Всего новостей: 4263256, выбрано 99625 за 0.499 с.
Новости. Обзор СМИ Рубрикатор поиска + личные списки
Списков нет
«Мы все под смертью ходили»
Машинист горных выемочных машин шахты «Северная» Сергей Проскуряков
Анастасия Зотова
В шахте «Северная» в Воркуте, где в минувшие выходные погибли 36 человек, прогремел еще один мощный взрыв. Об этом заявил вчера врио начальника управления военизированных горноспасательных частей МЧС России Владлен Аксенов. По его словам, приборы зафиксировали сильное «газодинамическое явление» поздно вечером 28 февраля, когда людей в шахте уже не было. Тем временем работавшие в «Северной» горняки продолжают утверждать, что работодатель, дочерняя компания «Северсталь», не обеспечивала шахтерам безопасность. Горняки готовы идти до конца, чтобы добиться наказания виновных и не допустить повторения трагедии, рассказал «НИ» машинист горных выемочных машин Сергей ПРОСКУРЯКОВ.
– Какая сейчас ситуация на шахте?
– Шахту закрывают. В воскресенье вечером у нас было собрание. Были представители «Северстали» (в этот холдинг входит владеющая шахтой компания «Воркутауголь». – «НИ»), они сказали, что никто уволен не будет, все будут трудоустроены. Но ответить на вопрос, куда именно нас отправят, они не смогли. Мы им задали вопрос по поводу нарушений, но они ничего не ответили.
– Представители компании «Воркутауголь» опровергли данные о том, что уровень метана в шахте был превышен – якобы родственники погибших говорят о нарушениях «на эмоциях».
– Это понятно – они себя прикрывают. О нарушениях давно говорили – когда еще шахта «Воркутинская» взорвалась (это произошло в феврале 2013 года. – «НИ»). Только все это замяли почему-то.
– А что вы теперь будете делать?
– К нам приехали следователи из Москвы – вот с ними и будем разговаривать. Они уже вызывают людей, и люди им всю правду рассказывают. Будем давать показания, чтобы руководителей привлекли к ответственности. За наших ребят.
– А у вас есть доказательства того, что уровень метана был превышен? Например, фотографии датчиков?
– Нет, нам запретили фотографировать. Раньше мы приносили фотоаппараты, а потом нам строго-настрого это запретили, под угрозой увольнения.
– Даже на мобильный телефон не было возможности сфотографировать?
– Нам запретили проносить всю технику, которая не соответствует стандартам безопасности. Например, у телефона должен быть взрывобезопасный корпус. А такой техники ни у кого нет.
– А как тогда можно доказать, что техника безопасности нарушалась? Если вы подадите в суд, ответчик ведь заявит, что нарушений не было.
– Мы все будем свидетелями. Столько людей готовы это подтвердить! Мы все там работали, под смертью ходили. Каждый из нас мог оказаться на месте этих ребят.
– А что все-таки с датчиками делали? В прессе прошли слухи, что их фуфайками закрывали.
– Нет, ничем их не закрывали, их накручивали просто. Приходил человек и менял нормальный датчик на тот, который давал неверные показания. Указания шли сверху, и вышестоящее руководство обо всем знало. Когда мы звонили и говорили, что шахта полна газа, они только возмущались, что мы не работаем.
– То есть если сейчас с закрытой «Северной» вы устроитесь на другую шахту, там тоже может быть превышен уровень метана?
– Да, всеми шахтами владеет та же самая компания. Мы спросили на собрании: «Вы дадите нам гарантии безопасности в дальнейшем?» Никто никакой гарантии не дает, понимаете? И нарушения безопасности – не единственная проблема. На шахте «Воргашорская» увеличили рабочий день – с шестичасового, это норматив пребывания под землей, до восьмичасового. И говорят, что рабочие сами согласились. А как тут не согласишься? Никто не хочет работу потерять. Но это было добровольно-принудительно! Нас спрашивают, почему мы раньше молчали. А потому, что за работу держались, работать больше негде. Нам грозили увольнениями, на страхе все держалось. Мы живем в закрытом городе, а они этим пользуются. Требуют, чтобы человек травмы не оформлял – заставляют врачам говорить, что это бытовые травмы. Тут такое творится, что не дай бог! Больше тридцати человек погибли – представляете, каково родственникам сейчас?
– В понедельник прошли первые похороны. Как это было?
– Четыре гроба несли – даже фотографии не выставили. На похороны со всего города люди собрались, а там даже их портретов нет, чтобы попрощаться. Тела других наших товарищей не достали из-под земли – куда теперь родственники пойдут, если даже могил нет? Они сейчас считаются без вести пропавшими, хотя всем уже понятно, что погибли. А родственникам «пропавших» не полагается компенсация. Нам сказали, что всем родственникам будут выплачены компенсации, но ребята с Кузбасса говорят, что там компенсаций по пять лет люди добивались. Но не в компенсациях дело! Мы сейчас будем бороться, чтобы таких трагедий больше не было. Будем идти до конца, чтобы эти смерти были не напрасными.
Патриотический отъем
«Крымские» и «сочинские» законы создают почву для злоупотреблений по всей стране
Маргарита Алехина, Анастасия Зотова
В начале недели жители Краснодара сообщили об угрозе сноса многоквартирного дома, признанного самостроем. В случае его уничтожения полсотни семей могут остаться без крыши над головой, говорится в петиции на сайте Change.org. Кампания по сносу самовольных построек, громко начавшаяся в середине февраля в Москве, охватывает постепенно другие российские регионы. Однако началось все не со столицы, а с Крыма: поправки в Градостроительный кодекс РФ, позволяющие сносить признанные самостроем объекты без суда, были приняты в рамках подготовки так называемого «крымского» законодательства. Поспешно написанные и принятые документы создали плодородную почву для злоупотреблений, указывают эксперты. То же самое ранее произошло и с законами, принятыми в преддверии Олимпиады-2014.
О возможном сносе своего дома, признанного самостроем, краснодарцы сообщили в открытом письме в адрес губернатора края Вениамина Кондратьева. Власти сочли, что дом был возведен не по правилам, и включили его в список объектов, подлежащих демонтажу. «Но тогда почему контролирующие органы власти допустили строительство с нарушением правил? А потом еще и разрешили ввести в эксплуатацию этот дом, а также использовать для его покупки все возможные льготы?» – говорится в петиции. Уточняется, что в доме проживают 48 семей. Отметим, что власти Кубани активно борются с якобы незаконными постройками, включая и жилые. Так, в июле глава Краснодарского края распорядился снести десятиэтажный дом в Геленджике, признанный самостроем.
В большинстве же регионов, охваченных кампанией по сносу нелегальных построек, уничтожают небольшие торговые объекты.
Напомним, рано утром 9 февраля в столице демонтировали десятки ларьков, киосков, небольших торговых павильонов возле метро. После этого борьба с ларьками и киосками охватила всю страну. О зачистках самостроя в Барнауле отчитались на прошлой неделе власти Алтайского края. Чуть ранее о планируемом сносе 500 ларьков заявили власти Воронежа. Порядка 400 якобы незаконных объектов пойдут под экскаваторы в Петербурге (первые из них были уничтожены уже 24 февраля). Массовые сносы ларьков происходят в и Татарстане – Казани и Набережных Челнах.
А на прошлой неделе торговые палатки начали сносить в Севастополе: согласно постановлению городского правительства, с землей сровняют полторы тысячи ларьков. Как и в Москве, демонтаж происходит без судебных решений.
Хотя власти Севастополя в данном случае последовали примеру своих московских коллег, тенденция к массовому сносу самостроя началась именно с Крыма. Напомним, демонтаж незаконных построек производится в соответствии со статьей 222 Гражданского кодекса РФ. Согласно ей самовольной постройкой считается здание, возведенное «без получения на это необходимых разрешений или с нарушением градостроительных и строительных норм и правил», либо на участке, «не предоставленном в установленном порядке». Лицо, владеющее самовольной постройкой, не имеет на нее права собственности и не может ею распоряжаться, если обратное не признает суд (такое возможно в некоторых случаях). Для сноса же постройки решение суда не обязательно. Если она возведена на участке «с особыми условиями использования территорий» или «в полосе отвода инженерных сетей федерального, регионального или местного значения», решение о сносе могут принять сами местные власти.
Поправка, допускающая досудебный снос самовольных построек, действует с сентября 2015 года. А возникла она в ходе приведения законодательства Крыма в соответствие с российским, указывает сотрудник российской дирекции Всемирного банка в США Борис Львин. Экономист проанализировал поправку в ГК в своем блоге. «Как я понимаю, в апреле прошлого года правительство направило в Думу короткий проект закона, имеющего целью формально согласовать гражданские сделки, заключенные в Крыму до 2014 года, с общим российским гражданским законодательством. Законопроект имел сугубо технический характер и не содержал ничего, что могло бы обращать на себя внимание. Никаких упоминаний злосчастной статьи 222 ГК в нем не было», – пишет эксперт. Однако в процессе доработки проекта уже в Госдуме в нем вдруг возникла и поправка, разрешающая досудебный снос самостроя. «Как это произошло, кто внес это добавление – я так и не уловил. Возможно, это произошло в ходе заседаний комитета по гражданскому, уголовному, арбитражному и процессуальному законодательству, но комитет на своем сайте выкладывает только повестку дня своих заседаний», – указывает Борис Львин.
Измененный законопроект раскритиковало правовое управление Госдумы, указав, что снос любой постройки допустим только по решению суда. Спикер нижней палаты парламента Сергей Нарышкин распорядился доработать проект с учетом замечаний. Тем не менее совсем скоро документ был принят сначала в первом, а потом одновременно во втором и третьем чтениях. Его окончательное принятие произошло в последний день весенней сессии Госдумы, 3 июля. При этом всё обсуждение законопроекта на пленарном заседании свелось к выступлению главы комитета по гражданскому, уголовному, арбитражному и процессуальному законодательству Павла Крашенинникова: «Первоначально предлагалось урегулировать вопрос самовольных построек именно на территориях этих двух субъектов Федерации, но впоследствии, проанализировав, проработав данный вопрос, мы приняли решение о том, чтобы распространить эту норму, конечно же, на всю территорию России, и это на самом деле правильно: мы знаем огромное количество случаев, когда на шести сотках строили гостиницы или заводы», – указал тогда Павел Крашенинников (стенограмма выложена на официальном сайте Думы).
Борис Львин считает, что поправки были пролоббированы, а их авторы воспользовались тем, что «крымские» законопроекты рассматривались и принимались поспешно, по ускоренной процедуре: «Кто-то эти предложения заранее продумал, подготовил, написал и предложил Крашенинникову, чтобы тот в последний момент подклеил их к какому-нибудь подходящему (или не очень подходящему) законопроекту технического характера, который уже на всех парах двигается к принятию», – пишет в своем блоге Борис Львин.
«Мы принимали поправку, чтобы те здания, которые самовольно построены, могли быть снесены по установленной процедуре», – возразил «НИ» сам г-н Крашенинников. На вопрос, откуда появилась идея данной поправки, депутат ответил лишь, что конкретных жалоб на определенные самовольные застройки не было. «Принимать законы под конкретные объекты неправильно», – указал собеседник «НИ».
«Это уж который по счету случай, когда особенное «крымское законодательство», чрезвычайно низкого качества и принятое в результате чрезвычайно ускоренной процедуры для удовлетворения интересов чрезвычайно загадочных лиц, становится генератором чумы и холеры для жителей всей страны. То же самое на предыдущем этапе было со специальными «сочинскими законами», – такое мнение высказал в своем Facebook журналист Сергей Пархоменко.
Отметим, что через несколько месяцев после присоединения Крыма был принят, например, закон «Об особенностях выкупа стратегических объектов в Республике Крым», позволяющий властям принудительно выкупать землю, недвижимость и даже коммерческие компании, если они угрожают «жизни, здоровью населения, экономической безопасности государства», создают опасность «техногенной и экологической катастрофы». Напомним, несколькими годами ранее, в период подготовки к Олимпийским играм в Сочи, был принят закон об ускоренной процедуре изъятия участков для государственных нужд, в том числе жилья.
Законы, принятые в рамках подготовки к Олимпийским играм 2014 года в Сочи, вызвали массу злоупотреблений по всей стране, согласился в беседе с «НИ» руководитель программы по особо охраняемым природным территориям «Гринпис России» Михаил Крейндлин. Так, в преддверии Олимпиады в Сочи были внесены изменения в закон «Об особо охраняемых природных территориях», снявшие запрет на проведение массовых спортивных мероприятий в национальных парках, а заодно убравшие и все ограничения на строительство в них. Кроме того, в процессе подготовки к Играм было разрешено строительство на территории Тебердинского и Кавказского заповедников.
Такое «нормотворчество» не прекратилось и после Олимпиады, говорит «НИ» Михаил Крейндлин. В частности, в октябре 2015 года территории в верховьях реки Мзымты были переведены из категории заповедных территорий в категорию рекреационных, где строительство допустимо.
При этом, по словам собеседника «НИ», процесс перекраивания границ охраняемых природных зон коснулся и других регионов. Например, в Самарской области часть территории национального парка «Самарская Лука» перевели в хозяйственную зону. В Псковской области от нацпарка «Себежский» отрезали часть территории под коттеджи, а из нацпарка «Югыд Ва» исключили золоторудное месторождение. Соответствующие постановления Минприроды «Гринпис России» периодически обжалует в Верховном суде РФ. «Вообще покушения на национальные парки происходят постоянно», – говорит «НИ» Михаил Крейндлин.
Между тем уже в марте Госдума рассмотрит правительственный законопроект о подготовке к Чемпионату мира по футболу 2018 года. Он содержит не только нормы, касающиеся визовых послаблений для гостей и участников мундиаля, но и положения, связанные с изъятием земли и недвижимости под объекты ЧМ-2018. Согласно проекту изъятие допускается, только если планируемый объект будет строиться исключительно на бюджетные деньги.
В порт Поронайск пришел новый собственник.
Единственный порт в центральной части восточного побережья Сахалина получил нового собственника и программу развития. Реконструкцией и модернизацией важного транспортного узла в заливе Терпения займется ООО «Порт Поронайск» (Санкт-Петербург), входящее в холдинг «Развитие транспортных проектов».
Сделка по приобретению порта новыми собственниками была заключена в ноябре 2015 г. Как рассказал Fishnews управляющий директор ООО «Порт Поронайск» Алексей Ферт, проект на Сахалине привлек холдинг своей перспективностью: структурные изменения, произошедшие в руководстве области, и активная реализация программ развития региона создают привлекательную среду для вложений.
Отметим, прежде основной сферой деятельности холдинга «Развитие транспортных проектов» являлась разработка, развитие и продвижение проектов на Балтике.
В планах новых собственников – реализация программы реконструкции и модернизации порта Поронайск. Она включает строительство современного рыбного терминала и терминала навалочных грузов; реконструкцию самого порта: крановых систем, причалов, контейнерных терминалов, складов и т.д. «И, конечно, учитывая близость шельфовых проектов, одно из направлений развития – это создание терминалов обслуживания буровых платформ», - сообщил Алексей Ферт.
На сегодняшний день компанией «Порт Поронайск» заключен договор и проведена экспертиза кранового хозяйства, ведутся переговоры по освидетельствованию причалов, гидротехнических сооружений.
По приблизительной оценке, общая стоимость проекта реконструкции порта составит порядка 20 млрд. рублей. «Мы оперируем такими цифрами, которые реально вложить и окупить в течение 25-30 лет. Но главное отличие нашего проекта от других – на начальном этапе мы планируем осуществлять все работы за счет собственных средств, без привлечения бюджетных денег», - отметил управляющий директор ООО «Порт Поронайск».
В перспективе собственники готовы рассматривать предложения от соинвесторов и входить с данным проектом в федеральные и областные программы развития, добавил Алексей Ферт.
Дмитрий Медведев: Рыбное хозяйство в советские времена – не идеал.
В советский период магазины не отличались обилием качественной рыбопродукции – сейчас ее гораздо больше, но и вопросов в отрасли остается очень много, отметил премьер Дмитрий Медведев. Причины, по его мнению, в бюрократических барьерах, проблемах с переработкой и флотом, а также с системой распределения квот.
Своим видением ситуации в рыбной отрасли глава Правительства Дмитрий Медведев поделился на встрече с активом Калининградского регионального отделения «Единой России» (стенограмма опубликована на сайте премьер-министра, сообщает корреспондент Fishnews). Один из участников мероприятия отметил, что в нынешних условиях хотелось бы вернуться хотя бы к половине тех объемов, которые вылавливала область в советское время, а может быть, и вернуть их. Выступающий также добавил, что тогда отрасль была дотационной.
Премьер, однако, заявил, что «идеализировать систему поддержки рыболовецкой отрасли, которая существовала в советский период, не надо». А в качестве иллюстрации поделился воспоминаниями из ленинградского детства. «Там тоже были и порты, и рыболовецкие суда, но рыбы никакой не было. И когда я заходил в магазин – и ребенком, и постарше когда был, – лежали только две разновидности рыбы, все знают: хек и минтай. Но такого качества, что их даже коту давать было страшно. Они были безобразным образом заморожены, и когда их размораживаешь, хоть святых выноси, запах такой стоит...» – рассказал Дмитрий Медведев.
Сейчас рыбы в магазинах гораздо больше, но имеющиеся возможности все же не используются, считает председатель Правительства. С точки зрения отношения к рыболовецкой промышленности и аквакультуре «мы далеко не самая передовая страна», признал премьер. Он отметил, что России есть над чем работать в плане повышения потребления продукции из водных биоресурсов.
Дмитрий Медведев рассказал, что лет семь назад в одном портовом городе, «где есть отрасль рыбная», зашел в магазин и с удивлением обнаружил, что 90% рыбы – иностранная. «Откуда угодно – из Китая, из Европы (тогда никаких санкций не было), но только не наша. При этом на мой вопрос губернатору (он уже не работает, правда, давно), где рыба-то, он руками начал разводить. Хотя, казалось бы, там этой рыбы должно было быть не знаю сколько, просто потому, что там она, что называется, под ногами валяется, плавает рядом», - поделился впечатлениями премьер.
И тут же назвал факторы, которые, по его мнению, повлияли на ситуацию: «Потому что организовано все из рук вон плохо: бюрократические барьеры тяжелые, портовые власти не стимулируют своими решениями к тому, чтобы рыбу сдавали, переработки быстрой нет, квоты распределяются абы как или за взятки – причин очень много. И наконец, рыболовецкие суда и тогда были старые, а сейчас еще более старые».
Комплексная задача на федеральном и региональном уровнях – обеспечить рост отрасли. «Это не значит, что мы ничего не делаем. Мы сейчас заложили довольно значительные инвестиции на развитие рыболовецкого флота (по нынешним временам, конечно), и заказы эти размещены на наших предприятиях. Кстати, мы сегодня говорили о том, чтобы активнее вовлекать во всю эту работу ваш судостроительный завод «Янтарь», но не только. Нам просто нужны новые суда, это абсолютно очевидно», – заявил Дмитрий Медведев.
И отметил, что решение «подвязывать» квоты под строительство судов на российских верфях уже принято «и под это деньги выделены». «И максимально упрощать процедуры», – добавил председатель Правительства.
«Я, помню, встречался с рыбаками – но не здесь, не в европейской части, а на Дальнем Востоке, – они мне такого порассказали, что хотелось просто головы поотрывать отдельным чиновникам, потому что кругом решения очень сложные, все за деньги делается. Вот с этим нужно бороться. И это тоже наша общая с вами задача», - подчеркнул премьер. И выразил уверенность, что есть возможность поднять рыбную промышленность – в том числе рыборазведение, переработку – на очень высокий уровень.
Калининградская область – новая ТОР
В рамках поездки в Калининградскую область Дмитрий Медведев также провел заседание Правкомиссии по социально-экономическому развитию региона. Премьер отметил преимущества области, но в то же время проблемы, с которыми она сталкивается.
Для развития региона планируется использовать особые условия. Правительство, исполняя поручение президента, разрабатывает проект федерального закона с условным названием «О социально-экономическом развитии Калининградской области», сообщил замглавы Минэкономразвития Александр Цыбульский. Основная идея законопроекта - преобразование особой экономической зоны в Калининградской области в режим, аналогичный территориям опережающего социально-экономического развития. Особые условия предполагается распространить на всю территорию региона и увязать с необходимостью осуществления потенциальными резидентами определенного объема инвестиций.
«При этом для резидентов особой экономической зоны, возможно, будет предусмотрена перерегистрация с сохранением действующих льгот и преференций, а также их расширение в соответствии с льготами, предусмотренными режимом территории опережающего социально-экономического развития», - сообщил заместитель министра.
Он добавил, что также планируется предложить создание на территории региона свободного порта и другие меры поддержки социально-экономического развития.
Спасательная операция на шахте "Северная" АО "Воркутауголь" (входит в горнодобывающий дивизион ПАО "Северсталь") завершена. Погибшими признано 26 человек, ранее считавшихся пропавшими без вести. Об этом говорится в пресс-релизе компании.
Напомним, что 25 февраля на шахте "Северная" произошёл внезапный выброс и взрыв метана. В момент инцидента в шахте на смене находилось 110 человек. По ситуации на 26 февраля на поверхность живыми эвакуировали 80 человек, за медицинской помощью обратились 8 горняков. По мнению врачей, их жизни ничего не угрожает. К сожалению, четверо шахтеров погибли при взрыве, а операция по спасению 26 человек, остававшихся в шахте, продолжилась.
В ходе поисково-спасательной операции 28 февраля на шахте произошёл еще один взрыв, погибли 5 спасателей и 1 горнорабочий. Компания с глубоким сожалением сообщает, что на основании данных о температуре, концентрациям кислорода, метана и углекислого газа, а также в связи с сильными разрушениями в зоне аварии техническая комиссия признала погибшими 26 человек, ранее считавшихся пропавшими. Спасательная операция была прекращена.
Горные работы на шахте "Северная" полностью приостановлены. В качестве основной причины аварии техническая комиссия в данный момент рассматривает геологический фактор, а не нарушение эксплуатации оборудования с связи с техническим или человеческим фактором. Для тушения пожара техническая комиссия приняла решение заблокировать пострадавший участок и начать нагнетать азот в выработки шахты. После того, как пожар будет потушен, планируется начать восстановительные работы, которые могут продлиться несколько месяцев. На сегодня оценка срока восстановительных работ на шахте "Северная" продолжается. Однако, по словам экспертов, в случае успешного проведения восстановительных работ, шахта "Северная" может восстановить работу через 6-12 месяцев. Остальные добывающие активы АО "Воркутауголь" продолжают работать в штатном режиме.
Курсанты СГУВТ проходят практику на ледоколе «Капитан Драницын»
Курсанты электромеханического факультета Сибирского государственного университета водного транспорта, обучающиеся по специальности «Эксплуатация судового электрооборудования и средств автоматики», в количестве 32 человек проходят практику на ледоколе ФГУП «РОСМОРПОРТ» «Капитан Драницын».
Практиканты осуществили переход из порта Санкт-Петербург в порт Кандалакша в условиях ледовой обстановки. По ходу рейса практиканты находились в территориальных водах различных государств: Финляндии, Эстонии, Швеции и Норвегии. За время перехода и подготовки к рейсу они получили прекрасный практический опыт работы с электро-энергетическими системами современного ледокольного судна в ледовых условиях. Кроме того, для практикантов организованы теоретические занятия по изучению устройства судовых электро-энергетических систем ледокола. Опытные наставники помогают студентам получить навыки вахтенных электромехаников, а также эксплуатации судового электрооборудования. На судне организовано хорошее питание и бытовые условия, каждый практикант обеспечен рабочей униформой и имеет четко закрепленное за ним место работы под руководством опытных членов экипажей.
18 февраля 2016 года в фойе первого этажа МГРИ-РГГРУ имени Серго Орджоникидзе состоялось торжественное открытие мемориальной выставки, посвященной выдающемуся геологу Сергею Владимировичу Обручеву.
Это первая из 4-х экспозиций, посвящённая экспедициям 1917–1924 гг. в бассейны рек Ангара и Енисей.
В экспозиции представлены фотографии, выполненные лично С.В.Обручевым во время геологических и географических экспедиций в труднодоступные и неисследованные районы Северо-Восточной Сибири и Среднесибирского плоскогорья.
Открывала выставку дочь Сергея Владимировича – Татьяна Сергеевна Обручева, приехавшая на торжественное мероприятие из Санкт-Петербурга.
Дочь Обручева поблагодарила всех присутствовавших за интерес к выставке и поделилась своими воспоминаниями об отце. В ответном приветствии директор Института геологии минеральных ресурсов МГРИ-РГГРУ А.А.Верчеба привел жизненный подвиг С.В.Обручева в качестве примера для будущих геологов, отметив разносторонние таланты этого уникального человека.
В завершение торжественной части таланты факультета общественных профессий исполнили гимн МГРИ-РГГРУ.
За время своего визита в МГРИ-РГГРУ Татьяна Сергеевна Обручева посетила музей истории МГРИ-РГГРУ и гордость университета – Минералогический музей, где оставила памятную запись в Книге Почетных гостей.
После произошедшей 25 февраля 2016 года аварии на шахте "Северная" специалисты Федеральной службы по экологическому, технологическому и атомному надзору (Ростехнадзор) в рамках постоянного промышленного надзора проводят проверку всех шахт в городе Воркуте. При проведении надзорных мероприятий особое внимание уделяется пылегазовому режиму, состоянию проветривания шахт, показателям аппаратуры системы контроля параметров безопасности и другим показателям.
25 февраля в шахте "Северная" компании "Воркутауголь" (Коми) на глубине 780 метров произошел внезапный выброс метана и два взрыва, повлекшие обрушение породы. Третий взрыв в шахте произошел в ночь на воскресенье, когда там шли спасательные работы. Всего в аварии погибли 36 человек — пять горноспасателей, работник шахты и 30 горняков, из которых 26 оказались под завалами. В момент аварии под землей находились 110 человек, непосредственно в месте аварии - предположительно, восемь человек. В первые часы удалось вывести на поверхность 80 горняков.
Эмилия Слабунова: наша позиция по Крыму не изменилась
Позиция «Яблока» по Крыму не изменилась. Партия по-прежнему заявляет, что это — законная украинская территория. О том, что председатель партии якобы говорила «Мы Крым не отдадим», ранее сообщила РСН
«Русская служба новостей» сообщила, что председатель партии Эмилия Слабунова заявила: «Мы не отдадим Крым, но разрешим конфликт с Украиной». При этом еще в 2014 году политкомитет партии сформулировал позицию в несколько ином ключе. Вот как Слабунова прокомментировала возникшую ситуацию Business FM.
Эмилия Слабунова
председатель партии «Яблоко»
«Мое высказывание ровно такое же, какое было и во всех предыдущих интервью. Позиция наша не меняется. Все, что весной 2014 года в Крыму произошло, является аннексией. Крым является украинской территорией, а все произошедшее является нарушением всех базовых принципов, на которых вся система международных отношений выстроена. «Яблоко» последовательно эту позицию отстаивает и предлагает и будет добиваться, чтобы эта ситуация нашла разрешение мирным, законным и справедливым способом. Самым главным нашим приоритетом является безопасность жителей Крыма. Крым является законной украинской территорией, случившееся является аннексией. Сейчас нужно разрешать эту ситуацию усилиями международной общественности, вырабатывать совместный согласованный план по решению этой проблемы законным путем в рамках международной конференции. Внутри этого плана может быть референдум, который необходимо провести под международным контролем. Могут быть другие какие-то способы, пути, меры. Поэтому ничего абсолютно не изменилось в нашей позиции. То, что сегодня сотрудники РСН провокационно-пропагандистскими методами пытались что-то интерпретировать своим собственным образом — это их собственная интерпретация. Позиция нашей партии ни на йоту не изменилась».
Депутат Законодательного собрания Республики Карелия Эмилия Слабунова стала председателем российской объединённой демократической партии «Яблоко» в конце прошлого года. На прошедшем в выходные съезде партии было объявлено, что Эмилия Слабунова будет баллотироваться на осенних выборах в Госдуму по списку партии. Кроме того, съезд решил выдвинуть Григория Явлинского кандидатом в президенты на выборах 2018 года.
Андрей Жвирблис
Чужой среди своих: усыновители иногородних детей лишились московских льгот
Документ, устанавливающий такие нормы, вступил в силу в начале 2016 года. Благотворительные организации считают, что мера противоречит Конституции РФ и нарушает право на свободу передвижения внутри страны. На проблему обратила внимание Общественная палата и попросила прокуратуру вмешаться
Московская прописка теперь имеет значение и для сирот. Столица снова подтвердила статус государства в государстве: с января действует постановление правительства Москвы, согласно которому приемным семьям, взявшим детей из других регионов, не будет выплачиваться вознаграждение за труд приемного родителя — в быту усыновители называют его «родительской зарплатой». Мамы и папы иногородних приемных детей лишаются также московских выплат на их содержание. Остается только общероссийская «социалка».
Это прямое нарушение норм конституции и Семейного кодекса, говорит юрист благотворительного фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам» Ольга Будаева:
Ольга Будаева
юрист благотворительного фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам»
«И по семейному кодексу, и по 159-му закону в обязательном порядке деньги на содержание должны выплачиваться. Семьям, которые взяли детей из регионов, деньги на содержание выплачиваться не будут. Кроме того, приехавшие сюда семьи с приемными детьми, которые будут проживать здесь по месту пребывания, а не регистрироваться по месту жительства, также подпадают под это постановление города Москвы. Однозначно нарушена статья 19 Конституции РФ, и сейчас мы готовим запрос к вице-премьеру Ольге Голодец по поводу того, что постановление абсолютно неконституционно и нарушает равенство детей-сирот и приемных родителей, касающееся места жительства».
С такими семьями органы опеки Москвы теперь просто не заключают договор о приемной семье. Этот статус и означает получение столичных выплат и льгот, которые значительно выше, чем в других городах.
До сих пор таких ограничений не было — для получения выплат было достаточно временной регистрации. Но власти забеспокоились из-за наплыва приезжих приемных семей, объясняет мотивы мэрии мама шестерых детей Елена Фортуна:
Елена Фортуна
многодетная мать
«У моего ребенка, привезенного из региона почти три года назад, какое-то время не было регистрации вообще никакой. Сейчас мы зарегистрировали. Мы получаем на нее пособие, зарплату, но при этом она все равно никаких льгот не получает. Она инвалид, не получает социальную карту москвича, но Москва всегда славилась тем, что упиралось все в прописку. Дело в том, что в прошлом году в Москву переехало достаточно много приемных семей с большим количеством детей, потому что в Москве хорошие выплаты. Раньше постоянная регистрация не нужна была даже родителям, достаточно было временной. Человек мог приехать с десятью детьми, снять жилье и спокойно все московские выплаты получать. Удар по бюджету хороший. Поэтому власти быстренько сориентировались, что на этом можно сэкономить, и запретили это дело. Но есть еще такой аспект, что, конечно, Москве интересней платить деньги на своих, московских детей, пристраивать их в семьи для уменьшения количества детей в детдомах города Москвы».
Действительно, свои интересы по улучшению статистики мэрия обозначила еще в конце прошлого года, отчитавшись о том, что количество сирот в Москве, взятых в приемные семьи, увеличилось на 42% за пять лет — их уже более 18 тысяч. В московских интернатах сейчас находятся почти 2,5 тысячи детей — на 2 тысячи меньше, чем в 2010 году. Власти как раз тогда объявили об увеличении выплат приемным семьям столицы, несмотря на кризис. Правда, о том, что это коснется далеко не всех семей, умолчали.
Благотворительные организации, помогающие сиротам, обращают внимание на то, что у брошенных детей часто вообще нет никакой прописки и регистрации, просто потому что их некому было прописывать, и со стороны муниципальных властей некорректно строить
препятствия, когда такой человек регистрирует ребенка в Москве. Общественная палата попросила генпрокурора Чайку проверить факты препятствования властей Москвы и Санкт-Петербурга в передаче иногородних детей-сирот под опеку в семьи.
Диана Чабанова
Сегодня на оперативном селекторном совещании Глава МЧС России Владимир Пучков сообщил, что МЧС России выплатит дополнительно по 1 млн рублей семьям горноспасателей, погибших при проведении аварийно-спасательных работ на шахте «Северная» в Воркуте.
«Решением коллегии МЧС России семьям погибших горноспасателей будет дополнительно выплачено по 1 млн рублей», - сказал Владимир Пучков.
Глава МЧС России также добавил, что ведомство будет помогать и сопровождать близких и детей погибших горноспасателей по жизни. В настоящее время организованы и выплаты семьям погибших и пострадавших шахтеров.
«Приоритет нашей работы – дети погибших и пострадавших шахтеров и горноспасателей. Необходимо спланировать их отдых в теплых и солнечных регионах таких, как Крым или Краснодарский край», - сообщил министр.
Во время селекторного глава МЧС России Владимир Пучков сообщил предварительные данные проверок Ростехнадзора, которые свидетельствуют о том, что после мощных взрывов на шахте «Северная» обстановка во всех остальных шахтах Воркуты стабильная.
«Сейчас комиссия завершает составление всех актов. По предварительным данным, обстановка в них стабильная, все системы работают в штатном режиме», - сказал министр.
Также Владимир Пучков сообщил о функционировании постоянно действующего «воздушного моста», который открыт МЧС России между Воркутой и столицей и может быть задействован в любой момент в случае необходимости.
Глава МЧС России Владимир Пучков побывал в 31-й пожарно-спасательной части, обеспечивающей безопасность объектов воркутинских шахт.
Министр встретился с личным составом пожарной части, а также оценил степень её готовности к реагированию на пожары и другие происшествия. Высоко оценив уровень подготовки пожарных, министр сказал: «Все процессы по оптимизации численности пожарно-спасательных подразделений идут только на пользу и позволят повысить как уровень реагирования, так и оперативность в выполнении поставленных задач».
Владимир Пучков предложил пересмотреть штатную численность руководящего состава части. «Освободившиеся средства пойдут на дополнительную оплату труда личного состава», - добавил глава МЧС России.
В Воркуту доставлены мобильные подвижные роботы Центра по проведению спасательных операций особого риска "Лидер" МЧС России, которые будут задействованы в работах в шахте "Северная", где после четырех мощных взрывов людям находиться крайне опасно.
Для проведения разведки и работ в шахте "Северная" так называемыми безлюдными технологиями, позволяющими свести к минимуму степень риска для спасателей, будут задействованы робототехнические комплексы разного типа.
В ближайшее время роботы будут спущены в шахту в район аварийного участка. Робототехнические комплексы позволяют проводить визуальную разведку в труднодоступных участках. Они оснащены несколькими видеокамерами, в том числе и на поворотной платформе. Роботы снабжены телеметрией, способны брать пробы воздуха, переносить с помощью манипуляторов датчики в ту зону, где особо опасно находиться человеку. Они оснащены инфракрасными датчиками и могут работать в полной темноте в условиях задымления и запыленности.
29 ФЕВРАЛЯ. ИНТЕРВЬЮ МИНИСТРА ТРАНСПОРТА РФ МАКСИМА СОКОЛОВА ГАЗЕТЕ «БОЛЬШАЯ МОСКВА»
МИНТРАНС РФ: НОВЫЕ ТЕХНОЛОГИИ КАК СОСТАВЛЯЮЩАЯ ТРАНСПОРТНОГО КОМПЛЕКСА РОССИИ
Единая транспортная система России в полном объёме обеспечивает потребности общества и экономики в перевозках грузов и пассажиров. В последнее время все большую актуальность приобретают новые технологии, которые позволяют говорить об уверенном и динамичном развитии транспортного комплекса страны.
Подробнее об использовании новых технологий в отрасли и пользе инноваций для транспортной системы России с министром транспорта РФ Максимом Соколовым беседует главный редактор «БМ» Мария Ракова.
– Максим Юрьевич, сейчас в различных отраслях экономики активно внедряются и развиваются интеллектуальные системы. Как обстоят дела в сфере транспорта?
– Мы постоянно работаем над внедрением передовых информационных, телематических и транспортных технологий на всех видах транспорта. С их помощью уже сейчас мы можем проводить дистанционный мониторинг транспортных потоков, создавать центры организации дорожного движения и многофункциональных ситуационных центров. Новые технологии позволили развернуть инфраструктуру по взиманию платы с грузовиков массой свыше 12 тонн, внедрить системы фото- и видеофиксации правонарушений.
Для эффективного мониторинга состояния транспортного комплекса страны и уровня его технологической безопасности создается автоматизированная информационно-аналитическая система управления транспортным комплексом (АСУ ТК), которая будет интегрирована со всеми важнейшими информационными ресурсами как транспортной отрасли, так и других сфер экономики. Такой уровень взаимодействия органов управления дорожным движением, общественным транспортом, служб экстренного вызова и дорожных служб позволяет значительно повысить эффективность управления всеми субъектами транспортного комплекса в городских условиях, быстрее реагировать на чрезвычайные ситуации, отслеживать текущие показатели работы.
Это уже не только создание и развитие отдельных сервисов, но технологии, которые интегрируют их в единое информационное пространство – в область интеллектуальных транспортных систем (ИТС). Важнейшей ее функцией является информирование о расписаниях общественного транспорта, дорожной ситуации, метеоданных и прочих показателях, необходимых для пассажиров и водителей. Так, к примеру, актуальная информация о дорожных работах и объектах придорожного сервиса позволит более эффективно планировать маршрут поездки, рассчитать логистику пассажирских и грузовых перевозок, сэкономить как финансовые ресурсы, так и время.
– То есть навигационные системы тоже задействуются?
– Да, огромным подспорьем и толчком для развития ИТС на автомобильных дорогах России будет создание предусмотренной законом о навигационной деятельности Государственной информационной системы навигации на автомобильных дорогах (ГИС НАД), которая ляжет в основу практически всех навигационно-информационных сервисов на дорогах страны. Автоматизированные системы уже создаются на федеральных автомобильных трассах, отдельные элементы ИТС давно используются на железнодорожном транспорте, в авиации, в морском и речном судоходстве. Имеется успешный опыт реализации проектов ИТС в Москве, Казани, Сочи и в Санкт-Петербурге.
– Планируется ли координация между различными видами транспорта?
– Единое информационное пространство касается всех видов транспорта. Интеграция деятельности информационных служб аэропортов, автомобильных, железнодорожных и морских вокзалов позволит учитывать распределение пассажирских и грузовых потоков, точно определять места расположения и характеристики транспортных хабов, пассажирских и грузовых терминалов. Кроме того, развитие интеллектуальных транспортных систем в России позволит выйти на новый уровень взаимодействия между производителями транспортных средств, строительными и сервисными компаниями в транспортном комплексе, что будет способствовать внедрению новейших комплексных технологий в отрасли.
– А что с ГЛОНАССом?
– ГЛОНАСС как система спутниковой навигации – одна из базовых технологий, лежащих в основе ИТС. Минтрансом России впервые в мире создана система экстренного реагирования при авариях «ЭРА-ГЛОНАСС» на базе отечественной спутниковой системы ГЛОНАСС. Эта система основана на передовых инновационных подходах и обеспечит спасение более 4 000 человеческих жизней в год. В соответствии с федеральным законом о системе «ЭРА-ГЛОНАСС» все новые типы транспортных средств, выпускаемые в обращение на территории РФ, начиная с 1 января 2015 года, должны быть оборудованы терминалом «ЭРА-ГЛОНАСС», а с 2017 года это коснется всех новых ТС. «ЭРА-ГЛОНАСС» совместно с системой ГИС НАД станет национальной технологической платформой для развития навигационно-информационных систем различного назначения.
Для повышения эффективности работы системы «ЭРА-ГЛОНАСС», коммерциализации ее инфраструктуры и максимального использования возможностей системы для предоставления различных сервисов Президентом России поручено создать АО «ГЛОНАСС», на которое будут возложены функции оператора системы.
– Чем объясняется активное внедрение инновационных технологий в дорожном строительстве в последнее время?
– Сейчас потребность в инновационном развитии дорожного хозяйства определяется влиянием нескольких фундаментальных факторов. В первую очередь, это бурный рост парка транспортных средств, увеличение доли легковых автомобилей с высокими динамическими характеристиками и грузовых автомобилей с повышенными осевыми нагрузками. Из-за этого увеличивается загрузка дорог, появляются заторы, поэтому повышаются требования по основным показателям потребительских свойств автомобильных дорог.
Значительная стоимость основных дорожно-строительных материалов, современной высокопроизводительной техники требует ускоренной разработки и применения экономически оправданных технологий и материалов. Применение новых технологий в строительстве и эксплуатации дорог позволяет повысить безопасность дорожного движения и соблюдать экологические нормы.
По заказу Росавтодора ФГБУ «РОСДОРНИИ» подготовило Каталог эффективных технологий, новых материалов и современного оборудования дорожного хозяйства. Его отличительной особенностью является наличие информации о конкретных объектах дорожного хозяйства, расположенных в различных регионах России, проектирование, строительство, ремонт и содержание которых выполнено с применением инноваций.
– Какие регионы оказались наиболее восприимчивы к новым технологиям?
– В первую очередь это уральское управление Росавтодора. Также к лидерам по числу освоенных инноваций можно отнести ФКУ «Центравтомагистраль», упрдор «Лена» и управление на территории Забайкальского края. Среди территориальных органов инновационную продукцию активно применяют во Владимирской, Оренбургской, Иркутской областях и республике Марий Эл.
– Какие именно инновационные технологии применяются в дорожном хозяйстве?
– Основные инновации, соответствующие критической технологии увеличения пропускной способности и оптимизации уровня загрузки автомобильных дорог, направлены на применение интеллектуальных транспортных систем, автоматизированных систем управления транспортными потоками и маршрутного ориентирования водителей.
Росавтодором согласованы десятки стандартов, регламентирующих применение новых материалов и добавок на федеральных автомобильных дорогах.
Для увеличения срока службы дорожного покрытия применяются покрытия, устойчивые к колееобразованию, геосинтетические материалы. Значительную часть инноваций составляют новые технологии и материалы для укрепления грунтов земляного полотна, приготовления модифицированных асфальтобетонных смесей, регенерации дорожных покрытий и применения местных дорожно-строительных материалов. Увеличение сроков службы искусственных сооружений дает высокий объем применения гофрированных конструкций и композитных материалов.
Также применяются технологии энерго- и ресурсосбережения, повышения долговечности дорог, сокращения себестоимости перевозок. Практический опыт показывает, что наибольший эффект от применения прогрессивных технологий достигается, если этот процесс распространяется на все стадии жизненного цикла автомобильной дороги – от ее проектирования до строительства и последующей эксплуатации.
– Какова ситуация в водном транспорте? Применяются ли в судостроении новые отечественные технологии?
– Проблема импортозамещения судовых механизмов и оборудования является одной из основных в российском судостроении и судоремонте. В настоящее время доля импортного оборудования, в зависимости от типа судна, составляет от 50% до 70% от общей стоимости оборудования судов. Большое количество технически сложных судовых механизмов и оборудования либо не производится на территории Российской Федерации, либо включает высокий процент комплектующих иностранного производства.
Проблем в отечественном судовом машиностроении и приборостроении достаточно. Изготовление судовых механизмов и оборудования осуществляется мелкими сериями под конкретный заказ, что приводит к увеличению сроков изготовления и стоимости. Использование большей частью производств устаревшего оборудования (с высоким моральным и физическим износом) и технологических процессов приводит к снижению качества, а отсутствие на заводах высокоточного металлорежущего оборудования не позволяет изготавливать детали требуемой сложности и с высокой точностью. Кроме того, у нас по-прежнему высокий процент срыва сроков поставки оборудования на судостроительную верфь, отсутствует ряд необходимых комплектующих изделий отечественного производства, не хватает квалифицированных инженерно-технических кадров, в том числе управляющего персонала.
Основной мерой снижения негативного воздействия введенных санкций на поставки импортного оборудования является развитие отечественного производства. При этом решение стратегического вопроса по импортозамещению судовых механизмов и оборудования может потребовать достаточно длительного времени и больших целевых вложений в отечественную промышленность.
Россия > Транспорт > mintrans.gov.ru, 29 февраля 2016 > № 1674219
Максим Соколов
Россия и Китай упростили прохождение транзитных грузов по территории Казахстана, сообщает агентство ТАСС.
«Реализация соглашения между Россией и Китаем о грузовых автоперевозках транзитом через территорию Казахстана способствует сокращению временных затрат. Как пишет издание «Жэньминь жибао», договоренность позволила существенно упростить процедуру прохождения таможенных пунктов пропуска», - говорится в сообщении.
Как отметил представитель китайской транспортной компании Xinjiang Xinde International Transportation, «если раньше грузовые автомобили тратили на поездку в Россию неделю, то теперь нахождение в пути сократилось до двух суток».
Как отмечает газета, это событие рассматривается как существенный шаг к созданию международного транспортного коридора Китай – Европа в рамках реализации инициативы «Пояса и Пути» («Экономический пояс Шелкового пути» и «Морской Шелковый путь XXI века»).
Такого же мнения придерживается и российская сторона.
«Развитие китайского направления автомобильных грузовых и пассажирских перевозок очень важно именно сегодня – в момент активного развития транспортной отрасли нашей страны», - заявил генеральный директор Росавтотранса Алексей Двойных.
«Мы полностью готовы к реализации новых задач, поставленных Минтрансом России на этом стратегическом направлении. Благодаря имеющимся ресурсам филиальной сети от Владивостока до Калининграда и компетентности специалистов, результаты подобного рода мероприятий станут продуктивной платформой для развития транспортного сектора и послужат основой для принятия важных решений», - говорится в размещенном на сайте ФБУ «Росавтотранс» сообщении.
Китайское издание сообщает, что перевозчикам России и Китая в текущем году будет выдано по 1 тыс. бланков разрешений, позволяющих проходить границу в упрощенном режиме, сообщает КазТАГ.
Иногда они возвращаются
Александр АНДРЮХИН
США вернули России уникальные исторические документы, украденные из наших государственных архивов в 90-х годах. Торжественная передача артефактов, среди которых приказ Сталина, именные указы Петра I и других монархов, состоялась 3 марта в резиденции посла США в Москве. Спецкору «Культуры» удалось узнать, каким образом реликвии попали за рубеж и как удалось выйти на их след.
Вор должен сидеть в тюрьме. Израильской
Исторические документы — всего их 28 — были похищены в разные годы из фондов трех федеральных госхранилищ — Российского архива литературы и искусства (РГАЛИ), Российского государственного военного архива (РГВА) и Российского государственного исторического архива (РГИА). А обнаружили их в период с 2006-го по 2012-й в Чикаго, Лос-Анджелесе, Нью-Йорке и Сан-Франциско. Артефакты оказались на аукционных торгах, но благодаря бдительности сыщиков и музейных работников по обе стороны Атлантики были вовремя замечены и возвращены на родину.
Самая ценная группа реликвий — именные указы Петра I, Павла I, императриц Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны, а также подлинные высочайшие повеления. Их тайком изъяли из РГИА в Санкт-Петербурге. Примечательно, что имя похитителя известно. Это 61-летний антиквар Владимир Файнберг, проживающий сейчас в Израиле. В 2005 году эта страна наотрез отказалась выдать его России. Аргумент железный: якобы имиджу российской судебной системы серьезный ущерб нанес... процесс над Ходорковским. Вместе с тем израильтяне согласились, что вор должен сидеть в тюрьме. Но, решили они, лучше в израильской. На сегодня Файнберг уже свое «отмотал». Украденная им коллекция оценивается более чем в 24 млн долларов. Треть похищенного до сих пор не найдена.
РГИА Файнберг грабил дважды. Первый раз — в 1984-м. В архив он проник по фальшивому удостоверению корреспондента журнала «Театр» и специальному направлению от редакции, позволяющему работать с документами, — его он выкрал у знакомого журналиста. Файнберг засел в читальном зале и принялся вырезать из папок исторические письма и другие документы. Таким образом, накроил «вырезок» на 108 000 рублей — в том еще масштабе цен, когда двести рэ в месяц считались очень приличной зарплатой.
При попытке сплавить ценности в Германию в 1986 году Файнберга поймали и дали шесть лет колонии. Отсидев полсрока, он вышел на свободу и открыл в еще не переименованном Ленинграде на пару с компаньоном Александром Зайцевым антикварный магазин.
Однажды, это было в 1994-м, к ним заглянул неожиданный посетитель — сотрудник вневедомственной охраны Александр Беспамятнов. Сержант милиции нес службу на территории архива. Как-то вечером, обходя объект, обнаружил в укромном уголке вестибюля папку. Оказалось, документы XVIII века. Возможно, кто-то из сотрудников припрятал, чтобы потом спокойно вынести. Эту находку сержант и показал «антикварам». Когда Файнберг узнал, что рабочее место его гостя — за пультом сигнализации архива, а над пультом висят ключи от всех фондов, отвалил за папку миллион рублей и предложил сотрудничество. Страж согласился.
— С того дня в свое дежурство по ночам Беспамятнов стал впускать в архив Файнберга и Зайцева, — рассказали «Культуре» в Управлении вневедомственной охраны ГУ МВД РФ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области. — Здание архива в то время было оборудовано двумя рубежами сигнализации. Первый реагировал на открывание окон и дверей, второй — на движение в самом помещении. Однако и то, и другое легко отключалось замыканием шлейфов. Так что «гости» беспрепятственно проникали в здание через входную дверь и, вооруженные скальпелями, свободно разгуливали по всем кабинетам. Эта пара не только безжалостно вырезала ценные документы из папок, но еще приводила друзей. Те вообще вырывали страницы самым варварским образом.
Пропажу заметили не сразу.
— В мае 1995 года из Германии в РГИА пришло письмо от берлинского антиквара господина Мекленбурга, в котором говорилось, что некое частное лицо из России предложило ему несколько автографов русских царей, — вспоминает бывший заместитель руководителя Россвязьохранкультуры Анатолий Вилков. — По его сведениям, эти ценности должны были находиться именно в Историческом архиве.
Началась тотальная проверка. Ее результаты повергли в шок: было похищено более 5000 бесценных бумаг.
Тройку подельников изобличили и арестовали. Однако адвокат Файнберга добился, чтобы его клиента выпустили под залог 50 млн рублей. Выйдя на свободу, тот сразу улетел в Израиль. А его компаньоны в 1998 году предстали перед судом. Зайцеву дали 11 лет, Беспамятнову — 9. Оба через два года амнистированы.
Процедура по возвращению похищенных документов на родину была долгой и непростой. Для того чтобы украденные ценности попали за рубеж, достаточно суток. Но обратный путь может растянуться на десятилетия, поскольку международные бюрократические процедуры весьма громоздки и запутанны.
— Требовалось доказать, что находящиеся в Германии документы принадлежат России, — рассказывает Вилков. — Мы проводили экспертизы в Берлине в специальной комнате сутками напролет. Затем результаты переводили на немецкий. После этого дело передали в прокуратуру Берлина. Ситуация усугублялась тем, что вернуть украденное через суд было нельзя: Файнберг сбежал в Израиль и не мог давать показания, а потом вообще истек срок давности по нашему судебному иску. Передача могла быть оформлена только в соответствии с международными правовыми нормами. Словом, возвращения 434 архивных документов удалось добиться только к ноябрю 2001-го.
Немцы вернули реликвии с помпой. Их привез лично бургомистр Берлина и передал российской стороне в торжественной обстановке. Но большая часть вынесенного Файнбергом из РГИА успела улететь за океан. Это неудивительно. Все похищенные в России исторические и культурные ценности рано или поздно оказываются в Америке.
Дорогая графика
Из 28 предметов, переданных российской стороне, 17 — графические рисунки архитектора-конструктивиста Якова Чернихова. «Ушли» они в 2006 году из запасников РГАЛИ.
— Чернихов — один из самых интересных архитектурных живописцев первой половины прошлого столетия, — говорит «Культуре» директор архива Татьяна Горяева. — В своих работах он предугадал архитектуру будущего, которая в начале XX века казалась фантастической, а сейчас мы видим ее воочию. Эти проекты реализованы в промышленных зданиях, на железнодорожном транспорте. Работы мастера попали к нам после его смерти — передали родственники. Рисункам поначалу была присвоена 3-я категория ценности, в общем-то, невысокая. Но после выставки его работ в Третьяковке стало ясно, что категория архивом сильно занижена. Интерес к Чернихову со стороны частных коллекционеров значительно вырос.
Поначалу, по свидетельству Татьяны Михайловны, кражи никто не заметил. Но тут появилась информация, что работы Чернихова выставлены на аукционе в Лондоне.
— Обнаружил это внук архитектора и сразу кинулся ко мне, — вспоминает Анатолий Вилков. — Мы обратились к британской стороне с просьбой снять рисунки с торгов. Затем начали процедуру по их возвращению. Оказалось, сотрудники РГАЛИ не знали, что экспонаты похищены. И немало удивились, когда открыли папки, в которых хранилась графика художника, а вместо его работ увидели второпях нацарапанные рисунки для отвода глаз. Более 80 процентов наследия Чернихова было заменено на такие «куклы».
— Поскольку правоохранительные органы не смогли найти воров, мы сами провели внутреннее расследование и пришли в выводу, что похищение организовано нашими сотрудниками, — рассказывает директор РГАЛИ. — Рисунки, как мы выяснили, они продали московскому антиквару, тот переправил их в Латвию, а оттуда графика попала в США. Подозреваемые избежали уголовной ответственности в связи с недоказанностью вины, но в нашем учреждении они больше не работают.
Как утверждает Татьяна Горяева, сегодня подобные кражи исключены. А в 2006-м в здании архива еще не было новейшей сигнализации и камер слежения, и воришки успели поработать: помимо Чернихова из архива похитили много чего еще. Вернуть, по словам Татьяны Михайловны, удалось около половины. В том числе и 14 работ Чернихова, уточняет Вилков.
— Но я еще тогда предположил, что остальные его рисунки могут находиться в Америке, и не ошибся, — констатирует эксперт по розыску культурных ценностей.
Да вы и украли-с
Особое место среди возвращенных России реликвий занимает подлинный приказ за подписью Иосифа Сталина от 14 марта 1944 года № 23 «О преобразовании 1-го отдельного авиационного полка Гражданского воздушного флота в 120-й отдельный Гвардейский авиационный полк Гражданского воздушного флота». Не то чтобы это какой-то особо секретный или стратегически важный документ, хотя им открывается летопись полка, награжденного чуть больше года спустя орденом Александра Невского за доблесть и мужество, проявленные при освобождении Кёнигсберга. Однако именно с этого сталинского приказа начала распутываться преступная цепочка по переправке артефактов за рубеж.
— В начале двухтысячных я возглавлял департамент по сохранению культурных ценностей Минкультуры, в обязанность которого помимо прочего входил и розыск похищенных раритетов, — вспоминает Вилков. — Мы отслеживали мировые аукционы на предмет наличия там пропавших из российских музеев и архивов предметов. С 2001 года начали сотрудничать с таможенной службой США — тогда она передала нам большую коллекцию икон, незаконно вывезенную из России. А в 2003-м наши сотрудники обнаружили, что коллекционеры из Нью-Йорка и Лос-Анджелеса выставили на продажу документы за подписью Сталина, Жукова, Хрущева. К этому времени у нас уже была сформирована электронная база исчезнувших музейных и архивных экспонатов, начиная с 60-х годов. Но артефакты, выставленные на торги, в ней не значились. РГВА не подавал заявку на их пропажу. Как выяснилось, там даже не знали, что эти бумаги похищены.
Документы за подписью Жукова и Хрущева были возвращены России еще в 2007-м. Теперь настала очередь Сталина.
— На сегодня в нашем архиве числятся пропавшими около ста документов, — рассказал «Культуре» директор РГВА Владимир Кузеленков. — Но мы не уверены, что они действительно украдены. Возможно, просто переложены в другие папки. Ведь у нас более 7 300 000 единиц хранения. Те экспонаты, которые обнаружили в США, скорее всего, да, были вынесены нашими сотрудниками, сейчас они уже не работают. Почему думаем на них? Так ведь только работники архива могли ориентироваться среди такого количества разных папок. Но уголовного дела не возбуждалось. Нужны улики, а мы не можем доказать даже сам факт хищения.
Несмотря на то, что выставленные на продажу документы из РГВА в списках разыскиваемых не значились, таможенное управление министерства внутренней безопасности США в связи с обращением российской стороны сняло их с аукциона. Позже на других американских торгах обнаружили еще 40 реликвий из Российского военного архива.
— Тогда удалось вернуть в Россию 80 бесценных документов, — подытоживает Вилков. — Это происходило в 2007 году в посольстве США в Москве. Следующая передача произошла в США в 2010-м — 20 похищенных раритетов. Я пытался добиться, чтобы возбудили уголовное дело в отношении подозреваемых сотрудников РГВА: в архиве стояли камеры видеонаблюдения, найти похитителей было не так сложно. Увы, у меня ничего не вышло.
По словам Вилкова, за границей находится еще достаточно много культурных и исторических ценностей, незаконно вывезенных из России, однако ресурсов для их розыска маловато. Есть и еще проблема: да, в соответствии с международными правовыми нормами похищенные предметы культуры должны быть возвращены странам, которым принадлежат. В случае добросовестных пользователей успех гарантирован. Но бывает и иначе. Например, в ноябре 2006-го на торгах в Лондоне выставили 17 российских наград стартовой стоимостью 150–300 тысяч долларов. Однако коллекционер заявил, что не знал о криминальном происхождении раритетов, и потребовал, чтобы ему компенсировали потраченные средства. Переговоры ведутся до сих пор.
26 февраля в Усинске ООО "ЛУКОЙЛ-Коми" передало снаряжение для ликвидации нефтеразливов в Республиканский маневренный фонд оборудования. Технические средства перешли в распоряжение Комиссии правительства Республики Коми по предупреждению и ликвидации чрезвычайных ситуаций и обеспечению пожарной безопасности. Техника будет дислоцироваться на базе Усинского противофонтанного аварийно-спасательного отряда, сообщает пресс-служба Минприроды РК.
В комплект оборудования вошли боны и боновые заграждения, специальные салфетки, резервуар, скиммер (вакуумная установка). Нефтесборное оборудование предназначается для оперативного использования в районах аварий. Оно будет задействовано в тех случаях, когда при ликвидации чрезвычайных ситуаций нефтяным компаниям не хватит собственных ресурсов. Решение о применении технических средств будет принимать комиссия по чрезвычайным ситуациям при правительстве Коми.
"Идея создания резервного фонда возникла после нефтеразлива, допущенного компанией "РусВьетПетро" в 2013 году. Тогда у компании не хватило собственных технических средств, и пришлось просить содействия у других предприятий. На помощь пришел "ЛУКОЙЛ-Коми", поддержав ликвидационные мероприятия техническими средствами и людскими ресурсами. При формировании республиканского резервного фонда оборудования нефтекомпания безвозмездно передала республике технические средства, в которых ощущается наиболее острая нехватка", – сообщил министр природных ресурсов и охраны окружающей среды Республики Коми Роман Полшведкин.
Ожидается, что другие нефтяные компании предоставят аналогичный закупленному ООО "ЛУКОЙЛ-Коми" комплект технических средств. Также для предотвращения нефтеразливов в рамках соглашения о сотрудничестве между правительством республики и крупнейшими нефтегазовыми предприятиями, работающими на территории региона, разрабатываются и внедряются программы экологической безопасности. В частности, планы по предупреждению и ликвидации нефтеразливов составляются ежегодно.
