Всего новостей: 4281566, выбрано 68958 за 0.431 с.
Новости. Обзор СМИ Рубрикатор поиска + личные списки
Списков нет
Авиакомпания «Россия» приступила к регулярным рейсам между Москвой и Камчаткой
В разгар летнего сезона будет выполняться по пять рейсов в неделю
Авиакомпания «Россия», входящая в Группу «Аэрофлот», начала выполнять прямые регулярные рейсы из Москвы в Петропавловск-Камчатский. До 28 июня рейсы будут совершаться 4 раза в неделю, затем их количество будет увеличено до 5, сообщает пресс-служба правительства Камчатского края.
По словам губернатора края Владимира Илюхина, в сезон отпусков спрос на услуги авиакомпаний резко возрастает и в связи с этим руководству региона важно, чтобы потребность пассажиров в этой части была удовлетворена. Благодаря рейсам «России» частота полетов между Камчаткой и Москвой будет увеличена с 7 до 12 раз в неделю. Кроме того, есть договоренность о том, что в пик отпусков «Россия» поставит на маршрут самолеты большей вместимости.
Как заявил председатель совета директоров АО «Авиакомпания «Россия» Вадим Зингман, открытие новых регулярных рейсов на этом направлении, особенно в сезон повышенного спроса, имеет важное значение: подобные меры позволят существенно снизить так называемый «островной синдром».
Авиакомпания «Россия» входит в Группу «Аэрофлот». Создана на базе трех региональных перевозчиков: «России», «Донавиа» и «Оренбургских авиалиний». Базируется в Санкт-Петербурге, имеет филиалы в Москве, Ростове-на-Дону и Оренбурге.
Ирина Таранец
Акционеры ВМТП приняли решение не выплачивать дивиденды по итогам 2015 года
Чистая прибыль в размере 2,58 млрд рублей останется нераспределенной
Акционеры ПАО «Владивостокский морской торговый порт» на годовом собрании 27 мая приняли решение не выплачивать дивиденды по итогам 2015 года и оставить нераспределенной чистую прибыль за 2015 год. Чистая прибыль ВМТП по РСБУ в 2015 году составила 2,58 млрд рублей, что на 2,5% выше аналогичного показателя 2014 года, сообщил ТАСС со ссылкой на материалы компании.
ПАО «Владивостокский морской торговый порт» - крупнейший стивидор порта Владивосток. Входит в состав транспортной группы FESCO. Грузооборот ВМТП в 2015 году составил 5,04 млн тонн (-18,5%).
Группа FESCO - российская транспортно-логистическая компания, специализирующаяся на интермодальных и контейнерных перевозках. Согласно финансовому отчету группы за 2015 год по МСФО, выручка FESCO снизилась на 3% до 41,6 млрд руб. Чистый убыток транспортной группы вырос на 86%, до 11,5 млрд руб. В первом квартале 2016 года группа FESCO зафиксировала чистый убыток $22 млн. Выручка FESCO за отчетный период снизилась на 38% по сравнению с первым кварталом 2015 года и составила $126 млн.
Николай Логинов
РЖД планирует за 2 года завершить реконструкцию узкоколейных железнодорожных путей на Сахалине
Ускорение темпов переустройства колеи 1067 мм на 1520 мм связано с введением после 2020 года ограничений на использование старого подвижного состава
Работы по «перешивке» железнодорожной магистрали со стандарта 1067 мм на общероссийский — 1520 мм в Сахалинской области планируется завершить за 2017-2018 годы. Об этом 31 мая сообщает «Коммерсант» со ссылкой на заявление вице-президента ОАО «Российские железные дороги» (РЖД) Олега Валинского, которое он сделал на встрече с главой Сахалинской области Олегом Кожемяко.
«Железнодорожная техника на Сахалине в целом сильно изношена. Сроки ее дальнейшей эксплуатации ограничивают новые требования техрегламента Таможенного союза по безопасности подвижного состава. После 2020 года в зону риска попадают все колесные тележки и пригородные поезда — фактически мы не сможем их использовать. Учитывая эти доводы, принято решение серьезно ускорить темпы «перешивки» колеи на общесетевой стандарт», — сказал Валинский.
Реконструкция узкоколейных железнодорожных путей на Сахалине началась в 2003 году и к настоящему моменту из 833,8 км главных путей переустроено 591,5 км (более 70%).
Вице-президент ОАО «РЖД» пояснил, что оставшийся фронт работ будет разбит на два этапа. Так, на первом — за лето 2017 года — проведут работы на участке Холмск — Арсентьевка — Ноглики, а на втором — в течение двух месяцев 2018-го — на направлении Арсентьевка — Корсаков.
Анна Булаева
Олег Белозеров назвал одной из приоритетных задач РЖД создание интеллектуальных систем управления перевозочным процессом
Президент «Российских железных дорог» провел совещание по вопросу совершенствования технологии управления перевозками
Одной из приоритетных задач ОАО «Российские железные дороги» (РЖД) является создание интеллектуальных систем управления перевозочным процессом. Об этом сообщает пресс-служба компании со ссылкой на заявление президента ОАО «РЖД» Олега Белозерова, которое он сделал на совещании по вопросу совершенствования технологии управления перевозочным процессом.
В нем приняли участие руководители компании, отвечающие за инфраструктурный и перевозочный блоки, информационные технологии и инновационное развитие.
В ходе совещания глава ОАО «РЖД» отметил, что обеспечение бесперебойного, стабильного и безопасного перевозочного процесса — это главное направление работы компании. В связи с чем подразделениями холдинга проводится масштабная работа по внедрению новых технологий управления перевозочным процессом, повышению скоростей пассажирских и грузовых поездов, обновлению парка тягового подвижного состава.
При этом особое внимание уделяется улучшению качества планирования грузовых и пассажирских перевозок, что влияет на общую эффективность использования производственных ресурсов и снижает удельные затраты.
Олег Белозеров подчеркнул, что вложения в программные продукты, автоматизацию процессов могут иметь достаточно короткий срок окупаемости за счет оптимизации реальных технологических процессов. Такой эффект, в частности, могут дать информационные технологии, оказывающие поддержку в оптимальном выборе путей доставки грузов, формирования поездов по направлениям.
«С развитием железнодорожного транспорта создавалось большое количество информационно-управляющих систем в разных сферах деятельности. Основная задача сегодня — в их интеграции, повышении эффективности взаимодействия на стыке процессов, в том числе вместе со смежными видами транспорта», — говорится в пресс-релизе ОАО «РЖД» по итогам совещания.
Один из примеров такого сотрудничества - проект, реализованный на станции Находка-Восточная Дальневосточной железной дороги. Здесь создана единая интегрированная система, в реальном времени предоставляющая железнодорожникам и портовикам информацию о подходе грузовых поездов, уровне занятости складских мощностей, подходе судов и их водоизмещении. Это позволяет наиболее оптимально планировать работу по перевалке грузов с железной дороги в порт и ликвидировать проблему отставленных от движения поездов. Такую систему планируется внедрить на всех ключевых припортовых станциях.
Анна Булаева
Почему горим?
Автор: Игорь ГРЕБЦОВ. Член Союза писателей России.
В самом деле, почему вот уже который год на земле российской горят травы, а затем и леса? Вопрос этот требует чёткого и недвусмысленного ответа. Поэтому мне необходимо вернуться на добрые шесть десятков лет назад и рассказать о том, чему был свидетелем.
ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ пятидесятых годов прошлого столетия мне, редактору Красноярского книжного издательства, доводилось не раз бывать в Ширинском районе Хакасской автономной области, входившей тогда в Красноярский край. В те далёкие времена на удивительно равнинных просторах этого района гудели трактора, поднимались, как и во всём Советском Союзе, целинные и залежные земли. А нам, работникам книжного издательства, было поручено издать книгу о сибирской целине. Я готовил к печати небольшую книжку первого секретаря Ширинского райкома партии и свои очерки о героях целины.
Затем поднятые целинные земли Хакасии были засеяны и осенью порадовали сибиряков щедрым урожаем. На целинных землях возникли десятки новых сёл и деревень. Появились колхозы. Посевы, естественно, охранялись, о пожарах и разговоров-то не было. Сибирская целина работала на советского человека.
Но с наступлением «лихих девяностых» всё изменилось. Целинные земли Хакасии, как, впрочем, и пахотные земли других районов страны, были заброшены. Они остаются заброшенными и ныне. На них появилось дурнотравье порою в человеческий рост. Эти травы буквально опоясывают многочисленные целинные поселения, проникают на заброшенные огороды. И достаточно искры, чтобы их охватило пламенем.
Горят деревни и сёла. В огне мечутся люди, потерявшие всё, что было нажито за многие годы. С ужасом слушаю я и нынешние сообщения о пожарах в Хакасии, о бедствии тысяч и тысяч людей на здешней земле.
