверить независимая инспекция,
- современные компьютерные методы, автоматизирующие работу инженеров, ведут к ухудшению возможностей обнаружить ошибку,
- темпы строительных работ высокие, поэтому требующий времени контроль качества воспринимается, как "помеха" в работе.
Раньше готовый строительный объект проверялся инспекцией из Строительного комитета, а сегодня полагаются только на самоконтроль, говорит Хокан Сундквист:
- Самоконтроль означает, что фирма контролируют свою собственную деятельность, а это далеко не всегда хорошо, особенно когда не хватает компетентности. Тогда и качество будет не то, какое хотелось бы.
Профессор Сундквист и его соавторы предлагают, в частности, ввести обязательный анализ каждого инцидента в строительной отрасли, как это делается, например, в авиации или атомной промышленности.
Под конец статьи авторы ссылаются на уже имеющийся в Финляндии и Великобритании опыт систематической работы с качеством строительных работ, который Швеция могла бы позаимствовать и пишут:
- К сожалению, это только верхушка айсберга. Под поверхностью скрывается длинный ряд недостатков в качестве строительства, которые означают прямой риск для людей, но к которым не привлекается достаточного внимания, и которые проявляют себя в форме серьезных повреждений помещений от проникновения туда сырости, неэкономной траты энергии и т.п.
Авторы требуют от правительства принятия неотложных мер в этой области.
Источник: газета Dagens Nyheter и интервью с проф. Сундквистом, которое взяла Jenny Hallberg.
Министр юстиции Швеции Беатрис Аск/Beatrice Ask заявила о необходимости эффективизации работы полиции и ужесточении наказания за жилищные кражи в интервью газете Дагенс Нухетер. Заявление связано с данными о том, что бюджет шведской полиции, начиная с 2006 года, вырос почти на 30%, но уровень раскрываемости преступлений, при этом, снизился. По утверждению Андерса Халла, одного из директоров Полицейского управления, финансовые вливания в полицию дали позитивные результаты в форме большего визуального присутствия полиции:
Полиция не ловит квартирных воров
"Это привело к тому, что люди чувствуют себя более спокойно и уверенно на улицах и в общественных местах и доверие граждан к полиции выросло".
Из зарегистрированных в 2011 году в Швеции 22 000 жилищных краж раскрыты были лишь 4%.
По мнению Андерса Халла, который приветствует инициативу министра об ужесточении наказания, львиная доля жилищных краж результат действий гастролирующих по Швеции воровских группировок. Он также отмечает, что на статистику раскрываемости краж, влияют нынешние формы ведения следствия: "Если человеку инкриминируют 10 краж, но он подозревается в совершении ещё 30, которые не скажутся на уровне наказания, то эти преступления и не расследуются".
Кражи, в особо крупных размерах, наказываются ныне в Швеции сроками от 6 месяцев до 6 лет лишения свободы.
Государственная служба Украины по лекарственным средствам в очередной раз информирует, что с 1 января 2013 года на территорию Украины будет запрещен ввоз лекарственных средств, произведенных не в условиях GMP.
Подтверждением того, что производство лекарственных средств отвечает действующим в Украине требованиям GMP, является документ, выдаваемый Гослекслужбой Украины соответствии с Порядком проведения сертификации производства лекарственных средств, утвержденного приказом Министерства здравоохранения Украины от 30.10.2002 года № 391 (в редакции приказа Министерства здравоохранения Украины от 05.07.2011 № 387, зарегистрированного в Министерстве юстиции Украины 11.08.2011 г. под № 969/19707).
Указанным Порядком предусмотрено предоставление документа соответствия производства требованиям GMP не только по результатам инспектирования, проведенного Гослекслужбой Украины, но и по результатам инспектирования, проведенного регуляторным органом страны-члена международной Системы сотрудничества фармацевтических инспекций (PIC / S).
Таким образом, производитель лекарственных средств имеет возможность, кроме Держликслужбы Украине, с целью проведения инспектирования производства, обратиться к любому регуляторного органа страны-члена PIC/S для получения документа соответствия требованиям GMP и дальнейшего его предоставления в Минздрав Украины / Гослекслужбу Украины.
Страны, которые являются членами PIC / S состоянию на 30.10.2012
1. Австралия
2. Австрия
3. Аргентина
4. Бельгия
5. Греция
6. Дания
7. Эстония
8. Израиль
9. Индонезия
10. Ирландия
11. Исландия
12. Испания
13. Италия
14. Канада
15. Кипр
16. Латвия
17. Литва
18. Лихтенштейн
19. Малайзия
20. Мальта
21. Нидерланды
22. Германия
23. Норвегия
24. Великобритания
25.Южно-Африканская Республика
26. Польша
27. Португалия
28. Республика Словакия
29. Румыния
30. Сингапур
31. Словения
32. США
33. Венгрия
34. Украина
35. Финляндия
36. Франция
37. Чешская Республика
38. Швейцария
39. Швеция
ОБЪЕМ МИРОВОГО ТУРИЗМА ВЫРОС НА 4%
Россия оказалась в числе лидеров как по доходам, так и по расходам на туризм
Число международных туристов по всему миру в январе-августе 2012 года выросло на 4% по сравнению с аналогичным периодом прошлого года, сообщается в докладе Всемирной туристской организации (UNWTO).
Рекордный уровень в 705 млн туристов (на 28 млн больше, чем в прошлом году), достигнутый за восемь месяцев, подтверждает прогнозы UNWTO, что к концу года этот показатель достигнет 1 млрд человек.
"Этот рост - очень хороший результат в свете глобальной экономической ситуации. Однако мы должны сохранять осторожность, поскольку мы также наблюдали спад активности в течение нескольких месяцев, тренд, который может повториться в оставшуюся часть года", - заявил генеральный секретарь UNWTO Талеб Рифаи.
Рост замедлялся в июне (2,7%) и июле (1,4%) по сравнению с первыми пятью месяцами (в среднем 5%), но восстановился в августе (4%), считающимся наиболее загруженным месяцем в мировом туризме.
UNWTO прогнозирует рост в 3-4% по итогам года, однако спрос на 2013 год может замедлиться до уровня в 2-4%.
Развивающиеся экономики продемонстрировали больший рост, чем развитые страны. В лидерах роста оказались Азиатско-Тихоокеанский регион и Африка. Тем не менее, стабильный рост был отмечен и в Европе (3%).
Самый высокий рост доходов от туристических услуг показали Япония (48%), Швеция (26%) и Южная Африка (26%). В числе лидеров роста оказалась и Россия (16%). Больше всего возросли расходы на туризм граждан Китая (30%), Польши (22%) и Малайзии (18%). Россия продемонстрировала рост в 15%.
В первом полугодии 2012 года UNWTO сообщала, что больше других на международный туризм выделили Китай, Россия, США и Германия.
ДОВЕРИЕ В РОССИИ: СМЫСЛ, ФУНКЦИИ, СТРУКТУРА[1]
Лев Гудков
Явное исчерпание больших идей в современной социологии, связанное с концом модернизационной парадигмы и завершением институциональной трансформации в западных обществах, заставляет думать уже не о внутридисциплинарном кризисе, а о переходе социологии в разряд социально-прикладных разработок, то есть ее приближении к состоянию, которое можно считать конечной стадией всякой (классической) науки. Конец модерна как завершение эпохи Просвещения или большого европейского проекта Культуры сопровождался многочисленными явлениями распада больших онтологических конструкций и идей единства универсума, истории, общности человеческой природы, законов социального развития, а соответственно, и падением интереса к большим теориям общества, социальных систем и т.п. Критики говорят о самоедстве и культурном мазохизме современного общества, об эрозии тех ценностных оснований (веры в исторический прогресс), на которых строились современный социальный порядок и социальное знание. Появление мощных супербюрократий вроде ЕС, транснациональных корпораций, международных организаций и т.п. оказало заметное унифицирующее влияние на национальные социальные и правовые практики и локальные культуры. Политика как сфера проявления харизматических фигур, предложения великих национальных идей или воодушевляющих массы целей общественного развития постепенно все сильнее и сильнее ограничивалась парламентской регламентацией, стерилизовалась практикой бюрократического администрирования, подчиняясь долгосрочному социальному планированию, экспертизе специалистов, массмедиальным технологиям. Повседневная жизнь в современных обществах стала более упорядоченной, чем в первой половине XX в., обеспеченной, безопасной, комфортной, предсказуемой и скучной, если судить по доминирующему тону в современном искусстве и литературе, озабоченных неясностью или дефицитом экзистенциальных ценностей.Такой интеллектуальный климат оказывается не слишком благоприятным для развития социологии как науки о меняющейся социальной действительности, науки, озабоченной вопросами понимания Другого или последствий взаимодействия с ним. Кризис социологии не носит драматического характера и проявляется довольно вяло, поскольку смутное недовольство, вызываемое отсутствием новых значительных теоретических идей и направлений, сопоставимых со структурно-функциональным анализом или с символическим интеракционизмом, систематизировавшими оригинальные идеи основоположников дисциплины, компенсируется удовлетворением от все умножающейся массы прикладных исследований и предметных разработок, ведущихся по самому широкому кругу тем. Нет сомнения, что мы стали больше знать о тех обществах, в которых живем, но это во многом перестало быть интересным. Дисциплина давно потеряла не только свой начальный энтузиазм и эпистемологический идеализм, но и четкость парадигмальных разграничений среднего периода своего развития (1940—1960-х гг.), зато приобрела солидность практической, почти инженерной, науки, к которой обращаются многие заинтересованные лица, включая и представителей смежных дисциплин — экономистов, историков и других. Этому упрочению статуса социологии отчасти способствовал процесс неизбежной эклектизации, позитивного соединения разных теоретических и методологических подходов для решения аналитических или дескриптивных задач среднего и микроуровня социального взаимодействия. Критика 1970—1980-х гг., исходившая из разных ценностных оснований, проделала чрезвычайно важную работу: отделила философские элементы, исходные резидуумы знания, онтологические основания знаниевых парадигм от техники описания и объяснения. Благодаря этому стали возможны инструментализация процедур анализа и объяснения, использование отдельных элементов структурно-функционального, системного или какого-то иного из имеющихся теоретических подходов в качестве эвристических приемов или готовых «ключей» для решения частных контекстуальных задач. Сочетание разных понятийных средств для работы с разнородным предметным материалом получило теперь уже методологическое узаконение в эмпирической практике и в идеологии постмодернизма.
Сама по себе потребность в синтетическом рассмотрении социальных явлений и процессов стала ощутимой после успеха структурно-функционального анализа (в 1960-х гг.) и последовавшей реакции на него в виде методологической критики, опирающейся на самые разные идеологические и ценностные основания. Критика стала условием и формой рецепции и освоения его потенциала. Особую роль в этом деле сыграло появлении феноменологической, гуманистической, радикальной версий социологии, включая и обращение к драматургическому или сценарному подходу И. Гофмана, а затем и этнометодологии. В этом же контексте имеет смысл рассматривать и попытки возродить понимающую социологию культуры[2] в духе М. Вебера или Г. Зиммеля, предпринятые в конце 1970-х — начале 1980-х гг. в Германии, или стимулировать culturestudiesв англоязычных странах, и т.п. Критике удалось стимулировать интерес к смысловому (культурному) бэкграунду социальных институтов, историзировать саму суть социологической проблематики, связав те или иные постановки вопроса исследования с конкретными институциональными или групповыми интересами и проблемами, насытить социологические схемы историческим материалом. Это дало сильнейший импульс к расширению предметной социологической тематики, привлечению внимания к проблематике повседневного «жизненного мира», но одновременно таило в себе опасность размывания границ социологической работы.
Как обычно бывает в таких случаях, последствия подобной работы с универсальными теориями (Т. Парсонса и его многочисленных последователей, Н. Лумана и других) были непрямыми и весьма неоднозначными: для самой социологии это вылилось в утрату большой перспективы дисциплины, в зарастание предметного поля «мелкотемьем», но размывание дисциплинарных границ социологии стимулировало рецепцию смежными дисциплинами отдельных идей и приемов социологии, осознание новых возможностей для объяснения уже своего материала и появление новых точек зрения на старый, короче — формирование новой проблематики в рамках своего предмета. Так, в экономике, едва ли не впервые после М. Вебера, была осознана значимость не только институционального анализа (неоинституционализм), но и культуры, со всем спектром вопросов человеческого существования — доверия, веры, образования, семейного воспроизводства (цены социализации) и т.п. аспектов «человеческого капитала».
Нельзя сказать, чтобы подобная «экономизация» традиционной социологической тематики («перевод» неэкономических форм поведения — традиционного или ценностно-рационального действия, например воспитания детей, семейных отношений, политики и проч., — в категории целерационального действия, то есть их интерпретация по образцу других экономических отношений) была очень успешной в теоретическом плане; однако сама грубость подобных аналогий экономизации неэкономической сферы (например, у Г. Беккера) была предпосылкой расширения предметного поля экономической науки. Схожие процессы шли и в других дисциплинах.
До российской социологии эти перипетии внутридисциплинарной эволюции дошли с большим запозданием, с искажениями и никак не отразились на теоретическом качестве ее общих интерпретационных схем. Догоняющий характер российской модернизации и ведомственный характер социологии в России, ее финансовая и организационная зависимость от государственной бюрократии обернулись утрированным копированием новейших модных образцов, эпигонством и некритическим заимствованием западных подходов, ставших обязательными для подражания. Организация социологии в России почти не допускала появления независимых научных позиций и научных авторитетов. Следствием этой интеллектуальной зависимости и слабости стало затянувшееся влияние транзитологических концепций, а затем и угасание общего интереса социологов к текущим процессам в стране, который был так ощутим в 1960— 1970-е гг., во время становления советской социологии и появления первых симптомов разложения тоталитарного режима.
Однако в интеллектуальной истории российской социологии было одно исключение — Ю.А. Левада, который еще в конце 1960-х гг. поставил задачу не просто осмысления опыта и границ применения западной социологии, в первую очередь — структурного функционализма, но и соединения его концептуальных и теоретико-методологических возможностей с арсеналом других дисциплин, включая исторические науки, науки о культуре, антропологию, политологию и проч. Он выдвинул методологическое требование не только выявлять в каждом конкретном случае социологического описания или анализа социального явления актуально значимые институциональные или групповые рамки поведения, но и указывать на историчность или гетерогенность их смыслового обоснования, наличие разных по глубине культурных слоев (включая пространственные и временные характеристики действия), определяющих сами нормы и правила социального поведения. Левада настаивал на необходимости расширения интерпретационного контекста экономического поведения или урбанизационных процессов, снимая тем самым идеологические и дисциплинарные барьеры с понимания многослойности структур «современности»[3].
Его подход можно описать следующим образом: то, что нам кажется самоочевидным, естественным и не требующим специального разъяснения или обоснования, не просто представляет собой результат синтеза разных культурных форм (а значит — итог длительного исторического формирования или развития, трансформации больших ценностных идей и их снижения), но и закреплено особыми нормами «очевидности», защищающими подобные смысловые значения от рационализации. Чаще всего в качестве подобной нормы самоочевидности выступает форма целерациональности или инструментальности действия как «естественной» характеристики современности. Другими словами, институциональное принуждение к дисциплине и самоотчету, самоконтролю и ответственности индивида в современном обществе выступает в качестве императива инструментальной рационализации поведения, включая и свое собственное, и нормативные ожидания аналогичного поведения от любого другого. Именно эта норма навязываемой различными доминантными социальными институтами ответственности делает непроблематичными, самоочевидными формы современности, вытесняя (а иногда и запрещая) любые другие варианты мотивов действия или их интерпретации как девиантные. Инструментальная рациональность становится образцом антропологии современного человека, что во многих случаях приводит к массе недоразумений и ошибкам в интерпретации социального поведения (при анализе экономических явлений, электоральных процессов, политики, этнических фобий, национальных конфликтов и т.п.).
Направленность исследовательских интересов Левады явно противоречила получившему широкое распространение процессу тривиализации знания[4], но оказалась, как мне представляется, чрезвычайно плодотворной для всего круга исследований, начатых им в рамках проектов сначала ВЦИОМа, а затем Левада-центра и представленных в его сборниках статей[5]. Я имею в виду проблематику программы «Простой советский человек» и примыкающих к ней исследований структуры массового сознания, отношения к власти, к социальным переменам, проблематику национальной идентичности. Особенность работы Левады заключалась в том, что он развертывал текущие явления, схватываемые в языке повседневного опыта, в контексте больших тектонических изменений, происходящих в тоталитарном, а затем — и посттоталитарном социуме, а затем переводил их на язык соответствующих концепций и теорий культурно-исторических процессов, позволявших интерпретировать их в категориях и понятиях «большого времени».
Следуя намеченному Левадой методологическому направлению работы, я в данной статье хотел бы проанализировать феномен доверия.
1. ФЕНОМЕН ДОВЕРИЯ В СОЦИОЛОГИЧЕСКОЙ ПЕРСПЕКТИВЕ
Проблематика доверия в последние десятилетия снова стала привлекать внимание социальных исследователей после долгого отсутствия интереса к ней.
Но в период формирования социологии как дисциплины (1900—1920-е гг.) доверие наряду с другими социальными формами взаимодействия (борьба, господство, обмен, традиция, социальная дифференциация, рессантимент, мода, кокетство и т.п.) было одной из важнейших социальных категорий, используемых при интерпретации социальных структур[6]. Нынешний интерес к теме связан не столько с запросом на более точное понимание природы этого явления, сколько с потребностями причинной интерпретации взаимосвязи или взаимообусловленности особенностей доверия и институциональных структур (экономика, политика и т.п.) в разных странах. Успех подобных попыток даст надежду на разработку новых средств понимания и учета влияния культуры на характер эволюции политических и экономических отношений в разных странах, что представляет не только теоретический интерес[7].
За два десятилетия подобной работы получен значительный материал, показывающий роль доверия в практике социально-экономических отношений, проведены широкомасштабные сравнительные исследования уровня доверия в разных институциональных контекстах и предложены рационалистические теории доверия[8].
Вместе с тем, использование понятия «доверие» в сравнительно-типологических исследованиях наталкивается на ряд ограничений, связанных с тем, что доверие рассматривается преимущественно как психологическое явление, как целостный и однозначный феномен, как аффект, иррациональный по своей сути. Попытки, предпринимаемые экономистами и социологами для того, чтобы выйти из этой старой методологической ловушки, нельзя признать особенно удачными. Стремясь формализовать понятие «доверие» и уйти от психологизма, аналитики в таких случаях обычно впадают в другую крайность: интерпретируя доверие по модели инструментального действия (рационального, а потому легче всего понимаемого), они «экономизируют» подобные отношения, что, на мой взгляд, не просто упрощает, но искажает характер реальных взаимодействий людей, привнося телеологизм в смысловую структуру действия доверия. Функция доверия в подобных схемах интерпретации сводится лишь к оптимизации издержек выбора, к снижению рисков и возможных потерь, к установлению определенных моральных рамок («добродетелей») или культурных предписаний для целерациональной структуры социального действия, якобы снимающих неопределенность ситуации для действующего (П. Штомпка, Н. Луман, Ф. Фукуяма, теория «рационального выбора» и другие подходы).
Несмотря на потери, неизбежные при такой сильнейшей генерализации элементов объяснения, несомненным выигрышем при этом оказывается возможность использовать схему причинного объяснения. Но опасность утраты своеобразия самого феномена доверия остается, она заключается в неконтролируемой подмене смысла действия (ценностной рациональности, обычая или традиции как обеспечения ожиданий партнеров) хорошо отлаженной схемой целерационального действия.
Не умаляя эвристической ценности названных подходов, я предпочел бы интерпретировать доверие как сложный социальный феномен (закрытое социальное взаимодействие), структура которого представляет собой соединение разных смысловых оснований. Когда мы говорим, что доверяем врачу, учителю, профессору в университете, кассиру в магазине, информации о расписании рейсов в аэропорту, другу или коллеге по работе, жене/мужу, банкам, иностранной валюте, науке, метеопрогнозам, политикам, газетам и т.п., мы редко сознаем, что в каждом подобном случае наше доверие опирается на разные смысловые основания и, соответственно, определяется разными нормами ожидания и характера исполнения действия. Супружеская верность (взаимное доверие супругов друг другу, имеющее среди прочего символический характер парной солидарности) принципиально отличается от веры врачу, к которому вы обратились, а доверие банку — от доверия школьника учителю. Но во всех этих случаях имеет место предпонимание ситуации (ее определение и схематизация действия), то есть актуализация горизонтов действия и возможных способов поведения (своего и партнера).
Доверие — это способность действующего схватывать выражение имплицитных кодов и правил поведения одних институтов или социальных групп в зонах действия других институциональных или групповых правил поведения, это восприятие действующим неназываемых, но подразумеваемых (в конкретной ситуации взаимодействия) норм институционального действия, которыми будет (поскольку предполагается, что он должен, обязан) руководствоваться партнер. В смысловой структуре рассматриваемого или описываемого исследователем действия (целевого или ценностного) эти нормы принципиально не могут быть артикулируемы (содержательно представлены в категориях мотива, цели или средств данного действия). Их семиотическое присутствие в ситуации взаимодействия обозначено признаками разной модальности поведения акторов (возможности, вероятности, долженствования), а выражено лишь как психологическое качество поведения, как известного рода иррациональность установки и действия (поскольку то, что вызывает доверие, лежит вне логики маркированной структуры целевого поведения). Таким образом, речь идет не о неполном знании обстоятельств или мотивов поведения партнера, условий взаимодействия, последствий поведения и т.п., риски которого, как часто подчеркивают сторонники «экономизации доверия», феномен «доверие» может компенсировать так или иначе[9].