"Обеспечение экологической безопасности – один из приоритетов в работе предприятия. За последние 15 лет мы направили на природоохранные мероприятия свыше 40 миллиардов рублей. Сегодня мы увеличиваем объемы реконструкции трубопроводов и рекультивации земель, утилизации попутного нефтяного газа. На территории Усинского района в рамках Программы завершаем реконструкцию газоперерабатывающего завода и строим новый энергоцентр, который будет использовать попутный газ в качестве топлива. Передача региону оборудования – часть этой большой работы, которая в 2015-16 годах существенно усилена", - отметил генеральный директор "ЛУКОЙЛ-Коми" Александр Лейфрид.
Напомним, для оперативного выявления нефтяных разливов и принятия мер реагирования по их ликвидации в Республике Коми разработана и внедряется в опытно-промышленную эксплуатацию информационно-аналитическая система "Нефтеразливы в Республике Коми". Она призвана способствовать более эффективному решению вопросов экологического мониторинга, предупреждения и ликвидации последствий разливов в районах добычи, транспортировки и переработки нефти.
Кроме того, в настоящее время группа специалистов из научно-исследовательских организаций, Минприроды Республики Коми, а также практики от промышленных предприятий приступили к разработке методических рекомендаций по рекультивации и ликвидации буровых амбаров и нефтяных шламонакопителей. Кроме непосредственных рекомендаций материалы будут содержать обоснованные научные нормы содержания вредных веществ. Все это позволит приступить к ликвидации амбаров и шламонакопителей, в большом количестве накопившихся на территории республики.
26 февраля министр природных ресурсов, экологии и благоустройства Калужской области Варвара Антохина приняла участие в четвертом выездном заседании Федерального экологического совета при Минприроды России, прошедшем в Калининграде.
Обсуждался проект Плана основных мероприятий Года экологии и Года особо охраняемых территорий, который объявлен в России в 2017 году.
В числе участников встречи были представители Росприроднадзора, Рослесхоза, Росгидромета, Росводресурсов, а также природоохранных организаций из различных регионов России. Обращаясь к ним, министр природных ресурсов и экологии Российской Федерации Сергей Донской подчеркнул, что обеспечение экологической безопасности является одним из ключевых государственных приоритетов.
Представители субъектов РФ проинформировали о планируемых мерах по минимизации накопленного ущерба, ликвидации «горячих точек», повышению качества мониторинга охраны окружающей среды, сохранению и восстановлению водных ресурсов. Состоялось обсуждение проекта Стратегии экологической безопасности РФ на период до 2025 года.
Федеральная служба государственной регистрации, кадастра и картографии (Росреестр) напоминает, что срок бесплатной приватизации жилья продлен до 1 марта 2017 года.
По состоянию на 31 декабря 2015 года с момента начала ведения Единого государственного реестра прав на недвижимое имущество и сделок с ним (ЕГРП) Росреестром зарегистрированы права почти на 21 млн жилых помещений на основании договоров передачи жилых помещений в собственность граждан. При этом наибольшее количество жилых помещений, права на которые зарегистрированы в ЕГРП, расположено в Москве (около 1,8 млн), Московской области (около 1,4 млн), Санкт-Петербурге (около 1 млн), Свердловской области (около 0,9 млн), Нижегородской и Челябинской областях, Республике Татарстан (по 0,6 млн).
В 2015 году Росреестр зарегистрировал более 1 млн прав физических лиц на основании договоров передачи жилых помещений в собственность граждан (в 2014 году – 970 тыс. таких прав).
Документы на регистрацию прав на основании договора безвозмездной передачи в собственность жилых помещений можно подать в офисах Росреестра, Федеральной кадастровой палаты или многофункциональных центрах предоставления государственных и муниципальных услуг «Мои документы», которые принимают документы для оказания услуг Росреестром.
В соответствии с действующим законодательством общий срок государственной регистрации прав составляет 10 рабочих дней с момента приема документов регистрирующим органом.
С 01.12.2015 вступил в силу Федеральный закон от 13.07.2015 N 251-ФЗ, согласно которому, если право на недвижимое имущество возникает на основании сделки с органом государственной власти или органом местного самоуправления (соответственно и договоры безвозмездной передачи жилых помещений в собственность граждан, заключаемые с такими органами), государственная регистрация такого права проводится на основании заявлений соответствующих органов государственной власти или органов местного самоуправления, а граждане участники таких сделок - вправе по собственной инициативе представить заявления о государственной регистрации соответствующего права и необходимые для ее проведения документы. Для повышения информированности граждан территориальные органы Росреестра в субъектах Российской Федерации проводят работу по разъяснению порядка проведения регистрации прав на приватизируемые жилые
В Калининградской области определены победители отборочного турнира «Что? Где? Когда?»
В конце февраля начался новый сезон интеллектуальной игры «Что? Где? Когда?».
В субботу, 27 февраля, в Черняховске состоялась первая в этом году игра восточного дивизиона. В ней приняли участие 35 команд.
Среди юниоров больше всего правильных ответов дала команда «Чеширские коты и Алиса» из г. Советска. Второе и третье места заняли команды из г. Озёрска – «Озёрск» и «Микс!».
В студенческом зачёте первой стала команда «Викторовичи» из г. Советска. Второе место заняла команда из этого же города – «ВГИК», третье – «Виртус Про Полесск» из г. Полесска.
На следующий день, 28 февраля, в Калининграде состоялся отборочный турнир западного дивизиона. В нём приняли участие 74 команды.
«Наша команда участвует в интеллектуальных играх уже почти 7 лет, и чаще всего мы входим в пятёрку лучших. Такие турниры помогают развивать эрудицию и дают возможность показать свои знания. На тренировках мы разбираем интересные вопросы из телевизионной версии «Что? Где? Когда?», но в передаче вопросы в основном не ниже вузовского уровня, поэтому пока мы не всегда находим на них ответы», – сказала участница юниор-команды «Блик» Анна Волкова.
Первой среди юниоров стала команда «Фридланд» из г. Правдинска. Второе и третье места достались калининградским гимназистам – «Изюм» (гимназия №40) и «Особый случай» (гимназия №32).
В игре приняли участие давние партнёры калининградских интеллектуальных лиг – команда школьников из г. Гданьска «Чебурашки».
«В Польше мы играем три года, но в калининградском турнире участвуем первый раз. В Гданьске почти в каждой школе есть своя сборная. Мы играем в «Что? Где? Когда?», так как эта игра помогает развивать эрудицию и интеллект. Из последних достижений нашей команды можно выделить первое место на международном турнире», – рассказал Кароль Станишевски из команды «Чебурашки».
Среди студенческих команд больше всего правильных ответов дала сборная г. Калининграда «Ненормативная Мексика». Второе место заняла команда «Свои люди» из г. Калининграда, третье – команда «Биг Кэт» из Калининградского пограничного института.
Молодежный актив Ленинградской области обсудит проектную деятельность в 2016 году
3 марта 2016 года комитетом по молодежной политике Ленинградской области совместно с Федеральным агентством по делам молодежи проводится образовательный семинар по вопросам государственной поддержки инициатив молодежи и молодежных общественных объединений Ленинградской области. В качестве преподавателей выступят эксперты Федерального агентства по делам молодежи, в том числе координатор грантовых конкурсов Росмолодежи Хусаинов Руслан Шамилевич.
К участию в сборе приглашены проектные команды из числа молодых активистов, представителей Молодежных советов всех муниципальных районов (городского округа) Ленинградской области, а также студенты учреждений среднего и высшего образования, находящихся на территории, представители организаций студенческого самоуправления. Количество участников – 100 человек.
В рамках семинара особое внимание будет уделено вопросам подготовки, написанию и оформлению социальных проектов, алгоритму участия во Всероссийском конкурсе молодёжных проектов, который проводится Федеральным агентством по делам молодёжи в соответствии с положением, утвержденным приказом Министерства образования и науки Российской Федерации от 17 декабря 2012 г. № 1058 «О Всероссийском конкурсе молодежных проектов».
В Конкурсе вправе участвовать: физические лица - граждане Российской Федерации в возрасте от 14 до 30 лет; юридические лица - общественные организации, подпадающие под критерии, указанные в части 2 статьи 4 Федерального закона от 28 июня 1995 года № 98-ФЗ «О государственной поддержке молодежных и детских общественных объединений».
Представители молодёжи, а также молодёжных и детских общественных объединений и некоммерческих организаций имеют возможность представить разработки по направлениям: «Молодые семьи», «Самоуправление», «Толерантность, противодействие экстремизму и развитие межнациональных отношений», «Международное и межрегиональное сотрудничество», «Молодёжь, нуждающаяся в особой заботе государства», «Карьера и профессиональная траектория», «Творчество», «Молодёжные медиа», «Добровольчество», «Здоровый образ жизни и спорт», «Патриотическое воспитание», «Инновации и научно-техническое творчество», «Взаимодействие с общественными организациями и объединениями», «Молодёжь, находящаяся в социально опасном положении», «Подготовка и переподготовка специалистов в сфере государственной молодёжной политики». Номинация для юридических лиц: «Вовлечение молодёжи в социальную практику».
Ангелы и демоны радиоэлектронной отрасли
Елизавета Титаренко
Согласно статистике Федеральной таможенной службы (ФТС), за 2014-2015 гг. в Россию было доставлено 4,85 млн спутниковых приставок (DVB-S/S2) на общую таможенную стоимость 12,67 млрд руб. По оценке GS Group, в эти годы государство недополучило 600-900 млн руб. таможенных платежей и НДС от ввоза в страну импортных, в основном китайских, спутниковых ТВ-ресиверов, так как Китай поддерживает производителей и компенсирует часть их затрат на импорт оборудования. Специалисты GS Group считают, что в РФ тоже следует усиливать поддержку отечественной радиоэлектронной отрасли.
Из 4,85 млн спутниковых приставок 3,35 млн штук собраны компанией GS Group на предприятии в Калининградской области, а 1,5 млн - изготовлены китайскими производителями и импортированы в Россию через логистических операторов или технические компании, такие как, например, ООО "Ист Лайн Авто", ЗАО "Дженерал Фрейт", ООО "Мирекс", ООО "Фар Ист Транс Опт", ООО "Интерклимат", ООО "Лорадо ДВ", ООО "Марс" и пр. Основные изготовители оборудования - китайские: Primus Interpares Limited, Huawei Technologies Co., Ltd, Shenzhen Junuo Electronics Co.Ltd, Shenzhen Newglee Technologies Co. Ltd, Humax Co., Ltd, Dune HD Ltd. Ресиверы этих производителей завозились либо для спутниковых операторов (ООО "Орион Экспресс" ПАО "Мобильные ТелеСистемы" (МТС), ОАО "НТВ-Плюс"), либо для свободной продажи.
Если GS Group (основной поставщик приставок для оператора "Триколор ТВ") поставляет в Россию ресиверы средней стоимостью 3551 руб. за штуку, то прочие импортеры привозят их по средней таможенной стоимости 509 руб. за штуку. По данным ФТС, прочие импортеры заплатили 227 млн руб. таможенных платежей и НДС за поставленные 1,5 млн приставок.
По оценке специалистов GS Group, стоимость ресиверов, поставленных прочими импортерами, была занижена в четыре-пять раз. "Реальная таможенная цена ресиверов составляет 2-2,5 тыс. руб. В этом случае сумма таможенных платежей и НДС должна составлять от 908 млн руб. до 1,14 млрд руб. Таким образом, из-за занижения таможенной стоимости импортерами государство не получило от 681 млн руб. до 908 млн руб.", - делает вывод представитель компании GS Group.
В то же время у заместителя генерального директора компании "Орион Экспресс" Марии Жилиной вызывает удивление указанная средняя стоимость оборудования, производимого и поставляемого GS Group из Калининградской области. "Если средняя закупочная стоимость ресивера GS действительно составляет более 3500 руб., совершенно непонятно, для чего оператору такой поставщик. Данная цена неконкурентоспособна для российского рынка. Среднерыночная закупочная стоимость приемника в 509 руб. в 2014-2015 гг. выглядит гораздо более реалистично, чем 3500 руб.", - сообщила она корреспонденту ComNews.
В беседе с корреспондентом ComNews представитель GS Group предположил, что низкая стоимость китайских ресиверов связана с тем, что Китай поддерживает производителей и компенсирует часть из затрат на изготовление и импорт электронного оборудования.
Напомним, российские власти тоже стараются поддерживать отечественных производителей. В частности, Минпромторг с 1 сентября 2015 г. обнулил ввозные пошлины практически на все основные группы электронных компонентов - микросхемы, дискретные полупроводники, резисторы, конденсаторы, соединители. Представитель GS Group отметил, что эта мера благоприятно сказалась на бизнесе компании, так как она закупает комплектующие для ТВ-приставок за рубежом.
Тем не менее GS Group полагает, что необходимо и дальше способствовать локализации производства коммуникационного и радиоэлектронного оборудования для ИКТ-отрасли России. Директор по стратегическому маркетингу компании Андрей Безруков считает, что таможенные пошлины на импорт могут стимулировать развитие отечественной промышленности. Однако регулирующее воздействие может оказать как положительный эффект - рост цены на импортные аналоги, так и отрицательный - повышение стоимости комплектующих и материалов, поставляемых из-за рубежа.
"Одной из действенных мер поддержки российской радиоэлектронной отрасли может стать таможенно-тарифное регулирование при условии дифференцированного подхода к формированию таможенных ставок", - говорит Андрей Безруков. По его словам, например, повышение таможенных пошлин на электронные модули для производства телевизоров способно подтолкнуть сборочные предприятия ТВ-аппаратуры к углублению локализации. В свою очередь, это приведет к увеличению спроса на отечественные комплектующие и электронные компоненты, а также в перспективе поспособствует развитию производства комплектующих за счет расширения внутреннего спроса. Он отметил, что GS Group разработала и готова предложить регулятору проект изменения пошлин на различные виды электронного оборудования.
В то же время негативное влияние на развитие отечественной радиоэлектронной отрасли может оказать еще один фактор. Представитель iconBIT (производитель мультимедийных устройств для создания, хранения и воспроизведения контента) считает, что опасность для цивилизованного развития рынка представляют растущие прямые покупки через Aliexpress.com и другие trans-border-ресурсы. "Такие покупки осуществляются без пошлин и налогов, без сертификации, без гарантии. Причем продукцию на таких сервисах приобретают не только конечные покупатели, но и мелкие дилеры, которые потом перепродают эту электронику", - подчеркнул он.
Кроме того, как сообщила ComNews председатель Ассоциации производителей электронной аппаратуры и приборов (АПЭАП) Светлана Аппалонова, на рынке существует проблема серого импорта. "Поставщики компонентов говорят, что в их сфере доля серого импорта доходит до 80%. В свое время в 2011 г. Минэкономразвития представило для анализа нашей ассоциации статистику по импорту телекоммуникационного оборудования. По некоторым позициям, согласно этой информации, в РФ были поставлены единицы штук, хотя на действующих сетях стояли тысячи устройств", - отметила она. Светлана Аппалонова не располагает информацией о том, что на данный момент таможенные процедуры претерпели значительные изменения в сторону прозрачности.
Подписана новая дорожная карта по обеспечению Калининградской области электроэнергией
Работа по предыдущей карте не была выполнена по ряду направлений, из-за чего потребовалась корректировка.
Подписана новая дорожная карта по обеспечению Калининградской области электроэнергией
Задача стратегической важности – обеспечение надежного энергоснабжения жителей Калининградской области – была рассмотрена в ходе заседания правительственной комиссии под руководством председателя правительства Дмитрия Медведева.
«Очевидно, что из-за отсутствия общей границы с другой частью России, калининградская энергосистемы зависит от поставок из соседних государств, других факторов», – отметил российский премьер.
По его словам, необходимо принять должные меры «чтобы все-таки обеспечить надежное энергоснабжение потребителей в ближайшее время».
С докладом о развитии энергетического комплекса Калининградской области выступил министр энергетики РФ Александр Новак. Обсуждался вопрос реализации газо-угольного сценария развития региональной энергосистемы. Напомним, что в его рамках запланировано строительство 4 новых генерирующих станций в Гусеве, Совестке, Светлом и Калининграде. АО «Янтарьэнерго» в этой части ответственно за обеспечение выдачи мощности, то есть строительство сетей от строящихся станций до существующих энергообъектов.
«Калининградские энергетики рассматривают вопрос чуть шире. Помимо строительства новых сетей необходима реконструкция существующих энергообъектов — это и реконструкция подстанций, и перевод сетей с 60 на 110 киловольт, модернизация кабельных линий в двух крупнейших городах Калининграде и Черняховске», – комментирует генеральный директор АО “Янтарьэнерго” Игорь Маковский. – «Премьер-министр очень четко дал понять, что сегодня утверждена окончательная версия дорожной карты и все ответственные за ее реализацию структуры должны выполнять работы в срок. Мы сегодня начали проектирование схем выдачи мощности и планируем завершить эти работы в августе этого года. Эти сроки укладываются в дорожную карту. С нашей стороны срывов не будет».
Объем биржевых продаж нефтепродуктов «Газпром нефти» составил в 2015 году 2,51 млн тонн
При этом компания на 6% по сравнению с 2014 годом нарастила объемы реализации автомобильных бензинов на бирже — до 1,05 млн тонн.
Совет директоров «Газпром нефти» принял к сведению информацию о состоянии и перспективах развития биржевой торговли нефтью и нефтепродуктами компании на российском рынке.
Компания соблюдает все требования законодательства к биржевой торговле. Подход «Газпром нефти» к соблюдению компанией принципов равномерности и регулярности биржевой реализации был признан эталонным — компания получила почетный знак Санкт-Петербургской Международной товарно-сырьевой биржи (СПбМТСБ) по итогам работы в 2015 году.
«Газпром нефть» активно участвует в развитии российской биржевой торговли нефтепродуктами. В настоящее время в составе рабочей группы СПбМТСБ компания принимает участие в работе по созданию международного маркерного сорта нефти Urals.
Совет директоров также рассмотрел вопрос об эффективности и перспективах работы компании в мелкооптовом и розничном сегментах реализации нефтепродуктов.
На сегодняшний день сеть АЗС «Газпромнефть» насчитывает 1432 станции в регионах России и странах СНГ . Объем продаж нефтепродуктов через собственную розничную сеть компании составил в 2015 году 9,3 млн тонн, увеличившись на 2% по сравнению с 2014 годом. Количество участников программы лояльности «Нам по пути» по итогам прошлого года выросло на 17% — до 6,1 млн человек. При этом доля продаж нефтепродуктов по картам лояльности в России составила 75% от общего объема розничной реализации компании. Компания также внедрила программу лояльности сети АЗС «Газпромнефть» в странах СНГ — Казахстане, Таджикистане, Кыргызстане, Белоруссии.
В 2013 году начался процесс реорганизации сбытового бизнеса — компания перешла от региональной к функциональной системе управления: были разделены оптовый и розничный сегменты, созданы специализированные предприятия: «Газпромнефть-Терминал», «Газпромнефть-Транспорт», «Газпромнефть-Лаборатория». «Газпром нефть» стала одной из первых компаний на российском рынке, выделившей направление продаж нефтепродуктов корпоративным клиентам в отдельное дочернее общество — «Газпромнефть-Корпоративные продажи». С целью повышения эффективности бизнеса в 2015 году компания внедрила онлайн-процессинг топливных карт для корпоративных клиентов. По итогам 2015 года объем реализации топлива корпоративным клиентам компании превысил 3 млн тонн. Оптимизация нефтебазовой инфраструктуры компании, проведенная в 2013-2015 годах, позволила на 6% увеличить объем перевалки нефтепродуктов в России и на 27% повысить показатель оборачиваемости.
Одно из ключевых направлений развития сети АЗС — повышение контроля качества нефтепродуктов. В 2014 году с этой целью было создано специализированное подразделение «Газпромнефть-Лаборатория», которое насчитывает около 40 стационарных и мобильных лабораторий и обеспечивает контроль качества и количества топлива во всех регионах присутствия сети АЗС «Газпромнефть».
Дальнейшее развитие сети АЗС «Газпромнефть» и повышение эффективности бизнеса в мелкооптовом и розничном сегментах реализации нефтепродуктов компания планирует за счет строительства новых собственных станций, в том числе автоматических, роста числа АЗС на федеральных трассах и внедрения новых форматов автозаправочных станций с обновленным дизайном и оптимизированным торговым пространством.
«Налог на Google» ударит по цене
Как «налог на Google» отразится на интернет-площадках и разработчиках
Влад Массино
Прошедший первое чтение «налог на Google» может ударить не только по иностранным интернет-площадкам, но и по разработчикам. Согласно законопроекту, зарубежные компании, реализующие софт на территории России, будут облагаться НДС в размере 18%, но как это отразится на создателях софта, пока неясно.
Так называемый «налог на Google» подразумевает введение НДС на продукты иностранных IT-компаний, действующих на территории России. Ожидаемый процент, который будет взиматься с выручки зарубежных компаний, составит 18%. Создатели законопроекта рассчитывают, что введение налога принесет бюджету более 50 млрд руб. в год. Инициатива направлена в первую очередь на софт и другой контент, который продается через интернет-магазины. Под действие закона попадут «Play Маркет», App Store, Steam, PSN и множество других площадок.
Представители IT-индустрии отмечают, что закон требует большого количества доработок, так как многие пункты остаются неясными для разработчиков софта.
Сооснователь Калининградской студии Colibri Games Андрей Арутюнян рассказал, как, по его мнению, может отразиться введение налога на индустрии мобильных игр.
«Практика внедрения этого закона в Европе показывает, что стоимость игр растет редко. В основном получается, что меньше начинает получать сам разработчик, так как все платформы вычитают этот НДС из выплат самим разработчикам. Повышать цены на старые приложения — это не лучшая стратегия для разработчика, а вот новые игры уже могут учитывать этот фактор», — отмечает Арутюнян.
Иностранные компании на новые правила могут отреагировать достаточно просто — увеличить цену на соответствующую НДС сумму, и в итоге этот налог будет выплачивать сам покупатель. Разработчик отмечает, что, бóльшая ясность будет внесена после второго чтения, так как именно тогда планируется внесение большого количества правок.
«Но главное, чтобы принятие этого закона не привело к оттоку и переносу штаб-квартир российских разработчиков за рубеж. Тогда толку от него будет очень мало», — добавляет Арутюнян.
По мнению Арутюняна, закон может коснуться всех: как зарубежных, так и отечественных компаний. Вопрос состоит только в том, предусматривает ли закон отмену двойного налогообложения НДС, так как российские компании, которые занимаются продажей софта, уже выплачивают данный налог.
«Например, разработчик заключил лицензионный договор с российским издателем, который, в свою очередь, издает игру через Apple. Сколько раз и где необходимо уплачивать НДС и кто сможет его к вычету прилагать?» — отмечает разработчик.
Подобные законы уже действуют за рубежом. Так, в Европейском союзе, Японии и Южной Корее налогообложение производится в той стране, где компании реализуют собственную продукцию или IT-решения. Введение налога коснется целого перечня продуктов и решений IT-компаний. Сюда входят ПО, игры, программы для блокировки баннеров, фильтры для веб-сайтов, программы для бухучета и антивирусы.
Авторами законопроекта выступают депутаты Андрей Луговой и Владимир Парахин от фракций ЛДПР и «Справедливая Россия». По мнению депутатов, в 2017 году это принесет бюджету 52,8 млрд руб. Как говорится в пояснительной записке, для российских компаний предусмотрены преференции. Так, в случае реализации продукции и услуг за пределами России они могут быть частично или полностью освобождены от НДС.
Помимо конкретной продукции налогом будут облагаться и услуги, предоставляемые компаниями. В перечне фигурируют оказание рекламных услуг, предоставление доступа в интернет, хранение и обработка данных, услуги связи, трансляция телеканалов и радиоканалов через интернет, а также предоставление доступа к аудио-, видео- и печатному контенту.
В итоге это может привести к тому, что немалая часть реализуемых в России продуктов поднимется в цене, и это все на фоне подорожания ПО из-за курса рубля.
По словам депутатов, российскому потребителю сегодня выгоднее покупать продукцию у иностранных IT-компаний, поскольку они не уплачивают НДС, в отличие от российских на том же рынке. Это, по мнению авторов законопроекта, ставит зарубежные фирмы в выгодное положение. С учетом того, что софт станет дороже, это может повлечь за собой всплеск пиратства, отмечал депутат Госдумы Дмитрий Гудков.
Однако советник президента России по развитию интернета Герман Клименко не согласен с этой точкой зрения, так как вопрос пиратства, по его словам, зависит от многих других факторов, но не от того, с НДС торгует фирма или без.
«К равенству компаний я отношусь хорошо. Я люблю, когда в лавке один торговец торгует с НДС и второй, соответственно, тоже. У них равные условия», — заключил Клименко.
Четвертая попытка
«Яблоко» выдвинуло Григория Явлинского в президенты РФ
Екатерина Дятловская
Главной темой съезда партии «Яблоко», прошедшего в минувшие выходные в Подмосковье, стало обсуждение предвыборной стратегии в ходе думской кампании. Делегаты приняли решение об увязке предстоящих в сентябре выборов с последующими президентскими и почти единогласно поддержали выдвижение Григория Явлинского кандидатом на пост главы государства в 2018 году. Впрочем, не исключили делегаты, президентские выборы могут состояться и ранее.
Партия «Яблоко» рассматривает думскую кампанию как первый этап в рамках более широкой – президентской кампании, заявила лидер организации Эмилия Слабунова, выступая на съезде в воскресенье. «Кампания в Госдуму как часть двухлетней президентской кампании – это наше главное сравнительное преимущество», – объявила она, выразив уверенность, что «Яблоко» имеет все необходимые ресурсы, чтобы создать фракцию в Госдуме и победить в 2018 году.
Свою ставку на президентских выборах партия в очередной раз сделала на депутата заксобрания Санкт-Петербурга Григория Явлинского, возглавлявшего партию в течение 15 лет и трижды выдвигавшегося от «Яблока» на выборах главы государства (правда, в рамках кампании 2012 года ему было отказано в регистрации). Выдвижение его кандидатуры в качестве кандидата на президентский пост поддержали 135 делегатов, один выступил против. При этом в своих выступлениях многие из них заявляли не только о необходимости участия в президентских выборах, но и возможной победе кандидата от «Яблока» (несмотря на то, что согласно недавнему опросу «Левада-Центра», старейшая в РФ демократическая партия имеет поддержку лишь 1% избирателей).
«Ситуация стремительно меняется. И если мы год назад говорили, что 15–20% голосов уже будет значимо, то сейчас я не исключаю, что на выборах, которые могут состояться гораздо раньше 2018 года, Григорий Алексеевич может собрать большинство», – заявил представитель политкомитета, член-корреспондент РАН Алексей Яблоков.
Сам же Явлинский призвал осторожнее относиться к словам о победе. «Нам надо научиться всем говорить честные вещи, что возможно и что невозможно», – заметил он своим сторонникам. По словам Явлинского, выдвижение его кандидатуры – это начало «широкой демократической кампании по определению кандидата от всех неавторитарных, неевразийских сил» для участия в президентских выборах», которые, по мнению собравшихся, «могут случиться когда угодно» и вовсе необязательно именно в 2018 году.
О важности объединения демократических сил говорили и многие другие представители партийного руководства. Так, как заявил член политкомитета Виктор Шейнис, для объединения сделано пока еще не все и «политически нужно пойти навстречу партнерам». «Необходима готовность к широким компромиссам», – призвал он однопартийцев, но тут же выразил мнение, что объединенный список демократической коалиции все-таки должен формироваться именно на базе «Яблока».
Кроме того, отказались в «Яблоке» сотрудничать с экс-главой ЮКОСа Михаилом Ходорковским. Как заявил Явлинский, у них «разные политические взгляды», поэтому партия попросила бывшего олигарха деньги ей не перечислять.
За объединение также высказались присутствовавшие на съезде депутат Госдумы Дмитрий Гудков и экс-лидер РПР-ПАРНАС Владимир Рыжков, которые, по неофициальным данным, могут быть выдвинуты от «Яблока» в одномандатных округах. Поддержав кандидатуру Явлинского, Гудков и Рыжков тоже призвали всех демократов пойти на уступки. «В противном случае мы будем конкурировать не на выборах, а за места в автозаке либо на кладбище», – сказал, в частности, Гудков.
«Определяться с кандидатурой в президенты за два года до выборов – вещь, мягко говоря, странная. Электорального смысла в этом нет никакого: с точки зрения закона выдвижение происходит в ходе избирательной кампании, а до нее еще надо дожить», – сказал «НИ» политолог Александр Кынев. Он выразил мнение, что цель выдвижения Явлинского – заявить переговорную позицию потенциальным политическим союзникам, которая, впрочем, может их, наоборот, отпугнуть. «Когда вы говорите, что готовы объединиться, но при этом у вас с десяток условий, складывается ощущение, что на самом деле вы не очень-то этого хотите», – заметил политолог.
«Место работы стало братской могилой»
Число погибших на шахте в Республике Коми превысило три десятка
Анастасия Зотова
Жертвами катастрофы на шахте «Северная» можно считать 36 человек. Такое заявление вчера во второй половине дня сделал вице-премьер РФ Аркадий Дворкович. Среди погибших – горняки, погибшие при взрыве; шахтеры, заблокированные под землей; спасатели, ставшие жертвами еще одного взрыва. В республике Коми объявлен трехдневный траур по погибшим.
Сводки из аварийной шахты «Северная» в Воркуте напоминали вчера то фильм-катастрофу, то социальную драму. «Зарплаты – копейки! Пенсии – мизерные! Безопасности – никакой!», – возмущается в беседе с «НИ» горняк Сергей. Он работает на 12-м участке шахты «Северная», где в четверг, 25 февраля, произошли два взрыва. В момент трагедии под землей находились более сотни человек. Четверо из них погибли на месте, еще 26 горняков были заблокированы под землей. Спасательные работы длились три дня, но не увенчались успехом. В воскресенье, 28 февраля, в МЧС заявили, что шансов выжить у пропавших горняков уже нет: в шахте, где все это время продолжается пожар, уже не осталось кислорода. Это подтверждает и компания-владелец шахты «Воркутауголь».
Во время спасательных работ произошел еще один взрыв. Его жертвами стали шестеро участников спасательной операции – пятеро сотрудников МЧС и мастер-дизельщик. В пресс-службе МЧС сообщают, что после этого всех спасателей вывели на поверхность, а работы в шахте были приостановлены. В ведомстве не исключают возможности новых взрывов.
Опасения, что взрывы повторятся, были и до начала поисковых работ, сказал «НИ» депутат городского совета Воркуты Константин Пименов. Несмотря на это, спасатели спустились в шахту, где была сильно превышена концентрация метана. По словам Пименова, все сотрудники шахты об этом знали, но шум не поднимали – боялись увольнений.
Это подтверждают и работники шахты. Горняк Сергей рассказал «НИ», что уровень метана должны контролировать специальные датчики, а при превышении концентрации шахта автоматически обесточивается. Однако датчики были «подкручены». «Когда приходила инспекция, их поправляли, а потом возвращали обратно. Только пишут, сколько денег потратили на безопасность, а безопасности нет», – возмущается Сергей.
По его словам, у работников шахты есть переносные датчики, которые также фиксируют концентрацию газов. «Лимиты были превышены в несколько раз! На участке допустим 1% метана, а было до 3,5%. Местные скопления могут быть до 2%, а на самом деле были 15–20%», – рассказал горняк.
Компания «Воркутауголь» объяснила взрыв на шахте выбросом метана. «Если бы был выброс, то произошел бы один взрыв. А тут – целых три», – возражает Сергей.
«Газ выводится через вентиляцию, которая одновременно является запасным выходом», – рассказал шахтер по имени Михаил. Он работал на «Северной» вместе с братом – тот погиб. «Мы давно говорили, что нужны более мощные установки, а руководство не реагировало. Нам говорят – если хочешь денег заработать, спускайся вниз на свой страх и риск», – рассказал мужчина «НИ».
По словам еще одного горянка, который дал анонимный комментарий, на шахте не выполнялась обмывка выработок, редко делались прогнозы на выявление внезапных выбросов и горных ударов. «Работодатель нагоняет план по добыче угля и проходке выработок, тем самым увеличивает загазованность и запыленность забоев», – рассказал собеседник издания.
На вопрос о том, жаловались ли горняки на работодателя в прокуратуру, шахтеры отвечают: «Здесь это все равно бесполезно».
В «Воркутауголь» считают, что спрогнозировать трагедию было невозможно. «По предварительным данным, непредвиденное чрезвычайное происшествие на шахте «Северная» было вызвано резким выбросом и взрывом газа метана на добычном участке. Предположение подтвердилось лабораторными исследованиями МЧС России», – говорится на сайте компании. Сведения о «подкрученных» датчиках там опровергли. «Указанные факты не могли происходить на шахте «Северная»: на каждом добывающем предприятии в постоянном режиме работает инспектор Ростехнадзора. В режиме реального времени он может наблюдать за состоянием датчиков опасных газов в шахте. Сами шахтные датчики закреплены на пломбы. Без грубого взлома их невозможно перенести, а если будет предпринята такая попытка, это сразу же станет видно инспектору. Если датчик снят, на пульт идет сигнал об обрыве связи. Когда срабатывает датчик метана, все электричество, питающее технику в шахте, автоматически отключается, то есть работать больше просто невозможно», – указывает пресс-служба.
Сейчас, когда уже ясно, что живых под землей не осталось, рассматривается вариант затопления шахты. Только так можно потушить бушующий там пожар, поясняет депутат Пименов. В таком случае родственники погибших не увидят даже их тел. «Место работы стало братской могилой», – сокрушается Сергей.
Выжившие горняки волнуются, что могут остаться без работы после закрытия «Северной». Например, Сергей в одиночку воспитывает сына, и если его уволят, рассчитывать не на кого. Накопления есть у немногих – средняя зарплата шахтера составляет 45 тысяч рублей. Лишь те, кто работает на самых опасных участках, могут рассчитывать на 90–100. В шахтах нередко подрабатывают и пенсионеры – пособия им платят маленькие, а чтобы получать надбавку, надо провести под землей 25 лет.
Между тем в республике Коми объявлен трехдневный траур, он продлится до 1 марта. Исполняющий обязанности главы региона Сергей Гапликов распорядился оказать помощь семьям жертв. «Выдали памятку, где говорится, что нам полагается компенсация в миллион рублей», – говорит «НИ» Дарья Трясухо, дочь погибшего шахтера. По ее словам, родственникам погибших три года назад в шахте «Воркутинская» до сих пор не выплатили ни копейки. «Но даже деньги не вернут нам отца», – говорит она. По ее словам, «вся шахта знала, что будет взрыв».
Горняки намерены добиваться соблюдения правил безопасности. «Мне нравится моя работа, – говорит Сергей. – Я горжусь быть шахтером. Но хочется, чтобы наши жизни ценили. Сколько нас еще должно полечь, чтобы они наконец стали соблюдать нормы безопасности?»
Карельские власти решили разобрать ветровал в Гагукском лесничестве
На торги, которые назначены на 15 марта, выставлены три лота. Один из них предусматривает выборочную рубку деревьев вдоль границы садоводческого товарищества на территории Петрозаводского участкового лесничества. Второй лот дает право заготовки древесины при расчистке охранной зоны линии электропередачи в Надвоицком лесничестве – в этом случае речь идет о сплошной рубке на площади более 32 гектаров.
Третий лот предполагает уборку ветровала в Гагукском участковом лесничестве в Пудожском районе. Победитель торгов получит право проведения санитарной рубки на площади 18,6 гектара.
До 250 тысяч гектаров промышленных садов высадят в Калининградской области
Согласно информации, обнародованной пресс-службой калининградского правительства, план высадки садов на текущий сезон составляет 250 тысяч гектаров. Глава Минсельхоза региона Сергей Лютаревич также сообщил, что промышленное садоводство остается одним из приоритетных направлений развития. Если в 2013 году заложили 20 новых гектаров садов, то за два последних года – уже 317 гектаров.
- Эту работу мы продолжим, в планах на 2016 год. Но на этом мы не будем останавливаться,- сказал чиновник.
Большая часть новых посадок сосредоточено на территории двух районов Калининградской области – Полесского и Гусевского округа.
Регион, как считает глава калининградского Минсельхоза, имеет все условия для скорого развития промышленного садоводства и может заменить запрещенные поставки из той же Польши. На поддержку этого сектора АПК в 2016 году предусмотрены 49 млн рублей. В результате уже через несколько лет областные производители и поставщики фруктов смогут освоить поставки в другие российские регионы.
2 марта в военном городке Военно-морского политехнического института Военного учебно-научного центра (ВУНЦ) ВМФ «Военно-морская академия им. Адмирала Флота Советского Союза Н.Г. Кузнецова» (Петергоф) после капитального ремонта состоится торжественный ввод в эксплуатацию 4 казарм для размещения курсантов, обучающихся по радиотехническим специальностям.
Как сообщил начальник Военно-морского политехнического института, член-корреспондент РАН, доктор технических наук профессор Евгений Якушенко, в порядок приведены служебные помещения ведущих кафедр, размещенных в военном городке института. Это — кафедры «Информационных систем боевого управления кораблем», «Радиоэлектронных и оптикоэлектронных систем», «Боевого применения средств наблюдения», «Боевого применения автоматизированных средств управления», «Гидроакустики» и другие. Отремонтированы также учебные классы, выполнен капитальный ремонт в жилых помещениях для курсантов.
В 2015 году в главном корпусе военного городка создан уникальный в своем роде комплекс, посвященный истории Высшего военно-морского училища радиоэлектроники имени А.С. Попова. Благодаря усилиям сотрудников института и при поддержке Главного командования Военно-Морского Флота (ВМФ) России новый комплекс насыщен информационными ресурсами, представляющих историю развития радио и становления радиосвязи ВМФ России, повествующих о педагогах и выпускниках прославленного учебного заведения. Сердцем комплекса является аудитория «Радиотехническая», уникальный дизайн и самое современное оснащение которой, позволяет преподавателям и курсантам добиваться в своей деятельности эффективных результатов.
Управление пресс-службы и информации Министерства обороны Российской Федерации
Более 600 артиллеристов соединений сухопутных и береговых войск Северного флота приступили к отработке задач полевых сборов на полигонах боевой подготовки в Мурманской области. В мероприятиях задействовано около 80 единиц вооружения и военной техники.
В сборах одновременно принимают участие подразделения отдельной мотострелковой бригады, отдельной бригады морской пехоты и отдельной арктической мотострелковой бригады. 45 суток военнослужащие будут жить и совершенствовать боевую выучку в полевых условиях Крайнего Севера.
В ходе практических занятий артиллеристы отработают вопросы организации полевого лагеря, тылового и технического обеспечения, оборудования боевых позиций и маскировки, совершения маршей по пересеченной местности, а также с ними проведут ряд тактических учений.
Основной задачей сборов является совершенствование боевого мастерства и слаженности действий артиллерийских подразделений, отработка вопросов огневого поражения условного противника с открытых и закрытых огневых позиций.
Завершатся сборы показным тактическим учением с выполнением боевых стрельб из самоходных гаубиц «Гвоздика» и «Акация».
Полевые сборы — это одно из основных мероприятием боевой подготовки артиллерийских подразделений, они проводятся два раза в год — в зимнем и летнем периодах обучения.
Пресс-служба Северного флота (г. Североморск)
На базе горнолыжного центра Роза Хутор в поселке Красная поляна на территории олимпийского Сочи завершился чемпионат Вооруженных Сил по ски-альпинизму (лыжным гонкам и восхождению в горах).
Победителем в индивидуальной гонке по размеченной и маркированной трассе с суммарным набором высоты около 1600 м и протяженностью до 15 км стал представитель команды ЦСКА прапорщик Евгений Марков. Он преодолел дистанцию за 1 час 27 мин.
В командной гонке протяженностью до 10 км первыми стали также военные спортсмены ЦСКА — лейтенант Владимир Фёдулов и прапорщик Евгений Марков.
Всего в соревнованиях участвовали 23 сборные команды, состоящие из 2 человек. Турнир получился очень представительным — на трассу выходили 6 мастеров спорта по ски-альпинизму и более 10 кандидатов в мастера спорта.
Обслуживали чемпионат более 50 военных и гражданских судей из числа представителей команд и судейская бригада федерации альпинизма России.
Главным судьей турнира являлся судья Всероссийской категории, рефери международной федерации ски-альпинизма Александр Путятин.
Чемпионат Вооруженных Сил по ски-альпинизму проводился среди сборных команд военных округов, ЦСКА, Военного института физической культуры МО РФ (г. Санкт-Петербург).
В соревнованиях также принимали участие сборные команды внутренних войск МВД России.
Пресс-служба Южного военного округа
В январе 2016 г. заготовка древесины предприятиями генерального поставщика лесосырья на Архангельский ЦБК Группы компаний «Титан» составила 170,5 тыс. м3 (91,2% от плана), об этом говорится в полученном Lesprom Network пресс-релизе.
Весь объем лесосырья заготовлен современными комплексами. Вывозка составила 263,9 тыс. м3 (106,3% от плана).
Выручка ПАО «Сокольский ЦБК» (г. Сокол, Вологодская обл., входит в Segezha Group — Группа компаний «Сегежа», ранее ООО «ЛесИнвест») в 2015 г. выросла по сравнению со значением 2014 г. на 31,9%, достигнув 745,466 млн руб., об этом говорится в полученном Lesprom Network сообщении компании.
Убыток от продаж за отчетный период составил 5,998 млн руб., в 2014 г. была зафиксирована прибыль от продаж в размере 21,16 млн руб. Чистый убыток ПАО «Сокольский ЦБК» по итогам 2015 г. снизился на 62,3% до 24,834 млн руб.
Семь футов под килем, дорогие выпускники!
27 февраля в Государственном университете морского и речного флота имени адмирала С.О. Макарова состоялся торжественный выпуск молодых специалистов Института «Морская Академия».
Более 250 курсантов вуза получили дипломы об окончании вуза с присвоением степени квалифицированных специалистов плавсостава морского и речного транспорта получили выпускники трех факультетов, входящих в состав «Морской академии»: Навигации и связи, Судовой энергетики, Арктического.
В начале мероприятия для участников и гостей звучали морские песни, которые добавляли праздничного настроения в этот торжественный день.
Открыл официальную часть ректор Государственного университета морского и речного флота имени адмирала С.О. Макарова С. Барышников. Он вручил дипломы о высшем образовании с отличием самым лучшим выпускникам. В этом году их 19 человек.
Вслед за отличниками дипломы получили остальные выпускающиеся курсанты. Многим из них были вручены памятные медали за достигнутые успехи за время учебы в Университете: «За усердие» с изображением адмирала С.О. Макарова и парусника «Мир».
С окончанием учебы выпускников помимо руководства ВУЗа поздравили капитан морского порта «Большой порт Санкт-Петербург» А. Волков, заместитель директора по персоналу Северо-Западного бассейнового филиала ФГУП «Росморпорт» А. Стрельников, директор по персоналу ОАО «Северо-Западное пароходство» П. Мартынов, капитан ОАО «Морской порт Усть-Луга» С. Желдыбин, заместитель генерального директора Российского морского регистра судоходства В. Баранов, помощник генерального директора ООО «СКФ Арктика» В. Окунев, советник председателя Российского профессионального союза моряков В. Зубков.
По окончании выдачи дипломов с ответным словом от выпускников выступил курсант факультета Судовой энергетики Николай Угольников, отличник на протяжении всей учебы в Университете.
От родителей выпускников выступил Андрей Васильевич Гончаров, ветеран Вооруженных сил (морская авиация). Его сын Дмитрий успешно прошел полный курс обучения на факультете Навигации и связи и получил диплом об окончании университета по специальности «Судовождение».
Завершилось мероприятие прощальным вальсом.
В добрый путь, выпускники Государственного университета морского и речного флота имени адмирала С.О. Макарова – флагмана морского образования России!
Сегодня в ходе оперативного селекторного совещания заместитель председателя Правительства Российской Федерации Аркадий Дворкович выступил с заявлением о социальной поддержке пострадавших на шахте «Северная» и поблагодарил спасателей МЧС России за самоотверженный и героический труд.
От имени Правительства Российской Федерации он принес искренние глубокие соболезнования семьям горняков и спасателей на шахте «Северная».
«Это тяжелая чрезвычайная ситуация, тяжелая катастрофа для России, для нашей угольной отрасли и Правительство в настоящее время уже принимает и готовит решение по оказанию помощи семьям погибших и пострадавших. Проводится расследование причин произошедшего совместно с правоохранительными органами, для недопущения и минимизации рисков подобных трагедий, а также по решению социальных и трудовых вопросов здесь в Воркуте», - сказал Аркадий Дворкович.
В ходе совещания заместитель председателя Правительства Российской Федерации сообщил, что всем семьям погибших будет оказана необходимая помощь и поддержка.
«В настоящее время мы скоординировали все наши действия по материальной помощи. Выплаты будут произведены из регионального бюджета в размере 1 млн рублей семье каждого погибшего, в соответствии с коллективным договором и страховыми договорами также будут произведены значительные выплаты, которые разнятся в зависимости от количества детей или других иждивенцев в семье. Кроме того по итогам сегодняшней поездки я, как председатель комиссии, внесу предложения о выплатах из федерального бюджета, также выплаты будут произведены из фонда социального страхования. Ежемесячные выплаты будут производиться для сохранения нормального материального положения семей на протяжении длительного времени», - заявил Аркадий Дворкович.
Он рассказал и о том, что сейчас власти региона и компания прилагают все усилия, чтобы сохранить стабильность на месте трагедии и по максимуму предоставляют всю имеющуюся информацию в федеральные органы исполнительной власти занимающихся расследованием, но для выяснения реальных обстоятельств потребуется еще много времени. Ещё не закончен сбор данных, собраны не все объективные показатели, привлекаются эксперты для оценки произошедшего и создания окончательных выводов о причинах катастрофы. В настоящее время компания совместно с Ростехнадзором, МЧС России и другими организациями начала анализ возможных вариантов дальнейшей судьбы шахты.
Педагоги загнаны в угол
Автор: Юлюс ЯНУЛИС. г. Вильнюс.
В Литве началась бессрочная забастовка работников сферы образования. В 233 учреждениях, находящихся в 43 самоуправлениях, прекращены занятия.
ПРОФСОЮЗЫ требуют, чтобы с сентября этого года началось проведение в жизнь программы повышения зарплаты, кроме того, они добиваются отмены введённых во время кризиса так называемых ножниц, которые якобы позволяют устанавливать для работников системы просвещения разную зарплату за одну и ту же работу. Именно из-за последнего требования пробуксовывают переговоры педагогов и правительства. Для его реализации нужно примерно 18 млн. eвро. Правительство в лучшем случае обещает 5 млн. и категорически отказывается пересмотреть бюджет.
Максимальная зарплата литовских учителей, работающих на полную ставку, до вычета налогов является самой низкой в Европе — 6954 евро в год. Она ниже, чем в Румынии, вдвое ниже, чем в Турции, в 10 раз ниже, чем в Австрии или Голландии, и в 20 раз ниже, чем в Люксембурге. В Литве для просвещения выделяется 4,7 процента ВВП, в среднем в Европе — 6 процентов.
С конца 2009 года зарплата учителей снизилась на 47 процентов, урезаны не только коэффициенты, по которым рассчитывается зарплата, но и снята оплата дополнительных часов. Дошло до того, что учителя вынуждены летом собирать овощи и фрукты в Германии, заниматься земляными работами для приработка.
В манифесте состоявшегося в октябре конгресса учителей основным требованием стало восстановление положения в сфере просвещения, существовавшего до 2009 года. Предупредительные забастовки с этими требованиями были проведены в декабре, а на минувшей неделе митинг в Вильнюсе у здания правительства обозначил начало весенней волны протеста.
Сегодня только педагоги старшего поколения помнят, что в советской Литве с переходом к обязательному среднему образованию число учебных заведений установилось в пределах двух с лишним тысяч. В каждом колхозе и совхозе была своя школа. Сегодня большинства этих школ нет. За последнюю четверть века в Литовской Республике закрыли тысячу школ.
Правительство оказалось не готово обсуждать требования бастующих. Литовский премьер А. Буткявичюс на встрече с представителями учителей призвал отложить начало забастовки на несколько месяцев — до 1 июня или хотя бы до 1 мая. Правительство хотело бы выиграть время, чтобы «тщательно подготовиться к конструктивным переговорам». Представители стачечного комитета отвергли эти компромиссные предложения.
После переговоров с лидерами профсоюзов А. Буткявичюс обвинил их в связях с профсоюзами России. Они, мол, ездят на конференции в Москву, Санкт-Петербург, а значит, Россия оказывает влияние на литовские профсоюзы, причём не только по вопросу забастовок. Опять, выходит, «рука Москвы».
Лидеры литовских профсоюзов назвали «политической куриной слепотой» высказывание премьера и требуют публично назвать фамилии лиц, находящихся якобы под таким влиянием России. Председатель Литовского профсоюза работников системы просвещения утверждает, что намерен обратиться в суд в связи с высказываниями премьера.
Общий настрой протестующих: работники сферы образования загнаны в угол, падает престиж профессии, зарплата учителей давно не соответствует растущим нагрузкам, школа деградирует и нищает. Часть педагогов готовы бастовать до самого начала парламентской сессии.
Работа по ликвидации последствий аварии на шахте "Северная", по предварительным оценкам, продлится 2,5-3 месяца, сообщил РИА Новости в воскресенье представитель ОАО "Воркутауголь", которому принадлежит шахта.
Ранее сообщалось, что технический совет в воскресенье окончательно определился с вариантом локализации аварии. Как сообщил собеседник агентства, было решено произвести изоляцию шахты нагнетанием азота в горную выработку, чтобы вытеснить оттуда кислород и таким образом прекратить горение.
Согласно составленному плану, под землю необходимо закачать 2,5 миллиона кубометров азота. Объем всех вспомогательных работ рассчитан уже на 50% и определен примерный срок всего комплекса работ по ликвидации аварии.
"Пока, по предварительным расчетам, это займет примерно 2,5 - 3 месяца. После этого, если все успешно пройдет, можно будет приступать к восстановлению инфраструктуры подземной части шахты и уже после этого вновь вводить ее в эксплуатацию", - сказал собеседник агентства.
Обрушение в шахте "Северная" в Воркуте на глубине 748 метров произошло 25 февраля. Всего на момент аварии в шахте находились 110 человек, 80 из них были выведены на поверхность. Причиной обрушения горной породы в шахте мог стать взрыв метана. Всего в аварии погибли 36 человек.
Более 40 инвестиционных проектов планируется запустить в республике Карелия к 2020 году, сообщил РИА Новости глава республики Александр Худилайнен.
"Горнолыжный комплекс "Ялгора" был одним из первых инвестиционных проектов, который был реализован", — сказал глава республики. По его словам, всего на территории республики находятся четыре горнолыжных центра.
"До 2020 года будут запущены более 40 инвестиционных проектов", — отметил глава республики.
Как сообщил Худилайнен, основным направлением для инвестиций является лесная отрасль. "Инвесторы с удовольствием приходят не только на традиционную целлюлозную переработку леса, но и используют современные технологии, которые способны делать продукцию для строительства домов",- подчеркнул он.
Второе направление для инвестиций, по его словам, это разработка полезных ископаемых в республике, включая драгметаллы.
Худилайнен также отметил, что одним из основных направлений для инвестирования в республику является туризм.
В 2020 году будет праздноваться столетие республики Карелия.
Горнолыжный комплекс "Ялгора" расположен на берегу залива Онежского озера в непосредственной близости от столицы республики Петрозаводска. На нем предполагается проводить соревнования как республиканского, так и федерального масштаба.
Святослав Павлов.
Охлаждение отношений между РФ и странами Запада существенно не повлияло на сотрудничество Финляндии и Карелии, зарубежные инвестиции в российский регион продолжают поступать, сообщил РИА Новости глава Карелии Александр Худилайнен.
"Финны через Евросоюз в условиях санкций умудрились продавить 23,8 миллиона евро в рамках приграничного сотрудничества программы Еврорегион "Карелия", - рассказал глава республики, отвечая на вопрос корреспондента РИА Новости о сотрудничестве с финской стороной.
"У нас экспортно-ориентированная экономика, две трети товарооборота - это экспорт, почти миллиард, не в рублях", - отметил Худилайнен.
Он также сообщил, что финский капитал инвестируется в 53 предприятия республики, добавив, что правда есть ужесточение некоторых нормативов по экологии.
По словам главы республики, основным направлением сотрудничества с Финляндией является лесная отрасль.
Худилайнен также подчеркнул, что с Финляндией Карелия активно сотрудничает по "побратимским связям". "Более 60 договоров с муниципальными образованиями (Карелии - ред.)", - добавил глава республики.
"С финнами дружим, дружили и будем дружить", - сказал Худилайнен.
Отношения России и Запада ухудшились в связи с ситуацией на Украине. В конце июля 2014 года ЕС и США от точечных санкций против отдельных физлиц и компаний перешли к мерам против целых секторов российской экономики. В ответ Россия ограничила импорт продовольственных товаров из стран, которые ввели в отношении нее санкции. В июне 2015 года в ответ на продление санкций Россия пролонгировала продуктовое эмбарго на год — до 5 августа 2016 года.
Святослав Павлов.
На производственной площадке ООО «Краншип» (г. Темрюк, Краснодарский край) состоялась торжественная церемония спуска на воду буксира, строящегося в рамках проекта «Портофлот». Судно названо «Тамбей» в честь Южно-Тамбейского газоконденсатного месторождения на полуострове Ямал.
«Работы по строительству буксиров в рамках проекта «Портофлот» идут с опережением графика, что еще раз подтверждает надежность наших партнеров. Это не может не радовать. По контрактным обязательствам, суда для работы в порту Сабетта должны быть введены в эксплуатацию 31 мая 2016 года, но благодаря высокому профессионализму наших подрядчиков, мы получим буксиры уже в апреле», - сказал и.о. генерального директора ФГУП «Атомфлот» Мустафа Кашка.
Напомним, что 15 января состоялся спуск на воду буксира «Пур», строящегося в рамках проекта «Портофлот».
Мощность буксиров ледового класса Arc 4 составляет 3,84 мВт. Скорость на открытой воде - 13 узлов. Максимальная осадка - 4,93 метра, длина - 30,87 метра, ширина - 11,2 метра. Численность экипажа - 10 человек.
Буксиры «Пур» и «Тамбей» предназначены для обеспечения комплекса портовых услуг в порту Сабетта. Всего проект «Портофлот» подразумевает строительство и использование трех буксиров ледового класса, одного портового ледокола и одного ледокольного буксира. Строительство ведется верфями ООО «Краншип» (г. Темрюк) и ПАО «Выборгский судостроительный завод» (г. Выборг). Контракт на услуги «Портофлота» с ОАО «Ямал СПГ» действует с 2014 по 2040 годы. Ожидается, что буксиры «Пур» и «Тамбей» выйдут на акваторию порта Сабетта уже летом 2016 года.
28 февраля в половине второго ночи при проведении горноспасательных работ на аварийной шахте «Северная» в городе Воркуте произошел третий мощный взрыв, предположительно, метановоздушной смеси.
На момент взрыва в шахте работало 77 горноспасателей и горняков. К месту взрыва для оказания помощи пострадавшим незамедлительно были направлены пять горноспасательных подразделений.
В результате оперативных действий отделений ВГСЧ 71 участник горноспасательных работ был спасен. От мощного взрыва в шахте пострадали 11 человек, все они подняты на поверхность. Три человека госпитализированы. Один из них - помощник командира Воргашорского военизированного горноспасательного взвода Спартак Кузьмин, который получив ранение и травмы, продолжал выполнять свои обязанности вплоть до эвакуации на поверхность. Двоим пострадавшим помощь оказана амбулаторно. К сожалению, взрыв унес жизни шести человек.
На момент взрыва горноспасатели, работая в условиях особого риска, устанавливали перемычки с целью локализации интенсивно распространяющегося пожара на аварийном участке. Работы велись в крайне сложных условиях при сильном задымлении, высокой загазованности и практически в нулевой видимости. На аварийном участке шахты, где интенсивно распространяется пожар, горноспасатели устанавливали герметичные перемычки для наполнения участков горной выработки хладоном (специальным газом, применяемым для тушения пожаров) с целью ликвидации очагов возгорания.
Проведение этих мероприятий было направлено на предотвращение распространения огня на аварийных участках горной выработки, без чего дальнейшее проведение поисково-спасательной операции было невозможным.
Накануне вечером в ходе заседания рабочей группы правительственной комиссии «Техническим советом» было обращено особое внимание на строгое соблюдение всех требований безопасности при проведении горноспасательных работ. Несмотря на неукоснительное соблюдение техники безопасности при проведении взрывоопасных мероприятий и постоянный мониторинг хлопков и вспышек метановоздушной смеси на одном из аварийных участков шахты взрыв все же произошел.
Экстренно собранный «Технический совет» принял решение о немедленном прекращении работ под землей, оперативном выводе на поверхность всех участников горноспасательной операции. По данным экспертов, сохраняется высокая вероятность новых взрывов на аварийной шахте.
Гибель на «Северной»
Во время третьего взрыва на шахте в Воркуте погибли пятеро спасателей
Анна Семенова
На воркутинской шахте «Северная» произошел еще один мощный взрыв, унесший жизни шахтера и пятерых спасателей. Сотрудники МЧС разбирали завалы, оставшиеся после предыдущих двух взрывов и обрушения породы в шахте. Тогда заблокированными оставались 26 горняков. Поднимался даже вопрос о затоплении шахты, так как надежды найти выживших под землей практически нет.
В половине второго ночи в воскресенье, 28 февраля, при проведении горноспасательных работ на аварийной шахте «Северная» в Воркуте произошел третий мощный взрыв. На момент взрыва в шахте работали 77 спасателей и горняков. 71 человек был спасен, жизни шестерых спасти не удалось.
Погибли пятеро спасателей и один шахтер.
Спасатели занимались тем, что устанавливали герметичные перемычки, чтобы наполнить участки горной выработки хладоном — это специальный газ, который применяется для тушения пожаров. Так они боролись с распространением огня и обеспечивали возможность проведения дальнейших поисково-спасательных работ.
Операция должна была спасти 26 горняков, оказавшихся заблокированными в результате аварии, которая произошла на шахте 25 февраля. На глубине 780 м случился внезапный выброс метана и прогремели два взрыва, повлекшие обрушение породы. За завалами возник пожар. Всего в шахте находились 110 человек, на поверхность вывели 80 горняков. Вскоре после взрыва стало известно о гибели четырех человек — их тела уже опознаны.
Аварийный участок шахты «находится в так называемом треугольнике взрываемости — это наиболее опасная концентрация газов, спасательная операция в таких условиях становится невозможной, но пока продолжается с соблюдением мер предосторожности», сообщал ранее сотрудник пресс-службы ОАО «Воркутауголь» (компании принадлежит шахта) Андрей Харайкин. «Работы велись в крайне сложных условиях, при сильном задымлении, высокой загазованности и практически нулевой видимости», — отметили в МЧС России.