Стали ли пожары в Хакасии горьким уроком для властей предержащих? Судя по тому, что произошло недавно в Амурской области, ответ на этот вопрос может быть только отрицательный. Она, эта область, где я когда-то работал корреспондентом центральной газеты, в советские времена была житницей Дальнего Востока. Между реками Зея и Бурея, впадающими в Амур, раскинулась плодородная долина, которую любовно называли «дальневосточным огородом». Здесь выращивали и зерновые, и сою, и овощные.
А вот ныне в Бурейском районе уничтожающими волнами вспыхнули пожары. Горела трава на площадях, давно не паханных. А вместе с травами горели и леса. И опять — пылающие дома и целые поселения. И опять — колоссальные убытки.
Нынешняя вопиющая, если не сказать преступная, бесхозяйственность — вот откуда эти беды на селе. И если быть до конца честным, то следует сказать, что эти беды будут подстерегать нас и в дальнейшем. Ведь ныне миллионы гектаров сельскохозяйственных земель заброшены! Их не пашут, не засевают. На них растёт бурьян, о чём из года в год бьёт тревогу КПРФ. Но тщетно. Отсюда и пожары.
Не настала ли пора, в конце концов, спасать нашу русскую землю-матушку от неизбежных при нынешних властях пожаров, вернуть ей былое плодородие? Сельскохозяйственные земли России взывают к нам!
Тверскую превратят в археологический музей. Часть мостовой XVII–XVIII веков на современной улице застеклят, чтобы москвичи смогли посмотреть на историческую улицу. Как рассказал заместитель Мэра по вопросам городского хозяйства и благоустройства Пётр Бирюков, для этой части улицы будет сделано новое проектное решение.
«Мы должны знать, каким был наш город. Поэтому такие решения приняты и по деревянной мостовой, и, безусловно, они будут работать на сохранение истории города», — пояснил Пётр Бирюков.
Застеклённая часть Тверской будет с подсветкой, с подогревом для зимней эксплуатации, чтобы москвичи могли любоваться многовековой историей Тверской в любое время года.
Заммэра также отметил, что у города уже есть опыт сохранения исторических мостовых. В частности, в прошлом году на Пушечной улице сохранили часть кирпичного покрытия.
Благоустройство Тверской улицы завершится к сентябрю. Тогда же москвичи смогут увидеть участок исторической дороги.
Напомним, деревянную мостовую на Тверской откопали во время благоустройства по программе «Моя улица». В районе дома 16 обнаружили её край. Его нашли при раскопке траншеи под кабельную канализацию. Фрагменты мостовой располагались на глубине 1,2–1,3 метра.
Несколько досок отправили на дендрохронологическую экспертизу, а сам участок на время законсервировали. В ходе экспертизы, основанной на исследовании годичных колец древесины, специалисты смогут выяснить, к какому времени относится находка. Пока её ориентировочно относят к XVII–XVIII векам. Мостовая то появляется, то пропадает на протяжении пяти погонных метров. Основная её часть находится под дорожным полотном улицы и в ходе работ её трогать не будут.
Сохранились остатки четырёх ярусов. Все они состоят из настилов (полубрёвен) и продольных лаг (брёвен). На верхнем настиле обнаружены следы воздействия огня (пожар XVIII века). При расчистке мостовой в слоях между ярусами археологи также нашли фрагменты белоглиняной и чернолощёной посуды, меднолитые пуговицы-гирьки, нательный крест, обрезки кожаных изделий, древесный тлен и уголь.
То, что на Тверской улице есть несколько ярусов деревянных мостовых, археологам было известно давно. Под мостовой XVIII века расположены ещё пять ярусов XVII века.
Все новые коммуникации пройдут выше этой мостовой. Изначально планировалось сохранить её полностью под землёй, но потом решили часть исторической Тверской показать москвичам.
За ходом работ по программе «Моя улица» наблюдают около ста специалистов — археологов, геодезистов и других экспертов.
За всё время проведения работ было найдено несколько тысяч артефактов и исторических объектов. Все находки будут переданы в Музей Москвы до 2019 года, а фрагменты оград, мостовых, фундаментов останутся на прежнем месте и будут законсервированы.
В Приморье резидент ТОР "Михайловский" инвестирует 370 млн рублей в АПК
АО "Корпорация развития Дальнего Востока" сообщила, что подписала соглашение с новым резидентом территории опережающего развития "Михайловский" компанией "Черниговский Агрохолдинг" на сумму инвестиций в 369,6 миллиона рублей.
По данным корпорации, компания собирается выращивать кукурузу, ячмень и сою в селе Черниговка. Неподалеку будет построен комплекс первичной переработки злаковых культур с объёмом хранения 20 тысяч тонн. Срок окончания строительства – 2017 год.
"Мы являемся частью группы компаний "Агротек". На Камчатке находится комбикормовый завод, куда мы будем поставлять большую часть продукции. Излишки будут проданы в страны АТР. Элеватор (зернохранилище) станет логистическим центром не только для собственной продукции, но и для местных фермеров", — сообщил генеральный директор ООО "Черниговский Агрохолдинг" Александр Корнеев.
ТОР "Михайловский" состоит из двух площадок "Некруглово" и "Спасско-Черниговская". Здесь КРДВ планирует построить объекты электросетевой инфраструктуры общей мощностью 56,6 кВт. Шесть компаний уже стали резидентами ТОР и занимаются животноводством, выращиванием сои и злаковых культур.
В общей сложности поступило 12 заявок на получение статуса резидента ТОР "Михайловский". Общая сумма инвестиций по заявкам — 61,7 миллиарда рублей, на предприятиях будет создано около 3,7 тысячи новых рабочих мест.
Всего на Дальнем Востоке уже создано 12 территорий опережающего развития. Три в Приморском крае, по две в Амурской области, Хабаровском крае, по одной — на Камчатке, Чукотке и в Якутии, два ТОРа в Сахалинской области. До конца 2016 года планируется создать еще три новых ТОР. По данным Минвостокразвития, на начало мая поступило 130 официальных заявок от инвесторов на реализацию инвестпроектов в ТОР на общую сумму инвестиций 452,7 миллиарда рублей.
Россия: Производство комбикормов для КРС растет, несмотря на снижение поголовья
По данным Росстата, объем производства комбикормов в РФ в январе-апреле т.г. составил 8,583 млн. т, что на 8,3% больше, чем за аналогичный период в прошлом году. Сообщает агн. Зерно Он-Лайн.
Производство комбикормов для птицы повысилось на 4% по сравнению с прошлогодним уровнем до 4,751 млн. т, для свиней – до 3,103 млн. т (+16,6%), для КРС – до 0,699 тыс. т (+4,4%).
Производство комбикормов для свиней и птицы растет благодаря продолжающемуся увеличению поголовья. По данным на 1 мая, численность поголовья птицы в сельхозорганизациях превысила прошлогодний показатель на 1,6%, свиней – на 11,3%. Производство комбикормов для КРС выросло, несмотря на сокращение поголовья на 1%.
Объем выработки комбикормов вырос во всех федеральных округах, кроме ДФО, где он повторил результат прошлого года. Наиболее заметный рост производства показала Пензенская область, Челябинская область и Ставропольский край.
"МегаФон" пополнился директором из МТС
Андрей Федосеев
Бывший технический директор макрорегиона "Центр" ПАО "Мобильные ТелеСистемы" (МТС) Евгений Новоселов занял пост директора по инфраструктуре Столичного филиала ПАО "МегаФон". Он сменил на этом посту Игоря Акулинина, который покинул компанию.
На должности директора по инфраструктуре Столичного филиала "МегаФона" Евгений Новоселов будет отвечать за развитие и эксплуатацию сети, строительство, информационные технологии, предотвращение мошенничества. "Его приоритетными задачами на новом посту будут сохранение технологического лидерства "МегаФона" в Московском регионе, расширение зоны покрытия в метрополитене, улучшение качества предоставляемых услуг, укрепление лидерства в 4G, подготовка инфраструктуры к проведению Чемпионата мира по футболу", - уточнил в разговоре с корреспондентом ComNews руководитель по связям с общественностью Столичного филиала "МегаФона" Павел Ларин.
По его словам, ранее должность директора по инфраструктуре московского филиала "МегаФона" занимал Игорь Акулинин. "В конце марта он принял самостоятельное решение покинуть компанию", - пояснил Павел Ларин.
Евгений Новоселов и ранее трудился в "МегаФоне". Так, с 2004 г. в течение шести лет он работал в Красноярском региональном отделении Сибирского филиала "МегаФона" на должности руководителя технического отдела. Затем Евгений Новоселов перешел в МТС: сначала на должность технического директора макрорегиона "Дальний Восток", а затем - на аналогичную должность в макрорегионе "Центр". Пресс-служба МТС вчера воздержалась от комментариев.