Доверие как тип социальной регуляции обеспечивает взаимосвязь принципиально разных институциональных систем, групп, разных по глубине слоев культуры. Оно определяет границы индивидуальной или институциональной рациональности (раскрывая ее смысл) и соединяет их между собой, позволяя учитывать последствия взаимодействия актора с институтом, группой или другими индивидами. Доверие продуцирует смысл будущего, как бы проектируемого взаимодействия партнеров или актора с различными и неопределенно многими другими акторами (включая и взаимодействие индивида с институциональными порядками или их представителями, как это имеет место, например, в актах использования денег: обмен символическими средствами выражения ценности в расчете на то, что их примут в адекватное обращение неопределенно многие третьи лица).
Исходя из сказанного, я бы определил доверие как социальное взаимодействие, ориентированное на высокую вероятность (шансы) того, что действия партнеров (а ими могут быть не только отдельные индивиды, но и социальные группа или институт) будут протекать в соответствии с ожидаемым субъектом действия порядком, основанным на взаимных моральных или ценностных обязательствах, принуждении, обычаях, традициях, социальных конвенциях, идейных убеждениях, материальных интересах, общепринятых представлениях. Эта уверенность должна быть проявлена действующими не только в различного рода заявлениях, но и в совместных церемониалах (ритуалах, праздниках, выборах, референдумах, митингах и т.п.), а также обозначена особым языком поведения, а значит — подтверждена и гарантирована различными санкциями за нарушение ожиданий или несоблюдение общепринятых обязательств, имеющих нормативный или правовой характер. Ценностные обязательства (включая коммуникативную этику) могут включать согласие по поводу общих правил действия в той или иной сфере коллективной жизни: поиске научной истины, соревновании в спорте или поведении на дуэли, в бизнесе, в любви, в воспитании детей, в работе и т.п. Обязательства предполагают высокую вероятность наступления ответственности за нарушение этих правил, причем со стороны не только пострадавших от нарушения, но и всего социального окружения, поставленного в известность об этом деликте. Коллективный характер обеспечения доверия означает, что доверие, вне зависимости от его конкретных смысловых оснований, входит в состав общего набора институциональных и групповых норм поведения, социального порядка, общих представлений, опыта прошлого, горизонтов притязаний группы (интересов) или аспираций отдельного индивида, границ возможного отклонения от нормы и т.п., совокупность которых и образует то, что стали с недавних пор именовать накопленным и передаваемым от поколения к поколению «социальным капиталом» того или иного сообщества[10].
Внутренние границы доверия очерчены вероятностью неисполнения взаимных обязательств. Нарушение обязательств может оправдываться субъектом действия (неисполнения) определенными условиями, прекращающими действие общих обязательств и правил, либо связываться с высшими обстоятельствами (ценностным конфликтом, наличием других ценностных порядков). Но в любом случае возможность нарушения доверительных отношений принимается во внимание действующим и задает предел доверия. Сама по себе эта граница становится очень важным символическим барьером, тематизация которого продуцирует в культуре множество сюжетов в литературе и искусстве, игровых ситуаций, экспериментов и т.п. Таковы темы лицемерия, предательства, обмана, соблазна, лукавства, паразитирования на доверии, несостоятельности того, кому доверяют, безответственности, а также тема выгоды, которую приносит нарушение правил доверительного взаимодействия[11]. Граница доверия, обозначенная соответствующим ритуальным жестом или процедурой, указывает на (предположительное) переключение одной модальной системы доверия на какую-то другую, определяемую другими правилами взаимодействия с партнером или партнерами. Чем сложнее устроено общество, тем многообразнее сами границы доверия и тем большее значение приобретает способность человека их различать и переходить от одной зоны доверительных отношений к другой, не вызывая возмущения партнеров (социальный такт действующего).
Упомянутые выше ритуалы, подчеркивая символический характер доверия, сами по себе еще ничего не говорят о степени значимости доверия или длительности его действия. Соответственно, исходными задачами эмпирического изучения феноменов доверия или зон его распространения оказываются фиксация и описание 1) различных барьеров между модальными сферами доверия; 2) семантических или социальных границ доверия, отделяющих пространства недоверия; 3) интенсивности доверия. Оказываясь вне этих зон доверия, индивид немедленно включает нормы недоверия как операциональные коды поведения в агрессивных или социально опасных средах существования. Барьеры — это фиксированные ритуалы недоверия (бдительности, проверки, сомнения), отмечающие рост социальной и антропологической неопределенности в ситуациях перехода от одной зоны доверия к другой. Степень артикуляции этих барьеров зависит от характера институционализации социального доверия в разных обществах.
Для исследователя чрезвычайно важно видеть границы между зонами доверия/недоверия. Без указания на подобные подразумеваемые, внутренние или внешние, барьеры, играющие роль смысловых рамок для правил взаимодействия, переключателей регистров солидарности, разделяющих нормы разных планов социальных отношений, взаимного контроля, согласования интересов и т.п., невозможно понимание сложности и неоднородности социальной материи, из которой состоит повседневность существования. Тем более это важно для анализа поведения в репрессивных обществах, в которых обыденность пронизана официальной ложью и лицемерием, как в советском и постсоветском обществе, равно как и в других репрессивных и закрытых социумах (в мусульманских общинах, современном Китае и т.п.). Нас в первую очередь интересуют именно эти аспекты поведения в ситуациях сочетания разнородных нормативных систем и препятствий для их универсализации, подавления условий возникновения универсальной этики и права. Сама по себе двойственность этики, или двоемыслие, — явление, характерное для любых типов современных обществ. Но удельный вес и значение двоемыслия может радикально различаться в разных социальных системах.
Формализация доверия предполагает появление не только разного рода документов, паспортов, сертификатов, пропусков, удостоверений и т.п., указывающих на кодификацию правил различения своих и чужих, норм институционального поведения (включая и санкции за нарушение), но и специализированных служб контроля. Наиболее институционализированными формами барьеров доверия (априорного недоверия) являются учреждения, осуществляющие меры безопасности и охраны. Охрана государственных и ведомственных тайн и секретов, обеспечивающая зоны гарантированного доверия (со всеми процедурами проверки, допусков, подписок о неразглашении, иерархии допущенности, создания специальных служб безопасности и поставок соответствующего технического оборудования), представляет собой один из примеров границ доверия. Другими примерами могут служить меры по защите от подделок (денег, финансовых или юридических документов) и соответствующие службы разного уровня. Чем менее формализованным является контроль, тем с большей уверенностью мы можем говорить о значимости традиционных или конвенциональных отношений в группах или сообществах, требующих собственных ритуалов солидарности и выражения доверия. В деревне нет нужды в предъявлении документов соседям, как это делается ежедневно при входе в здание большой организации или предприятия.
В советское время в атмосфере тотального привычного страха и коллективного заложничества, когда контроль охватывал сферы и публичного пространства, и частной жизни, поддержанию доверия способствовала норма деления на «своих» и «чужих». Под «своими» понимались не просто люди, которым можно было доверять (в смысле общей веры в то, что в случае нужды тебе могут помочь, поддержать эмоционально, финансово или физически), но и те, на кого распространялись проекции норм «порядочности», взаимной лояльности, уверенности в том, что эти люди тебя «не сдадут, не предадут, не донесут начальству» или властям о «неподобающем» поведении. К «чужим» относились представители тех зон существования, где были незначимыми представления и нормы солидарной ответственности. И «свои», и «чужие» были весьма условными категориями, нередко «свои» превращались в «чужих», и наоборот. Подобная структура двоемыслия (в терминах Ю.А. Левады — «игры», «игровых структур социального взаимодействия») задавала определение ситуации и диктовала различные коды социального поведения в разных средах, соединяя формальные и неформальные правила взаимодействия через многообразные способы преодоления внутренних и внешних барьеров. При этом включались нормы поведения, относящиеся к разным системам социального контроля и опознания («свой» / «чужой»). Церемониалами снятия барьеров между статусами были обязательная совместная выпивка в неформальной обстановке (на работе, или дома, или в среде, которая отключала внешние механизмы повиновения, — на природе, в туристской поездке, в поезде, после работы на рабочем месте, во внеслужебное время, в командировке, в бане и т.п.) или апелляция к другим «своим» (родственникам, прежним сослуживцам, коллегам, приятелям и т.п.), которая принимала форму «помощи», «услуги» (блата, связей, «нужных людей») и предполагала соответствующий семантический код — использование языка «своих», псевдопартикулярных отношений («...я от Ивана Ивановича»), хотя сам действующий при этом мог и не знать лично ни самого «Ивана Ивановича», ни даже того, кто он такой[12]. Язык подобных отношений предполагал процедуры демонстративного исключения официальных или общепринятых форм взаимодействия, установления «особого», «специального» режима поведения («разрешить в порядке исключения», как тогда писалось в служебных записках начальству при обращении с просьбой). По существу, это означало отмену требований морали, упразднение общих правил оценки себя и других и взаимообязывающих норм поведения.
Иерархия барьеров и разграничение зон доверия и взаимодействия воспроизводят социальную иерархию и отражают степень жесткости (закрытость или открытость) социальной структуры. Семантика барьера доверия в любом случае строится на переворачивании смысла доверительных отношений, на выражении презумпции недоверия. Границы доверительных отношений могут быть подчеркнуты пространственно-временными ограничениями, социальными фильтрами или характером допуска в коллектив или группу, церемониями перехода из одной системы норм (ценностей) в другую, сменой языка, одежды, интонаций, правил поведения в повседневности и прочим. «Игра в доверие» стала в советское время социальным кодом поведения, умением демонстрировать другому, что актор понимает, что его партнер лжет (в чем, когда и в каких отношениях) и знает, что актор это понимает, благодаря чему достигается конвенциональное согласие и определение рамок возможного контроля насилия или коррекции взаимодействия. Важно, что отсчет при этом идет от негативных представлений или моделей человека, которые выступают как норма определения реальности.
Более сложные и многообразные барьеры и границы доверия образуются в зонах двоемыслия. Отсутствие открытых для всех социальных лифтов и каналов вертикальной мобильности оборачивается постоянной склокой внутри влиятельных или обладающих особыми ресурсами групп в обществе, регулярной рекомпозицией центров силы, поддержанием высокого уровня цинизма, недоверия, «бдительности», все более частными коррупционными скандалами. Как правило, эти барьеры не отмечены, не маркированы в языке или семантике того, чему или кому доверяют, а потому воспринимаются как само собой разумеющиеся (собственно, это и есть выражение отношений доверия, непроблематичности отношений). Барьеры могут быть обозначены сменой одежды, сменой речевых норм, в том числе — обращения (переход от «вы» к «ты», появлением экспрессивной или обсценной лексики), отменой иерархических различий в статусах, подчеркиванием исключительности ситуации или особого (равного или интимного, сближающего) характера отношений между партнерами, выделением их из общего ряда, отменой обычных правил поведения, что означает смену систем референции, референтных групп, идеологии, исторических или логических аргументов, апеллятивных или риторических фигур и проч., короче, смену парадигм поведения, до того никак не совмещавшихся друг с другом, жестко разделенных между собой.
Необходимо различать и разные планы доверия, от высшего уровня общих конструкций реальности (совокупности и композиции коллективных символов, задающих устойчивость определений действительности, этого важнейшего потенциала солидарности и согласия в обществе, одновременно оказывающегося и наименее рационализуемым, не контролируемым в субъективном плане) до отношений в малых и неформальных группах. Умение оперировать различными модусами доверия есть признак социализирован- ности индивида в обществе или группе, свидетельство его социальной дееспособности (в данном сообществе) и его общественного «такта».
Подобный режим двоемыслия (мозаичность сознания, партикуляризм, способность соединять кажущиеся несовместимыми нормы и представления) порождает человека достаточно эластичного, чтобы выносить внешнее давление и контроль, и вместе с тем неспособного к коллективной солидарности (недоверчивость, отказ от поддержки организаций гражданского общества) или систематической рационализации собственного действия, готового приспособиться к любым переменам в своем положении ценой снижения запросов и качества жизни (выбор «понижающих стратегий жизни»)[13].
Поэтому любые попытки эмпирического анализа доверия как в прошлом, так и в настоящем должны учитывать силу различных нормативных систем лояльности и силу социального контроля, как со стороны формальных институтов (власти, руководства предприятия, в советское время — партийных организаций или их дублеров в виде профсоюзов, комсомола и т.п.), так и со стороны неформальных или сетевых отношений, образующих множественные структуры частных коалиций и коллективного заложничества (семьи, трудового коллектива, квазиобщественных организаций — спортивных, любительских, ветеранских, жилищных и т.п.). С ослаблением репрессий, а затем и сворачиванием масштабов массового террора проблема доверия «руководству» (завода, государственной организации), коллегам, товарищам, семье и т.п. превращается в проблему дефицита правовых и формально институциональных средств регуляции[14].
Теплые и доверительные отношения внутри многих неформальных коллективов, сложившихся в советское время, отношения, основанные на взаимной вере друг в друга, связаны с тем, что ценности и нормы поведения, разделяемые членами этих групп, были альтернативными по отношению к официальным, идеологическим, формальным требованиям власти, предъявляемым населению. Благодаря самой этой альтернативности закрытые сообщества могли не только быть условием выживания большей части населения страны, вынужденного приспосабливаться к репрессивному идеологическому государству, но и, при некоторых условиях, становиться хранителями и ретрансляторами традиций иной культуры (в том числе — религиозной или философской, научной мысли, более высоких стандартов морали). Поэтому повышенное уважение, которым наделялись все причастные к этим закрытым сообществам, к кругам символического и практического доверия, было обосновано признанием особых достоинств, которыми обладали члены этих коллективов. С изменением политических и экономических условий именно на основе подобных отношений начинали складываться новые социальные формы, облегчавшие построение отношений партнеров по бизнесу, создание новых научных коллективов, инновационных фирм и т.п. Но, как только внешняя среда после краха советской системы стала меняться, потребность в сохранении состояния закрытости и самоизоляции резко ослабла. В итоге началась эрозия атмосферы благожелательности, доверия в прямом психологическом смысле (то есть доверия диффузного, нерационализированного). Нормы поведения в закрытых сообществах не выдерживали испытаний, которым они оказались подвергнуты в процессе начавшихся реформ, при переходе общества к формальной институционализации. Возник кризис социального доверия, постепенно охвативший общество и осознанный общественным мнением как «падение морали». То, что помогало сохранять дух доверия и взаимного уважения в малых коллективах и тесных компаниях, начинало стремительно ломаться и разрушаться в других условиях, более открытых и формальных, прагматически-инструментальных. Закрытая атмосфера малых групп, позволявшая сохранять многие универсалистские ценности (особенно это значимо было для функционирования неформальных научных семинаров, кружков, научных школ — бескорыстного познания, взаимной преданности, этики, религиозных исканий и т.п.) и даже их культивировать, с изменением ситуации парализовала потенциал дальнейшего развития и институционализации подобных отношений. Смена приоритетов в этих условиях оказалась разрушительной для доверия в бизнесе, науке, искусстве. Доверие, которое позволяло выживать в прежнее время, в новую эпоху перехода стало фактором, блокирующим возможности дифференциации ролей, специализации и разделения труда[15].
Обычно доверие распределено весьма неравномерно. Оно более высокое в обществах с устойчивой и открытой институциональной системой, с развитой системой самоуправления и равенством возможностей, обществах благосостояния (welfare-state), оно ниже (или иное по характеру) в обществах с высоким уровнем насилия, внутренней агрессии, с авторитарным или тоталитарным типом государственного устройства[16]. Кроме того, базовое доверие к миру, характерное для начальных фаз социализации, прежде всего в относительно благополучных социальных средах, в полных семьях, постепенно нейтрализуется тут негативным опытом насилия, обмана, знакомством с более сложными и неоднозначными по составу структурами действия, включающими в себя непременный компонент социальных игр, имитации, социальной мимикрии, лжи, приспособления к окружающим, лицемерия и т.п. Подобный опыт недоверия в репрессивных обществах становится важнейшим стратегическим ресурсом социального выживания или социального успеха, вертикальной мобильности и, будучи закрепленным в корпоративных нормах поведения, воплощается в принципы и механизмы селекции людей для органов власти, определяющие структуру господствующей элиты, как это имеет место в нынешней России (преобладание во власти сотрудников спецслужб, военных, то есть представителей самых архаичных и консервативных институтов, социальных, партийных, идеологических ренегатов).
Проблема описания феноменов доверия заключается в том, чтобы определить и фиксировать смысловые основания доверия (признание значимости неартикулируемых, но подразумеваемых ценностных значений и норм действия). Это значит, что анализ доверия требует учитывать не просто разные институциональные нормы взаимодействия, но и разные по своему происхождению и составу, культурному генезису пласты культуры, определяющие сами эти институты, нормы которых вводятся в социальную игру доверия.
«Психологизм» (эмоциональность, аффективность, соответственно, иррациональность состояния) трактовки доверия означает в подобных случаях то, что исследователь не в состоянии ясно прочесть императивы поведения, которые для действующего кажутся очевидными, хотя часто ни он сам, ни тем более исследователь или интерпретатор (историк, социолог, экономист) не в состоянии идентифицировать их в качестве собственно групповых или институциональных требований. В лучшем случае, и почти всегда лишь в ходе специального анализа, они могут быть выявлены в качестве эвидентных, но не эксплицированных социальных норм и правил действия, рутинность которых препятствует их осознанию, рефлексии, или же сама ситуация не требует их дешифровки, указания на их групповую или институциональную принадлежность. В определенном смысле сама эта очевидность и есть выражение доверия, не требующее или блокирующее обязательства по экспликации и артикуляции подобных норм. Но в аналитически строгом смысле следует говорить о разных типах социального доверия.
Дело осложняется тем, что в некоторых ситуациях, особенно в условиях репрессивных режимов, требование доверия может носить принудительный или игровой характер. Например, следователь КГБ мог заявить во время профилактической «беседы» своему «собеседнику»: «Вы с нами неискренни, вы же советский человек, вы что, нам не доверяете?» Но подобное заявление представляет собой лишь крайнюю, утрированную форму общераспространенных внутригрупповых механизмов сплочения. Таким образом, мы сталкиваемся с весьма характерными явлениями, которые можно назвать «игрой в доверие», игрой в «открытость», «искренность» или «доброжелательность», образующими смысловые переходы между разными сферами институционального или группового насилия и принуждения. Вероятно, по своей структуре эти явления близки к тому, что можно назвать светским или религиозным лицемерием, ханжеством, фарисейством и т.п., однако в социальном и генетическом плане их следует принципиально различать: источником принуждения в одном случае будут «общество», «свет», «общественное мнение», в другом — репрессивные органы политической полиции и идеологического принуждения.
Слабость правовых и универсалистских форм организации социальной жизни (к какой бы области жизни это ни относилось: политике, государственному управления или экономике как сфере наибольшего «риска») компенсируется появлением «доверительных» сообществ, но уже на другом, чем в советском социуме, уровне организации общества: на уровне власти, воспроизводящей почти те же отношения, которыми характеризовалась репрессивная атмосфера советского времени: «кланы», неформальные союзы, возникающие из дружеских отношений в рамках клубных, предпринимательских, мафиозных («капитализм для своих») или других интересов, перекрывающих, «шунтирующих» зоны привычного социального недоверия. Подобные союзы в дальнейшем укрепляются семейными связями — назначением детей влиятельных лиц на влиятельные позиции в ведущих государственных или контролируемых государством компаниях, банках, корпорациях[17].
Характерно, что в позднее советское время в среде советской элиты подобных форм не возникало, отношения в номенклатурной среде были очень формальными, ограниченными и пронизанными взаимным недоверием и подозрительностью[18]. Приватизация власти и собственности, начавшаяся после краха советской системы, но достигшая своей полноты лишь при путинском режиме, требовала в условиях слабой легитимности власти формирования особых, чрезвычайных, а значит, выведенных из-под контроля закона доверительных отношений «своих». Такие образования иногда считают разновидностью «cronycapitalism», характерного для многих азиатских авторитарных и коррумпированных режимов, или даже мафией, как иногда в российской прессе называют эту систему власти, но подобные определения не могут считаться адекватными — по своему происхождению и функциям это другие формы организации власти. Кажущаяся архаической, подобная организация руководства страны представляет собой единственно возможную в условиях деградации и разложения прежней институциональной системы форму адаптации бесконтрольной власти к меняющимся условиям.
2. ДОВЕРИЕ КАК СОЦИАЛЬНЫЙ КАПИТАЛ. ЕГО ТИПЫ
Различные виды социального доверия, образующие институционализированный «социальный капитал», соотносятся с разными сетями общения и взаимодействия, с разными образами жизни (а значит — потребления). У их обладателей — разные горизонты ожиданий и оценки событий, разные модели политического поведения[19]. Р. Роуз, руководитель исследовательской программы «NewRussiaBarometer», для описания типов доверия в России еще в 2000 г. выделял домодерные, модерные и антимодерные основания социального капитала[20].
Условия, благоприятные для быстрого развития (усложнение социальной структуры и появление тех форм доверия, о которых писал К. Ньютон[21]), возникают только в зоне притяжения крупных городских агломераций (мегаполисов и крупнейших городов России с населением миллион жителей и более). Только здесь в силу целого ряда факторов (концентрация населения, высокая специализация занятости, обусловливающая дифференциацию институтов и групповое многообразие) возникают не просто новые, но более сложные формы социальной регуляции, требующие в свою очередь новых посредников — рыночную экономику и более развитую, в сравнении с тоталитарным социумом или авторитарным режимом, коммуникативную инфраструктуру. Социальный, экономический, информационный и культурный плюрализм оказывается, таким образом, фактором «принуждения» к появлению новых отношений, отличающихся анонимностью, безличностью, надстраиванием над личными и групповыми отношениями корпуса формальных (универсалистских) норм и императивов поведения — правовых, моральных, ценностных механизмов регуляции. Им соответствует и иной тип личности (который мы называем «современным или европейским человеком»): более свободной от непосредственного окружения и прямого социального контроля, более мобильной, ориентированной на обобщенные, «идеальные» образцы социального доверия, признания и гратификации. В отличие от родственно-семейной, соседской или этнообщинной взаимосвязи, здесь действует избирательная солидарность, руководствующаяся императивами этики ответственности, а не предписаниями традиции или коллективного заложничества, характерного для советских «рабочих коллективов». Другими словами, на фоне доминантного для российского общества типа «советского человека», созданного из множества ограничений, а не стимулов действия, иерархического, лукавого, испытывающего разнообразные фобии (нового, чужого, сложного), сознающего себя заложником коллектива, а потому пассивного и терпеливого, постепенно в российских мегаполисах выделяется новый тип индивида, не столь зависимого от власти. В своем сознании этот человек обязан собственным благополучием только себе, своим более высоким профессиональной квалификации и образованию, интенсивной работе, а не «отечески заботливому» государству. Поэтому он оказывается менее фрустрированным и более свободным от прежних идеологических комплексов. Он не испытывает по отношению к российской власти ни прежней лояльности, ни благодарности. Его социальный капитал основан на сложной системе генерализованных социальных правил и отношений, построенных на знании и доверии к другим, то есть качествах, составляющих каркас современного западного общества.