Предположительно, 28 февраля взорвалась метановоздушная смесь, эпицентр пришелся как раз на то место, где ранее оказались заблокированными 26 шахтеров. Любые работы после третьего взрыва решено было остановить. Сохраняется высокая вероятность повторных взрывов.
«Мы вынуждены констатировать, что все параметры, которые сложились на аварийном участке шахты, не позволяют кому-то выжить, — заявил журналистам глава МЧС России Виктор Пучков. — Данные показывают, что в том районе подземного пространства, где находились 26 шахтеров, высокие температуры, нет кислорода».
Сейчас решается, как поступят с шахтой. По словам технического директора ОАО «Воркутауголь» Дениса Пайкина, есть два варианта. «Первый — это затопление аварийной части шахты и очага пожара. Второй — это герметизация стволов для того, чтобы исключить доступ кислорода в шахту, и нагнетание специальных веществ в шахтное поле для того, чтобы локализовать пожар», — пояснил он.
Однако, по последним данным, спасатели решили не затапливать шахту.
Данный инцидент на шахте «Северная» далеко не первый. За всю историю ее существования на ней произошло пять аварий, в результате которых погибли 36 человек, сообщил ТАСС источник в правоохранительных органах Республики Коми. Всего же на шахтах «Воркутаугля» с 1994 года произошла 161 авария, погибли 116 человек. Эта компания владела в общей сложности 13 шахтами, из которых сейчас работают пять.
Наибольшее количество аварий произошло на шахтах «Комсомольская», «Воркутинская» и «Воргарошская» — 30, 22 и 24 соответственно. Все они по-прежнему находятся в эксплуатации.
По факту ЧП 25 февраля возбуждено уголовное дело по ч. 3 ст. 216 УК России (нарушение правил безопасности при ведении горных, строительных или иных работ, повлекшее по неосторожности смерть двух или более лиц). Временно исполняющий обязанности главы Коми Сергей Гапликов призвал следственные и надзорные органы провести максимально открытое расследование причин аварии — у причины, по его словам, «должны быть имя и фамилия».
Родственники шахтеров тем временем заявляют в соцсетях, что руководство шахты знало о возможной аварии, но все равно отправляло людей в забой.
«Как мне стало известно, еще 22 дня назад был сигнал, что есть угроза горного удара, — пишет у себя на странице дочь погибшего шахтера Дарья Трясухо. — Последние два дня мой отец приходил домой и говорил, что стабильно газ и метан идет в 2% (хочу отметить: на шахте и на собрании все жены, мамы и родственники подтвердили, что мужчины приходили домой и говорили, что есть угроза). Начальство и руководство закрыли глаза!»
Также родственники со ссылкой на свои источники на предприятии заявляют, что руководство добывающей компании за несколько дней до трагедии якобы застраховало шахтеров на десятки миллионов рублей.
В Коми объявлен трехдневный траур. Во всех храмах республики пройдут молебны по погибшим и пострадавшим в аварии. Семьям погибших горняков и спасателей будет выплачено из республиканского бюджета по 1 млн руб., получившим тяжелые травмы — по 400 тыс. руб., травмы легкой степени тяжести — по 200 тыс. руб. Это дополнение к тем средствам, которые будут выплачены компанией «Воркутауголь» в соответствии с коллективным договором, и другим выплатам. Все погибшие в Воркуте на шахте «Северная» горноспасатели будут представлены к государственным наградам.
«Природный характер», или трагедия, которую ожидали
О природном характере аварии на шахте «Северная» сообщил глава Печорского отделения Ростехнадзора Александр Гончаренко. По словам вице-премьера Аркадия Дворковича, возглавляющего правительственную комиссию по оказанию помощи пострадавшим и семьям погибших, жертвами трагедии можно считать 36 человек
Надежды на то, что оставшихся под землей 26 горняков еще можно спасти, не осталось после нового взрыва в ночь на воскресенье. Первые взрывы в шахте прогремели еще в минувший четверг.
Справка Business FM
25 февраля на глубине 780 метров произошел внезапный выброс метана. За этим последовали два взрыва и обрушение породы. За завалами возник пожар. В момент аварии под землей находились 111 человек. В первые часы удалось вывести на поверхность 81-го горняка, девять из них обратились за медицинской помощью, шестеро были госпитализированы. 4 горняка погибли, судьба 26 шахтеров оставалась неизвестной. 28 февраля ночью при проведении поисково-спасательных работ в шахте произошел третий взрыв. Погибли шесть человек: пять горноспасателей МЧС и один работник шахты. Еще пять человек пострадали.
После трагедии на шахте «Распадская» все узнали о датчиках, которые в случае превышения определенного уровня по метану тут же отключают электричество в шахте. Тогда же появились версии о том, что шахтеры сами заклеивали эти датчики, чтобы не останавливать добычу. Похожее сообщение в воскресенье появилось в СМИ и со ссылкой на супругу одного из работников шахты «Северная». Вот что телеканалу LifeNews рассказала жена шахтера Наталья Трясухо.
Наталья Трясухо
жена шахтера
«Буквально за несколько дней до этой трагедии он говорил, что есть угроза удара, что у нас очень сильная загазованность. Об этом был разговор. Со стороны руководств меры предпринимались в том плане, чтобы продолжалась добыча. Чтобы принимали все возможные меры, чтобы датчики не срабатывали, чтобы их накрывали, закапывали. Потому что все автоматизировано, и когда срабатывают датчики, все останавливается. Требовали добычи и больше ничего. По поводу безопасности не волновало никого».
В компании «Воркутауголь» официально опровергли заявление о том, что руководство компании якобы знало об аварийной ситуации, но скрывало информацию от шахтеров, «обманывая» аварийные датчики. Подробно о том, как работает система, BusinessFM рассказал пресс-секретарь компании «Северсталь» Владимир Залужский.
Владимир Залужский
пресс-секретарь компании «Северсталь»
«Мы выражаем свои искренние соболезнования всем пострадавшим и родственникам погибших. Для нас это глубоко личная трагедия. Мы уделяем очень много внимания вопросам безопасности на всех наших активах, в том числе, в Воркуте. В последние годы было инвестировано порядка 1,5 млрд рублей в мероприятия по безопасности. На предприятии установлено самое современное оборудование, которое автоматически докладывает обо всех отклонениях. Но, к сожалению, как выясняется, даже самое современное оборудование не всегда может предупреждать аварии. Создана комиссия, в которую входят и Прокуратура, и Ростехнадзор, и СК. Ведется работа по линии МЧС. После совещания оперативного штаба, было объявлено, что, по мнению, Ростехнадзора, что причиной аварии на шахте - это предварительная версия - являются природные факторы. Мы понимаем, сколько много сейчас эмоциональных комментариев присутствует в прессе от разных экспертов и от родственников пострадавших. Система с датчиками устроена таким образом, что в случае нарушения работы или деформации любого из датчиков отключается электричество, и работа в шахте просто будет невозможна. Также датчики опломбированы, соответственно, их перенос также приводил бы к остановке работы в шахте. Более того, к каждой шахте прикреплен инспектор Ростехнадзора, который в режиме реального времени на компьютере может видеть работу всех датчиков. То есть, безусловно, исключать человеческий фактор в авариях невозможно, но по предварительной версии это не было связано с человеческим фактором — скорее, с природными явлениями».
поделиться
А вот как на месте событий вопрос о датчиках прокомментировал глава «Северстали» Алексей Мордашов.
Алексей Мордашов
глава «Северстали»
«Датчики устроены так, что ими трудно манипулировать, их нельзя закрыть — сигнал сразу же уходит на центральный пульт. Их нельзя переместить, они опломбированы. Но мы нонимаем, что не только от совершенства технических систем зависит результат, но и от работы людей. И нам всем вместе еще предстоит сделать, видимо, многое для того, чтобы не только технические системы стали совершеннее. Не только они являются залогом стабилизации и безопасности в Воркуте, но и работа людей».
За всю историю «Северной» на ней произошло пять аварий. В 1964 году при прорыве плавуна погибли 17 шахтеров. В 2000 году при пожаре, в следствии несоблюдения мер безопасности при проведении сварочных работ, погибли 10 человек. В 2004 и 2011 годах погибли пятеро и двое горняков соответственно. Таким образом, нынешняя авария — крупнейшая для «Северной». Жительница Воркуты Мадлена утверждает, что в городе мало кто удивлен произошедшим.
Мадлена
жительница Воркуты
«Уже предвещало беду. И толчки были, и метан превышал уже нормальные цифры. В общем, все шло к тому, что произойдет этот взрыв. Это все знали, предвестники были. Люди приходили с работы еще недели две назад, блевали, у кого-то кровь из носа — понимаете, работать в этой атмосфере. Уже все шло к этому. И человек, который отвечает на «Северной» за технику безопасности, был на центральной шахте, когда в 2013 году в феврале тоже был взрыв на шахте «Воркутинская». Его не уволили, не наказали — его просто перевели на «Северную». И что случилось сейчас — этот человек также отвечал за технику безопасности, ну, и видите, как...».
По словам вице-премьера Аркадия Дворковича, находящегося на месте ЧП, оснований говорить, что к аварии привели неправомерные действия персонала, пока нет. Business FM позвонило по случайным номерам жителям Воркуты. Своим мнением о трагедии поделился бывший шахтёр Анатолий.
Анатолий
бывший шахтер
«Наверное, это с техникой безопасности связано, все-таки. Говорили же, что горный удар произошел, потом уже взрывы. На шахте случайности редко бывают. Сейчас у нас работают пять шахт – «Воргашорская», «Северная», «Воркутинская», «Комсомольская» и «Заполярная». «Северная» по глубине такая же, как «Воркутинская» и «Комсомольская». Такой же уголь. Все только об этом и говорят. У нас бывший директор там погиб. Он работал директором на «Воркутинской», а сейчас по проходке работал на «Северной». Поехал в шахту, и они вдвоем погибли с механиком участка».
В воскресенье на центральной площади Воркуты горожане собрались, чтобы почтить память погибших. О чем говорят местные жители, BusinessFM рассказала воркутинка Алиса.
Алиса
жительница Воркуты
«Единственное, что мы думаем — что от нас, наверное, многое скрывали. Потому что у одной моей знакомой подняли уже мертвого мужа — он был пятый, по идее — но нигде этого не было озвучено. Еще до того, как объявили всех мертвыми. Многие обижаются на то, что по центральному телевидению, по «Первому каналу» сначала говорят про Сирию, и только потом — про то, что случилось у нас. А в Воркуте да, это самая главная новость. Никогда этого не ожидаем, хоть и повторяется, но всегда неожиданно. Вроде, все время что-то делают, что-то пытаются улучшить. Там же, вроде, немецкую технику какую-то завозили, но, тем не менее, это не помогает. Шахтеров заставляют молчать, чтобы их не уволили. Об этом все говорят».
Технический совет принял сегодня решение изолировать аварийный участок в «Северной», говорит сотрудник пресс-службы «Воркутауголь» Андрей Харайкин.
Андрей Харайкин
сотрудник пресс-службы «Воркутауголь»
«Технический совет выбрал изоляцию шахты нагнетанием азота в горные выработки. Чтобы вытеснить оттуда кислород. Уже составлен план реализации этого варианта, определн необходимый объем азота для закачки под землю — это 2,5 млн кубометров. Найдена организация, которая будет заниматься этой работой. В настоящее время компания «Воркутауголь» заключает с ней договор. Объем вспомогательный работ рассчитан уже на 50%. Определен также примерный срок проведения всего комплекса работ по ликвидации аварии. По предварительным подсчетам, это займет 2,5-3 месяца. После этого уже можно будет приступить к восстановительным работам, и если все пройдет хорошо, работа шахты будет восстановлена».поделиться
В понедельник начнутся выплаты семьям пострадавших и погибших в результате взрывов. Размер компенсации составит от четырех до пяти миллионов рублей. В Коми объявили трехдневный траур. В понедельник состоятся первые похороны. Погибшие горноспасатели будут представлены к наградам.
Партия «Яблоко» первой выдвинула кандидата в президенты России
Это Григорий Явлинский. Его кандидатуру поддержали в воскресенье 135 делегатов съезда партии, который прошел в Новой Москве, один голос — против
На съезде «Яблока» предложили создать единый оппозиционный блок на базе партии, который смог бы побороться за места в Госдуме. Идею высказали экс-сопредседатель партии ПАРНАС Владимир Рыжков и депутат Госдумы Дмитрий Гудков. Они также поддержали выдвижение кандидатуры Григория Явлинского на президентских выборах 2018 года.
Принципиально важно, что «яблочники» первыми определились с кандидатом, сказал Business FM председатель псковского регионального отделения и член федерального политического комитета партии «Яблоко» Лев Шлосберг.
Лев Шлосберг
председатель псковского регионального отделения и член федерального политического комитета партии «Яблоко»
«Явлинский является принципиальным противником Путина с момента появления Путина во власти. У него с ним идет личный поединок - интеллектуальный и политический. Совершенно нормально, что за два с половиной года до президентских выборов участники этих выборов заявляют о своих намерениях. Вообще, на выборы выходят не за два месяца, а за два года — это совершенно нормально. Явлинский — председатель политкомитета «Яблока», действующий председатель политкомитета. У него есть амбиции продолжить борьбу за воплощение в политике своих представлений о государстве, экономике, социальной жизни. Это представление очень высокого качества. Решение съезда «Яблока» открывает в России президентскую кампанию. Это ведь политическое выдвижение — не юридическое. Юридическое может быть только тогда, когда выборы будут назначены. Мы не исключаем, что президентские выборы в России состоятся раньше 2018 года — досрочно. Допустим, в 2017 году. И тогда до них осталось всего 1,5 года. На данный момент никто из политиков демократического плана, ни один человек не заявил о своей готовности, о своем будущем выходе на президентские выборы. А такой человек должен быть. Возможно, сейчас, в ответ на наше выдвижение другие политические партии и политики заявят о своей готовности участвовать в президентских выборах. Мы это приветствуем: будет общественная дискуссия, сравнение кандидатов, программ, взглядов. Замалчивать президентские выборы нельзя. Потому что даже если мы совершим некоторый гражданский подвиг и политический, и образуется фракция «Яблоко» в Государственной Думе в этом году, она пока что не станет большинством в парламенте. То есть, принимать законы таким образом, чтобы у нас было большинство голосов, мы не сможем. У нас появится возможность влиять, высказываться, представлять интересы избирателей с парламентской трибуны. Но парламентское большинство будет разбросано между другими политическими организациями. Соответственно, изменить положение в президентской республике можно только, претендуя на главный государственный пост в стране — это пост президента. Сегодня «Яблоко» предложило обсудить кандидатуру Явлинского. Если появятся другие кандидаты, они также будут обсуждаться обществом. Это совершенно нормальный политический процесс».
В руководстве партии ПАРНАС поддерживают инициативу «Яблока» идти на думские выборы «единым фронтом». Объединение оппозиционных сил на предстоящих выборах в Госдуму необходимо, работа над этим будет продолжаться, заявил заместитель председателя ПАРНАСа Владимир Кара-Мурза.
Но объединение оппозиции на съезде «Яблока» предложено с некоторыми оговорками. Явлинский, исключил возможность политического сотрудничества с Михаилом Ходорковским.
«Наша предвыборная платформа — защита чести и достоинства человека, реформы должны быть для большинства», — сказал Явлинский. При этом, по его словам, политическое сотрудничество с Михаилом Ходорковским исключено. «У нас разные политические взгляды. Месяц-полтора назад мы просили его не финансировать нас, потому, что у нас разные взгляды», — добавил Явлинский.
Дом, где живет свобода
У детей-инвалидов по окончании дома-интерната зачастую путь только один - в психоневрологический интернат (ПНИ). Разорвать этот порочный круг решили сотрудники Санкт-Петербургской благотворительной организации «Перспективы» совместно с психоневрологическим интернатом №3.
В феврале в Северной столице начала работу «Тренировочная квартира». Уникальный проект, цель которого доказать, что воспитанники ПНИ могут жить вне стен интерната. Могут и очень хотят. И, главное, это возможно! Все, что нужно, - немного помочь, в чем лично убедился и корреспондент «Мира Новостей», побывав в Санкт-Петербурге.
ХОРОШАЯ КВАРТИРА
На первый взгляд обычная квартира в новостройке. Просторная, с хорошим ремонтом. Заметить отличия можно, только если их поискать. Например, нож, которым девушка, сидящая в инвалидном кресле, на кухне режет салат, какой-то странной формы - больше похож на... квадратный серп!
- Никогда не видели такого? - улыбается куратор программы «Тренировочная квартира» Надежда Сота. - А это специальный нож для ребят со спастикой (это нарушение нервно-мышечной деятельности, при котором конечности не слушаются, становятся жесткими или, наоборот, слабыми, часто сопровождающееся болезненными ощущениями). Как только мы поняли, что Дине неудобно резать обычным ножом, сразу же купили ей такой. Так же как когда поняли, что Юля боится плиты, приобрели мультиварку. А когда увидели, что Дине и Юле неудобно готовить на обычном столе, принесли им более удобный. На нем можно готовить, сидя на инвалидной коляске. Собственно, для этого мы - кураторы, педагоги и психологи - и находимся рядом с ними. Не для того, чтобы делать за них, и даже не для того, чтобы их страховать. А чтобы оптимизировать их пространство, делать его комфортным, а значит, не враждебным для них. Так они смелее и быстрее осваивают его.
Объясняя это, Надежда указывает на низкий стол на кухне. Только теперь мне становится понятно, зачем он тут нужен, ведь в общей экспозиции интерьера он выглядит как-то странно. Однако интерьер не главное для таких людей, как Дина и Юля, ведь обе они колясочницы. И пока мы - обычные люди - капризничаем в дизайнерских мебельных магазинах, у Дины и Юли цель совершенно другая: доказать, что они могут жить как все - самостоятельно, в собственной квартире, а не в казенных стенах.
Ради этого в феврале этого года в Петергофе и была организована эта «тренировочная квартира», а в нее заселились четыре «первопроходца» - Дина, Юля, Андрей и Володя - воспитанники психоневрологического интерната №3 города Петергофа.
МОЙ РОК-Н-РОЛЛ
Идея «тренировочной квартиры» вызревала уже давно, как плод многолетнего сотрудничества ПНИ №3
г. Петергофа и знаменитой в Санкт-Петербурге благотворительной организации «Перспективы».
С 2008 года сам психоневрологический интернат №3 реализует программу «Добро пожаловать домой», в ходе которой получили квартиры и вышли в самостоятельную жизнь уже 23 воспитанника. Ну а в наступившем году смогли пойти дальше - запустили совместный с общественной организацией проект «Тренировочная квартира».
Его идея сложна и лаконична одновременно: после 4-месячного курса «теории обычной жизни» четыре отобранных «пионера» под присмотром куратора, психолога и трех социальных педагогов пройдут здесь «практический курс обычной жизни», для того чтобы в итоге доказать комиссии в ПНИ, что они смогут жить и обслуживать себя самостоятельно. Ну а после первой четверки своей очереди ждут еще 28 человек.
А нужно ли им это? А справятся ли они? Пока куратор Надежда объясняет мне смысл проекта, я не могу избавиться от этих мыслей.
Неожиданно «ответ» приходит сам. И это Володя с гитарой.
- ...И то, что было, набело откроется потом. Мой рок-н-ролл - это не цель и даже не средство...
Голос у Володи приятный, слух отличный. И как-то трогает, что он запел именно эту песню, которую я люблю. Еще больше трогает то, что воспитанник десятой (она считается тяжелой) группы психоневрологического интерната №3 г. Петергофа говорит. И как.
- Играть на гитаре я учусь третий год, занимаюсь раз в неделю и все свободное время. Очень люблю рок-н-ролл. И здесь это не как в интернате, гораздо больше возможностей. Там играть особо не давали. И сердце разрывалось внутри. Здесь другое дело, и я думаю даже про организацию концерта. Но пока стараюсь зарабатывать, ведь за уроки гитары надо платить. Поэтому я работаю в районной больнице санитаром. Там много работы, с которой люди не справляются, а я делаю. Я сам пробиваю себе дорогу и горжусь этим.
Правильные слова, правильный смысл. Нелогично в образе Володи, пожалуй, лишь одно: новый черный пиджак, который, кстати, ему очень идет, в паре со спортивными штанами.
- А это потому, - объясняет Володя, - что пока хватило только на пиджак. Брюки надеюсь купить со следующей зарплаты. Ведь бюджет надо рассчитывать.
ОСНОВНОЙ ИНСТИНКТ
- На самом деле вот это понимание, что бюджет надо рассчитывать, самое ценное! - уверяет Надежда. - Потому что это огромное провисание в сознании каждого из них. Последствия жизни в интернате, где они привыкли жить на всем готовом. И даже если потратишь все деньги, еда и крыша над головой есть всегда. Но в свободной жизни все это совсем не так, поэтому главное, чему приходится им учиться здесь, - это ответственность за свои финансы, за свой желудок, за свои поступки. Вся наша работа сосредоточена как раз на этом. Остальное - даже их диагнозы - нам не важно.
Те же знания упорно осваивает и Андрей, стройный, белокурый парень с правильными чертами лица, с которым мы успели пообщаться до того, как он убежал на работу в пищеблок, где служит грузчиком.
Ведь именно из-за их отсутствия Андрей чуть не попал в беду, купив в кредит дорогой мобильный телефон. На тот момент он еще не понимал и того, что в жизни многое можно, и того, что за все это надо платить. Теперь и ответственности, и возможностей гораздо больше.
За время, в течение которого Андрей живет «как обычные люди», он пробует самостоятельно делать то, чему его учили в ПНИ, - стирать, убирать, готовить борщ, начал изучать компьютер и учиться принимать решения самостоятельно.
Пока Андрей перечисляет мне все свои новые возможности, я ловлю себя на мысли, что уже не задаюсь вопросом: а смогут ли они, а нужно ли им это? Конечно, смогут и, конечно, нужно. Ведь любое живое существо хочет жить, развиваться, радоваться. Ведь, по сути, это и есть смысл жизни. Так разве у нас есть право кого-то этого лишать?
- Почему в обществе считается, что раз эти люди не похожи на нас, особенные, то они должны жить в четырех стенах, в условиях строгого режима? - возмущается куратор Надежда. - Почему мы вообще считаем, что они не смогут жить так, как мы? Чему-то не смогут научиться? Вы же видели, как готовит наша Дина? А еще она прекрасно умеет убирать, складывать вещи, стирать. Все умеет, несмотря на то что у нее спастика рук. Ну и что! Просто она все это делает по-другому, и ей нужны более удобные для нее предметы. А так она такой же полноценный человек. И сейчас, к примеру, она осваивает компьютер. А еще учится читать и писать, чему ее не научили в интернате, считали, что не надо. Ребята все осваивают очень быстро. И радуются всему - каждой новой возможности, каждому мгновению. Посмотрите на это, и вы убедитесь, что лишать их такой нормальной человеческой жизни - преступление.
ВЕРА НАДЕЖДЫ
- Когда я только пришла на эту работу, меня сразу же определили в самую тяжелую палату, - рассказывает Надежда. - Я тотчас же обратила внимание на мальчика, к которому все боялись подходить. Это был мальчик с зондом. И позже выяснилось, что зонд стоял у него с рождения. Самому же мальчику ростом с трехлетнего ребенка было 18 лет. Именно с ним я начала работать: массаж, гимнастика, провокации. Эта технология называется базальной стимуляцией. Основа ее - осязание, прикосновения. То, что любая мать делает на инстинктивном уровне, поглаживая, обнимая, потряхивая и просто нося на руках своего ребенка. Вот этот мальчик с зондом - лучший пример того, что может стать с человеком без этих материнских прикосновений. И что будет, если их вернуть. Занимались мы с ним очень много, и я знаю, что ему было очень больно, но приблизительно через полгода благодаря стимуляции глотательного рефлекса он научился есть из бутылочки и смеяться! Вы представляете, как это много значит?
Работая с ребятами, я точно знаю, что и их нельзя лишать возможностей. Они должны жить полноценной жизнью. Как и любой из нас. И только так и должно быть.
Хотите помочь проекту «Тренировочная квартира», звоните: +7 (812) 320-06-43.
Марина Алексеева
Россияне мрут от «прочих причин»
Минздрав отчитался: по итогам прошлого года сократилась младенческая смертность, а также смертность от сердечно-сосудистых заболеваний. Эксперты же уверены, что «доверять этим цифрам оснований нет».
Министр здравоохранения РФ Вероника Скворцова на днях обрадовала: по итогам 2015 года в России на 12,2% снизилась младенческая смертность! И все благодаря открытию современных перинатальных центров.
Но не только младенцы умирать стали меньше. Министр напомнила, что прошедший 2015 год был объявлен Национальным годом борьбы с сердечно-сосудистыми заболеваниями. И тут, конечно, результат тоже налицо - смертность от болезней системы кровообращения только за один год сократилась на 3,4%.
Впрочем, к таким «достижениям» сами врачи относятся скептически. Фонд независимого мониторинга «Здоровье» заявил о том, что «оснований доверять этим победным реляциям нет». Глава фонда, член Общественной палаты РФ Эдуард Гаврилов привел такие цифры: «Как известно, на болезни системы кровообращения и онкологические заболевания в России совокупно приходится более 60% всех смертей. Если бы любой из этих двух показателей хоть ненамного уменьшился, мы бы сразу увидели снижение общей смертности в стране. Но в 2015 году, по данным Росстата, общая смертность сохранилась на уровне предыдущего года и составила 13 случаев на тысячу человек, хотя по планам госпрограммы развития здравоохранения должна была сократиться до 12,5».
Интересно, что увеличилось число смертей «от прочих причин»: в 2014 году этот показатель вырос на 24,3%, в 2015-м - на 10,7%. Всего «от прочих причин» сегодня умирает каждый шестой россиянин.
По мнению Эдуарда Гаврилова, такие колебания происходят ввиду «жонглирования статистикой» - Минздрав просто переставляет каждый год цифры из одной графы в другую и отчитывается перед президентом: вот здесь у нас понизилось, вот здесь явные улучшения. При этом в другой графе появляются «ухудшения», но этого Минздрав старается не замечать. Да и зачем? На следующий год можно будет переставить цифры по-новому, и тогда «плохая» графа сразу вдруг продемонстрирует «достижения» и «улучшения».
По итогам прошлого года Минздраву надо было отчитаться об успехе кампании по борьбе с сердечно-сосудистыми заболеваниями, и вот готов «результат»: от этих заболеваний теперь умирают меньше, а вот от болезней органов пищеварения, например, больше, сообщают отчеты ведомства.
С младенческой смертностью цифры тоже не сходятся. Так, Вероника Скворцова отчиталась, что по этому виду смертности мы вышли «на уровень самых лучших международных стандартов». Однако фонд «Здоровье» напоминает, что вблагополучных странах Европы младенческая смертность составляет 2,7 на тысячу родившихся живыми. У нас же в 2014 году этот показатель смертности составлял 7,4 на каждую тысячу родившихся живыми, в 2015 году - уже 6,5, согласно отчетам Минздрава.
Так о каких же «лучших международных стандартах» здесь может идти речь?
«Снижение младенческой смертности можно только приветствовать, однако до лучших международных стандартов нам, к сожалению, пока далеко», - констатирует Эдуард Гаврилов.
Более того, 15 регионов отчитались о росте младенческой смертности. Причем почти во всех этих регионах были построены и работают пресловутые перинатальные центры, которыми так гордится Минздрав.
Одновременно на местах шло сокращение больничных, в том числе акушерско-гинекологических, коек, особенно в сельской местности. В результате смертность младенцев в Псковской области выросла за год сразу на 20,3%, в Орловской - на 18,2%, в Смоленской - на 16,7%.
Реальных предпосылок для снижения смертности сегодня не видно, отмечают эксперты. Только за один 2014 год число амбулаторных посещений в стране снизилось примерно на восемь миллионов. На селе с 2012 по 2014 год было зафиксировано снижение амбулаторных посещений на 39 миллионов по сравнению с 2011 годом. В 2015 году эта тенденция сохранилась.
Растет смертность от туберкулеза - она вдвое выше, чем в Белоруссии, в шесть раз выше, чем в Польше, и в 47 раз выше, чем в Финляндии.
«Раннего выявления заболеваний тоже не происходит. Три года Минздрав нам рассказывал сказки об успехах диспансеризации, но теперь этот мыльный пузырь лопнул, - отмечает Гаврилов. - После оптимизации многим больницам приходится заниматься непрофильными больными. В результате смертность в отдельных ЦРБ выросла в прошлом году сразу в два раза».
Так зачем вводить в заблуждение президента, манипулируя цифрами?
Анна Александрова
Ганна ШЕВЧЕНКО
Шахтерская Глубокая
Повесть
Ганна Шевченко родилась в городе Енакиево Донецкой области (Украина). По образованию финансист. Публиковалась в журналах «Арион», «Дружба народов», «Дети Ра», «Новая Юность», «Октябрь», «Сибирские огни», «Современная поэзия», «Футурум АРТ» и др., а также в сборниках и антологиях поэзии и короткой прозы. Лауреат международного драматургического конкурса «Свободный театр», финалист поэтической премии «Московский счет», лауреат литературной премии им.И.Ф.Анненского по прозе (за повесть «Шахтерская Глубокая»); повесть «Шахтерская Глубокая» также номинировалась на премию «Национальный бестеллер» (лонг-лист). Автор книг «Подъемные краны» (2009), «Домохозяйкин блюз» (2012), «Обитатель перекрестка» (2015). Последняя публикация в «ДН» — «Рассказы», № 11, 2014.
1
Начало лета выдалось неспокойным. Нехорошие слухи пошли по шахте после третьего июня. Я это запомнила, потому что месяц только закончился и мы готовили зарплатные ведомости. Утром, после ночной смены в наш отдел зашла главная табельщица и рассказала, что после двенадцати часов в коридоре табельной слышались лязг и стуки, словно кто-то таскает по полу металлический прут. Она несколько раз выглядывала из кабинета, но в коридоре никого не было. Еще за окном мелькал луч от шахтерской каски и слышался мелкий грохоток, словно кто-то бросал в окно горсти щебня. А когда шахтеры после ночной смены вышли из забоя, она обнаружила, что книга учета залита чем-то коричневым, похожим на крепкий чай, хотя она ничего не проливала.
Вскоре от ламповщицы Кати Кроль стало известно об исчезновении трех новых рудничных светильников, а старшая банщица рассказала, как три купающихся после первой смены горных мастера поскользнулись в один момент и получили незначительные производственные травмы и теперь готовят документы для оформления регресса по временной потере трудоспособности.
Разумного объяснения всем этим странностям не нашлось, и все сошлись во мнении, что на шахту явился Шубин, а значит, быть беде — либо обвалы пойдут один за другим, либо взорвется метан.
2
Шахта наша называлась «Шахтерская Глубокая», а поселок, в котором жил персонал, — Чумаки. Я работала на шахте бухгалтером. В расчетном отделе нас сидело четверо: я, Марья Семеновна Вдович, Галина Петровна Коломыкина и Аллочка Коломыкина.
Марье Семеновне было под пятьдесят, она носила широкие платья-балахоны и красила волосы в цвет «баклажан». Смуглое, продолговатое лицо ее тоже походило на баклажан, нос своей формой напоминал маленький баклажан, и даже пальцы были похожи на молодые нежные баклажаны. Но мощный, оттопыренный низ скорее походил на арбуз, сзади на нем мог бы удержаться стакан с чаем. К нам в отдел часто заходил ее муж Виктор Вдович, похожий на доброго пса, после смены он получал от жены наряды по хозяйству. Пока Марья Семеновна перечисляла поручения, он слушал и кивал. Иногда заходил выпивши, и тогда Виктор, который все понимает и молчит, превращался в Витьку, который не понимает, что несет. Он пытался нас веселить и так неуклюже острил, что всем становилось неловко. Однажды я спросила у Марьи Семеновны, занимаются ли сексом пятидесятилетние люди. Она ответила: «еще как» и рассказала, что недавно они с Виктором чуть не разбили вазу с флоксами на столе рядом с кроватью, когда страсть достигла высшей точки.
Сорокалетняя Галина Петровна — начальник отдела, наш босс. Она имела красивое, точеное лицо и широкоплечее, мужское тело. Начальница была настоящей язвой. Когда в кабинет заходил кто-нибудь достойный осмеяния, она подписывала бумаги, искоса щупая объект липким взглядом, а потом, когда дверь закрывалась, расправляла насмешливое лицо и начинала словесную экзекуцию. Она давала клички коллегам. Секретаршу Татьяну Адамовну она превратила в Мадамовну, диспетчера Виктора Игоревича Кирися в Карася, банщицу Веру Кукушкину в Какашкину. Прозвища прирастали к жертвам навсегда.
Галина Петровна охотно говорила на сексуальные темы: «не понимаю, чего они там стонут в сериалах, я лежу под Колькой, смотрю в потолок и думаю, скорее бы ты кончил», «залез вчера на меня Колька, а мы свет не выключили, и заходит Денис без стука, что, говорит, родители, трахаетесь? ну-ну!»
Ее муж Колька — чистопородный забойщик, его жилы полны угольной крови. Кольку невозможно представить в другой роли. Только так — с фонарем на голове, с сигаретой в углу ухмыляющегося рта, с черной обводкой вокруг глаз, с рюмкой самогона после смены — способно выжить это привередливое существо. В других условиях он бы задохнулся. Он, как верный солдат из касты древних воинов, всегда готов расстреливать Землю из отбойного молотка. Высокий, широкоплечий, чумазый — его можно было бы тиражировать на рекламных щитах партии «Регионы». Колька Коломыкин — настоящее олицетворение Донбасса.
На шахте работал и его родной брат Сашка, облегченная версия, «Колька лайт» — и ростом пониже, и удали поменьше, и рюмку опрокидывал реже. Этот Сашка был мужем нашей Аллочки, ее по-родственному взяла к себе в отдел Галина Петровна. Аллочка была миловидная, грудастая, розовощекая, как канадская «мельба». Она постоянно бегала в аптеку, то за контрацептивами, то за тетрациклином от женского воспаления, то за грушей для спринцевания. О своей интимной жизни она не рассказывала, и о том, что она у Аллочки есть, мы знали благодаря ее тихим фармацевтическим шоп-турам.
Мой сексуальный опыт в ту пору был небогат. Любовные записки, подброшенные в портфель, таинственные звонки и молчание в телефонную трубку, дискотечные объятия под рассеянным светом зеркального шара, прогулки после танцев, поцелуи в подъезде до умопомрачения — все это было. И незначительные целомудренные романы, длящиеся месяц-другой, тоже бывали. Но первый секс случился в одиннадцатом классе, когда мы с толпой одноклас-сников праздновали Новый год. За мной бегал один парень из старших, ему было за двадцать, звали Андреем. Несколько раз он провожал меня с дискотеки, пару раз приходил домой, вызывал меня в подъезд и рассказывал анекдоты. Я ему нравилась. Узнав, где будет отмечать праздник наш класс, он пришел уже после двенадцати, влился в коллектив, стал приглашать меня на медленные танцы, прижиматься, приставать с поцелуями. Ближе к рассвету он взял меня за руку и повел к себе домой, в соседний дом, знакомить с мамой. Мама и впрямь была дома, только она спала в дальней комнате, а мы расположились в гостиной на диване под елкой. Не было никаких эротических переживаний, только ощущение, что меня протыкают тупым предметом. Не знаю, почему это случилось, не было ни любви, ни влечения, одно лишь любопытство. На тот момент моя школьная подруга уже сделала два аборта, а я кроме страстных поцелуев ничего не испытала. Но скорее всего это произошло потому, что Андрей был похож на мега-попзвезду Вадима Козаченко.
После меня тошнило от воспоминаний о той ночи, и я стала избегать Андрея. Мама вынуждена была всякий раз врать, что меня нет дома, когда он, недоумевая, просиживал часы под моим подъездом. Закончилось все неприятным и долгим разговором, после которого Андрей больше не появлялся.
Через год у меня появился Валера. Когда мы познакомились, он учился в Донецком университете экономики и торговли. Валера приезжал домой по выходным, мы встречались каждую субботу в пустой квартире. Его бабушка и дедушка умерли, а квартира ждала Валериной женитьбы. У него были синие глаза и широкий рот. Когда Валера улыбался, казалось, что все его лицо состоит из крупных белоснежных зубов. Мы кувыркались на двуспальной кровати его покойных предков, а после нежностей вели разговоры о том, что мы разумные люди и не должны опускаться до глупой ревности, и если кому-то из нас на пути встретится интересный человек и возникнет желание, никто из нас не обязан хранить эту смешную, мещанскую верность, а наоборот, нужно уступить зову природы, и вообще, мы желаем друг другу только счастья и удовольствий.
Начинались отношения довольно гладко, но вскоре всплыла одна особенность моего характера. Пока Валера был со мной внимателен и нежен, я была холодна, капризничала, кокетничала у него на глазах с другими парнями. Как только он обижался и пропадал, я бросалась на поиски, бегала по друзьям, ждала на остановке, названивала его маме. Но стоило ему вернуться, я снова превращалась в замороженную индейку. Больше двух лет продолжалась борьба противоречий и закончилась тем, что однажды, не дождавшись Валеры в субботу, я пошла с подругами на дискотеку и встретила его там с одной девицей из соседнего поселка. Все мои обеты были нарушены. Я бесилась от мещанской ревности и не желала ему ни счастья, ни удовольствий. Мы расстались.
Мне было двадцать лет, и мои женщины примеряли ко мне молодых холостяков. На поселке девушек, не устроивших свою судьбу до двадцати пяти, считали старыми девами. Коллеги считали, что времени на поиски жениха у меня мало и я должна действовать. По их мнению, больше всех мне подходил Кирюша Ковалев из отдела нормирования. Он закончил Донецкий технический университет и второй год работал нормировщиком, жил с родителями в Шахтерске.
Кирюша ходил в бассейн по вторникам и четвергам, играл в теннис по выходным, не пил и не курил. У него не получалось острить и балагурить, поэтому во время шахтных застолий он либо молчал, либо говорил о теннисе. Молодые экономистки долго не выдерживали Кирюшиных спортивных историй и уходили курить с бойкими на язык маркшейдерами, а Кирюшу, позевывая, дослушивала Марья Семеновна.
Его мама, Тамара Михайловна, работала ревизором в объединении, отец был родственником генерального директора. Все это вызывало пиетет у наших женщин, они считали Кирюшу лучшей партией и заводили о нем разговоры каждый день.
Тамара Михайловна Ковалева — личность известная в шахтных кругах. Она часто приезжала к нам с проверками и ревизиями. Роста невысокого, телосложения крепкого, атлетического, плечи у нее шире, чем бедра. Крупный нос и скошенный подбородок создавали интересную картину: в профиль лицо Тамары Михайловны походило на торпеду. Над верхней губой росли чуть заметные усики. Даже не верилось, что такая мужеподобная женщина родила такого хрупкого мужчину.
Кирюша был невысок и худощав. Все у него было маленьким и узким — глаза, плечи, ладошки. У него были смешные щеки — с небольшими выпуклостями возле уголков рта, казалось, что он прячет там карамельки. Единственной выдающейся деталью его внешности был доставшийся от мамы крупный нос.
Коллеги постоянно изводили меня Кирюшей: подумаешь, худой — откормишь, не беда, что маленький — сейчас модно быть выше жениха, зануда — ну и что, зато у него мама ревизор.
Кирюша мне не нравился, и я отшучивалась от этих предложений. К тому же у меня имелся секрет — я была влюблена в заместителя директора по производству Владимира Андреевича Тетекина.
Тетекин свою должность занимал не больше года, до этого работал начальником семьдесят первого участка. Он был племянником кого-то из замдиректоров объединения «Шахтерскантрацит», поэтому к своим тридцати, при поддержке и протежировании, смог сделать успешную карьеру.
Владимир Андреевич мог быть главным героем популярного сериала. За таких обычно на протяжении всего фильма борются положительные и отрицательные героини, а в конце герой обязательно женится на самой доброй и красивой.
Он был строен, высок, кареглаз. Безукоризненная стрижка, стильный пиджак, дорогой одеколон — мужчина с журнальной обложки. О нем страшно было мечтать, мне казалось, рядом с Тетекиным обязательно должна быть племянница какого-нибудь замдиректора. Я гнала от себя любовные мысли, но когда он заходил в расчетный отдел, я слышала, как стучит мое сердце.
3
В Чумаках проживало около двух тысяч человек. В центре, недалеко от поссовета стояли музыкальная школа, несколько магазинов, чуть дальше, в проулке — библиотека и клуб, на окраине — аптека. Шахта, как голова осьминога, возвышалась стволами и терриконами, а в разные стороны от нее ползли улочки-щупальца.
В 1979-м мы прославились на весь Союз. Шахта наша была самой опасной из-за внезапных выбросов газа и угля. Бороться с этим можно только сотрясательными взрываниями, поэтому ученые решили провести эксперимент — на глубине девятисот метров взорвать атомную бомбу.
Населению чего-то наговорили, объявили учения по гражданской обороне, нагнали автобусов и вывезли из поселка с кормежкой, водкой и культурной программой. Шахту оцепили воинские подразделения. Неподалеку расположились научные лаборатории на колесах, советские и зарубежные обозреватели. Ровно в двенадцать часов дня заряд, заложенный между самыми опасными пластами, подорвали. Даже те, кто находился далеко от шахты, почувствовали, как под ногами дрогнула земля.
После взрыва образовалась остекленевшая полость с десятиметровым диаметром, вокруг нее образовалась зона смятия и дробления радиусом около двадцати метров. Горизонт этот изолировали бетонными перемычками, и шахта продолжила работу. К сожалению, цель не была достигнута, очередной выброс случился на шахте уже через полгода.
Эту подземную конструкцию в документах для служебного пользования назвали «Объектом "Кливаж"». Но вскоре в стране случилась перестройка, республики разделились, и все, кто проводил и контролировал этот взрыв, оказались за границей — о десятиметровой ядерной капсуле забыли. Шахта жила своей обычной жизнью, лишь иногда из объединения приезжал человек с дозиметром и проверял радиационный фон.
Мы с мамой жили в двухэтажном доме — два подъезда, шестнадцать квартир. Таких домов в поселке было немало, их строили заключенные после войны. Бабушка рассказывала, что зэки жили в бараках за поселком и на работу ходили в сопровождении вооруженных солдат и служебных собак. Похожий дом я видела на картине Даниэля Найта. Правда, на полотне этот дом изображен на фоне живописного изгиба реки, увит плющом и плетистыми розами.
Наш рыжебокий, потрескавшийся монстр стоял в череде таких же ветхих уродцев и был окружен угольными сараями. Поселковая котельная работала с большими перебоями, несмотря на то, что уголь лежал у нас под ногами. За несуществующее отопление коммунальщики брали большие деньги, многие жители поселка от него отказались, и работники ЖЭКа обрезали батареи. В наших квартирах стояли печи-пролетки.
Осенью мать покупала на шахте машину угля. Его сгружали возле сарая, и несколько дней мы перебрасывали уголь. Когда наступали холода, топили печь. Квартира наша находилась на втором этаже, мы всю зиму, день за днем, носили тяжелые ведра: вверх — с углем, вниз — с золой.
Комнаты были высокие, под три метра, и все тепло собиралось под потолком. Чтобы прогреть жилье, нужно было сжечь несколько ведер угля. Квартира была небольшая — кухня, гостиная и спальня, но мы постоянно мерзли. До спальни тепло не доходило.
Чтобы собрать теплый воздух, мы завешивали дверь спальни байковым одеялом и всю зиму ютились в гостиной. Спальня так выхолаживалась, что в ней можно было замораживать куриные тушки. Иногда, чтобы согреться, я ставила раскладушку в кухне возле печи и проводила райские ночи, наслаждаясь теплом и слушая вой ветра в печной трубе.
Мама заведовала поселковой аптекой. В девяностые начальник управления сократил фармацевта и санитарку. Мама осталась одна и работала за троих. Вела документацию, сдавала отчеты в центральную аптеку, ездила за товаром, раскладывала упаковки, надписывала ценники, мыла полы. Начальник ей доплачивал, но денег не хватало, и как только я окончила школу, мать пошла с подарком к директору шахты и попросила принять меня в бухгалтерию. Вскоре в декретный отпуск пошла одна молодая расчетчица, и меня взяли на ее место с условием, что я поступлю в техникум на заочное отделение.
4
Работа мне нравилось. Мы приходили к семи, вместе с первой сменой, а в три уже расходились по домам. Экономическую службу шахтеры пренебрежительно называли «контора». Весь день мы стучали по клавишам калькуляторов, в обеденный перерыв шли в столовую за чебуреками, запивали чаем «Похудей». К нам на шахту заглядывали коммивояжеры и спекулянты, мы рассматривали товар, примеряли кофточки и колечки. В отдел заходили начальники участков, сверялись по зарплате, угощали шоколадками. Иногда заглядывал директор Гаврилов Федор Кузьмич. Если видел продавцов женских тряпочек, хохотал, прикладывая к себе пеньюары и трусики-стринги.
Ему нравилась наша яблочная Аллочка:
— Дай за сиську подержаться, — всякий раз шутил он, обнимая Аллочку за плечи.
На шахте работали две жены Федора Кузьмича — бывшая пожилая в отделе нормирования и нынешняя молодая в отделе кадров.
Наш директор был хорош: небесно-синие глаза, платиновая седина, аристократическое лицо. Ему бы роста добавить сантиметров десять-пятнадцать, получился бы эталон стареющей красоты.
Женщин он обожал, раздавал титулы самым выдающимся: Аллочка — «Миссис сиськи», Татьяна Адамовна — «Миссис пышный зад». Меня из-за длинных ног называл «Мисс ноги» и, встречая в коридоре, говорил воображаемому секретарю: «Приказ по шахте! Бухгалтерам расчетного отдела ходить на работу в коротких юбках. Точка. За невыполнение лишать премии».
Короткую юбку я иногда надевала, но премий мне за это не давали. С тех пор как развалился Союз, шахтам перестали давать дотации. Оклады у нас были маленькие, да и выплаты задерживали. Жители Чумаков выкручивались, как могли: кто-то спекулировал мелким товаром, сигаретами, жвачками, шоколадками, те, у кого были частные дома, заводили кур, свиней и коров, несколько человек в поселке гнали на продажу самогон. Многие уезжали на заработки в Москву. Мы выживали благодаря тому, что мама работала в аптеке и получала зарплату без задержек.
5
Тем летом, пятого июня Марье Семеновне Вдович исполнялось пятьдесят. За окнами установилась чудная погода, в посадке щебетали птицы, цвели дикие груши, бархатным ковром стелилась лиловая хохлатка. Праздновать в комбинате не хотелось, и мы решили, что после сдачи расчетных ведомостей пойдем на природу жарить шашлык.
К тому же после случаев в ламповой и табельной тревожные события произошли в шахтном архиве. Наш архивариус Людмила Николаевна, придя утром на работу, обнаружила, что стеллаж с «Журналами табельного учета» за 1979 год пуст, а все подшивки лежат на полу разложенные веером, словно кто-то всю ночь их читал. Располагался архив в комнате без окон, железная дверь закрывалась на два замка и опечатывалась полоской бумаги с датой и подписью архивариуса. Злоумышленник проник в архив каким-то таинственным способом.
Начальница называла Людмилу Николаевну Головой из-за того, что ее голова была чуть больше, чем того требовало небольшое аккуратное тело. Но мне казалось, что Людмила Николаевна больше походила на царевну-лягушку в зрелом возрасте. У нее были огромные зеленые глаза, длинные ресницы и круглые, словно надутые щечки. Она была аккуратнейшей женщиной, содержала документы в чрезвычайном порядке, и мысли о том, что она забыла закрыть дверь и опечатать архив, не возникало ни у кого. Нашлось только одно объяснение — Шубин.
Это событие укрепило нас в решении идти на пикник в лес, находиться в конторских стенах стало жутковато.
В нужный час я с подарком и букетом цветов подошла к месту встречи.
Парикмахерская в поселке была одна. Мастер первой категории Людмила Головко всем без исключения делала стрижку «шапочка» и химическую завивку. У Марьи Семеновны была кудрявая шапочка баклажанного цвета, у Галины Николаевны темно-русого, у Аллочки белокурая, а у меня светло-русая шапочка без завивки.
Все женщины расчетного отдела были одеты в спортивные брюки из эластичного бархата. Цвет и покрой был одинаков, темно-серый с белыми лампасами, отличались они только размером. У меня был сорок шестой, у Аллочки сорок восьмой, у Галины Петровны пятьдесят второй и шестидесятый у Марьи Семеновны.
Поселковая коммерсантка Танька Шумейко, договорившись с шахтным руководством, делала в конторе особый бизнес. Она покупала в Турции дешевый товар, привозила баулы на шахту и раздавала вещи в долг под зарплату. Операция фиксировалась в шахтных ведомостях и отражалась в бухгалтерских проводках по кредиту. Одевался у нее весь поселок. Местные шопоголики в день зарплаты получали дырку от бублика. Зато Танька, дравшая со своих клиентов три цены, чувствовала себя превосходно.
Ассортимент был невелик, поэтому весь поселок ходил в одинаковой одежде. Наш отдел купил на зиму серые кроликовые полушубки, на весну — укороченные плащи в мелкую черно-белую клетку, на лето — яркие сарафаны из вискозы. Ну и серые спортивные брюки для пикников.
Все уже собрались, и я не могла понять, почему мы топчемся на месте. Но вскоре стали понятны и неловкая заминка, и смешливые покашливания Галины Петровны: из-за угла появился Кирюша в черных брюках со стрелками, с букетом роз и объемным пластиковым пакетом. Чтобы устроить мою личную жизнь, женщины решили пригласить на пикник Кирюшу из планового отдела. Прощай, мой кареглазый Тетекин в модном пиджаке, отныне я помолвлена с Кирюшей!
Двинулись к лесу. По пути мы зашли в овощной магазин и купили гигантский импортный арбуз. Нести его, как единственному мужчине, начальница приказала Кирюше. Он вздыхал, потел, менял руку, но все же тащил свою ношу.
Когда мы пришли на поляну, муж Марьи Семеновны был уже там. Он привез на мотоцикле выпивку и закуску, раскочегарил мангал. Женщины разбирали пакеты, расставляли пластиковые судки с салатами, резали хлеб и колбасу, а мы с Кирюшей ходили невдалеке, рвали полевые колоски, грызли соломинки и говорили о пустяках.
Потом начался банкет. Кирюша старательно исполнял свои обязанности, подливал мне вино, подавал дальние блюда, поддерживал шампур, когда я стаскивала в тарелку куски мяса, даже спросил один раз: «Тебе не холодно?», когда от леса повеяло прохладой.
Кирюшина мама, собирая сына на банкет, положила ему в пакет консервированный салат «завтрак домоседа» — овощи, тушенные с рисом. Мы ели угощение и расхваливали кулинарный талант Тамары Михайловны. Начальница меня толкала в бок, и когда Кирюша отвлекался, шептала в ухо: «Забирай, пока не увели!»
На десерт разрезали арбуз. Кирюша не зря мучился, мякоть оказалась высококлассной — алой, сахарной, сочной. Кирюша вырезал кубики, выковыривал косточки и протягивал мне сладость, нанизанную на вилку. Я поедала, обливаясь соком, Кирюша протягивал мне салфетки.
Замысел моих коллег был осуществлен, операция по подсадке кавалера прошла успешно, но я чувствовала, что им чего-то не хватает, какого-то всплеска, яркого мазка, завершающего аккорда. И тогда я пригласила Кирюшу прогуляться.
Недалеко от поляны начиналась густая лесополоса и был крутой спуск. Там, внизу, в тенистой прохладе, в гуще деревьев журчал извилистый ручей. Мы с Кирюшей, держась за ветки, спустились по скользкой тропе. Я разулась, взяла в руки босоножки и вступила в ручей. Сквозь прозрачную воду виднелось песчаное дно.
Вскоре послышались хруст ломающейся ветки и шорох листвы. В просветах кустарника мелькнула макушка баклажанной шевелюры. Из центра послали агента. Меня раззадорило вино. Я вышла из воды, подошла к Кирюше, обняла его плечи и поцеловала в висок. Вскоре под могучим задом затрещал сухой хворост. Довольный разведчик возвращался на базу с докладом.
Я развернулась и пошла вниз по руслу. За мной, как мальчик за бегущим по воде корабликом, шел мой кавалер. Вскоре съеденный арбуз дал о себе знать. Я вышла из воды, обулась, попросила Кирюшу меня подождать и стала искать заросли погуще. Я шла и оглядывалась на Кирюшу. Мне казалось, что кустики вокруг чахлые и, если я присяду, Кирюше будем меня видно. Я шла и шла по посадке, все больше удаляясь вглубь. Наконец нашла то, что искала. Передо мной было широкое углубление, заросшая травой воронка, окруженная терновыми зарослями. Я пробралась сквозь колючую поросль и прыгнула на дно ямы.
В мультфильме «Тайна третьей планеты» космические корабли, приземляясь на гладкую поверхность чужой планеты, внезапно проваливались в темноту — под ними разверзалась земля. Я почувствовала, как у меня из-под ног уплыл верхний слой, словно кто-то потянул за травяной ковер. Сначала я увидела зыбкую глубину, потом в глазах потемнело.
6
Я почувствовала запах угольной пыли. Посмотрев наверх, я не увидала света — дыра, в которую я провалилась, затянулась. Вокруг было черно, и я стала ощупывать дно. В момент падения меня словно разделили пополам. Я прежняя была скована страхом и спряталась глубоко внутрь, но другая, новая, прежде незнакомая, оказалась собрана, спокойна и действовала решительно, как солдат на учениях. Я присела, как лягушка, и двинулась вперед, ощупывая перед собой поверхность. Ладони шарили по угловатым кускам породы и царапали руки. Так я проползла, по ощущениям, метра два, пока не уткнулась в стену, потом встала в полный рост и медленно, на ощупь пошла вдоль стены. Если я через шурф попала в штольню, то рано или поздно она выведет меня на поверхность. Если в штрек, то у меня будет шанс добраться до выработки и встретить там забойщиков. Они вывезут маня из шахты, и я спасена. Некоторое время я медленно шла по коридору, держась за стену. Там, на поверхности, было жарко, градусов тридцать, а здесь, под землей, сыро и холодно. К тому же я ощущала давление, как в морской глубине. Иногда я кричала «эй!» и слушала, как мой крик превращается в эхо и медленно тонет в подземной толще.
Я часто видела в приключенческих фильмах, как герой, оказавшись на большой высоте на краю пропасти, боялся смотреть вниз, чтобы не сорваться. У нас в школе на спортивной площадке стояло гимнастическое бревно. Я довольно уверенно ходила по нему туда и обратно, но как только представляла, что подо мной пропасть, тут же теряла равновесие. Главное — не думать, не только на высоте, но и глубоко под землей.
Постепенно глаза привыкли к темноте. Когда в глубине тоннеля посветлело, я прибавила шагу, а потом побежала, чтобы поскорее добраться до светового источника. Приближаясь к нему, я стала разбирать очертания темной фигуры и фонарь на шахтерской каске. Я решила, что попала в забой и сейчас встречусь с одним из рабочих. Я крикнула, но он не услышал.
Я бежала ему навстречу и кричала «эй!» Думала, он как-то отреагирует, что-нибудь крикнет в ответ или помашет рукой, но он молчал и, как мне казалось, безучастно смотрел в мою сторону.
Когда рабочий был от меня метрах в пяти-шести, тоннель закончился, и я оказалась внутри горной выработки эллипсоидной формы, словно кто-то сделал выемку для гигантской таблетки. Шахтер сидел в кресле в самом центре этой сферы. Я замедлила ход и тихо подошла к нему.
Он был черным, как угорь. Его шахтерская роба пропиталась блестящей угольной пылью и, казалось, захрустит от прикосновения, как фольга. Кирзовые сапоги внушительного размера были изувечены вмятинами и царапинами. Черные пальцы имели странную форму, словно их вытянули и утончили. Он держался за подлокотники — кисти рук оплетали их, словно корневища. Глаза были закрыты.
Кресло, на котором он сидел, напоминало деревянный трон. Высокая спинка треугольной формы с тремя набалдашниками — два по краям, один в центре. Мощные подлокотники, изгибаясь, перетекали в толстые ножки. Коричневая краска потемнела от сажи.
Рядом с креслом стоял напольный торшер. Похожие светильники я часто встречала в поселковых квартирах, но у этого металлический каркас абажура был густо увит узорной паутиной и припорошен блестящей антрацитовой пылью. Вдоль ножки болтался выключатель — кусок технического шпагата с привязанной металлической гайкой на конце. Из-под абажура лился мягкий свет, и шахтер вместе с креслом был очерчен границей светового круга.
Я тронула его за колено. Он открыл глаза и сказал:
— Бледная ты какая-то…
Глядя на меня, он рассмеялся. Смех его был детский, непосредственный, совсем не мужской.
— Я провалилась в шурф, — сказала я.
Он снова рассмеялся, а я думала, что ему сказать. Решила сообщить ему, что перед ним бухгалтер расчетного отдела, которая в дни сверки может дать без очереди талон, шахтеры обычно заводят дружбу с расчетчицами.
— На каком участке вы работаете? — спросила я, — У кого сверяетесь? У Аллочки? Что-то я вас не помню!
Вместо ответа он зевнул и стал задумчив. Его лицо мне показалось странным, оно было продолговатым, как огурец, черты острые, птичьи. Но особенность заключалась в том, что его будто бы перекосило. Словно оно зигзагообразно отразилось в кривом зеркале и навсегда приняло форму своего изображения.
Я сказала:
— Вы мне хотя бы покажите, куда идти, я сама выберусь.
— Мы находимся на глубине девятьсот метров, — сказал он.
Я ничего не понимала во всех этих внутришахтных делах, цифра не произвела на меня впечатления. Но мне показался знакомым его голос.
Он продолжил:
— Хочешь, я сделаю тебе бабочку?
Вспомнила. Таким мягким голосом говорил Арамис из фильма «Д’Артаньян и три мушкетера». Я пожала плечами и равнодушно ответила:
— Ну, сделайте…
Он оторвал руку от подлокотника, сжал в кулак длинные пальцы и протянул мне:
— Дунь!
Я дунула. Он разжал пальцы, и я увидела на его ладони мерцающий трепет. Он мгновенно приняла форму бабочки, и, взмахнув крыльями, вспорхнул с ладони. Бабочка переливалась. Ее крылья были нежно-лилового цвета, а на передних фиолетовым контуром были очерчены карие окружности. Казалось, бабочка смотрела на меня своими крыльями.
Шахтер улыбнулся и сказал:
— Дарю.
Бабочка летала вокруг меня. Я протянула ей ладонь, она села и тут же растворилась в воздухе. И вдруг все эти паззлы — странные беспорядки на шахте, кресло с торшером внутри горной выработки, глубина девятьсот метров, светящаяся бабочка — сложились в одну невероятную картину. И картина эта не была страшной, а напротив, светилась и переливалась тихими спокойными красками. Случись эта встреча там, наверху, в конторе, я бы, наверное, умерла от испуга, а здесь, в шахте, мысль о запредельном, наоборот, раззадорила меня. Когда поняла, кто сидит передо мной, я спрятала в карман руку, на которой только что сидела бабочка, и сказала:
— Вас зовут Игнат.