"Евгений Новоселов имеет большой опыт в реализации масштабных проектов по строительству и эксплуатации мобильных и фиксированных сетей связи в Сибири, на Дальнем Востоке и в Центральном федеральном округе. Под его руководством были реализованы крупные федеральные проекты, такие как обеспечение связью саммита АТЭС во Владивостоке, покрытие сетью федеральной автомобильной дороги Чита - Хабаровск и многие другие", - говорится в сообщении "МегаФона".
По словам директора Столичного филиала "МегаФона" Алексея Семенова, пройдя путь от инженера до технического директора, продолжительное время работая в двух крупных сотовых операторах, Евгений Новоселов получил большой опыт и обладает экспертизой на телеком-рынке.
"Я искренне рад присоединиться к команде "МегаФона", - сказал Евгений Новоселов. - Для меня это вызов и новая ступень профессионального роста. Столичный филиал всегда был и остается пионером технологического прогресса. Здесь сформирован уникальный коллектив, реализованы успешные инфраструктурные проекты, и я готов применить свой опыт для достижения поставленных целей".
Это не первые кадровые изменения в "МегаФоне" с того момента, как Сергей Солдатенков в конце апреля начал исполнять обязанности генерального директора компании. До того момента Сергей Солдатенков занимал пост председателя совета директоров "МегаФона" (см. новость ComNews от 28 апреля 2016 г.). Например, Денис Маликов, проработавший в "МегаФоне" девять лет, недавно стал директором макрорегиона "Центр" ООО "Т2 РТК Холдинг" (Tele2). На его позицию "МегаФон" объявил внутренний конкурс (см. новость ComNews от 25 мая 2016 г.). Затем в "МегаФон" вернулась Ирина Лихова. Она заняла пост директора по корпоративному развитию и управлению персоналом, причем это новая должность в компании (см. новость ComNews от 27 мая 2016 г.).
Досье ComNews
Евгений Новоселов родился 29 октября 1974 г. в Красноярске. Окончил Красноярский государственный технический университет по специальности "Радиотехника". На протяжении девяти лет работал инженером/ведущим инженером в технических компаниях Красноярска и служил по контракту в Федеральном агентстве правительственной связи и информации при президенте РФ в Центре правительственной связи Красноярского края. С 2004 г. по 2010 г. руководил техническим отделом Красноярского регионального отделения Сибирского филиала "МегаФона". В 2010 г. перешел в МТС на должность технического директора макрорегиона "Дальний Восток". В 2012 г. стал техническим директором макрорегиона "Центр" МТС. В 2016 г. назначен директором по инфраструктуре Столичного филиала "МегаФона".
Женат, воспитывает дочь и сына. В свободное время играет в настольный теннис.
Поисковые группы РОСКОСМОСА (ФГУП «ЦЭНКИ») завершают работы по поиску и эвакуации фрагментов отработавших ступеней ракеты-носителя «Союз-2.1а», запущенной 28 апреля 2016 года с космодрома ВОСТОЧНЫЙ.
Сегодня, 30 мая 2016 года, в Алданском районе Республики Саха (Якутия) обнаружены обе створки углепластикового головного обтекателя ракеты-носителя. После эвакуации этих фрагментов продолжавшаяся больше месяц после пуска работа поисковых групп будет успешно завершена.
Ранее специалисты обнаружили в Зейском и Тындинском районах Амурской области все четыре боковых блока первой ступени, а в Вилюйском улусе Республики Саха (Якутия) – 16 фрагментов второй ступени ракеты-носителя общей массой почти в 1 тонну. Все фрагменты были найдены в заданных районах падения. Впервые в российской космической практике для определения мест падения фрагментов второй ступени ракеты-носителя были применены радарные следящие системы.
В поисковых работах вместе со специалистами Центра эксплуатации наземной космической инфраструктуры (ФГУП «ЦЭНКИ»), авиационных подразделений и МЧС, участвовали представители органов власти Якутии и Амурской области и экологи природоохранных организаций. В районах обнаружения фрагментов были взяты экологические пробы снега и почвы, и проведены экспресс-тесты. Подтверждено, что никакого негативного воздействия на окружающую среду падение отработавших ступеней ракеты-носителя не нанесло.
Олег Кожемяко: «Инвестиционные квоты» - хороший стимул для бизнеса.
Квоты на инвестиционные цели открывают новые перспективы для развития предприятий Сахалина и Курил, заявил глава региона Олег Кожемяко. По его словам, механизмы нового распределения лимитов в правительстве детально проработают в течение месяца.
Напомним, вице-премьер – полпред президента в ДФО Юрий Трутнев 27 мая провел первое заседание подкомиссии по развитию рыбохозяйственного комплекса Дальнего Востока. Росрыболовство, бизнес и регионы обсудили особенности выделения квот на добычу водных биоресурсов, проблемы развития аквакультуры, ситуацию с железнодорожными тарифами на перевозку рыбы.
«Выделение квот на добычу водно-биологических ресурсов под инвестиционные проекты, связанные со строительством судов и вводом в эксплуатацию новых предприятий, является хорошим стимулом для представителей бизнеса. При этом у отечественных судостроительных заводов появятся новые заказы», - отметил губернатор Сахалинской области Олег Кожемяко, комментируя итоги заседания. Он добавил, что специальная межведомственная комиссия детально проработает механизмы в течение месяца.
В ближайшей перспективе планируется изменить и алгоритм выделения участков под аквакультуру. Юрий Трутнев напомнил: это важный экономический ресурс страны, который сейчас не очень активно используется. На Сахалине развитие этого направления позволит восстановить подорванные популяции ценных морских биоресурсов: трепанга, гребешка, устриц, сообщили Fishnews в пресс-службе правительства региона.
«Один из факторов, тормозящих развитие аквакультуры, – все пригодные для этого акватории распределены под рыбопромысловые участки. А двойного использования они не предполагают, - констатировал Олег Кожемяко. - Эта проблема сейчас тоже рассматривается. Есть надежда, что в ближайшее время соответствующие предложения поступят на рассмотрение в Госдуму».
Фабрика вкуса» расширяет производство.
Уже в сентябре этого года «Фабрика вкуса» – ведущее предприятие Сахалинской области, которое специализируется на глубокой рыбопереработке, – планирует запустить новые цеха и современное коптильное оборудование.
Сегодня продукцию «Фабрики вкуса» можно найти только на Сахалине. Продается она почти в каждом отделе, от кулинарии до мясных рядов, в крупных городах юга острова, где есть магазины сети супермаркетов «Столичный». Но самый широкий выбор товаров, отмеченных современным логотипом, представлен на рыбных прилавках.
Между тем сахалинский бренд уже узнают далеко за пределами области: к широчайшему ассортименту рыбных блюд – 180 наименований, многие из которых являются собственными разработками предприятия, – проявляют интерес во многих центральных и западных регионах страны.
«В своей продукции мы не используем красителей или усилителей вкуса. Более того, стараемся придерживаться самого низкого процента солености – это нравится покупателям и полезно для здоровья. Но это же требует четкого соблюдения условий при транспортировке в магазины и хранении товара на прилавках. Поэтому на сегодняшний день покупатели могут найти нашу продукцию лишь в крупных супермаркетах Южно-Сахалинска, Холмска, Долинска», - рассказал Fishnews директор перерабатывающего завода «Фабрика вкуса» – завпроизводством Анатолий Страхов.
Запуск новых цехов запланирован на сентябрь этого года. Расширение производства совместят с частичным обновлением парка российского и зарубежного оборудования фабрики. Строительные работы в самом разгаре, но участок с новым коптильным оборудованием уже полностью готов. В скором времени на фабрику ждут специалистов из Обнинска для настройки машины, они же обучат сотрудников завода работе с компьютеризированным управлением.
«Это российская, очень современная техника. Весь рабочий процесс (а в двух камерах можно параллельно осуществлять горячее и холодное копчение) будет полностью автоматизированным. Значительно увеличится объем загрузки: если сейчас коптильные комнаты у нас рассчитаны на 100 кг, обычно загружаем 50-60 кг, то новое оборудование сможем загрузить на 150-180 кг, а если мелкой рыбой, то и до 300 кг. Да и сам процесс значительно ускорится, к тому же никакого дыма благодаря мощным вытяжкам, фильтрам и охладителям», – описал будущие возможности директор фабрики.
На настоящий момент объемы работы завода оцениваются в 400 тонн рыбопродукции в год. Ввод в эксплуатацию новых цехов и оборудования положительно скажется на производительности предприятия, отмечают в руководстве компании.
Сахалин обратил внимание на маломерный флот.
В Сахалинской области в преддверии лососевой путины и «прибрежного» эксперимента необходимо отладить систему освидетельствования маломерных плавсредств и аттестации судоводителей, отметил заместитель председателя правительства региона Игорь Быстров.