Эта новая институциональная среда, возникающая в мегаполисах, опосредованно связана с гораздо более высоким уровнем жизни. Его повышение определено освоением новых производственных навыков и профессиональной квалификации, отвечающих запросам и требованиям информационного, сервисного и высокотехнологичного общества, готовностью к переобучению, мобильности и смене сектора занятости. Образ жизни в крупнейших российских мегаполисах (прежде всего — в Москве) приближается по характеристикам социального капитала к образу жизни населения европейских развитых стран, который мы называем «модерным».
Другой тип социального капитала, условно говоря домодерный, традиционный, — представлен прежде всего средой малых городов и сел. Социальное доверие здесь базируется на непосредственных личных, неформальных связях, групповых и соседских отношениях, этнической или этноконфессиональной солидарности и не выходит за пределы рутинных повседневных обязательств и поддержки, а также общности интересов, отстаиваемых по отношению к произволу местной власти, ничем, кроме обычая, не ограниченному. Это зона в лучшем случае инерционного, в худшем — деградирующего существования людей, озабоченных более всего сохранением сложившегося образа жизни и потребления. Физическое выживание выступает здесь как жизненная стратегия, как императив частного и семейного существования. В этой среде нет идеи последовательного улучшения жизни, повышения ее качества; речь может идти лишь об удержании того, что уже есть. Горизонт запросов определен возможностями пассивной адаптации к навязанным извне изменениям. Крайняя ограниченность ресурсов (материальных, образовательных, профессиональной квалификации) обуславливает низкую социальную мобильность и тем самым — застойный характер бедности и нищеты.
Особенностью этой среды является скудость информационных источников и ограниченность горизонта событий. Кремлевские средства массовой коммуникации, прежде всего телевидение, не будучи связаны с повседневными интересами, проблемами и нуждами этих людей, превращаются в систему воспроизводства рутинных коллективных мифов, доступных для понимания этих людей, но не проверяемых их практическим опытом. Подобные мифы (образ враждебного окружения страны, внутренних врагов и т.п.) возникли еще в советские времена и устойчиво воспроизводятся в качестве символов национального единства и легенды власти. Других общих представлений в этой среде и быть не может из-за отсутствия альтернативных каналов информации и авторитетных групп для интерпретации происходящего. В зоне домодерного социального капитала внутренние изменения невозможны, поэтому периферия оказывается хранилищем представлений предшествующей эпохи.
Но самым важным для понимания перспектив эволюции России следует считать сегодня антимодернизационный тип социального капитала. Антимодернизм как уклад жизни представляет собой смесь опыта существования при социализме или инерции советского образа жизни (приспособления к репрессивному государству с его практиками уравнительной, распределительной экономики) с новыми идеологизированными формами, которые активно использует путинский авторитаризм (религиозный фундаментализм, компенсаторный русский национализм, политический консерватизм). Сам по себе этот образ жизни (включая характерное для советского человека двоемыслие, низкий уровень солидарности, политическую пассивность, запросы, ограниченные необходимостью выживания) уйти не может, так как этот уклад (и соответствующий тип социального капитала) обусловлен существующей территориально-отраслевой структурой экономики и расселения, отражающей характер советской модернизации. Эти группы, зависимые от социальной политики и обязательств государства, составляют социальную базу путинского авторитаризма, они хранители советского прошлого, его символов, ценностей, праздников и ритуалов[22].
Период ельцинских реформ вызвал массовую фрустрацию, состояние социальной дезорганизации и аномии, рост массового недоверия к политике и отчуждения от нее. Возвращение к авторитаризму при Путине (подавление свободных выборов, независимых СМК, ликвидация многопартийности) и частичное восстановление полупатримониальной власти, недифференцированной, безальтернативной, требующей лишь аккламации, а не участия в политике, сопровождались ростом массовой удовлетворенности и спокойствия населения, поддержкой режима, остававшейся почти без изменения на протяжении более десяти лет, вплоть до кризиса 2008 г., пока не были вновь серьезно затронуты массовые надежды на «доброго царя» или попечительскую роль государства.
Высокое доверие к персонам высшей, но авторитарной власти представляет собой перенос на «национального лидера» представлений, характерных для сферы домодерных отношений, что, естественно, парализует низовой уровень институциональной организации и тем самым блокирует модернизационное развитие целого. Низкое доверие в социальной сфере (к «незнакомым людям») говорит об отсутствии формальных институциональных норм регуляции — права, морали, гражданских институтов. Узкий радиус межличностного доверия компенсирует институциональные дефициты, но со своей стороны стерилизует потенциал универсализма и модерности. Сочетание разных типов социального капитала, образов жизни и определяет эволюцию социальной системы в России[23].
3. ОБЩИЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ ИНСТИТУЦИОНАЛЬНОГО ДОВЕРИЯ В РОССИИ
Социологические исследования в России, проводимые на протяжении ряда лет Левада-центром, показывают двойственный характер явлений социального доверия в российском обществе. Повседневное практическое недоверие, высказываемое по отношению к окружающим (малознакомым) людям, сопровождается или компенсируется высоким декларативным доверием к трем особо значимым символическим институтам: а) главе государства; б) церкви и в) армии.
Самые высокие значения доверия относятся к тому, кто считается хозяином страны, кому пропаганда старается придать черты то ли «царя», то ли «национального лидера». В первых замерах это был М. Горбачев, затем его сменил Б. Ельцин, теперь — Путин, сохранявший максимум доверия населения даже во времена, когда пост президента занимал Д. Медведев.
Другие социальные институты — средства массовой коммуникации, правительство, политическая полиция и спецслужбы, региональная и местная администрация, Госдума, система правосудия, силовые структуры (полиция, прокуратура), бизнес, финансовые организации, политические партии и профсоюзы и т.п. — находятся в зоне полудоверия и большего или меньшего недоверия населения (см. табл. 1). По отношению к этим институтам, определяющим общественную и повседневную жизнь россиян, проявляются устойчивые негативные установки — подозрительность и отчуждение, смесь страха и отвращения (особенно — к полиции, суду, но также — и к депутатам, политикам), нежелание иметь с ними дело, кроме случаев крайней нужды или чрезвычайных обстоятельств[24].
За выражением доверия россиян к опорным институтам можно видеть сохраняющиеся остатки тоталитарного синдрома, описанного когда-то К. Фридрихом и З. Бжезинским, признаки уходящей или распадающейся, но когда- то единой структуры государственного идеологического и террористического господства. Сегодня от прежней организации общества остался лишь фантом патерналистской власти, претендующей на то, чтобы быть, как и раньше, тотальной, но фактически лишь имитирующей некоторые черты «партии-государства». Лишившись коммунистической идеологии, режим утратил характерную для советской эпохи легитимацию, частью которой был заботливо поддерживаемый пропагандой социальный оптимизм, обеспечение массовой уверенности в «лучшем будущем», то есть довольно умеренном, но гарантированном улучшении повседневной жизни. Когда эта иллюзия обеспеченного будущего у населения исчезла, разрушенная чередой социальных и экономических кризисов и потрясений 1990-х гг., институциональная система предстала в своем обнаженном виде: авторитарного и коррумпированного режима, пытающегося навязать представление о безальтернативности своего правления, опираясь, главным образом, на силовые структуры (включая суд) и пропаганду.
Таблица 1
ДОВЕРИЕ К ОСНОВНЫМ СОЦИАЛЬНЫМ И ПОЛИТИЧЕСКИМ ИНСТИТУТАМ
|
Полное |
Неполное |
Полное |
Затруднились |
Индекс |
|
|
доверие (частичное недоверие) |
доверие |
Недоверие |
ответить |
доверия* |
|
|
Премьер-министр (В. Путин) |
52 |
31 |
9 |
8 |
42 |
|
Президент (Д. Медведев) |
50 |
34 |
9 |
7 |
41 |
|
Церковь, религиозные |
49 |
25 |
10 |
16 |
39 |
|
организации |
|||||
|
Армия |
37 |
36 |
13 |
14 |
24 |
|
СМК |
30 |
47 |
16 |
7 |
14 |
|
Правительство |
30 |
45 |
17 |
8 |
13 |
|
Органы госбезопасности, |
26 |
37 |
16 |
21 |
10 |
|
спецслужбы |
|||||
|
Региональные власти |
28 |
40 |
22 |
10 |
6 |
|
Российские коммерческие банки |
24 |
39 |
18 |
19 |
6 |
|
Малый и средний бизнес |
23 |
39 |
18 |
20 |
5 |
|
Совет Федерации |
22 |
44 |
17 |
17 |
5 |
|
Прокуратура |
22 |
37 |
21 |
20 |
1 |
|
Госдума |
21 |
47 |
22 |
10 |
-1 |
|
Местные власти |
23 |
41 |
26 |
10 |
-3 |
|
Суд |
19 |
43 |
22 |
16 |
-3 |
|
Милиция/полиция |
20 |
40 |
29 |
11 |
-9 |
|
Крупный бизнес |
16 |
37 |
26 |
21 |
-10 |
|
Профсоюзы |
16 |
31 |
26 |
27 |
-10 |
|
Политические партии |
10 |
44 |
30 |
16 |
-20 |
* Ранжировано по индексу доверия. Октябрь 2011 г.; в % к числу опрошенных (N= 1600). Индекс доверия рассчитан по формуле: доля ответов, выражающих полное доверие, и половина доли ответов, выражающих неполное доверие, минус половина доли ответов, выражающих неполное доверие, и доля ответов, выражающих полное недоверие.
Такая композиция доверия, как показывают наши исследования за длительный период наблюдений (начиная с февраля 1993 г.), очень стабильна. Это означает, что распределение мнений не зависит от интересов отдельных групп в обществе, а отражает более глубокие слои массовых представлений, слабо реагирующие на актуальные изменения. Устойчивость массовых установок указывает на то, что подобные представления и стоящие за ними мотивы социального поведения выведены из сферы текущих политических и социальных конфликтов, что это — институционализированные отношения, а стало быть, они воспроизводятся в полном объеме, несмотря на смену поколений и приход новой генерации, заменяющей уходящих «советских людей» и «людей эпохи перестройки». Условиями подобного воспроизводства следует считать процедуры массовой социализации и правовую закрепленность таких механизмов воспроизводства (санкции обычного права и формальная судебная практика).
В отношении к властным институтам (включая и высших представителей власти) прослеживаются два противоречивых плана: первый указывает на признание важности соответствующего института (его места в ряду других институтов), второй — на практическую оценку деятельности функционеров этого института (или степени адекватности того, чем они занимаются, относительно идеальных представлений о том, как и чем должны заниматься). Большинство государственных институтов россиянами по инерции воспринимаются как продолжение или вариант прежних (советских) органов репрессивной бесконтрольной государственной власти. Они, по мнению респондентов, не ориентированы на защиту интересов обычных людей, поскольку предназначены (как полагает основная масса населения) исключительно для защиты интересов высшей власти или обслуживающей ее коррумпированной бюрократии. Именно поэтому неполное (частичное) доверие, точнее, смесь принудительного, вынужденного доверия с настороженностью и латентным недоверием является социальной доминантой практического поведения абсолютного большинства россиян в постсоветское время. Большая часть показателей доверия включают обе эти составляющие отношения к институтам, однако удельный вес каждой из них — разный: в отношении к доминантным институтам (президент, церковь, армия) преобладает признание символической значимости института (при низкой латентной оценке их практической эффективности в выполнении задач управления, религиозно-этической работы в миру, боеспособности и морального состояния рядового состава); в отношении к прочим институтам (парламенту, суду, местной власти, полиции, партиям, профсоюзам) их символическая значимость (идеальное представление об их функциях) снижается пропорционально усилению негативной оценки их практической деятельности, степени несоответствия эмпирического функционирования идеальным представлениям граждан о том, что и как должны делать функционеры данного института. Этот внутренний диссонанс и характеризует представления о социальном порядке посткоммунистического социума. Проблема усугубляется тем, что меняются (особенно в наиболее модернизированных социальных средах, ориентированных на западные образцы) и сами основания для признания символической значимости доминантных институтов.
4. ДОВЕРИЕ В СТРУКТУРАХ НЕФОРМАЛЬНОГО ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ
Реальные, постоянно подтверждаемые доверительные отношения возникают и фиксируются лишь в очень узких пределах: только внутри малых коллективов и сообществ, прежде всего — в семье или в кругу близких родственников, среди коллег по работе, в дружеских компаниях. В сельской местности или в фабрично-слободской среде отмечается также и более высокое доверие к соседям. Здесь формальные структуры институционального взаимодействия соединяются с неформальными отношениями, что придает им особый характер и прочность.
Доверие в структурах отношений неформальных или традиционно регулируемых институтов радикально отличается от доверия в формальных институтах, поскольку предполагает другие смысловые основания взаимоотношений доверия (в том числе — специализированные роли и нормы отношений во вторых и недифференцированные отношения в первых). В зонах этого типа доверия действуют своеобразные, партикулярные формы социального контроля и взаимной ответственности, предполагающие солидарность лишь со «своими», нормы которой не распространяются на «не своих» и «чужих».
Различия (и национальная специфика) социального доверия отчетливо проявляются лишь при международных сравнительных исследованиях, при сопоставлении российских данных с данными, полученными в других странах в ходе социологических опросов, проведенных по общей согласованной методике (см. табл. 2).
Таблица 2
ИНДЕКС МЕЖЛИЧНОСТНОГО ДОВЕРИЯ[25]
(распределение ответов на вопрос «С каким из суждений вы бы скорее согласились?» A— людям почти всегда следует доверять; B— людям обычно можно доверять; C— с большинством людей в отношениях следует быть осторожным; D— почти всегда в отношениях с людьми надо быть осмотрительным, людям нельзя полностью доверять)
|
A |
C |
Соотношение |
A |
C |
Соотношение |
||
|
2007 г. |
+ |
+ |
ответов |
2008 г. |
+ |
+ |
ответов |
|
B |
D |
«доверять»/ |
B |
D |
«доверять» / |
||
|
«не доверять» |
«не доверять» |
||||||
|
В среднем по |
42 |
58 |
0,73 |
В среднем |
45 |
52 |
0,86 |
|
24 странам |
по 29 странам |
||||||
|
Норвегия |
81 |
19 |
4,26 |
Дания |
79 |
20 |
3,95 |
|
Швеция |
74 |
26 |
2,84 |
Швеция |
69 |
30 |
2,3 |
|
Новая Зеландия |
69 |
31 |
2,22 |
Австрия |
59 |
38 |
1,55 |
|
Швейцария |
68 |
32 |
2,12 |
Финляндия |
59 |
39 |
1,5 |
|
Финляндия |
67 |
33 |
2,03 |
Австралия |
55 |
44 |
1,25 |
|
Австралия |
64 |
36 |
1,77 |
Сев. Ирландия |
50 |
47 |
1,06 |
|
Япония |
61 |
39 |
1,56 |
Великобритания |
48 |
50 |
0,96 |
|
Чехия |
48 |
52 |
0,92 |
Чехия |
45 |
54 |
0,83 |
|
Южная Корея |
46 |
54 |
0,85 |
Германия |
43 |
57 |
0,75 |
|
Словения |
39 |
61 |
0,63 |
США |
42 |
57 |
0,74 |
|
Тайвань |
39 |
61 |
0,63 |
Венгрия |
41 |
58 |
0,71 |
|
Франция |
39 |
61 |
0,63 |
Тайвань |
39 |
58 |
0,67 |
|
Латвия |
34 |
66 |
0,51 |
Франция |
31 |
66 |
0,47 |
|
Польша |
30 |
70 |
0,42 |
Россия |
27 |
68 |
0,40 |
|
Уругвай |
29 |
71 |
0,40 |
Польша |
27 |
72 |
0,38 |
|
Россия |
28 |
72 |
0,38 |
Латвия |
24 |
72 |
0,33 |
|
Доминиканская |
27 |
73 |
0,36 |
Уругвай |
23 |
77 |
0,30 |
|
Республика |
|||||||
|
Мексика |
26 |
74 |
0,35 |
Италия |
22 |
78 |
0,28 |
|
Хорватия |
19 |
81 |
0,23 |
Доминиканская |
20 |
80 |
0,25 |
|
Республика |
|||||||
|
Филиппины |
17 |
83 |
0,20 |
Чили |
16 |
83 |
0,19 |
|
Чили |
13 |
87 |
0,14 |
Хорватия |
15 |
84 |
0,18 |
В % к числу опрошенных (в России N = 1000); приведены данные не по всем странам.
Из приводимых в табл. 2 распределений следует, что самый высокий уровень социального межличностного (но не психологического) доверия мы наблюдаем в странах завершенной модернизации, с доминированием западных ценностей, имеющих своим источником протестантскую культуру методического самоконтроля и самодисциплинирования, индивидуализма, ответственности[26]. Именно там сложились сеть организаций гражданского общества и высокий уровень муниципального самоуправления, именно там государственный аппарат находится под постоянным контролем средств массовой коммуникации и парламента. Основа этой организации общества — общественный идеализм (разделяемые большинством граждан представления об «общем благе») и более или менее устойчивый общественный консенсус относительно целей и средств социальной политики государства. Это накопленное, институционализированное доверие к неопределенно многим другим, партнерам или участникам социальных взаимодействий является важнейшим показателем социального капитала данного общества, его способности к самоорганизации (без использования инструментов спорадического насилия или, напротив, организованных репрессий и систематического принуждения для достижения коллективных целей). Как раз из сопоставления подобных данных видно, что доверие — не спонтанно возникающий эффект актуального взаимодействия, как обычно его трактуют в социально- экономических исследованиях, что доверию обучаются, что оно входит в качестве составной части в общую систему социализации. Это значит, что человек в традиционном обществе или в группах с соответствующим типом культуры доверяет только тем, кому предписывают доверять традиция или обычай и в соответствии с предписаниями этой традиции, в то время как человек в современном обществе доверяет другим в соответствии с обобщенными правилами взаимодействия, заданными доминантными в этом обществе институтами[27].
Как утверждает Кеннет Ньютон, в тех странах, где выше уровень взаимного доверия, люди живут здоровее, дольше, счастливее и более успешно. Такие общества являются экономически более продвинутыми, в них меньше коррупции и больше демократии и оптимизма. Здесь меньше совершается уголовных преступлений и лучше результаты школьного обучения. Доверяющие в большей степени включены в общественную и публичную жизнь, чаще вступают в солидарные отношения помощи ближнему, чаще участвуют в акциях благотворительности и более удовлетворены своей жизнью[28]. Именно эти обстоятельства позволяют считать доверие эквивалентом социального капитала. Доверие закреплено в образах жизни, в системе аспираций (а значит — в структуре социального времени, в представлениях о собственных возможностях индивида и в способностях к рационализации своей жизни, планированию на длительный срок). Такое понимание доверия как проявления социальности идет от работ А. де Токвилля, который рассматривал общество как союз добровольных ассоциаций, основывающихся на совместных интересах, тесном взаимодействии и вере членов друг другу.
В русском словоупотреблении это значение понятия «общество» (= совокупность отношений, основанных главным образом на солидарности или взаимных интересах) за время советской власти практически стерлось, слившись, с одной стороны, с понятием «население», а с другой — с понятием «государство» и образовав в результате специфический термин официоза. Идеологическая игра властей и оппонирующих (иногда) им экспертов на разнице этих значений убила исходную семантику самоорганизации и выражения воли людей, противостояния государству как суверенному или автократическому господству. Искусственно воссоздать прежнюю семантику «общества» (не совокупности поданных, а системы отношений, в которых нет господства и подчинения) достаточно трудно, поскольку таких отношений нет в повседневном опыте абсолютного большинства людей. Российское общество не может отделиться от государства, от машины принуждения, монополизировавшей средства насилия. Общество в России, исторически формируясь внутри господствующего сословия, крайне медленно эмансипируется от власти (от господства, в повседневности являющегося бюрократической машиной массового управления), почти неотделимой, в свою очередь, от частных интересов правящей группировки. И такое положение вещей сохраняется вне зависимости от идеологии, способов прихода к власти или характера ее легитимации. Технология господства в настоящее время сведена к устранению каких-либо возможностей контроля или давления общества на приватизированную власть кланов и группировок, узурпировавших средства насилия и административного управления, а также — ресурсы и каналы социальной мобильности. В таком «обществе» нет и не может быть социального доверия людей как друг к другу, так и к власти, которое мы наблюдаем в демократических и правовых странах или в странах с традиционным социальным укладом. Индикатором автономности общества от государства может служить отношение к налогам: либо индивид сам платит их, осознавая это как более или менее вынужденный, но необходимый и добровольный акт солидарности, либо налоги помимо воли самого индивида изымают автоматически из зарплаты и других доходов. В последнем случае — это экспроприация (публично не обсуждаемая) доходов населения бесконтрольной властью в свою пользу, своего рода дань населения государству, поскольку не только контроля, но даже знания о том, как в дальнейшем распределяются собранные средства, население не имеет. Соответственно, по-разному в разных социальных средах воспринимается и оценивается степень социальной дифференциации, величина разрыва между бедными и богатыми. В России сильнейшее различие между крайними группами, выделенными по уровню дохода, расценивается как несправедливое, а само богатство и благосостояние вызывают подозрение в криминальности своего происхождения и стойкое недоверие, поскольку у общества нет средств публичного контроля за источниками их приобретения. На этом в первую очередь основываются зависть и рессантимент бедных, становясь одним из факторов общего недоверия в обществе и сознания несправедливости социального порядка.