Он облегченно вздохнул, словно избавился от тяжелой ноши:
— Хорошо, что ты пришла.
— Говорят, что вы призрак…
— А что еще говорят?
На фоне покрытого сажей лица голубоватые белки светились, как неоновые.
— Ну… что вы были влюблены в откатчицу Христину…
— Не откатчицу Христину, а табельщицу Тамару. А еще?
— Что эта Христина, то есть Тамара, погибла из-за какого-то начальника. Вернее, шахтовладельца. Было, типа, нарушение техники безопасности. Давно, в девятнадцатом веке. А вы потом этого владельца убили. А сами бросились в шурф, не выдержав разлуки с возлюбленной, и стали призраком, который покровительствует шахтерам и ненавидит начальников.
— Какая романтическая история… — он хохотнул, — все было не так.
— А как?
— Мы с Тамарой познакомились в горном техникуме. Я пришел учиться на электрика, она на маркшейдера. Помню, стоим первого сентября на линейке, и она проходит мимо с подругой, такая легкая, нарядная, в светлом шелковом платьице. Меня словно горячим ветром обожгло. Вскоре познакомились, стали встречаться, через два года поженились. Она жила на Собачьем хуторе, в многодетной семье. Отец у нее был пьющий. После свадьбы я привез ее к себе, сначала жили с моей мамой, потом нам дали квартиру. Я ребеночка очень хотел, но она все откладывала. Она хотела сначала обустроить быт. А потом ей «Жигули» захотелось. Я перевелся в лаву крутого падения, там платили до тысячи в месяц. «Жигули» стоили пять-шесть тысяч, я думал — куплю машину, уйду с опасного участка. Жена работала в табельной. И вдруг до меня стали доходить слухи, что во время ночных смен у нее в каптерке подолгу засиживается начальник ВТБ. Я задал ей вопрос. Она ответила, что он инвентаризацию делает. А потом был взрыв…Ты помнишь ядерный взрыв?
— Мне рассказывали.
— Перед взрывом всех выводили из шахты, эвакуировали поселок. Я помогал ученым устанавливать оборудование. А в табельной как раз Тамара дежурила, ее смена. Я задержался, одно крепление долго не мог приладить, последним ушел с участка. Прихожу к клети, жду-жду, клеть не опускается. Никто не собирается выводить меня из шахты. Забыли. А Тамара взяла мой номерок с доски учета и в карман себе положила, а начальству сообщила, что в шахте никого не осталось.
Он замолчал.
— И что потом? — спросила я.
— С тех пор я здесь.
— Вы живете под землей двадцать лет? Но как?
— Давай на «ты». Угнетают меня эти официальные отношения.
— Давай,— согласилась я, — а как ты выжил?
— Не знаю. Со мной произошло что-то странное. Когда бабахнуло, я очутился внутри сияния. Видела северное сияние?
— На картинке.
— До этого я тоже только на картинках видел. Только там полосы изображены вертикальные одного или двух цветов, а там, где я очутился, полосы ходили вокруг меня, как спирали. Яркие. Всех цветов радуги. Там, внутри, я провел двенадцать часов, но времени не чувствовал, словно его не существовало.
— Но откуда ты знаешь, что именно двенадцать?
— Знаю и все. Мне трудно это объяснить.
— И бабочку трудно объяснить?
— И бабочку… Я очень изменился после взрыва.
— Слушай, — спросила я после недолгой паузы, — а как ты узнал, что твоя Тамара тебя предала? Может, это как-то случайно получилось? Может, ее подменили на рабочем месте? Может, ей стало плохо, ее отвезли в больницу, а другую табельщицу забыли поставить в известность, что человек остался в шахте?
— Я все проверил в архиве. В журнале учета за тот день стоит ее подпись.
— Так это ты шухер навел в архиве?
Шубин захохотал:
— Я! — он хохотал, как ненормальный.
— Чего ты ржешь? Что тут смешного?
— А все смешное, — он всхлипывал от смеха и утирал слезы. Казалось, что он сейчас задохнется от смеха.
— Но после взрыва прошло двадцать лет…
Я пыталась вернуть его к разговору, но он продолжал хохотать. Он всхлипывал и вытирал рукавом слезящиеся глаза.
— Да успокойся ты! Расскажи, что ты ешь? Где берешь воду? Как спишь? Как человек может столько лет провести под землей?
Внезапно он замолчал и стал серьезен. Смена настроения произошла так быстро, словно он механически переключил режим во внутренних настройках.
— Теперь я не совсем человек. Еда и вода мне не нужны. Я не ем и не пью. А отдыхаю здесь, в этом кресле. Ты когда-нибудь видела привидение? — внезапно спросил он.
— Нет, ни разу…
— Вот и я ни разу, — грустно сказал Шубин, но тут же заулыбался во весь рот, — ты будешь моим привидением.
— В смысле? — меня насторожили его слова.
— Ты будешь привидением. Не от слова «видеть», а от слова «водить». Ты будешь приводить людей к шурфу, к тому самому, в который провалилась, и сбрасывать вниз. А я здесь буду их встречать.
— Ты это серьезно?
— Да, — ответил он.
— Зачем тебе это?
— Нужно.
— Нормально! Клево ты все придумал! Очуметь! А ты у людей спрашивал, хотят ли они упасть в шурф?
— После того, как я их обработаю в капсуле, они будут мне благодарны. Сначала немножко насилия, но потом они будут счастливы, что с ними это произошло. Это как удаление гнойника.
Мне стало нехорошо. Ядерный взрыв, несомненно, повредил парню мозги. Сначала меня забавляли его странности, но теперь стало жутко. Я не подала вида и продолжила разговор:
— А что это за капсула такая?
— После взрыва образовалась капсула, и если провести в ней некоторое время…
Шубин замолчал и опустил глаза.
— Что? — спросила я.
Он поднял взгляд и продолжил:
— Если человек проводит двенадцать часов в капсуле, он становится другим.
— Каким другим?
— Представь себе кухню, в которой длительное время готовили и ели, но ни разу не убрали и не помыли. Представила?
— Представила.
— Опиши, как ты ее видишь?
— Ой, ну ты прям, как школьный учитель. Нормально вижу. Грязища везде.
— Горы немытой посуды, залитая горелым жиром плита, стол, засыпанный крошками, фантиками, покрытый пятнами разлитых супов, забитое до краев мусорное ведро, клочья бумажного мусора рядом с ним, пол, усеянный бумажками-фантиками, кран и раковина, покрытые густым слоем известкового налета, кафельная стена в обильный масляных брызгах, засаленный подоконник с бутылью забродившего кваса. Так?
— Ну да. Так.
— А теперь представь, что все это хозяйство в один момент очищается до блеска. Грязь, мусор, хлам — ничего больше нет, все выметено, выбелено, отмыто. Воздух пахнет свежестью и звенит, как хрусталь. Представила?
— Ну, представила…
— Так вот, то же самое делает капсула с человеком. До нее он грязная кухня. После — чистая.
— Значит, ты сейчас чистая кухня…
— Так и есть.
— А это больно?
— Не очень.
— Покажи мне эту капсулу.
— Потом покажу. Тебе еще рано. После превращения ты не захочешь возвращаться, а мне нужна твоя помощь наверху.
— Не захочу я здесь остаться!
— Но и туда больше не захочешь.
— Почему?
— Слушай меня. Мне нужны мужчины. Четыре человека. И не просто мужчины, а мерзавцы, грешники, чем грязнее душа, тем лучше — больше света вольется. Будешь завлекать в лес, подводить к краю шурфа и сталкивать их ко мне.
— И ты всех их будешь в капсулу засовывать?
— Да, санитарная обработка.
— А потом?
— Потом отпущу. Они вернутся очищенными.
— Почему четыре?
— В капсуле осталось энергетического ресурса на четверых, хотя... может и на пятого хватит. Я тебе потом дам знать.
— Но зачем все это?
— С момента возвращения они станут вирусоносителями света. Новая настройка станет для них программой, они будут повторять ее раз за разом, как балерина из механической шкатулки — крышка открывается и плясунья вертится на одной ножке под волшебные звуки. А если проще — образ их мыслей будет накладывать отпечаток на образ их действий, а все, живущие рядом и наблюдающие за механизмом действий, бессознательно будут перенимать образ мыслей. Постепенно, медленно, капля по капле, из года в год этот вирус заразит все души и однажды вызовет всемирное воспаление, планету охватит эпидемия света и добра. Все исправятся, очистятся, переродятся. Наступит мировая гармония.
Он снова захохотал, он ржал так громко, что казалось, от взрывов его хохота начнется землетрясение.
Этот сумасшедший опасен, думала я, глядя в его светящиеся глаза. Отпустит ли он меня? Как избавиться от него? Что делать? Как попасть на поверхность? Буду кивать, изображать послушание и смирение, обещать отряды мужчин, только бы он помог мне выбраться из шурфа.
— А теперь вынужденная мера, — продолжил Шубин, — извини, но мне придется применить шантаж.
Я насторожилась.
— Чтобы гарантировать осуществление моих планов, я вынужден использовать давление. Если ты ослушаешься и не будешь делать то, о чем я тебя прошу, я чихну, когда в забой спустится твой отец. Ты же любишь отца?
— Шубин, ты дерьмо.
— Ну что же это такое! Молодая, симпатичная девушка и так некрасиво выражаешься. Это необходимая мера. Скоро ты поймешь, что наше дело является правым и благородным. А пока я буду следить за твоим отцом и ждать от тебя посланцев.
— Но это же не так просто. Попробуй этих мужиков в лес заманить. Дураки они, что ли? И в шурф как их сбрасывать? Я что, Шварценеггер?
— Ты молодая, красивая женщина, мужчины должны идти за тобой на край света, вот и приводи их на край шурфа.
— Шубин, отпусти меня! У меня мама наверху волнуется. Не смогу я этих мужиков сюда водить! Не получится у меня! Я боюсь, в конце концов! Ты же добрый, ты же вирусоноситель! Ты сказал, что капсула сделала тебя чистым!
Из глаз покатились слезы.
— Тише, успокойся, все у нас получится. Ты главное приводи их к краю шурфа, я буду тебе помогать, если что-то пойдет не так… Да успокойся ты наконец.
Он встал с кресла, взял меня за плечи и помог сесть на свое место. Кресло было теплым.
— Сейчас ты поднимешься на поверхность и пойдешь домой к своей маме. Ляжешь в кровать, поворочаешься с боку на бок, покрутишь разные мысли, а утром проснешься со спокойной и просветленной головой. Вот посмотришь, все так и будет. А сейчас расслабься, вот так. Возьми в руки выключатель.
Шубин вложил мне в правую руку выключатель от торшера и помог зажать его в кулаке.
— А теперь дерни за него, — продолжил он, — дерни, не бойся. Как будто выключаешь свет, ну!
Я дернула за веревку, и свет погас. Сразу же ощутила резкое движение под собой, словно я сидела в парке на аттракционе и начался сеанс полета. А еще через несколько секунд я почувствовала, как мою кожу обволок теплый воздух. Я открыла глаза. Солнце шло к закату, и тени деревьев растянулись во весь рост.
Возвращаясь, я делала зрительные пометки. Заходить на поляну удобнее всего со стороны старого, раскидистого дуба, вот дорожка, ведущая к ручью, здесь недалеко от трех плоских камней, выложенных небрежными ступеньками, я вышла из воды. По руслу двигалась около пяти минут. А вот тропинка, ведущая на поляну, где проходил наш пикник. Я поднялась туда, но все уже разошлись. Костер давно догорел, и там, на пепелище, вперемешку с золой, лежали несколько фантиков от конфет.
Когда я вернулась, мать уже спала, она рано ложилась и рано просыпалась. Светильник горел, голова неудобно откинулась на подушку, сверху на груди лежала книга Геннадия Малахова «Закаливание и водолечение». Я убрала книгу, выключила свет и пошла к себе.
7
Отец оставил нас с матерью, когда мне было одиннадцать лет. Это было скорее закономерностью, чем случайностью, жили они неладно.
Родители познакомились в городе Советске Калининградской области. Молоденькая мама попала туда по распределению после медицинского училища, работала фармацевтом в аптеке.
После окончания политехнического института отец мог в армию не идти, там была военная кафедра, но зачем-то пошел. Так он оказался в Советской военной части, в младшем офицерском составе войск РТБ.
Не знаю, как родители познакомились, они никогда не рассказывали об этом, а я не спрашивала. Возможно, папа съел что-то несвежее в офицерской столовой, у него заболел живот и он пришел в аптеку за бесалолом или пошел в увольнение с другими офицерами, зашел на городскую дискотеку и там увидел танцующую маму. Первую встречу любят вспоминать счастливые пары, моим родителям не повезло.
Я много раз смотрела на фотографию, сделанную в то время в городском фотосалоне, пытаясь что-нибудь о них понять.
Мама в черной водолазке с длинными распущенными волосами. Челку она тогда не стригла, и длинные пряди, разделенные прямым пробором, шелковистыми струйками падали вниз. Милое лицо. Такие девочки в школе обычно играют Снегурочек на новогодних праздниках. Тонкие ниточки бровей, острый подбородок. Сколько я ее помню, она всегда рисовала верхние стрелки, даже тогда, в девятнадцать лет.
Папа в офицерской форме и фуражке. На лице — ирония. Его нельзя назвать красавцем, но обаянием он был наделен сполна. Помню, как только выходил на экраны какой-нибудь громкий фильм, знакомые женщины говорили отцу, что он похож на главного героя, то на Миронова, то на Нахапетова, то на Александра Михайлова. Была в нем та самая изюминка, которая делает актеров любимыми, а мужчин желанными.
Мама быстро забеременела. Они расписались и поехали в Тверскую область знакомиться с мамиными родителями. Мама рассказывала, что во время этой поездки она чувствовала себя очень неловко, ей казалось, что папу смущала бедность, которую он увидел в бабушкином доме. Мамины родители жили в деревянной двухкомнатной избе, дедушка был плотником, бабушка медсестрой. С ними еще жили две младшие сестры-близняшки.
Оттуда отец повез мать на Украину. Его семья жила в селе на Донбассе. Дедушка работал директором школы, бабушка — учительницей младших классов. Благополучная сельская интеллигенция. У них был добротный кирпичный дом, каменные сараи, строились гараж и летняя беседка. Мама попала в рай.
Папе оставалось дослужить несколько месяцев, он оставил беременную жену и уехал в Советск.
Когда он перестал писать, мама тосковала, отправляла письмо за письмом, ходила на почту за ответами, но их все не было. Вернуться он должен был осенью, а летом родилась я.
Когда вернулся, они долго выясняли отношения, и папа признался, что полюбил другую женщину, генеральскую дочку (кажется, он один раз даже ездил к ней после службы, но этот роман долго не продлился).
В декабре мать собрала вещи, взяла меня и поехала к родителям.
Об этой поездке мать вспоминала не раз. Ехать нужно было больше суток. Она в суматохе плохо продумала детали. В поезде у нее закончились сухие пеленки и ползунки. Когда выезжала, грудь была полна молока, но, как только села в поезд, молоко исчезло. В поезде плохо топили, на улице стояли морозы. Я так орала, что сбегались люди из соседних вагонов. Помогали, кто чем мог, проводница принесла сухих вагонных простыней, кто-то из пассажиров раздобыл молока. Я не раз представляла себя на месте матери в те часы, и меня охватывала паника. Наверное, это же чувство испытывала тогда и я, голодная, мокрая, испуганная, по непонятной причине вырванная из привычного уюта.
Наш приезд не обрадовал ее родню. В доме была небольшая кухня с русской печью и комната, где ютились баба с дедом, две маминых сестры, а теперь еще мы. Я орала дни и ночи напролет. Не знаю, сколько месяцев мы провели там, но все это время украинские бабушка с дедушкой уговаривали отца поехать и забрать молодую жену с ребенком. Однажды он за нами приехал.
Три года мы прожили в селе, еще девять — в поселке Чумаки. Моему отцу дали квартиру как молодому специалисту. Мама работала в аптеке, папа начальником участка на шахте. Меня отдали в детский сад. Из рассказов матери я знаю, что отец много времени проводил в компании шахтного руководства. Они пили пиво в местном баре, играли в футбол, устраивали пикники в лесу за поселком. Родители прожили вместе около двенадцати склочных лет. Потом на шахту в маркшейдерский отдел пришла работать молоденькая, яркая, ягодно-малиновая Эличка. Отец влюбился и ушел к ней. А мы с матерью остались жить в старой обшарпанной двухэтажке с печным отоплением, в окружении угольных сараев.
Помню, когда была маленькой, я липла к нему, как шелковая ткань. Из всех поздних гостей папа носил меня, сонную, на руках. А я говорила всем, что когда вырасту, выйду замуж за папу. Когда подросла, ходила с ним за пивом, на футбол. Отец ехал заправлять машину бензином — я всегда сидела на заднем сиденье. После школы заходила на шахту, сидела в кабинете и стучала на печатной машинке, пока он не закончит работу.
Когда отец ушел из семьи, наши отношения не прервались. Он познакомил меня с молодой женой, мы подружились. Я часто гостила у них, проводила каникулы.
Не знаю, видел ли Шубин ядерным зрением всю трепетность моей дочерней любви, но своей подземной угрозой он попал в точку.
8
В детстве у меня было живое воображение. Помню, я придумала, что у нас в квартире поселился маленький домовой по имени Юра. Я рассказывала о нем матери, сочиняла приключения, которые переживали мы с Юрой, когда родителей не было дома. Я была так увлечена своим персонажем, что однажды поверила в его реальность, и когда родители оставляли меня одну, шарила под столами и кроватями, пытаясь его найти.
В ту ночь, первую после встречи с Шубиным, в моей голове до утра вертелась карусель. То мне казалось, что никакого Шубина не было, а вся эта история мне приснилась, когда я пьяная уснула на поляне. То мне казалось, что Шубин был, но только лишь как мимолетное видение, как галлюцинация, вызванная страхом после падения. Под утро мне стало казаться, что Шубин всегда был в моей жизни, только раньше я его не замечала, а все мужчины, с которыми у меня были отношения, уже давно поселились на дне забытой штольни на глубине девятисот метров.
Больше всего меня беспокоил отец. А что, если все это мне не приснилось, не померещилось? Если действительно Шубин сидит в своем шурфе и ждет от меня мужчин, а я, думая что все это игра воображения, не стану их доставлять? Что будет с отцом? Вдруг Шубин действительно чихнет рядом с ним и случится взрыв?
Я проснулась от щебета дверного звонка. Тело ломило, и побаливали ладони. Я увидела свежие царапины с въевшейся угольной пылью и тут же нахлынула уверенность: Шубин существует.
Матери дома не было, мне пришлось встать и открыть дверь. На пороге стояла Зоя. Мы дружили с ней с девятого класса и были довольно колоритной парочкой. У меня рост сто семьдесят три, у Зои — сто пятьдесят. Когда мы с ней наряжались на дискотеку, она страшно раздражалась, если я надевала туфли на каблуках. У нее вся обувь была на гигантских платформах, но стоило мне всунуться в свои лодочки, Зойкины платформы тут же теряли эффективность. Еще она комплексовала из-за своего веса. В высоту она была мала, а в ширину велика. Но все остальное великолепно. Она говорила, что ее бабушка по отцовой линии была цыганкой: длинная копна каштановых волос, сияющие, как светофоры, темные глаза, ресницы, как взлетающие лучи, пухлые, изящно вылепленные губы, белоснежные, аккуратно упакованные зубы. Она могла бы сниматься в рекламе шампуней, губной помады или туши для ресниц. Ее голова была идеальна.
— Мамка дома? — шепотом спросила Зоя.
— Неа.
— А где она?
— На рынок, наверное, поехала.
— А чего ты в пижаме до сих пор? — подкрутила громкость Зоя.
— Только проснулась.
— Пойдем за травой?
— Куда?
— В Камышатку.
— Ты посадила там траву?
— Не. Там прям на обочинах растет.
— А разве ее можно курить?
— Можно.
— Не гони. Если бы от нее перло, твои дружки ее бы уже выкосили.
— Они еще не знают, что от нее прет.
— А ты откуда знаешь?
— Знаю.
— Пробовала, что ли?
— Нет. Мне сказали.
— Кто?
— Дед Пихто.
— Ну и иди сама за своей травой!
— Да ты не кипешуй! Хилый сказал, что Циклоп недавно попробовал и ему вставило. Пойдем, а то ничего не останется.
Курить траву Зою приучил ее парень по кличке Хилый. Свое прозвище он получил из-за худой и сутулой фигуры. Звали его, кажется, Сергей, а фамилия вроде бы Яковенко, но об этом давно никто не помнил, кличка, как имплантат, давно стала его частью. Он был ярким представителем поселковой гопоты, и всем худшим в себе Зоя была обязана Хилому.
Я траву не курила, но решила пойти. Зоя работала сменным механиком компрессорных установок и знала много шахтных сплетен. Пока я одевалась и жевала бутерброд, она рассказала, что ее родители уехали с ночевкой к бабушке и мы после Камышатки стразу пойдем к ней сушить траву.
На автобусе до Камышатки не долго, минут десять, но ходили они редко, зачастую ждать приходилось дольше, чем ехать. Зоя предложила идти пешком, чтобы «растрясти булки», она всегда думала о своей фигуре.
Чумаки находились на возвышенности. Мы вышли из поселка, и асфальтовая дорога плавно пошла вниз. Минут пятнадцать мы шли по наклонной. Внизу было поселковое кладбище, поворот и подъем. Возле кладбища — автобусная остановка «Космическая». Выходишь на «Космической» — попадаешь на кладбище. Село лежало в стороне от трассы, чтобы до него добраться, следовало повернуть по асфальтовой дороге вправо, подняться на холм и спуститься вниз. Когда мы с Зоей оказались на вершине, у меня захватило дух: на зеленых лугах паслись коровы, блестела извилистая прожилка реки, берега окаймляли богатырские вербы, издалека едва-едва слышалось хоровое пение лягушек, пахло степью и ветром.
Мы пошли вниз к селу по самой короткой и самой узкой тропе. С детства любила эти холмы. Ранней весной они покрывались гусиным луком — миниатюрными желтыми цветами, похожими на звезды. Они росли неравномерно — то сгущались, то растягивались в дугообразные полосы. А в сумерках ярко-желтый окрас мерцал, и тогда бугор становился похож на перелицованный купол планетария.
В мае место гусиного лука занимали дикие тюльпаны. Много тюльпанов, тюльпанье иго. Букеты наполняли дом таким густым ароматом, что воздух можно было резать ломтями и использовать вместо мыла.
К началу августа выпускал свои стрелы ковыль. На холмах всегда ветрено, и его пряди тянулись шелковыми струями вслед за ветром, как речные водоросли за придонным течением. Верные адепты воздушного ордена, бьющие поклоны колышущейся стихии. Ковыль — это седина холмов, молитва степей.
— К деду будешь заходить? — спросила Зоя.
— Что я ему скажу? Привет, дед, мы пришли за травой? Не будем.
— Давай зайдем, водички попьем.
— Из колодца попьем.
Когда мы проходили мимо дедушкиного проулка, я опустила глаза, словно взгляд мог выдать меня и тонкими сигналами сообщить деду о моем нечестивом визите. У соседей под забором лежала свежескошенная трава, они готовили сено для своей коровы. Бабушка умерла зимой, когда мне было семнадцать, и дед сразу после похорон поскользнулся и сломал шейку бедра. Восстановиться он так и не смог, с тех пор передвигался только на костылях. Он не выходил из двора, отец раз в неделю приезжал и затаривал деда продуктами. Случайная встреча с дедом была исключена.
Первые три года моей жизни прошли в дедушкином доме. Но почему-то в ранних воспоминаниях нет родителей, словно я сирота. Есть бабушка, которая разучивает со мной стихотворение «У лукоморья дуб зеленый», есть дедушкин директорский кабинет с красным флагом, гигантским столом и россыпью диковинных вещиц на его поверхности: дыроколом, чернильницей, перьевой ручкой, бюстиком Ленина, кусочками мела в жестяной баночке, колодой карт, отобранной у двоечника. Есть залитый солнцем сельский двор, бабушкины флоксы, вареники с вишнями, влажные, только вылупившиеся цыплята, кошка, окотившаяся на чердаке, принцессы из молодых кукурузных початков, печеная картошка, ранняя черешня, быстрые купания в холодной реке, сон в гамаке под яблоней.
Проходя по родной улице, я заметила, как покосился забор у Комаровых, как просела крыша у бабы Нюры, как облупилась краска на Евтушенковых воротах. Мне кажется, я могла бы пройтись по окрестностям с закрытыми глазами и на ощупь опознать каждый камень, каждую скамейку, каждый куст бузины.
Я подтолкнула Зою к разговору о начальнике, но ничего полезного для себя я не узнала. Кирилл Семенович лет пять назад сошелся с молодой бабой с откатки и с тех пор в порочных связях замечен не был. Зато Зоя рассказала, как однажды в ночную смену к ней пришел Евдошин с бутылкой шампанского и…
— Зоя, зачем?
— Я давно хотела Хилому изменить. У меня же кроме него никого не было. А я ни разу не кончила. Он и так старается и сяк. И ничего…Ну я и решила с другим попробовать.
— И что?
— Да ни фига.
Евдошин, начальник бурцеха — известный шахтный ловелас. Когда я ночью в уме составляла для Шубина примерный список подлецов и грешников, он был в числе первых.
— Блиииин! — вдруг остановилась Зоя. — Офигеть! Посмотри, сколько здесь.
Мы шли по центральной улице села. Дорога вела к магазину. Ряд домов закончился, и впереди виднелся мост, и тут же, по краям тропинки, ведущей вниз к реке, буйствовали заросли сочной конопли с Зоин рост. Она окунулась в зелень и достала пакеты.
Набрав травы, мы вернулись в поселок и пошли к ней домой. Зоя ободрала соцветия, разложила их на противне и включила духовку. Пока трава сушилась, мы резали салат из огурцов и жарили картошку. Зоя сказала, что после укурки всегда нападает жор и нужно быть готовыми. Потом она достала несколько сигарет и стала вытряхивать из них табак. Когда конопля высохла, она положила на газету жменю, прикрыла другой газетой и стала мять скалкой. Измельченную в порошок смесь Зоя аккуратно загнала в одну из выпотрошенных сигарет. Мы пошли на балкон и сели на пол, чтобы не заметили соседи. Зоя подкурила и сделала затяжку — набрала полные легкие, а потом выпускала дым маленькими порциями. Потом еще одну. И еще.
— Ну что? — спросила я.
— А хрен его знает! — ответила Зоя.
— Дай попробовать.
— На. Только с первого раза все равно не вставит. Нужно вкуриться.
Зоя протянула косяк, и я, подражая ей, сделала глубокую затяжку. У меня перехватило дыхание. Мне показалось, что я вдохнула порошковую смесь из ржавых гвоздей. Я закашлялась. Она забрала у меня сигарету и сделала еще несколько затяжек.
— Ну что, прет? — снова спросила я.
— Что-то я не пойму, — ответила Зоя.
Когда она докурила, мы пошли на кухню и сели за стол. Зоя, как школьница, сложила руки на столе и ждала «прихода». Меня разобрал смех. Я представила физиономию Циклопа, который всем рекомендовал камышатскую траву.
— О, ржешь, у тебя приход, — сказала Зоя.
— А ты почему не ржешь? Ты же больше выкурила.
— Может, еще одну выкурим?
— Выбрось всю эту дрянь. И Циклопу не говори, что ходила за травой. Иначе он без косяка оборжется.
— Ты думаешь, развел?
— Конечно, развел.
— Вот козел. Давай хоть картошки пожрем.
Когда я вернулась домой, мать лежала на диване и смотрела передачу о свадебных обрядах на Руси. С экрана лилась чистая мелодия, голос незамутненной народной души, песни, рожденные сотни лет назад.
— Есть будешь? — спросила она.
— Я у Зои поела.
— Что вы там ели?
— Картошку.
— А я толстолобика на рынке купила, пожарила…
Мать работала шесть дней в неделю с восьми до восьми, а в воскресенье падала на свой диван и смотрела какой-нибудь концерт. С мужчинами на поселке было плохо, все нормальные жили с семьями, в холостяках ходили исключительно алкоголики. Когда ушел отец, к матери несколько раз приходили свахи с потенциальными опухшими женихами пить ознакомительный чай. Но все встречи заканчивались разочарованиями.
Через пару лет разведенной жизни к ней прибился рыжий Шурик. Он был моложе на несколько лет и ниже на полголовы. У него были белобрысые ресницы, красноватая кожа и большие кулаки.
Шурик женился еще до армии, но когда вернулся, сразу развелся, до него дошли слухи об измене жены. От недолгого брака был сын, которого воспитывала бывшая жена. А Шурик жил с родителями в частном доме, пас корову, рыбачил, сажал огород.
Он часто оставался ночевать у матери, обожал ее фирменные ватрушки и сырники. Но была в нем одна неприятная особенность. Как только у матери появлялись проблемы — нужно было перебросать в сарай машину угля, посадить картошку, сделать ремонт, или же она попадала в больницу — у Шурика сразу возникали важные дела и он исчезал на недельку-другую.
Яркая была женщина моя мать, целомудренная, работящая и готовила прекрасно, и не пила, и не курила, но личная жизнь не сложилась. Некачественную, бракованную судьбу выдали ей при рождении. И пожаловаться некому. Где небесное общество по защите прав потребителя? Нет его. Некому слать письма.
—Там еще клубника в литровой банке, Шурик притащил, — вспомнила мать.
— А сам где?
— Домой пошел, ему рано утром корову на пастбище выгонять.
Я прошла в свою спальню, легла на кровать и мгновенно отключилась. То ли камышатская конопля подействовала, то ли убаюкала песня из телевизора.
9
Работая в бухгалтерии, я видела, как составлялись липовые договора на невыполненные работы, как рабочие, расписавшись за неполученные деньги, клали в карман свои три копейки и шли в шахтную столовую покупать самогон из-под прилавка. Регулярно списывалось и растворялось оборудование из цветных металлов. В шахтных комбинатах расцветали «подснежники». Так называли людей, которые документально числились на шахте, но не ходили на работу. «Подснежниками», как правило, были либо мелкие коммерсанты, либо местные криминальные авторитеты. Им нужен был подземный стаж для начисления пенсии в будущем, деньги их не интересовали, поэтому начисленную зарплату клали себе в карман начальники участков, растившие у себя на участках эти плодоносные клумбы.
Одним из самых выдающихся цветоводов был Анатолий Петрович Евдошин. Он неплохо чувствовал себя в девяностые, имел большой дом и белую девятку.
Стригся он коротко, но на макушке оставлял длинную прядь, чтобы прикрыть проклюнувшуюся лысину. У него были светло-голубые глаза немного навыкате и вздутые мешки под глазами. Над губой — узкие, аккуратно подстриженные усы. Когда он надевал в холода свою фуражку, становился похож на пьющего белогвардейца. Он работал начальником бурильного цеха, занимался подготовительными работами.
Евдошин часто заходил в наш кабинет, брал талоны на зарплату всему участку, делал сверку ведомостей. Анатолий Петрович был крут, на его участке числилось около десятка «подснежников».
В то время бухгалтерия еще не была компьютеризирована. Все ведомости и рапорта заполнялись от руки, а потом отвозились в город на вычислительный центр. Каждый месяц наши начальники отвозили документацию. Иногда с вычислительного центра звонили и просили, чтобы документы, для сверки данных, сопровождал кто-нибудь из бухгалтеров.
Однажды меня отправили с Евдошиным на ВЦ. Мы сдали бумаги, сделали сверку и поехали обратно. Когда мы проезжали заброшенный сквер, он остановился и сказал, что машина барахлит, вышел, полез в багажник, потом позвал меня, якобы ему нужна помощь. Я вышла. Он тут же набросился на меня и стал целовать. Да так яростно, что я подумала, он хочет отгрызть мне губы. Я кое-как отбилась, обругала его, и мы вернулись на шахту.
В конторе, в табельной, в диспетчерской, на откатке, в бане, в ламповой, в компрессорной работали в основном женщины. Некоторые специальности предполагали ночные смены, поэтому шахтная жизнь кишела интригами и страстями.
Мои одноклассницы Лида Малиновская и Лена Прозорова работали в табельной. Однажды Лида рассказала, как Евдошин пригласил их с Леной к себе домой.
Они набрали вина, водки и куриных бедер. Лида рассказывала, что у Евдошина в доме четыре или пять комнат, хороший ремонт, дорогая мебель и камин.
Пили весь вечер, пекли в духовке курей, слушали музыку, танцевали. Анатолий Петрович хотел переспать сразу с обеими, но подруги так напились, что облевали всю его двуспальную кровать и ковер.
Евдошин был легкой добычей, и я решила начать с него. По моим наблюдениям, для постельных утех он, как правило, выбирал пергидрольных блондинок до сорока, с ярким макияжем, грудью третьего-четвертого размера, узкой талией и полными ляжками, обтянутыми брюками-стрейч. Но тот случай в сквере и история с Зоей показали, что он всеяден.
Когда в понедельник утром я пришла на работу, начальница встретила меня смешком:
— И где это мы пропали в субботу? Кирюша вернулся перепуганный, ты бы его видела.
Я была не готова к этому вопросу, потому что все последнее время разрабатывала тактику и стратегию сбрасывания в шурф поселковых негодяев, поэтому ответила первое, что пришло на ум:
— Я арбуза объелась, захотела в туалет. Пошла искать кусты погуще, ну и… угодила в коровью лепешку...
— Ну и что, помыла бы ногу в ручье и вернулась бы, делов-то, — хохотнула Марья Семеновна.
— Не ногу… — тихо сказала я.
— А что? — спросила Галина Петровна.
— Дело в том, что меня повело в сторону, видимо из-за вина, ну да, я немного лишнего выпила, и я уселась прямо в кучу …
Женщины заржали. Я продолжила:
— Ну не возвращаться же мне в таком виде? Ну шо вы ржете? У человека горэ, а они ржут!
Они хохотали еще громче и сквозь смех выбрасывали советы:
— В ручейке нужно было помыться! И-хи-хи!
— Помылась бы дома и вернулась, тебя Кирюша около часа в лесу искал! У-ху-ху!
— А зачем мыться? Пусть бы почувствовал запах женщины! А-ха-ха!
— Да ладно вам, — сказала я, сделала обиженное лицо и уткнулась в документы.
— Ты позвони ему, а то он уже с утра прибегал, о тебе спрашивал. Волнуется, — сказала Аллочка сквозь смех.
— А что я ему скажу? Извини, Кирюша, невеста облажалась?
— Придумай что-нибудь, скажи, что стало плохо от вина.
Я набрала номер отдела нормирования, пригласила к телефону Кирюшу и сочинила историю о том, как мне вдруг стало плохо от сухого вина и как я бежала домой, подавляя позывы.
После этого достала лицевые счета рабочих бурцеха и стала искать, к чему бы придраться: мне нужен был повод, чтобы пойти в нарядную к Евдошину.
В кабинет заглянула главный бухгалтер Марина Александровна и пригласила начальницу к себе. Говорили, что в молодости у нашей главбухши была осиная талия, сейчас в это трудно было поверить, к сорока пяти годам она превратилась в гигантскую осу. Ее мужем был предыдущий директор шахты, Анатолий Степанович Опанасюк. Она покорила его сердце еще во времена осиной талии, увела из семьи и родила сына. В последние годы Анатолий Степанович работал в объединении заместителем генерального директора, а Марина Александровна так и осталась на нашей шахте. Здесь же в геологическом отделе работали бывшая жена и дочь Анатолия Степановича.
Галина Петровна вернулась от главбуха и стала рыться в столе. Она дошла до самого нижнего ящика, распрямилась и бросила на стол стопку ведомостей:
— Ешкин кот! Несколько ведомостей забыли подшить! Нужно срочно везти…
Она вышла из кабинета.
— Ставьте чайник, — сказала Марья Семеновна, — сейчас кого-то погонят ведомости отвозить, а я по куску торта принесла, после дня рождения остался.
— Угадайте с трех раз, кого? — спросила я.
— Кого? — спросила Аллочка.
— Сейчас начальница войдет и скажет: Аня, метнись кабанчиком на вычислительный… — произнесла я, копируя манеру начальницы.
Не успела я закончить фразу, как вошла Галина Петровна и сказала:
— Аня, метнись кабанчиком на вычислительный, ты же самая молодая. Директор машину дал, поедешь с Евдошиным, иди, он тебя ждет возле комбината.
— Торт мой не сожрите, — сказала я уже в дверях.
Вчера днем я думала о Евдошине, ночью думала о Евдошине, все утро думала только о Евдошине, и вот пространство преподнесло мне такой
подарок — Евдошина на машине с голубой каемочкой. И вдруг, сбегая по ступенькам комбината к его девятке, я осознала, что это не случайность, а происки Шубина. Он своим ядерным зрением увидел мои тайные замыслы и выгодно подстроил ситуацию.
— Ну что, Анька, рассказывай, как жизнь молодая, непутевая, — сказал Евдошин, когда мы тронулись с места.
— Плохо, — ответила я.
— Что ж так?
— Марья Семеновна торт принесла, «Птичье молоко». Наши сейчас будут пить чай, а я трястись в машине по жаре.
— Что ты за человек такой, Анька? Сколько с тобой общаюсь, никак не могу понять. Ни нежности в тебе, ни мягкости. Едкая, как щелочь. Вроде и девка симпатичная, а выглядишь, как пацан. Стрижешься коротко, постоянно в штанах, мокасинах каких-то. А к чему эта футболка дурацкая с Микки Маусом? Монстр какой-то….
— Чтобы вас отпугивать, — ответила я, уставившись в окно.
— У тебя же фигура стройная, задница хорошая, ноги длинные, почему ты этим не пользуешься? Перекрасься в блондинку, волосы отрасти…
— Может, мне еще и сиськи отрастить?
— В тебе же все хорошо, без изъянов, — он, как маркером, очертил меня взглядом с головы до ног, — размер ноги, правда, великоват, какой у тебя, сороковой?
— Тридцать девятый! — возмутилась я, хотя у меня действительно был сороковой.
— Юбку короткую надела бы, туфли на шпильке…
— Да я со своим сто семьдесят третьим ростом и тридцать девятым размером обуви на трансвестита буду похожа в этих ваших шпильках!
Он захохотал.
— А что ты мне все выкаешь, может на ты перейдем?
— Давайте перейдем, — равнодушно ответила я.
— Не давайте, а давай.
— Давай, — повторила я.
— Может, заедем ко мне после вычислительного? Шампанского выпьем, я тебя клубничкой угощу. В этом году ее столько, что не знаю, куда девать, соседям раздаю. Вот такая, с кулак! Наберешь себе домой ведерко. Поехали?
Он посмотрел на меня так, что я сразу поняла, какой клубничкой он хочет меня угостить. Я обрадовалась, главное, чтобы рыбка не сорвалась с крючка.
— Не, сейчас не могу. Мне еще ведомости обсчитывать нужно.
— Давай вечером встретимся? — спросил он осторожно.
— Давай!
— У меня?
— Нет! У тебя соседи — глаза и уши. Зачем мне это нужно. Давай устроим пикник в лесу? У меня есть любимая поляна, вся терновником окружена. Рядом дуб раскидистый и трава мягкая-мягкая…
— О! Да ты романтичная девушка, оказывается, — усмехнулся Евдошин, — где встретимся? Во сколько?
— Давай на остановке в восемь? Если кто-нибудь потом спросит, скажу, ехала к деду в Камышатку, а ты, типа, меня подобрал.
— Кто будет спрашивать, что ты чухаешь?
— Ну, если тебя что-то не устраивает…
— Ладно, договорились…
Когда я вернулась в отдел, мой кусок торта ждал меня на блюдце. Я съела десерт, запила остывшим чаем и пошла в плановый отдел за сплетнями. Когда вошла в кабинет, у меня внутри, в районе солнечного сплетения, как в брюхе кипящего чайника, забурлили горячие пузырьки — на стуле перед столом начальницы планового отдела сидел, закинув ногу за ногу, Тетекин Владимир Андреевич. Начальница писала какой-то список, а Тетекин качал ногой и улыбался во весь свой красивый рот. В кабинете помимо плановиков и Тетекина находились главный маркшейдер и начальник техотдела. Вид у них был заговорщический, как у петрашевцев.
— Привет, бухгалтерия, — сказал мне Тетекин.
— Здравствуйте, Владимир Андреевич, — ответила я.
В плановом отделе работали две мои ровесницы — Женя и Света, к ним-то я и направлялась. Начальница планового Тамара Петровна подняла глаза и спросила Тетекина, кивнув в мою сторону:
— Ее записываем?
— Конечно, записываем, — ответил он.
— Куда это? — спросила я.
— Списки на сокращение, — ответил главный маркшейдер.
— Списки на лишение премии, — возразил ему начальник техотдела.
— Списки на увольнение, — ответила начальница планового.
Пока я думала, что бы им такое ответить, Света разъяснила:
— Пьянка в субботу, — сказала она.
— По поводу? — спросила я.
— Юбилей шахты. Сорок лет назад началось строительство. Кадровики пришли с утра на прием с требованием банкета, — сказал Тетекин.
— Нормальный повод, нормальная пьянка … — сказал, как бы оправдывая кадровиков, главный маркшейдер.
— Для нормальной пьянки повод не нужен, — сказал начальник техотдела.
— Я директору сказал: народ требует праздника! Он обещал выделить транспорт и деньги на водку, остальное, говорит, сами, — продолжил Тетекин.
— Да скинемся все понемногу! Что нам надо! — сказала плановичка.
— Нужно сначала определиться, кто в списках, а потом уже рассчитывать и скидываться, — сказал маркшейдер.
— Бухгалтерия, рассчитаешь? — спросил меня Тетекин.
Мне показалось, что он со мной заигрывает. Я еще немного постояла недалеко от входа и тихонько ушла, сославшись на обилие работы.
— Представляете, шахте сорок лет, пьянка намечается, — сказала я своим женщинам, вернувшись на рабочее место.
— Мы уже слышали, приходили из кадров, когда ты на вычислительном была, — ответила Галина Петровнаа.
— По пятьдесят гривен предлагают сбрасываться, — добавила Аллочка.
— Совсем обалдели, — сказала Марья Семеновна, — я себе лучше босоножки куплю. У меня вон каблуки скоро отвалятся.
— Не пойдете? — спросила я.
— Не знаю, — сказала Аллочка, — я у Сашки спрошу. Да мне и надеть нечего…
Я тоже думала об одежде, но меня беспокоил не столько юбилей шахты, сколько близкое свидание с Евдошиным. Мне хотелось выглядеть сногсшибательно, чтобы достойно провести человека в новую жизнь.
Мы жили небогато, поэтому мать, когда исполнилось пятнадцать, отправила меня на кружок кройки и шитья. Ходила я туда недолго, месяцев пять, но шить научилась. Мать купила мне швейную машинку и пару журналов Burda Moden. Я пересняла оттуда несколько основных выкроек и шила себе юбки, несложные блузы, брюки и жакеты.
После работы я откопала в шкафу недошитую юбку-карандаш светло-коричневого цвета с завышенной талией. Я хотела надеть ее на прошлогоднее рождество, но так и бросила незаконченной. Осталось отстрочить низ, и я тут же села за работу.
Эта юбка отлично сочеталась с шелковой блузой молочного цвета, моей любимой, с глубокой английской проймой и воротником-стойкой. Я купила ее прошлым летом ко дню рожденья. Туфли я решила надеть бежевые, на высоком каблуке, которые мать покупала на выпускной. Они были маловаты, жали, натирали пальцы, но мне хотелось, чтобы поджопник, которым я отправлю Евдошина в увлекательное путешествие, был как можно более изысканным.
Подшив и проутюжив юбку, я выкупалась. Долго укладывала волосы. Шапочка моя отросла и стала походить на короткое каре. Концы я подкрутила вниз, а челку уложила высокой волной а-ля Мэрилин Монро.
Нарисовала верхние стрелки, подкрасила ресницы, губы покрыла кораллово-розовой помадой, надушилась французскими духами «Магнолия», подаренными отцом.
Держись, Петрович, скоро ты упадешь в обморок.
По поселку я не шла, а парила, так приятно было ощущать себя женственной и нарядной. Но когда подошла к остановке, меня перекосило от злости.
— Е-мое, ты дурак? — зашипела я, сев в машину.
— В чем дело? — ответил Евдошин, трогаясь с места.
— Я же тебе сказала, что буду стоять на остановке. А ты подъедешь и как будто случайно меня подберешь! А ты стоишь, как идиот, у всех на виду!
— Что ты кипятишься! Кому какое дело?
— Будут потом языками чесать, мне оно надо?
— Кого ты так боишься? Деда того в очках? Или тетку с ребенком? Они даже не посмотрели в твою сторону!
— Тетка посмотрела!
— Ну и хрен с ней, с теткой. Выглядишь обалденно! Я тебя издалека даже не узнал!
— Для тебя старалась, — сказала я.
— Хватит губы дуть! Нервы — в сторону! Улыбнись, красавица.
— А куда мы едем?
— Ну, ты же на природу хотела.
— Не на эту, на другую.
— Какая разница?
— Поворачивай.
— Слушай, что ты мне голову морочишь. То не так стоишь, то не туда едешь! Ты хотела на природу, я везу тебя на природу.
— Ты везешь меня не на ту природу. Мне нужна другая. Останови машину.
Евдошин остановил машину, раздраженно ударил кулаками по рулю и посмотрел на меня:
— У тебя с головой нормально?
— Нормально.
— Так хули ты мне голову морочишь?
— Мы договаривались, что поедем на мою любимую поляну, а ты везешь меня фиг знает куда!
— Какая тебе разница. Может, та поляна, которую я тебе сейчас покажу, окажется круче.
— На другую не поеду!
Он остановил машину и повернулся ко мне, будто для важного, основательного разговора.
— У меня с тобой еще ничего не было, а ты мне уже начинаешь надоедать.
— Ну, хрен с тобой. Я пошла.
Я надавила на ручку, пытаясь открыть дверь. Он зажал мою руку, притянул к себе и стал целовать в губу. Ничего не изменилось, такой же грубый, деревянный поцелуй. Вскоре он отстранил меня и прошептал:
— Анька, что ты со мной делаешь?
Он снова завел машину:
— Показывай дорогу.
Близко к шурфу на машине подъехать было невозможно, поэтому мы остановились на поляне, где праздновали день рождения Марьи Семеновны. Я сказала Евдошину, что здесь придется немного пройти пешком, и он, подавляя раздражение, достал из багажника пакет с алкоголем и жаккардовый плед. Мы спустились вглубь посадки по той же тропинке, по которой несколько дней назад шли с Кирюшей, перепрыгнули ручей в самом узком месте и оказались на финишной прямой.
Автомобиль — украшение мужчины. Когда Евдошин сидел за рулем, он выглядел уверенным, мужественным, нагловатым. Он словно паразитировал на своей девятке, пил из нее сок осанистости и величавости. Глядя на него в салоне, я понимала, чем он очаровывал своих многочисленных любовниц разных возрастов.
Но здесь, на природе, среди деревьев, Евдошин сморщился, ссутулился, утратил свою значительность. Лес подавил его, превратил в стареющего некрасивого мужичка с мешками под глазами и лысеющей головой. Рубашка на тюленьей спине взмокла от жары и быстрой ходьбы, живот, как сноп сена, опоясывался широким ремнем, дорогие плетеные туфли, как черевички гнома, нелепо задирали вверх свои кожаные носы. Каково было бы мое разочарование, если бы я действительно решила отдаться этому человеку.
— Вот мы и пришли, Анатолий Петрович, — сказала я.
— Толик. Называй меня Толик, — ответил он, доставая из кармана носовой платок и вытирая пот с раскрасневшегося лица.
Мы расстелили плед в самом укромном и тенистом месте, в двух шагах от края шурфа. Я надеялась, что Евдошин сам вступит в опасную зону и провалится, и мне не придется ему в этом помогать. Евдошин достал из пакета две бутылки шампанского, прозрачный судок с мытой клубникой и два пластиковых стаканчика, снял влажную от пота рубашку, разулся и в одних брюках сел на подстилку.
Мне стало не по себе. То, что мне предстояло сделать, в играх воображения казалась отчаянной, но несложной и даже в своем роде привлекательной процедурой, но чем ближе к ее осуществлению я подходила, тем страшнее и кощунственней мне казалось задуманное.
— Налей мне шампанского, Толик, — попросила я.
— Эх, жаль, нагрелось, — сказал он, открывая бутылку.
Евдошин занимался бутылкой, и я впервые заметила, что большой палец левой руки у него изуродован — он приземист и, как молодой гриб, округло расширен кверху. А из самого центра «шляпки» растет узкий, похожий на крюк, ноготь. Я все еще стояла над ним, и он, глядя на меня снизу вверх, похлопал по пледу рядом с собой, приглашая меня занять свое место:
— Разувайся и садись.
Как же мне стыдно было снимать туфли, мне казалось, что проще обнажить грудь, чем ступни и пальцы. Я разулась, села и зарыла ступни в густую траву. Анатолий Петрович протянул мне стаканчик с шампанским.
— А что у вас с пальцем? — спросила я.
— Ой, ну опять! У тебя! Что у тебя с пальцем!
— Я еще не привыкла…
— Ну, так привыкай уже. А палец — это в детстве рвануло самопалом. Как шампанское?
— Сладкое.
— Любишь сладенькое?
— А клубничку можно взять?
— Конечно. Я же для тебя собирал.
— Какая огромная!
— Гигантелла. Я ее конским щавелем удобряю. Нужно его нарубить с треть ведра и залить теплой водой. И пусть настаивается неделю или две. А потом этой жижей удобрять.
— Под кусты?
— И под, и сверху. Видишь, какая? Дай свою руку. А теперь сожми. О, клубничина, с твой кулак!
Евдошин разжал мой кулак, склонился и стал целовать ладонь.
— Толик, налей, пожалуйста, еще шампанского.
Он повернулся, нащупал бутылку и наполнил мой стакан.
— А ты почему так мало пьешь? — спросила я.
— Сладкое не люблю.
Я поднесла свой стаканчик к его губам и стала поить. Он сделал несколько крупных глотков. Было начало десятого, начинало смеркаться, от каждого дерева на восток ползли живые, протяжные тени.
— Наконец жара спала, — сказал Евдошин. Он поднялся, расстегнул ремень и стал раздеваться. Делал он это расслабленно и несколько кокетливо, как женщина, осознающая свою красоту.
Анатолий Петрович аккуратно свернул брюки, положил их на край покрывала и уселся рядом со мной. Мой рот сковал тяжелый поцелуй. Евдошин уложил меня повелительным жестом и набросился, как волк, давно не евший зайчатины. Пока его губы жевали мой рот, рука, словно циркуль двигалась по кругу, постепенно уменьшая радиус и приближаясь к женскому центру. Он задрал мне юбку. Я зажала ноги и брезгливо ждала вторжения. Его губы, наконец, оставили в покое мой рот и поползли к уху, потом вниз от шеи к ключице и закончили движение, присосавшись к левой груди.
Я открыла глаза и, приподняв голову, посмотрела на место военного действия вражеской руки. К моим трусикам приближался палец, изуродованный самострелом, мерзкий инопланетный гад с крючковатой антенной на макушке. Я заорала от омерзения. Евдошин от неожиданности вскочил.
— Что? — только и успел спросить он.
В этот момент я приподнялась, подтянула колени к подбородку, сгруппировалась и со всей силы пнула Евдошина в пах. Мои пятки угодили в теплый, набухший комок. Он сделал пару шагов назад, застонал, присел и, не удержавшись на корточках, завалился на спину.
В этот момент трава зашумела, шевельнулась под ним и, как болото, всосала его в себя.
10
Неделя перед пикником выдалась шумная и хлопотная. По кабинетам ходили плановики со списками, собирали деньги, обсуждали меню, искали транспорт, решали, кто сварит компот.
Из нашего отдела собирались на праздник только я и Галина Петровна. Аллочку муж не пустил, Марья Семеновна пожалела денег, хотя, подозреваю, не обошлось без недоброй воли Виктора. На подобные пиры, организованные шахтной элитой, приглашали только начальников участков и конторских женщин, поэтому горнорабочие мужья всегда держали оборону и старались не пускать своих конторских жен на распутные мероприятия.
Решили, что основным блюдом будет шурпа из баранины и овощей. На закуску хлебные лепешки, колбасная нарезка, домашний сыр, шпроты. На десерт — компот, который согласилась сварить Татьяна Мадамовна, и клубника, ведрами продающаяся на поселковом рынке. Закупкой спиртного заведовал Тетекин. Он же организовывал транспорт, чтобы отвезти веселую толпу на место действия.
У меня тоже хватало хлопот. Прошлым летом на свадьбу двоюродного брата я сшила короткое черное платье на бретельках. Оно идеально подходило для грядущего коктейля, но я пару раз появлялась в нем на шахтных праздниках, поэтому решила освежить этот наряд. У мамы в закромах лежал кусок темно-синего легчайшего тарлатана, и я раскроила из него длинную в пол накидку, застегивающуюся на одну пуговицу на груди.
Еще я решила сбросить к выходным два-три килограмма. На работу вместо картошки и яиц брала с собой французский салат красоты. Две столовые ложки геркулеса с вечера заливала кипятком, утром добавляла горсть изюма, тертое яблоко и ложку меда. Вернувшись домой, включала магнитофон и минут сорок занималась силовыми упражнениями. Ужинала фруктами или овощами.
В эти дни мне пришлось совершать частые прогулки возле леса. Когда Евдошин в одних трусах провалился под землю, я сложила все его вещи в пакет и пошла домой. На обратном пути я достала из брюк ключи, открыла двери автомобиля и бросила пакет с вещами в салон. На окраине поселка, в просевших домах с покосившимися некрашеными заборами, были несколько точек приема металлолома, где люди с выжженными алкоголем лицами круглосуточно принимали черный и цветной металл. Оставив девятку Евдошина возле леса открытой, я отдала ее судьбу в руки провидения. Каждый день я наведывалась к ней, совершая вечерний моцион, и с каждым днем в ней становилось все меньше деталей и фрагментов. Сначала исчезли колеса, потом стекла и двери, затем капот и внутренняя начинка. Когда я пришла проведать машину в пятницу, о ее существовании напоминала только примятая трава.
В крайнем дворе жила одинокая, пьющая женщина лет пятидесяти, и с ней — слабоумный сын, инвалид детства, по имени Богдан, моих лет, может, чуть старше. В школе он не учился, нигде не работал, а дни напролет стоял возле забора, выглядывая в самую широкую щель. Иногда его видели в посадке купающимся в ручье, на самом глубоком изгибе. Воды там было чуть выше колена, и Богдан с радостным, скрипучим визгом баламутил воду, усевшись на дно. Помню, в детстве одноклассницы рассказывали, как издевались над бедным дурачком. Несчастный парень готов был сделать что угодно, если ему обещали показать «писю». Он ел козьи какашки, спускал штаны до колен, облизывал слизь у себя под носом, ползал с лаем на четвереньках, а девочки, насмотревшись на его старания, с хохотом убегали, не выполнив свою часть договора.
У Богдана было удлиненное лицо с тяжелой челюстью, крупные, влажные от слюны губы и маленькие глаза с недораскрывшимися веками, как у двухнедельного котенка. В узких щелочках бегали светлокарие, диковатые зрачки. Сальные волосы были грубо подстрижены неумелой рукой.
Совершая ежедневный обход, я старалась оставаться незамеченной, сворачивала с дороги, наклонялась, будто завязываю шнурки, если приближался какой-нибудь случайный прохожий. Если же вокруг было пустынно, я подходила к забору крайнего дома и минут по десять играла с Богданом в гляделки.
Исчезновение Евдошина ни у кого не вызвало вопросов. Когда в четверг с вычислительного привезли готовые ведомости, сверять зарплату пришел его заместитель, Пал Геннадич, тихий старик со вставным стеклянным глазом. Он сказал, что Анатолий Петрович в отпуске, забрал талончики и ушел. Может быть, Евдошин действительно собирался в отпуск и в понедельник, перед нашей встречей, написал заявление? В любом случае мне было на руку это совпадение.
Неприятным сюрпризом было то, что в списках участников юбилейного пикника я увидела Кирюшу. Все мои старания — тарлатановая накидка, тающие килограммы, новая карминово-розовая помада и лак в тон — были посвящены Тетекину, и я опасалась, что Кирюша своим присутствием спутает карты.
На Кирюшу в последние дни я посматривала как на кандидата в команду Шубина, взвешивала все за и против. Он был зануден и неумен, но разве это грех? Поглощен игрой в теннис, но это ведь спорт, а не азартная игра. Перечитал тонны фантастической попсы, но кому он принес вред этим занятием? Кирюша хорошо учился в школе, получил высшее образование, был исполнительным служащим, уважительно относился к конторским женщинам. В будущем я видела его начальником отдела нормирования, в безукоризненном черном пальто с острыми плечами, с кожаным портфелем в руке, в каракулевой «горбачевке», седеющего, тонкого, как игла, исполнительного работника, верного мужа, доброго отца. Что в нем порочного? Из него получится хороший гражданин. Но почему же мне так хотелось отправить его вслед за Евдошиным?
Мои душевные метания продолжались бы еще долго, и возможно закончились бы для Кирюши удивительным полетом, если бы в пятницу, в самом конце рабочего дня в расчетный отдел не зашел Монгол с обходным листом. Последний раз я видела этого гада пять лет назад. Он почти не изменился, только под глазами появилась сеть длинных, как паучьи лапы, морщин. Увидев его, я сжалась в комок, но он меня не узнал. Я подстриглась, перестала осветлять волосы, меньше и аккуратней пользовалась косметикой.
Он сказал свой табельный номер, протянул паспорт, и Марья Семеновна завела ему карточку. Я не знала его настоящего имени, и, когда он вышел из кабинета, я спросила Марью Семеновну, как его зовут.
— Петрунин Сергей Петрович, тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года рождения, проживает в городе Шахтерске, на улице Вильямса, 48, — прочитала она только что записанные данные.
— А на какой участок поступил?
— На семьдесят первый. А что это ты так им интересуешься? Он старый для тебя. Да и потрепанный какой-то. Еще и горнорабочий. Плохой жених.
— Ага, горнорабочий. Полезет он вам в шахту, ждите. Акимов еще одного подснежника взял.
— Вид у него несолидный. С чего ты взяла, что он подснежник?
— Он из блатных.
— Точно! Вспомнила! — сказала Галина Петровна, — Думаю, где же я его видела. Весной на Красную горку на кладбище. Мужики напились и драться начали. А он подошел к одному и вот так пальцем ткнул вбок, и тот свалился.
Галина Петровна выставила кулак и подняла большой палец вверх, показывая «все хорошо». Затем опустила руку и большим пальцем, как ножом, проткнула воздух.
— Мне Сашка рассказывал о таком приеме. Но нужно точно знать, куда бить. Где-то на теле есть точка, нужно попасть именно в нее, — сказала Аллочка.
— А что он делал на нашем кладбище? — спросила Марья Семеновна. — У него кто-то здесь похоронен? Он же из Шахтерска.