Безопасность на море обсудили на совещании, которое провел заместитель председателя правительства Сахалинской области Игорь Быстров. В мероприятии приняли участие представители Сахалино-Курильского теруправления Росрыболовства, Государственной инспекции по маломерным судам, пограничников и портового надзора.
Обеспокоенность областных властей вызвали несколько последних происшествий с людьми на море, в том числе случай в Смирныховском районе, где пропали трое рыбаков. Лодка, на которой они вышли в море, не была зарегистрирована, техническое освидетельствование плавсредства не проводилось.
«В ближайшее время начнется лососевая путина, - напомнил Игорь Быстров. - В ней примут участие 242 предприятия. Также вскоре откроется шестимильная зона у берегов Сахалина и Курил для промысла, который будут вести наши рыбаки-любители, малый и средний бизнес. Это означает, что в море выйдет большое количество небольших судов и лодок. В этих условиях мы должны обеспечить безопасность людей на воде».
В ходе обсуждения выяснилось: последние изменения в федеральном законодательстве привели к тому, что многочисленные деревянные кунгасы, которые в регионе используются для обслуживания ставных неводов, выпали из поля зрения контролирующих органов. Теперь никто централизованно не следит за их состоянием, сообщили Fishnews в пресс-службе губернатора и правительства области.
«Наша задача – обеспечить безопасные условия труда для работников рыбодобывающих предприятий, - подчеркнул Игорь Быстров. – Для этого необходимо отладить систему освидетельствования маломерных плавсредств и аттестации судоводителей в регионе. Не следует воспринимать эти меры как дополнительный административный барьер. Речь идет о безопасности на море, о жизнях людей».
«Инвестквоты»: слишком много противоречий.
На заседании подкомиссии по вопросам развития рыбохозяйственного комплекса Дальнего Востока представители бизнеса и регионов указали на ряд противоречий в законопроекте об «инвестиционных квотах» и предложениях по их распределению.
Вице-премьер – полпред президента в ДФО Юрий Трутнев 27 мая провел заседание подкомиссии по вопросам развития рыбохозяйственного комплекса Дальнего Востока. Главной темой обсуждения, как и ожидалось, стал механизм предоставления квот добычи водных биоресурсов на инвестиционные цели, но замечания участников касались и законопроекта в целом.
Каким видят этот механизм разработчики – Минсельхоз и Росрыболовство, на заседании рассказал замминистра – руководитель федерального агентства Илья Шестаков. Возможность высказаться получили представители федеральных ведомств, отраслевых ассоциаций и приморских регионов.
Председатель комиссии РСПП по рыбному хозяйству и аквакультуре Герман Зверев обратил внимание на многочисленные противоречия в законопроекте и предложениях по распределению «инвестквот». Они относятся непосредственно к процедуре распределения, к договорам о закреплении лимитов и, главное, к моменту, с которого нужно наделять предприятие дополнительной квотой, соответственно - урезать остальные виды квот.
Несмотря на заверения Росрыболовства, из текста законопроекта совсем не следует, что такой «отсечкой» будет введение в строй судна или завода. А ведь это один из принципиальных вопросов. Так, губернатор Сахалинской области Олег Кожемяко еще раз подчеркнул, что «инвестиционные квоты» должны выделяться только под уже построенное судно. В части резервирования квот под рыбоперерабатывающие заводы он отметил, что отбор таких проектов необходимо осуществлять совместно с субъектами Федерации.
Категорически против выдачи «инвестиционной квоты» до постройки судна высказалась Федеральная антимонопольная служба. В ведомстве считают, что строительство рыбопромысловых судов и добыча водных биоресурсов – это разные рынки, и увязывать бизнес на одном рынке с выполнением условий на другом неправомерно.
Рыбаков тревожит и спешка, в которой готовится такой важный и объемный пакет изменений в закон о рыболовстве. Президент ВАРПЭ Александр Фомин указал, что законопроект планируется рассмотреть в первом чтении уже 7 июня, хотя сейчас многие поправки еще только-только формулируются.
«Мы готовим письмо от РСПП. Думаю, на следующей неделе оно будет подписано, – рассказал корреспонденту Fishnews Герман Зверев. – Напомню, что предыдущее письмо, которое мы направляли, содержало четыре замечания, два из которых были учтены. По крайней мере, финансовая гарантия включена, раньше и ее не было. И убрано определение рыбоперерабатывающего завода, которое относится к ведению другого вида законодательства – технического регулирования».
Общая позиция выступавших сводилась к тому, что на данный момент механизм предоставления квот добычи ВБР на инвестиционные цели как совокупность правовых норм прямого действия отсутствует. Юрий Трутнев согласился с тем, что пока в законопроекте представлена юридическая оболочка, которая может быть наполнена любым экономическим содержанием. По мнению вице-премьера, одним законом судостроение не развить, поэтому необходимо пошагово проработать и сделать понятной всю цепочку, в том числе заключение инвестсоглашения, выделение «инвестквоты», наконец, строительство судна и его сдачу в эксплуатацию.
На заседании подкомиссия рассмотрела и проблемы, тормозящие развитие аквакультуры на Дальнем Востоке. В том числе обсуждались полномочия по формированию рыбоводных участков и подготовке рыбоводно-биологических обоснований. Юрий Трутнев поинтересовался, есть ли возможность передать эти функции рыбохозяйственным институтам. По мнению полпреда, финансировать эту работу мог бы Фонд развития Дальнего Востока.
По еще одному наболевшему вопросу – о доставке продукции из водных биоресурсов с Дальнего Востока в центральную часть страны, поднятому на госсовете, подвижек пока нет. Минтранс и РЖД не видят проблем с транспортировкой рыбы и не считают связанные с ней затраты существенно влияющими на конечную стоимость рыбопродукции. Однако участники совещания указали, что оперировать данными об инфраструктурной составляющей некорректно. Ведь фактические расходы предприятий на логистику складываются из оплаты операторам, как правило, аффилированным с РЖД. К тому же в расходах заложены задержки при подаче вагонов, а скорого контейнерного поезда, способного за 7 суток доставить груз до Москвы или обратно, не создано.
26 мая 2016 г. проведено заседание Совета руководителей территориальных органов Федерального казначейства в Дальневосточном федеральном округе.
На совещании, проходившем в режиме видеоконференцсвязи, рассмотрено два вопроса: «Актуальные вопросы казначейского сопровождения государственных контрактов, договоров (соглашений)» и «Разграничение полномочий в части досудебной и судебной работы между вновь создаваемыми структурными подразделениями и юридическим отделом при принятии органами Федерального казначейства полномочий упраздненной Федеральной службы финансово-бюджетного надзора по контролю и надзору в финансово-бюджетной сфере».
Открыла заседание руководитель Управления Федерального казначейства по Приморскому краю – председатель Совета руководителей территориальных органов Федерального казначейства в Дальневосточном федеральном округе Г.Д. Мостовая.
С докладами выступили руководитель Управления Федерального казначейства по Амурской области И.А. Полушкин и врио руководителя Управления Федерального казначейства по Республике Саха (Якутия) В.И. Батюшкина.
В процессе обсуждения рассматриваемых вопросов членами Совета руководителей были озвучены предложения по совершенствованию процедур казначейского сопровождения государственных контрактов, договоров (соглашений) и предложения о разграничении полномочий в части досудебной и судебной работы между вновь создаваемыми структурными подразделениями и юридическим отделом.
Завершен первый этап реконструкции Северо-Двинской шлюзованной системы
26-27 мая в Кирилловском районе Вологодской области состоялась Комиссия по приёмке завершенного строительством объекта «Разработка и реализация комплексного проекта реконструкции Северо-Двинской шлюзованной системы I этап», предусмотренного Федеральной целевой программы «Развитие транспортной системы России 2010-2020 годы»
В процессе реконструкции были проведены работы по строительству Административного здания Вологодского РВП, Топорнинской и Кишемской заградительных плотин, реконструкция Кишемского и Кузьминского судоходных каналов, реконструкция Благовещенской переправы.
Работы выполнены генподрядной организацией ЗАО «АКВАТИК». Комиссией было отмечено, что все работы выполнены с надлежащим качеством и с опережением графиков.
По результатам работ комиссии было определено, что реконструкция Северо-Двинской шлюзованной системы была выполнена в соответствии с проектной документацией, отвечает экологическим, пожарным и строительным нормам и правилам, государственным стандартам. Все реконструируемые объекты введены в эксплуатацию.
Команда Новгородского РДУ стала победителем V Всероссийских соревнований диспетчеров региональных диспетчерских управлений Системного оператора.
Команда Филиала ОАО «СО ЕЭС» «Региональное диспетчерское управление энергосистемами Новгородской и Псковской областей» (Новгородское РДУ) заняла первое место в V Всероссийских соревнованиях профессионального мастерства диспетчерского персонала филиалов ОАО «СО ЕЭС» региональных диспетчерских управлений (РДУ).