Страны с низким уровнем социального капитала (узким радиусом социального доверия) отличаются высоким уровнем внутреннего насилия. Преимущественно это страны, находящиеся в процессе незавершенной модернизации, с сильнейшей гетерогенностью институциональной системы, сочетанием современных, хотя и слабых формальных институтов и сильных традиционных или консервативных форм организации жизни. Как правило, такие общества характеризуются наличием механизмов, которые блокируют процессы модернизации: это либо консервативные авторитарные режимы, или страны, имеющие в своем недавнем прошлом опыт существования в условиях тоталитарных режимов, опыт гражданских войн или длительных (иногда — хронических) межэтнических, межконфессиональных или социальных конфликтов. Другими словами, это страны с высоким уровнем аномии и социальной дезорганизации.
В России низкое межличностное доверие («большинству людей доверять нельзя, к ним следует относиться с осторожностью») коррелирует с низким уровнем признания индивидуальной ответственности, гражданской солидарности, недоверием к политике или общественной деятельности, негативным отношением к правительству и местной власти, депутатскому корпусу, сознанием собственной невозможности влиять на принятие решений властями разного уровня, а также неготовностью к участию в общественных делах или в акциях, выходящих за рамки проблем повседневной жизни или партикуляристских связей (семья, родственники, друзья, коллеги, соседи).
В то же время ценность межличностного неформального доверия котируется настолько высоко, что доверие уже в качестве собственно этнической характеристики входит в набор элементов этнонациональной самоидентификации русских («Мы — простые, открытые, верные, надежные, готовые прийти на помощь, терпеливые, миролюбивые» и т.п.[29]). Подчеркну, что в данном случае доверие относится преимущественно к низовому уровню институционального взаимодействия (партикуляристскому взаимодействию «своих со своими»), противопоставляемому любым вертикальным отношениям (отношениям «мы/они», взаимодействию «своих» с «ними», с «чужими») или отношениям универсалистского плана (предполагающим ориентацию действующего на обезличенные нормы формальных — прежде всего правовых — институтов).
В таком контексте экономизированная трактовка доверия как рационального расчета и «редукции рисков» не имеет смысла, поскольку модель экономически рационального поведения работает здесь очень слабо (даже в мегаполисах этот тип поведения не является преобладающим и должен сочетаться с массой ограничивающих его условий), нет общезначимых образцов достижительского поведения[30]. Более продуктивны модели «человека советского» (с присущими ему свойствами двоемыслия, лукавства, демонстративной лояльности, пассивной адаптации) или традиционалистского, ксенофобского, настороженно относящегося ко всему новому и незнакомому.
Опросы общественного мнения показывают, что доверие к социальным институтам совпадает с массовым признанием их символической роли — функциональной значимости в воображаемой картине реальности, важности для поддержания социальной структуры и организации российского общества. Выражение подобного доверия предполагает полный отказ индивида от участия в политике, от принятия на себя ответственности за происходящее в стране, городе, где живет индивид, абсолютное несовпадение политической сферы и обыденной жизни основной массы населения. Политика для российского обывателя является не областью солидарных отношений, участия и активности (включая взаимную ответственность), а лишь сферой проявления коллективной идентичности, общих символов.
Первое, на что приходится обращать внимание при интерпретации результатов опросов общественного мнения, — это принципиальная двойственность понятий и модусов доверия, необходимость разведения декларативного и операционального кодов поведения «доверяющих».
Ценностная оппозиция, возникающая перед нами, когда мы разбираем распределение социального доверия в российском обществе: верховная власть, неподотчетная обычным людям / семья, низовая и традиционная форма элементарной социальной организации, отражает примитивность структуры российского социума и предполагает широкое распространение практического недоверия к незнакомым людям, обусловленное недееспособностью (с точки зрения обывателя) функциональных институтов, обслуживающих преимущественно интересы власти.
Оппозиция символические институты / функциональные институты носит принципиально амбивалентный характер, знаки полюсов легко переворачиваются в ситуациях общественного кризиса. Но в любом случае «цена» массового декларативного и публично демонстрируемого (в ситуациях выборов) доверия к власти очень невелика, поскольку выражение его не требует ответственности и, стало быть, «личные издержки» и «затраты» такого поведения весьма невелики. Правильнее было бы сказать, что подобное принудительное доверие к власти соединяется с глубоким равнодушием к политике и отчуждением от этой событийной сферы. Левада называл такое поведение «игрой в доверие»[31] («они делают вид, что работают для нас, мы делаем вид, что доверяем им»). Напротив, рутинное доверие между взаимодействующими в обычных и повторяющихся ежедневно ситуациях (а такое взаимодействие имеет место только в малых группах, прежде всего — в семье или в межперсональных отношениях коллег, иногда — соседей) характеризуется публично не артикулируемой, но очень высокой ценностью и значимостью.
В политике подобную двойственность организованного институционального доверия можно увидеть в отношении к конкретным персонажам и публичным деятелям. Рейтинг первых лиц в государстве (с наведенной телевидением «харизмой», с навязанным пропагандой «доверием») превышает в три раза рейтинги ближайших по списку политиков — лидеров политических партий или влиятельных министров. Данный показатель не означает ни прагматической оценки результатов деятельности руководителей государства, ни одобрения, ни личной симпатии. Этот эффект обусловлен исключительно влиянием статуса, нахождением на высшей социальной позиции. Его можно считать проекцией сильно эрозированного, но все еще традиционного, как бы «сакрального» и мифологического отношения к власти. По существу, политическое поле представлено лишь фигурами, занимающими позиции высшей власти, и политиками из третьего ряда, не являющимися их конкурентами. Поэтому массовое недоверие к политикам (или их низкий рейтинг) следует рассматривать как знак отсутствия выбора.
Если государственные институты, как говорилось, рассматриваются как продолжение старых, советских структур, а потому пользуются условным доверием и легитимностью, то новые структуры оказываются под сильнейшим подозрением, отношение к ним окрашено рессантиментом и неприязнью. Частный бизнес, гражданские организации и иные негосударственные социальные новообразования последних двадцати лет, выпадающие из привычной картины планово-распределительной, централизованной государственной экономики, наталкиваются на сильнейшее недоверие населения (прежде всего — населения бедной и депрессивной периферии, где новые рыночные отношения не сформировались или представлены еще в своем примитивно- хищническом виде) и воспринимаются как нелегитимные, мошеннические и полукриминальные, даже если формально не нарушается закон[32]. Особенно это касается крупного бизнеса, тесно связанного с высшими кругами руководства страны, в меньшей степени — среднего и малого бизнеса.
Недоверие населения к финансовым институтам обусловлено тем, что на протяжении 1990-х гг. власти, вне зависимости от своих партийных или политических пристрастий, многократно обманывали людей, обесценивая накопленные сбережения старших поколений, принудительно меняя курс рубля для того, чтобы снизить давление государственного долга, и т.п. Последствия этого оказались весьма тяжелыми для экономики страны и перспектив ее развития: несмотря на то что у определенной части населения есть сбережения, и довольно значительные (в целом эквивалентные сумме иностранных инвестиций в российскую экономику), обеспеченные россияне не торопятся вкладывать их в ценные бумаги или доверять коммерческим банкам. Как и частный бизнес, большинство состоятельных людей при действующей правовой и судебной системе не доверяют свои деньги ни инвесторам, ни государству, ни предпринимателям. Российская экономика в большой степени развивается за счет спекулятивных денег, краткосрочного кредита, не позволяющего реализовывать большие проекты без государственного (бюрократического, коррупционного) обеспечения.
Иначе говоря, наибольшее сомнение вызывают новые, недавно созданные или «перелицованные», структуры власти, лишенные либо привычной легитимности давно существующего порядка (насилия), либо легитимности советской, идеологической. Социальной базой опорных институтов нынешней политической системы являются группы, более инертные и обладающие ограниченными социальными и культурными ресурсами. Установки именно этого сегмента российского социума актуализируются в периоды общественного возбуждения и выходят на первый план из латентного состояния, как это было в кризисные и переломные моменты 1989—1992 и в 1998—1999 гг., провоцируя ожидания харизматического спасителя.
5. НЕЗАВЕРШЕННАЯ ДЕСАКРАЛИЗАЦИЯ ВЛАСТИ И ГОСУДАРСТВА
Представления об амбивалентной природе доверия к власти в России побуждают выявлять в его структуре пласты гораздо более давних, если не сказать — архаичных, представлений. Мы имеем дело с эффектом длительной, но далеко не завершенной десакрализации государства (сакрального в старом значении этого слова — как объекта священного и проклятого).
Иррациональный характер сферы власти защищает ее от прагматического отношения и критики. Диффузное недовольство властью, которое постоянно выражают 20—25% населения, является лишь фактором стабильности системы, поскольку отводит раздражение в безопасные формы эмоциональной разрядки («разговоры на кухнях»). Критика коррупции, неэффективности, мафиозного или криминального, неправового характера российского руководства не касается сущностной стороны значений власти, а лишь указывает на несоответствие эмпирических проявлений власти ее традиционным для населения или стертым, непроявленным, давно забытым людьми смыслам.
Символическое значение власти, ощущаемое членами сообщества, но не могущее быть артикулируемым и рационализируемым в силу традиционных способов воспроизводства этой семантики, заключается в том, что ценности (блага) в обществе всегда распределены не равномерно, а иерархически. Полнота всех мыслимых достоинств и добродетелей, а соответственно, прав или привилегий сосредоточена «наверху», у обладателей высших социальных статусов (благородного сословия, руководства, начальства), тогда как внизу — лишь «подлый народ», недееспособное население, подлежащее управлению и «воспитанию» со стороны властей, вождей, национальных лидеров, диктаторов. При отсутствии открытой конкуренции за власть этот порядок может испытывать определенные напряжения, связанные с массовым недовольством деятельностью властей. Однако это недовольство не означает перехода к активным действиям по замене одного состава руководства другим именно в силу традиционного характера отношения к власти, поскольку в этих случаях «бунт» направлен только против личности «главного визиря», а не против «султана», функция которого — воплощать надличный традиционный порядок в мире. Другими словами, под современными формами политического устройства России скрываются отношения, характерные для XVI—XVIIвв.
«Сакральный», или иррациональный, статус власти означает, тем самым, закрытость легитимных, смысловых оснований этой власти от понимания и рационализации, от критики и отказа в признании, что, собственно, и разрушало бы структуру господства. Чтобы снять этот защитный ореол власти, необходимо понять, в чем, собственно, заключается семантика этого табу, этой неприкосновенности или «божественности» власти. Воспользуемся для наших целей опытом разбора «сакрального», который дан в интересной и поучительной для нас давней работе немецкого теолога Р. Отто «Священное» (1917)[33].
Оригинальность подхода Отто заключается, прежде всего, в том, что он отказывается от статического, предметного (или догматического, структурного) изложения сущности сакральности. Он переводит анализ в феноменологический план, описывая проявления сакральности или особенности ее восприятия. Такой подход методологически очень верен: о сакральном можно говорить только через проявленность воли божества, поскольку сакральное нельзя описывать в статических или объективных категориях, оно может проявиться только через воздействие божественного. Божественное (сакральное), по мнению Отто не выражаемое в рациональных категориях и понятиях, может быть схвачено лишь через свое проявление, через сопутствующие ему признаки особых психических состояний — религиозного подъема, воодушевления, энтузиазма, переживания необыкновенного, необъяснимого волнения, а главное, возникновение у субъекта этого переживания чувства, близкого к чувству «тварности», ощущения собственной зависимости от того, что выше всякого творения, или осознания собственной ничтожности перед лицом «объективного» величия и всемогущества божества, несоизмеримости себя (Я) и «высшего начала», что заставляет склониться с трепетом и страхом перед его «гневом» и «ревностью», с ужасом перед необъективируемым, но символизируемым каким-то образом обладателем божественных начал, с экстатической любовью к сакральному объекту. Именно эти признаки или характеристики «сакрального» Р. Отто соединяет в понятие «нуминозного», описывающее опосредующие отношения сакрального и человеческого. Отто полагает, что чувство тварности представляет собой ответную реакцию на проявления нуминозного. Но я бы, с точки зрения социологии, рассматривал эту причинно-следственную цепочку прямо противоположным образом: сознание собственной ничтожности и смирения есть условие «откровения» сакрального, человек должен бесконечно умалить себя для того, чтобы артикулировать или объективировать то, что выше всего про- фанного и повседневного.
Сакральное, как утверждал Э. Дюркгейм, — это перенос значений общества (социального целого) в трансцендентную сферу, в данном случае сопровождаемый нуминозными, как их называет Р. Отто, переживаниями. Разрыв с обычным, привычным, традиционным и нормативным дает эффект аномии, который и порождает страх, чувство оставленности, покинутости, трепета, ужаса перед возникающим всемогуществом, чувство, что за тобой наблюдают, ведут, что твоя воля оказывается в поле тотального контроля, слежения, а сам ты уже не принадлежишь себе. Элиминирование привычного и нормального порождает эффект пустоты значений отдельного человека, молчания его собственных достоинств и ценностей, величия власти и несоизмеримости с ним частного существования, громадности и всесилия государства, в условиях которых субъекту остается воспринимать себя как бесконечную малость. Это и есть главное, что достигается данной практикой, — безусловная зависимость субъекта опосредована безусловным превосходством объективно «нуминозного».
Иначе говоря, мы имеем дело с процедурами последовательного переворачивания повседневных ценностных приоритетов, дисквалификацией привычных ориентиров и определений реальности, обеспечивающих утверждение, «объективацию» или «репрезентацию» высших ценностных значений, объектов веры не просто в надындивидуальные, а в надколлективные сущности, гипостазирование их в качестве составляющих коллективных мифов и верований. Важно подчеркнуть, что это не какое-то мистическое блуждание или поиск, а институционализированная структура действия, ориентированная на предзаданный результат — возвышение коллективных символов веры. Поэтому «страх» или «священный трепет» перед государством (великой державой, супердержавой, ЦК КПСС, КГБ или их персонификациями) — это не боязнь наказания, а предвосхищение несоизмеримого и слишком высокого, значительного, а потому непостижимого и, тем самым, таинственного. В ситуации переживания нуминозного (или нуминозного переживания как такового — восторга и ужаса) индивид лишается собственной воли. Он не принадлежит себе, чувствует себя не только под надзором высших сил, но и в сфере, несоизмеримой со всем, что было ему дано ранее в его эмпирическом опыте.
Собственно, это пустое (то есть чисто структурное, без содержательного наполнения) значение нуминозности власти и образует главную, важнейшую часть семантики суверенитета российской власти, ее самодостаточности или безосновного произвола (то есть способности принимать решение в ситуации, определяемой как внеправовая, по К. Шмитту). Любое содержательное наполнение власти (законодательное, идеологическое, политическое и проч.) предполагает ограничение этой автономности или суверенности господствующего. Поэтому, когда в дело вступают конкретные и прагматические интересы акторов, взаимодействующих с «властью», ее представителями или инстанциями государства, немедленно включаются механизмы негативной идентификации, начинается игра с властью, возникает феномен неполной лояльности и образуется некоторое пространство торга, коррупции, «неполноты доверия» ей.
Следует подчеркнуть, что переживания такого рода возникают и осознаются как не контролируемые самим индивидом, как захваченность извне. Такие состояния коллективного взаимодействия воспринимаются как наполненные высшими смыслами, проясняющими «сущность» вещей и самого человека, как «самость» индивида. Санкционируемые подобным образом значения коллективности, целого, социального порядка получают мощнейший иммунитет от рационализации, закрываются от индивидуального, частного сомнения и критического посягательства на авторитет тех сил или лиц, институтов, которые персонифицируют или символизируют это целое. (Примерами этого могут служить политтехнологическое оперирование с мифом или образом Сталина, сакрализация войны, превращение ее в национальное торжество вместо того, чтобы расценивать как национальное несчастье, бедствие и грязное дело, в которое втянули народ его бесчеловечные руководители.)
Специфичность «сакрального» (нуминозного) отношения к власти заключается в том, что любые значения, и прежде всего — значения частной жизни, обстоятельств существования индивида, отдельного человека, девальвируются в перспективе, заданной нуминозным объектом (властью). Это как бы прибор обратной перспективы, бинокль, если смотреть на него с обратной стороны. Поэтому возникающая при этом иррациональность власти блокирует процессы дифференциации и ролевое определение носителей власти или их спецификацию. Невыразимость значений власти (иррационализм) указывает на ритуальный характер отношения к ней. Эти значения могут артикулироваться только в церемониалах (включая и телевизионные шоу — парады, выступления первых лиц, богослужения), а в повседневной практике оказываются равноценными голому насилию, принуждению, неподчиненности чиновника здравому смыслу или маленькому человеку (подзаконные процедуры всегда приоритетны перед более высокими, но формальными законами). Отсюда нынешняя близость первых лиц, всего госаппарата, депутатского корпуса к церкви, все более выступающей в качестве магического средневекового института, владеющего волшебными средствами воздействия на мир. Напротив, практическое, прагматическое и трезвое отношение к нынешней власти становится возможным только при «взятии в скобки», нейтрализации нуми- нозной установки сознания. Эта часть структуры массового сознания (частный, или субъективный, план структуры двоемыслия) представляет собой выражение демифологизированного, рационально-критического отношения к власти. Оно не просто лишено каких-либо следов нуминозности, а, напротив, обусловлено почти исключительно более или менее актуальными интересами обеспечения повседневного существования. Частный (не коллективный) прагматизм отключает мифологические структуры социального существования. Поэтому так быстро, если не сказать — стремительно, в ситуации кризиса улетучивается «обожание» их или даже просто уважение к ним. Но они заменяются не какими-то либеральными или демократическими представлениями, а исключительно иронической или цинической установкой в отношении прежнего кумира, равно как и всей сферы политики.
Важно при этом, что любые мотивы и основания оценки происходящего с этой точки зрения находятся вне пласта традиционализма. Именно включение традиционалистской, не подлежащей рационализации культуры, пронизанной нуминозными отношениями, и создает ощущение неподвижности, пассивного социального существования. Этот остаточный слой застывшего крепостного сознания, неизменяющегося, всегда пребывающего как бы вне времени (поскольку его действие уничтожает ценностные значения частного и индивидуального существования и определяющих его интересов), задает границы возможного для частного человека, сам модус пассивности в ареале антимодерного и домодерного социального капитала. Феномен нуминозного восприятия власти (и социальной структуры) предполагает дисквалификацию собственных возможностей отдельного человека, ограничивая пределы его аспираций, сферу его притязаний. Но вместе с девальвацией чувства собственного достоинства и ценности индивидуальности стерилизуются и условия для возникновения гражданского общества, поскольку политика и общественная деятельность — дело исключительно уважающих себя и самодостаточных людей, испытывающих солидарность с такими же, как и они, гражданами, достойными уважения. Еще Аристотель выводил рабов из сферы политики. Крепостное сознание и мстительная, плебейская самозащита от вызовов идеального и ценного блокируют рационализацию своей жизни, возможность политической ответственности и участия в делах, имеющих общую значимость. Где значения политики и обыденного человека несоизмеримы (нет общих значений ценного), там нет «общества» и развития. Поэтому мифологическое (нуминозное) отношение к власти соотносится с общественным равнодушием и социально-политической пассивностью, покорностью в обычные времена, а в кризисные — с «харизмой», с надеждой на первое лицо, предполагающей не изменение, а возвращение социума в нормальное, привычное состояние.
Рост популярности РПЦ (как и усиление национализма) в последнее десятилетие в России является свидетельством того, что конструкция традиционалистских значений и механизмов воспроизводства представлений об обществе и социальном порядке вполне сохранилась. Однако следует подчеркнуть, что эта структура сознания (система отношения к власти, к организации социального порядка) опустошена от собственно сакрального, здесь нет никаких верований в бытие трансцендентных сил. Главное — сохранение механизмов дисквалификации самодостаточной субъективности, блокирование самой возможности ее появления, обесценивание частной жизни как бы от имени символической тотальности, сверхзначимой инстанции, выступающей в роли суррогата трансцендентного или трансцендентального начала, замены сферы ценностей.
Последовательная кастрация независимых от власти, самодостаточных и признаваемых обществом в качестве таковых групп оборачивается бессмысленностью коллективной повседневности. Российская обыденность лишена ценности, праздничности, приподнятости, значительности того, что связано с политикой. Поэтому нуминозное (в виде РПЦ или националистических мифов) выступает как заместитель ценностей и их инстанций.
6. ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Подытоживая сказанное, я определил бы доверие как социальный механизм, характеризующий эффективность различных институтов общества, а способность различать границы их действия — как одно из свидетельств дееспособности или социализированности индивидов. Барьеры между различными зонами доверия отмечены социальными ритуалами, семантика которых определяется «открытостью» или «закрытостью», универсальностью или, напротив, партикуляризмом норм и правил социальных взаимодействий, спецификой социальных отношений, регулируемых этими институтами. Разные типы доверия указывают на многообразие механизмов и оснований солидарности в обществе. Низкий уровень доверия означает механическую ин- тегрированность общества, наличие многих несогласованных социальных порядков, возникающих из-за гетерогенности институциональных систем, функционирующих в данном обществе.