— Наверное, кто-то из родных. Он здесь родился, — ответила я.
— Петрунин… знакомая фамилия, — задумалась Галина Петровна. — Он не Людки Петруниной с откатки сын? И похож на нее, лицо, как поганка.
— И правда, похож, — ответила Марья Семеновна.
Наш поселковый клуб располагался в небольшом двухэтажном здании. На первом этаже фойе, кинозал и несколько комнат для кружков. На второй этаж вела крутая лестница, и там, в тесном зальчике проходили дискотеки. Мы называли это помещение «курятником», потому что напоминало оно то ли чердак, то ли мансарду.
Профессиональной аппаратуры в клубе не было, кто-то из местных парней приносил из дома магнитофон с усилителями. Пол в зальчике был деревянный, по углам висели самодельные мигающие лампы. Местные дискотеки не пользовались популярностью, здесь редко появлялась заезжая молодежь, поэтому мы большой компанией ходили на танцы в соседний поселок. Там был даже не клуб, а дом культуры с уютным сквером перед воротами, широкой парадной лестницей и массивными колоннами. Дискотеки проходили в просторном фойе, дом культуры держал в штате диджея, имел на балансе хорошую аппаратуру и светотехнику.
Обычно мы собирались большой толпой, потому что возвращались заполночь пешком. В один из танцевальных вечеров, в самый разгар дискотеки в фойе появился незнакомый молодой мужчина лет тридцати. Одет он был в спортивный костюм с оттянутыми коленями. Худой, роста невысокого. Его стриженная машинкой голова напоминала картофельный клубень. Лицо скуластое, глаза широко поставлены, казалось, он, как камбала, смотрит в разные стороны.
Он прошел сквозь гущу танцующих. Останавливался, покусывая губы, рассматривал девушек. Мы его видели впервые и подумали, что это пришел с шахты рабочий. Иногда, напиваясь, они заходили, минуя баню, темные, как нечистая сила, кого-то искали среди парней и тихо исчезали. Этот был чисто одет.
В танцзале было душно, и, вволю напрыгавшись, мы вышли подышать на крыльцо. Вот тут он ко мне и подошел. Взял за руку и сказал:
— Видишь, красная машина?
На площадке стояло несколько иномарок, одна из них была красной.
— Ну, — нагловато ответила я.
— Иди и садись на заднее сиденье. Сейчас поедем в гости.
— Я никуда не поеду!
Он крепче сжал мое запястье, дернул за руку и потащил к машине.
Я упиралась и пыталась вырваться. Он сжимал руку все больнее и продолжал тянуть за собой. Возле машины мне удалось стать в удобную стойку, я вывернулась и почти освободила руку, и тут он ловким, обезьяньим движением зажал мою голову у себя под мышкой и стал бить кулаком по макушке.
Когда я была маленькой, мы с бабушкой смотрели программу «Танцы народов мира». В одной передаче, посвященной Нигеру, я видела, как один абориген исполнял нелепый танец с барабаном под мышкой. Он дергался, стучал по барабану и вскрикивал. Наша борьба возле машины напомнила мне тот жуткий танец, только барабаном была моя голова и вскрикивал не играющий, а инструмент. Ни мои приятели, ни одноклассники, ни ухажеры, которые весь вечер приглашали на медленные танцы, сжимали в объятиях и в темноте искали мои губы, не осмелились заступиться.
Вскоре ему на подмогу прибежали братья — Лелик и Болик.
Они работали где-то в городе, сутками охраняли частную фирму и на поселке появлялись редко. Говорили, что их работодатель — криминальный авторитет Троян, их боялась и уважала вся поселковая гопота. Помню, Зоя рассказывала, как один из них, то ли Лелик, то ли Болик, пытался за ней ухаживать, приходил к ней, зазывал посидеть на скамейке возле подъезда и рассказывал анекдоты. Зоя называла его ужом.
Лелик и Болик и впрямь походили на ужей. Они были погодками, оба ростом под два метра, с длинными конечностями и продолговатыми, небольшими головами. Все вместе они скрутили меня, втолкнули в машину и повезли в ночь. Я была зажата на заднем сиденье между Леликом и Боликом, а мужик с картофельной головой сидел за рулем. Я рыдала и причитала: «Отпустите!», но они не смотрели на меня. Вскоре им, видимо, надоел мой вой и водитель сказал:
— Заткнись!
Он резко развернулся и метнул мне в лицо кулак. Он попал в переносицу, из носа потекла кровь. Я не стала ее вытирать, она лилась и лилась. В тот день я надела новую шелковую блузку цвета «пепел розы» и светло-коричневую юбку из микровельвета. Летом перед одиннадцатым классом мать устроила меня на два месяца на шахту, я сидела в архиве и стирала пыль с документов. Блуза и юбка были куплены на деньги, которые я получила за свою работу. Это были мои первые настоящие — не перешитые, не перелицованные, не заказанные в ателье из завалявшегося отреза, а настоящие, импортные, купленные в городе на рынке. Но когда я увидела, как на них ложатся безобразные бурые пятна, мне вдруг захотелось получить еще один удар и залить кровью все нетронутые промежутки. Я стала стонать «Отпустите! Отпустите! Отпустите!», но водитель больше не реагировал. А Лелик и Болик, отвернувшись от меня, смотрели на мельтешение фонарей за окном.
Ехали мы минут тридцать. Сначала машина повернула в сторону города, затем, не доезжая до окраины, возле переезда свернула вправо и потарахтела по гравию. Остановилась возле частного дома, обнесенного высоким забором. Меня вытолкнули из машины и, взяв под локти, повели к воротам. Человек с картофельной головой шел впереди. Мы попали в обычный заасфальтированный двор. Из окон лился свет на палисадник. Там, за низкой резной изгородью, росли несколько кустов роз, пионы и два куста крыжовника. Картофельный взошел на крыльцо и открыл дверь. Свет из прихожей хлынул к моим ногам.
Однажды мне приснились инопланетяне. Я видела, как они приземлились на своем звездолете рядом с бабушкиным домом, прямо в саду возле яблони. Я в страхе бегала от окна к окну и пыталась что-нибудь увидеть сквозь густую яблоневую листву, но вскоре почувствовала странные импульсы. Мое тело, помимо воли, как пылинку в пылесос, стало тянуть в сторону космического корабля. Как будто звездолет создавал мощное магнитное поле, а мою кожу изнутри пронизали металлические нити. Силе воздействия противостоять было невозможно, но и невозможно описать тот животный страх, который испытало тогда мое маленькое беспомощное сердце.
В момент, когда передо мной распахнулась дверь этого на первый взгляд уютного дома, я, как в том детском сне, испытала непреодолимый, космический ужас.
С крыльца мы попали в прихожую, и первое, что я увидела, — бежевые велюровые тапочки с еще не успевшей затоптаться цифрой «38» на приклеенной круглой бирке. У тапочек были собачьи глаза, нос и уши. Тапочки стояли в углу, у самой входной двери, и жались друг к другу, как испуганные щенки. Полы были вымыты до блеска, на красно-коричневой полосатой дорожке — ни соринки, на белоснежном подоконнике стояла ухоженная монстера в пластиковом горшке.
Гостиная была пуста. В центре стоял стол, заставленный бутылками и закусками. В интерьере не было никаких изысков, обычная комната — стенка с хрустальной посудой, диван, два кресла, на полу турецкий ковер.
Человек, который бил меня по лицу, остановился у входа и крикнул:
— Петр Афанасьевич, мы приехали!
— Чого ты орэшь, Монгол? — послышался голос из-под стола, и тут же появились голова и торс.
Монгол. Эту кличку я слышала не раз, она действовала на местную шпану, как имя Каа на бандерлогов. Зоя рассказывала, что однажды он вызывал Хилого на серьезный разговор и предлагал ему торговать ширкой на поселке. Хилый сдрейфил, конечно, но отказался. Зоя говорила, что он ночей не спал, боялся, что с ним что-нибудь случится.
Петр Афанасьевич выровнялся, вальяжно расправил плечи и облокотился о спинку стула.
— Привезли, — сказал Монгол.
На вид Петру Афанасьевичу было лет шестьдесят. Он походил не на бандита, а на директора школы — интеллигентное лицо в очках, серебристая волна волос.
— Нехай подойдет, — сказал он.
Монгол толкнул меня в спину. Я подошла к Петру Афанасьевичу и простонала:
— Отпустите…
— А чего у ней рожа разбитая? — спросил он.
— Упала, — сказал Лелик.
— Он меня ударил, — указала я на Монгола.
— Я вам кого сказал привезти? Шмару с «Центрального», чтобы к дедушке Пете бежала и радовалась. У меня нет желания с детским садом возиться.
— Фигасе, детский сад! — заржал Монгол.
— Отпустите… — завела я свою шарманку.
В этот момент я увидела, что Петр Афанасьевич сидит босой и трет пятки об деревянный пупырчатый массажер. Ступни у него были маленькие, видимо, тапочки с песьими мордами принадлежали ему.
— Останешься со мной? — спросил он. — Я тебе денюжку дам.
— Отпустите, — прошептала я, потому что горло мое парализовал испуг.
— Цепочку золотую подарю. Сережки с красивыми камушками.
Мне показалось, что я падаю, и в этот момент что-то изменилось в пространстве, словно кто-то выключил верхнюю люстру и включил маленькую подсветку в дальнем углу. Комната наполнилась водой. Стало пасмурно и запахло йодом. Хлынули волны. Мое тело, как донная водоросль, понеслось за течением. Я видела себя со стороны, откуда-то сверху, из-под потолка, и слышала голоса:
— Ой, й-е-е-е… Поднимите ее.
— В спальню несите!
— Она без сознания.
— Вот тварь! Она обоссалась!
— Монгол, увези ее нах отсюда.
Я пришла в себя от холода. Не знаю, сколько времени я пролежала на обочине — час, два, может быть три. Я сразу же принялась себя ощупывать: белье было на месте, значит, не тронули, побрезговали. Я встала и пошла домой. Шла наугад, как кошка, нащупывая дорогу животом, и до дома добралась часом к четырем.
Долгое время после той истории я не ходила на дискотеки, боялась снова встретить Монгола. Я ненавидела его, посылала девичьи проклятия на его картофельную голову. И вдруг через несколько лет такой поворот. Когда я увидела Монгола после пятилетнего перерыва, со дна всплыла вся годами устоявшаяся муть, словно меня взболтнула злая рука. Все мои давние слезы, проклятия, зароки отомстить вихрем носились на поверхности. Монгол. Собака. Гад. Скотина. Тварь. Загрызу. Удавлю. Уничтожу.
11
Стоял жаркий, ветреный день, в воздухе клубилась угольная пыль. Перед комбинатом длинной колонной выстроились машины. У изголовья, как регулировщик, махал руками Тетекин. Вокруг толпилась шахтная элита. Владимир Андреевич рассаживал сотрудников по машинам согласно иерархии. В первые машины сели все самые главные, в следующие — любовницы самых главных, дальше — остальные. Нас с Кирюшей и Галиной Петровной посадили на заднее сиденье последней машины, туда же, рядом с водителем, отдав последние распоряжения, сел Тетекин.
Окно было открыто, клубы теплого ветра трепали мою прическу. Мы тряслись по проселочной дороге. «Эх, красота!» — приговаривал Владимир Андреевич, глядя по сторонам. А я сидела и взглядом ласкала его затылок.
Перволетье на Донбассе — самая благостная пора. Поля и холмы еще не выжжены солнцем, буйствуют луговые травы, в степях наливаются силой зеленый колос, кукуруза, подсолнечник. Сельские жители, размахивая косами, готовят к зиме первое душистое сено. На деревьях полно гнезд с молодняком, воздух звенит от птичьего счастья.
Поднимая хвост пыли, мы ехали мимо полей люцерны и подсолнечника, которые готовились взорваться цветением. Кое-где узкими полосами встречались насаждения акации и дикого абрикоса.
Минут через двадцать машина въехала в сырую прохладу ивовых зарослей, послышался лягушачий гомон, между деревьями заискрилась вода. На берегу кипела работа — накрывался стол, расставлялись скамейки, под огромным котелком дымил костер. Руководила кухонными делами секретарь директора, Элеонора Владимировна Звягина. Тетекин первым вышел из машины и убежал хозяйничать. Мы с Галиной Петровной направились к Звягиной предложить свою помощь.
Волосы у Элеоноры Владимировны были осветлены до цвета рисовой лапши и подстрижены под каре. На мраморном лице — точеный носик, ледяные глазки, капризные губки. Наш комбинат был построен буквой «П», и мы из окон своего кабинета ежедневно наблюдали, как подъезжала к парадному входу красная девятка забойщика Звягина, как выпархивала из машины его жена, статная Элеонора Владимировна, как изящно хлопала она дверью и взбегала по ступенькам крыльца, виляя красивым задом. Приемная директора всегда была полна ожидающих начальников, там неизменно витали запахи растворимого кофе, французских духов и звенел кокетливый хохоток прекрасной Элеоноры.
Мое присутствие на пикнике раздражало Звягину. Она считала, что в списки «элиты» я попала случайно, благодаря непонятным капризам Тетекина. Когда мы с Галиной Петровной предложили помощь, она, не глядя в нашу сторону, отказалась. Я пошла к воде. Узкий пляж был засыпан мелким гравием, справа на пару метров в воду вдавалась деревянная кладка для рыбаков, а дальше, с двух сторон густой стеной стояли сочные, сильные камыши. Я зашла на кладку, потопталась пару минут, попробовала рукой воду и направилась к Кирюше, который стоял рядом с треногой и помешивал ложкой шурпу в котле. Пахла она невероятно. В ярком овощном соусе бурлили крупные куски баранины, аромат душистого перца сводил с ума. Неделя диеты дала хороший результат, я похудела на пару килограммов, но от вида и запаха шурпы у меня разыгрался такой аппетит, что казалось, я съем сейчас весь котел вместе с Кирюшей.
Позвали к столу. Случилось то, чего я боялась, — Кирюшу посадили со мной. Тетекина властным жестом подозвала к себе Звягина и усадила рядом. Все разбились по двое. По шахте нередко проносились слухи об очередном служебном романе, но теперь все любовные парочки явились перед моими глазами. Мой босс, Галина Петровна, любовника не имела, к ней подсел Павел Иванович Хилобок, замначальника ВТБ.
Они дружили семьями. Жена Павла Ивановича, Ирина, работала заведующей складом и всегда участвовала в бухгалтерских пьянках. Но сейчас ее не было, потому что за несколько дней до пикника Ирина попала в больницу из-за гинекологических проблем — у нее загноилась внутриматочная спираль. Хилобки много лет дружили с Коломыкиными, кто-то из них крестил чьего-то ребенка. Галина Петровна называла Павла Ивановича кумом.
Поступила команда наполнить бокалы, и по столу покатился приятный, праздничный шумок. Откупоривались бутылки, булькала жидкость, шелестели салфетки. На нашем крыле хозяйничал Хилобок. Мне, Галине Николаевне и Кирюше он налил вина, себе — водки. С тостом выступил краса и гордость нашей шахты, заместитель директора по производству, журнальный мужчина и герой моего сердца — Владимир Андреевич Тетекин. Он сказал, что сорок лет непотопляемый корабль нашего предприятия плывет по волнам бушующей жизни и добывает из подземных глубин такой необходимый для обогрева домов, школ и детских садов, такой полезный и ценный уголь. Он пожелал большому кораблю большого плаванья и предложил выпить за шахту «Шахтерская Глубокая». Выпили. После него речь произнесла Элеонора Владимировна. Она предложила выпить за всеми любимого и уважаемого капитана корабля с названием «Шахтерская Глубокая», за директора Федора Кузьмича Гаврилова, хоть его и нет с нами на празднике, но благодаря своему природному уму и таланту руководителя он ведет корабль в нужном направлении. Выпили. Третьим взял слово Павел Иванович Хилобок. После выпитых двух рюмок водки он оживился, стал резв и словоохотлив. Он сказал, что хочет выпить за весь состав непотопляемого корабля с названием «Шахтерская Глубокая», за всех юнг и матросов, и даже за женщин, которых вроде бы не принято брать в море, но без которых так невыносимо в плаваньи морякам. После этих слов он потянулся ко мне и потрепал по волосам, будто я была единственной женщиной на этом непотопляемом корабле. Выпили третий раз. И понеслось. Дальше официальных тостов не было. Толпа разбилась на группки, и каждая из них выпивала сама по себе. В нашем кругу оказались мы с Кирюшей и Галина Петровна с кумом Хилобком.
Выпивая три первых торжественных бокала, я скромно закусывала огурцом и куском белого хлеба. Я отщипывала по крохотке и, как Дюймовочка, пыталась себя накормить половинкой зернышка. Но алкоголь, который впитал мой ослабленный диетой организм, раскочегарил задавленный аппетит. Проснулся жор.
Тарелку шурпы я проглотила в два счета.
— Хочу еще, — сказала я Кирюше.
Алкоголь лишил меня тормозов.
— Возьми мою, — сказал Кирюша, — я не люблю баранину.
Я опустошила Кирюшину порцию, как медведь, очнувшийся после спячки, ушат с медом.
— Хочешь еще? — спросил он.
— Хочу! — решительно ответила я.
Он взял мою тарелку и пошел к костру. Там набрал из котелка еще порцию шурпы. Третью тарелку я ела уже через силу, но вскоре и она оказалась пуста.
— Все! Наелась! — сказала я, похлопав себя по животу, и тут же вспомнила про Тетекина. Я посмотрела в его сторону и увидела, что они со Звягиной смотрят на меня и улыбаются. Тетекин и Звягина наблюдали, как я пожираю шурпу, и посмеивались надо мной. Позор. Я попросила Хилобка налить мне еще вина и залила свое горе полным стаканом. Я вышла из-за стола и поплелась к ставку. Села на кладку и расплакалась. Неделя диеты. Черное коктейльное платье. Тарлатановая накидка. Карминово-розовая помада. Маникюр. Педикюр. Свежая стрижка в салоне Людмилы Головко. И все это перечеркнуто моим безобразным жором.
Вскоре к воде стали подходить парочки. Они раздевались до белья и, взявшись за руки, входили в воду. Кадровичка с начальником сорок девятого участка поплыли в правую сторону, плановичка и начальник ВТБ — в левую, Татьяна Мадамовна с замом Евдошина, Пал Геннадичем, плавали прямо передо мной.
— Анька, с тобой все нормально? — спросил Пал Геннадич.
— Напилась Анька, — сочувственно сказала Татьяна Мадамовна.
И в этот момент наступила кульминация моих внутренних терзаний. Я — жалкая ничтожная личность. Я обжора. Я — Робин Бобин Барабек, который скушал сорок человек, и корову, и быка, и кривого мясника. Я крокодил, который все калоши проглотил. Нет мне места на этой земле. Я недостойна вашей любви, Тетекин.
Я выпрямилась, в последний раз посмотрела на солнце и, как была, в одежде и обуви прыгнула в воду. В детстве, купаясь в реке, мы с сельской детворой играли в игру, кто дольше продержится под водой. Часто я выигрывала. Тренировка у меня была.
Когда я бросилась в пучину ставка, я сжалась в комок и остановила дыхание. Я сидела и сидела в воде. Но удушья не наступало. Вдруг я почувствовала, что кто-то с силой тянет меня за волосы. Явившись на свет, я увидела раздетого по пояс Тетекина, который тряс меня и что-то кричал. Не разбирая слов, я прижалась к его плечу и разрыдалась. В том месте, где я топилась, воды было по пояс. Он обнял меня за плечи, вывел из воды и посадил на берегу.
— Посиди. Я сейчас… — сказал он и куда-то исчез.
Я представила, как ужасно выгляжу — с намокшими волосами, с размазанной по лицу косметикой, в обтекающей одежде. Я не хотела, чтобы Тетекин смотрел на меня такую. Я вскочила и побежала в сторону посадки.
Домой, срочно домой. Я примерно знала, где мы находимся, поэтому скрывшись в деревьях, взяла курс на Чумаки. Я хотела скорее уйти от позора, и, как лесной олень, с шелестом металась меж кустов.
И тут я услышала слабое мычание. У меня под ногами, отплевываясь от ползающих по лицу муравьев, лежал пьяный Павел Иванович Хилобок. Он заметил меня и протянул мне руку.
— Помоги… — сказал он.
Его речь сильно изменилась. Если после трех рюмок он разглагольствовал, как Цицерон, то сейчас мямлил, как пожилой Брежнев.
Я помогла ему подняться.
— Ты куда идешь?
— Домой, — ответила я.
— И я домой. Пойдем вместе.
Мы обнялись за плечи, как старые боевые товарищи, и, пошатываясь, отправились восвояси. Павел Иванович имел фигуру медведя. У него было обтекаемое, без острых углов, грузное тело. Но лицо ему досталось миловидное: маленькие хлопающие глазки с загнутыми вверх ресницами, изящный вздернутый носик и острый девичий подбородок. Шли медленно. Мы, словно два маятника, ногами привязанные к земле, шатались с разной амплитудой. Вскоре на перелесок опустилась темнота. Нас окружили ночные звуки — стрекот сверчков, уханье филина, со ставка доносился ночной лягушачий ор. Павел Иванович споткнулся, завалился в кусты и потянул меня за собой. Я грохнулась прямо на него. И тут он сошел с ума. Он впился губами в мою шею, а рукой стал шарить под юбкой.
Ах ты, старая козлина. Ах ты, нафталиновый ловелас. Ах ты, потный донжуан. А я-то думала, что ты нормальный человек. Обессиленная алкоголем, я вяло сопротивлялась его напору. Он принял это как согласие и навалился на меня всей своей тушей. Я заорала. Он застыл.
— Ты чего? — спросил Павел Иванович.
— А вы чего?
— Ты что, не хочешь?
— Не хочу.
— Почему? — удивился он.
И тут меня осенило. Он ведь тоже грешен. И договора фальшивые составлял, и по липовым ведомостям деньги получал, начальница еще хихикала, когда их подписывала, мол, кум мой тоже свое дело знает. И еще, оказывается, на беззащитных девушек набрасывается в лесу. К Шубину его.
— Потому что здесь, под кустом я не могу, — ответила я.
— А где можешь?
— В другом месте…
— Пойдем в другое место.
— Пойдем, — согласилась я.
С нашим темпом до шурфа нужно было идти еще минут сорок, но подогреваемый открывшимися перспективами Павел Иванович прибавил ходу, и минут через тридцать мы переступали через ручей. Вскоре перед нами возникло темное углубление шурфа.
— Здесь, — сказала я.
— То есть под тем кустом ты не могла, а под этим можешь?
— Здесь трава мягкая, — сказала я.
Он присел и стал руками щупать траву.
— И правда мягкая, — сказал он и стал укладываться на землю, увлекая меня за собой.
— А тебе здесь не впервой, да?
— Я сейчас обижусь, — горько сказала я.
— Да ладно тебе, иди сюда…
— Нет, подождите, не так…
— А как?
— Прыгайте туда, в углубление, там самая шелковистая трава и ждите меня, а я разденусь и приду к вам голая, как русалка.
Он прыгнул, и больше я его не видела.
Не знаю, как добралась до дома, все покрыто мраком. Помню только, что мать, услышав грохот в коридоре, заспанная вышла из комнаты.
— Не стыдно? — спросила она.
— Стыдно… — ответила я.
— Еле на ногах держишься…
— Иди спать.
— Посмотри на себя в зеркало, — сказала мать и ушла к себе.
Я подошла к зеркалу и увидела кикимору. Слипшиеся волосы стояли козырьком, видимо, я пыталась убрать их с лица и они послушно засохли в нужном положении. Макушка была всклокочена, словно птицы свили гнездо и нанесли туда сухих веточек и травинок. Тушь расползлась причудливыми змейками, помада нарушила границы губ и придала лицу трагичность грустного клоуна. Я пошла в свою комнату и, не раздеваясь, рухнула в постель.
Ночью явился Шубин. Он сидел посреди комнаты на деревянном троне под своим абажуром и смотрел на меня мерцающими глазами. Потом он дернул за выключатель и исчез, а из темноты появилось улыбающееся лицо Тетекина.
Я проснулась. Меня мутило. Я встала, но меня повело в сторону. Комната превратилась в каюту попавшего в шторм корабля. Чувствуя, что не добегу до туалета, я открыла окно и отправила туда первый поток непереваренного позора. Потом еще и еще. В сопровождении мерзких звуков и брюшных спазмов из меня выходила вчерашняя срамота. Я вернула миру все — и корову, и быка, и кривого мясника, и дюжину новых калош. Облегчившись, я снова упала на кровать и провалилась в сон.
Проснувшись утром, я услышала тихий, словно извиняющийся голос соседа снизу. Он о чем-то разговаривал с матерью в коридоре. Закрыв за ним дверь, мать вошла ко мне и сказала:
— Вставай.
— Не встану.
— Иди, мой окно.
— Не могу.
— Нагадила — убирай.
— Не буду.
— Свинья! — заключила мать и вышла из комнаты.
Поругиваясь в мой адрес, она набрала в ведро воды и пошла мыть окно. Я вскочила, быстро помылась, переоделась и улизнула к Зое. Меня ждали великие дела.
12
— Сейчас мы все узнаем, — сказала Зоя и вырезала из обувной коробки картонный круг размером с десертную тарелку. Затем с помощью линейки и карандаша она разделила его, как арбуз, и заполнила дольки буквами и цифрами.
— Чей дух будем вызывать, Пушкина?
— Снова Пушкина? Он в прошлый раз фигни всякой наговорил.
Зоя взяла иголку и вдела черную нитку.
— Сталина?
— Да ну его, страшно…
— Не боись, — сказала Зоя, — мы как-то на работе Гитлера вызывали. И ничего, он Галке правду насчет мужа сказал.
— Давай Есенина попробуем?
— Ну, давай…
Зоя закончила приготовления. Она положила перед собой на стол «арбуз» и три раза опустила иголку в его центр. В комнате повисла зловещая тишина.
— Задавай вопрос, кажется, он здесь…
Я спросила в уме, будет ли у меня любовь с Тетекиным. Зоя погрузилась в транс и стала следить за иголкой:
— Да!.. А теперь на «нет» перешла… Странно, то «да» показывает, то «нет»… А давай я у него спрошу, как будут звать твоего будущего мужа?
— Спроси.
Я напряглась, пытаясь силой мысли подтолкнуть иголку к букве «в», но она качнулась в сторону «ж».
— Ж-е-ж-о-в, — медленно проговаривала Зоя, — и еще: Т-е-ж-о-в.
— Это что еще такое? Жежов какой-то…
— Или Тежов? А, Ежов! Ежов его фамилия будет! Анька Ежова, а-ха-ха!
Я подняла голову к потолку и крикнула:
— Есенин! Ты чего?
— Ты что, с ума сошла! Он сейчас как вваляет тебе!
Я подняла перед собой сомкнутые ладони и взмолилась, глядя на потолок:
— Есенин! Прости меня, ты лучший поэт всех времен и народов!
— Ни фига себе! — вскрикнула Зоя.
Я застыла в ужасе.
— Что это у тебя, — испуганно прошептала Зоя, глядя на мою шею.
— Где? — обомлела я.
— Вот здесь, — Зоя дотронулась до моей шеи,— подойди к зеркалу…
Я подошла и увидела засос.
— Е-мое, как я на работу завтра пойду?
— Кто это тебя так?
— Придурок один, присосался вчера, как пиявка, еле отодрала.
— У вас было?
— Ты чего! Нет, конечно. Я сбежала, на фиг надо.
— А расскажи, что там интересного на пьянке было?
— Что там может быть интересного, все нажрались и попадали в ставок.
— И ты?
— И я.
— Вот так элита! — Зою немного задевало, что меня удостоили чести выпивать с начальством.
— Знаешь, кого я видела в пятницу? — мне хотелось поменять направление разговора.
— Кого?
— Монгола! Заходит, такой, в кабинет, я чуть в штаны не наложила, думаю, вдруг узнает.
— Не узнал?
— Нет вроде.
— Мне Хилый говорил, что он снова на поселке стал мелькать, вроде из бегов вернулся.
— Разве он был в бегах?
— Он в Шахтерской ментовке по одному делу проходил как свидетель, но могло оказаться, что он и соучастник, вот он и слинял. Сейчас вроде все утряслось. А что он на шахте делал?
— На работу устраивался, горнорабочим.
— Монгол? Горнорабочим? Даже не верится…
— Ты думаешь, он в шахту полезет? Будет подснежником на участке.
— А, понятно. Я слышала, что он часто у Таньки Шумейко ошивается.
— У них роман?
— А я почем знаю? Что это ты Монголом интересуешься? Хочешь, чтобы он тебе снова нос расквасил?
— Я не Монголом интересуюсь, а Танькой. Хочу костюмчик летний в долг взять, она недавно в Турцию ездила, тряпья навезла. Давай сходим, посмотрим?
— Давай, — согласилась Зоя.
— Сегодня вечером!
— Не. Я сегодня не могу, мы с мамкой идем полоть картошку. Я обещала.
— Тогда завтра, после работы.
Мать со мной не разговаривала. Когда я вернулась от Зои, она оделась и куда-то ушла, а я принялась рыться в шкафу. Если Монгол ошивается у Шумейко, мы можем его там застать. После вчерашних приключений моя тарлатановая накидка стала похожа на рыболовную сеть, наловившую россыпь мелкого мусора, и пахло от нее не духами «Магнолия», а лягушками. Но черный чехол остался цел и невредим. Я надела его и стала размышлять. Первым делом мне нужно было прикрыть засос на шее. Для этого подошел бы легкий шарфик. Я откопала шелковый отрез, который еще в школьные годы мама покупала для шитья новогоднего костюма. На нежно-лиловом фоне яркими мазками выделялись зигзагообразные полосы разных цветов и оттенков. Наш класс на утреннике исполнял композицию «Дружба народов», где вокруг елки кружились представители союзных республик. Я была узбечкой.
Из оставшегося куска я выкроила узкий длинный шарф. Набросила на шею. Наряд заиграл, но напрашивалось еще одно яркое пятно. Выкроила пояс. Стало еще интересней. Но все же чего-то не хватало. Я шаманила несколько часов, кроила, вырезала, строчила, и к вечеру помимо шарфика и пояса у меня были обтянутые этой же тканью клипсы, браслет и сумочка-клатч. Обтянуть старые вещи тканью мне помогла брошюра «Новая жизнь старых вещей», которую мне, зная, что я занимаюсь рукоделием, подарил Дед Мороз за участие в композиции «Дружба народов» на том самом утреннике.
Когда я вертелась перед зеркалом, оценивая результат, из гостей вернулась мать.
— Опять праздник намечается? — грустно спросила она.
— С чего ты взяла?
— Наряды шьешь.
— Ходить не в чем.
— Зачем ты так напилась? Стыдоба.
— Ой, ма, проехали.
— Замуж тебе нужно.
— За кого?
— Вот был же у тебя Валера, хороший парень…
— Ма, ну хватит, одно и то же…
— Ко мне в аптеку заходила твоя начальница, Коломыкина, говорит, что Кирилл из отдела нормирования за тобой ухаживает.
— Ой, ма, он же дэцельный.
— Какой?
— Маленький! Он ростом ниже меня!
— Ну и что. Шурик тоже ниже меня.
— Толку от твоего Шурика…
— Тебе нужно выходить замуж.
— Не за Кирилла же.
— Хороший парень, из приличной семьи…
— Ма, отстань.
— Мне сказали, что неделю назад ты в машину к какому-то мужику садилась…
— Да я просто на остановке стояла, меня подвез один с шахты!
— Вчера пришла чуть живая. Что дальше будет? Заработаешь дурную славу, кому ты нужна будешь?
— Ма, давай закроем тему, меня уже тошнит от этих разговоров!
— Тебя всегда тошнит от нормальных разговоров.
— Разве это нормальные разговоры? Замуж нужно выходить по любви, мама.
— Какая любовь? У кого она есть, любовь? Кто ее видел, эту любовь?
Я сняла платье и пошла в ванную выстирывать из него запах камышей. Закончив, повесила на балконе, чтобы до утра оно высохло на теплом ветру.
13
— Ух ты! Вот это прикид! У Шумейко купила?
— Я сама себе Шумейко! Ловкость рук и никакого мошенничества.
— И сумочку сама?
— И сумочку.
— И клипсы с браслетом?
— Я их просто тканью обтянула…
— Ну, ты мастерица…
Я стояла посреди кабинета, как новогодняя елка, Аллочка ходила вокруг меня, по-детски вскидывая руки. Мы пришли на работу раньше других, но не спешили садиться за калькуляторы. Аллочка сходила в комбинат за водой и включила чайник. В кабинет зашла чем-то обеспокоенная Галина Петровна, бросила сумку на стул и стремительно вышла. Мы с Аллочкой нехотя сели на рабочие места.
— Что это с ней, даже не поздоровалась…
Я пожала плечами.
— Расскажи, как вы в субботу погуляли.
— Не спрашивай! — я пощелкала пальцем по челюсти.
— Напилась?
— Полный аут.
— А начальница?
— Не знаю, я раньше ушла.
В кабинет снова вошла Галина Петровна.
— Хилобок пропал, — сказала она, садясь за свой стол.
— Как пропал? — спросила Аллочка.
— После пикника не вернулся домой. Его нет вторые сутки. Ирка всю милицию на ноги поставила, прочесали лес, ставок — ничего.
У меня все замерло внутри.
— А ты куда пропала в субботу? — спросила начальница.
— Домой ушла. Мне было плохо.
— Да уж, хорошего мало… Двое детей без отца остались…
У меня громко застучало сердце, я боялась, что коллеги услышат его стук.
— А что милиция говорит? — спросила Аллочка.
— Предполагают, что утонул. Все ж понажирались и давай лезть в воду. Пора прекращать эти массовые пьянки.
Зазвонил телефон. Галина Петровна подняла трубку. Через мгновение ее лицо вытянулось. Она посмотрела на меня так, словно перед ней сидел дух Есенина.
— Тебя Тетекин к себе вызывает. Разговор у него к тебе.
Меня бросило в жар. Пол шатался под ногами, стены проплывали мимо медленными волнами. Пока шла от расчетного отдела до кабинета заместителя директора по производству, успела несколько раз умереть и воскреснуть. Я решила, что кто-то видел, как я уходила с пикника в обнимку с Хилобком, и готовилась к тяжелому разговору.
Постучала.
— Войдите! — послышалось из кабинета.
Вошла и поздоровалась.
— Вызывали?
— Садись, — Тетекин указал на стул, стоящий возле его рабочего стола.
Села.
— Какая же ты красивая…
Я чуть не упала со стула от неожиданности.
— Ты меня боишься?
Я опустила глаза.
— Почему ты убежала в субботу?
— Мне было плохо, — с трудом выговорила я.
— А почему плакала?
— Мне было плохо, — повторила я.
— Что случилось?
Внутри защемило, словно огромная невидимая рука пыталась раздавить меня, как грецкий орех.
— Тебя кто-то обидел? Это ведь я пригласил тебя на праздник, и теперь мне неловко, что с тобой случилось что-то нехорошее.
Рука сделала свое дело. Скорлупа треснула, из прорех хлынуло мое горе.
Владимир Андреевич засуетился, полез в карман брюк, достал белоснежный платок и подошел ко мне. Чуть согнувшись, он вытирал душистым ситцем мое лицо, затем поднял меня, прижал к себе и стал целовать слезы.
В этот момент в кабинет постучали. Он отпрянул от меня, потом засмущался из-за этой своей первой реакции, улыбнулся, сунул в руку платок и тихо сказал:
— Не плачь больше. Мы с тобой еще поговорим, хорошо?
Я пошла к выходу, а он сел за стол и крикнул:
— Войдите!
Я выскользнула, а вместо меня в кабинет вошел высокий серьезный человек в милицейской форме. Я тихо плыла в свой кабинет по самому дну комбината и, как испуганная рыбешка, шарахалась от каждого встречного. Ах, мама, мамочка. А ты говорила, что нет любви.
Весь день коллеги говорили о пропавшем Хилобке. Милиционер, которого я видела у Тетекина, ходил по шахте, разговаривал со свидетелями. Под конец рабочего дня начальница озадачила меня. Она сказала, что Ирина, жена Хилобка, якобы наняла экстрасенса, который приедет в поселок и с помощью ясновидения попробует выяснить, что случилось с Павлом Ивановичем, жив он или нет. Я весь день сосредоточенно обсчитывала ведомости, молилась, чтобы эти слухи оказались пустой болтовней, и время от времени подносила к лицу платок, пахнущий Владимиром Андреевичем. Ах, мама, мамочка.
Без пяти минут три за мной зашла Зоя, и мы отправились смотреть шмотки. Танька Шумейко жила в частном доме. По дороге я попросила Зою разузнать, часто ли и в какие дни бывает у Шумейко Монгол, для того якобы, чтобы не напороться на неприятности и обходить его десятой дорогой, если вдруг не найду сейчас подходящую вещь и вынуждена буду приходить к Таньке еще не раз. Мы нажали кнопку на калитке, и вскоре вышла хозяйка в спортивных шортах, темной майке, с перепачканными мукой руками. Таньке было около тридцати. Она была невысокая и пышная, словно выпеченная из теста. Круглое лицо-блинчик, нос-пончик, губки-бублики. Груди-пирожки, рубенсовский животик, ягодицы-булочки. Пережженные пергидролем волосы собраны на макушке в раскидистую пальму. Я сказала, что хочу посмотреть вещи, она провела нас в дом.
Кухня у Таньки была просторная. Возле окна стоял стол-тумба, на котором Танька лепила пельмени. На противоположной стороне печь-пролетка, в летнее время застланная клеенкой и заставленная пустыми банками. Дальше пенал для посуды, старый сервант, обеденный стол, окруженный несколькими табуретками — вот и все убранство.
В углу за шторами прятались две двери. В одну из них провела меня хозяйка. Это была гостиная. Она вся была завалена товаром. На полу стояли сумки с барахлом, на диване, на креслах и стульях кучами были навалены турецкие одежки.
— Ройся, — сказала Танька и пошла лепить пельмени. Зоя осталась на кухне и предложила Таньке свою помощь. Не прошло и пяти минут, а Зоя и Танька, как старые подруги, хохотали и складывали готовые пельмени на большой деревянный поднос.
Я стала выбирать себе наряд. Надевала одно платье, крутилась возле зеркала, выходила в кухню, советовалась с Зоей, выслушивала восхищения, затем возвращалась в гостиную и надевала следующее. Переменив несколько одеяний, я остановилась на одном из них, договорившись с Танькой, что верну его на днях, если маме не понравится.
Маме, конечно, моя обновка не понравится. Я планировала зачастить, прибиться к Танькиному дому, чтобы рано или поздно она вывела меня на Монгола.
Когда возвращались с Зоей из коммерческих гостей, она рассказала, что у Таньки роман с Колей Волошкой. Он тоже «подснежник» на сорок пятом участке, женатый, из блатных, приезжает на шахту отмечаться. Когда попадают ночные смены, врет жене, что спускается в шахту, а сам ночует у Таньки. Несколько раз с ним вместе заезжал Монгол. Всю ночь играли в карты. Пить они не пьют, иногда курят травку. У Монгола бабы вроде нет. Была какая-то Лена, когда он в Алчевске отсиживался, но сейчас ничего серьезного. Вот такие сведения выдала мне агент специальной разведки Зоя.
14
Пустая комната с большим, трехстворчатым, опутанным занавеской окном. Одна створка приоткрыта, сквозь нее в комнату сочится дыхание мира: вдох-выдох, вдох-выдох — белоснежная гардина вздымается, как грудь великанши.
Стены покрыты сияющим мелом. В центре комнаты, на ковре, лежу я, на мне нет одежды. Глаза мои открыты, я смотрю на потолок, жду начала передачи. Вскоре потолок делится пополам, раздвигается, как автоматическая дверь, и передо мной является широкий, от стены до стены, экран.
Изображение снежит, подрагивает, бурлит обилием молекул, но вскоре из хаоса точек рождается маленькая, закрученная спиралью Вселенная. Космические ветра, пробравшиеся в открытое окно, касаются новорожденной, она вертится, заворачивается в плотный клубок и, наконец, превращается в Белого карлика.
Экран темнеет, но ненадолго, через минуту надо мной уже шумит студия для шоу-программ: зал аплодирует, декорации переливаются неоном, ведущий, облачением похожий на Кота в сапогах, делает реверансы, уступает место кому-то еще не видимому, но уже приближающемуся.
Звучит барабанная дробь. Из-за кулис на сцену, кувыркаясь, выкатывается Белый карлик. Но это не остывающая звезда, а миниатюрный мужчина, одетый в белый фрак. Он вскакивает на ноги и с криком «Алле-оп!» стаскивает штаны. Молниеносно, как шутиха, из-под рубахи выстреливает его мужское естество. Оно чудо как велико.
Карлик бьет чечетку, зал рукоплещет, за кадром слышатся радостный визг и похотливые женские вопли. Маленький мужчина падает на пол, его природа возвышается над ним, как труба. Из этого инструмента вырываются лирические звуки, тонкие и нежные. Двигаясь в такт этой музыке, на сцену выходят две полуобнаженные мулатки, зигзагообразно вращая бедрами. Они пластично вращаются, используя, как шест, поющий мужской инструмент.
В этот момент экран темнеет, покрывается рябью, и я снова вижу только хаотичное мельтешение точек. Они бурлят, вращаются, расходятся кругами, превращаются в серебристую мишуру и начинают падать с потолка, как медленный снег. Тонкая музыка страсти, которая лилась из плоти Белого карлика, не смолкает, она звучит где-то за кадром, развивается и обрастает сопровождением других мотивов.
Ветер, бьющийся в окно, подхватывает падающее серебро и носит его по комнате, как поземку. Бутафорский снегопад усиливается, и наконец из самой гущи рассеянного блеска появляется лицо Тетекина. Оно нависает надо мной, рассматривая и любуясь, и вскоре я вижу все его тело, явившееся из глубин дрожащего снега.
Он надвигается, расправив крылья и медленно планируя надо мной. Птица небесная. Сокол ясный. Спустившись, он покрывает мое тело легкими поцелуями, бережно клюет меня, превратившуюся в пшеничное поле.
Насытившись, Тетекин достает из гущи падающего серебра оружие, ветеринарный пистолет, и целится в меня, в самую нежную низость. Я испытываю страх, пытаюсь вырваться, но он наваливается всем телом и держит меня, как взбесившуюся самку.
И вот я чувствую выстрел, в меня вливается лекарство. Кипящая нега разливается по телу, от центра к самым границам. Ползет медленно, обволакивает, как сон, достигая кончиков пальцев.
Сквозь дрему я смотрю на Тетекина, обросшего белым халатом, он врач, я — пациент.
Я корчусь, но мне не больно, мне сладко. Внутри меня снежит изображение, бурлит обилие молекул, и вскоре из хаоса точек рождается маленькая, закрученная спиралью Вселенная. Космические ветра, пробравшиеся в открытое окно, касаются новорожденной, она вертится, заворачивается в плотный клубок и наконец превращается в Белого карлика.
Когда проснулась, мать на кухне тарахтела посудой, собиралась на работу. У меня в кулаке был зажат белоснежный платок Тетекина, всю ночь я прижимала его к себе, чем и накликала этот странный сон. Я вскочила — предстоял ответственный день. Во-первых, нужно узнать, в какие дни у Коли Волошки будут ночные смены и выследить Монгола. Далее — Тетекин. Он сказал «Мы с тобой еще поговорим». Но когда? Где? К этому нужно быть готовой.
Я надела вчерашний наряд, несколько дней без шарфика мне появляться на людях нельзя. Мать все еще разговаривала со мной сквозь зубы, сказала, если не буду помогать ей полоть картошку, зимой мне придется есть собственные локти. Ну и ладно. Может, я к зиме уже выйду замуж.
Я вышла пораньше и на работу пришла первой. У Галины Николаевны на столе в рамочке были записаны номера всех нарядных. Я позвонила начальнику сорок пятого. Изменив голос, представилась заведующей столовой и попросила назвать, по каким дням их работник Николай Волошка бывает на шахте: он, мол, задолжал деньги за два беляша, и мне нужно забрать долг, потому что скоро намечается ревизия. Сергей Петрович озвучил график выходов. Как только я положила трубку, дверь распахнулась и в отдел вошел худощавый человек невысокого роста с бритой налысо головой. Светлая футболка висела на нем балахоном, из широких рукавов, как вермишель из слоновьих ушей, свисали согнутые в локтях руки. Кожа лица была помятой и несвежей, как промокашка, которой только что вытерли пыль со стола. Перед собой он держал две согнутые буквой «Г» медные проволоки. Они, как тараканьи усы, шевелились в его руках.
— Где у вас север? — спросил он.
Я пожала плечами, а он принялся ходить по кабинету, исследуя воздух своими тараканьими проволоками.
— Слабое биополе…— сказал он, вращая «усами» над Аллочкиным столом.
— А здесь сильное, — сделал он вывод, испробовав поле над столом начальницы.
На пороге появились Аллочка и Галина Николаевна.
Незнакомец поздоровался и прекратил сеанс.
— Вы кто? — спросила начальница.
— Пропал человек… — начал объясняться мужчина.
— А! Так вы экстрасенс?! — обрадовалась Галина Николаевна.
— Совершенно верно.
У меня потемнело в голове. «Союз нерушимый республик свободных...» — молниеносно запела я про себя. Если он способен читать мысли, мне нужно громовым пением заглушить свои внутренние сигналы, чтобы он не понял, что я имею отношение к исчезновению Хилобка.
— Ну и как там дела? Выяснили что-нибудь? Жив Хилобок или нет?
«Сплотила навеки Великая Русь!»
— Очень слабый сигнал, — ответил он, — но среди мертвых его нет. Мне мог бы помочь человек, который виделся с ним последним.
«Да здравствует созданный волей народа!!»
— Я виделась, — сказала начальница.
«Единый могучий Советский Союз!»
— Подойдите ко мне, — сказал экстрасенс.
«Славься-а-а Отечество!»
Галина Николаевна подошла к нему, и он стал водить вокруг нее проволоками.
«Наше-е-е свободное!»
— Закройте глаза — приказал он.
Начальница закрыла.
— А теперь призовите образ пропавшего. Видите его перед собой?
«Дружбы народов надежный оплот!»
— Ну, вижу, да, вижу, наверное…
— А теперь давайте спросим у него мысленно…
«Па-а-артия Ле-е-енина!!!»
— Что спросить?
— Где он сейчас? Ну, спросили?
«Си-и-л-а-а народная!!!»
— Спросила, но он ничего не отвечает…
— А что он делает?
«Нас к торжеству коммунизма ведет!!!!»
— Исчез куда-то… а что это значит?
— Я вижу, что он жив, но находится где-то далеко… больше пока ничего сказать не могу…
В отдел, тяжело дыша и обливаясь потом, вкатилась Марья Семеновна. Она принялась извиняться за опоздание. Экстрасенс подошел к ней, обнюхал проволоками и сказал:
— Есть риск сердечного заболевания.
Марья Семеновна вскинула руки и прижала к взмыленной груди:
— Что же делать?
— Худеть! — ответил целитель.
— Худеть? — удивилась Марья Семеновна.
— Предлагаю вам уникальную методику — кодирование от лишнего веса.
— А что для этого нужно?
— Ничего не нужно! Садитесь…
Экстрасенс поставил стул в центр комнаты, Марья Семеновна села.
— Закройте глаза и представьте два стола с едой. На одном стоит сахарница, тарелка с дрожжевыми пирожками, кусок сала, жареная картошка, пельмени, шашлык из свинины… Видите все это?
— Да, — ответила Марья Семеновна.
— На втором столе — морковь, огурцы, помидоры, капуста, свекла, яблоки, клубника, абрикосы, бездрожжевые хлебцы, кефир, гречневая каша. Видите?
— Да…
— А теперь давайте сожжем первый стол. Разложим под ним дрова, поднесем спичку и подожжем. Получается?
— Дрова отчего-то не загораются, — сказала Марья Семеновна.
— А давайте мы подложим бумагу! О! Сколько у вас здесь бумаги. Возьмем несколько листов, сомнем и положим между чурок. А теперь поднесем спичку. Ну?
— Горят! — радостно воскликнула Марья Семеновна.
— Пусть горят это жирное склизкое масло, эти бесформенные куски теста с трупной начинкой… Отойдите подальше от костра, чтобы не обжечься…
— Сгорели! Сгорели…
— Открывайте глаза!
Марья Семеновна открыла глаза и горделиво посмотрела на нас, жалких, незакодированных обжор, обреченных до конца своих дней поглощать жирное склизкое масло и беляши с трупным мясом.
— Сто гривен, — сказал целитель.
— Сколько? — не поверила своим ушам Марья Семеновна.
— В Шахтерске эта услуга стоит сто пятьдесят, а в Донецке двести, я вас со скидкой закодировал.
Марья Семеновна принялась потрошить кошелек:
— Девочки, у вас есть деньги? Займите до зарплаты…
Мы вытряхнули содержимое кошельков, но денег все равно не хватало.
— А можно я домой сбегаю? Подождете минут двадцать, я недалеко живу? Галина Николаевна, отпустишь?
— Беги, раз такое дело, — ответила начальница.
— Может, еще кто-нибудь? Я и от алкоголизма кодирую.
— Вовку своего закодировать, что ли… — задумалась Галина Николаевна.
В дверях показались начальник планового отдела, кассир и старшая банщица. Все три женщины принадлежали к супертяжелой весовой категории, с их появлением наш кабинет погрузнел килограмм на триста с лишним. Мария Семеновна на бегу рассказала им об экстрасенсе, и теперь все толстушки шахты пришли в расчетный отдел, чтобы избавиться от лишнего веса. Проводить сеансы погружения в расчетном отделе было неудобно, в кабинет часто заходили рабочие на сверку, это помешало бы пациенткам расслабиться, а целителю настроиться на нужную волну. Решили попросить у главного бухгалтера ключ от просторной кладовки, там хранилась бумага, чистые ведомости, канцелярские товары и прочая утварь бухгалтерского хозяйства.
Целителя посадили в кладовку, и начался прием. Проблемные коллеги записывались в очередь, занимали друг у друга деньги, обзванивали родителей-пенсионеров, приводили тучных бабушек, трясущихся дедушек, жены со скандалами втаскивали в кладовку пьющих мужей, после сеанса ходили по кабинетам и рассказывали о своих ощущениях. К концу рабочего дня треть поселка была закодирована от лишнего веса и алкоголизма.
О Хилобке забыли. Весь день я дефилировала по комбинату с бутафорской папкой документов по прямой линии от бедра. Тетекин сказал, что мы с ним еще поговорим, и мне хотелось спровоцировать случайную встречу. Его кабинет находился в одном крыле с приемной директора. Бессчетное количество раз я прошла мимо его кабинета, прижимая бумаги к груди и делая вид, что озабочена очень важными, требующими срочного решения делами. Его дверь безмолвствовала. Пару разу к нему стучали рабочие, один раз стучала старшая банщица, а в конце рабочего дня, проходя мимо приемной директора, я услышала, как секретарь Эвелина говорила кому-то по телефону, что заместителя директора по производству сегодня на шахте нет, он уехал на совещание.
15
— Ма, дай денег.
— Зачем?
— Хочу купить у Таньки кофточку.
— У меня нет денег.
— Есть!
— На кофточку нет.
— Мне ходить не в чем.
— Не выдумывай.
— Хожу в каком-то тряпье, то перешитое, то недошитое. У меня день рождения через месяц. Я хочу новую кофточку. Давай, ты мне ее купишь, и это будет твой подарок?
— Через месяц и куплю.
— Ну, ма!
— Что, ма? Я тебя просила картошку прополоть, ты мне помогла? А теперь кофточки ей подавай. Обойдешься.
— А как я, по-твоему, буду замуж выходить в этих обносках? Ты же хочешь, чтобы я замуж вышла?
— Мужчина в жены не шмотки берет, а женщину.
— Мужчине для начала понравиться нужно, а кто ко мне подойдет, если у меня даже платья нормального нет?
— А вот это на тебе сейчас что?
— Старье с косметическим ремонтом!
В аптеку зашел старик, и мама всем видом показала, что больше разговаривать со мной не будет. Я зашла к ней сразу после работы, в надежде раздобыть денег и отправится к Таньке за новой кофточкой. Но она все еще злилась за мою пьяную выходку и за то, что я не пошла с ней в огород. Но я все равно отправилась к Таньке. Сегодня Тетекин был в отъезде, но завтра он будет на шахте. А что если он снова меня вызовет к себе, чтобы продолжить разговор? Он так деликатно успокаивал меня, когда я разревелась у него в кабинете, так нежно смотрел мне в глаза. Даже если не вызовет, я ведь могу столкнуться с ним в комбинате. Я хочу хорошо выглядеть. Мне нужна новая кофточка.
Я забежала домой, чтобы взять вчерашнее платье, Танька обещала обменять, если не подойдет. Когда уже подходила к ее дому, вспомнила о той бумажке, где я набросала график выходов Танькиного любовника. Записка осталась в сумочке, и я уже не помнила, есть вероятность встретиться с Монголом или нет. Но меня это не волновало. К черту Монгола. Мне нужна новая кофточка, я хочу вскружить голову Тетекину!
Танька бросила к моим ногам несколько кулей. Главной для меня деталью был высокий воротничок-стойка, на моей шее все еще виднелся засос. Затем цвет — кофточка должна освежать меня и подчеркивать красоту глаз. Ну и конечно же, она не должна меня полнить. Я приступила к осмотру. Те, которые стоило примерить, я складывала на диван, не заинтересовавшие меня модели — в один их освободившихся пакетов. Перебрав, как Золушка, по зернышку весь запас кофточек, я принялась их примерять. Первая, бежевая, плохо села. Вторая, изумрудная, висела балахоном. Третья, нежно-голубая, придавала мне романтичности, но лишала сексуальности. У четвертой, бордовой, была открытая английская пройма, она невыгодно оголяла руки. Черная, на первый взгляд неприметная, оказалась самой удачной. Сшита она была из вискозы с добавлением эластина. Высокий воротник мягко опоясывал длинную шею, чуть присборенный рукав-фонарик зрительно расширял линию плеча, талия и бедра казались стройнее. Я крутилась перед зеркалом, рассматривая себя спереди, сзади и с боков.
— Как иностранка! — вдруг услышала я мужской голос.
За шторой, прислонясь к дверному косяку, стоял Монгол. На мне были только кофточка и трусики.
— Черная пантера, — добавил он и удалился из комнаты.
Я быстро переоделась и позвала Таньку. Мы договорились с ней о том, что я на шахте запишусь в ведомость, и стоимость блузы будет удержана из следующей зарплаты. Выйдя из Танькиного двора, я снова столкнулась с Манголом. Он стоял возле машины и копался в багажнике.
— О-па-па! Черная пантера! — воскликнул он, увидев меня, и в этот же миг я почувствовала, как что-то холодное уткнулось мне в спину.
— Руки вверх!
Я обернулась. Коля Волошка стоял позади, уткнув в меня дуло охотничьего ружья.
— Не ссы, красавица, все будет путем! Коля, не пугай девушку.
Коля заржал и опустил ружье.
— Да я пошутил, — заржал Коля, — разве можно дырявить такую красоту!
— Куда собралась? — спросил Монгол.
— Домой, — ответила я.
Из калитки вышла Танька:
— Ну, где ваш заяц?
Монгол достал из багажника ведро, накрытое крышкой.
— Мы уже все сделали, и в уксусе вымочили, можно жарить.
— Ой, нет, на сковороде он жестким получится. Я его немного обжарю и потушу с чесночком.
— С чесночком! — заржал Коля, — А как потом целоваться?
— Кверху каком, — ответила Танька и, забрав у Монгола ведро, пошла в дом.
— Кверху каком! — хохотал весельчак Коля, — Не уходи, красавица. Пойдем кушать зайчика!
— Тебя как зовут? — спросил Монгол.
Я ответила.
— Нельзя отказываться, Аня, когда мы приглашаем к столу, это может нас обидеть, — сказал Монгол, — а нас не нужно обижать, Аня.
— Я и не думала отказываться, я люблю зайчатину, — ответила я и пошла в дом следом за Танькой.
Она разделывала тушку, заяц с треском распадался на куски.
— Кости хрустят, как человеческие, — сказал Монгол, входя.
Он вальяжно, засунув руки в карманы, несколько раз прошелся по кухне взад-вперед. Затем достал из кармана колоду карт и принялся их тасовать. Броски, вертушки, мельницы, веера — карты порхали в его руках, как живые. Я сидела на табурете рядом с Танькой и чистила картошку.
— Где Коля? — спросила Танька.
— Вот он, твой Коля, — сказал Монгол, глядя на входящего Волошку.
— О, картишки! — захохотал Коля.
— Погоняем бычков? — сказал Монгол.
— Погоняем! — ответил Коля.
Они сели на пол, посреди кухни, и стали играть, скрестив ноги по-турецки. Монгол напоминал собаку-ищейку, которая не расслабляется и всегда держит нос по ветру — он дергался, недоверчиво щурился, вертел головой, словно ожидал нападения сзади. Речь его была медлительная, будто сонная.
Коля же сыпал слова, как металлические шарики, они звенели вокруг, прыгая и хохоча. Круглый, спокойный, как сытый кот, он сидел, зыркая масляными глазками, время от времени подергивая себя за усы.
Танька суетилась возле электроплиты — перчила, подсаливала, пробовала, добавляла и убавляла температуру. Иногда выходила на улицу, в огород, выкопать молодого лука, чеснока, сорвать пучок свежей зелени.
Закончив чистить картошку, я села на табурет у окна и стала думать о Боге, о том, что он не плох и не хорош, не черен и не бел. В эти цвета его окрашивают люди, исходя из опыта взаимодействия. Он как океан.
Один заплыл за буйки и чуть не утонул, или его дом на берегу смыло девятым валом, или часто не везло с уловом, или, стремясь к океану, человек ожидал увидеть Афродиту, выходящую из пены, но не увидел.
Другой нежился в тихих волнах, благодаря йодистому воздуху исцелил болезнь легких, его сети всегда были полны рыбы, и однажды на пляже он встретил девушку своей мечты.
Но Бог — не просто неодушевленная стихия, он, как Солярис, находится в постоянном контакте, но в отличие от Соляриса, не удален от Земли на расстояние тысяч световых лет, а находится рядом, разлит вокруг нас, растворен внутри.
Общаться с этим непознанным явлением нужно осторожно, соблюдая правила техники безопасности. Ими являются те самые десять заповедей. Нарушаешь, идешь на красный свет — однажды попадешь в аварию. Исполняешь — имеешь гарантии на спокойное существование и мирное плавание. Если же действуешь во имя добра и справедливости — всегда будешь ощущать попутный ветер, дующий в спину.
Похожее отношение у меня сложилось к Шубину. Зная, что я действую в его интересах, я приобрела твердость, уверенность в том, что пока мы с ним в одной команде, никаких неприятностей со мной не случится и ничто не помешает осуществиться задуманному.
— Аня, ты вся такая умная! Да, Аня?
— Сидит, молчит, задумчиво смотрит вдаль, а-ха-ха!
— Иди к нам, сыграем в очко, Аня.
— На интерес, а-ха-ха!
— Я не умею в очко.