В торжественной церемонии награждения, которая состоялась 27 мая, приняли участие заместитель Председателя Правления ОАО «СО ЕЭС» Сергей Павлушко, заместитель главного диспетчера по оперативной работе ОАО «СО ЕЭС» Александр Курлюк, генеральный директор Филиала ОАО «СО ЕЭС» ОДУ Сибири Алексей Хлебов, заместитель главы Республики Хакасия Валерий Марков.
Подводя итоги соревнований, заместитель Председателя Правления Системного оператора Сергей Павлушко отметил: «Соревнования профессионального мастерства – это важная часть подготовки персонала. Каждый раз они подтверждают, что не существует таких технологических задач по управлению энергосистемой, с которыми бы не могли справиться диспетчеры Системного оператора. Кроме того, в ходе соревнований мы открываем тех «звезд», которые становятся лидерами профессиональной деятельности Системного оператора».
Команда победителей состоит из диспетчеров Новгородского РДУ Александра Иванова и Евгения Антонова. Руководитель команды – заместитель главного диспетчера Новгородского РДУ Игорь Никифоров В общем командном зачете они набрали 795,2 балла из 1050 возможных.
Второе место заняла команда Филиала ОАО «СО ЕЭС» «Региональное диспетчерское управление энергосистемы Республики Хакасия» (Хакасское РДУ), набравшая 778,9 балла. В состав команды вошли старший диспетчер Алексей Винник и диспетчер Андрей Федотов. Руководитель команды – заместитель начальника оперативно-диспетчерской службы Хакасского РДУ Виктор Куприенко.
Бронзовым призером стала команда Филиала ОАО «СО ЕЭС» «Региональное диспетчерское управление энергосистемы Хабаровского края и Еврейской автономной области» (Хабаровское РДУ), набравшая 765,9 балла. В ее состав вошли старший диспетчеры Вадим Грубов и Дмитрий Коренев. Руководитель команды – заместитель начальника оперативно-диспетчерской службы Хабаровского РДУ Дмитрий Храпатый.
Пятые Всероссийские соревнования профессионального мастерства диспетчерского персонала Филиалов ОАО «СО ЕЭС» РДУ проводились с 23 по 27 мая на базе пункта тренажерной подготовки персонала Хакасского РДУ. В соревнованиях приняли участие семь команд – победителей региональных отборочных этапов, проходивших весной этого года в операционных зонах филиалов ОАО «СО ЕЭС» объединенных диспетчерских управлений (ОДУ). Борьбу за звание лучших вели команды Хабаровского, Новгородского, Хакасского, Башкирского, Московского, Волгоградского РДУ и РДУ Татарстана. Каждая из них состояла из двух диспетчеров, один из которых выполнял функции старшего диспетчера.
Работу главной судейской комиссии соревнований обеспечивали представители исполнительного аппарата ОАО «СО ЕЭС». Главный судья соревнований – заместитель главного диспетчера по оперативной работе Александр Курлюк.
Соревнования проводились в четыре этапа. На первом этапе «Квалификационная проверка» лидировала команда Волгоградского РДУ. Лучший результат на втором этапе «Переключения в электроустановках» показала команда Московского РДУ. Победителями третьего этапа «Решение задач по управлению электрическими режимами» стали диспетчеры Хабаровского РДУ. Лидерами четвертого этапа «Противоаварийная тренировка» стали диспетчеры Хакасского РДУ.
Всероссийские соревнования профессионального мастерства диспетчерского персонала филиалов ОАО «СО ЕЭС» региональных диспетчерских управлений (РДУ) проводятся один раз в три года с целью повышения квалификации, а также профессиональной подготовленности диспетчерского персонала филиалов ОАО «СО ЕЭС» РДУ, в том числе к действиям по предотвращению и ликвидации аварийных ситуаций. В ходе соревнований проверяются знания и практические навыки диспетчеров, необходимые для обеспечения непрерывного оперативно-диспетчерского управления режимом работы энергосистем, их готовность к действиям в сложной режимной обстановке в условиях ограниченного времени. В рамках соревнований происходит обмен опытом диспетчеров территориальных энергосистем.
Первые Всероссийские соревнования прошли в 2004 году в Пятигорске на базе центра тренажерной подготовки персонала ОДУ Юга. Вторые Всероссийские соревнования состоялись там же в 2007 году. Победителем в обоих соревнованиях стала команда Дагестанского РДУ. В III Всероссийских соревнованиях, проходивших в 2010 году, победу одержала команда Пензенского РДУ. Соревнования проводились в Самаре на базе центра тренажерной подготовки персонала ОДУ Средней Волги. Победителем IV Всероссийских соревнований, проходивших в 2013 году в Ярославле на базе пункта тренажерной подготовки персонала Ярославского РДУ, стала команда Башкирского РДУ.
Славный напиток — природный «Байкал»
Нильс ИОГАНСЕН
Лето, жара — самое время пить что-нибудь прохладительное. И вовсе не обязательно употреблять иностранную «химию», есть вкусные и полезные альтернативы отечественного происхождения. О них «Культуре» рассказала автор рецептуры «Байкала», заведующая лабораторией технологий безалкогольных напитков ВНИИ пивоваренной, безалкогольной и винодельческой промышленности Галина ФИЛОНОВА.
культура: Когда именно появился «Байкал»? На сей счет ходят разные версии...
Филонова: Дело было так. В начале 70-х в Новороссийске запустили первый завод, на котором из привозных концентратов стали делать «Пепси-Колу». И тут же в Министерстве пищевой промышленности СССР ударили кулаком: а мы чем хуже? Создать «наш ответ» поручили лаборатории при Русаковском заводе безалкогольных напитков. Специалисты там работали грамотные, творческие. Через какое-то время они придумали очень интересный рецепт. Сочетание зверобоя, элеутерококка, солодкового корня, листа лавра, эвкалипта, цедры лимона и сосновых почек дало поразительный результат — оригинальный, ни с чем не сравнимый вкус и букетистый аромат. Однако после того как начали пробное производство, обнаружились проблемы. Напитку недоставало микробиологической стойкости, а при его хранении образовывался осадок. В общем, для торговли он оказался не годен.
культура: Какой год стоял на дворе?
Филонова: 1973–1974-й. Тогда же стартовали работы по определению альтернативной технологии, ведь сперва применяли водные вытяжки из сырья. На «Дагвино» попытались перейти на водно-спиртовую основу, но подобные эксперименты не увенчались успехом. Градусы никак не хотели «растворяться». И вот в 1975-м в наш институт пришло поручение от управления пивобезалкогольной отрасли при Минпищепроме. Требовали в кратчайшие сроки, всего за полгода, создать концентрат для широкомасштабного промышленного выпуска «Байкала».
Мы решили разделить процесс на два параллельных этапа: создание ароматической части концентрата из сырья, содержащего эфирные ароматические масла, и экстрактивной части, которая дает вкусовую основу, из зверобоя, элеутерококка, солодкового корня, натурального колера и лимонной кислоты.
культура: Какая часть была главной?
Филонова: Экстрактивная, — ведь от нее зависит вкус напитка. Биоконверсия растительного сырья — ферментативный гидролиз — тогда только начинала развиваться, вот мы и учились извлекать водно-растворимые экстрактивные вещества, чтобы они не выпадали в осадок. В результате в экстракт из растительного сырья переходили дубильные вещества (они очень полезны для организма) — аминокислоты, которые нужны человеку каждый день, и прочие важные ингредиенты. В итоге мы получили очень качественные экстракты. Когда работали, здесь, на втором этаже в институте, висел такой чудесный запах... Для сгущения и адсорбции летучих фракций использовали колер — натуральный, сахарный. Вышел концентрат, который хорошо растворялся в воде, сохранял вкус и аромат.
культура: Неужели в рецепте осталась и такая экзотика, как сосновые почки?
Филонова: Нет, конечно, их заменили на пихтовое масло — органолептические свойства продукта не пострадали, скорее, даже улучшились. С ароматической частью вообще проблем было меньше всего, применили соответствующие эфирные масла: эвкалиптовое, лавровое, лимонное и пихтовое. Благо последних требуется совсем немного.
культура: И когда наконец изыскания завершились?
Филонова: Как раз к Олимпиаде-80 все было готово, потребитель на ура принял «Байкал», люди его быстро распробовали и оценили. Организовали три одноименных фирменных магазина, один из них, самый большой, открылся на Ленинском проспекте. Там присутствовали все наши напитки — натуральные, на сахаре, с органической (лимонной) кислотой, экологически чистые и полезные.
культура: Неужели даже без консервантов?
Филонова: Бензоат натрия и сорбиновая кислота применяются в нашей стране с 60-х годов, первый — как раз в безалкогольных напитках, второй — в соках и соковых напитках. На тысячу литров напитка идет всего 170 граммов бензоата натрия. Это максимально допустимая дозировка, рекомендованная Роспотребнадзором. Превышать концентрацию нельзя. Еще одно ограничение: в напитке не должна присутствовать «химия», которая может вступить с ним в реакцию. Впрочем, в «Байкале» нет неорганических препаратов, поэтому даже теоретической угрозы здоровью он не несет.