Посттоталитарная эволюция обозначила не просто неравномерность или разную скорость изменений в разных сегментах российского общества, но крайне противоречивый, а главное — разнонаправленный их характер. Ситуация социального разлома и разрушения некоторых общих уровней социальной регуляции спровоцировала возвращение к более архаичным пластам культуры и социального поведения, оказавшимся своего рода резервом средств физического выживания в условиях кризиса и резкого падения жизненного уровня. С одной стороны, это активизировало более примитивные латентные формы массового патернализма, ожидания прихода харизматического героя, вождя, что, в конечном счете, стали эксплуатировать в собственных интересах бюрократия и авторитарная власть. Новые власти пытались использовать для своей легитимации отработанные, непродуктивные символические структуры — имперские, православные и сословные традиции. С другой стороны, апелляция к симулятивной архаике, не обеспечивающей смысловую проработку идущих в обществе изменений и, тем более, не порождающей новых смыслов и ценностей, представлений о будущем, становится причиной стремительной деморализации общества, массовой аномии, асоциального индивидуализма и цинизма. Прежние формы компенсаторной защиты от террора и тотального контроля, выражавшиеся в манифестации межличностного доверия в малых группах или в структурах административного рынка, коррупции (блата, сетевого обмена, «знакомств», «связей с нужными людьми» и множестве других форм коммуникации и сплоченности), в новых условиях постсоветской реальности перестали быть значимыми. Прагматическое недоверие к социальным институтам, связанным с властью, при явной идентификации с их символической функцией (иногда — с персонами, их воплощающими) не меняло и не могло изменить общего авторитарного характера конституции власти, организации системы господства, состояния недифференцированности политической системы (отсутствия системы сдержек и противовесов, блокирования разделения разных ветвей власти). Советские формы доверия, бывшего своего рода «клеем» социальных отношений внутри малых групп и сообществ, но одновременно и механизмом фрагментации социума, девальвировались и перестали быть значимыми и действенными. А это, в свою очередь, вело к росту двоемыслия и цинизма, увеличению зон «игры в доверие». Условия выживания и сохранения «советского человека», его тактика адаптации через снижение общих требований морали и ответственности, взаимности и сочувствия к другому не способствовали формированию универсалистской этики и права, что, в свою очередь, оказывало парализующее воздействие на возможности модернизации России и демократизации российского общества. Возник замкнутый круг — институционализация новых отношений, соответствующих нормам современного, правового и демократического общества, невозможна без повышения доверия людей друг к другу, а доверие невозможно без эффективных социальных институтов. Выход из этого тупика возможен (при всей сомнительности этого сценария) за счет растущей сегментации общества, появления отдельных анклавов с собственным, модерным типом социального капитала.
[1]Восновестатьилежитдокладавтора«Trust in the post-soviet Russia» наконференции«Trust and Distrust in the USSR» (17—18 февраля 2012 г., School of Slavonic & East European Studies, University College London). Печатается сокращенная версия. Полный вариант статьи см. в: Вестник общественного мнения. 2012. № 2.
[2] См.: Гудков Л. Социология культуры: научно-аналитический обзор тематического номера «Кёльнского журнала по социологии и социальной психологии», посвященного восстановлению идеи социологии культуры (1978) // Культурология. М.: ИНИОН, 2012. № 1 (60). С. 40—115.
[3] См. его статьи «Проблемы экономической антропологии у К. Маркса»; «Культурный контекст экономического действия»; «Социальные рамки экономического действия» и др. в кн.: Левада Ю. Статьи по социологии. М., 1993.
[4] См.:Tenbruck F.H. Der Fortschritt der Wissenschaft als Tri- vialisierungsprozess // Kolner Zeitschrift fur Soziologie und Sozialpsychologie. Opladen, 1976. Sh. 18.
[5] См.: Левада Ю. От мнений к пониманию: социол. очерки, 1993—2000. М.: Моск. шк. полит. исслед., 2000; Он же. Ищем человека: социол. очерки, 2000—2005. М.: Новое изд-во, 2006.
[6] Сама по себе тема доверия возникла, конечно, гораздо раньше; она образует сквозной мотив в сочинениях многих политических философов, начиная, по крайней мере, с Т. Гоббса или Дж. Локка. Предметом их анализа были условия, при которых можно было ожидать возникновения справедливого социально-политического порядка в государстве, основанного на доверии поданных к правителю, соответственно, на моральных отношениях власти и подчинения, принципах всеобщего блага.
[7] Отмечу, что в советское время никаких данных об отношении населения к власти или доверии к институтам не было и быть не могло, поскольку сам вопрос такого рода отдавал идеологической крамолой. О характере доверия мы можем судить по косвенным признакам, тематизации этих напряжений в художественной литературе или кинематографе, дневникам или воспоминаниям, что лишает их сравнительной значимости. Литература и искусство в силу их специфики могли лишь подчеркивать значимость идеологической нормы доверия обывателей к власти или темати- зировать культурные и социальные напряжения, возникающие в тоталитарном обществе, но оценивать их силу и функциональную роль в строгом смысле крайне сложно. Тема собственно доверия в советском искусстве и литературе никогда не была в центре внимания. В 1920-е — первой половине 1930-х гг. проблематика человеческого доверия возникает лишь у прозаиков и драматургов второго плана (А. Афиногенов, Н. Островский), «попутчиков» (В. Шкваркин, М. Булгаков, А. Платонов, Ю. Олеша), а затем уходит до конца сталинского периода и хрущевской «оттепели». На первом плане с конца 1920-х гг. стояли идеологически проверенные сюжеты, связанные с идейной бдительностью, с паранойей тотального недоверия всех ко всем (кроме навязанного и принудительного доверия к руководителям «партии и правительства»), выявлением классовых врагов, разделением на «своих», или «социально близких», и «чужих», «предателей» и т.п. И лишь с началом осмысления опыта репрессий и разложения советской идеологии постепенно в литературе и кино предпринимаются попытки как-то затронуть эту тематику вне идеологических параметров (К. Симонов, П. Нилин, Ю. Трифонов, Ф. Искандер, Ч. Гусейнов, Л. Петрушевская, К. Воробьев, В. Тендряков, В. Арро, В. Быков, В. Астафьев, А. Солженицын и другие). Чаще это связано со стремлением понять природу советской морали и корни повседневной жестокости. Но анализ этих аспектов проблемы доверия выходит за рамки данной работы и заслуживает отдельного исследования.
[8]См.:Fukuyama F. Trust: The Social Virtues and the Creation of Prosperity. N.Y.: Free, 1995 (рус. пер.: Фукуяма Ф. Социальные добродетели и путь к процветанию. М.: АСТ, 2006);Sztompka P. Trust: A Sociological Theory. Cambridge: Cambridge University Press, 1999;Noteboom B. Trust: forms, foundations, functions, failures and figures. Cheltenham: Edward Elgar, 2002;Luhman N.Vertrauen: Ein Mechanismus der Reduktion sozialer Komplexitat. Stuttgart: Enke, 1968; Хоскинг Дж. Почему нам нужна история доверия // Вестник Европы. 2003. Т. 7/8. С. 225—236.
[9] Следует подчеркнуть, что даже в самых рационализированных отношениях, например экономических или научных, знание мотивов партнера или последствий взаимодействия с ним не может быть принципиально полным. В этом плане имеет смысл рассматривать доверие по аналогии с метафорой, синтезирующей разные смысловые планы в одно семантическое образование, интерпретировать его как шарнир, соединяющий регуляторы действия разного уровня, включающий одни системы социальных отношений (институтов, групп) в управление другими социальными императивами или нормами.
[10] В самом понятии «социальный капитал», введенном экономистами, нет ничего нового по сравнению с обычными понятиями культуры и ее институционализации, но оно позволяет оперировать с доверием по аналогии с другими видами капитала. Социальный капитал (=межличностное доверие) в социально-экономических работах представляет собой новейший функциональный вариант понятия «культура», суженного настолько, что оно становится доступным для операционализации и измерения.
[11] О подобном ресурсе блатных в лагере много писал В. Ша- ламов в «Колымских рассказах», распространяя эту этику блатных на всю советскую «общую зону». Но, конечно, тема обмана доверия — образец игровой социальной тематизации отношений во многих культурных ситуациях, бесконечно заимствуемый и варьируемый в зависимости от «вводных» характеристик. См., например, комедию П. Мариво «Lesfa- ussesconfidences» («Ложные признания», 1737), переведенную в России П. Катениным под названием «Обман в пользу любви» (1827), или роман Г. Мелвилла «TheConfidenceMan: HisMasquerade» («Искуситель», 1857).
[12] См.: Левада Ю, Левинсон А. «Похвальное слово» дефициту // Горизонт. 1988. № 10. С. 26—38.
[13] См.: Левада Ю. Варианты адаптивного поведения // Левада Ю. Ищем человека. С. 202—212.
[14] См.: Гудков Л., Дубин Б. Институциональные дефициты как проблема постсоветского общества // Мониторинг общественного мнения. 2003. № 3. С. 33—53.
[15] Исследования формирования нового предпринимательства в 1990-х гг. показали, что основными препятствиями на пути развития бизнеса были не отсутствие свободного доступа к кредитам или новым технологиям и не административный произвол и коррупция, а дефицит доверия к партнерам по бизнесу, несоблюдение договоров, нечестность, необязательность при выполнении условий контрактов и проч. См.: Общественный договор: Социол. ис- след. / Под ред. Д. Драгунского. М.: Спрос, 2001.
[16] См.: Хоскинг Дж. Структуры доверия в последние десятилетия Советского Союза // Неприкосновенный запас. 2007. № 4. С. 59—69; Он же. Экономика доверия // Неприкосновенный запас. 2010. № 5. С. 84—93 (статьявошлавкнигу:Hosking G. Trust: Money, Markets, and Society. L., 2011); Гудков Л. Общество с ограниченной вменяемостью // Вестник общественного мнения. 2008. № 1. С. 8—32; Он же. Цинизм «непереходного» общества // Вестник общественного мнения. 2005. № 2. С. 43—52; Он же. Инерция пассивной адаптации // ProetContra. 2011. № 1/2. С. 20—42.
[17] См.: Афанасьев М. Клиентизм и российская государственность. М.: Московский общественный научный фонд, 1997.
[18] См.: Модсли Э, Уайт С. Советская элита от Ленина до Горбачева. Центральный комитет и его члены, 1917—1991 гг. М.: РОССПЭН, 2011. С. 365—369.
[19] См.:Newton K., Zmerli S. Three forms of Trust and their Association // European Political Science Review. 2011. Vol. 3. № 2. P. 1—32; Political Trust: Why context matters / Ed. by S. Zmerli, M. Hoogle. Colchester: ECPR Press, 2011.
[20] См.:Rose R. Uses of Social Capital in Russia: Modern, Pre- Modern, and Anti-Modern // Post-Soviet Affairs. 2000. № 16 (1). P. 33—57. Его типология, как и типология Н. Зубаре- вич (Четыре России // Ведомости. 2011. 30 дек.), обладает значительной эвристической силой, поскольку почти две трети населения России живут в малых городах и сельских поселениях, в которых сохраняются традиционалистские образцы поведения и представления, не говоря уже о советских стереотипах и образе мысли.
[21] См.:Newton K. Taking a bet with ourselves. Can we put trust in trust? // WZB Mitteilungen. 2012. № 135. S. 7.
[22] О росте социальных выплат и ожращении удельного веса доходов от предпринимательской деятельности в России в последние годы см.: Николаев И. Больше социализма // http://www.gazeta.ru/comments/2012/06/05_x_4613793.shtml.
[23] Подробнее об этом: Гудков Л. Социальный капитал и идеологические ориентации. К вопросу о векторах эволюции российского общества // ProetContra. 2012. № 55 (в печати).
[24] См.:Levada Yu. The Problem of Trust in Russian Public Opinion // Proceedings of The British Academy. 2004. Vol. 123. P. 157—171.
[25] Международный проект ISSP«Доверие», осуществленный в 2007 г. исследователями из 24 стран. В России опрос был проведен Аналитическим центром Юрия Левады (руководитель проекта — Л.А. Хахулина) по общероссийской репрезентативной выборке (N= 1000). Годом позже, в рамках проекта ISSP«Религия», этот же вопрос был повторен. Полученные результаты подтвердили вывод об устойчивости подобных установок в странах с аналогичным типом культуры.
[26] Другие сопоставительные международные исследования, аналогичные указанному, дают близкие результаты. См.: EuropeanSocialSurvey (ESS) 1999; 2007 (www.european- socialsurvey.org);Белянин А.В., Зинченко В.П. Доверие в экономике и общественной жизни. М.: Фонд «Либеральная миссия», 2010.
[27] Ср. психологические трудности у людей старшего поколения при освоении новых форм генерализованного взаимодействия, предлагаемых как бы лишь «техническими» посредниками: пластиковыми карточками, автоответчиками, компьютерами и т.п.
[28] См.:Newton K. Taking a bet with ourselves. S. 6—9.
[29] См.: Гудков Л. Комплекс «жертвы». Особенности восприятия россиянами себя как этнонациональной общности // Мониторинг общественного мнения. 1999. № 3. С. 46—64.
[30] Ср.: Бондаренко Н, Красильникова М, Юдаева К. Инновационный и предпринимательский потенциал общества // Вестник общественного мнения. 2012. № 1. С. 75—99.
[31] Советский простой человек. М.: Мировой океан, 1993. С. 31.
[32] Стойкое недоверие к организациям гражданского сектора и практически полный отказ от их поддержки может в какой-то степени объясняться и стойкой идиосинкразией населения к практике государственного принуждения к выражению лояльности власти через имитацию добровольности посредством участия в пионерских, комсомольских организациях, ДОСААФ, Красном Кресте, ветеранских и т.п. союзах. Скептическое отношение россияне проявляют и к деятельности суррогатных организаций, типа федеральной Общественной палаты и ее аналогов в регионах, равно как и к другим формам государственной имитации попыток самоорганизации общества. Несмотря на признанный авторитет таких НПО, как, например, «Солдатские матери» или «Мемориал», большая часть организаций гражданского сектора дискредитирована властью и воспринимается населением явно негативно. Поэтому принимают систематическое участие в той или иной общественной организации менее 1% населения, хотя формально числятся членами какой-либо общественной организации или союза около 10% взрослого населения.
[33] См.: Отто Р. Священное. Об иррациональном в идее божественного и его соотношении с рациональным. СПб.: Изд-во СПб. ун-та, 2008.
Опубликовано в журнале:
«НЛО» 2012, №117
Смутное дело
«Реальных сил и средств на завоевание России у Польши не было. А значит, польской плетью русский обух было не перешибить», — считает историк Владислав Назаров
В этом году страна отпраздновала не просто День народного единства, но еще и 400-летний юбилей окончания Смуты. Праздник получился со слезами на глазах, поскольку проблемы, с которыми бились наши пращуры четыре века назад — экстремизм, неправедный суд, зацентрализованная власть, — собственно, никуда не делись. Даже понятийный аппарат, несмотря на четыре сотни лет развития русского языка и культуры, оказался на удивление схожим. Об исторических аналогиях, о «руке Запада» и вечной русской Смуте на страницах «Итогов» рассуждает старший научный сотрудник Института всеобщей истории РАН Владислав Назаров.
— Владислав Дмитриевич, Кремль не внял предложению отметить нынешний День народного единства как 400-летие возрождения российской государственности. Что, охладели власти к этому празднику?
— Я думаю, что власти давно осознали, что они учредили ложный, искусственно созданный праздник да плюс еще с хронологической ошибкой. То, что не очень весело и массово празднуют 4 ноября, правильнее отмечать 1 ноября. В этот день гарнизон Речи Посполитой сдал отрядам второго ополчения Китай-город. Находились, правда, историки, на полном серьезе объяснявшие, что 4 ноября является неким среднеарифметическим символом нескольких значимых дат и событий. Эта дата, помимо всего прочего, нехороша тем, что она конфронтационная по сути. Да, конечно, сравнительно небольшие отряды войск Речи Посполитой были в Кремле; значительные части территории Российского государства были оккупированы Польшей и Швецией, но разве это уникальное явление в европейской истории? Нет. Это обычное, если хотите, нормальное течение политической и военной истории. Но в итоге праздник стал поводом для раздрая внутри страны (появились русские марши в Москве и татарские в Казани) и ненужных осложнений с современным польским обществом.
— Патриарх Кирилл в бытность митрополитом Смоленским говорил, что Смута «была страшнее того, что произошло во время Великой Отечественной войны... Гитлер в Кремль ногой не ступил, немцы не разложили вертикаль власти...»
— Я просто не понимаю причин для такого сравнения. Совершенно понятно, что в войне, начатой фашистской Германией против СССР, речь шла об уничтожении страны, а в перспективе и народа. А от того, что в Москве два года находился польский гарнизон, Россия не исчезала как государство. Польский комендант Кремля не садился на трон московских царей. Более того: иностранные войска были введены в Москву по соглашению с Боярской думой прежде всего для защиты столицы от отрядов Лжедмитрия II. Неужели неясно, что было страшнее — Гитлер с его отлаженной гигантской военной машиной или Сигизмунд III с сыном Владиславом, которым сейм не давал денег на новую московскую кампанию вплоть до 1617 года. Да, возник вариант завершения Смуты, если бы русским царем стал 15-летний королевич Владислав, которому осенью 1610 года присягало население многих регионов страны. И что? Точно так же в XVI веке Иван Грозный, а затем его сын Федор были кандидатами на престол Речи Посполитой. Словом, излишняя драматизация, нагнетание изоляционистских настроений, пропаганда вражды ко всему внешнему с помощью новой красной даты календаря, по-моему, ни к чему.
— Куда же девать «зацементированную» в учебниках истории польскую интервенцию?
— Употребление по отношению к Смутному времени понятия «польская интервенция» (равно как и «шведская интервенция») неправомерно. Эта формула возникла при Сталине, и зачем нам это повторять теперь, я не знаю. Интервенция предполагает потерю суверенитета страны, а Россия с ним в начале XVII века не расставалась. Мы должны помнить, что, когда речь шла о призвании польского королевича Владислава на русское царство, в августовском договоре 1610 года (его заключили московские бояре от имени всех чинов Российского государства с гетманом Жолкевским, выступавшим от имени Сигизмунда III) специально оговаривалось, что его польская свита в Москве будет крайне ограниченна, что править он будет совместно с Боярской думой. Он не имел права менять институты и порядки государственного устройства, назначать иностранцев в приказы или воевод в города, все важнейшие земельные и финансовые вопросы должны были решаться им совместно с земскими соборами. Владислав обязывался перейти в православие и сохранять статус Русской православной церкви как государственной. Вот такая «интервенция».
Конечно, в пропагандистском усердии частью польско-литовской элиты высказывалась идея колонизовать Россию. Это было хорошо для воздействия на сейм, для мобилизации сил. Но больше было похоже на дешевую пропаганду. Польско-литовские политики прекрасно осознавали, что в России прочно сложилось сословие «благородных» воинов-землевладельцев в 20—25 тысяч человек — служилые люди «по отечеству». Они привыкли владеть землей в своем царстве, пользоваться плодами труда крестьян и считали своим правом и обязанностью нести военную службу и управлять податными сословиями, исповедовать свой вариант христианской веры. Так с какой же стати они будут это отдавать соседям? Нет. Это война не на жизнь, а на смерть.
— А могла ли Польша в этой войне победить?
— В чем-то тогдашняя Речь Посполитая была мощнее России. Например, качество ее кавалерии было много выше русской и в полевых сражениях поляки были искуснее. Русские же отличались при осаде и защите крупных крепостей и мастерским использованием артиллерии, которой у наших предков было больше и по количеству, и по типам орудий. У нас также неплохо было налажено военно-инженерное обеспечение. Но главное не в этом. Надо понимать, что король в своих военных планах был весьма ограничен сеймом. Оккупировав Смоленск после почти двухлетней осады, Сигизмунд не решился идти на Москву, а поехал праздновать триумф в Польшу по образцу римских императоров. Иными словами, реальных сил и средств на завоевание России у Польши не было. А значит, польской плетью русский обух было не перешибить.
— Почему Сигизмунд передумал посылать в Москву сына и решил сам стать царем Московии?
— Польский король лишь попытался стать «соправителем» сына в России. Но он переоценил свои возможности и недооценил силы сопротивления. Он уверовал в то, что у него в руках сосредоточены основные рычаги власти в России, что авторитет победы 1611 года в Смоленске поможет ему в борьбе с оппозицией в сейме. Но не случилось. Денег на новые военные действия в России не было. Король, видимо, надеялся на свою «партию» в Москве, на то, что польский гарнизон продержится в первоклассной по тем временам крепости (Кремль плюс Китай-город) столько времени, сколько ему понадобится для подготовки новой экспедиции. Что внутренние противоречия в русском обществе неразрешимы. Но он недооценил потенциал первого ополчения (с начала лета 1611 года власть польского короля была реальной только в Кремле, Китай-городе да Смоленске) и явно просчитался со вторым ополчением. Запоздавшая попытка привезти королевича в Россию зимой 1613 года окончилась провалом.
— Чья была идея пригласить на русский трон «интервента» Владислава?
— Сама по себе практика приглашения на трон представителя династии из соседнего государства существовала в Восточной Европе по крайней мере с конца XIV века. Вполне возможно, эта идея пришла в голову русским, которые уже вдоволь насмотрелись на то, что происходит, когда ими правят местные цари или самозванцы. Не исключено, что изначально о призвании Владислава на русское царство заговорил бывший сторонник Лжедмитрия II боярин Михаил Глебович Салтыков. Есть сведения, что Салтыков еще в 1602 году на приеме у польского короля в качестве посла Бориса Годунова видел Владислава и просил дозволения поцеловать у него руку. Не исключено, что уже тогда Салтыков стал сторонником польской партии в московской элите. В феврале 1610 года именно он вел переговоры о призвании Владислава на русский трон. В октябре 1611 года Салтыков вместе с князем Юрием Трубецким возглавил посольство от Семибоярщины, с тем чтобы настоять на присылке новых польских войск и отпуске Владислава в Москву, но ничего из этого не вышло.