— А во что умеешь? — спросил Монгол.
— В дурака.
— Давай сыграем в дурака.
— А-ха-ха! А давайте так. Кто первый выходит — тот вне игры. Бодаются два оставшихся. Кто выиграет, загадывает желание. Дурак исполняет. Идет?
— Идет, — ответил Монгол, — Аня присоединяйся, не обижай отказом хороших людей.
Я села рядом с ними, поджав колени. Монгол тасовал, карты разлетались, как павлиний хвост. Я была спокойна, как никогда.
Как и должно было случиться, первым из игры вышел Коля. Вместе с ним вылетел туз, Коля бился им в последнем сражении. Мне везло, у меня на руках были козырные валет, дама и король. Монгол отбивался громкими шлепками:
— А солдатика! А мамочку! А бардадымчика!
Принимал, протяжно завывая:
— О-па-па-а-а-а…
В конце игры, переняв у Монгола манеры и жаргон, я оставила его в дураках, хлестко забросав козырями:
— А козырного солдатика!? А козырную мамочку!? А бардадымчика!?
— О-па-па-а-а-а-а… — выдохнул побежденный Наполеон.
— Загадывай желание! — захохотал Коля.
Монгол сощурился и посмотрел на меня с интересом.
— Прямо сейчас хочу уйти домой, — сказала я, — и пусть Монгол меня проводит, вон темень какая на дворе.
— А зайчика покушать? — спросила Танька, молча наблюдавшая за игрой.
— Поздно уже, я после семи не ужинаю.
— Так не пойдет! Мы за ним, как псы, бегали по полям!
— Почему же не пойдет? Договор у нас какой? Кто выиграет, тот загадывает желание.
Я выиграла. Желаю сейчас уйти домой и чтобы Монгол меня проводил.
— Эх, какая девка! — захохотал Коля. — Наш человек! Ну идите, голуби, воркуйте, если зайца не хотите, нам больше достанется!
Воздух был свежим и бодрящим, в траве стрекотали сверчки.
— На машине поедем или прогуляемся? Говори. Ты заказываешь музыку.
— Пешком, — ответила я.
— Эх, хорошо, — сказал Монгол и взял меня за руку, — давно я не прогуливался с девушками по поселку. Со школьных лет.
Мы шли по пустынной улице, как влюбленные пионеры.
— Тебе не холодно? — спросил он.
— Прохладно, — ответила я.
Он снял спортивную куртку и набросил мне на плечи. Я улыбнулась:
— Ну, теперь мы точно, как школьники.
— Школьники, да. Хорошие были времена. Тогда романтика имелась, сейчас ее нет. Хочешь, я покажу тебе свое любимое место, Аня? Я водил туда своих девушек.
— Покажи, — сказала я, — потом я покажу тебе свое.
Мы прошли улицу до конца и вышли на дорогу. Мимо нас проехал последний рабочий автобус, повез людей с третьей смены.
— Куда мы идем? — спросила я.
— В горы,— ответил Монгол.
Мы прошли еще несколько проулков, завершившихся длинным строем гаражей.
— Когда был пацаном, смотрел на эти гаражи и завидовал мужикам, которые ставили здесь машины. Они после работы здесь собирались, машины чинили, бухали, в карты играли. А я думал, вырасту, обязательно стану шахтером, полезу в забой, заработаю денег. Потом понял, что больше всех имеют те, кто не работает, а честно отбирает заработанное. Заработал ты, дядя, денег, поделись с хорошим человеком. Я всех окрестных барыг крышую. Они мне деньги — я им спокойный сон. Спокойный сон, Аня, стоит дорого.
— Ты в нашей школе учился? — спросила я.
— Конечно, моя матушка здесь живет.
— Это она на откатке работает? Невысокая такая, седая?
— Она… Сто раз говорил, бросай эту говноработу, я тебя всем обеспечу, а она — нет, и все! Совковое воспитание. Каленым железом не вытравишь. А вот здесь мы свернем.
Он потянул меня за руку, и мы пошли по полю в сторону холма.
— Обожаю эту горку, здесь весной растет сон-трава, тюльпаны, ирисы, — сказала я.
— Мы сон-траву «котиками» в детстве называли. Я однажды нарвал букет, принес матери, а отец избил меня.
— За что?
— Он пьяный был. Ну, за то, что нужно быть мужиком, а не бабой. Он, когда напивался, моей головой об батарею стучал.
— А где он сейчас? Развелись?
— Сдох от водяры.
Мы шли быстро, поднимались все выше, Монгол тяжело дышал.
— А вот эти камни мы называли «скэля», — сказал он, забираясь на их вершину и подавая мне руку.
— Мы тоже, — ответила я — Какой здесь ветер!
Мы стояли на верхней площадке каменного утеса. Справа перед нами лежал поселок, слева — кладбище, а между ними, как аппликация на фоне серого неба, чернела шахта, украшенная гирляндой производственных огней. Монгол обнял меня и прижал к себе:
— Родишь мне сына? — хрипло сказал он.
— Прямо сейчас? — растерялась я.
— Когда я тебя увидел там, у Таньки, в одних трусиках…
— А давай теперь я тебе покажу свое любимое место?
Чтобы попасть на нужную поляну, нам пришлось немного обогнуть поселок. Весь путь занял минут пятнадцать. Монгол курил, пускал дымные колечки, блякал, рассказывал про армию. Когда спускались к ручью, он вел себя, как кавалер, шел впереди меня, подавал руку на самых крутых участках.
Ночь была звездная и ясная, кусты возле шурфа кучерявились у края, как темная пена. Мы стояли у самого края.
— Полная луна, — сказал Монгол, глядя на небо сквозь ветви.
— Не, пока еще не полная, полнолуние через пару дней, — ответила я.
— Красиво здесь, Аня, одобряю, — рассмеялся Монгол, — будем делать сына?
— У тебя есть трава?
— В Греции все есть!!
— Может, курнем?
— Хочешь раскумариться?
— Хочу, чтобы луна стала еще полнее.
— Хорошая ты девочка, Аня, — сказал Монгол, доставая из кармана сигаретную пачку и открывая коробку. Там плотно, как патроны в обойме, сидели косяки.
— Выбирай! — он протянул мне пачку.
Я достала наугад одну папиросу:
— Они что, разные?
— Да, трава разная.
— А какую я выбрала?
— Сейчас покурим и узнаем.
— От разной травы разный приход, да?
— Слушай, ты вообще курила когда-нибудь?
— Пробовала…
— Оно и заметно, что ты не в теме…
Монгол подкурил, сделал три шумные, голодные затяжки и протянул мне косяк. Он сел на траву по-турецки и посадил меня рядом с собой. Нас окружил запах жженой конопли.
— Теперь ты хапани, Аня.
Я затянулась. Та придорожная трава, которую я пробовала у Зои, была намного грубее. Это шла мягче, но обжигала горло.
Мы курили, поочередно делая по три затяжки. Я слышала много рассказов о том, что может случиться после курения конопли, и ожидала каких-то чудес. Но ничего не происходило. Я затягивалась и затягивалась, страшась ничего не почувствовать.
— Я буду раздеваться, — вдруг сказал Монгол и стал расстегивать ширинку. Расстегнув, он попытался сидя освободиться от брюк, но у него не получилось. Он решил встать, но его не держали ноги.
— Не могу подмутиться, — сказал он и попробовал еще раз, держась за мое плечо. Кое-как встал, но тут же пошатнулся и одной ногой вступил в углубление шурфа. Его нога увязла в траве, как в болоте.
— Измена! — крикнул он. — Это измена!
Вторая нога тоже стала погружаться в гущу травы, Монгол оказался по колено в земле. Он осматривал себя с недоумением, руками вырывая клочья травы из-под себя.
— Аня, — сказал он, — дай мне руку!
Я сидела и, не двигаясь с места, смотрела на него.
— Дай руку, дура!
Его все затягивало и затягивало. Когда увяз по самую грудь, он, как ребенок, протянул ко мне две руки. Его глаза стали чистыми и испуганными, как у того мальчика, который принес маме букет сон-травы.
— Аня, — повторил он спокойно, — это измена…
Вскоре шурф поглотил Монгола, и я представила, как летит он вниз, по сырому вертикальному коридору, расправляя руки, подобно птице, как машет ими медленно и печально, планируя над темной бездной, как неторопливо приближается ко дну.
Я представила Шубина, сидящего на троне. Вот, он, величественный царь сырой земли, встречает новобранца, поднимается ему навстречу, обнимает за плечи, и уже текут из широких глаз Монгола слезы радости и любви. Ведь отныне никто и никогда не посмеет бить его головой о батарею.
И вдруг мне стало радостно. Как же хорошо и радостно мне стало. Я засмеялась. Смех ударился о дерево, упал и поскакал по лесу, как заяц. Я еще засмеялась, и следующий звон поскакал ему во след. Потом еще и еще. Я хохотала, и все мои радости скакали по лесу, как зверьки по темному залу.
Далеко в небе всполохнула зарница. Я встала и пошла домой. Кусты касались ветвями моего платья и тихо шептали о чем-то летнем. Шорох усилился. Я подняла голову и увидела стаю летучих мышей, они кружили надо мной, пытаясь сесть на волосы. В детстве я слышала множество историй о том, как летучая мышь впивалась намертво в кожу головы. Я пошла быстрее, потом побежала. Черная туча преследовала меня. Чтобы уберечь свои волосы от мышей, я попыталась задрать подол платья и натянуть его на голову. Ничего не получилось. Я побежала еще быстрее.
И вот тогда, именно в этот момент, я поняла, что жизнь конечна. Не то чтобы я не думала и не знала об этом раньше. Думала и знала, но это знание всегда плавало где-то на поверхности, как сухой безжизненный лист, теперь же оно превратилось в металлическую ось и пронзило меня, как кол во время византийской казни. Жизнь конечна. Она оборвется. Однажды меня не станет. Останутся летние травы, запах чабреца, заросли терновника над выемкой шурфа, а меня здесь не будет, я исчезну, все закончится. Мыши летели за мной, как темная фата, а я неслась по лесу, охваченная ужасом бытия.
Мимо меня проносились застывшие деревья, изогнутые кусты, тихие травы и камни, разбросанные вдоль дороги. Я споткнулась об один из них и упала лицом в пыль. Подняв глаза, увидела перед собой огромный раскидистый лопух. Сорвав самый большой лист, я стала мастерить головной убор в виде конуса, скрепляя расходящиеся полы длинными стеблями вьюнка. Надев на голову это величественное сооружение, я поднялась и пошла смелее.
— Аня, что с тобой?
Мать не спала. Когда я ворвалась в квартиру, она стояла в ночной сорочке в дверном проеме и растерянно смотрела на меня.
— Что? — не поняла я.
— Что это?!
— Где? — снова не поняла я.
— На голове у тебя что?!
— Это мыши…
— Какие мыши, что с тобой? Ты опять напилась?
— Нет…
— Господи! Что с твоими глазами?
— Мама, они гнались за мной…
— Кто?
— Мыши…
— Ты с ума сошла? Что случилось?
Я оглянулась, внимательно изучила стены и потолок. Мышей нигде не было.
— Аня!
— Мам, я пойду спать, мне завтра на работу.
Я сбросила босоножки и пошла в спальню. Мать шла за мной, кричала, плакала и требовала объяснений. Я пообещала, что завтра все расскажу, рухнула в постель и укрылась с головой. На случай, если мыши вернутся, я положила под подушку скрученный жухлый лопух — остроконечную шляпку Филифьонки.
Разбудил меня звук разрывающегося целлофана, словно кто-то прорывался из вакуумного пакета. Открыв глаза, я осмотрела комнату, залитую луной, и заметила едва уловимое шевеление на стене напротив. Прорывая обои, из стены показались несколько черных червей. Они шевелились, продвигаясь и высвобождая свои длинные тела из-под слоя штукатурки. Вскоре их стало больше, они соединились в два букета по пять штук и стали походить на кисти рук, выросшие из стены и ощупывающие пространство. На этом движение не закончилось, они вытягивались и вытягивались, и вот уже из стены росли две черные руки, то сгибаясь, то разгибаясь в локтях.
Не успела я опомниться, как вдруг стена вокруг этих рук вскрылась, будто консервная банка, и в комнату с тихим свистом въехал Шубин на своем деревянном кресле вместе с тускло мерцающим торшером. Он остановился в центре ковра и замер, как египетский сфинкс. Стена всколыхнулась и с тихим шелестом затянулась, как масляная пленка.
Шубин сидел и смотрел на меня, а я, приподнявшись на локте, — на него. Прошла минута, другая, третья, пять, десять минут, а мы все смотрели и смотрели, гипнотизируя друг друга взглядами. Потом он протянул руку к выключателю и дернул за металлическую гайку. Свет потух, и Шубин растворился в воздухе, словно его и не было.
Зачем он ко мне явился? У него что, мало дел там внизу, на глубине девятисот метров? Я уже отправила ему трех прекрасных грешников: Евдошина, Хилобка и Монгола. Прошли они уже санацию, побывали в капсуле? Теперь я должна Шубину только одного, последнего человека, и я свободна.
Проснувшись утром, я первым делом осмотрела стену. На ней не оказалось никаких следов ночного визита, и трудно было понять, являлся ли Шубин собственной персоной или же он мне просто приснился. Но как бы там ни было, мой день начался с уверенности, что сегодня произойдет нечто особенное, чрезвычайное.
16
В босоножках-лодочках на каблуках, в короткой юбке, в кофточке «черная пантера», с прической а ля Мерлин Монро я шла по шахтному двору к крыльцу комбината. Недалеко от входа в баню стояли три шахтера. Они посмотрели в мою сторону. Один из них восторженно присвистнул. Я гордо отвела взгляд и полетела вверх по ступенькам. И тут в дверях появился он.
— Привет, красавица, — улыбнулся Тетекин.
У меня внутри вспыхнула люстра.
— Здравствуйте, Владимир Андреевич.
— Почему не заходишь?
Люстра обожгла меня своим невозможным светом.
— Не звали…
— Я вчера на совещании был…
Из дверей комбината показалась голова главного инженера:
— А, вот ты где! — крикнул он, увидев Тетекина, — а я тебя ищу, зайди ко мне!
Тетекин пожал плечами и ушел за инженером.
Меня ожидала еще одна встреча — в нашем отделе перед начальницей сидела Ирина Холобок. Лицо ее было бледным, осунувшимся, глаза припухли от бессонницы и слез. Рядом с ней стояла хрупкая девочка лет семи в кружевном сарафане. Она была копией отца — те же маленькие хлопающие глазки с загнутыми вверх ресницами, изящный, вздернутый носик и острый подбородок.
Ирина принесла в расчетный отдел больничный лист и задержалась, чтобы поделиться своими горестями. Спасатели несколько раз прочесали ставок, но тела так и нашли, милиция разводит руками, экстрасенс не может настроиться на нужную волну и постоянно требует денег. У нее из глаз полились слезы. Она достала платок и, приложив к лицу, вышла из кабинета. Девочка, испуганно глядя по сторонам, пошла вслед за матерью.
Горячий свет, который зажегся при встрече с Тетекиным, сжался в напряженную точку и исчез. Внутри стало темно и холодно, как в подвале. Мне захотелось вскочить с места, побежать вслед за Ириной, схватить ее за руку, прижать к себе, погладить по волосом и пообещать, что однажды Павел Иванович вернется! Вернется, честное слово, и вы заживете новой жизнью, потому что это будет другой человек, чистый, обновленный, благородный, и все у вас будет хорошо, честное слово, только не плачьте, пожалуйста, и немного подождите, время еще не пришло…
Зазвонил телефон. Начальница взяла трубку и взглянула на меня.
— Хорошо, сейчас пришлю, — ответила она кому-то, и в трубке послышались короткие гудки.
— Возьми папку с банковскими платежками и дуй к Тетекину, там у них какая-то сумма на счет вернулась, нужно разобраться, — сказала она мне.
То ли мои женщины заметили, как у меня задрожали руки, то ли не поверили в миф о затерявшейся сумме, но на их лицах играла ирония. Я схватила папку и выскочила из отдела.
Я прошла мимо соседних кабинетов и свернула в переход. Стены коридора, который соединял здание экономической службы с главным корпусом, состояли из ряда состыкованных окон.
В мае, перед летним сезоном, мать отнесла мои босоножки-лодочки в ремонт. Она пожалела денег на полиуретановые набойки, и сапожник поставил металлические, теперь мои каблуки стучали как лошадиные подковы.
Цок-цок, цок-цок, цок-цок. Каждый шаг отзывался металлическим лязгом и уносился вместе с эхом в глубину комбината. Многочисленные окна перехода светились от солнечной радости, а я несла папку с платежными ведомостями заместителю директора шахты по производству Владимиру Андреевичу Тетекину. На моем лице замерла маска профессиональной непосредственности. Да, я иду к начальнику разбираться, что за странная сумма вернулась на расчетный счет предприятия. Что здесь такого? Это всего лишь рабочий момент. И счастье не кипит у меня груди, и глаза не светятся от радости, и сердце не стучит, как заводное. Не стучит мое сердце. Не стучит. Это всего лишь металлические набойки бьются о пол коридора — цок-цок, цок-цок, цок-цок.
Возле кабинета я поправила прическу и постучала. Услышала «войдите» и открыла дверь. Увидев меня, Владимир Андреевич встал из-за стола и направился к двери. Я подумала, что он собирается уйти, но он выглянул в коридор, осмотрелся, вернулся, закрыл дверь, два раза провернул ключ в замке и нахлынул на меня, как волна.
В детстве родители возили меня на Азовские курорты. Мы отдыхали на пляжах, где море было мелкое, самое безопасное для детей. Заходишь в воду и идешь, идешь, идешь, кажется, зашел за край, а воды все еще по грудь. Идешь дальше, но вместо того, чтобы уходить вглубь, песчаное дно начинает подниматься, и ты вдруг оказываешься на широкой отмели, где вода едва достает до колен. И вот здесь, если море гонит волну, начинается самый настоящий конец света.
Волны встают на дыбы, как молодые жеребцы, солнце, просвечивая сквозь их белоснежные гривы, отливает перламутром, бирюзовая вода торжествует и бурлит, как кипящая лава. Здесь, на отмели, собираются гурьбой все детишки пляжа и с визгом бросаются в озверевшие волны.
Теперь я испытала похожие ощущения. Его теплые руки завертели, опоясали меня, закружили по кабинету, и начался конец света.
Он: Как ты пахнешь, боже, как ты пахнешь…
Я: Документы рассыпались…
Он: Ты сводишь меня с ума…
Я: Владимир Андреевич…
Он: Нежная такая…
Я: Владимир Андреевич…
Он: Какой я тебе Владимир Андреевич….
Я: Что вы делаете?
Он: Не бойся…
Я: Куда вы…
Он: Это комната отдыха…
Я: Что вы делаете?
Он: Иди ко мне.
Я: Нет.
Он: Почему?
Я: Я здесь не могу…
Он: А где? Скажи, где можешь?
Я: Не знаю…Но не здесь… Что вы делаете?
Он: Я хочу тебя…
Я: Не здесь…
Он: А где?
Я: Не сейчас…
Он: Когда? Скажи, где и когда?
Пока длился этот диалог, комната кружилась вокруг меня, как птица: крылья — столы, туловище — диван, хвост — порыжевший стул. Я слышала, что и у заместителя директора по производству, и у директора, и у главного инженера есть комнаты отдыха, но ни разу в них не бывала. Сейчас, после головокружительного волнения, я рассматривала ее скудную обстановку. Владимир Александрович сидел рядом со мной на диване и копался в кармане брюк.
Небольшой локон, спадающий на лоб, прямой римский нос с чуть заметной горбинкой, вкусные губы, скула, словно вырезанная уверенной рукой, и задорные, смеющиеся глаза цвета спелой вишни.
Самое трогательное в Тетекине — это профиль. Мне хотелось обводить его простым карандашом, вырезать из бумаги, касаться подушечками пальцев, пробовать на вкус. Мне казалось, что, глядя на него, я плавлюсь, как зажженный целлофан. В мир явлено миллионы профилей, но почему, когда я смотрю именно на этот, во мне меняется химический состав. Кто нарезал этот контур, почему он как единственно возможный вариант вскрывает во мне всю затаенную нежность.
— Вот! — сказал он, протягивая мне ключ.
Что это? — спросила я.
— Ключ.
— Вижу, что ключ.
— Это ключ от квартиры, где мы будем лежать!
Я нахмурилась.
— Извини, дурацкая шутка, — сказал Владимир Андреевич и обнял меня за плечи.
— Мне не нравятся такие шутки…
— Ну, я же извинился… — сказал он, улыбнувшись, и продолжил, — а ключ этот от бывшей квартиры моих родителей, они дом построили в городе, а квартира стоит, никак продать не можем. Что-то не так?
В этот момент я почувствовала слабый импульс, словно кто-то кольнул меня в темя наэлектризованной иголкой. Нет сомнений, это Шубин подслушивает наш разговор своими всемогущими ушами и ждет, что я сейчас начну нести Тетекину свой дежурный романтический бред, что, мол, квартира, это, конечно хорошо, но не лучше ли нам прогуляться на свежем воздухе, пройтись нехожеными лесными тропками к бархатной поляне, окруженной зачарованными кустами, и там я отправлю вас в увлекательное путешествие в глубины родной земли, и мы с вами никогда больше не увидимся… Нет, Шубин, не дождешься, Тетекин мой… Мой! Слышишь, Шубин, я тебе его не отдам!
— Да, нет… В смысле, да… В смысле — нет, все так! — я смущенно рассмеялась.
— Я тебе напишу адрес, квартира находится в Александровке, это недалеко. Была там когда-нибудь?
— Конечно, у меня там папа живет…
Владимир Андреевич встал, заправил выбившуюся рубашку и пошел к столу. Из верхнего кармана достал ручку и небольшой листок для записей, сел за стол, склонился над запиской.
— Вот, — сказал он, протягивая мне листок с завернутым в него ключом, — здесь все написано. Откроешь дверь и жди меня, я после восьми подъеду… Ты сможешь остаться на ночь?
Я смущенно пожала плечами.
— Что ты пьешь? — спросил Владимир Андреевич.
Я снова пожала плечами:
— Вино, шампанское… не знаю… лишь бы не водку.
— И шоколад?
— Нет, фрукты.
В кабинете на столе зазвонил телефон.
— Это внутренний, по нему только директор звонит, все, я ушел в работу, до встречи вечером…
Он снова обнял меня, поцеловал в губы и помчался утихомиривать телефон. Я собрала разбросанные документы и тихо, на цыпочках, чтобы не стучали каблуки, вышла из кабинета. Пока шла в свой отдел, читала записку, написанную затейливым почерком с завитушками: «Улица Брайляна, дом 18, кВ. 7! 20.00!» Почему-то в сокращенном слове «кв» большая буква «в», и эти милые восклицательные знаки, похожие на распрямляющиеся зигзаги.
— А-ха-ха! Еще одна праздношатающаяся! — этими словами встретила меня Аллочка.
— А ну-ка пиши объяснительную, где была! И-хи-хи, — подхватила Галина Николаевна.
— И на стол директору! — грозно завершила Марья Семеновна.
Я только вынырнула из сладкого сиропа, в который погрузил меня мой возлюбленный, и слушала бред, который несли мои женщины, пытаясь понять, не узнали ли они, случайно, что только что произошло между мной и Тетекиным.
— Почему это я праздношатающаяся, — начала я осторожно, — я усердный работник расчетного отдела, который проводил профессиональное расследование, пытаясь выяснить причины…
— И-хи-хи, — заржала Галина Николаевна, — ну что, выяснила?
— Неизвестная сумма, которая пришла на корреспондентский счет — это плата населения за электроэнергию, а ее провели в банке, как за отгрузку, вот и началась катавасия, там уже разобрались… — ответ был у меня заготовлен заранее, я знала, что никто не будет перепроверять.
— А у нас тут директор с ума сошел, увидел Аллочку в рабочее время в аптеке и заставил писать объяснительную.
— Написала?— спросила я у Аллочки.
— Ага! Написала, что у меня критические дни и мне срочно понадобились прокладки…
— Чего это он на тебя взъелся? Ты же его любимицей была? «Алка! Дай за сиську подержаться!» — скопировала я интонацию директора.
— Вот и взъелся, что не дала, — заключила Галина Николаевна.
Весь рабочий день я провела в сладкой дреме, мои мысли были далеки от бухгалтерских проводок, я витала в квартире номер семь по улице Брайляна. Представляла, как все будет, несколько раз ныряла рукой в сумочку, проверяла, на месте ли ключ и записка, не привиделось ли мне все это.
После работы помчалась домой приводить себя в порядок. Принять душ — раз. Новое, кружевное белье — два. Новая укладка, новый макияж — три. Платье мое коктейльное с летящим шарфиком— три. Лодочки-каблучки — четыре. Да ноготок подкрасить, на котором лакированный уголок стерся, да прижать непослушный локон и лаком фыркнуть, чтобы лежал красиво, да за ушами подушить любимой «Магнолией». Я чувствовала себя невестой, которую готовят к венчанию, все это время в голове играла песня из той передачи о свадебных обрядах на Руси, которую мама смотрела на прошлой неделе:
В лунном сиянье снег серебрится,
Вдоль по дороге троечка мчится.
Динь-динь-динь, динь-динь-динь —
Колокольчик звенит,
Этот звон, этот звон
О любви говорит.
Я летела по поселку к остановке, ожидая встретить мать, она как раз в это время должна была возвращаться с работы. У меня для нее уже была заготовлена маленькая ложь, я собиралась сказать ей, что меня пригласила на день рождения подруга Катя, и я, может быть, даже останусь у нее ночевать, если веселье затянется допоздна. Такая знакомая действительно существовала, я даже маме несколько раз о ней рассказывала, но мы были не так близки, чтобы приглашать друг друга на праздники, единственное, чего я боялась, чтобы мать не принялась меня уговаривать переночевать у отца, не стала звонить ему, давать указания, чтобы он проконтролировал меня.
Каблучки мои не стучали по асфальту, я, окрыленная, неслась над землей. С детских лет начало июня было любимой порой. В конце мая, после линейки, мы сдавали старые учебники и свысока смотрели на малолеток, которые тут же их раскладывали по сумкам. Родители мыли парты, снимали шторы, убирали цветы с подоконников, повсюду стоял запах краски. В начале июня у нас была отработка, мы пололи грядки на школьном участке. Эта работа не была утомительной, помахав тяпками, мы прерывались на перекус. Пили воду из пластиковых бутылок, жевали вареные яйца и бутерброды, угощали подруг и самых симпатичных мальчиков карамельками, хвастались друг перед другом первым, красноватым загаром, который молниеносно прилипал к рукам. Анекдоты, шуточки, приколы — воздух был залит солнцем и радостью, а впереди — бескрайнее лето. Прямо, как сейчас. Только вот с тяпкой на прополку я снова не пошла, мать будет пилить…
Вскоре я увидела ее. Она приближалась с большой сумкой, полной продуктов — после работы зашла в магазин. Она шла быстро, широким, размашистым шагом, резко выбрасывая в сторону свободную руку. Так она ходила, если куда-то опаздывала. Увидев меня, остановилась, чтобы отдышаться и поставила у ног тяжелую сумку.
— Твоего отца в шахте привалило…
У меня внутри словно взорвался метан. Ребра задрожали, затрясся рот.
— Жив?!
— Вроде, жив, говорят, по голове стукнуло, серьезное сотрясение.
— Он в больнице?
— Не знаю, позвони им.
— Я сейчас же к ним поеду!
Я направилась к остановке, но пройдя совсем немного, вернулась, взяла у матери сумку и пошла к дому.
— Ты куда? — спросила мама.
— Тяжелая. Донесу.
Я летела на высоких скоростях, мать едва поспевала за мной. В подъезде я бросила сумку возле нашей двери и полетела вниз по ступенькам. Мать только поднималась:
— Ну что ты делаешь? Капуста вывалилась…
— Поднимешь свою капусту! Я к отцу!
— Ты останешься там ночевать?
Но я ей ничего не ответила, меня душили слезы.
Однажды мы с отцом ехали на машине, и внезапно забарахлил мотор. Мы остановились, вышли, отец открыл капот, погрузил руку во внутренность и сразу же отдернул, словно обжегся. Отец никогда не матерился при мне, а тут спокойно и твердо сказал «бля@!» — большой палец правой руки был распорот, из раны обильным ручьем текла кровь. Чтобы не испачкать машину, он отставил раненую руку, заглянул в салон и достал целой рукой из бардачка медицинский клей. Отец выправил разорванное мясо, слепил подушечку пальца, словно пластилин, и залил рубцы клеем. Пока он высыхал, отец оттер кровь, расползшуюся по руке, и пошел дальше ремонтировать машину. Вскоре мы завелись и поехали. И все. Ни слова о травмированной руке. Лишь изредка он поглядывал, не кровит ли заклеенное место.
Это, конечно, пустяк, ерунда, но в этой мелочи ярко проявилась одна из главных черт папиного характера — он никогда не говорил о своей боли. Мог, конечно, сказать «бля@!», но сразу заливал поврежденное место клеем, садился за руль и ехал дальше.
Я представляла, что увижу полуживого отца, с ног до головы обмотанного бинтами, пропитанными кровью. Эта жуткая картина стояла у меня в голове, пока я ехала в Александровку.
— Анечка приехала! — крикнула Эля, открыв дверь.
— Вот она и порежет картошку! — услышала я голос отца.
— Мы решили сделать окрошку, — сказала Эля, — а я страх как не люблю картошку резать, она к рукам противно липнет. Всегда папа резал, а сейчас ему вставать нельзя, вот мы и думаем, кто же нам картошку порежет?
Вообще-то мне полагалось не любить Элю, отец променял нас на нее, из-за нее распалась наша семья, но я не могла. Она была такой милой, дружелюбной, обаятельной. Эля умела и любила ухаживать за своим телом, и мы часто, закрывшись от папы в кухне, пили домашнее вино, обсуждая, какой ингредиент добавить в маску для бархатистости кожи, какой силуэт подчеркивает линию талии, какое упражнение делает пресс твердым. Я испытывала к ней искреннюю симпатию и скрывала от матери это чувство. Мне было неловко перед ней за свою предательскую дружбу.
— Эля, что с папой? — спросила я тихо.
— Бандитская пуля, — усмехнулась Эля, — заходи, он сам все расскажет.
Это папина любимая шутка. Какими бы сложными ни были рана, порез или ожог, на вопрос, что случилось, он всегда отвечал — «бандитская пуля».
Отец лежал на диване в спортивных штанах и байковой рубашке, обложенный подушками, книгами и журналами. Его шея была закована в белоснежный гипсовый воротник, похожий на жабо средневекового дофина. Он держал пульт от телевизора и, поглядывая на экран, переключал каналы.
— Эля, где газета с программой? По «Интеру» футбол должен быть… Или я что-то путаю…
— Па, что случилось?
Я подошла и села рядом с ним. Он улыбнулся, на щеке блеснула его фирменная ямочка:
— Эля же сказала, бандитская пуля.
— Я серьезно!
— Если серьезно, то ничего серьезного. Полежу три недельки на диване, телек посмотрю.
— Пообещай мне, что никогда больше не спустишься в шахту!
— Обещаю. Ближайшие три недели не спущусь.
— И после больничного не спустишься!
— Так окрошки хочется. Поможешь Эле картошку порезать?
У меня перехватило дыхание, я вскочила и побежала в туалет. Санузел у них совмещенный, и я некоторое время сидела на крышке унитаза, включив воду и пытаясь утихомирить слезы. Как мне объяснить отцу опасность этой ситуации? Даже если бы я рассказала ему правду, он только бы посмеялся надо мной.
Рядом с ванной стояла стиральная машина, сверху, на крышке, лежало изогнутое, как ушная раковина, полотенце. Я схватила это махровое ухо и стала шептать в него: «Шубин, я знаю, ты здесь, и ты слышишь меня. Прошу, оставь меня в покое, Шубин. Отпусти меня. Я столкну в шурф любую красивую девушку поселка, какую ты только пожелаешь. Самую красивую. Ты поговоришь с ней, и она приведет тебе мужчин. Сто мужчин. Тысячу мужчин. А я больше не могу.
Вот Надя, например. Мы дружили с ней в школе, сидели за одной партой. Она хорошенькая! Говорят, мы были с ней похожи — сладкие девочки, отличницы — мальчики жужжали вокруг нас, как пчелы. В десятом классе Надя стала встречаться с парнем по имени Славик. Он был такой невзрачный, со сморщенным носом, как будто ему постоянно плохо пахнет. После школы Надя забеременела, и Славик на ней женился. У них родилась девочка. После декретного отпуска Надя устроилась в табельную. Однажды Славик застал Надю с кем-то из горных мастеров. Он избил ее. Они развелись. Надя красивая, она будет водить тебе отборных начальников, Шубин, оставь меня в покое».
Я всхлипывала, сморкалась и шептала в ухо Шубина: «Есть у меня еще одна одноклассница, Лена. В школе она умела хорошо считать. По математике у нее были одни пятерки. Была она нескладным подростком — худое тело и пухлое лицо с двойным подбородком. Но после школы она модно подстриглась и осветлила волосы. Сейчас она выглядит хорошо. Лена поступила в институт и выучилась на менеджера. Потом стала работать на химзаводе и делать постельную карьеру. Вскоре один из коммерческих директоров ушел из семьи и женился на Лене. Потом она стала возглавлять дочернюю фирму и приезжала к родителям на иномарке и в норковой шубе. Но недавно она развелась со своим химическим мужем и часто бывает на поселке. Шубин, хочешь, я приведу ее к тебе?»
Я высморкалась и продолжила: «А если тебе не нравится Лена, я приведу к тебе Свету. Света — это звезда! Она похожа на певицу Мадонну. Просто копия. Ты же знаешь певицу Мадонну? Только Света — стовосьмидесятисантиметровая Мадонна. Мадонна в квадрате.
Недавно она рассталась с югославом по имени Чедо. Он приехал в Шахтерск по контракту. Монтировал иностранное оборудование на заводе. Он катался на своей машине по окрестностям и увидел на остановке роскошную Свету. Он остановился, она села в машину, у них начался роман.
Но вскоре у Светы появилась соперница Наташа по кличке Башня. Ее так прозвали за худобу и высокий рост. Она тоже осветляла волосы, обводила глаза черным карандашом и красила ресницы в три слоя. Однажды Чедо, возвращаясь от Светы, увидел на остановке красавицу Наташу. У них тоже начался роман.
Света узнала об этом, и они с Наташей подрались. Света победила, и Чедо остался с ней. Но однажды Чедо исчез. Наверное, закончился контракт. Не знаю, зачем я тебе все это рассказываю?! Хочешь, я приведу к тебе Свету? или Башню? Нет, лучше Свету, она сильнее…»
Раздался стук. Эля звала меня взволнованным голосом. Я вышла, обняла ее и попросила извинения, что не смогу порезать картошку. Она увидела мое заплаканное лицо. Я не стала ей ничего объяснять, просто тихо ушла.
Оказавшись на улице, я побежала в переулок, затем свернула на улицу Брайляна. На углу стоял хлебный магазин. Я подошла к витрине и увидела свое отражение. Оно было некрасивым. Мой старательный макияж смыли слезы, глаза опухли, прическа сбилась. Как я могу в таком виде явиться к любимому? Как я буду ласкать его тело? Как буду прикасаться к соскам, если мои ледяные пальцы дрожат от страха? Как буду вдыхать запах его ключиц, если мой нос похож на красную сливу? Как я буду губами прокладывать путь от солнечного сплетения к пупку, если мой рот сжат и перекошен от беспомощности? Как я стану его женщиной с таким лицом?
Часы показывали семь пятнадцать, до свидания оставалось сорок пять минут. Я достала записку с адресом и ручку. Восемнадцатый дом оказался в двух шагах от магазина. Я вошла в первый подъезд, и, перевернув клочок бумаги, написала: «Сегодня ничего не получится. Извини».
17
Марья Семеновна сидела, обмахиваясь зарплатой ведомостью, как веером. Она всегда так делала после сверки с рабочим, наевшимся чеснока.
— Тамара Михайловна пожаловали, — сказала она, когда я уселась на свое рабочее место, — Аллочка и Галина Николаевна понесли ей ведомости за три месяца.
— Угу, — ответила я и достала калькулятор.
— Заболела ты, что ли? — спросила Марья Семеновна.
— Нет. Не спала всю ночь. Папу на шахте травмировало.
— Да ты что! Сильно?
— Могло быть хуже. Сотрясение мозга. И трещина в черепе. Три недели будет в гипсовом ошейнике лежать.
Я замолчала, а Марья Семеновна больше ни о чем не спрашивала, только громко вздохнула несколько раз. Я взяла стопку больничных листов, накопившихся за несколько дней, и принялась высчитывать средний и умножать на сумму дней. Эта алгебра немного успокаивала меня после ночи хаоса и страхов. Зазвонил телефон.
— Мама звонит, — сказала Марья Семеновна, протягивая трубку.
— Вася заходил только что, участковый, — взволнованно начала мать, — спрашивал, где ты была в пятницу вечером. Аня, что случилось?
— А я знаю? — я пыталась сделать голос как можно более равнодушным, но чувствовала, как внутри заколотилось.
— Он просил, чтобы ты после работы зашла в участок, он хочет с тобой поговорить.
— Хорошо, зайду.
Положив трубку, я почувствовала, как мне на плечи лег холодный гриф штанги. Тяжелой походкой я пошла на свое место, но не успела сесть, как открылась дверь и в проеме показалась Зоя. Она, ничего не говоря, жестом поманила меня из кабинета. Я вышла. Зоя отвела меня к окну и зашептала:
— Тебя блатные разыскивали вчера вечером. Просили зайти к тебе домой, мама сказала, что ты у папы в Александровке. Это из-за Монгола. Ты знаешь, что он пропал? Именно в тот вечер, когда тебя провожал?
— Он меня провел и ушел! Я здесь при чем?
— Не кричи. Это ты им будешь доказывать. Мне пох на этого Монгола. Я просто предупредить тебя хотела… Сегодня к концу рабочего дня к комбинату подъедет Волошка с Трояном, для разговора, будут разборки чинить.
— Да, извини. Спасибо тебе.
Зоя добавила вес, штанга на моих плечах потяжелела, не хватало сейчас еще экстрасенса со своими усами. А вдруг он, наконец, поймал нужною волну и уже все видит своим метафизическим зрением. Мне стало нехорошо.
Я вернулась в кабинет. Там уже хихикали Аллочка и Галина Николаевна, они только что вернулись от ревизора.
— Иди, отнеси своей свекрови подшивки, — Галина Николаевна вынула из стола три пачки ведомостей, — посмотришь, в каком она костюме сегодня, французский, говорит. Не слушаешь ты нас, взяла бы в оборот Кирюшу, ходила бы сейчас во французских нарядах.
— В каком она кабинете? — спросила я.
— В архиве.
Я взяла документы и направилась в архив. Мне казалось, что из-за тяжести, которая на меня навалилась, я стала меньше ростом. И хотя на мне были босоножки с каблуками, я чувствовала себя карлицей.
— Что случилось?
Я подняла глаза и увидела Тетекина. Он оглядывался, нет ли кого поблизости. Коридор был пуст.
— Извини. Я не смогла. Вчера в шахте отца травмировало, я была у него. У меня твой ключ, я занесу, — сказала я.
— А я смотрю, ты какая-то расстроенная. Хорошо, заходи.
Тамары Михайловны в архиве не оказалось, архивариус сказала, что она пошла к нам за какими-то недостающими ведомостями.
— Так вот же. Я принесла. Странно, как мы с ней разминулись? — удивилась я.
— Может, она в туалет зашла? Или к плановикам, она к ним собиралась вроде.
Когда я вернулась, Тамара Михайловна уже сидела на стуле перед Галиной Николаевной.
— Здравствуйте, Тамара Михайловна. Я документы в архиве оставила…
— Анечка, Марья Семеновна сказала, что твоего папу травмировало вчера, сочувствую, очень-очень сочувствую. Ты, прям, осунулась, под глазами синяки…
— Спасибо, Тамара Михайловна. Я не спала всю ночь, в зеркало страшно смотреть…
— И все равно красавица, каждый раз смотрю и радуюсь.
— Тамара Михайловна, посмотрите, какая невеста хорошая, мы их с Кирюшей женим, женим и все никак, — сказала Галина Николаевна.
Тамара Михайловна рассмеялась:
— Кирилл мой застенчив ужасно. Даже не знаю, как у него жизнь сложится…
— Ну, смотрите, а то опоздаете, на нее уже Тетекин глаз положил. То одну бумажку просит принести, то другую.
— Какой еще глаз? Галина Николаевна, что вы придумываете! Ну, были проблемы с банковскими проводками, вот мы и разбирались! — возмутилась я.
— А Тетекин скоро уйдет от вас. Не слышали? — спросила Тамара Михайловна.
— Нет, — удивилась Галина Николаевна, — а куда?
— В Мариуполь переезжает. Женится он скоро. У него там девушка. Они года два встречались, он к ней ездил постоянно, теперь вот решили оформить отношения. Это нам его дядя сказал.
— Так пусть сюда ее забирает! У него же здесь должность приличная.
— Папа невесты — заместитель директора металлургического комбината, ему там уже теплое местечко готовят. То ли финансовым директором он будет, то ли главным экономистом, точно не знаю…
Подо мной открылась черная дыра. Я, как канатная плясунья, замерла над этой ужасающей пустотой. Чтобы не упасть, я вжалась в стул и почувствовала подступающую к горлу тошноту. Внутри меня затикала мина с часовым механизмом. Шестьдесят, пятьдесят девять, пятьдесят восемь, пятьдесят семь... Женщины продолжали обсуждать будущую женитьбу Тетекина, но я их не слушала. Не хотела слушать. Я, как и во время визита экстрасенса, принялась орать советский гимн внутри головы: «Союз! Нерушимый! Республик! Свободных! Сплотила! Навеки! Великая! Русь!» До меня долетали фрагменты фраз и охов — «я слышала, она очень хорошенькая, Катей зовут, так дядя его говорил… да моложе его на пару лет...» Сорок, тридцать девять, тридцать восемь, тридцать семь… «Славься! Отечество! Наше! Свободное! Дружбы! Народов! Надежный! Оплот!» «Там уже и квартира трехкомнатная ремонтируется, и машина в гараже стоит… с мебелью, с мебелью квартира, а машина — иномарка, мерседес, вроде…» Двадцать, девятнадцать, восемнадцать, семнадцать… «Сквозь грозы! Сияло! Нам солнце! Свободы! И Ленин! Великий! Нам путь! Озарил!» «Кто его знает, может и беременная… Ей уже под тридцать, пора ребеночка рожать…» Шесть, пять, четыре, три, два, один.
Я сорвалась с места и вылетела из кабинета. Я неслась по коридорам, как комета, задыхаясь от собственного огня.
— А я тебя ждал… — сказал Тетекин, когда я ворвалась в его кабинет.
Я, не говоря ни слова, провернула ключ, как всегда, торчащий в двери, подошла и села перед ним на стол, расставив ноги. Он опешил.
— Круто, — сказал он.
— Ты же хотел?
— Хотел…
Я спрыгнула со стола и села к нему на руки. Он принялся меня ласкать, но когда его рука нырнула в трусики, я его остановила:
— Не здесь.
— Что ж ты меня мучаешь! То здесь, то не здесь…
— Пойдем сейчас со мной.
— Куда?
— В одно красивое место.
— У меня работа.
— Мы быстро.
— Что значит быстро? А ключ ты принесла?
— Зачем он тебе сейчас?
— А куда мы пойдем?
— Я же сказала, в одно красивое место. Либо сейчас, либо никогда, понял?
— Почему ты мне дерзишь?
— Извини, мне нехорошо…
— Что с тобой?
Я спрыгнула с его колен.
— Значит так. Сейчас я выйду из комбината и пройду за автобусную остановку. Ты выходи следом за мной, но держи дистанцию. Не упускай меня из вида, но и не догоняй. Просто иди за мной и все. Понял?
— Слушай, может позже? Я жду звонок из объединения…
— Либо сейчас, либо никогда, — сказала я и вышла из кабинета.
За шахтной остановкой была тропинка — самый короткий путь на поляну. Я ждала Тетекина несколько минут, думала, он передумал идти за мной, но вскоре он появился. Я, не оглядываясь, пошла по пустырю. Возле первых зарослей обернулась. Он шел за мной. Я немного подождала, чтобы он не потерял меня из вида, и двинулась дальше. Тетекин догонял меня, его светлая рубашка просматривалась сквозь кустарник. Как же я ненавидела его в тот момент! Если бы я могла превратиться в волчицу, я набросилась бы на него и разорвала горло. Ярость терзала меня, небо и земля перевернулись. Я пробиралась сквозь рухнувшие облака и чувствовала, как небо царапает меня своими грозовым воздухом.
Спустившись к ручью, я остановилась. Он подошел, вытирая лицо платком:
— Ну ты и бегаешь!
— У нас мало времени. Ты же говорил, тебе должны звонить из объединения…
— Я жалею, что пошел за тобой.
— Пошел же…
Когда мы добрались до места действия, я остановилась. Он приближался ко мне как-то неуверенно, боязливо. Как только он оказался рядом, я набросилась на него с кулаками. Махала руками и била по чем придется, приговаривая: «За Катю! За Мариуполь! За Катю! За Мариуполь!».
— Вот оно что, — сказал он и зашелся едким, сволочным смехом.
Потом схватил меня за талию, притянул к себе и стал целовать. Я дергалась, уворачивалась, пыталась оттолкнуть. Мне был противен его гадкий смех. Я вцепилась зубами в его нижнюю губу и почувствовала солоноватый вкус. Он вскрикнул и попытался меня оттолкнуть. Я, как взбесившаяся собака, рвала его плоть. Тогда он вскинул правую руку и выбросил кулак мне в висок. Потемнело в глазах. Я обмякла и сползла на траву. Пришла в себя, когда он срывал с меня белье и холодной рукой шарил по телу. Заметив, что я очнулась, заспешил, стал расстегивать свой ремень. Я попыталась освободиться, он навалился на меня всем весом. И тогда я собрала все силы и лбом боднула его в переносицу. Он вскрикнул и скатился с меня. Я вскочила. Он лежал на самом краю шурфа. Я налетела на него и столкнула в углубление. Бездна принимала его, чавкая и смакуя. Он погружался, с ужасом гладя вокруг себя.
В этот момент из меня хлынуло. Внезапная тошнота скрючила меня, я оказалась на четвереньках. Спазмы душили, и я выхаркивала на траву сгустки красноватой слизи — смесь своей слюны и его крови, которую успела высосать из разорванной губы. Казалось, что душа, сжавшись от ярости, желает вырваться из тела и остаться здесь, на краю обрыва, утонуть в лужице нашей смешанной боли.
Я села на траву, обхватила колени руками и зарыдала. Я выла, как волчица, кусая пальцы и запястья, мне хотелось, чтобы сердечная рана из грудной клетки переместилась на кожу и мясо. Минут тридцать я просидела на краю шурфа, глядя на него, как на морскую гладь, потом сорвала лопух, высморкалась и пошла домой.
Лес вокруг меня изменился, стал бумажным и низкорослым, верхушки деревьев едва достигали уровня груди. Я перестала быть человеком, превратилась в зверька из детского спектакля, пробирающегося сквозь игрушечный лес. Я бежала на месте, а бутафорские деревья и кусты пролетали мимо меня с целлофановым шелестом. Потом полетели маленькие одноэтажные дома, магазины и двухэтажки, чуть достигавшие колен. Очнулась я рядом со своим домом. Солнце заливало двор спокойным, сладковатым светом. Когда я вошла в подъезд, рука автоматически потянулась за ключом, и тут я вспомнила, что оставила сумочку на работе.
Я вышла и увидела паркующуюся под кленом черную машину, а на переднем сиденье, за рулем — Волошку. Рядом с ним сидел кто-то еще. Я подошла к машине, открыла дверь и плюхнулась на заднее сиденье. Второй оказался Трояном. Он повернулся ко мне, увидел мое лицо, скривился и полез в карман за платком.
— На, вытрись, вся морда грязная, — сказал он, протягивая белоснежный комок.
Я взяла платок, плюнула на него и размазала по лицу подсохшую кровь.
Волошка и Троян переглядывались и что-то друг другу пытались сказать взглядами.
— Что это у тебя с лицом? — спросил Волошка.
— Кровь, — ответила я.
Волошка взорвался своим фирменным, скачущим смехом.
— Съела кого-то, что ли? — спросил Троян.
— Монгола, — ответила я.
— Чего? — хрюкая от смеха, спросил Волошка.
— Монгола убила и съела, — сказала я, — поэтому вся в крови. Вы же это приехали выяснять.
— Девочка, иди-ка ты домой, — сказал Троян.
— Не пойду, — ответила я, — вы приехали разборки чинить, вот и чините, где ваш утюги?
— Какие утюги? — удивился Троян.
— Гладить чем меня будете? А иголки, чтобы под ногти загонять, взяли с собой? Нагайка? Испанский сапог? Где все это?
— Пошла на хрен отсюда, — спокойно сказал Троян.
— Не пойду, — ответила я.
— Коля, — выкинь ее из машины и поехали.
— Как поехали? — не унималась я, — А как же независимое расследование, по факту исчезновения Монгола?
Волошка вышел, открыл заднюю дверь и стал тянуть меня за руку. Я сопротивлялась, упираясь коленями в переднее сиденье. Волошка сопел и матерился, но я плотно, как винная пробка, сидела внутри. Ему на помощь пришел Троян — он открыл противоположную дверь и стал выталкивать меня из машины. Они удалили меня из уютного нутра и бросили на землю, лицом в пыль. Машина уехала, а я отползла в траву, перевернулась, заложила руки под голову и стала смотреть на небо.
Синее, синее, синее, синее небо.
Я услышала шаги — из-за угла вынырнул Вася-участковый и пошел к моему подъезду.
На нем была форменная рубашка с коротким рукавом и фуражка. Меня он не заметил, я тихо лежала в густой траве, а он не смотрел по сторонам. Когда он скрылся в подъезде, я вскочила и побежала за дом — там, в палисаднике, росло несколько густых кустов сирени, в детстве мы вооружались брызгалками с водой, прятались в зеленую гущу и вели артобстрел тонкими струями по ногам прохожих.
Отсидевшись некоторое время в кустах, я вышла из укрытия и побрела в сторону леса. Когда я оказалась рядом с домом Богдана, я заметила, что на поляне, на том самом месте, где мы всегда проводили пикники, топчется небольшая кучка людей. Меня кольнуло нехорошее предчувствие, я остановилась. Прятаться было негде, с одной стороны пустырь, с другой — забор. Я пошла к калитке вдоль частокола, подергала за ручку, она оказалась закрытой изнутри. Дальше, у самой широкой щели увидела фрагмент полоумного лица. Я подошла к нему вплотную и прошептала: «Привет, Богдан».
Он ничего не ответил, только заулыбался своей дикой, слюнявой улыбкой.
— Хочешь, я тебе писю покажу? — спросила я.
Он замер и посмотрел на меня с интересном.
— Открой, слышишь?
Богдан сорвался с места, побежал к калитке и громыхнул железной задвижкой. Я нырнула во двор и задвинула щеколду. Щель в заборе давала хороший обзор, я заняла наблюдательную позицию. Вскоре кучка людей с поляны двинулась в нашу сторону, и я стала различать участников шествия. Впереди, выставив перед собой изогнутые проволоки, шел экстрасенс. По правую руку от него — Ирина Хилобок, по левую — старшая банщица, сзади семенили еще несколько человек.
Я отпрянула от щели и присела переждать, пока эта компания пройдет мимо и исчезнет из поля зрения. Богдан, все это время стоявший в стороне, подошел ко мне, схватил за руку и потянул в сторону дома. Я сопротивлялась, а он возмущенно крикнул что-то бессвязное.
— Тише, идиот, — прошипела я, но Богдан снова дернул меня за руку. Чтобы он не шумел, я перестала сопротивляться. Мы оказались в коридоре, выкрашенном выцветшей, потрескавшейся голубой краской. Несколько дверных проемов были занавешены старыми грязными шторами. Богдан увлек меня в один из них. Мы оказались в душной, маленькой спальне. У окна, занавешенного серой гардиной, стоял стол, заваленный мусором — фантики от конфет, засохшие огрызки, хлебные крошки, засахаренные лужицы, усыпанные мелкой мошкарой. У стены стояла кровать с железными спинками — грязная простыня, подушка без наволочки, убогий клетчатый плед. Над кроватью висел старый гобелен с оленем на берегу реки. В углу деревянный стул, заваленный хламьем.
Богдан усадил меня на кровать, а сам сел на пол, его лицо оказалось рядом с моими коленями. Он мычал что-то бессвязное и гладил мои ноги, едва касаясь грязными, костлявыми пальцами.
В уголках его крупного рта пенилась слюна. Зрачки метались, как испуганные рыбки в глубоководных ущельях слипшихся век, сальные волосы торчали неровными пучками.
Я не могла оторвать от него глаз. Уродство так же притягательно, как красота. Красота — величина постоянная, нерушимое сочетание симметрии и золотого сечения, математическое проявление гармонии. А деленное на В равно В деленное на А минус В. Какая ошибка допущена природой при расчете формулы изготовления этого парня? Где произошел сбой? В какой точке? Предусмотрела ли природа пару для такого существа или он обречен все свои дни провести в ящике для бракованных изделий?
Всю жизнь девочки издевались над Богданом, заставляли проделывать разные унизительные действия, давали обещания показать свое сокровенное, женское и никогда не выполняли этих обещаний, и вот он сидел передо мной и гладил мои ноги, потому что сейчас осуществится его мечта — он увидит женскую плоть.
Богдан резким движением раздвинул мои колени. Юбка поползла вверх, перед его лицом явились светлые трусики. Он засмеялся и стал их ощупывать. Он водил по ткани вверх-вниз, облизывая влажные губы.
И тут я почувствовала, как внутри под его уродливыми пальцами зашевелилось желание, черное и гадкое, как змея. Эта тварь просыпалась, разворачивалась, окольцовывала меня, наполняла своим ядом. Я закрыла глаза и увидела как там, в темном низу, увеличивается она до размеров удава и душит меня своим сильным током.
Богдан водил и водил пальцами, а мне хотелось, чтобы он сдвинул трусики и прикоснулся к тому, что ни разу не видел. Стыда я не испытывала, будь на его месте какой-нибудь другой парень или даже Тетекин, во мне проснулись бы тысячи комплексов, но сейчас, рядом с этим несчастным дурачком я чувствовала себя абсолютно свободной.
Он сидел завороженный, наблюдая, как искажается мое лицо. Тело мое дрожало, мне хотелось втолкнуть Богдана в себя, как обезумевшей матери, увидевшей, какого урода она произвела на свет. Приближался конец, и когда это случилось, я застонала так громко, что Богдан отдернул руку и отскочил от меня. Эх дурачок, никто и никогда не доставлял мне такого наслаждения. Я встала, одернула юбку, подошла к Богдану и в знак благодарности поцеловала в слюнявые губы.
Когда я вышла за калитку, увидела, что по дороге со стороны поселка надвигается многолюдная толпа. Кого там только не было, и экстрасенс со своими металлическими усами, и Вася-участковый, и Хилобок Ирина, и заместитель начальника бурцеха Пал Геннадич, и Татьяна Мадамовна, и Галина Петровна, и Элеонора Владимировна Звягина, и ламповщица Катя Король. А заключала колонну плывущая медленно, как катафалк, машина Коли Волошки.
Другого пути у меня не было — я побежала к лесу. Толпа увидела меня и с гомоном ускорила шаг. Теперь я стала маленькой, совсем маленькой, как жук-пожарник. Я перебирала миниатюрными ножками, утопала в пыли, падала, вставала и снова бежала. На поляне, перед входом в лес, у меня порвался ремешок на босоножке. Я сняла обе и бросила в сторону своих преследователей, сначала одну, потом другую. Они рухнули и взорвались, как фугас, поднимая вокруг себя облако пыли. Я нырнула в лес, скатилась к ручью и уже через несколько минут летела к шурфу.
Оказавшись рядом с ним, я остановилась, сделала несколько шагов назад, разбежалась, как на уроке физкультуры, и совершила прыжок в длину, в самый центр выемки. Земля просела подо мной и поехала вниз, как лифт.
18
Я оказалась в зрительном зале, в первом ряду. Передо мной качались ярко-красные бархатные кулисы, откуда-то сверху лился голубоватый свет. Я сидела так, в ожидании представления минуту, две, три, четыре, пять, десять, пока не послышались нетерпеливые аплодисменты. Я оглянулась, но в зале было пусто, я была единственным зрителем.
Наконец кулисы разъехались. В самом центре сцены, на своем деревянном троне, положив руки на подлокотники, сидел Игнат Шубин. Одет он был в черный сюртук, белую рубашку и бабочку. Но на голову была надета все та же шахтерская каска.
Сцена была слабо освещена. Слева от Игната располагался кухонный гарнитур темно-синего цвета с серебристой фурнитурой и столешницами. Из-под навесных шкафов лился свет встроенных лампочек. Заднее пространство стены занимал широкий пятистворчатый шкаф-купе с зеркалами, такой же темно-синий, как кухонные шкафы. А справа, от потолка до пола, широкими фалдами свисала легкая, полупрозрачная серебристая штора, закрывающая вечернее окно, с обилием городских огней.
Шубин некоторое время молчал, потом поднял руку и произнес:
— Очень хочется окрошки, но я не люблю резать вареный картофель. Из-за крахмала он липнет к пальцам. Это неприятно.
Из пустоты снова послышались аплодисменты.
— Может быть, в зрительном зале найдутся желающие? Кто мне поможет порезать картошку?
Из пустоты послышались гэги. Меня подхватила какая-то невидимая сила, и я мигом оказалась на сцене.
— А вот и желающая нашлась! — крикнул Шубин. — Давайте поприветствуем!
Из пустоты грохнули аплодисменты.
Я подошла к плите. На ней, как четыре гриба, выросли сверкающие сталью кастрюли. Я открыла одну из них, оттуда повалил ледяной пар. Я достала картофелину и положила на разделочную доску. Картошка засверкала, заискрилась, скатилась со стола и, брызгая искрами, как петарда, поскакала по сцене.
Все это сопровождалось гэгами и аплодисментами.
— Прекрасно! Прекрасно! — закричал Шубин. — А теперь колбаска! Какая окрошка без колбаски?
Я открыла другую кастрюлю и достала оттуда длинный розовый шарик из латекса, похожий на докторскую колбасу. Мои руки, неожиданно для меня, стали ловкими и умелыми. Делая перегибы, скручивая и закрепляя, в два счета я сделала из шарика воздушную бабочку, которая, несколько секунд посидев на руке, взмахнула крыльями и улетела в зрительный зал, навстречу охам и ахам восхищения.
— Великолепно! — восхитился Шубин. — А теперь огурчики!
Я открыла крышку третьей кастрюли, и оттуда с грохотком стали выскакивать металлические огурцы, тоненькими голосками напевая: «Я сажаю алюминиевые огурцы, а-а, на брезентовом поле, я сажаю алюминиевые огурцы, а-а, на брезентовом поле». Огурцов становилось все больше, они, как хатифнатты, собрались в стаю и сверкающим ручьем потекли к краю сцены. Они хлынули в зал, как водопад, и лились до тех пор, пока голос из пустого зала не крикнул:
— Горшочек, не вари!