культура: А можно ли обойтись совсем без консервантов?
Филонова: Стопроцентную стерильность производства обеспечить нельзя, это очень дорого, да и все равно напитки, включающие сахар, через неделю начнут портиться — бродить. Это естественный природный процесс, для нас нежелательный. Поэтому и добавляется бензоат натрия, обеспечивающий срок хранения до полугода. Торговля просто не возьмет скоропортящийся товар. Без консервантов можно обойтись, если напиток в стеклотаре пропастеризовать.
культура: Вы упоминали зверобой — дикорастущее растение. Неужели природного ресурса до сих пор хватает для производства «Байкала»?
Филонова: Когда напиток еще создавался, данный вопрос изучали в первую очередь. Да, объемы дикорастущего сырья ограничены, поэтому требовалась альтернатива, сохраняющая свойства продукта. Зверобой заменили черным чаем, это тоже самый настоящий кладезь полезных веществ. Мы специально проверяли: дегустаторы не смогли отличить «Байкал» с чаем от напитка со зверобоем. Вкусоароматическая гамма, тонизирующие и целебные свойства остались неизменными.
Но мы идем дальше. Совсем недавно выполнили работы по замене черного чая на более доступное сырье. По этому рецепту вместо зверобоя используются плоды рябины обыкновенной и боярышника в определенном соотношении. Получилось отлично. И не менее полезно.
культура: Кому принадлежит бренд «Байкал»? В глубинке каких только напитков с этим названием не встретишь, и ведь все — разные.
Филонова: Бренд зарегистрирован на ВНИИПБ и ВП, причем запатентована и технология, позволяющая получать высококачественный продукт. Его основа — исключительно натуральное сырье, которое сегодня перерабатывают лишь несколько предприятий. До 2005 года Курская биофабрика производила концентрат, сейчас — уже нет. «Аквалайф» (Черноголовка) делает его по нашей лицензии, в том числе для других производителей. В Германии изготавливают «Байкал» тоже по лицензии, правда, там он называется «Восток». Немцам нравится, продажи идут хорошо.
Что же касается отечественных региональных производителей, то на местном уровне, действительно, порой можно нарваться на откровенный фальсификат. Но его немного, это дело рук мелких фирмочек. По большей части «Байкал» в России правильный, сделанный по нашей оригинальной технологии.
культура: А другие советские рецепты ВНИИПБ и ВП по-прежнему в ходу?
Филонова: К сожалению, нет. Во второй половине 80-х, когда развернулась антиалкогольная кампания, мы создали интересную серию напитков.
Это вообще отдельная удивительная история. Началась она с того, что к нам буквально ворвался директор совхоза с Северного Кавказа, его хозяйство производило пряное сырье для изготовления вермутов — имбирь, померанцевую корку, гвоздику, донник. «Вы должны нас спасти — сделать на их основе безалкогольные напитки, отговорки не принимаются», — заявил гость. Пришлось соглашаться — людям требовалась помощь.
Пряности они настаивали на крепком растворе спирта, около 65 градусов, но для безалкогольных напитков эта технология не подходила. Решили применить нашу биоконверсию, пропустить сырье через экстрактор. В итоге появились «Флора гвоздичная», «Флора померанцевая», «Флора мятная», «Флора кориандровая». Мы наладили технологии промышленного производства этих напитков, как говорится, «под ключ». Документацию утвердили, в Минздраве согласовали, цены тоже экономисты посчитали. Другой пример: в Омске оборонный завод — тогда конверсия была в моде — построил первую и, увы, единственную установку: промышленный экстрактор для данного типа сырья. Запустили, я торжественно разбила о него бутылку шампанского, прямо как при спуске корабля. Было это в 1990-м.
Появились небольшие пробные партии, у нас в ВНИИПБ и ВП сохранились даже этикетки тех лет. Однако вскоре развалился СССР, и про новые напитки все позабыли. А потом их произвести стало невозможно.
культура: Но рецептура сохранилась?
Филонова: Конечно, сохранилась. Вот она, в этой книге — сборнике рецептур безалкогольных напитков 1990 года. Проблема в том, что, как я говорила, в России осталось не так много предприятий по приготовлению экстрактов из растительного сырья. По нашей технологии работают такие предприятия, как уже упоминавшийся Курск, Владивосток («Лимонник»), Архангельск («Биопродукт») и столичный КиН. Да и с самим сырьем, то есть с пряностями отечественного производства, тоже нынче проблемы. Ведь тех колхозов и совхозов давно уже нет...
культура: Сейчас ваша лаборатория что разрабатывает? Есть новинки?
Филонова: В последние годы высок запрос на использование местного натурального сырья, в этом направлении и трудимся. Так, дагестанская компания «Денеб» совместно с институтом разработала напитки на основе растительных ингредиентов (шиповник, курага). И теперь Курская биофабрика из их сырья производит для них концентраты.
Отмечу также наш сироп для кислородных коктейлей, нынче это, как известно, модная тема. В традиционном рецепте присутствует яичный белок, который способствует образованию устойчивой мелкозернистой пены, но он быстро портится. Вместо него мы применили желатин в сочетании с экстрактом солодкового корня. Сироп — натуральный, яблочный. Продукт всем понравился, особенно детям. Сейчас этот коктейль выпускают в Ставрополе.
культура: Однако на прилавках российских магазинов царят «Кока-Кола» и прочий импорт — почему?
Филонова: Неправда, отечественных напитков производят много , особенно в регионах . Их и разбирают в первую очередь. Примером может служить серия безалкогольных напитков «Витан», разработанная институтом совместно с предприятием ООО «Витан-НН» (Нижний Новгород). Полезные функциональные свойства этих напитков подтверждены исследованиями Нижегородского НИИ детской гастроэнтерологии, а качество оценено многочисленными конкурсными наградами.
культура: В России и СССР был еще один известный бренд — «Воды Лагидзе». Есть какая-то преемственность между теми напитками и современными?
Филонова: «Тархун» начинался как раз с «Вод Лагидзе». Его основа — настой эстрагона, на Кавказе он называется тархун. Вот только экстракт этот совсем не ярко-зеленый, а коричневый. Но при составлении рецептуры напитка авторы добавили туда два пищевых красителя — тартразин и индигокармин. Первый — желтый, второй — синий, при смешении и получился тот самый удивительный ярко-зеленый цвет.
Мы, то есть ВНИИПБ и ВП, были против. Не потому, что вредно, все равно «химия», да и не очень стойкая — если оставить стакан с «Тархуном» на свету, то через пяток дней он поблекнет. Я вообще считаю, что все компоненты должны быть натуральными. Однако яркий цвет всем очень понравился, и наше пожелание не учли.
«Исинди» — помните, был такой замечательный напиток? Он также пошел от Митрофана Лагидзе, кое-где его еще можно встретить. В основном в провинции. Там вообще сильны местные бренды.
культура: Потому что они дешевле?
Филонова: Нет. Сегодня потребитель все чаще смотрит на заднюю этикетку, где указан состав. И выбирает товар, который сделан на натуральной основе, без «химии», с минимумом консервантов. Голосует рублем за наши напитки, за отечественные. В провинции люди менее брендозависимые, поэтому позиции импорта не столь сильны. Этот процесс, я уверена, будет лишь набирать обороты по всей стране. В том числе и в столицах.
Россия. ЦФО > Агропром > portal-kultura.ru, 30 мая 2016 > № 1779314
Галина Филонова
В акватории бухты Золотой Рог (Приморский край) 4 июня 2016 г. состоится экологический субботник
4 июня 2016 года в преддверие Всемирного дня охраны окружающей среды в г. Владивостоке в акватории бухты Золотой Рог пройдет масштабный субботник.
«В настоящее время Тихоокеанским морским управлением Росприроднадзора реализуется программа по усилению надзора за хозяйствующими субъектами в акваториях ДФО. Работа проводится по поручению заместителя Председателя Правительства РФ – полномочного представителя Президента РФ в Дальневосточном федеральном округе Юрия Трутнева», – отметил заместитель Министра природных ресурсов и экологии РФ Мурад Керимов.
Во исполнение данного поручения Тихоокеанское морское управление Росприроднадзора проводит работу по установлению основных источников, оказывающих негативное влияние на экологическое состояние Золотого Рога. К таким источникам загрязнения, в частности, относятся существующие выпуски хозяйственно-бытовой канализации г. Владивостока, а также суда тихоокеанского флота.