— В случае реализации договора русских бояр с поляками как бы выглядела российская властная вертикаль?
— Безусловно, власть Владислава была бы серьезно ограничена по многим направлениям. И те, кто целовал ему крест в сентябре — октябре 1610 года, на это ограничение самодержавия шли не просто сознательно, а с большим воодушевлением. Выборность царя Владислава (вслед за Борисом Годуновым и за «выкрикнутым» Василием Шуйским) — это, условно говоря, то же самое, как во время перестройки вдруг выяснилось, что партий может быть несколько и между ними возможна реальная борьба. Налицо мировоззренческое и политическое потрясение основ. Собственно Смута — это противоборство двух принципов построения монархии: выборной и наследственной. Отсюда и концептуальный — правовой и политический — конфликт.
В итоге победила точка зрения, существовавшая в России до Смуты около 200 лет, что верховная власть у нас наследуется по прямой нисходящей мужской линии. В Смуту произошло еще одно явление, о котором потом долгое время не вспоминали в силу тотального торжества вертикали власти. В то время Василий Шуйский и несостоявшийся царь Владислав добровольно соглашались занять престол на условиях ограничения их власти в пользу Боярской думы и Земского собора, которые реально были тогда местом для дискуссий, а не красивой декорацией самодержавия.
— Если бы бояре и думцы пришли к согласию и выдвинули на Земском соборе 1598 года кандидатуру Федора Романова вместо Бориса Годунова, могла ли страна «проскочить» Смуту?
— Кадры и тогда решали не все. Возможно, избрание Романова сняло бы часть противоречий внутри очень узких групп элит, ставших следствием опричнины, но с точки зрения содержания накопившихся социальных конфликтов ситуацию это не изменило бы. Вооруженной борьбы за власть все равно не удалось бы избежать. Да что там! Даже сама природа диктовала такое развитие событий. В том, что в стране началась Смута, во многом виноваты климатические сдвиги. Вернее, так называемый малый ледниковый период. Мы узнаем из источников о морозах в летние месяцы начиная с 1601 года, о проливных дождях и ранних заморозках в 1602 году. Затем последовал жуткий голод.
— Василий Ключевский писал о Лжедмитрии I, что «он был только испечен в польской печке, а заквашен в Москве». Не Романовы ли, которые ненавидели Годуновых, придумали историю с «воскресшими» Дмитриями?
— Действительно, едва ли не главными соперниками Годунова на пути к власти были бояре Романовы-Юрьевы. Возможно, они и приложили руку к воспитанию из Григория Отрепьева «царевича Дмитрия». Во всяком случае, само появление Лжедмитрия в качестве спасшегося царевича на первом этапе никак не связано с иноземными интригами. Пользу от правления «царя Дмитрия» стали почти сразу извлекать Романовы и близкие к ним персоны. Федор Никитич Романов при Годунове был пострижен в монахи под именем Филарета и отправлен на Север, но по приказанию «царя Дмитрия» Филарет из ссыльного монаха превратился в митрополита Ростовского. Потом он будет «нареченным» патриархом при Лжедмитрии II, потом официальным Патриархом всея Руси Филаретом и первым лицом в правящем тандеме со своим сыном, царем Михаилом Романовым.
— Перед избранием Годунова Земский собор принял текст клятвы, согласно которой полагалась «казнь всякому мятежнику», кто «дерзнет... колебать умы людей молвами злыми». Получается, с точки зрения легитимной Семибоярщины Минин и Пожарский являлись смутьянами, по которым как минимум плакала тюрьма?
— Строго говоря, преступниками в Смуту были все участники гражданской войны. На мой взгляд, Смута началась в 1604 году, и с точки зрения первого самозванца «царевича Дмитрия Ивановича», который с зимы 1605 года правил в Путивле и Северской земле, Борис Годунов, безусловно, был преступником. И после того как дворянство присягает не наследнику выбранного царя, а настоящему в кавычках царевичу Дмитрию, о легитимности каждого последующего правителя на русском троне можно долго спорить. Поэтому в глазах Семибоярщины и Пожарский (в свое время целовавший крест Владиславу), и Минин, да и все руководители обоих ополчений, также присягавшие королевичу, все атаманы казаков, предводители иных антикоролевских военных формирований должны быть признаны, как сказали бы сейчас, экстремистами, к тому же с неясными по происхождению источниками финансирования.
— На закон об иностранных агентах намекаете?.. Имеем ли мы право называть ополчение Минина и Пожарского символом национально-освободительного движения, если учесть, что оно состояло из людей, воевавших за деньги?
— Кто сейчас сможет определить, чего было больше в мотивах ополченцев — корысти или идейности? Одно другого не исключает. Ясно только, что шли воевать ополченцы, с одной стороны, за свои личные интересы и за идею освобождения Москвы, но с другой стороны, воинов надо было обеспечить деньгами, едой, фуражом, боеприпасами. В целом, очень грубо и условно, на оплату 15—20 тысяч участников второго ополчения могло потребоваться до полумиллиона тогдашних рублей. Это была вполне подъемная сумма для крупных городов и сельских территорий русского Севера и Поволжья, которые не разграбили в ходе Смуты. Средства складывались из сурового самообложения горожан, займов у богатых купцов, а также традиционных налогов с территорий, подчинявшихся власти второго ополчения. Разумеется, одним из самых значимых и стабильных источников финансирования ополчения была Церковь.
— Одного видного историка поразил такой факт: «чтобы выбить поляков из Москвы, Минин продал часть населения Нижнего Новгорода в рабство...»
— Уважаемый коллега плохо понимает, о чем говорит. Сведения, на которые он опирается, позаимствованы у некоторых региональных историков XIX века. Они в свою очередь основывались на устных преданиях, якобы восходящих к хронографам, которых никто из профессиональных ученых никогда в глаза не видел. Эти мифы высоко поднимали подвиг ополченцев: мол, вот на что пошли патриоты, что даже жен и детей в рабство продали. Никакими реальными свидетельствами этот «подвиг» не подтверждается. Что значит продать в рабство? Кто купит жен и детей? Вот первые вопросы, которые должен задать историк, прежде чем делать свое «открытие». Продавать в рабство можно было по четырем адресам: в Османскую империю, государства Средней Азии, в Иран и в Крымское ханство. Но только теоретически. Никакого регулярного рынка по торговле рабами, понятное дело, в Нижнем Новгороде не существовало. «Рынок выходного дня» по случаю сбора средств на второе ополчение для купцов с юга тоже никто ни специально, ни случайно не открывал.
— Русской Смуте, похоже, решительно не обойтись без советов. Межсословная организация в Смуту так и называлась — «Совет всея земли». Перед октябрем 1917-го расплодились Советы рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Сегодня выбран Координационный совет оппозиции. Опять же в современной политике, как и в эпоху Смуты, возникло определение «вор»...
— Советы — это очень традиционное название и для вполне официальных государственных институтов России. Что касается «Совета всея земли», то это был действительно руководящий орган народного ополчения 1611 года, своеобразное временное правительство во главе с рязанским дворянином Прокопием Ляпуновым. Что касается вора, то в XVII веке этим словом обозначался государственный преступник, незаконно захвативший или посягающий на святость верховной власти. Криминальный похититель чужого имущества обозначался словом «тать». Например, Лжедмитрия I Борис Годунов в грамотах тоже называл вором, просто это определение не получило применительно к нему широкого распространения. А уж второй «Дмитрий» навсегда останется Тушинским вором, его сын — воренком, тоже, кстати, еще один «законный» претендент на русское царство...
Вообще-то я бы поостерегся проводить прямые аналогии с современностью, которые, как обычно, хромают. Понятно, что в стране и тогда, и сейчас существует неопределенность переходной эпохи что в политике, что в состоянии общества, что в экономике. Это факт. Но выльется ли все это в очередную русскую Смуту или перейдет в нечто похожее на трехсотлетнее правление династии Романовых, сказать определенно невозможно.
Денис Бабиченко
Архив
Кругом интервенты
В русской историографии начиная с Николая Карамзина за событиями начала XVII века прочно закрепилось название «Смута», под которым понимался прежде всего внутренний раздор между народом и властью, хоть и при активном участии ляхов, шведов и прочих иностранцев. Ни о какой «интервенции» вплоть до конца 1920-х годов русские историки и политики не заикались. Да и в целом самодержавие из рук вон плохо использовало в своих целях историческую память. Монумент Минину и Пожарскому да опера «Жизнь за царя» — вот и все приметы народного единства. Первое время и советскую власть, мечтающую о мировой революции, духоподъемные сюжеты отечественной истории волновали не сильно.
Однако во время ухудшения советско-польских отношений наших историков и пропагандистов словно подменили. Первый труд, посвященный «польско-литовской интервенции», был опубликован в 1927 году, но не стал маяком для науки. Однако ближе к началу Второй мировой войны «интервенты» стали актуальны как никогда. На свет начали появляться одна за другой монографии с ключевой идеей: борьба с иностранной интервенцией в начале XVII века. На экраны срочно вышел фильм «Минин и Пожарский», а в либретто оперы «Иван Сусанин» (старое название «Жизнь за царя», понятное дело, не пропустила цензура) вписали сюжет про германских рыцарей-«интервентов» польского короля Сигизмунда III.
Властям новой России «интервенция» 400-летней давности досталась по наследству прямиком с советской школьной скамьи. Сначала отметился Борис Ельцин, подписавший в 1995 году закон о днях воинской славы, в котором 7 ноября — «День освобождения Москвы силами народного ополчения под руководством Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарского от польских интервентов (1612 год)». В 2004 году в заявлении Межрелигиозного совета России по поводу учреждения праздника 4 ноября говорилось о «победе народного ополчения», заложившей «основы для строительства фундамента независимого государства». Надо отдать должное служителям культа — о «польской интервенции» они не говорили. Этот пробел тут же восполнили представители партии власти. 4 октября 2004 года первый замруководителя думской фракции «Единой России» Валерий Богомолов заявил, что «в 1612 году Россия освободилась от польских захватчиков». В пояснительной записке к проекту закона о праздничных днях опять речь зашла о «польских интервентах». Любопытно, что Владимир Путин ни разу не произнес этого словосочетания, ограничившись упоминанием об «иноземных захватчиках» в 2005 и 2007 годах. Официальная наука прислушивается к мнению Владимира Владимировича. В академическом учебнике для учеников 7-го класса «История России в XVII—XVIII веках», изданном под грифом «Допущено Министерством образования и науки РФ», о «польской интервенции» не говорится. Зато в книге есть глава под названием «Польская и шведская агрессия», где речь идет о «героической борьбе русского народа против иностранных захватчиков», благодаря которой «была восстановлена российская государственность». Когда государственность была утрачена, школьникам не сообщается. Видимо, чтобы не запутать подрастающее поколение.
2 ноября шведский англоязычный новостной сайт The Local опубликовал фотографии иностранных военных самолетов, ранее засекреченных командованием ВВС Швеции.
«До недавнего времени эти фотографии времен холодной войны не обнародовались, но недавно мы поняли, что люди хотели бы видеть эти фото. Поэтому приняли решение опубликовать их», рассказал The Local полковник ВВС Швеции Андерс Персон (Anders Persson). Он подчеркнул, что эти самолеты не нарушали воздушное пространство страны, но летали вдоль границ Швеции. Во времена холодной войны советские самолеты и самолеты НАТО часто входили в воздушное пространство страны без разрешения. И даже сегодня ВВС Швеции держать определенное количество истребителей для своевременного вылета на перехват.
«Если иностранные самолеты входят в воздушное пространство Швеции без разрешения, мы им сообщаем о противоправности их действий, но если они не слушаются наших команд, они могут быть сбиты. Кроме того, есть такая мера как предупредительный огонь», сказал полковник.
Телекоммуникационный концерн Telia Sonera заплатил своему партнеру Такилант/ Takilant в Узбекистане 370 миллионов крон за лицензию на 4G, однако эта статья расхода не указана в годовом финансовом отчете кампании, как выяснилось в ходе журналистского расследования, проведенного программой Шведского общественного телевидения "Задача: расследовать"/ Uppdrag Granskning.
Информационный директор концерна Сесилия Едстрём/ Cecilia Edström не хочет комментировать эти данные:
– Сейчас прокуратура начала предварительное расследование действий концерна, мы сами были инициаторами этого расследования, поэтому мы не будет комментировать данные массмедиа, пока расследование продолжается.
Прокуратора расследует дело о выплате узбекскому партнеру Телии Такиланду, зарегистрированному в Гибралтаре, 2,2 миллиарда крон за лицензию на 3G, поскольку есть подозрения в отмывании денег.
Всё больше студентов из стран ЕС желают учиться в шведских университетах.
По следам еврокризиса к началу осеннего семестра было зарегистрировано
3 635 студентов из Греции, Испании и Италии, желавших учиться в шведских университетах. Это рост на 74 % только за последние 4 года.
Причем это, не считая тех, кто учится в Швеции в рамках различных программ по обмену студентами, например, Эразмус/ Erasmus.
Губернское управление в Норрботтене требует от концерна LKAB, владельца и разработчика рудных месторождений, немедленного переселения людей, живущих на расстоянии ближе, чем 500 метров от шахты в Мальмбергете/ Malmberget, передает программа "Калибр"/Kaliber Первого канала/ P1 Шведского общественного радио.
Согласно действующему договору между муниципалитетом и концерном LKAB эвакуация домов, расположенных вблизи от шахты, должна быть осуществлена в течение 20 лет.
Однако губернское управление требует немедленного предоставления людям другого жилья, находящегося на безопасном расстоянии от шахты.
Дело будет рассматриваться судом по вопросам охраны окружающей среды.
В Мальмбергете проживает 5 тысяч человек и концерн LKAB является крупнейшим работодателем в этой местности.
Эмигранты из Сомали лучше устраиваются в США и Канаде, чем в Швеции. Таковы данные анализа, сделанного по заказу правительственной "Комиссии будущего"/ Framtidskommission.
В США и Канаде 50 % сомалийцев имеют работу, а в Швеции только 20 %.
Разумеется, группы иммигрантов отличаются в разных странах по уровню образования, знанию языка и времени проживания в той или иной стране, однако есть и общие черты, которые Швеции следовало бы принять во внимание, говорится в докладе.
Например, сомалийские землячества в Швеции можно было бы стимулировать к тому, чтобы они помогали своим соотечественникам в поисках работы, жилья, получении образования и занятиях предпринимательской деятельностью. В Швеции, например, лишь полпроцента сомалийцев имеет собственный бизнес, тогда как в США и в Канаде их 5 %.
Анализ, который называется "Сомалийцы на рынке труда - чему Швеция могла бы поучиться", написан профессором Бенни Карлссоном/ Benny Carlsson из Лундского университета.
Предприятие лесной и деревообрабатывающей промышленности SCA, выпускающее, в частности, гигиенические товары (туалетную бумагу и т.п.) вынуждено сокращать штаты и предостерегает, что увольнению могут подвергнуться полторы тысячи человек.
С целью повышения эффективности предприятие должно в год сэкономить 300 миллионов евро к 2015 году - это примерно 2,5 миллиарда крон.
На концерне SCA работает 37 000 человек в 100 странах. Коснутся ли сокращения работающих к Швеции, пока неясно.
Производство мягкой бумаги (туалетной бумаги и памперсов) расположено в двух городках Швеции - Лилла Едет/Lilla Edet и в Фалькенберге/ Falkenberg.
Ранее целиком "лесной" концерн SCA за последние годы переключился на производство потребительских товаров - туалетной бумаги и памперсов, которые составляют сегодня 80% продаж.
В Швеции остались предприятия концерна, по-прежнему выпускающие бумажную массу и распиленную древесину. Об этих видах деятельности компании в объявленной программе экономии ничего не говорится.
Губернатор Сергей Митин встретился с Кристианом Шварцем, главой компании Swedspan, производственного подразделения в составе группы компаний IКЕА. Стороны обсудили перспективы взаимодействия после приобретения компанией IКЕА завода "Флайдерер".
- Мы видим большую перспективу в развитии нашего лесопромышленного комплекса. В области имеются большие запасы лесных ресурсов, ежегодно заготавливается порядка девяти миллионов кубометров леса. Выгодное расположение нашего региона, с одной стороны, позволяет использовать квалифицированные кадры, с другой - логистику доставки сюда сырья. Близость рынков Москвы и Петербурга делает выгодным организацию производства здесь, - отметил Сергей Митин.
В свою очередь господин Щварц назвал покупку завода хорошим шагом и сказал, что IКЕА в целом рассматривает Новгородский регион как достаточно привлекательный.
- Мы намерены создать здесь мебельное производство, а также логистический центр. Пока сделка не завершена - это займет еще несколько месяцев, говорить о ее деталях мы не можем, - отметил Шварц. - Но уже понятно, что Новгородский регион и завод по производству древесно-стружечных плит являются хорошей возможностью для дальнейших инвестиций.
Он заверил, что компания будет действовать в соответствии с российским законодательством, и если технология позволит, то даже лучше, потому что компания IKEA - самая "зеленая" компания в мире.
Компания Swedspan управляет индустриальными кластерами в Литве, Швеции, Словакии и такой же кластер планирует построить в Новгороде. В аналогичные кластеры в Европе входят производство мебели, логистический центр, в структуре также может быть завод по выработке электроэнергии из биомассы и другое.
Группа компаний IКЕА подписала соглашение о приобретении предприятия по производству ДСП в Новгороде. Как сообщает пресс-служба компании, завод будет производить легкие панели на основе древесины, используемые в товарах IКЕА. Завод приобретается у компании Pfleiderer Grajewo S.A., входящей в состав германской Pfleiderer Group, которая сегодня является поставщиком производственной группы IКЕА.
IKEA - крупнейшая в мире розничная сеть по торговле мебелью и предметами домашнего обихода. В России у компании имеется 11 магазинов IKEA и 13 торговых центров "Мега", в том числе в городах Москве, Санкт-Петербурге, Казани, Нижнем Новгороде, Екатеринбурге, Новосибирске.
Почему у Эстонии получились реформы и что дальше
Что представляли собой эстонские реформы?
Райво Варе - председатель совета Фонда развития Эстонии, зампред совета Эстонской ассамблеи сотрудничества.
Из всех республик бывшего СССР Эстония добилась наибольшего успеха в проведении последовательных и очень жестких экономических реформ. Давая согласие поразмышлять об этом, я еще не знал о готовящемся к публикации докладе «Балтийский путь в человеческом развитии: двадцать лет спустя». Ученые разных стран анализируют эту тему на основе материала из трех республик Балтии, а также рассматривают ситуацию в Польше, России, Финляндии, Швеции, Дании, странах Бенилюкса и Балкан.
Прочитав этот доклад, я сначала приуныл, ибо многие мои мысли, казавшиеся оригинальными, оказались предвосхищены его авторами. И все же успокаивало то, что я нахожусь на правильном пути и личный опыт не подвел.
Исторические предпосылки реформ в Эстонии
Что представляли собой эстонские реформы? И почему, по оценкам большинства международных организаций, Эстония за последние 20 лет опередила не только все бывшие республики СССР, но даже многие другие страны Центральной и Восточной Европы?
Эстонцев всегда – и в советскую и в досоветскую эпоху – отличал твердый индивидуалистический настрой. Надежда на собственные силы, а не на государство, независимость мышления характерны для протестантизма, сыгравшего в истории нации одну из ведущих ролей. В том числе для становления здесь рационального предпринимательского капитализма в его либеральном варианте.
Образование традиционно обладало высоким престижем, почти стопроцентный уровень грамотности был достигнут уже в ХIХ столетии, что является впечатляющим результатом даже на фоне ведущих западных стран. Особые правовые отношения, сложившиеся в балтийских странах еще в царское время, вселили в эстонцев веру в справедливость суда и верховенство закона. В период независимости между двумя мировыми войнами эстонцы проявили себя как вполне законопослушные граждане.
Люди отчасти сохранили историческую память о довоенной независимости, включавшей, помимо прочего, приверженность идее частной собственности и популярность малого бизнеса. Даже в условиях послевоенной поголовной насильственной коллективизации в Эстонской ССР сохранялся сектор индивидуального сельхозпроизводства, на который власть смотрела сквозь пальцы. Укоренившаяся протестанская этика поощряла трудолюбие и целеустремленность в достижении индивидуального успеха. Большинство населения воспринимало советскую власть с ее идеологическим диктатом как чуждую и навязанную извне. Этот факт повлиял на ход реформ – они носили очень амбициозный характер и проводились быстрее и решительнее, чем где бы то ни было в посткоммунистической Европе.
Немалую роль сыграл географический фактор, благодаря которому Эстония получила относительно современную портово-железнодорожную инфраструктуру. С доганзейских времен территория современной Эстонии служила традиционным каналом международной торговли. А торговля предоставляла широкие возможности познакомиться с другими странами и иным образом жизни, сведения о которых так или иначе доходили и до простых граждан. С другой стороны, в советское время вся северная часть страны смотрела финское телевидение – окно в западный, в первую очередь скандинавский мир, который в силу тесных торгово-экономических и социально-образовательных связей с начала ХХ столетия и по сей день был и остается примером в сознании людей.
В то же время, вследствие отсутствия у эстонцев, как и у других балтийских народов, богатых природных ресурсов (за исключением горючих сланцев) и мощной индустрии (кроме химического производства) отсутствовала и возможность изымать сколько-нибудь значительную природную ренту. Таллинну пришлось зарабатывать каким-то другим, более эффективным способом. Будь то расширение промышленного производства или сферы услуг, например, транспортно-логистических, которые стали одним из немногих секторов, в котором она сразу сумела успешно включиться в международное распределение труда в первые и самые трудные годы перехода от советской экономики.