Огурцы тут же испарились, словно их не было.
Зал облегченно вздохнул.
— А теперь куриное яйцо! В студию!
Я открыла четвертую кастрюлю, и оттуда выпорхнула курица, с блестками в белоснежных перьях, будто ее нарядили к новогоднему празднику. Она кудахтала и металась по сцене в поисках насеста, ей нужно было снести яйцо. Шубин снял свою каску, перевернул и вытянул на руке перед собой. Курица взлетела, сделала несколько неловких взмахов, приземлилась в это шахтерское гнездо и тут же разразилась громким кудахтаньем. Шубин дунул на нее, и она исчезла. Он достал из каски золотое яйцо, снял фольгу и съел шоколадное лакомство, облизываясь и чавкая.
— А сейчас, пока наша домработница уберет мусор, на сцену приглашаются умирающие лебеди!
У меня в руках, откуда ни возьмись, появились веник и совок. Я принялась подметать куриные перья, фольгу и серпантин, высыпавшийся из искрящейся картофелины. Заиграла музыка — Адажио из балета «Лебединое озеро». На сцену выпорхнули четыре лебедя — Евдошин, Хилобок, Монгол и Тетекин. Одеты они были, как и положено белым лебедям, в белоснежные пачки, пуанты и пуховые веночки. Они, взявшись за руки, проплыли по сцене слева направо, потом справа налево, затем вышли в центр, разъяв руки, повертелись на пуантах, помахали руками и задранными вверх ногами, а потом все в один момент упали на пол и принялись корчиться от боли. Я посмотрела на Тетекина. Казалось, что сквозь него пропускают электрический заряд. В его лице было столько страдания, что я зажмурилась. Когда открыла глаза, его лицо было сведено судорогой, изо рта текла пена.
Я бросила веник и совок, подбежала к Шубину и рухнула перед ним на колени:
— Шубин, голубчик, отпусти Тетекина, я что угодно для тебя сделаю! Я останусь здесь навсегда и буду готовить тебе окрошку из алюминиевых огурцов, или бутерброды с воздушной колбасой. А хочешь, я станцую тебе танец лебедей или сяду в зрительный зал и буду гоготать? Подмету все твое подземелье? Что тебе нужно? Все сделаю, только отпусти его, пусть он не мучается!
Из зала послышались гэги.
— А кто здесь мучается? — спросил Шубин и оглянулся на «лебедей».
Они, артистично улыбаясь, поднимались с пола, отряхивали свои балетные пачки и кланялись, глядя в зрительный зал.
— А теперь последний, смертельный номер! Полет над бездной!
Послышалась барабанная дробь. Штора, занимавшая правую часть сцены, резко отъехала в сторону, обнажилось светящееся окно. То, что сквозь полупрозрачную ткань казалось огнями ночного города, оказалось открытым космосом. Перед нами в темном эфире вращалась Солнечная система, а за нею в бесконечной дали — миллиарды звезд, комет и пролетающих метеоритов.
Первым разбежался и бросился в космос Евдошин. Он поплыл в невесомости в сторону Юпитера и вскоре скрылся с глаз. Продолжала звучать барабанная дробь. Монгол приготовился к старту, разминаясь, как спортсмен перед забегом. Вскоре и он сорвался с места и прыгнул. За ним, виляя задом, ринулся неуклюжий Хилобок. Они с Монголом взялись за руки и направились к Сатурну. Приготовился Тетекин. Он массажировал мышцы икр, словно готовился к марафонскому забегу. Потом совершил недолгую пробежку на месте, высоко поднимая колени. Я позвала его, а он посмотрел на меня с равнодушной тоской и стремительно выбросился в космос.
Я упала к ногам Шубина:
— Шубин, верни мне его. Мы останемся здесь. Если тебе нужны актеры, мы каждый день будем играть для тебя спектакли. Он будет Буратино, я — Мальвиной, он — Отелло, я — Дездемоной, он — Мастером, я — Маргаритой, он — Орфеем, я — Эвридикой…
— Любовь, любовь… — сказал Шубин и ушел вглубь сцены.
Тогда я вскочила на ноги, разбежалась и бросилась в открытую бездну вслед за белыми лебедями.
Перед прыжком я зажмурилась и приготовилась к легкости и невесомости, но вместо этого почувствовали сильный удар. Придя в себя, я увидела, что окно, за которым вращался космос, оказалось застекленным. Я подошла к стеклу вплотную, а с другой стороны ко мне, как большая рыба, подплыл Тетекин. Некоторое время мы смотрели друг на друга, потом он сделал несколько оборотов и поплыл по-лягушачьи к Солнцу, разгребая эфир перед собой.
— Что теперь будет?! — закричала я, обращаясь к зрительному залу. — Что теперь будет?! Что будет?!
Мой крик срывался на ор. Пустой зал сначала зааплодировал, потом стих.
И в этой тишине таинственно и зловеще зазвучали последние слова Шубина.
— Будут танцы.
Полились звуки танго. Раскрылась центральная дверь шкафа и оттуда появился скелет. Пластично приплясывая, он подошел ко мне, заключил в объятия и властным движением повел по сцене. Я никогда не танцевала танго, но мое тело внезапно стало послушным и пластичным, словно внутри включилась неиспользованная ранее функция. Я вертелась, делала низкие прогибы назад, выбрасывала ноги выше головы, оплетала своего партнера, как лоза. Он склонялся надо мной, имитируя поцелуй, заворачивал меня в свои объятия, резко раскручивал, прижимал к себе, отталкивал и вдруг, в один из моментов, когда я, выброшенная резким движением, отлетела от него на расстояние наших вытянутых рук, скелет отпустил мою кисть, и я прямиком влетела в открытую дверь шкафа. Точное попадание. Я, словно мячик для гольфа, нашла свою лунку. Капсула закрылась.
19
Вернувшись на поверхность, я увидела поселок другим, словно изменилась картинка внутри калейдоскопа. Дома осели, заборы осунулись, металлические ворота поржавели. Стало душно и тесно. Меня не отпускало чувство, что я, как чуждый пазл, встроена не в свою карту. Я написала заявление на увольнение и стала собирать вещи. Мама отговаривала, но все же позвонила двоюродной сестре в Москву, чтобы приютила меня, пока буду искать комнату и работу. Вскоре я устроилась кассиром в автосалон, принимала наличность у клиентов. Через пару месяцев в наш салон пришел новый менеджер, Женя, он и стал моим мужем.
Через год после свадьбы у нас родился мальчик Дима, а потом, еще через год, две девочки-близняшки — Оля и Катя. После декретного отпуска я так и не вышла на работу, занимаюсь детьми. Муж неплохо зарабатывает, на жизнь хватает. Семь лет назад мы взяли кредит в банке и купили дом в Подмосковье на берегу Пахры.
Из старых подруг общаюсь только с Зоей. Она до сих пор с Хилым, так и живут не расписавшись, и детей у них нет. Правда, она давно не появлялась в скайпе и телефон недоступен, видимо, поменяла номер. Когда в наш поселок пришли военные и над крышами засвистели снаряды, они с Хилым уехали в Одессу к его двоюродному дяде.
Мама живет с Шуриком. Лет десять назад, в один год, друг за другом умерли его родители, и мама переехала к нему в дом. Когда танки пошли на Донбасс, мы звали их к себе, но они так и не приехали, не хотели бросать корову и курей. Отсиживались в подвале.
Тетекин Владимир Андреевич сделал карьеру и сейчас возглавляет объединение «Шахтерскантрацит», вернее то, что от него осталось. Говорят, его все уважают. Когда военные перекрыли дороги, он ежедневно ходил на работу пешком через блок-посты (десять километров туда, десять обратно), пытался спасти оставшееся оборудование. Он женат на той девушке из Мариуполя, но к ней не переехал, живет в Александровке.
Евдошин женился на Татьяне Мадамовне. Где они сейчас, не знаю, говорят, вроде перебрались в Россию.
Монгол во время конфликта воевал в ополчении. Когда все началось, я плохо спала, звонила матери по несколько раз в день, сидела в интернете и дни напролет читала новостные сводки. Однажды пошла по ссылке на ютуб и посмотрела ролик «Реальное видео от ополченцев». Показывали разбомбленную тюрьму под Дебальцево, где обосновался отряд добровольцев, и там, среди бойцов, одетых в камуфляжную форму, увидела Монгола. У него брали интервью. Он говорил, что ночью снова был обстрел, и показывал на разбитое окно.
О Хилобке знаю только, что когда он вернулся от Шубина, у них с Ириной родился еще один ребенок. Мальчик.
Дружба Народов 2016, 2
Комбинации форм и смыслов в мире хаоса и неврастении
Литературные итоги 2015 года. Окончание
+++ ——
Окончание. Начало см. «ДН» № 1, 2015 г.
На этот раз мы предложили участникам заочного «круглого стола» три вопроса для обсуждения:
1. Каковы для вас главные события (в смысле — тексты, любых жанров и объемов) и тенденции 2015 года?
2. Удалось ли прочитать кого-то из писателей «ближнего» зарубежья?
3. Чем вам запомнится Год литературы?
Наталья Иванова, литературный критик, г.Москва
Жизнь короткими стежками
1. «Нет границ между фактом и вымыслом», — сказала Светлана Алексиевич в своей Нобелевской лекции. Очень серьезная тенденция — и нам напоминание: все движется, меняется не только в реальном мире, но и в мире, который мы называем литературным. Был шок от решения Нобелевского комитета — но нам это знак.
Увлеченные выбором — новацией либо традицией, — мы порой забываем о серьезности, о смысловой нагруженности слова, проступающей сквозь настоящую литературу, как кровь сквозь бинты. Светлана Алексиевич оказалась неугодна и доморощенным эстетам, и неореалистам. На самом деле этот сдвиг уже опробован в докудраме с ее поэтикой предельного обнажения чужого слова.
Еще одна явственно обозначившаяся тенденция — размечать жизнь короткими стежками. Это и я сама, мой «роман с литературой в кратком изложении» «Ветер и песок» («Знамя», № 3, 10). Я попробовала себя в совершенно ином жанре — если уж поздно переменить судьбу, попробую сменить жанр. Я этот жанр опробовала еще в 2003-м, в книге «Ностальящее» у меня был такой раздел, «И так далее». И книгу хотелось бы так — необязательно — назвать. И еще вот что было там опробовано: когда я там анализировала «советское прошедшее», то дополняла эссе подробнейшими примечаниями-комментариями — кто сейчас, подумала я, поймет, что такое «сталинский кирпич», или фильм «Девушка с характером», или передача «Старая квартира».
Жанр свободного комментария широко развернут в новой книге Сергея Чупринина «Вот жизнь моя», издательство «Рипол классик». Эту книгу я отмечаю как одну из самых мне симпатичных — на фоне всего 2015 года. А свою книгу с условным подзаголовком «Роман с литературой в кратком изложении» надеюсь выпустить в 2016-м.
Так вот: жизнь короткими стежками. Этот жанр востребован и Евгением Бунимовичем («Вкратце жизнь»), и Андреем Аствацатуровым, и Денисом Драгунским, и Львом Симкиным («Завтрак юриста»). Мне это все близко — как бы необязательные, непритязательные, веселые (хотя и очень грустные), игровые даже тексты.
Ощущение, что авторам было хорошо, когда они их писали. Непринужденно. Без пафоса. Не надувая щек.
2. Писателям Армении был посвящен специальный номер (№ 11) журнала «Знамя», над которым работали больше, чем над любым другим. Потому что «в темноте ощупывали слона» (мало знаний, мало информации у нас о современной армянской литературе). «Новый мир» уже не первый год пристально следит за украинской литературой, спасибо ему. И «Дружба народов» — в этом году отдельный номер посвящен грузинам.
Наш номер открыли поэты — и я здесь выделю блестящего армянского поэта Эдуарда Аренца, совсем молодого (1981 г.р.), и русскоязычную молодую поэтессу, переводчика и филолога Анаит Татевосян. Потрясла докупрозой Нелли Григорян — уж сколько я читала свидетельств, и все равно ее слова пробивают до слез.
3. Год литературы запомнится тем, что удалось в его рамках слетать в Ереван на презентацию «армянского номера». В Чистополе состоялись Первые Пастернаковские чтения, а в Воронеже — фестиваль «Улица Мандельштама», и там тоже я была и увидела воочию настоящий энтузиазм нестоличной литературной России. А так — годы все должны быть, по моему разумению, годами Литературы. Мы (имею в виду не только себя — не только свое поколение — не только толстые литературные журналы — но все общество, народ) без нее ничто.
И — создать его. Далее по тексту.
Ольга Лебёдушкина, литературный критик, г.Балашов
«Современность говорит на разных художественных языках»
1. Событий, на мой взгляд, было много, хотя новых романов Петра Алешковского, Николая Кононова, Марии Галиной уже было бы достаточно, чтобы год получился отличным.
Что касается тенденций, начну с той, которая мне не очень нравится, правда, поделать с этим можно примерно то же, что с климатическими изменениями. Литература все больше уступает кино право на масштабный общественный резонанс. Ничего нового здесь нет, просто случай «Крепости» Петра Алешковского — ровно об этом. Роман, над которым автор работал шесть лет, был задуман, когда и в помине не было ни «Левиафана» Андрея Звягинцева, ни «Дурака» Юрия Быкова. Но история археолога Мальцова, которого система «закопала» не только в переносном, но и в самом прямом смысле, рождена той же общественной атмосферой. Такого острого и трагического ощущения современности в нашей литературе, которая смотрит, в основном, в прошлое, и в лучших своих образцах по-прежнему пытается изжить его травмы, честно говоря, не припомню. При этом центральный конфликт эпохи обозначен в романе предельно точно. Потому что, каким бы невероятным это ни казалось, все главное сегодня происходит в области культуры, и подлинные герои нашего времени — ученые, археологи, библиотекари. Впрочем, с тем, что конфликт между культурой и варварством определяет нынче судьбы мира, не только нашей страны, никто, кажется, и не спорит. И в этом смысле «Крепость» — стопроцентное попадание в цель, «портрет времени», как принято было говорить раньше. Разумеется, роман гораздо больше и сложнее этой социальной линии, но она очень значима, и поэтому как-то грустно понимать, что время, когда «Один день Ивана Денисовича» или «Не хлебом единым» переворачивали сознание целых поколений, осталось в истории. Книги с таким потенциалом пишутся, но эффект совсем другой. Сериал бы что ли сняли по роману Петра Алешковского, чтобы народ очнулся и содрогнулся…
Совсем по-иному современен и злободневен роман Николая Кононова «Парад» — внешне ретроспективное повествование о 1970-х годах, о легендарном саратовском фарцовщике Льве, позднее (и уже за пределами повествования) превратившемся в столь же легендарную звезду раннего постсоветского гламура. На самом же деле получилось тонкое, как всегда у Кононова, на болезненной грани между жестокостью и нежностью, иронией и ностальгией исследование русского дендизма, и шире — русского эстетства с их трогательной доморощенностью и неизбывной провинциальностью. А если брать еще шире, то «Парад» — роман о соблазне и соблазненности неким эрзацем недоступной красоты, который, впрочем, вполне реален, как «паленые» джинсы с саратовского базара. И в этом смысле книга Кононова превращается в прощание с эпохой русского гламура, стремительно, прямо на наших глазах, канувшего в небытие.
Так же быстро уходит в прошлое и «новая русская готика» и вообще та сказочно-фантастическая мода, которая совсем недавно определяла одно из основных направлений в современной русской прозе. «Королева русского хоррора» Анна Старобинец пишет детские детективы о зверятах. Мария Галина в своем новом романе «Автохтоны» устраивает «сеанс черной магии с ее последующим разоблачением», взрывая изнутри свою собственную манеру. Мистики и хоррора в «Автохтонах» хоть отбавляй, но все это в конце концов окажется впечатляющей театральной декорацией, на фоне которой разыгрывается драматическая история Европы ХХ века. «Время сказок», страшных и волшебных, становится фактом истории литературы. О причинах стоило бы поразмышлять, когда контуры нового облика литературной современности станут более ясными.
Пока же о ней можно сказать, что современность эта очень разная и говорит на разных художественных языках, и это обнадеживает. По крайней мере, такой она представляется в серии «Новая классика/ Novum classic» издательства «Рипол классик» (редактор-составитель — Юрий Крылов). Эту серию я бы назвала издательским проектом года, прежде всего потому, что она создает новую и очень неожиданную картину современной русской литературы. Диапазон здесь впечатляющий: от прозы «русских европейцев» — «Картахены» Лены Элтанг и «Бизар» Андрея Иванова (частично начинаю отвечать на второй вопрос) до поэтического эпоса о металлургах Сергея Самсонова («Железная кость»), от вполне традиционных документально-художественных повестей Игоря Воеводина («Последний властитель Крыма») до борхесианских «длинных сюжетов» Ивана Зорина («Аватара клоуна»). Так что русской прозе есть куда развиваться.
Открытием года назвала бы Гузель Яхину («Зулейха открывает глаза»), и вряд ли тут буду оригинальна. Раскулачивание, репрессии, спецпоселение — все эти трагические страницы истории нашей страны вдруг самым неожиданным образом отражаются в судьбе маленькой крестьянки Зулейхи из татарского села Юлбаш, что в пору говорить о том счастье, которому несчастье помогло. При этом книга Яхиной явно намечает еще один путь развития современной русской прозы на ближайшее время. Для «Дружбы народов» тут, правда, никаких особых новостей нет, но тем интереснее наблюдать за тем, как основные направления работы журнала становятся мэйнстримом. «Этот роман принадлежит тому роду литературы, который, казалось бы, совершенно утрачен со времени распада СССР. У нас была прекрасная плеяда двукультурных писателей, которые принадлежали одному из этносов, населяющих империю, но писавших на русском языке. Фазиль Искандер, Юрий Рытхэу, Анатолий Ким, Олжас Сулейменов, Чингиз Айтматов... Традиции этой школы — глубокое знание национального материала, любовь к своему народу, исполненное достоинства и уважения отношение к людям других национальностей, деликатное прикосновение к фольклору» — абсолютно справедливо сказано в издательской аннотации к роману Гузель Яхиной. Одно из свидетельств тому, что сейчас эта школа переживает второе рождение, — то, что в коротком списке «Русского Букера–2015» оказались сразу две книги, которые вполне к ней можно отнести: «Зулейха открывает глаза» и «Жених и невеста» Алисы Ганиевой, тоже жестокий женский роман о современном Дагестане.
Новое в обоих случаях заключается в том, что оба эти романа явно скроены по лекалам современной англоязычной прозы, в которой в последние годы «этнические» писатели и писательницы тоже образуют некое устойчивое направление — достаточно просмотреть списки лауреатов Букеровской и Пулитцеровской премий «нулевых» и 2010-х годов.
А еще минувший год был годом 70-летия Победы, и вот это тот случай, когда юбилейная дата оказывается настолько важной в отношении литературы. Было много замечательных изданий и переизданий художественной и мемуарной прозы, и, казалось бы, давно написанные страницы истории русской литературы стали вдруг дописываться. Книга военной прозы «Жили-были на войне» киносценариста Исая Кузнецова, которая вышла в замечательной серии «На краю войны» (АСТ: Редакция Елены Шубиной) сразу поставила автора в один ряд с классиками — Василём Быковым, Вячеславом Кондратьевым, Виктором Астафьевым. И это еще одно главное открытие года.
2. Если продолжать разговор о так называемых «нерусских русских», то здесь, конечно, событие номер один — завершение и выход отдельной книгой эпопеи Сухбата Афлатуни «Поклонение волхвов». Несколько лет назад, начиная над ней работу, автор сам с собой заключил пари на возможность исторического романа в эпоху невозможности исторического романа. Похоже, что на момент окончания трилогии само пари стало неактуальным. «Поклонение волхвов» — еще одно подтверждение глобального тяготения к «длинным сюжетам», максимально протяженным во времени, выхватывающим некий исторический пунктир, некую тайнопись судьбы внутри отрезка длиной в столетие и больше.
Что касается литературы переводной, то этот год для меня прошел под знаком Грузии (спасибо «Дружбе народов» за «грузинский» 8-й номер и сборник современной грузинской прозы «За хребтом Кавказа», сложившийся из публикаций журнала за последние два десятилетия и вдруг обнаживший целостный сюжет современной истории). Самое сильное впечатление — поразительная «Считалка» Тамты Мелашвили, с которой познакомилась с опозданием, в книжном варианте, который, впрочем, оказался очень ко времени, потому что это книга не просто о грузино-абхазской войне, но обо всех современных войнах и судьбе мирных жителей, оказавшихся в западне между фронтами, и одновременно — о нежности, любви и человеческом достоинстве.
3. Честно говоря, ничем таким особенным не запомнится, и вовсе не потому, что было сделано мало хорошего. Просто, если твое основное занятие –читать книжки и о них рассказывать, каждый год — Год литературы. Думается, сам смысл этого жанра тематических дат — в том, чтобы как-то напомнить, что литература у нас на самом деле есть, всем, кто по разным причинам забыл о ее существовании. Если это хоть немного получилось, значит, Год прошел не зря.
Валерия Пустовая, литературный критик, г.Москва
«В современный роман возвращается эпос»
Для меня самое интересное и острое в минувшем году — противостояние моделей романа, да и концепции «большой прозы» вообще, которое увенчалось альтернативными, можно сказать конфликтными, итогами самых наших крупных национальных премий «Русский Букер» и «Большая книга». Романы Гузели Яхиной «Зулейха открывает глаза» и Александра Снегирёва «Вера» воплощают для меня способы сборки долгого повествования. Премиальный сюжет позволяет представить себе эти романы как две головы орла, глядящие одна в прошлое, другая в будущее.
Это не просто модели романа — это предложенные модели общественного сознания, структуры реальности.
Роман Гузели Яхиной ценят прежде всего за попадание в реальность старинной сборки. Это последовательное повествование, обещающее внятное развитие характеров, выражающее гуманистические идеалы, возвращающее читателя к главным сюжетам общенационального прошлого.
Роман Александра Снегирёва отталкивает прежде всего своей современностью. В этом романе трудно обжиться, как в постоянно меняющемся, как бы достраивающемся доме. Современное общество представлено в романе портретами, собранными из достоверных типических признаков — и медийных ярлыков. Современная реальность сложена из мелких фрагментов — сценок, диалогов, вспышек памяти. Гуманистические ценности автора, равно как вообще сочувствие к героям, не вычитываются — автор разглядывает людей так хладнокровно и пристально, что, кажется, никого не щадит.
Однако роман Гузели Яхиной, на котором хочется отдохнуть от романа Снегирёва, не исполняет своих обещаний. Эволюция характеров в нем схематична, проходит по заранее намеченному и быстро угадываемому плану (героиня отбрасывает виктимные привычки задавленной традиционным укладом женщины — но так и не берет на себя ответственность за свою любовь, духовно оставаясь под пятой у свекрови-самодурки; герой проходит путь от плохого до хорошего энкавэдэшника благодаря постепенно оживающей для него тетради с перечнем репрессированных). В последовательном повествовании совершаются пробные, неумелые броски то к документу (в нескольких главах появляется курсив — комментарий от многознающего автора, но потом прием отброшен), то к новелле (совершенно булгаковская история о профессоре, жившем в яйцевидной сфере, могла бы составить отличный, хоть и подражательный, рассказ), то к сценарию (перипетийные, замирающие на острие стыки эпизодов; разделение заключенных в лагере на взятых крупным планом «звезд» и «статистов», обозначенных яркими деталями в гриме или пластике). Наконец, сама национальная история отступает в романе на второй план, так что все повествование приобретает черты женской любовной прозы, где история страсти разыгрывается на выигрышно подсвечивающем ее фоне катастрофы — так что это уже не модель сборки национального исторического романа, а модель сборки, например, «Унесённых ветром».
В то же время роман Снегирёва, который критиковали за отсутствие психологизма, непоследовательность, преувеличения, как раз исполняет принятые в нем законы. Это не вполне реалистичное повествование, отражающее саму скользящую, «протеистичную» — как пишет Евгений Ермолин — природу современности. Ни цельности характеров, ни линейной их эволюции, ни единого, связно развивающегося сюжета тут не предполагается — самим типом текста. Гротеск в романе исходит из авторского видения национального российского бессознательного. Роман не движется линейно — а разворачивается, открывая кластеры коллективного ума, присосеживая деревню Ягодку к загранице, домострой к апокалипсису, гламур к панку, новый ренессанс к новому варварству. Реальность современной России, равно как и населяющие ее персонажи, не соответствуют сами себе — потому что не принимают себя, свое прошлое и настоящее, живут в шизофреническом дрейфе между достоверными и желанными сущностями.
И вот какое дело — традиционный, последовательный роман Яхиной, несмотря на то, что посвящен катастрофическим явлениям в истории, своеобразно утешает, обуючивает — усыпляет читателя. Он о боли — но не так болит, потому что сказанное в нем относится к завершенному, и более того — много раз осмысленному и изложенному. Тогда как роман Снегирёва не дает отсидеться с книжкой в сторонке — он включает читателя в современность, побуждает лично разрешить назревший шизофренический конфликт между Россией реальной и Россией-конструктом.
Романы Яхиной и Снегирёва для меня тоже выражают это противостояние конструкта и реальности: консервативная модель сборки романа в первом случае читается как имитация образцов, а новаторски емкое, раскованное и цепкое повествование во втором кажется прорывом к достоверности.
Намеченное движение романа подтверждает для меня и одна из лучших книг года — для меня так и главное событие года — роман Леонида Юзефовича «Зимняя дорога». Это исторический роман, переосмысляющий способ художественного моделирования истории. Роман имеет принципиально сборную, разрозненную природу. Мало того что он создается на стыке документального исследования и художественной интуиции. Еще и само повествование, хоть и излагающее связный, последовательно развивающийся сюжет, составлено из микроповествований, сюжетной мелкой мозаики. В ходе реконструкции Леонид Юзефович собирает множество сюжетов в одно долгое метаповествование — собирает и в то же время парадоксально игнорирует их.
Читая, скажем, о том, как брат разыскивает угнанную в якутский плен сестру, давно порубленную и выброшенную в реку, но оставившую по себе легенду о том, как дочь народа книги ушла жить лесной женщиной за мужем-якутом, — думаешь: вот ведь Верди. Сюжет и правда просится в либретто, как многие до и после него — в роман, повесть, новеллу. Зерна больших и малых книг разбросаны по дорогам генерала Пепеляева и анархиста Строда, «белого» и «красного» военачальников, сталкивающихся в пору Гражданской войны в Якутии, но ни эти большие и малые судьбы, ни биографии главных героев эпической осады Сасыл-Сысы — затерянного селеньица из пяти юрт — не становятся предметом принципиального интереса автора.
Приближаясь к краю своего космоподобного, хоть и умещенного в ледяном уголке мировой истории повествования, автор признается, что успел уже и сам забыть, зачем писал эту книгу: «То, что двигало мной, когда почти двадцать лет назад я начал собирать материал для нее, давно утратило смысл и даже вспоминать об этом неловко». И все же смысл, сообщающий этому плетению из битв и писем, романтических драм и бытовых казусов, протоколов и легенд единство и гармонию жизни, образ «связи всего», промелькивает в автобиографическом эпилоге. Рассказчик, потерявший близкого человека, получает утешение от сына одного из своих главных героев: «Вечером, — посоветовал он мне в ответном письме, — встаньте один в темной комнате и скажите вслух: да будет воля Твоя. Увидите, вам станет легче».
Смысл, пафос и ценность романа «Зимняя дорога» — вот в этом утверждении «воли Твоей», а не «моей». В самоумалении писателя, ощущающего себя средством выражения того, что, хочешь не хочешь, было, а значит должно быть рассказано. Проводником, а не творцом, потому что сотворить эту связь всего — человеку не под силу.
Так в современный роман возвращается эпос — и возможность охватить реальность взглядом Творца: одновременно широко и пристально, масштабно и углубленно. Национальный эпос, выстроенный из мельчайших решений души и мириадов затерянных в большой истории, частных судеб, — вот новационная модель в самом деле большой книги.
Даниил Чкония, поэт, г.Кёльн
«Заявку на Букера можно писать уже сегодня!»
1. Только что прочитал отрывок из романа моего товарища Юры Малецкого «Улыбнись навсегда», опубликованный в 12-м номере журнала «Знамя». Как всегда у Малецкого, блестящая стилистическая игра, передающая диапазон его образной художественной речи, его фантастическую метафорику, пронизывающую глубину мыслительного процесса. Опять же, текст Малецкого соткан из концептуальной системы аллюзий, работающей на традиционное повествование, что характерно в большей или меньшей степени для всей его прозы. Легкий, искрящийся юмор вдруг проникает на такую глубину постижения жизненных реалий, что диву даешься, как автор переключает регистры повествования и художнического осмысления времени. Остается дождаться выхода всего текста романа, чтобы понять масштабность творческой задачи писателя! А заявку на Букера можно писать уже сегодня!
Нынешний год сложился у меня таким образом, что за прозой почти не следил, уделив внимание поэтическим книгам. Даже привычка «осваивать» произведения, вошедшие в шорт-лист Русского Букера, до финального вечера была нарушена, но в последний момент ринулся к двум вещам: к роману Александра Снегирёва «Вера», прочитанному на одном дыхании, зацепившему жизненной драмой героини и способностью этой Веры упорно противостоять сложным житейским коллизиям, и к «Зоне затопления» Романа Сенчина, где борьбу с тяжелыми житейскими коллизиями приходится вести жителям этой самой зоны затопления, что дается далеко не всем из них. А в общем контексте романа «Зона затопления» возникает образ России, которой приходится бороться за своё существование как таковое.
Но еще об одной книге прозы, прочитанной в этом году, сказать хочу. Это «Черновик человека» Марии Рыбаковой. В основу романа положена история Ники Турбиной — нашумевшей в свое время девочки-вундеркинда, 12-летней поэтессы, распиаренной взрослыми дядями, которые не задумывались над будущим юного дарования. Гибель Ники Турбиной — не единственный случай, когда ранний успех стал губительным для неокрепшей психики. Но роман Рыбаковой — больше чем роман о судьбе одной талантливой девочки. Это портрет времени и суровый приговор поколению, которое поспешило объявить себя стойкой идейной оппозицией системе, господствовавшей в стране в 60-е годы, но в романе уличенной в неприкрытом конформизме. Это еще и книга, в которой отражена бездуховность общества, где нет места поэту, творческой личности.
Книги поэзии, которые довелось прочитать, не заставили удивиться и порадоваться новым именам, хотя такая перспектива просматривается в журнальной публикации донецкого поэта Дмитрия Трибушного («ДН», № 2, 2015). Слово его значимо и печально созвучно времени:
Над городом гуманитарный снег.
Патрульный ветер в подворотнях свищет.
Убежище — читает человек
На школе, превращённой в пепелище.
У всякой твари есть своя нора.
Сын человечий может жить в воронке.
Артиллеристы с самого утра
Друг другу посылают похоронки.
Впечатлили новые книги стихов Алексея Цветкова, Бахыта Кенжеева, Андрея Грицмана, Веры Зубаревой — американские русские поэты идут широким строем. Не прошли мимо сознания поэтические книги Александра Кабанова, Бориса Херсонского, Ирины Евсы — украинских русских поэтов. В Германии прозвучали поэтические книги Михаила Юдовского и Михаила Шерба. В Москве вышла замечательная книга живущей в Люксембурге Марины Гарбер и необычная книжка поэтических миниатюр живущей в Лондоне Лидии Григорьевой («Стихи для чтения в метро»). В последние недели уходящего года успел на одном дыхании прочитать книгу москвички Марии Ватутиной — она, на мой взгляд, вообще одна из самых интересных сегодняшних русских поэтов. В Москве же увидела свет книга тбилисской поэтессы Инны Кулишовой. А еще несомненной творческой удачей явилась вышедшая в ОГИ антология современной грузинской поэзии. Нерасторжимая связь русской и грузинской поэтической музы прочитывается и в очень русской книге стихов и дневниковых записей Владимира Леоновича, которую поэт успел составить перед уходом из жизни («Деревянная грамота»).
Из книг о поэтах и поэзии отмечу эссеистику (а также короткую прозу) того же Андрея Грицмана («Поэт и Город») и в малой серии ЖЗЛ книгу Ильи Фаликова о культовом поэте молодого поколения Борисе Рыжем (журнальный вариант печатался в «ДН»).
О времени, о литературе, о людях и событиях книга Сергея Чупринина «Жизнь моя. Фейсбучный роман», книга «вспоминательной прозы», получившая популярность у широкого круга читателей, следивших продолжительное время за фейсбучными постами известного литератора. Замечательное чтение.
2. Продолжаю внимательно следить за публикациями Сергея Жадана и Юрия Андруховича. И отдельно отмечу армянский (№ 4) и грузинский (№ 8) номера «ДН».
3. Мне кажется, что, как всякая кампания, он имел свои плюсы и минусы, но мимо Кёльна, где я живу, он прошелестел невидимо. Правда, задел соседний Бонн, где в русской школе при российском консульстве прошел замечательный конкурс сочинений по русской литературе — как раз в рамках Года литературы. На конкурс я был приглашен как член жюри и мог убедиться, что учителя этой школы успешно прививают своим ученикам любовь к русской литературе и стремление к самостоятельности мышления.
Владимир Шаров, прозаик, г.Москва
«Благодаря Году литературы я довольно много ездил…»
1. То, от чего, казалось, остались одни ошметки — дневники, воспоминания людей, писавших их в 30—40-е годы и у нас, и за рубежом, начинают печататься во все большем числе, и ситуация с сохранением обычной человеческой жизни уже не выглядит столь безнадежной. Я имею в виду дневник Варвары Малахиевой-Мирович «Маятник жизни моей…», отлично откомментированный Натальей Громовой (издательство АСТ, редакция Елены Шубиной). В.Г.Малахиева-Мирович была то революционеркой, то поэтом, то театральным критиком, то переводчиком. Она вела дневник с 30-го по 54-й год, год своей смерти. С редким тщанием, вооруженная блистательной памятью, писала она о людях известных — Льве Шестове, Данииле Андрееве, Анатолии Луначарском, и о тех, кого назвала «безвестными, безобидными, безответными мучениками Истории». Издательство «Новое литературное обозрение» опубликовало (раньше, но попала книга ко мне сейчас) мемуары М.Н.Семёнова «Вакх и Сирены», тоже в высшей степени хорошо откомментированные, а отчасти и переведенные с итальянского В.И.Кейданом. Семёнов — небесталанный литератор, один из издателей «Мира искусства» и человек, близкий к Дягилеву, бабник, пьяница, авантюрист и стукач. Третьей книгой назову подготовленные к печати Натальей Корниенко и Еленой Шубиной письма Андрея Платонова к жене — одну из самых трагических книг, которые в жизни мне доводилось держать в руках. В общем, некоторые лакуны заполняются, и все уже не выглядит такой безлюдной пустыней, какой было раньше.
2. К сожалению, нет. У меня проблема с глазами, и я сейчас читаю куда меньше, чем раньше.
3. Благодаря Году литературы я все последнее время довольно много ездил и по России (Мурманская область, Алтайский край, Охотск с Хабаровском), и в Европу и Северную Америку. Встречался с самыми разными людьми, отвечал на самые разные вопросы, очень многое видел и по дороге, и так. Красно-буро-фиолетовая гречиха — еще на корню и положенная валками: настоящие слои песка в каком-нибудь геологическом разрезе — это Алтай. А потом в контраст с этим степным пейзажем — тундра и северные сопки, Кольская губа с ледоколом «Ленин» и Североморск с подводной лодкой. Все это — и люди, и сама страна — во многом было для меня ново, и я очень благодарен тому, что смог это повидать. Вообще так мы, как белки в колесе, крутимся среди привычных и давно знакомых отношений, а тут вдруг из всего этого вырываешься.
Дружба Народов 2016, 2
Ольга БАЛЛА
Pax Sovietica: большое послесловие — или?..
«Национальные» номера «толстых» журналов
+++ ——
В минувшем году сразу несколько центральных «толстых» журналов посвятили отдельные свои номера литературам бывших советских республик. Почти все они вышли в рамках связанного с Годом литературы проекта Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям (кроме литовского номера «Иностранной литературы» и украинского номера «Нового мира»). Увы, Азербайджан, Туркмения, Киргизия и Таджикистан остались за пределами проекта.
Что происходит на бывших имперских окраинах спустя четверть века после распада Pax Sovietica? Как идут их выздоровление от империи, работа с травмами XХ века, освоение собственных, суверенных исторических смыслов? Как там сегодня видят самих себя и Россию? Все ли еще длится послесловие к советскому опыту — или уже пишутся совсем новые главы другого, неведомого нам текста?
«Национальные» номера журналов отвечают на эти вопросы — и даже ставят их — с разной степенью полноты.
По идее, опыт бывшего имперского центра должен был бы — мог бы — научить нас особенному роду зоркости, внимания к тем, кто раньше был с нами в одном трюме чудовищного, как броненосец в доке, государства, а теперь плывет своими путями. Нас должна (может) научить этому новообретенная дистанция. Все время хочется думать — хотя, быть может, ошибочно, — что уже прошло время и слепоты друг к другу из-за рутинного сосуществования в одном всеусредняющем государстве, и (за исключением особенного, трагического украинского опыта) обид друг на друга и отталкивания друг от друга. Самое время учиться друг у друга.
Что же получается на самом деле? Попробуем составить себе представление об этом.
* * *
Больше всего повезло литературам Литвы и Казахстана — а вместе с ними и нам: каждой из них досталось внимание сразу двух журналов, нам же — счастливая возможность узнать о них гораздо больше, чем о словесностях других постсоветских стран. Литовской литературе посвящены мартовская «Иностранка» целиком и часть сентябрьского «Октября» (в котором она делит пространство с эстонской и латышской). Литературе Казахстана — декабрьские номера «Невы» и «Нового мира».
Повезло нам тем более, что в каждом из случаев свой общий предмет эти издания рассматривают по-разному.
И дело не в составе авторов — хотя да, он почти не совпадает. В двух «литовских» журналах одно общее имя все же есть — это Томас Венцлова, без которого, согласитесь, разговор о Литве, о литовской мысли и слове обречен на неполноту. В обоих журналах — его стихи в переводе Владимира Гандельсмана, а в «Иностранке», кроме того, — его же эссе о Москве шестидесятых. В «Иностранке» круг авторов шире — и основная их часть доселе оставалась русскому читателю неизвестной.
Все вошедшие сюда тексты — переводы. Почти все — с литовского, кроме тех двух, что составили совсем небольшой раздел «Россия—Литва»: Венцлова переведен с английского, Юргис Балтрушайтис (его письма к Джованни Папини) — с итальянского. По-русски здесь говорит только московский литовец — главный режиссер театра имени Маяковского Миндаугас Карбаускис со своим интервьюером Георгием Ефремовым; да Рута Мелинскайте с Марией Чепайтите — кстати сказать, составители номера — пишут по-русски о книгах, связанных с Литвой, и о русских тоже — в разделе «БиблиофИЛ». И все.
И это, среди прочего, значит, что русскоязычная литература Литвы оставлена в этом варианте разговора о литовской словесности практически без внимания. В отличие от «Октября», где тексты трех из шести авторов литовского раздела — то есть ровно половина его — опубликованы в их русском оригинале: рассказ Далии Кыйв, стихи Лены Элтанг (пишущей только по-русски, но принципиально наднациональной, — и это второе, после Венцловы, известное и знаковое имя в литовской части журнала) и Таисии Ковригиной. (Забегая вперед — остальные разделы «балтийского» «Октября» организованы так же: переводы из латышских и эстонских авторов и там соседствуют с примерами литературы, пишущейся по-русски либо жителями этих стран — как Игорь Котюх, родившийся и живущий в Эстонии, либо выходцами оттуда, давно обитающими в иных краях — как Таисия Ковригина, выросшая в Литве, живущая в Абу-Даби).
Вряд ли так вышло потому, что люди, работавшие над номером «Иностранки», считают русскую компоненту литовской литературы незначительной или недостойной внимания. Просто там разговор в принципе — о другом. В «балтийском» «Октябре» речь скорее о взаимоналожении, взаимопроникновении, взаимодействии разных культур, литератур, языков, волею исторических судеб оказавшихся на одной территории. В литовской «Иностранке» — об обретении Литвой самой себя, о проведении границ. (Не отсюда ли — кажется, характерно литовская — тема границы, «пограничных ситуаций, вернее — проблема человека в условиях пограничья (или приграничья)», с упоминания которой Ефремов начинает разговор с Карбаускисом? Вспомним, что именно так — «Пограничье» — назывался и вышедший в минувшем году сборник эссе и публицистики Томаса Венцловы, рассмотренный, кстати, в «библиофильском» разделе «Иностранки». Типично литовское беспокойство?) Здесь важна работа самоопределения, выработки себя — «Рождение нации», как называется таинственный (ни слова о Литве! ни единого литовского имени! хотя все вполне прозрачно, но… такое могло происходить где угодно) рассказ Саулюса Томаса Кондротаса.
Номер в целом недаром называется «Рассеяние и собирание» — именно это, считают составители, происходило с литовцами в XX веке. Два этих процесса, оба травматичные, стали для них формами самоосознания.
Составителей «Иностранки», при всем их внимании к разнообразию стилистических пластов литовской литературы, к широте диапазона ее возможностей, занимает, похоже, даже не в первую очередь литература как таковая, но судьба и историческое состояние народа, которые словесность отражает, как, может быть, ничто другое. Она — точный слепок с исторического состояния.
Этот номер журнала — в отличие от «Октября», повествующего исключительно о современности, — во многом ретроспективный, открывающий русскому читателю едва (если вообще) известное ему литовское прошлое и, насколько это возможно на ограниченной журнальной территории, соединяющий разные ее потоки в сложное и живое целое. «Оборванные звенья, — пишет Юрате Сприндите в статье «Вызовы постцензурной свободы», — соединились в живое целое, и стало ясно, что литовская литература, "расколотая" пополам в 1944—1945 годы, вопреки прежней искаженной оценке, едина и неделима».
То, что мы хоть сколько-то знали в советское время под именем литовской советской литературы — лишь малая ее часть. Теперь нам показывают другие, не менее (не более ли иной раз?) полноправные ее части: написанное в эмиграции и в противостоянии советской власти. Мы прочитаем — кроме названного рассказа Саулюса Томаса Кондротаса, с советских лет живущего в эмиграции, — стихи и фрагменты дневника за 1938—1975 год Альфонсаса Ника-Нилюнаса (1919—2015) — поэта, переводчика, критика, бежавшего в 1944 году на Запад и проведшего основную часть жизни в США; записи журналиста Балюкявичюса, который в 1948—49 годах возглавлял сопротивлявшийся понятно кому партизанский отряд и погиб 25-летним; эссе священника-диссидента, проведшего семь лет (1979—1986) в сибирской ссылке... И эти тексты здесь — на равных правах и в одном ряду с тем, что писал, скажем, заслуженный деятель культуры Литовской ССР (1990) Ромуальдас Гранаускас (1939—2014).
Номер получился не просто представительным, но весьма аналитичным. Сам его тщательно подобранный состав — уже рефлексия. «Осмысление опыта рассеяния и воссоединения <…> — пишут составители, — принесло плоды, которые не созрели бы раньше». Травматический опыт ХХ века, полного разрывов и утрат, парадоксальным (ли?) образом способствовал богатству и сложности литовской литературы. (Ей пошел на пользу даже советский период с его навязанным упрощением образа мира и самих себя: «Советское время, — сказала некогда президент Ассоциации литовских издателей Лолита Варанавичене, — подарило нам одну хорошую вещь — любовь к книге».) Литература литовцев, пожалуй, и для них самих до сих пор еще во многом — в стадии открытия и освоения. Мы же и вовсе стоим только на ее пороге — и уже понятно, что тут есть что осваивать и над чем думать.
* * *
В отличие от «исторической» «Иностранки» балтийский номер «Октября» скорее культурологичный и даже отчасти экзистенциальный. Здесь нет речи ни о преодолении имперского наследия, ни о собирании насильно разрозненного, ни об изживании травмы. Здесь, главным образом — о человеке в мире, проживающем себя и мир в ситуации двукультурья и двуязычья. О парадоксах и возможностях этой ситуации. О людях — междумирья ли? Двух ли миров сразу?
Таких здесь большинство. Таков уже самый первый из авторов номера — Ян (Яан) Каплинский, эстонский поэт, в 2014 году выпустивший первый сборник своих стихов, написанных по-русски, — и в «Октябре» он тоже опубликовал русские стихи. Из представленных здесь русских Эстонии таков буквально каждый. Журналист Андрей Хвостов, родившийся и всю жизнь живущий в Эстонии, автор эссе о запахах и звуках Таллина; поэты, прозаики и переводчики Елена Скульская (говорящая о себе: «Моя родина — это русский язык и литература» — и так могли бы сказать здесь многие) и Николай Караев; П.И.Филимонов — русский поэт и специалист по английской филологии, получивший премию фонда «Eеsti Kultuurkapital» за лучшую книгу на русском языке. Людмила Глушковская — главный редактор русскозычного журнала «Вышгород» и директор Эстонского культурного центра «Русская энциклопедия». Полурусская-полуэстонка Света Григорьева — вообще многомерная личность: хореограф, режиссер, актриса, поэт и критик (стихи — эстонские, даны в переводе). Олеся Ротарь — редактор выходящего в Эстонии русскоязычного журнала о культуре «Плуг». Борис Балясный — поэт и переводчик с эстонского, финского, украинского, болгарского, — родившийся в Житомире, переселившийся в Эстонию взрослым («после института попал по распределению в Эстонию, где остался жить. — пишет о нем Игорь Котюх, — выучил эстонский язык, основал Литературно-переводческую школу-студию, стал крупным переводчиком эстонской поэзии»). Наконец, сам Котюх — поэт и переводчик, специалист по эстонской литературе: ему здесь принадлежат не только стихи (русские), один из «рассказов с ладонь» (тоже русский) и переводы большинства эстонских текстов, но и цитированная выше статья «Русская литература и Эстония». Она интересна тем, что написана не просто о «приграничных явлениях русской литературы в Эстонии» (самое известное — Игорь Северянин, невольный эстонский житель и первый русский «последовательный переводчик эстонской поэзии»), но — что важно особенно — изнутри собственного, весьма нетривиального культурного, языкового, литературного опыта. Какую культурную нишу — и языковую картину мира — создает себе человек (сложного происхождения — но с русским самосознанием), родившийся в крохотном городке на юге Эстонии и с самого начала живущий в окружении нескольких языков? «Дома и в школе это русский. На дворе эстонский. В библиотеке и книжном магазине <…> это вырусский диалект. Его отец с бабушкой говорят между собой на сетуском диалекте. А летом их семья посещает родственников по линии мамы, говорящих на украинском и белорусском. В России бывает проездом». Что при этом способно получиться? Сразу хочется ответить, что — редкая возможность полноты и объемности видения мира. Сам Котюх видит это сложнее и осторожнее:
Причислять себя к эстонцам — родной язык русский.
Причислять себя к русским — не тот темперамент.
Называться европейцем — привилегия избранных.
Гражданином мира — слишком абстрактно.
Остаётся быть просто человеком.
Но поймут ли?
Нервность, проблематичность ситуации двойной принадлежности — она же и двойная непринадлежность? — проговаривает и Света Григорьева. Не прямо, скорее интонациями и общим напряжением, скрытым вызовом возможным, только предполагаемым еще упрекам в чуждости с любой стороны:
я родилась в 1988
нет я не говорю по-эстонски
с акцентом
тем более
когда не называю свое имя
и я не говорю по-русски с акцентом
тем более когда не называю имя своей матери-эстонки
читай это стихотворение
только не смотри на мое имя
читай это стихотворение
без моего имени
и скажи ещё
что я говорю с акцентом…
Многокультурны (очень мне нравится тяжеловесное, но точное словцо «многопринадлежностны», пусть будет здесь хотя бы в скобках) и авторы латвийской трети номера. Может ли быть отнесен к латышской литературе — хотя бы к литературе Латвии — открывающий эту часть журнала уроженец Риги Александр Генис, русский, давным-давно живущий в США и по-латышски, насколько известно, никогда не писавший? По крайней мере, без этой земли он не был бы самим собой — поэтому он тут. Скорее всего, многим в себе и в своей поэзии обязан Латвии и поэт Олег Ленцой, родившийся в Приморье, учившийся в Риге русской филологии и пишущий русские стихи. И русские рижане Семён Ханин и Сергей Тимофеев (их тексты — снова в оригинале!). Лишь пятый по счету автор этой части — поэт (а также переводчик, художник и ученый-лингвист) Валт Эрнштрейт — оказывается наконец переведенным с латышского, и мы видим латышскими глазами Ригу — город трудный и жесткий:
Волки воют в ледяной темноте ноября.
Последняя волчица Риги вышла из логова,
встала из пыли металла, стальных балок, электромоторов,
идёт стребовать свою долю.
Идёт, чтобы перегрызть Риге
сонную артерию…
Далее рядом с латышскими авторами — Артисом Оступсом, Рональдом Бриедисом, Кришьянисом Зельгисом, Карлисом Вердиньшем — снова возникают люди междумирья: живущий на два города, Ригу и Москву, уроженец латвийской столицы Андрей Левкин с его штучной работой с русским языком и сознанием — и рижским пространством, писатель и художник Свен Кузьмин, активно работающий в латышской культуре, но пишущий и по-русски (в «Октябре» — его русский рассказ), и снова русские рижане — поэты Дмитрий Сумароков (показывает нам свою Ригу, город странного постисторического безвременья: «Пуэрто-Рига, / забытая кем-то на пляже немецкая книга / с ленивой рекой-закладкой…») и Елена Глазова, прозаики Владимир Ермолаев и Елена Катишонок…
Русскоязычные междумиряне оказываются в конечном счете в большинстве. Почему? Они ли определяют общую картину?
И, к сожалению, — ни единого аналитического текста о сегодняшней латышской литературе.
В целом же в балтийском «Октябре» рефлектируется не конфликтная сторона многокультурной и пограничной ситуации (которая уж наверное есть!), но, скорее, само ее устройство — и плодотворность.
Конечно, темы самообретения и самоопределения было не миновать. Виргиния Цыбарауске обозревает тенденции литовской поэзии последних трех десятилетий, группируя авторов по дате рождения и дебюта, и разбирается с вопросами, претендующими на статус вечных: «действительно ли полемика с доминирующей традицией означает кризис культуры, а поиски личного взаимоотношения с культурной памятью всегда являются десакрализацией?» (Полезно читать вместе с мартовской «Иностранкой» — здесь мы встретим имена некоторых ее авторов — например, поэта Сигитаса Парульскиса.) Нам представлены и чистые, без всяких пограничностей, образцы воплощенного в литературе мировосприятия и душевного устройства жителей балтийских стран (яркий пример — рассказы эстонца Мехиса Хейнсаара, вполне, кажется, понятные человеку русской культуры, но резко экзотичные для него).
Вообще же составителей сентябрьской книжки «Октября» занимает не столько разделение, сколько симбиоз и синтез — даже если он не вполне удается или небезболезнен. «…Освоение "чужого", — пишет Людмила Глушковская, — одна из созидательных функций русской культуры». А Олеся Ротарь на примере своего журнала показывает, как (и почему вообще!) работает русское интеллектуальное предприятие в эстонской культурной среде. Неплохо, оказывается, работает.
* * *
Первое, что бросается в глаза в декабрьском номере «Невы», посвященном Казахстану: решительно все, без изъятия, тексты, написаны по-русски — независимо от происхождения авторов, от нынешнего их места жительства, от принадлежности к тому или иному поколению (то есть от возраста, в котором они встретили крах империи). Эта литература продолжает создаваться на русском языке, даже когда речь идет о чисто казахских обстоятельствах (как, например, у Данияра Сугралинова или у Заира Асима). Ничего подобного мы не видим, скажем, в грузинском или литовском номерах.
Ведущая тема номера — посткатастрофическое состояние. О нем, с той или иной степенью интенсивности и художественной силы — почти у каждого из авторов. Тексты Олжаса Сулейменова, открывающие номер, полны живой памятью о катастрофе:
<…>Эти стены полгода горели от масляных молний,
Двести дней и ночей здесь осадные длились бои.
Перекрыты каналы. Ни хлеба, ни мяса, ни сена,
Люди ели погибших и пили их теплую кровь.
Счёт осадных ночей майским утром прервала измена,
И наполнился трупами длинный извилистый ров.
Только женщин щадили, великих, измученных, гордых,
Их валяли в кровавой грязи возле трупов детей,
И они, извиваясь, вонзали в монгольские горла
Исступлённые жала изогнутых тонких ножей.
Книги! Книги горели! Тяжёлые первые книги!
По которым потом затоскует спалённый Восток!<…>
И одновременно с этим — тоска по мировой культуре и языческая, хтоническая мощь, нерастраченные силы, не оплакивание жизни, но страстное требование ее, желание начать мир заново:
Я бываю Чоканом! Конфуцием, Блоком, Тагором!
...Так я буду стоять, пряча зубы, у братских могил...
Я согласен быть Буддой, Сэссю и язычником Савлом!…
Восьмидесятилетний поэт — старший среди авторов номера — превосходит их всех по дикой жизнеутверждающей силе и согласен быть начинателем мира, основополагателем его будущих коренных течений! Кроме него под этой обложкой на подобное не отваживается никто.
И вот еще одна бросающаяся в глаза особенность представленной нам тут казахстанской литературы: внимание не столько к густому и горячему центру жизни, сколько к ее окраинам: к началу и концу. К тем областям, в которые заглядывает небытие. И это тоже независимо от возраста авторов.
Два рассказа Бахытжана Канапьянова (родившегося в 1951-м) — о восходе жизни и о ее закате: о детстве художника (автор оставляет его на пороге юности) и о последних часах и минутах старого ученого, успевающего перед смертью вспомнить всю свою жизнь и проститься с нею.
Данияр Сугралинов (родившийся в 1978-м, заставший конец Союза тринадцатилетним) пишет моралистические сказки из казахстанской жизни. Пожалуй, это наиболее благостные и наименее глубокие тексты номера (за исключением, может быть, одной сказки, в середине которой читателю, даже взрослому, становится по-настоящему страшно: у мальчика, по одному его эгоистичному, моментально исполнившемуся желанию, бесследно исчезает брат, как будто его никогда не было. И мальчик чувствует бессилие перед неустранимыми последствиями собственного желания… пока автор не избавляет его от этого одинокого ужаса, возвращая брата вместе с прежней жизнью).
Стихи бывшего карагандинца Владимира Шемшученко, живущего теперь в Ленинградской области (1956 года рождения), — об усталой, больной, сожженной жизни в родном — и навсегда оставленном — городе автора:
Вечер сыплет крупу антрацитовой пыли
На усталых людей, доживающих век.
Город мой, ведь тебя никогда не любили!
Сказки здесь так похожи на страшные были,
Что кровит под ногами карлаговский снег.
<…>
На сожжённую степь, на холодный рассвет
Дует северный ветер — гонец непогоды.
На дымящие трубы нанизаны годы…
В этом городе улицы в храм не приводят,
Да и храмов самих в этом городе нет.
Любви к Казахстану, похоже, нет и у него самого: «Я задохнусь в каганате.
Я уезжаю. Прости». В другом стихотворении он, правда, говорит о казахах: «А мы ведь их действительно любили / И, как ни странно, любим до сих пор». Но как-то не очень верится, тем более что несколькими строчками выше — вот что:
И среднеазиатскому меньшинству
Дозволено на улицах кричать,
И «русскому невиданному свинству»
Своих детишек в школах обучать.
А говорили — мы баранов съели,
И зверски распахали целину,
И с кровью кровь мешали, как хотели,
И (вай, улляй!) ломились в чайхану.
Шемшученко открыто признается, что крушение СССР для него — и для всей окружавшей его жизни — катастрофа:
Разорвали империю в клочья границы,
Разжирели мздоимцы на скорби людской.
Там, где царствует ворон — веселая птица,
Золотистые дыни сочатся тоской.
Южный ветер хохочет в трубе водосточной,
По-разбойничьи свищет и рвёт провода…
Всё назойливей запахи кухни восточной,
Но немногие знают — так пахнет беда.
И даже — прямее некуда: «Я бы вырвал по плечи руки / Тем, кто сбросил с Кремля звезду!»
Ну, ладно, Шемшученко — проживший в Советском Союзе большую и, наверно, лучшую часть своей жизни. Но вот и русские стихи казаха Заира Асима, родившегося в 1984-м — начало постсоветской истории он встретил семилетним, практически застал ее как данность — об усталой, больной, по существу тоже ведь посткатастрофичной жизни:
<…> Алмата в январе —
грязный огрызок яблока
рыхлая мякоть снега
искусана муравьиными тропами
следами обыденного изгнания
серый прокуренный город
ширится в глазах памяти
тридцатью годами дыма
серебряное солнце мерцает
монетой на дне облаков
тянется позвоночник гор
высится шприц башни
вколотый в мутное небо <…>
Если судить по публикациям этого номера, очень похоже на то, что серьезная работа разграничения (между имперским наследием и последующей историей, между русским и национальным, между навязанным извне и собственным) здесь не проводится, даже не начата. Идея преодоления советского наследия, кажется, в принципе не очень популярна. Крушение империи переживается — притом людьми очень разных поколений, включая и тех, что встретили девяносто первый год детьми — как катастрофа, отбросившая здешнюю жизнь далеко назад, в лучшем случае — в архаику, в худшем и более характерном — в умирание. Даже если само событие, суть его уже не помнится.
Так Адильхан Сахариев, родившийся в 1982 году, пишет страшную пост-апокалиптическую прозу о мире, совершенно разрушенном, существующем уже почти по ту сторону смерти, сквозь который прорастает архаика — глубокая, доисламская, дохристианская, доцивилизационная. Как, когда этот мир стал таким? Этого в памяти уже нет. «Старики, я хочу знать, как погибли мои города!», — требует восьмидесятилетний Сулейменов. У героев тридцатитрехлетнего Сахариева такой вопрос даже не возникает.
«Жулдызым» — рассказ о вымирающем полустанке, на котором среди спивающихся и ищущих смерти людей, «обманутых временем и никому не нужных», остался один-единственный ребенок — немая (зато одаренная сверхчуткостью к чудесному) девочка. И ту, к счастью, оттуда увозят. Но все ее родные остаются там умирать — уже без всякой надежды.
«Говорят, что первый поселенец в этих краях был сумасшедшим. Он искал счастье в пустыне. Оно оказалось в безумии. Мы, наверное, его потомки. Потому что все здесь появляются на свет полоумными или становятся такими. А в последнее время никто не рождается. Ты была последней. Эта земля — дом только для мертвых и юродивых. Остальные — вечные изгнанники, как их предшественники — бывшие заключенные, изгнанные из тюрем и обосновавшиеся здесь… Мы живем на могилах изгнанников. Они, видимо, прокляли нас, мстят нам и не успокоятся, пока не исчезнет с лица земли последний из нас. А последняя из нас — это ты. Мы пытались убежать от вездесущего рока. Построили железную дорогу. Десятки лет она нас кормила, десятки лет мы ее грабили. Но и она создана на человеческих костях. Теперь никому не нужна. А мы вымираем. Молодежь дуреет. Больше не слышно детского смеха, потому что нет самих детей. Рок нас догнал. Ангелы покинули наши края. Осталась только ты — наш последний ангел. И если не будет тебя, то, наверное, не будет и этого хаоса, в котором мы живем. А значит, и нас не будет. Нужно беречь тебя». Так говорил маленькой Аяне дедушка «в пьяном бреду, а наутро все забывал».