Основная цель субботника 4 июня – силами и техническими средствами организаций-участников произвести сбор плавающего мусора и нефтепродуктов со всей акватории бухты для последующего его обезвреживания. Плавающий мусор предполагается собирать с поверхности бухты, в том числе, плавсредствами, специализированными судами – нефтемусоросборщиками, включая морские уборочные суда тихоокеанского флота.
В субботнике примут участие не только жители г. Владивостока, но и предприятия-водопользователи, силами которых будет произведена очистка закрепленной береговой полосы и прилегающей акватории.
В мероприятии также примут участие представители администрации г. Владивостока, Тихоокеанского флота ВМФ России, администрации морских портов Приморского края и Восточной Арктики, Пограничное управление ФСБ по Приморскому краю, Фонд содействия охране окружающей среды «Природа» и др.
Строительство первого этапа круглогодичной теплицы в Якутске начнется в конце июня
Окружной администрацией города Якутска и АКБ «Алмазэргиэнбанк» АО был разработан проект, согласно которому на площади 8,2 га планируется строительство круглогодичного тепличного комплекса по выращиванию овощей, зелени и салатной линии, с размещением теплоэнергоцентра, офисных, складских и вспомогательных зданий.
В марте текущего года в Якутск приезжал генеральный директор компании «Хоккайдо корпорэйшен» господин Юкио Тэмма. В ходе рабочего визита были обсуждены вопросы реализации инвестиционного проекта, в рамках которого на территории опережающего социально-экономического развития «Индустриальный парк «Кангалассы» планируется строительство круглогодичного тепличного комплекса. По итогам встречи между Окружной администрацией города Якутска, АКБ «Алмазэргиэнбанк» АО и компанией «Хоккайдо корпорэйшен» был заключен меморандум о реализации инвестиционного проекта «Строительство круглогодичного тепличного комплекса».
Реализация проекта будет состоять из трех этапов, первый из которых планируется реализовать уже в этом году. Так, скоро на территории индустриального парка «Кангалассы» начнется строительство экспериментального тепличного комплекса общей площадью 1000 кв. м. Второй этап реализации проекта начнется в следующем году на площади 16 000 кв. м. Третий этап строительства намечен на 2020 год, где общая площадь строительства круглогодичной теплицы достигнет 32 000 кв. м. Выход на проектную мощность запланирован к 2021 году.
Общая стоимость проекта составит более 1,3 млрд рублей.
Для координирования работ и своевременного выполнения поставленных целей, создано юридическое лицо ООО «Сари», учредителями которого выступили МУП «Горснаб» совместно с АКБ «Алмазэргиэнбанк» АО. Проведена процедура отбора и заключен договор на разработку проектно-сметной документации. Проектной организацией проведены инженерные изыскания, ведется работа по техническим решениям фундамента. Также в целях реализации проекта на стажировку в Японию будут направлены местные специалисты.
С компанией «Хоккайдо корпорэйшен» заключен контракт на поставку материалов и оборудования необходимых для строительства первого этапа круглогодичной теплицы по японской технологии. Поставка товара намечена на конец июня текущего года. Представители японской компании будут курировать строительство комплекса, они же произведут монтаж каркаса, внутреннего оборудования теплицы и пуско-наладочные работы системы автоматизации.
Теплица будет оснащена оборудованием и инженерно-технологическими системами, позволяющими организовать непрерывное производство овощной? продукции защищенного грунта с автоматическим управлением микроклимата и минеральным питанием с минимальным использованием ручного труда.
В целом, проектный объем реализации продукции составит 480 тыс. тонн помидоров, 1 344 тыс. тонн огурцов и 384 тыс. тонн зелени в год.
На сегодняшний день все необходимые работы для начала строительства произведены. В июне запланировано проведение начального этапа строительных работ: отсыпка территории, закладка свай и фундамента. Окончание строительства первого этапа круглогодичной теплицы планируется завершить уже в сентябре 2016 года, а уже в декабре планируется получить первый урожай.
Ранее в мэрии Якутска сообщали, что после выхода тепличного комплекса на полную мощность в 2020 году объем производства овощей на его территории позволит закрыть 30% потребности Якутска в свежих овощах - http://fruitnews.ru/12-home-page/mushrooms/46041-produktsiya-innovatsionnoj-teplitsy-zakroet-30-sprosa-na-svezhie-ovoshchi-v-yakutske.html.
Еще два современнейших реанимобиля заступили на службу охраны материнства и детства Приморья.
Как отмечают в департаменте здравоохранения, новый медицинский автотранспорт оснащен по последнему слову медицинской техники.
«Новые реанимобили – это не обычная «скорая», а полноценная операционная на колесах. Машины поступили в распоряжение краевой клинической больницы №1», - отметил директор департамента Андрей Кузьмин.
Благодаря новым машинам врачи смогут оперативно, а главное безопасно транспортировать беременных женщин и новорожденных детей, в том числе и с экстремально низкой массой тела.
«В Приморье много учреждений для новорожденных, но высшего - третьего уровня - только три: перинатальный центр, детская краевая клиническая больница и краевая больница №1. Ребенок, который рождается с какой-либо патологией (например, низкой массой тела), должен быть в течение суток переведен в один из них. Важно, чтобы ребенок находился в максимально комфортных условиях, потому что транспортировка – это тяжелое испытание для любого больного человека, а для новорожденного – особенно», - рассказал руководитель неонатального центра детской клинической больницы №1 Андрей Выхрестюк
Приобретенные за счет краевых средств реанимобили проектировались так, чтобы нивелировать все негативные факторы. Например, здесь есть гиростол – специальная установка, которая компенсирует вибрацию, наклоны и повороты за счет гироскопа. Благодаря этому ребенок не будет испытывать последствий тряски, что актуально для многих дорог. В машине также есть специальный инкубатор, позволяющий возить недоношенных детей в комфортной среде. Устройство сможет решить проблему гипотермии (низкой температуры тела) – недуга, очень опасного для ослабленных новорожденных.
Чтобы справиться с респираторными расстройствами, которые все чаще встречаются у детей, машины оснащены аппаратом искусственной вентиляции легких. Он приспособлен для помощи самым маленьким пациентам – подключить к аппарату можно детей весом до 500 грамм.
Особо отмечают специалисты систему жизнеобеспечения и мониторинга за состоянием здоровья ребенком. На экранах мониторов, размещенных в реанимобиле, специалисты могут следить за основными жизненными показателями: артериальным давлением, частотой сердцебиения, интенсивностью дыхания и т.д.
Кроме того, автомобили в случае необходимости могут прямо во время движения превратиться в палату реанимации и интенсивной терапии – установленное в машине оборудование приспособлено для проведения операций «в полевых условиях».
Отметим, что ежедневно из родильных домов Приморья в детскую краевую больницу №1доставляется два-три маленьких пациента, которые нуждаются в высококвалифицированной помощи.
Как подчеркивает вице-губернатор Павел Серебряков, снижение материнской и младенческой смертности остается главным вопросом в регионе. «В крае внедрена трехуровневая система оказания медицинской помощи матерям и новорожденным, а значит должен действовать строгий порядок сопровождения беременных женщин на догоспитальном и госпитальном этапах. Особое внимание необходимо уделить маршрутизации новорожденных, которым требуется высококвалифицированная медицинская помощь», - акцентировал Павел Серебряков.
Отметим, что в феврале этого года лечебные учреждения Приморья получили девять современных реанимационных автомобилей, оснащенных по последнему слову медицинской техники – это не обычная «скорая», а полноценная операционная на колесах. Две из них передали краевой детской клинической больнице №1, одну — Центру медицины катастроф. Остальные семь направили в районы: машины заступили на службу в больницы Уссурийска, Дальнегорска, Дальнереченска, Находки, Спасска-Дальнего и Арсеньева. Реанимобили призваны усилить и качественно улучшить работу Службы материнства и детства Приморья.
Министр Вероника Скворцова приняла участие в пресс-конференции, посвященной Всемирному дню отказа от курения
«Распространенность потребления табака в мире делает его одним из основных факторов риска для здоровья, вклад которого в развитие серьезных заболеваний составляет 17%», – сообщила Министр, открывая мероприятие.
Среди основных шагов, предпринимаемых Российской Федерацией для ограничения потребления табака, она перечислила присоединение России к Рамочной конвенции по борьбе против табака, в рамках исполнения которой были приняты национальная стратегия «Концепция осуществления государственной политики противодействию потребления табака на 2010 – 2015 гг.» и Федеральный закон от 23 февраля 2013 г. № 15-ФЗ «Об охране здоровья граждан от воздействия окружающего табачного дыма и последствий потребления табака».
«В результате реализации антитабачной программы в России впервые за последние 25 лет было отмечено снижение потребления табака», – подчеркнула Вероника Скворцова.
Министр также отметила, что по данным Росстата с 2008 года по 2013 год число курящих в России снизилось на 16% (с 33,7% до 28,3% соответственно), а по данным социологических опросов за период с 2008 года по 2015 год число курящих сократилось уже на 25 %.