Даже в условиях социалистической системы балтийские республики прочно удерживали лидерство с точки зрения эффективности экономики, о чем сегодня неохотно вспоминают. Несколько лет назад я был поражен, прочитав мемуары одного специалиста, в которых тот утверждает, что по расчетам Госплана СССР, каждый вложенный в Прибалтику рубль давал отдачу в полтора раза больше, чем в европейской части страны, не говоря уже о других регионах. Стало быть, туда было целесообразно вкладывать средства даже с точки зрения искаженной идеологией и централизацией советской экономики.
В силу особенностей специализации советского времени, Эстония не имела сверхмощной промышленности и большого количества крупных предприятий, в том числе военно-промышленного комплекса, завязанных на другие производства по всей территории СССР (по сравнению с другими прибалтийскими республиками, особенно Латвией). Поэтому ее в целом более мелкие предприятия обладали более высоким потенциалом быстрого присобления к новым условиям. К тому же, на считанных крупных предприятиях работало относительно небольшое количество трудовых мигрантов из разных областей в основном европейской части России, Белоруссии и Украины, и это не создало критической массы недовольства быстрыми реформами, что наблюдалось в других сверхиндустриализированных регионах.
Залог успеха – радикальность реформ
Другими важейшими составлющими эстонского успеха стали радикальность и последовательность предпринятых экономических реформ, географическая близость Скандинавии и открытость экономики. Именно для Эстонии характерна простота и стремительность подхода. Небольшие размеры страны и экономики значительно снижают инерционные потери при проведении любых преобразований.
В первую очередь следует отметить самую радикальную денежную реформу. Новая крона была введена по крайне слабому девальвационному обменному курсу в отношении рубля и с большим запасом прочности, уже в июне 1992 г. ее жестко привязали к доминировавшей в Европе дойчемарке, в соответствии с системой валютного комитета (currency board). (Был принят очень трудно изменяемый закон о фиксированном курсе 1 к 8.) В этом Эстония на год-два опередила даже балтийских соседей, которые сразу не предусмотрели привязки к какой-либо ведущей валюте или валютной корзине. Конечно, такая денежная реформа была шоком для населения. Однако первые ощутимые результаты не замедлили дать о себе знать: молниеносное заполнение прилавков, резкий спад заоблачно высокой инфляции и отвязка от ее виновника – рубля. Неизменный валютный курс кроны перешел с немецкой марки на евро. Поэтому, когда Эстония с 1 января 2011 г. ввела евро, это произошло безболезнено и легко. К тому же впервые эта реформа не носила конфискационного характера для населения и предприятий.
Кроме того, в отличие от большинства других стран ЦВЕ, уже в самый начальный период 1992–1993 гг. в Эстонии была осуществлена беспрецедентная по жесткости санация и банкротство ведущих коммерческих банков, обремененных безнадежным портфелем еще рублевых кредитов. Вкупе с денежной реформой это дало новой кроне запас прочности на начальные, самые трудные годы. Однако это означало и крупные потери для населения, а предприятиям во многом приходилось начинать практически с чистого листа.
Нельзя недооценивать влияние других радикальных реформ. Упразднения протекционистских барьеров и всеобщей либерализации внешнеэкономической деятельности и цен при отказе от субсидирования. Введение пропорциональной ставки подоходного налога, а затем и освобождение реинвестированной прибыли предприятий от налога на прибыль. Реституция довоенных прав собственности. Земельная реформа, расформирование колхозов и совхозов. Немедленный отказ от дефицита госбюджета, что заставило государство жить по средствам. Перевод экономики на частную основу, начавшийся еще в рамках СССР в 1989–1991 гг. на уровне малого предпринимательства, быстро продолжился на основе Программы экономической самостоятельности (по-эстонски аббриевиатура программы – IME дословно переводится как «чудо»).
Особого упоминания заслуживает приватизация, которую многие исследователи считают одним из главных факторов первоначального ускорения экономического развития. Если в Литве, Чехии, России, на Балканах и во многих других странах ЦВЕ приватизация проводилась ускоренными темпами на ваучерной или денежной основе, можно сказать, – любой ценой, то Эстония сначала сконцентрировалась на макроэкономической стабилизации, разработке первичного элементарного экономического законодательства и учебе на чужом опыте. Другие страны поспешно приватизировали крупные предприятия в основном в форме отложенных платежей или векселей либо, как, например, в Латвии, через министерства, отвечавшие за соответствующие предприятия. Преимущества везде получили инсайдеры. Но они не торопились с введением новых рынков, знаний, технологий и инвестиций. Вместо этого они нередко до последнего эксплуатировали остаточные имевшиеся ресурсы предприятий, выбивая поддержку государства в виде разных льгот, субсидий и «административного ресурса». Это, как правило, способствовало «олигархизации» экономики.
Эстония изначально ориентировалась на другую модель. Ваучеры, полученные за рабочий стаж, использовались главным образом для приватизации жилья и земли. Приватизация предприятий проводилась на транспарентной конкурсной, в основном аукционной основе за живые деньги по известной немецкой модели через специальное независимое агентство типа Treuhand, а на начальном этапе с помощью их же специалистов. Возможности инсайдеров значительно сузились, зато деятельное участие в процессе приняли нацеленные на эффективность коммерческие банки. Мотивированные стратегические западные инвесторы привнесли как свое знание рынков, так и «ноу-хау» и технологии, а также культуру управления организацией по западному, часто скандинавскому образцу. Да и вырученные от приватизации деньги, хотя и не такие уж большие, оказались хорошим подспорьем на фоне мизерных госдоходов в самые трудные первые годы независимости.
Эстонские специалисты своевременно разработали и приняли современное и соответствующее европейским стандартам гражданское и хозяйственное, а затем и прочее законодательство. Задел для этого был создан еще в рамках вышеупомянутой программы IME (1989–1991 гг.), то есть еще в поздний перестроечный период. Образцом послужила континентальная правовая модель по немецкому образцу, в которой главенствующую роль выполнял договор, закон и суд. Это отличает Эстонию от многих стран ЦВЕ, где бòльший вес имеют решения исполнительной власти.
Силовые структуры, созданные практически на пустом месте, были изначально, хотя и не без проблем, поставлены под безусловный гражданский контроль. Разрешительную модель управления экономическими агентами вскоре заменила уведомительно-контрольная, при значительном упрощении регламентации в отношении ведения бизнеса. Конечно, не последнюю роль сыграл взятый уже в середине 1990-х гг. курс на вхождение в Европейсмский союз, который требовал гармонизации законодательства и регулятивной практики. В отличие от стран ЦВЕ, которые даже в условиях советского блока имели свою систему управления и законодательства, странам Балтии пришлось создавать ее, по сути, с нуля, учась на ходу и избегая инерции, унаследованной от предыдущего периода.
Все эстонские правительства проводили жесткую линию по подавлению всякого рода «крышевания» и нелегального бизнеса. В такой небольшой стране, как Эстония, где каждый всегда что-то знает, это было сравнительно просто, особенно, учитывая присущую населению ментальность, о которой говорилось выше. Избавлению от советского наследия и принятию радикальных шагов во многом способствовала практически тотальная смена политической элиты на людей, не отягощенных прежним опытом и связями. Этот процесс проходил на базе нового Основного закона, установившего парламентскую форму правления. В изменившейся атмосфере по-иному стала восприниматься коррупция, показатели которой зашкаливали в стране по сравнению практически со всеми странами ЦВЕ и даже некоторыми государствами европейского Средиземноморья.
Результатом комплекса мер стал рост интереса инвесторов. По объему прямых инвестиций страна вышла в лидеры в группе ЦВЕ уже в 1990-е гг., а ко времени последнего кризиса далеко обогнала даже инвестиционных флагманов – Словению, Чехию, Венгрию, не говоря уже о балтийских соседях. На сегодняшний день около 80% ВНП и 70% экспорта зиждется на прямых иностранных инвестициях, а темпы роста экономики после глубокого спада в 2009–2010 гг. самые высокие в Евросоюзе. Введение евро придало уверенности не только самим эстонцам, но и международному инвестиционному сообществу. Котировки страховочных сертификатов (CDS) по Эстонии сравнимы с германскими, а рейтинг страны, несмотря на кризис, повышен до уровня ведущих экономик.
Все перечисленное наряду с открытостью эстонской экономики и предсказуемостью ее регулятивной среды не могло не расположить к Эстонии в первую очередь соседей – скандинавских инвесторов, особенно финнов (в силу их исторической и культурно-языковой близости) и шведов. Немалая часть работоспособного населения занята в течение недели на различных предприятиях в Финляндии, возвращаясь на уик-энд домой, благодаря развитому транспортному, а также дешевому и удобному паромному сообщению. Наши соседи из других балтийских республик такой возможности не имеют, большинство отправляется за рубеж на постоянные заработки. В период нынешнего кризиса и резкого скачка безработицы финский рабочий рынок стал хорошим подспорьем для многих эстонцев, особенно в связи с временным спадом в экспортном секторе, объемы которого сегодня опять растут. Кризис и связанные с ним все более жесткие условия конкуренции стимулируют процесс перевода многих скандинавских производств в более дешевые страны Балтии, особенно в Эстонию.
Среди дополнительных факторов, обеспечивших Эстонии один из самых высоких темпов экономического роста в Европе, относительно дешевые займы частному сектору, выдаваемые четырьмя ведущими скандинавскими банками, которые владеют более чем 95% банковского сектора и до кризиса получали очень дешевое финансирование на международных финансовых рынках. Общий уровень кредита у частного сектора относительно высок и примерно равен 10 тыс. евро на человека, что в сумме лишь на четверть меньше годового ВНП страны – показатель, который ниже западно-европейских, но один из самых высоких для стран ЦВЕ.
Важнейшим фактором стал массовый туризм, особенно финский, который расцвел благодаря комфортному паромному, а также воздушному сообщению между Таллинном и Хельсинки, а также Таллинном и Стокгольмом. Кстати, паромная линия между Таллинном и Хельсинки, протяженностью чуть более 70 км является одной из самых многолюдных и загруженных в Европе. Беспрецедентными темпами растет круизный туризм и туризм из других стран, в том числе из России.
Немаловажным для успешного экономического развития Эстонии является относительно высокий по сравнению с другими странами Центральной и Восточной Европы удельный вес международных бизнес-услуг, весьма конкурентноспособных по качеству и цене, оказываемых в первую очередь ближайшим соседям как на севере, западе, так и на востоке.
И, наконец, знаменательно то, что можно говорить о большом удельном весе подрядной промышленной продукции в основном полуфабрикатного типа, производимой для скандинавского и немецкого рынков. Это одновременно и стимулирующий фактор, и негативный, ибо зависимость от экспорта на рынки именно этих стран слишком велика. Российский рынок находится на четвертом месте по экспорту, где в последнее время тон задает пищевая промышленность. Однако нельзя отрицать тот факт, что промышленный сектор ведущих внешнеэкономических партнеров, находящихся в кильватере Германии, успешно справился с кризисом благодаря наращиванию экспорта, особенно инвестиционных товаров, в новые экономические центры, например, в Азии. А это позволило и работающему для них на подряде эстонскому экспорту вновь подняться невиданными темпами. Если сбудутся прогнозы пессимистов о новом витке кризиса и связанном с ним падении спроса не только на потребительские, но и инвестиционные товары, это, безусловно, отрицательно скажется и на эстонском экспорте. Ведь обычно при падении спроса первыми теряют заказы именно подрядчики, а не производители конечного продукта.
Радикализм реформ не делает их менее болезненными для простых людей. Если они так или иначе оправдывают надежды, население готово терпеть лишения. Но кредит народного доверия не безграничен. В момент перехода на свою валюту средняя зарплата в Эстонии составляла в пересчете 35 евро, а пенсия 7,5 евро. Сегодня, даже несмотря на кризис, эти цифры достигают, соответственно, 854 и 320 евро. Эстония прочно удерживает позиции в ведущей группе стран с наиболее высоким уровнем человеческого развития и в 2010 г. заняла, по расчетам ООН, 34-е место – вместе с государствами Вышеградской группы. Остальные страны Балтии и ЦВЕ входят во вторую групу – так называемые страны с высоким уровнем развития. Так что результат говорит сам за себя. Отнюдь неслучайно, по проведенным весной опросам населения трех прибалтийских стран, оказалось, что именно эстонцы наиболее удовлетворены деятельностью своего государства и в большей степени недовольны собой. Причем удельный вес людей, которых устраивают условия жизни в стране в целом, даже среди русскоязычного населения Эстонии выше, чем среди латышей и литовцев.
Но это не означает, что все всем довольны. Не надо забывать, что непосредственная близость скандинавского примера, достаточно популярного уже в советское время и до сих пор остающегося желанной целью, постоянно вызывает вопрос: когда же балтийские страны выйдут на уровень жизни, хотя бы сравнимый со скандинавским. Тем более, что из всего балтийского региона Эстония наиболее интегрирована в различные международные структуры и организации, например, Евросоюз, Еврозона, ОЭСР, НАТО и т.д. Таким образом, международная среда благоприятна для Эстонии как никогда. Даже текущий кризис особо не повлиял на это.
Изменение парадигмы в Европе: что дальше?
Скромные масштабы эстонской экономики, помноженные на менталитет населения и последовательно либеральную экономическую политику с самым малым в Европе государственным долгом (около 7% ВНП), придает ей такую гибкость, о которой большинство европейских стран даже не мечтают. Эстония не только вкушает плоды долговременной политики сбалансированного бюджета и использует профицит для накопления резервов, лишь частично востребованных в этот кризис, но и провела беспрецедентную внутренную девальвацию. А это означает ничто иное как практически бездефицитный бюджет за счет значительного сокращения госрасходов, более чем 10-процентное падение зарплат и очень высокий уровень безработицы. Хотя даже в столь критических условиях правительство сумело повысить размер пенсий на 5 процентов. Следует, однако, подчеркнуть, что все эти тяготы оправдывала благородная цель – выполнение Маастрихстких критериев для вхождения в зону евро, что и произошло в 2011 году.
Даже ни будь такого повода, его следовало бы придумать для того, чтобы совладать с кризисом. Эстонцы, по определению президента страны, Тоомаса Хендрика Ильвеса – народ проектов, ради которых готовы напрячься и добиться результата, как это не раз бывало в истории. Однако Эстония вошла в зону евро, когда там уже начался развал. Очутившись в вожделенной еврозоне, эстонцы вдруг обнаружили, что вместо того, чтобы обрести покой, им надо раскошелиться на сумму, достигающую половины годового бюджета для помощи тем, кто даже на пике кризиса не отказался от привычки жить не по средствам. Безусловно, такое не никому не понравиться.
Двадцать лет непрерывных реформ и постоянных лишений начинают вызывать усталость у населения. Хочется, наконец, воспользоваться плодами долгих усилий и жертв и поднять качество жизни на достойный уровень: «Пожить так, как в Европе». Но разразившийся кризис наглядно показал, что столь привлекательное общество благоденствия, когда оно основано на займах за счет будущего, начинает себя изживать. Вместе со стремительным смещением глобального центра тяжести в сторону Азии измененяется существовавшая до последнего времени парадигма. Как метко подметил кто-то: «Мы наконец-то прорвались на праздник жизни, а он уже закончился...».
Понятно, что у стран ЦВЕ просто нет возможножности скопировать путь Западной Европы за последние полстолетия. И все же новички еще не утратили полностью аппетита и целеустремленности, не растратили недавно обретенный опыт радикального реформирования. Главное – постараться сохранить конкурентоспособность экономик, повысить позиции в международных цепочках создания благ, включить инновационные генераторы экономического роста. И на этой базе постоянно повышать качество жизни своего населения. В этом главные вызовы как для Эстонии, так и для других стран ЦВЕ. Но следует избегать опасности попасть в западню, подобную той, в которую попала Западная Европа, и жить строго по средствам, а не за счет будущего. В этом смысле Эстония достаточно защищена, поскольку органически входит в сферу германского и скандинавского влияния.
Безусловно, государства ЦВЕ нацелены на то, чтобы следовать в русле Евросоюза и еврозоны, хотя последние больше никогда не будут такими, как раньше. Несмотря ни на что, не вызывает сомнений и приверженность Эстонии евровалюте, которая подспудно все еще рассматривается населением как некая квази-гарантия безопасности. Кроме того, практически все они убежденные приверженцы НАТО.
Об этом не особенно любят говорить открыто, предпочитая дипломатические эвфемизмы, но в силу исторических причин, пока не изжитых сторонами до конца, странам ЦВЕ и особенно государствам Балтии во многом присуща одна общая черта – стремление любой ценой предотвратить угрозу восстановления российского влияния. Многое в межгосударственных отношениях с Россией за последние двадцать лет, к сожалению, продолжало подогревать эти страхи. В то же время, эта во многом исторически сложившаяся ситуация давала возможность, например, эстонскому правительству проводить такую жесткую политику реформ, которая была бы просто невозможна в иных условиях. Как известно, в любом обществе, проведение непопулярных мер требует мобилизации населения, грубо говоря, мотивирования его на жертвенность. До сих пор эта модель в целом оказывалась относительно результативной.
Однако, надолго ли? Когда образцы, к которым мы стремимся, рассыпаются на глазах, всегда возникает вопрос: каким путем дальше следовать, есть ли, на что опереться. В условиях новой парадигмы появляется потребность в постановке новых целей, достижение которых позволит выйти на более высокий уровень малых, но успешных стран и обществ, используя накопленный опыт и все вышеперечисленные предпосылки. При этом, не поддаваясь искушению эксплуатировать присущий эстонцам страх перед россииской агрессивностью. Ведь Эстония стоит перед теми же вызовами, что и вся Европа – демографический спад и старение населения, потеря ценовой, а в будущем и технологической конкурентоспособности на глобальных рынках, ограничения роста в количественном отношении и необходимость переключения на его качественные параметры и т.п. Но в отличие от Старой Европы у Эстонии еще нет ни привычек, ни институтов, унаследованных от уходящего в небытие общества благоденствия, что уже пригодилось в нынешнее кризисное время.
Теперь в Эстонии стали больше задумываться о новых путях и возможностях экономического развития. Например, Фонд развития, образованный парламентом в соответствии со специально принятым законом, ведет активную работу по прогнозированию будущего развития, как в регионе, так и в мире в целом и определению для страны вытекающих из этого возможностей. В этих целях разрабатываются пилотные проекты в конкретных перспективных сферах применения.
И тут опять-таки целесообразно использовать все возможности для интеграции с экономикой скандинавских стран, которые уже сейчас являются не только самыми крупными инвесторами в эстонскую экономику, но и главными ее партнерами по экспорту. Задача Эстонии – стать привлекательным подрядчиком высокого уровня и необходимым партнером и выйти на новые рынки в Азии и Латинской Америке. Именно в том, чтобы создать высокоразвитый технологический экспортный регион, охватывающий Балтийское море, в который органично вписывается экономика балтийских стран, в том числе Эстонии, видится достойная цель, к которой следует стремиться.
Эстония > Госбюджет, налоги, цены > globalaffairs.ru, 4 ноября 2012 > № 2911772
Райво Варе
Польская газовая компания PGNiG получила от ОАО "Газпром" скидку на газ, поставляемый в Польшу, в размере более 15%.. PGNiG и Газпром подписали дополнительное соглашение к контракту на поставку российского газа в Польшу, изменяющее его ценовые условия на поставку газа в Польшу по газопроводу Ямал - Европа. Достигнутая путем переговоров новая цена учитывает текущие рыночные цены газа и нефтепродуктов. При этом не ставятся под сомнение основополагающие принципы торговли природным газом - долгосрочные контракты, принцип "бери или плати", а также нефтепродуктовая привязка, подчеркнули в Газпроме. Как сообщила PGNiG, ретроактивные поправки к контрактной цене окажут положительное воздействие на показатель EBITDA группы PGNiG, обеспечив рост показателя за 2012 г. на 2,5-3,0 млрд. злотых (776-931 млн. долл.) относительно показателя, рассчитанного исходя из старой цены. Достигнутое соглашение позволяет закрыть разбирательство в Арбитражном суде в Стокгольме, отметили стороны. "Мы нашли взаимоприемлемый механизм корректировки цены российского газа, который гибко отражает определенные изменения, произошедшие на газовом рынке Польши и Европы. Достигнутые договоренности подтвердили, что надежные партнеры всегда могут найти взаимовыгодное решение, сохраняющее баланс интересов сторон", - сказал заместитель председателя правления Газпрома Александр Медведев. Напомним, контракты на поставку российского газа в Польшу и его транзит через польскую территорию действуют до 2022 и 2019 гг. соответственно. Через газопровод Ямал - Европа Польша согласно контракту получает до 10,2 млрд куб. м газа ежегодно. (По материалам польских печатных и электронных СМИ).
Количество безработных молодых людей от 19 до 29 лет, получающих пособие, которое раньше называлось "досрочной пенсией", вырастет в ближайшие 5 лет по прогнозам страховых касс от нынешних 28 200 до 30 тысяч человек.
По мнению Ирен Веннему/ Irene Wennemo, анализирующей систему социального страхования, этот рост числа молодых людей на "досрочной пенсии" зависит от того, что сильно возросло количество детей, которые учатся в спецшколах. Это могут быть как дети с отсталостью в умственном развитии, так и с неправильными диагнозами.
Увеличение количества таких "молодых пенсионеров", произойдет, судя по прогнозам, несмотря на то, что правительство вкладывает 500 миллионов крон в активизацию молодежи с целью сокращения безработицы.
Значительное количество продаваемой в Швеции свинины ведет свое происхождение от поросят с купированными хвостами. Купировать поросятам хвосты было запрещено директивой Евросоюза в 2001 году. На практике это соблюдают только Швеция, Финляндия и Литва.
Большинство стран ЕС добились исключения из этого правила.