Схлестнувшиеся в этом мире в последней битве силы жизни и смерти (как в повести Сахариева «Волчьи пляски» об извечной и безнадежной борьбе людей и волков) уже почти не отличаются друг от друга. Обе страшны. Лишь едва-едва сквозь каждую из них процарапывается смутная, рудиментарная память о ценностях, о морали, о любви. Она пока еще есть — но надолго ли?
Почти все время читателя не оставляет чувство, что настоящая жизнь, в чем бы ни состояла, для большинства авторов этого номера не вполне здесь — а то и совсем не здесь. Она где-то (или когда-то) еще.
В опубликованных в этом номере стихах карагандинца Валерия Михайлова (родившегося в 1946 году и проведшего в Казахстане всю жизнь) ни казахского, ни казахстанского нет вообще — по ним даже не догадаешься о том, что автора с этой землей связывает хотя бы география. Он говорит, думает и чувствует исключительно о России, о ее народе и ее языке: «Казак уральский, на дорожку выпив чая, / Как водится у русских испокон, / Прощался с другом и, слов сказочных своих не замечая, / Обыденно промолвил: "А свату моему скажи поклон"»; «<…> воздух Родины, земная грусть уходят ввысь прозрачно, немо, глухо / Туда, где ждет нас всех, любя, небесная Святая Русь»; «Война против нас не кончалась, / Война эта будет всегда. / Одна ты, Россия, осталась, / Как в небе пред Богом звезда».
Ничего казахстанского или казахского нет и в стихах одного из самых сильных авторов номера — у выросшей в Казахстане, живущей в Москве русской немки Елены Зейферт. Русское и московское — есть, немецкое — есть (Зейферт — человек из тех, чья родина — прежде всего язык, в данном случае — два языка, русский и немецкий, сильные питающие источники). Казахского — ни единого слова. Зато есть большая витальная сила, страстная любовь к жизни, к ее основам — помимо, прежде и по ту сторону любых исторических обстоятельств:
сон склоняясь в предложном скорее похож на снег
плавкий и незаконченный ангелов перистых пот
что стекая на землю становится легче пера
Schnee! мой зыбкий не выпавший Schnee это имя идёт
твоим белым рукам целовавшим меня до утра
талой влаге висков и всему что весомо во сне
Читатель готов уже думать, что русская и казахская жизнь в этой стране почти не заметили друг друга, особенно русская — казахскую (говорящую во многом на ее языке!). Такие предположения не вовсе лишены оснований. Пишущий на русском казахстанец Илья Одегов, например, о литературной жизни говорит в том же номере следующее: «К сожалению, русскоязычные авторы в Казахстане и авторы, пишущие на казахском языке, практически не знакомы друг с другом. <…> И я даже не понимаю, как нам друг друга найти». Но на мысль о том, что это все же не вполне так, наводит повесть, написанная Валерием Куклиным и Александром Загрибельным — «Белый осел». Она — целиком из казахской жизни (кстати — в ее неотделимости от русской, в их трудной, иной раз конфликтной, но неразрывной взаимопереплетенности), с явно хорошим ее знанием (включая и знание языка!) и внимательным чувством.
Впрочем, тема катастрофы оказалась неминуема и здесь. «Стоя на одной распухшей от любви к родине ноге, огромная страна однажды подкосилась и упала.»
Самым же интересным в номере кажется мне анализ современных литературных процессов в Казахстане: в рубрике «Астана — Санкт-Петербург. Диалоги культур» — ответы на вопросы редакции журнала о литературной жизни их страны писателей Михаила Земскова, Юрия Серебрянского, Ильи Одегова, Светланы Ананьевой, Валерия Михайлова (все — казахстанцы, и, увы, лишь стихи Михайлова мы прочитаем в самом номере; а мнений казахов не услышим ни одного), в рубрике «Критика и эссеистика» — размышления Веры Савельевой о рассказе в современной прозе Казахстана, Светланы Ананьевой — о прозе Мориса Симашко, Надежды Черновой — о рано ушедшем из жизни писателе, поэте, мыслителе, музыканте Алексее Брусиловском (здесь тоже авторы всех статей, как и их герои, — казахстанские русские), в «Публицистике» — статья доктора филологических наук Бейбута Мамраева о казахской литературе начала ХХ века. И в этой же рубрике — статья Уалихана Калижанова об истории казахов.
* * *
В отличие от казахского номера «Невы», в посвященном той же теме «Новом мире» наконец-то представлены переводы с казахского — оба поэтические. Правда, написаны переведенные стихи давно и принадлежат перу казахских классиков: Абая Кунанбаева (1845—1904) и Магжана Жумабаева (1893-1938). Если первого русский читатель себе еще как-то представляет (в основном, подозреваю, благодаря движению «ОккупайАбай», потрясшему столицу в декабре 2011-го и ныне стремительно погружающемуся в забвение, — тогда, помнится, даже переиздали тексты Абая, вокруг памятника которому на Чистых прудах группировались протестующие, — интересно, многие ли прочитали?), то имя второго, по всей вероятности, большинству из нас ничего не скажет.
А между тем Абай был мощнейшей культурообразующей личностью — «поэт, философ, композитор, просветитель, общественный деятель, основоположник казахской письменной литературы и ее первый классик, реформатор культуры в духе сближения с русской и европейской культурами на основе просвещенного либерального ислама. В истории казахской литературы Абай занял почетное место, обогатив казахское стихосложение новыми размерами, рифмами и стихотворными формами. Абаем создано около 170 стихотворений и 56 переводов, написаны поэмы, «Слова назидания». Он был также талантливым и оригинальным композитором, создал около двух десятков мелодий, которые популярны и в наши дни. Абай Кунанбаев оказал большое влияние на зарождавшуюся казахскую национальную интеллигенцию конца XIX — начала XX века». Обо всем этом сказано в коротком подстрочном примечании (а стоило бы — в основательной аналитической статье).
Жумабаев же, поэт, писатель и педагог, убитый советской властью, почитается как основатель новой казахской литературы и, по словам академика АН КазССР Алкея Маргулана, «имеет для казахского народа такое же значение, какое для англичан Шекспир, для русских — Пушкин».
«Вошедшие в эту подборку стихи Абая и Магжана, — пишет переводчик Илья Одегов, — не просто выдающиеся голоса двух разных поколений. Это две совершенно разные энергии. Абай — тяжелый, мудрый, печальный, вросший в землю, как старое дерево. И Магжан — стремительный, гарцующий, ироничный, жизнелюбивый».
Одегов не только перевел их стихи, но и предварил переводы вступительной статьей — небольшой, но не менее интересной, чем сами представленные образцы казахской поэзии. Там говорится о том, чего в русском общекультурном сознании практически нет: о том, как устроен казахский язык и казахская поэзия, какие из этого устройства следуют трудности восприятия и перевода, на каких путях они разрешаются — если разрешаются вообще. «В казахской поэзии много ловушек. На первый взгляд, все просто. Идет традиционная, отработанная веками, форма построения строфы, где срифмованы окончания первой, второй и четвертой строки, а третья строка существует как бы самостоятельно (в ней, кстати, часто и скрывается главная мысль). Но приглядываешься внимательнее и видишь, что рифма-то сплошь и рядом фонетически не точная, не "любовь-морковь" и "слезы-грезы", а скорее ритмическая: "бала-шама", "жарыс-табыс", "пана-жара" и т. д. Зато обнаруживается добавочная рифма, где-нибудь в середине строки. И это при работе с традиционной формой. А что уж говорить о стихах Магжана Жумабаева, который традиционными формами часто пренебрегает и создает собственную, авторскую форму.
Или ритм, размер. Слушаешь поэта и думаешь, что ритм ровный, постоянный, а начинаешь читать стихотворение на бумаге и понимаешь, что вот здесь слог лишний, а там — даже два. Здесь синкопа, там эпентеза. В устном исполнении такие нюансы нивелируются, и поэтому нетренированным ухом всего не услышать. Это как пытаться воспринять индийскую музыку в рамках европейских двенадцати полутонов, без учета того, что в индийской октаве двадцать две ступени. Но на бумаге форма построения текста раскрывается. И попробуй-ка передать все это на другом языке, на русском».
Современная же казахстанская литература представлена здесь, как и в «Неве», в ее русских оригиналах — включая и ту, что пишется казахами. (Из которых здесь — Ербол Жумагулов, Заир Асим, Айгерим Тажи, Азамат Байгалиев. Четверо. Да, они в меньшинстве.) С чем это связано — загадка, на страницах журнала разрешения не находящая. В «Неве» Илья Одегов признавался: «Несколько лет назад ко мне обратился заведующий отделом прозы российского литературного журнала «Дружба народов» Леонид Бахнов с просьбой подыскать для публикации в журнале интересные произведения современных авторов, написанные на казахском языке и переведенные на русский. Я расспросил всех знакомых, разместил объявления в социальных сетях — в общем, старался, как мог, но так ничего и не выяснил». А Юрий Серебрянский там же на вопрос «Как построено взаимодействие национальной и русскоязычной литератур Казахстана?» отвечает: «Не построено никак. <…> Переводы практически отсутствуют, и в этой ситуации казахскоязычные авторы в более выгодном положении, так как большинство из них превосходно владеют русским. Из современных русскоязычных книг, переведенных на казахский язык и вышедших в Казахстане, я могу назвать только свою повесть "Destination. Дорожная пастораль"». А из казахских — переведенных на русский? Нет не только ответа — нет самого вопроса.
Весьма неплохую общую картину казахстанской русской словесности читатель «Нового мира» может составить себе по рубрикам «Опыты» (в ней — статья Анны Грувер «Точка разборки» о прозе Ильи Одегова), «Литературная критика» (где Евгений Абдуллаев и Павел Банников рассуждают о русскоязычной литературе этой страны) и «Книжная полка», на которую Оксана Трутнева ставит книги исключительно современных казахстанских авторов. Вы уже догадываетесь: все русскоязычные.
У «Невы» и «Нового мира» есть общие авторы — представленные в разных изданиях разными текстами. Это — Заир Асим (здесь у него — стихи и повесть «Ксения»), Илья Одегов, Юрий Серебрянский (в «Неве» их участие ограничивается ответами на анкету о казахстанской литературе; в «Новом мире» у них — художественная проза).
На страницах «Нового мира» мы, наконец, получаем возможность познакомиться с творчеством писателей, определяющих, как говорил в «Неве» алмаатинец Юрий Серебрянский, современный литературный ландшафт Казахстана, но в «Неве» лишь упоминаемых: Павла Банникова, Айгерим Тажи, того же Ильи Одегова. Одегову, кроме того, посвящено в номере целых три критических статьи: Анны Грувер, Елены Скульской и подглавка в «Книжной полке» Оксаны Трутневой, пишущей также и о других авторах номера: о Ерболе Жумагуле (Жумагулове), о Юрии Серебрянском, о русскоязычном алмаатинском армянине Тигране Туниянце.
Что до собственно казахстанской жизни, то в стихах здешних русскопишущих поэтов ее немного (или нет совсем, как у Туниянца). А вот из прозы о ней можно узнать много интересного и необщеизвестного. Например, из рассказа Марии Рябининой — о том, как чувствуют себя в ее стране ЛБГ — «лица без гражданства».
«Вот приеду, брат будет спрашивать, зачем мне гражданство. Он сам уже давно забыл о нем, сидит, поправляет только очки и смотрит в книги. А мне кажется, спокойнее быть к чему-то привязанной. А то как будто про тебя забыли. Как будто яблоки вывалились из большой повозки, когда у нее отвалилось колесо, и пара яблок закатилась в канаву у дороги. Все собрали, положили обратно и поехали дальше. А эти, в канаве, забыли. И они лежат там. Ничейные.
Родители наши тоже были без гражданства. Мы приехали в Ильинское, это совсем недалеко от Борового. Маленькая деревня, всего-то две улицы. Никто сначала не мог понять, как это так — "без гражданства"? Вы кто же, русские или казахи? Что значит это "ЛБГ"? Но потом привыкли. А это у нас Фомичевы, они ЛБГ. Заходите вечерком выпить, у нас свекровь из соседней деревни приехала.
Потом, когда брат начал работать учителем в школе, это даже начали произносить с уважением. Это "ЛБГ" теперь стало чем-то вроде "профессора" или "образованного человека"».
И, кстати, — градус катастрофичности (по сравнению с «Невой») здесь существенно ниже.
* * *
Ноябрьский номер «Знамени» целиком посвящен Армении — причем не только армянской литературе и культуре как таковым, но и людям, чем бы то ни было связанным с этой страной (вплоть до, например, Осипа Мандельштама с его «Путешествием в Армению» и Марии Петровых, единственная прижизненная книга которой была издана в Ереване). Армянскому пласту смыслов.
В разделе «Страницы поэзии» почти все — переводы с армянского, кроме подборок Анаит Татевосян (переводчицы некоторых из представленных здесь же поэтов), Гургена Баренца (тоже переведшего в этом номере ряд стихов) и молодого русскоязычного поэта из Степанакерта Эммы Огольцовой. Этот раздел, столь же неровный, сколь и интересный — открытие для большинства русских читателей (за исключением читателей «Дружбы народов»), хотя среди его авторов есть и те, кто очень известен в своей культуре, а иногда и не только в ней.
Об одном из самых ярких авторов — о поэте и художнике Аревшате Авакяне — его переводчик Георгий Кубатьян пишет: «Что до рисунков Аревшата, выполненных обычно пером на бумаге либо картоне, то они, как, впрочем, и картины, написанные на холсте маслом, и гравюры, и работы, сделанные в смешанной технике <…> — с первого взгляда напоминают детские. Но только с первого. Слишком изощренные для бесхитростного ребячьего взгляда, слишком изобретательные, витиеватые и частенько загадочные, композиции поэта-художника тяготеют к притче, к иносказанию, той самой тайнописи <…> Точно так же в его стихах обитают и духовные существа, схожие с ангелами-хранителями, да и много кто еще. Вселенную можно, словно музыку, записать нотами». (И тут жалеешь, что в «Знамени» не предусмотрены иллюстрации: их отчаянно не хватает для полноты образа.)
А Артём Арутюнян (представленный здесь единственным стихотворением), на русский, кстати, тоже переводившийся, хотя и слишком давно (в 1979-м) — оказывается, лауреат французской литературной премии имени Рене Шара и, более того, выдвигался в начале девяностых на Нобелевскую премию за книгу «Пожар древней земли» — проза? стихи? Вот, подумаешь, из чего стоило бы перевести хоть небольшой фрагмент — опубликованное тут стихотворение «Ночь в Вашингтоне», признаться, никакого представления о масштабе этого автора не дает.
На «Страницах прозы» — только рассказы. Среди авторов есть и те, чьи тексты уже стали событиями русской словесности. Это — Анаит Григорян (думаю, многие помнят вышедший четыре года назад ее роман «Из глины и песка» — а то и дебютный сборник прозы «Механическая кошка» (2011) — и уж наверняка многие читали второй ее роман — «Diis ignotis» — в прошлогоднем «Урале») и Каринэ Арутюнова («Пепел красной коровы», «Скажи красный», «Счастливые люди», «Дочери Евы», множество публикаций в журналах за пределами Армении). Их рассказы, как и «Записки ереванского двора» Елены Шуваевой-Петросян, даны в русских оригиналах. Собственно, петербурженку Григорян и уроженку Киева, много лет прожившую в Израиле и вернувшуюся в Киев Арутюнову с Арменией объединяет разве что происхождение и фамильная память — которую обе они сделали достоянием русской литературы и осмыслили с помощью русской культуры и языка. Арутюнова (ее «Другой жанр» — один из самых сильных текстов номера) вообще пишет о киевском детстве, в котором армянского только и было, что ее собственные глаза. Да и такие ли уж они армянские? — разве обитатель московского двора тех же семидесятых не узнает себя и своего, например, в следующем: «В детстве звезды были огромными, а вишни черными и сладкими. Ноги сводило от холодной воды, но выходить не хотелось, — стуча зубами, в очередной раз плюхались и вновь выскакивали, как посиневшие поплавки. Вода была в ушах, в носу, в глазах, но этого никто не замечал. Никто не задавался вопросом, зачем "баба сеяла горох", отчего именно горох, и отчего именно этот момент вызывал столько шума и мокрой радости»? Или — совсем уж точнее и общечеловечнее некуда: «В детстве все было важным. Мир слов не стоял особняком, он был живым и разнообразным, подвижным и вкусным. Он был страшным и потешным…»? Григорян же прямо в первых словах своей «Родной речи» признается: «Родного языка я не знаю». Но зато дальше, дальше!...
«Он помнится набором странных отрывистых звуков. Какие-то бесконечные "ш" и "к". И почему-то вспоминается запах. Пахнет печеными яблоками с корицей».
Да разве это не знание? — пусть не смысловое (впрочем, формы смысла многообразны), но в своем роде более глубокое — предсмысловое, чувственное.
Об Армении как событии культуры (в частности — русской) мы узнаем в этой книжке «Знамени» многое: это — качественно и подробно выстроенный путеводитель по разным областям армянской культуры и особенностям армянского мировосприятия, с отдельной рубрикой для неармянских авторов — о том, какова у каждого из них «Моя Армения». Кроме поэзии и прозы, нас знакомят с армянской эссеистикой и критикой, с историей армянской литературы и русско-армянских культурных связей; раздел рецензий целиком посвящен книгам, связанным с Арменией; а «Незнакомый журнал» представляет литературно-переводческий журнал «Гexarm», издающийся в Степанакерте. И даже раздел «Выставки» отдан армянскому изобразительному искусству.
Но все-таки открываемая очередной раз русскому читателю Армения предстает прежде всего как событие чувственное (и поэтому, несмотря на множество армянских реалий, вроде, например, грабара — древнеармянского языка или не единожды упоминаемого тандыра, где выпекают хлеб, — общечеловеческое, может быть, и надкультурное) — неотделимое от метафизического, даже тождественное ему. Это здесь гораздо важнее и исторического, и политического.
…А в самом начале было немое
Таяние снегов Арарата.
Ребёнок должен обеими руками
Сжать и заставить треснуть гранат,
Чтобы овладеть
Тайнами этого багрового,
звучащего по зёрнышку языка,
Который, если говорить откровенно,
Ещё не вкусил до конца
Ни один сказитель.
(Эдвард Милитонян.
Перевод Альберта Налбандяна)
В рубрике «Непрошедшее» целых две статьи посвящены Левону Мкртчяну. Скажет ли что-нибудь его имя среднестатистическому русскому читателю? А между тем этому человеку — весьма значительному для армянской культуры и для русско-армянских культурных связей — есть за что быть благодарной и нашей поэзии. В частности, именно Мкртчян стал инициатором и издателем первой — и единственной прижизненной — книги стихов Марии Петровых «Дальнее дерево», вышедшей в Ереване в 1968 году. В статье Каринэ Саакянц приводятся большие фрагменты из переписки, связанной с этой трудной историей.
«Собственно, — пишет Саакянц, — Левона Мкртчяна задуматься о незаурядном поэтическом даре Петровых заставили ее талантливые переводы из армянской поэзии. О том, что у нее есть собственные стихи, знали только в ее ближайшем окружении. И те, кто был знаком с этими стихами, пытались уговорить поэта опубликовать их. Но безуспешно. И потому, когда "бурливый" и "могучий" Левон Мкртчян издал в Ереване книгу ее стихов, друзья Петровых, восприняв это как подвиг, стали говорить: "Если Левон не сделает за свою жизнь больше ничего, одного только "Дальнего дерева" будет достаточно, чтобы имя его навсегда осталось в истории русской поэзии"».
Мкртчян отдал много сил привлечению русских поэтов к переводам армянских стихов и популяризации русской поэзии в Армении. Его стараниями вышли в свет вышли в свет, например, русский трехтомник Туманяна, переводы из армянской средневековой поэзии, в числе которых — «Книга скорбных песнопений» Григора Нарекаци. Он учил гостей из России видеть и чувствовать свою Армению. Однако о нем есть что помнить и помимо наведения русско-армянских культурных мостов (тем более, что культуры бывших советских республик, среди них и Армении, стоит понимать и в их самоценности, без отсылок к бывшему центру). О том, каким он был и что значил для своих соотечественников — «ученый-филолог, знаток и тонкий ценитель поэзии, талантливый писатель, педагог, воспитавший не одно поколение армянских русистов, просветитель в самом точном смысле этого слова», — рассказывает знавшая Мкртчяна с юности Елена Мовчан.
* * *
Сентябрьский «Новый мир» знакомит читателей с настоящим и недавним (ХХ век) прошлым украинской литературы — пишущейся, — где бы ни писалась! — в Украине ли, за ее ли пределами, — как по-украински, так и по-русски. Эта последняя, как мы имеем возможность увидеть, тоже с полным правом украинская: по устройству мировосприятия, по основным заботам, тревогам, напряжениям, направлениям внимания. (Так что этот номер журнала — не об упразднении границ, не о несущественности их: он — о более тонком и внимательном их проведении.)
Таков дневник ивано-франковца Владимира Ешкилева «Все воды твои…». Этот текст автор, пишущий главным образом по-украински, написал из некоторых соображений на сильном, сложном, хищно-точном русском языке (догадываюсь — или могу домыслить — из каких именно: чтобы не отождествлять язык и выраженные на нем мысли и чувства с политикой одного известного нам государства, а отношения с этим языком — с позицией в отношении этой политики. Да, это работа разграничения). Таковы рассказы знакомой уже читателю по «армянскому» номеру «Знамени» киевлянки Каринэ Арутюновой — тоже, как и там, — о киевской жизни, киевском детстве, киевской памяти… — и все по-русски.
Русской или украинской словесности принадлежат такие тексты? — Не сомневаюсь: обеим; и наращивают возможности обеих.
Литературе этого рода посвящена в рубрике «Критика» большая статья русскоязычного украинского (рукраинского, как сказал бы он сам) писателя, харьковчанина Андрея Краснящих «Русукрлит как он есть». Уж он знает предмет изнутри. А предмет многосложен, многоуровнев, достоин целой, пока не написанной, монографии, а то и не одной: от «киевского неореализма, натурализма и нуара», через «донецкий магический постмодернизм» — до «харьковского метафизического авангарда». И это наверняка еще не все: «жизнь русукрлита не заканчивается на Киеве, Харькове, Донецке. Есть Днепропетровск и по-пелевински загадочная — ее никогда никто не видел — Ульяна Гамаюн <…>, Николаев, Черновцы и много других городов. <…> И знаете еще что? Где-то обязательно сидит и пишет неизвестный гений, и не публикуется, не хочет, никто о нем не знает».
В художественном разделе, занимающем чуть меньше половины номера, — стихи львовянки Марианны Кияновской (мощные, метафизические, работающие, кажется, с самим веществом бытия, — и тут жалеешь о том, что у «Нового мира» нет обыкновения публиковать наряду с переводом оригинал) и уроженки Ивано-Франковска, киевлянки Катерины Бабкиной в переводе Марии Галиной, много лет живущего в эмиграции, в США, Василя Махно — в переводе Ирины Ермаковой, Василя Голобородько (одного из ведущих авторов украинского андеграунда семидесятых-восьмидесятых — в переводе Аркадия Штыпеля. Перевод украинской прозы (сделанный Еленой Мариничевой) здесь всего один — зато это рассказ одного из самых ярких прозаиков современной Украины Тани Малярчук. Важным событием кажется мне публикация в разделе «Из наследия» переводов стихотворений и рассказов Олега Лышеги — умершего совсем недавно, в декабре 2014-го, поэта и переводчика, одного из создателей украинской неофициальной культуры семидесятых, который, как пишет автор небольшой вводной статьи о нем Инна Булкина, «поразительным образом соединял в своем мире восточную философию, украинские поэтические реалии и американский модерн». В «Семинариуме» Павел Крючков вспоминает умершего в позапрошлом августе «самого известного детского украинского писателя» — Всеволода Нестайко. Раздел рецензий почти весь посвящен украинским книгам. А киевский поэт и переводчик, обозреватель журнала «ШО» Наталья Бельченко на своей «Книжной полке» знакомит нас с новейшими изданиями украинской поэзии.
Даже то немногое из современной украинской литературы, что смогло вместиться в этот номер «Нового мира», дает очень неплохое представление о диапазоне ее возможностей, о глубине ее культурной памяти, о ее витальной силе.
На ощупь ты свет — значит, так тебя и назову.
Прозренья осенние станут тебе роднёю.
Стрела так прозрачно ложится на тетиву.
Лук — в полночь. А в полдень идут страною,
Дорогами, временем, морем — соплодья туч.
Иные из них останутся нам навеки.
Растёт предгрозье. Дар молнии — дивен, жгуч,
Сух, солон — и накрапывает на веки.
Колонны огня живого корнями — в рай.
Тебя одного опознают горние травы.
Целься, мерцай, меняйся, припоминай — и знай:
У пойманных небом звёзд даже свет кровавый.
(Марианна Кияновская.
Перевод Марии Галиной)
Может показаться, что о нынешних трагических обстоятельствах в русско-украинских отношениях (не думать о них, не жить с мыслью о них — невозможно) здесь ничего не говорится. Да, впрямую, в лоб, публицистически — ничего, на самом же деле мысль и тревога об этом присутствуют здесь постоянно.
«Великая война не закончилась, шепчут камни, грехи не искуплены, пророчества не избыты, солдаты не погребены с должными ритуалами, все еще впереди; война вновь проснулась, тянется к своему исполнению, развертывает фронты и наполняет свежей кровью угасшие, словно тела древних вампиров, смыслы. Все вокруг нас подчиняется закону вечного возвращения, измены все еще гниют в нездешних садах разбегающихся тропок; их запах не даст нам забыть, простить, заболтать, убежать. Рано или поздно мы все равно попадемся: заблудимся в петлях времени, выйдем на темные уровни и упремся во все ту же войну, как в стену…» (Владимир Ешкилев)
Мне ли одной кажется, что это — самый трагический из «национальных» номеров толстых журналов минувшего года? Но и один из самых мощных по объемам переполняющей его жизни, по упорству этой жизни, по чувству ее ценности.
«Я шепчу слова псалма: Бездна бездну призывает голосом водопадов Твоих; все воды Твои и волны Твои прошли надо мною…» (Владимир Ешкилев)
* * *
Августовский номер «Звезды» открывается — еще на обложке — двумя стихотворениями-ключами ко всему: Хорезми (XIV век) и Машраба (1657—1711). Так глубоко в прошлое ни один из «национальных» номеров журналов не спускался. Видимо, это — затем, чтобы дать читателю если и не понять, то хоть сколько-нибудь почувствовать узбекское мировосприятие. Обозначить корни этой культуры, которые куда глубже и значительнее, чем и советское наследие, и постсоветская повседневность.
Номер, собранный редакцией в сотрудничестве с Евгением Абдуллаевым (он же, в своем писательском облике — Сухбат Афлатуни, один из главных переводчиков номера) и Элеонорой Шафранской, почти целиком посвящен узбекской словесности, — как той, что написана на узбекском языке и с него переведена, так и русскоязычной, причем не только новейшей, и пишущейся как в самом Узбекистане, так и вдали от него: в России, в Израиле... Так, в разделе рецензий мы видим статьи о книгах, вышедших в 2008, 2006 и даже в 1999 году. Дело же не в новизне — а в устройстве жизни и ее смыслов.
Предмет внимания здесь — не национальная литература как таковая, но литература (литературы?) культурного круга — даже нескольких культурных кругов, которые в Узбекистане накладываются друг на друга, не столько смешиваясь, сколько друг через друга просвечивая, обмениваясь элементами. Речь не только об узбеках, но о разных народах и разных людях, населяющих эту страну и даже всего лишь живших здесь некоторое (зато важное для них и для их культуры) время — как, например, венгерский ученый и путешественник Армин Вамбери, которого тут знали как дервиша Решида-эфенди, или русские поэты и писатели, эвакуированные в Ташкент во время войны (а среди них была сама Анна Ахматова). О восприятии этими людьми и народами друг друга, о том, что возникает при их взаимодействии.
Кстати, полиэтничность, отличавшая Узбекистан исторически совсем недавно, теперь во многом уже в прошлом, и есть немало свидетельств о том, что жизнь из-за этого обеднела — даже на бытовом, чувственном и эмоциональном уровне. «В Узбекистане сожалеют не столько об эмиграции именно бухарских евреев, — пишет историк и этнограф Татьяна Емельяненко в одной из двух своих вошедших в номер статей, посвященной культуре этого народа, — сколько о том, что так много выехало представителей разных национальностей. "Когда были детьми, играли вместе, бегали друг к другу, а там угощали — татары вкусно заваривали кофе, делали сладости, у евреев ели халта палау, у кого что…" — вспоминал житель Шахрисабза, который вырос в квартале с этнически смешанным населением».
Художественная часть номера начинается с переводов из современных узбекских поэтов: Турсуна Али, Абдуллы Арипова, Мухаммада Гаффара, Рауфа Сухбана, Абдуллы Шера, Баходыра Якуба (говорят ли эти имена хоть что-нибудь русскому читателю?) — по одному-два стихотворения от каждого автора. Далее чередуются стихи и проза, причем на равных с художественными текстами представлен и нон-фикшн — очерк русскоязычного узбекского (или уже просто русского?) поэта и прозаика Вадима Муратханова о ташкентском Тезиковском рынке, одной из главных городских достопримечательностей, сердце русского Ташкента. К ним примыкает отрывок из повести известного (но не у нас!) узбекского прозаика Тагая Мурада (1948—2003) «Люди, идущие в лунном луче», — написанная в 1980 году, она до сих пор не переводилась на русский, как, впрочем, и почти все остальные повести этого автора. Теперь большую ее часть перевел и сопроводил краткой вступительной заметкой Сухбат Афлатуни.
Собственно литературная часть занимает в номере более двух третей объема. Плотно разместившиеся на остальной территории анализ и рефлексия хоть и в тесноте, но никак не в обиде: они получились весьма интенсивными.
В «Исторических чтениях» — статьи Татьяны Емельяненко: о культуре бухарских евреев (и обо всей сложившейся вокруг них жизни, теперь уже утраченной в связи с массовой эмиграцией) и об узбекских коллекциях Российского этнографического музея, в котором работает автор.
Литературовед Элеонора Шафранская в рубрике «Люди и судьбы» рассказывает об Армине Вамбери (в России его почему-то упорно называют Арминием) — о крупнейшем венгерском ориенталисте, одном из величайших интеллектуалов своего времени, прожившем жизнь, достойную стать сюжетом авантюрного романа (часть этого сюжета разворачивалась на территории нынешнего Узбекистана), а в рубрике «Слова и краски» — о «русском дервише» Александре Николаеве, художнике, жившем в Узбекистане и известном под именем Усто Мумин.
«Философский комментарий» пятигорского историка Александра Пылева открывает русскому читателю Ахмада Дониша — мыслителя второй половины XIX века, жившего в Бухарском эмирате, — его, утверждает автор, «можно считать родоначальником просветительского движения во всей Средней Азии». Заодно Пылев знакомит нас с интеллектуальной жизнью Бухары того времени, когда как раз начиналось присоединение Средней Азии к Российской империи. Петербургский же историк Сергей Абашин в рубрике «Мнения» рассматривает историю Узбекистана последней четверти века, которую большинство наших соотечественников представляет себе смутно, если вообще представляет. При всей распространенной нынче ностальгии по СССР, замечает Абашин, почему-то «не видно желания больше узнать, как сегодня живут и что думают люди, которые еще буквально вчера были согражданами одного государства. Особенно не повезло в этом отношении странам Центральной Азии, о которой в России бытуют очень отрывочные и часто искаженные представления, множество необоснованных и негативных стереотипов».
Впрочем, как мы уже знаем из статьи Емельяненко, идеализировать минувшее при не слишком ясном понимании как его, так и настоящего склонны не только наши соотечественники. «То, что раньше жить было интереснее благодаря присутствию разных народов, что все жили мирно и друг другу не мешали, часто можно услышать сегодня от узбеков, несмотря на характерное для них устойчивое этнокультурное дистанцирование». И даже так: «Любопытно, что многие с присутствием бухарских евреев связывают "лучшие времена", то есть эпоху до начала перестройки: "Помню, недалеко от бабушкиного дома один еврей продавал куриц, петухов, очень дешево продавал, — рассказывал другой информант. — И узбеки, когда сегодня покупают что-нибудь на базаре, то вспоминают, как все было дешево при евреях". Хотя совершенно очевидно, что рост цен никак не связан с отъездом евреев, а лишь по времени совпал с ним».
(Примечательно, что, например, в тех выпусках журналов, что посвящены литературам стран Балтии, мы ничего сопоставимого не прочитаем. Почему бы?)
И вот что еще бросается в глаза: переводов с узбекского на целый номер — всего четыре.
Это (не считая стихотворений-эпиграфов) — начальная поэтическая «прослойка» художественного блока; рассказы Назара Эшонкула и Мухаммада Шарифа (оба — в переводе Саодат Камиловой) и уже упомянутый отрывок из Тагая Мурада. Все остальные образцы литературы Узбекистана представлены здесь в их русских оригиналах: русское слово главенствует и количественно, и качественно.
Да, собственно узбекского материала здесь, пожалуй, не хватает. Но чего не хватает еще более, так это основательного разговора — например, большой аналитической статьи — об узбекской русскоязычной литературе (или даже так: об узбекской русской литературе) как одном из самых ярких явлений нашей словесности последних десятилетий (имею в виду прежде всего ферганскую и ташкентскую поэтические школы и их представителей, разъехавшихся ныне по разным странам). На страницах августовской «Звезды» это явление представлено куда более сдержанно и фрагментарно, чем того требовала бы его значимость. Мы встретим здесь небольшой рассказ Санджара Янышева, упомянутое уже эссе Вадима Муратханова, маленькие рецензии на сборник стихотворений и эссеистики Шамшада Абдуллаева «Приближение окраин» и давний уже (2006) «Ташкентский роман» Сухбата Афлатуни. Сам Афлатуни предпочел ограничиться (важной, но скромной) ролью переводчика и комментатора.
* * *
Увы, читатель «молдавского», декабрьского номера «Москвы» обречен остаться в неведении о том, что происходит в молдавской литературе. Там речь вообще не об этом.
На весь номер — ни единого перевода с молдавского, хотя почти все его авторы родились и живут в Молдове. Он целиком посвящен русской литературе этой страны. Дело даже не в том, что все опубликованные здесь авторы русскоязычны, — мы помним, что похожая ситуация была и в «казахском» номере «Невы», где, однако, о казахской жизни говорилось много важного. Дело в том, что местная молдавская жизнь занимает их минимально. Почти во всех текстах — исключения единичны — ей отведена роль не более чем декораций.
Рассказ Олеси Рудягиной — из жизни кишинёвских русских в последнее советское десятилетие, о сильной, многолетней и безнадежной любви — история мучительная (и очень неровно прописанная), но такая, которая могла бы случиться где угодно — от Бреста до Владивостока. Молдавского в ней только и есть, что указание на место действия да единственный речевой оборот из местного обихода: «ла ботул калулуй» — «у морды лошади» — аналог русского «на посошок». И все. Оба рассказа Александры Юнко — тоже о кишинёвских русских, с минимальными молдавскими деталями (поднимать упавшего на улице главного героя одного из рассказов подбежал мальчик, что-то говоривший по-молдавски). Героиня первого рассказа, выучившаяся в Кишинёве на экономиста, уехала в Италию работать уборщицей. Герой второго, бедный пенсионер, до сих пор не может привыкнуть к тому, что Липецк — это в другом государстве. В рассказе Татьяны Орловой-Волошиной — лишь отдельные молдавские детали и словечки («— Вэй! Деадеа-Вадеа, ты в помадеэ! — дразнится из переулка, коверкая акцентом слова, сопливый ангел в засаленных спортивных штанах»; «Ненавижу праздники на работе. Что за люди у нас! Ненавидят друг друга, но есть повод, нет повода — «маса-касамаре», «щи ла мулцьань» или как там у них?»). Вообще же молдавская жизнь заглядывает сюда только в виде смутных воспоминаний — почти сновидений — главных героев о детстве, в котором бабушка пела им песни на молдавском языке (которого главный герой тогда еще как следует не понимал). Отрывок из романа Сергея Сулина — гротескный текст о посещении молдаванином (жителем «Вишенок», должно быть, зазеркального Кишинева) фантастической Москвы начала 90-х. Но молдавского там только и есть, что происхождение гостя да пара фраз, которые, к его изумлению, говорит ему, пьяному, — уже в поряде все более разнуздывающейся фантасмагории — выставляющий его из Москвы милиционер. В остальном же (поданное с прямолинейной карикатурностью) московское безумие, после которого ничто, даже езда на метро через города и страны вспять по течению времени, не кажется достаточно безумным.
Впервые молдавская жизнь обнаруживается на этих страницах лишь к середине номера — в рассказе Михаила Поторака (он — единственный из представленных здесь авторов, пишущий не только по-русски, но и по-румынски. Здесь опубликованы его русские тексты). Она является в одном из самых неожиданных своих обликов: в виде слов, которыми молдаване разговаривают с животными.
«<…> откуда взялись все эти странные слова, которыми люди разговаривают с животными? Ладно там "кыс-кыс" или "цыпа-цыпа", тут все понятно. Но откуда, например, взялось лошадиное слово "хэйс"? Почему у нас в Молдавии свиней зовут "гыж-гыж!", почему, отгоняя корову, говорят "кути!", гусей гонят криком "хыле!", собаку — "цыба!", а барана — "хурду!"? Причем только барана, не овцу. Овцу как-то по-другому, я забыл. "Хурду", надо же... По-молдавски эти слова ничего не значат и ни для чего больше не используются. Ну хорошо, допустим, тпруканье — это звукоподражание. Это похоже слегка на то, как лошадь фыркает или ржет. Но никогда-никогда, ни от одной лошади не слыхал я ничего похожего на "хэйс" или "ча"! И вряд ли я когда-нибудь пойму, отчего баран, услышав слово "хурду", отступает, никого не забодав.
Откуда, из какого странного рая пришло это в наш язык? Именно что из рая, откуда бы еще?»
Пожалуй, Михаил Поторак среди здешних авторов наиболее привязан к молдавской чувственной, языковой, бытовой реальности, менее всех судит ее, более всех внимателен к ней и благодарен ей. «По всей Молдавии винный дух стоит, — пишет он в рассказе "Пьяный сентябрь", — и у детей усы от муста — едва забродившего виноградного сока. Он сладкий такой и совсем не хмельной, только слегка язык пощипывает. Вот когда начинает пощипывать — значит, пора отжимать и сливать в бочки. У настоящих хозяев и отжимки в дело идут. Из них гонят совершенно зверский самогонище».
Сергею Диголу (кстати, «автору исследований по истории Молдавии XX века, опубликованных в научных журналах Молдавии, России и Румынии») принадлежит рассказ — наконец-то! — из современной молдавской жизни (о том, как эту жизнь и ее людей разрушил дикий капитализм). Тут в первый раз на весь номер (он же последний — больше художественных текстов в декабрьской «Москве» нет) у главных героев молдавские имена: Георге и Виорика. Бизнесмена-хищника Георге в конце рассказа убивают бандиты, а та, с кем он встретил свое последнее утро, — проститутка. («Пятьдесят баксов за любовь — форменное свинство. Правда, Виорика не любила — она работала. Может быть, в Лиссабоне, куда по какой-то тайной причине стремились сельские девицы, она получала бы больше. Может быть. Но Виорика в Португалию и вообще за пределы Молдавии никогда не ездила, а приезжавших из дальних краев на родину подруг спрашивать в подробностях о расценках заграничной сладкой жизни как-то не решалась».)
К авторам, связанным с Молдавией, составители номера относят и Павла Кренева. Кренев родился и живет в России, но повесть его — о войне в Приднестровье («вооруженном конфликте» России и Молдавии, то есть России и Запада, в котором Россия, конечно, права, а ее противники — разумеется, нет), о трудной работе и горькой судьбе истребителя снайперов (о да, мы многое узнаем об этом — а также о том, сколь различны взгляды на жизнь у «наших» снайперов и у их противников) и о чудовищном коварстве врагов. Художественную часть повествования сопровождает историософская, объясняющая, кто на самом деле во всем виноват: «Мир тогда разрушался по сценарию, составленному в секретных масонских лабораториях "заклятых друзей" России — США и некоторых западноевропейских стран. Главный удар наносился по СССР. Военный, экономический потенциал этой страны необходимо было сломать с одной только целью: чтобы создать управляемый со стороны Запада однополярный мир во главе с США. Для этого необходимо было разорвать по кускам СССР, растащить его по углам, создать в нем и среди его союзников обстановку неуправляемости, бардака и хаоса. Опытный рыбак знает: в грязной, беспросветной воде рыбу ловить легче, чем в прозрачной. Такая обстановка и создавалась». «Приднестровье ждало помощи от Москвы, но на московском троне сидел человек, посаженный американцами, и вершил дела не в пользу России и ее интересов, а в угоду своим американским хозяевам».
Раздел же «Публицистика» посвящен Приднестровью, точнее, взаимодействию России и Приднестровья — «неповторимого уголка русского мира», как выразился один из авторов этого раздела, Александр Шевченко. «Помнит и Россия об этой исторической частице своей земли, оставшейся в результате драматических событий распада СССР за пределами нынешнего российского государства и не пожелавшей быть в составе Молдовы в связи с усилившимися в ней настроениями в пользу слияния с Румынией». Его коллега по номеру Павел Кренев, в свою очередь, выразился следующим образом: «Приднестровью, этому вечнозеленому, солнечно-виноградному краю, планировалась роль пушистой дрессированной собачки, которая должна была сидеть в молдавской конуре и, что называется, не скулить и не тявкать». И это уже не публицистика. Это, прости Господи, художественная литература.
* * *
Из июльского «Нашего современника» о новейшей белорусской литературе (по крайней мере — об образе ее в головах составителей номера) мы узнаем тоже немного. Хотя, правду сказать, все же больше, чем совсем ничего.
Здесь опубликованы произведения лауреатов Конкурса молодых литераторов России и Беларуси «Мост дружбы», занимающего, как пишут составители, «особое место» «среди интеграционных проектов, реализуемых под эгидой Постоянного Комитета Союзного государства» и имеющего целью «укрепление социально-культурного взаимодействия в рамках Союзного государства». Для материалов конкурса выделены две сквозные рубрики: «Белая Русь» и «Мост дружбы». Тексты русских и белорусских авторов идут подряд, как части одного континуума. Границы (которые, по идее, — условие диалога и взаимного внимания) между явлениями русской и белорусской культуры здесь не только не проводятся, но и задача такая не ставится. Задача, напротив, — «интеграция», сращивание.
Такой границы нет не только для составителей, но и для самих авторов. Отношения и с советским опытом, и с Россией здесь наименее конфликтны — собственно, они не конфликтны вообще. Они не проблематичны. Проблематичны скорее отношения с современностью, но об этом — чуть ниже.
Так, всю жизнь живущие в Беларуси Анатолий Аврутин, Валентина Поликанина, Татьяна Дашкевич, Елена Крикливец, Андрей Скоринкин пишут стихи не просто по-русски, но исключительно о русском и о России — как о своем. Аврутин: «По русскому полю, по русскому полю / Бродила гадалка, вещая недолю. / Где русская вьюга, там русская вьюга. / Там боль и беда подпирают друг друга…» Вся подборка называется «Где русская кровь проливалась…». Подборка Поликановой озаглавлена повторяющейся строкой из первого стихотворения — «Льют на Руси колокола». «А на Руси прекрасней нет зари… / На Волге лодок тихое скольженье». Далее — о Соловецком монастыре; затем — «Молитва о России», частью которой автор чувствует себя: «Упаси нас, Господь, от проклятий грядущего дня…». В следующем стихотворении: «Это старый русский Север, / Самый дальний из родных».
Аналитических статей о новейших тенденциях в белорусской литературе, книгоиздании, культуре, о современном белорусском обществе здесь попросту нет. Нет и осмысления постсоветского опыта — за исключением отдельных, вполне сдержанных удивлений тому, что как же это так получилось — была большая общая страна, а теперь ее нет. Конец СССР для авторов этого культурного круга — явно травма, но совершенно не отрефлектированная (хотя бы и так грубо, как в журнале «Москва»), даже не выговоренная. (Тамара Краснова-Гусаченко: «Стою под небом я, оглушена. / Понять пытаюсь, и не понимаю. Такой была огромною страна! Где большаки мои теперь, не знаю…») Нет, похоже, и чувства исторических перспектив — есть чувство (большею частью меланхолическое, без энергичного протеста) скорее конца, чем начала: «Здесь снова хоронят эпоху, / и снова вороны снуют…» — пишет Крикливец в стихотворении с эпиграфом из Ахматовой («Когда погребают эпоху, / Надгробный псалом не звучит…»):
И ты, безусловно, намерен
исполнить отцовский завет.
И прошлое загнанным зверем
рванётся из чащи на свет,
в убийственной жажде спасенья
помчится быстрей и быстрей
туда, где в угодьях осенних
плывут голоса егерей.
Чувство катастрофы выговаривают прямым текстом только двое: Андрей Скоринкин (первое же стихотворение в его подборке называется «Apokalypsis»: «Повсюду кровь и слёзы… В наши дни / Упразднены Священные законы… / Героев нет, предатели одни — Лукавые, как змей, хамелеоны…») и — по совсем свежим тогда еще следам в своих ранних стихах — Татьяна Дашкевич (рожденная и живущая в Беларуси, своим отечеством она называет Россию): «Я ничего совсем не знаю, / Я никого не узнаю, /Я дым Отечества вдыхаю / В расстрелянную грудь мою» (1991); «Стоит Россия чёрная, немая, / Стоит, к лицу ладони прижимая: / На мёртвом мёртвый — некуда ступить! <…> Языческие огнища пылают, / Отравный дым Отчизну выстилает, / Вновь наступает долгая зима» (1993).
Некоторая концепция происходящего — вкупе с представлением о перспективах — есть только у Скоринкина:
В сердцах гремит духовная война,
За горний трон дерётся сатана…
Грядёт конец, а с ним — начало света…
Померкнут звёзды, солнце и луна…
Но за зимой ворвётся в мир весна
И расцвётет спасенная планета!
Тревога о будущем для здешних молодых авторов совсем не характерна, но у одного из них мы ее все-таки обнаружим: в рассказе «Европа» Андрея Диченко (1988 года рождения) — о необычных детях, один из которых видит (зловещее) будущее. Европа — источник опасности. Тревожащее чужое, не укладывающееся в рамки привычного восприятия.
Переводов с белорусского на весь журнал целых четыре: три поэтических и один прозаический. Прозаический, пожалуй, — самый интересный: рассказ Алеся Бадака «Идеальный читатель» — несколько рассудочное повествование о совсем не рассудочных вещах: о взаимоотношениях человека и искусства. Причем к искусству на равных правах причисляются не только литература и музыка, но и кулинария — как действие, тонко настроенное на его предполагаемое восприятие. Белорусского как такового в рассказе не очень много, кроме разве места действия, цитаты из Янки Купалы да признания героя, он же и автор: «<…> я пишу на языке, на котором поэзию и прозу читает не слишком много людей».
Переведеные стихи — Михаила Позднякова, Михася Башлакова и Геннадия Пашкова — интересны значительно менее. Все они глубоко вторичны, и тема во всех без исключения — малая родина авторов, очарование ее чувственным обликом, любовь к ней и мягкая меланхолическая тоска по ней («Те ягоды пахнут простором и лесом. / Далёким моим босоногим Полесьем…» — Башлаков, «Милый край, где растёт ежевика, / Хвойный воздух струится, как дым, / Никогда, никогда не привыкну / Я к дарам и красотам твоим.» — Пашков) да разве еще экзистенциальная печаль («И дни мои летят / Так быстро — не заметить…» — Башлаков). Будто, право, по-белорусски больше и сказать не о чем. Авторам — за шестьдесят. Ни один молодой поэт, пишущий по-белорусски, не представлен.
* * *
«Грузинский», августовский номер «Дружбы народов» — среди всех «национальных» выпусков «толстых» журналов, пожалуй, особенный. Потому что он весь — о любви. Нет, он и об историческом самоопределении тоже, и о катастрофе, и о проведении границ — от этих тем постимперским литературам, включая и нашу, похоже, никуда не деться. Но в первую очередь, поверх всего этого, посредством всего этого — о любви.
Открывается номер републикацией лучших, по мнению редакции, из произведений грузинской поэзии, опубликованных в журнале в прежние годы. Это — классики: Тициан Табидзе, Паоло Яшвили, вполне близкий по крупности к классикам Отар Чиладзе, гораздо менее известные русскому читателю Анна Каландадзе и Шота Нишнианидзе. И все это — стихи и ХХ век. Самый ранний текст здесь написан в 1915 году — ровно столетие назад.
О временах более ранних речь не заходит. Составителям важно говорить о том, что еще не стало в полной мере историей и остается живой проблемой.
В художественной части номера — современная словесность и история, которая делается на наших глазах (то, что еще не стало объектом ностальгии, но уже становится предметом рефлексии).
Роман «Очкастая бомба» Гурама Одишария, грузинского писателя, родившегося (в 1951-м — следовательно, целиком сформировавшегося в советское время), выросшего и основную часть жизни проведшего в Абхазии, — о грузино-абхазской войне как части катастрофы советского мира. (Да, то была творящая катастрофа — создающая новые миры, новые человеческие общности с их коллективным и личным самосознанием, — что не уменьшает ее катастрофичности.) О живых кровавых клочьях, на которые разлетался вчерашний советский мир.
Тут вообще много текстов о беде, о смерти, о распаде привычных связей. Кровоточащая литература.
О войне — оба рассказа Беки Курхули; рассказ Бесо Соломонашвили — рефлексия (помимо личных обстоятельств героев, точнее, с их помощью) грузинской истории ХХ века — катастрофичной начиная уже по меньшей мере с 1920-х) и отношений с Россией. Рассказ Нугзара Шатаидзе — снова о катастрофе, разломе, поражении и утрате: события происходят весной 1921 года, когда остатки грузинской гвардии отправились в Батуми, а оттуда в эмиграцию.
Но есть и еще одна, не менее важная линия. Здесь представлен поэт Звиад Ратиани, родившийся в 1971-м — из тех, кто начал работать в литературе уже в постсоветскую эпоху (и из оставшихся, таким образом, за пределами русского литературного сознания — у нас он до сих пор не переводился, а вот на многие европейские языки — да) с ориентацией на европейские образцы, из тех, кто способствовал и способствует европеизации грузинской литературы — переводил на грузинский Рильке, Элиота, Паунда, Одена, Целана… Поэма «Джакомо Понти» Дато Маградзе (родившегося в 1962-м, бывшего в 90-х министром культуры Грузии, автора слов ее государственного гимна) — вписывание себя в систему европейских координат, прочитывание себя с помощью европейских культурных кодов (как пишет философ и литературовед Заза Шатиришвили, «<…> Фабула произведения, одновременно и символическая, и реалистическая, предельно проста — идет судебный процесс самого Джакомо Понти, а весь текст — апология лирического героя (апология в древнегреческом смысле: «оправдательное слово»). Как известно, этот кафкианский мотив отразился и в лирической поэзии XX века: можно вспомнить такие примеры, как лирические тяжбы Леона Фелипе и Анны Ахматовой»)
Таким образом, в грузинском литературе видны как минимум две ведущие темы: изживание (по крайней мере — проработка) травмы, которой стала практически вся история ХХ века, и вживание, врабатывание в Европу.
В номере подробно представлен особый пласт смыслов: русских мечтаний о Грузии, русских образов ее, неотъемлемости Грузии от русского чувства мира, вполне возможно — русской тоски по этой стране, бывшей (или мнившейся?) в советские годы ближе и доступнее. Это — рубрика «Сны о Грузии». Здесь мы видим яркие образцы того, что Наталия Миминошвили назвала «грузинским текстом русской литературы», — текста, не прекратившего возникать и теперь, после распада бывшего сложного единства на разные, не менее сложные государства.
Грузия рассказана и пережита здесь как один из важнейших источников русского самосознания, как личный, эмоциональный, чувственный, поэтический — и, опять же, очень русский опыт (Борис Мессерер, «Дружбу нельзя предать»). Опыт, необходимым условием которого была инаковость Грузии — адресованная инаковость, «свое другое». Грузия — это взволнованность и любовь — бери наугад цитаты из любого текста — не ошибешься. Михаил Синельников: «Грузины — мой любимый народ, и, мне кажется, я знаю их настолько, насколько можно знать, не будучи грузином». Олеся Николаева: «Я сажусь в машину и сразу включаю грузинские песни. И сразу оживает передо мной моя жизнь, быть может, лучшая и блаженнейшая часть которой была связана со страной, которую я называю "второй родиной" и от которой получила столько света и столько поэзии, что душа изнемогает от этого избытка.
Подкрепите меня вином,
освежите меня яблоками,
ибо я изнемогаю от любви!»
О каком еще народе бывшей империи русский может так сказать?
Отношение грузин к России и русским — предсказуемым образом сложнее. Правда, о нем — особенно о сегодняшнем — из этого номера журнала мы узнаем немного.
Грузинские слова о России звучат в статье грузинского классика Григола Робакидзе «Сталин как дух Аримана», — но она написана в 1935 году (в германской эмиграции, на немецком языке, с которого и переведена). Тему отношений Грузии и нашего отечества отчасти затрагивает лишь один текст из двух, составивших рубрику «Публицистика» — и написанный, к слову сказать, на качественном русском языке. Это — «Грузия на распутье» Георгия Лорткипанидзе, двуязычного автора (кроме грузинской прозы выпустившего и русский роман «Станция Мортуис»). И мы видим, что отношения эти проблематичны.
«Писать в российской прессе о современной Грузии — для грузина задача неблагодарная. Любой автор, который рискнет затронуть ряд болезненных тем (от порушенной территориальной целостности до причин войны 2008 года), вряд ли избежит обвинений в субъективности и попадет в итоге — с высокой долей вероятности — под словесный обстрел с противоположных берегов... Но с другой стороны, несмотря на ставшие, к сожалению, привычнымы драматизм и почти полный застой в грузино-российских отношениях, задача эта, как все полузапретное, чрезвычайно интересная. А быть может, не только интересная, но еще и полезная, хотя порой очень непросто различить невидимую грань между пасквилянтством на свою страну и той дозой нелицеприятной критики, что необходима для ее же здравия».
Другой текст той же рубрики — «На пути к Европе» Георгия Нижарадзе — посвящен отношениям Грузии и Европы — как бы «поверх» опыта исторической совместности с русскими.
Существуют ли — существовали ли когда-либо — грузинские «Сны о России»?
В том же, что пишут здесь о Грузии люди русской культуры, смыслов отталкивания и преодоления, кажется, вообще нет. Трудности сближения (и усилие их преодоления) есть, но нет ни тени враждебности. Есть боль за Грузию («Зеркалка» Натальи Соколовской — дневниковые записи эпохи разлома империи на ее кровоточащие составные части), но нет ни отторжения, ни осуждения.
«Ни с одной чужой речью не общалась я так долго и близко, как с грузинской, — пишет цитируемая Мессерером Белла Ахмадулина о своей переводческой — даже не работе, а жизни. — Она вплотную обступала меня говором и пеньем, искушая неловкую славянскую гортань трудиться до кровавых ссадин, чтобы воспроизвести стычку и несогласие согласных звуков и потом отдохнуть в приволье долгого "И". Как мучилась я из-за этой не данной мне музыки — мне не было спасенья в замкнутости, потому что вода, лившаяся из-под крана, внятно обращалась ко мне по-грузински».
Есть — благодарность: всему в Грузии, Грузии в целом, самому ее чувственному, пластическому облику: «Открыт, распахнут и грузинский пейзаж, — говорит Вадим Муратханов. — Многоярусный Тбилиси напоминает слоеный пирог, румяный, с надрезами в поджаристой корке. Оказавшись на краю надреза, видишь далеко вокруг. Множество складок, заселенных площадок и уступов словно увеличивают площадь маленькой уютной страны». Есть неизменное чувство связи — даже через разрывы, — притом взаимной связи. «По совести я плохо верю в самую будущность переводческого ремесла, — признается Михаил Синельников. Но верю в единение поэтов, в мистическую связь Лермонтова с Бараташвили, в братство Тициана и Бориса. Несмотря на тягостные события, я не в силах согласиться с разрывом нашего духовного единения. Благородными примерами которого дорожу… Был в Тбилиси старый профессор, филолог Акакий Гацерелиа. Раз в месяц на протяжении долгих лет он отправлялся на городской почтамт и посылал продуктовую посылку с дарами земли грузинской старой дочери В.В.Розанова, жившей на пенсию в 37 рублей 26 копеек в городе Загорске (ныне вновь Сергиев Посад). Русские давно и позорно о ней забыли, но грузинская интеллигенция еще помнила, кто такой Розанов (между прочим, ничего о Грузии не писавший)». И даже — отождествление: «Все мы немного грузины». Так пишет Вадим Муратханов — русский узбек, родившийся и выросший в Киргизии. О тех же (русских!) чувствах к Грузии говорит и Бахытжан Канапьянов — казах, человек (и) русской культуры (тоже), цитирующий «русского поэта и писателя, сына грузина и армянки, <…> батоно Булата». Все это — люди многокультурья, которое окаянная империя, однако, сделала возможным.
Людьми русской культуры Грузия прочитывается как опыт расширения горизонтов, всечеловечности, вообще — полноты человечности, ее раскрытия и осуществления.
«Здесь, в Грузии, — пишет Муратханов, — задумываешься о том, что человек потенциально шире своей географии. В нем заложено больше, чем вынуждает проявлять место его проживания. Новое солнце высвечивает новые грани характера и темперамента. Кто-то из моих друзей неожиданно для себя начинает блистать остроумием и обаять окружающих женщин. Другой высказывает тебе в глаза обиду, которая, случись в обжитом, привычном пространстве, наверняка осталась бы, не облеченная в слова, тлеть в глубине сердца. Через несколько дней, проведенных здесь, все мы уже немного грузины».
Тут уже хочется воскликнуть вместе с Михаилом Синельниковым: «И неужели все это уйдет бесследно для поколений, вступивших в небывало черствую эпоху?»
Честно сказать, у меня нет надежно утешающего ответа.
Разве что — воскликнуть вместе с Анной Бердичевской, автором бережного, даже ласкового и грустного текста о тбилисском доме-музее Тициана Табидзе: «Дай Бог, чтоб не оборвалась нить, связь всего, для чего стоит жить. Нет ничего прочнее нити основы. Но если она все-таки оборвется — мир расползется и прекратится».
Дружба Народов 2016, 2
Нашли ошибку? Выделите фрагмент и нажмите Ctrl+Enter