Около 80 % свинины, которая продается в шведских магазинах, поступило за первые 6 месяцев текущего года из Германии, Дании и Польши, которые не соблюдают директивы ЕС.
Метод купирования поросячьих хвостиков используется для профилактики каудафагии (обгрызания хвостов) - поведение, которое у развивается у поросят в тесных помещениях.
По мнению профессора в области гигиены домашних животных Бу Альгерса/ Bo Algers в Сельскохозяйственном университете, купирование поросячьих хвостов ведет к пожизненным страданиям животных, и очень плохо, что в Евросоюзе делается так много исключений из правил, что купирование может продолжаться.
С начала нового года начнет действовать новая директива ЕС по обращению со свиньями, которая, как надеется министр регионального развития Швеции Эскиль Эрландссон/ Eskil Erlandsson, приведет к уравниванию условий конкуренции между странами.
За один год с 2011 до 2012 года квартирная плата в муниципальных домах повысилась в среднем на 2,8 %. Это самое большое повышение квартплат за последние три года.
Годом раньше квартплаты были повышены на 2,4 %.
По данным Центрального статистического бюро, средняя квартплата за трехкомнатную квартиру составляет 5 960 крон (654, 20 евро или 25 459, 21 в рублях).
Самое большое повышение квартплат - на 3,1 % - отмечено в муниципалитетах, где проживает более 75 тысяч жителей, не считая Стокгольма и Гетеборга с окрестностями.
В регионе Большого Стокгольма квартплаты повысились на 2,9 %, а в регионе Большого Гетеборга 0 на 2,7 %.
Около двухсот школьников, из семей беженцев, на острове Эланд, не кормят в школе обедом. По закону о шведской школе, бесплатное питание должно предоставляться всем школьникам. Однако, по мнению чиновника борнхольмского муниципалитета, отвечающего за вопросы образования, семьи этих детей получают пособия на жизнь от государства и поэтому могут сами обеспечить питание детям. Об этом пишет газета Дагенс Нюхетер.Дети-беженцы без школьного питания
В газете рассказывается об этой временно построенной школе на территории кемпинга, где и живут семьи беженцев, преимущественно из Сирии. А также о том, что сами беженцы на данную ситуацию не жалуются. Они, по их словам, благодарны шведскому обществу за радушный приём.
Нарушение это шведского школьного законодательства или нет - расследует ныне Государственная школьная инспекция. Стина Стернер занимается этим и ответила на вопросы корреспондента Радио Швеция Антона Дурссена: "Пока сказать сложно, но закон сформулирован весьма чётко: ученикам должен быть предложен в школе бесплатный обед. Но мы запросили дополнительные материалы, чтобы провести проверку данного случая".
Касается ли закон детей-беженцев ждущих разрешения на жительство в Швеции?
"Касается всех детей имеющих право на образование в Швеции, согласно шведскому закону о школе. И дети-беженцы таким правом обладают". Другое дело, что дети беженцы, школьного возраста не обязаны ходить в школу, а такая обязанность распространяется на детей, постоянно проживающих в стране.
Представители школьной инспекции с подобной проблемой, когда детям-беженцам отказывали в школьном питании, ранее не сталкивались. Они считают, что приводимые муниципальными властями оправдания, о том, что школа временная не имеют значения. Подобных школ по стране немало. "Временные школы могут создаваться. Ведь эти люди живут там временно, до того как им будет найдено другое, подходящее жилье. Ну а если они не получат шведский вид на жительство они не смогут оставаться в Швеции".
Омбудсмен по защите прав потребителей считает, что планы компании "Государственные железные дороги Швеции" (SJ) прекратить продавать билеты в поездах с 15 ноября, являются противозаконными.
Ведомство по делам потребителей ссылается на законодательство Евросоюза, в котором сказано, что лица с особыми потребностями или сниженными функциями должны иметь право купить билет в поезде без дополнительной оплаты.
Сейчас в шведских поездах можно купить билет у контролера, но он будет стоить дороже, чем если бы вы его купили заранее. С 15 ноября билеты в поездах вообще перестанут продаваться.
Лица, получившие вид на постоянное жительство в Швеции, но живущие за границей более года, могут быть лишены ПМЖ.
В прошлом году Миграционное ведомство отозвало 691 вид на жительство, большинство из них - 545 - на основании "прекращения проживания". Вид на постоянное жительство действует до тех пор, пока человек живет в Швеции. Если человек покидает Швецию на срок больше года, то Миграционное ведомство имеет право отозвать ПМЖ.
Решение об отзыве ПМЖ может зависеть и от того, как долго человек жил в Швеции прежде, чем покинул страну, а также от того, какая связь со Швецией у него сохранилась, поясняет Хокан Йонссон/ Håkan Jonsson из Миграционного ведомства:
- Основное правило таково: если человек больше не живет в Швеции, то Миграционное ведомство отзывает вид на постоянное жительство.
Информация на сайте Миграционного ведомтсва:
http://www.migrationsverket.se/info/3135.html
http://www.migrationsverket.se/info/454.html
Статистика:
2011: рассматривалось 633 дела, отозвано 545 ПМЖ по статье "прекращение проживания", общее число отозванных ПМЖ - 691.
2012: рассматривалось 456 дел, отозвано 362 ПМЖ
Общее число отозванных ПМЖ (пока) - 571.
Фармацевтическая компания Janssen Pharmaceuticals сегодня объявила о начале неэксклюзивного сотрудничества с американской Vertex Pharmaceuticals Incorporated для оценки безопасности и эффективности перорального применения в клиническом исследовании II Фазы для лечения гепатита C. Схема лечения от гепатита C будет состоять из экспериментального ингибитора протеазы симепревир/ TMC435 (simeprevir/ TMC435) и экспериментального аналога нуклеотида ингибитора полимеразы VX-135 компании Vertex.
Сначала Janssen проведет исследование взаимодействия препаратов симепревир и VX-135. В дальнейшем исследование взаимодействия препаратов II Фазы клинических испытаний, которое начнется в начале 2013 года, будет взято за основу при подаче заявки в регуляторные органы.
Целью клинического исследования II Фазы является оценка безопасности, переносимости и показатели эффективности лечения вируса в течение двенадцати недель применения симепревир и VX-135 с использованием или без рибавирина (ribavirin) у ранее нелеченных пациентов, страдающих хроническим нецирротическим генотипом 1 гепатита C. Компании совместно оплатят расходы на разработку препарата, что соответствует договору о сотрудничестве между ними.
Симепревир – экспериментальный ингибитор протеазы NS3/4A, который находится на III Фазе клинических испытаний, разработанный совместно со шведской фармацевтической компании Medivir. VX-135 – экспериментальный аналог уридиннуклеотида, разработанный для подавления репликации гепатита C, который действует на фермент полимеразы NS5B. По мнению главы отдела разработок лекарственных средств для лечения инфекционных заболеваний компании Janssen Вима Париса (Wim Parys), существует огромная потребность в схемах лечения пероральными препаратами пациентов, которые живут с гепатитом C. Также он добавил, что сотрудничество Janssen с компанией Vertex еще раз подчеркивает желание компании раскрыть весь потенциал симепревир для лечения без использования интерферона пациентов с гепатитом C.
В ходе расследования финансовых операций дочери президента Узбекистана Гульнары Каримовой всплыли сенсационные факты. МТС и "Вымпелком" в общей сложности заплатили более $400 млн людям из окружения Каримовой. Данная информация уже вызвала беспокойство одного из акционеров "Вымпелкома" - норвежского Telenor.
Шведское издание Tidningarnas Telegrambyra в ходе журналистского расследования обнаружило факты сотрудничества российских телекоммуникационных компаний "Вымпелком" и МТС с людьми из окружения дочери президента Узбекистана Гульнары Каримовой. В Швеции уже ведется расследование по факту выплаты скандинавской TeliaSonera $320 млн гибралтарскому офшору Takilant, владельцем которого является бывшая глава созданного Каримовой "Дома стиля" Гаянэ Авакян.
Оказалось, что "Вымпелком" также платил Takilant. Российская компания вышла на рынок Узбекистана в 2006 г., купив 100% акций сотового оператора Unitel. Годом позже "Вымпелком" продал 33% акций офшора с Британских Виргинских островов Freevale Enterprises, владевшего 21% Unitel, за $20 млн. В 2009 г. "Вымпелком" приобрел обратно этот пакет уже за $55,7 млн, то есть почти в 3 раза дороже.
Имя своего узбекского партнера "Вымпелком" ранее не раскрывал. Однако в документах российской компании шведские журналисты обнаружили, что этим партнером был как раз Takilant. Таким образом, офшор, принадлежащий человеку из окружения Гульнары Каримовой, заработал на операциях с "Вымпелкомом" $35,7 млн.
Кроме того, получается, что партнером "Вымпелкома" был тот же офшор, что помогал в этой стране ее конкуренту — TeliaSonera (владелец узбекского оператора Coscom). Представитель одного из крупнейших акционеров "Вымпелкома" - норвежской Telenor — заявил изданию Bergensavinsen, что компания уже направила "Вымпелкому" запрос относительно операций в Узбекистане.
В группе Vimpelcom, в которую сейчас входит "Вымпелком", подтвердили информацию о сотрудничестве с Takilant, отметив, что ничего незаконного в этом нет. "Мы совершили данную сделку, потому что нам было необходимо консолидировать акции Unitel, - заявил CNews представитель Vimpelcom Бобби Лич (Bobby Leach). - Связь между Takilant и Каримовой не установлена, эта компания принадлежит другому человеку. Никаких расследований в отношении нас не проводится".
Еще более масштабным было сотрудничество МТС с людьми из окружения дочери узбекского лидера. В 2004 г. МТС приобрела у неназванного покупателя 74% акций сотового оператора "Уздунробита" за $126 млн. На остальные 26% акций МТС заключили опционные соглашения, позволяющие российской компании купить, а владельцам "Уздунробита" - продать эту долю. Считалось, что продавцом была как раз Гульнара Каримова, но доказательств этому до сих пор не было.
Но в отчетах МТС обнаружилось, что опцион на 26% акций "Уздунробита" был заключен с офшором Swisdorn. Эта структура зарегистрирована в Гибралтаре по тому же адресу, что и Takilant. Журналистам Tidningarnas Telegrambyra удалось получить документы о том, что владельцем офшора является солист узбекской группы Dado Рустам Мадумаров. Он считается гражданским мужем Гульнары Каримовой.
Примечательно, что изначально цена реализации опциона была установлена в размере $37 млн. Однако в 2006 г., когда подошел срок реализации опциона, стороны отодвинули его исполнение на год, а также договорились о переоценке актива. В 2007 г. доля в "Уздунробита" была выкуплена за $250 млн. Таким образом, МТС согласилась переплатить за данный актив почти в 7 раз. Как и в случае со взаимоотношениями "Вымпелкома" и Takilant, рыночный смысл данной сделки не очевиден. В МТС от комментариев отказались.
Вышеописанные факты свидетельствуют о том, что все три крупнейших игрока на телекоммуникационном рынке Узбекистана — МТС, "Вымпелком" и TeliaSonera — были вынуждены совершать выплаты людям из окружения Гульнары Каримовой. Всего ими было заплачено $734 млн, из которых на долю россиян приходится $414 млн. Информация об этом так и оставалась бы на уровне слухов, если бы не конфликт Каримовой с гендиректором узбекской МТС Бекзодом Ахмедовым. В 2009 г. швейцарский банк Lombard Odier отказался открывать счет Takilant, посчитав, что владелец офшора — молодая модельер Гаянэ Авакян — не смогла бы сама самостоятельно заработать такие деньги.
Тогда банку в качестве собственника Takilant банку был представлен Ахмедов, также считавшийся человеком из ближайшего круга дочери узбекского лидера. Имея доступ к этим счетам, в 2012 г. Ахмедов покинул Узбекистан. Прокуратура республики объявила его в международный розыск, после чего власти Швейцарии заморозили счета Takilant и арестовали двух граждан Узбекистана, пытавшихся получить к ним доступ. Затем шведская телепрограмма Uppdrag Gransking сняла документальный фильм о том, как TeliaSonera через Takilant заплатила Каримовой за выход в Узбекистан, что вынудило начать расследование и властям этой страны.
Сотовый оператор-дискаунтер Tele2 Russia ("дочка" шведской Tele2), занимающий четвертое место по числу абонентов в РФ, 2 ноября 2012 года запускает сеть мобильной связи GSM-1800 в коммерческую эксплуатацию в Магаданской области, говорится в сообщении оператора.
С началом работы в Магадане услуги мобильной связи Tele2 будут доступны жителям 40 регионов России, отмечается в сообщении.
Первым регионом Дальнего Востока, в котором 5 октября 2012 года начала работать мобильная сеть Tele2, стала Сахалинская область, затем оператор начал оказывать услуги связи в Камчатском крае. Еврейская автономная область станет четвертым регионом Дальнего Востока, в котором 9 ноября начнет работать мобильная сеть Tele2.
Сеть оператора в третьем регионе Дальнего Востока будет запущена на полгода раньше срока, предусмотренного условиями лицензии, согласно которым запуск сети должен состояться не позднее 6 мая 2013 года.
В настоящее время Tele2 обеспечила высокий уровень сигнала в Магадане, Оле, Соколе и Уптаре. Также сетью покрыты дороги между перечисленными населенными пунктами. На территории покрытия сети Tele2 проживает более 70% населения Магаданской области.
Согласно сообщению, к концу 2012 года услуги Tele2 будут доступны жителям поселка Снежный. В 2013 году оператор обеспечит мобильной связью районные центры и крупные населенные пункты Хасынского, Ягоднинского, Сусуманского, Среднеканского, Тенькинского, Омсукчанского и Северо-Эвенского районов.
"Teлe2 Россия" - "дочка" шведского телекоммуникационного холдинга Tele2. Tele2 в настоящее время обслуживает около 36 миллионов абонентов в 11 странах, предлагая услуги мобильной и фиксированной телефонии, широкополосного доступа в интернет, кабельного телевидения. В РФ "Теле2 Россия " работает с 2003 года и сейчас контролирует 17 региональных операторов. На сегодняшний день у компании 22 миллиона абонентов в 40 регионах страны. Занимает четвертое место в стране среди сотовых операторов по числу абонентов.
Около 100 тысяч молодых людей в Швеции ежегодно охватываются программой Государственного Бюро по трудоустройству (Arbetsförmedlingen) которая должна гарантировать им обеспечение работой или учёбой в кратчайшие сроки. "Jobbgarantin för ungdomar". Однако эта система отнюдь не стопроцентно обеспечивает занятость молодых людей на все 15 месяцев, предполагаемых программой. Так Терез Баудин/Therese Baudin в интервью корреспондентам Третьего канала Шведского радио рассказывает о том, что в течение того времени пока она участвовала в программе "рабочей гарантии" пять месяцев она проучилась, а в течение полугода не работала и не видела помощи со стороны Бюро по трудоустройству:
"Были отдельные собрания и встречи, но никакой активности, дававшей мне возможность найти работу, не было" - утверждает Терез. Полгода без работы и учёбы, но под крылом этой разрекламированной гарантийной программы, провела Терез.
По мнению Тумаса Венгхольма/Thomas Wengholm из головного офиса Бюро по трудоустройству это явный провал. Впрочем, по его словам, - какого либо минимального уровня занятости программа эта не предполагает. И вообще, гарантия заключается лишь в том, что молодым людям могут активно помогать в поиске, но гарантировать ничего, никто, не в состоянии.
Согласно опросу института SIFO лишь каждый пятый молодой человек, участвовавший в этой программе занятости получил работу.
По словам Тумаса Венгхольма сотрудники Бюро по трудоустройству обязаны отыскать действующие методы. Но когда сами молодые люди не проявляют должной активности помочь им сложно: "Если у человека нет собственных идей и предложений, посреднику сложно реально помочь". Тереза Баудин, уверяет, что за собой такой пассивности не замечала: " Я, как мне кажется, пыталась быть активной. Но на каждое моё скромное предложение получала отказ".
Для того чтобы участвовать в программе "Рабочая гарантия для молодёжи" нужно быть моложе 25 лет, стоять на учёте в Бюро по трудоустройству в течение трёх месяцев. Пройти курс в Бюро по трудоустройству и активно искать работу. По мнению представителей Бюро, не имеет смысла даже начинать искать работу молодым людям, не получившим полноценный аттестат об окончании девяти классов. Сначала им следует доучиться. Без этого их шансы на рабочем рынке ничтожно малы.
В дополнении несколько выдержек из комментариев с сайта Шведского радио к этому сюжету:
"Бюро по трудоустройству политический продукт. Все управляется политиками, цель которых выиграть выборы. Консерваторы ранее были противниками Бюро по трудоустройству, но теперь молчат, открыли для себя пользу этой подслащённой западни".
"Терез должна переехать в Норвегию. Там найдёт работу моментально". "Конечно, ей никто не поможет найти работу. Вся помощь, деньги и работа идут тем, кто помогает. Разным консультантам, сотрудникам и родственникам сотрудников Бюро по трудоустройству".
" А чего она ждёт, если работы нет? Но за эти деньги, которые идут на все эти меры, она могла бы сама себе работу создать. Но этого - нельзя".
И под финал обширный комментарий Барбру предлагающей Бюро по трудоустройству закрыть вообще: "Никакой функции эта контора в последние десять лет не выполняет. Просто нет работы, которую там могут предложить. У современного человека, в эпоху компьютеров, масса способов найти работу. Все могут и так просматривать базы данных. Да и сами сотрудники Бюро, зачастую, не очень компетентны, им бы самим поучиться ещё. А обходится Бюро по трудоустройству государству в гигантские суммы. Эффективней, на эти средства, улучшить условия страхования от безработицы".
В Швеции умирает всё больше людей, потребляющих опиаты метадон и Subutex. По данным Шведского телевидения случаев с летальным исходом вследствие приема Subutex и метадона, больше, чем смертей от героина. Эти средства, выписываемые по рецепту людям, страдающим героиновой зависимостью, стали в Швеции бытовым наркотиком, своего рода. Наркоманы держатся своих привычных препаратов, а медикаменты, получаемые по рецепту, продают на черном рынке.
Шведское военное присутствие в Афганистане продолжает сокращаться. К началу 2013 года там останется примерно 400 человек, а к 1 июля 2013 - уже только 300.
Об этом идет речь в предложении, которое будет представлено правительством на будущей неделе. Его поддерживают две оппозиционные партии: социал-демократическая и экологическая партия "зеленых", обеспечивая правительству, таким образом, большинство при голосовании предложения в Риксдаге.
Шведский контингент в северном Афганистане состоит на сегодняшний день из 500 человек. О том, что контингенту предстоят сокращения, было ясно и раньше. Теперь, однако, речь идет о более быстрых темпах этого сокращения. К началу 2014 года шведских солдат в Афганистане, судя по данным редакции Ekot, должно остаться всего 200 человек.
Член постоянного внешнеполитического комитета Риксдага от социал-демократической партии Урбан Алин/ Urban Ahlin положительно оценивает такое развитие:
– С сокращением числа шведских солдат, естественно, сокращаются и их задачи. Одновременно растет численность афганской армии, к чему мы, собственно, и стремимся: чтобы афганцы сами несли ответственность за собственную безопасность, - говорит он.
В случае внезапно возникшего кризиса шведское присутствие в Афганистане можно было - по старой схеме - увеличить до 855 человек. Теперь предлагается "потолок" в 750 военнослужащих.
100 шведов вскоре отправятся в Афганистан для сворачивания одного из лагерей, где дислоцировался шведский контингент и отправить домой оборудование, которое годится для дальнейшего использования. .
Не решен пока вопрос: останутся ли 200 шведских солдат в Афганистане и после 2014 года, чтобы помочь с обучением афганских солдат. Но этот вопрос будет решаться только через год.
Одновременно с сокращением военного присутствия Швеция продолжает увеличивать гражданскую помощь Афганистану. Денежное выражение этой помощи приближается к 850 миллионам крон в год, которые Швеция и обещала к 2015 году.
Сейчас обсуждаются потенциальные проекты, которыми Швеция могла бы заниматься в будущем. В частности, речь может идти об эксплуатации гражданского аэропорта в Мазари-Шарифе/ Mazar-i-Sharif.
Выдавать лицензию на вождение автомобиля не с 18 лет, как сейчас, а с 25-ти, и сделать обучение в автошколах бесплатным. С этим предложением выступил на страницах газеты Västerbottens-Kuriren профессор кафедры хирургии и эксперт в вопросах безопасности дорожного движения Ульф Бьёрнстиг/Ulf Björnstig. Такие меры, считает профессор, снизят количество тяжелых ДТП с участием молодых водителей.
С Ульфом Бьёрнстигом согласен начальник отдела научных разработок Государственного научно-исследовательского автотранспортного института Нильс Петтер Грегерсен/Nils Petter Gregersen, полагая, что бесплатные права, выдаваемые по достижению двадцатипятилетнего возраста, обществу выгодны.
Исследователи понимают, что предложение спорное: у молодежи могут возникнуть проблемы, когда понадобится добираться для работы, или проблемы с получением работы.
В настоящее время обучение автомобильной езде и сдача экзамена процесс дорогостоящий, который может обойтись в 20000-30000 шведских крон.
В среду в финской столице Хельсинки в связи с сессией Совета министров Северного Совета Швеция ответила положительно на просьбу Исландии принять участие в наблюдении за воздушным пространством страны.
Наблюдение будет вестись совместно с самолетами ВВС Финляндии и Норвегии в течение первых четырех месяцев 2014 года.
- Участие Швеции в наблюдении за воздушным пространством Исландии станет конкретным примером углубленного североевропейского оборонного сотрудничества и сотрудничества в области политики безопасности... Наше участие является также выражением солидарности стран европейского Севера, - заявил министр иностранных дел Швеции Карл Бильдт.
Нашли ошибку? Выделите фрагмент и нажмите Ctrl+Enter