Вероника Скворцова также добавила, что в целях дальнейшего развития положительной динамики снижения потребления табака Минздравом России подготовлена Концепция осуществления государственной политики противодействия потреблению табака на 2016 – 2020 годы и дальнейшую перспективу.
Одним из главных положений новой концепции Министр назвала норму о защите государственной политики предотвращения потребления табака от влияния табачных организаций, недопущение установления органами государственной власти любых партнерских отношений с табачными организациями и преференциального режима для табачных организаций.
Главной задачей документа Министр назвала создание в Российской Федерации таких условий, при которых курение станет социально неприемлемым явлением, а доступ к табачной продукции для нового поколения максимально ограничен.
Продолжая свое выступление, Министр подвела некоторые итоги Глобального обследования потребления табака среди молодежи (GYTS) в 2015 году.
Глобальное обследование потребления табака среди молодежи (GYTS) на базе репрезентативных выборок было проведено в 5 географических регионах Российской Федерации, наиболее полно отражающих ситуацию по распространенности потребления табака – Хабаровск, Новосибирск, Чебоксары, Москва, Псков. Первое подобное исследование было проведено в 2004 года, а для дальнейшей оценки распространенности потребления табака среди подростков, а также эффективности введенных мер, в 2015году состоялся второй раунд GYTS в тех же географических регионах. Это позволило получить сравнительные данные и оценить динамику ситуации.
«По результатам GYTS-2004 и GYTS-2015 было выявлено резкое снижение распространенности курения сигарет среди подростков 13 – 15 лет в Российской Федерации c 25,4 % в 2004 году до 9,3 в 2015 году, склонных к употреблению табака в будущем c 46,8 % в 2004 году до 10 % в 2015 году», – сообщила Министр.
Руководитель научно-методического центра по борьбе против табака, Галина Сахарова привела более подробную статистику проведенного исследования GYTS-2015.
«Резко снизилась распространенность пассивного курения дома c 77,9 % в 2004 году до 35 % в 2015 году, если в 2004 к пассивному курению негативно относились 41,8 % опрошенных, то в 2015 году этот процент составил 63,2, с 0 до 30 % выросло число школьников, которые замечают предупреждения на сигаретной пачке», – сообщила Галина Сахарова.
Она также отметила, что увеличилась поддержка подростками запрета курения табака внутри закрытых общественных мест, увеличилось воздействие антитабачной рекламы и осведомленность подростков о вреде табака.
Среди основных направлений работы по борьбе с распространением потребления табака Галина Сахарова выделила наращивание потенциала в мотивировании и оказании помощи в отказе от потребления табака и борьбу с электронными сигаретами, получившими широкое распространение в последнее время.
Заместитель Представителя ВОЗ в Российской Федерации Татул Акопян рассказал о «простой упаковке табачных изделий», которая стала главной темой Всемирного дня без табака 2016.
Простая упаковка – это основанная на фактических данных мера, позволяющая спасти жизни людей и защитить общественное здоровье за счет уменьшения привлекательности табачных изделий, ограничения использования их упаковки как формы рекламы и стимулирования продажи табачного изделия, ограничения использования вводящей в заблуждение упаковки и маркировки, повышения эффективности предупреждений о вреде для здоровья.
«Такая упаковка – это мера снижения спроса на табачные изделия, которая подходит любой стране, применяющей всеобъемлющий подход к борьбе против табака», – рассказал Татул Акопян.
Он отметил, что одной из главных целей внедрения «простой упаковки» является ограничение использование пачки сигарет в качестве рекламы.
Руководитель отдела по работе с органами государственной власти Управления социально-политических исследований ВЦИОМ Кирилл Родин представил итоги опросов населения по теме отношения к курению и необходимости борьбы с ним проведенных ВЦИОМ.
«По данным проведенного ВЦИОМ в мае 2016 г. социологического исследования в 46 регионах Российской Федерации, число некурящих за год возросло на 3% и составило 69% от всего население страны (57 % никогда не курили, 12 % бросили курить и не курят уже некоторое время)», – сообщил Кирилл Родин.
Он уточнил, что среди мужчин курящих 45% (в 2015 году – 52 %), в то время как доля курящих среди женщин значительно меньше и составляет 17% (в 2015 году – 19 %).
Участники мероприятия сошлись во мнении, о том, что за последние годы Российской Федерации достигнуты хорошие результаты в борьбе с потреблением табака, но для поддержания темпов снижения числа курящих необходимо принимать новые ограничительные меры.
Говоря о дальнейших мерах по снижению потребления табака, Вероника Скворцова отметила, что дальнейшую антитабачную компанию нужно тонко психологически выстроить, что бы она вызвала поддержку в обществе, при этом избежав одиозных решений и непродуманных мер.
Рабочая встреча с губернатором Амурской области Александром Козловым.
А.Козлов информировал Президента о социально-экономической ситуации в Амурской области. Глава региона также доложил о реализации проектов по строительству ряда энергетических, промышленных и социальных объектов.
В.Путин: Александр Александрович, добрый день.
Мы не так давно с Вами встречались и проводили совещание с участием представителей регионального бизнеса. Я бы хотел узнать, как дела у тех людей, с которыми я беседовал. Что им даётся? Какие там вопросы ещё не удалось решить? Какая ситуация в этом смысле?
А.Козлов: Владимир Владимирович, добрый день.
Самый главный вопрос, на который Вы тогда, на совещании, обратили внимание, – это строительство у нас, на Дальнем Востоке, завода по переработке. Амурская область является житницей Дальнего Востока, и сегодня, с учётом прироста пахотными землями (мы очень сильно по ним прирастаем, ещё 70 тысяч добавилось в этом году, это соя), наша главная задача – уйти в переработку, потому что это налогооблагаемая база. Мы сразу, на следующий день, с Юрием Петровичем подготовили все документы, и сейчас этот вопрос находится в Минсельхозе на контроле и в Минвостокразвития. Потому что вопрос стоял таким образом, чтобы ставка, которую кредитует и финансирует наш Минсельхоз под 3 процента, была выполнена. Все обращения мы сделали, этот проект мы доведём.
В.Путин: Вы мне дайте копии бумаг, которые Вы туда направили.
А.Козлов: Конечно, обязательно.
В.Путин: Что ещё?
А.Козлов: В 2015 году большой прирост был по инвестициям, по внутреннему региональному продукту и по строительству.
В.Путин: Сколько?
А.Козлов: 253 миллиарда рублей. Из них порядка 77 миллиардов – это в основном энергетика, космос. Мы вторую очередь Благовещенской ТЭЦ ввели, сейчас у нас на выходе Нижнебурейская ГЭС – вторая очередь, Вы там были.
В.Путин: Когда она будет?
А.Козлов: Она уже на 80 процентов построена, сейчас вопрос решается с ложем водохранилища, стоит вопрос вырубки леса. В связи с сезонными условиями, был зимний период, закончить планируем где–то во втором квартале 2017 года.
Мы сдали много социальных проектов в 2015 году. По медицине – и хирургический корпус, и детский корпус.
В.Путин: Это клиническая больница?
А.Козлов: Да, мы сдали все объекты. Сейчас ко Дню города Благовещенска завершаем садик на 340 мест, самый большой у нас. В принципе, по детям от трёх до семи лет мы на 100 процентов все обязательства закрыли. Сейчас уже на 40 процентов по детям до трёх лет, занимаемся.
По внебюджетному строительству также ведём работу, нам помогают крупные инвесторы, которые сегодня заходят к нам в Амурскую область. Мы уже построили три крытых круглогодичных катка, один каток ввели с помощью «Транснефти», в этом году на День шахтёра угольщики помогают и энергетики. Это всё за внебюджетные деньги.
В.Путин: Берёте на баланс эти объекты?
А.Козлов: Да, обязательно. Мы берём на баланс и делаем тренерскую ставку. И с Алексеем Борисовичем Миллером встречались, будем участвовать в этом году в программе «Газпром – детям». 400 миллионов рублей в этом году на это уже будет выделено, все соглашения по этому поводу достигнуты. Мы попробуем ввести ещё один бассейн и дальше пойдём по плоскостным сооружениям, то есть в каждом районе хотим сделать футбольное поле, посмотреть, где стадионы-пристройки, а там, где не хватает нашего бюджета, привлекаем компании.
В.Путин: «Газпром – детям» – это хорошая программа, много лет работает.
А.Козлов: Спасибо. Это очень важно.
Россия. ДФО > Госбюджет, налоги, цены > kremlin.ru, 30 мая 2016 > № 1772752
Александр Козлов
Рабочая встреча с губернатором Приморского края Владимиром Миклушевским.
В.Миклушевский информировал Президента о мерах по развитию детско-юношеского спорта в регионе. Кроме того, в ходе встречи обсуждались планы по открытию во Владивостоке филиалов Академии русского балета имени Вагановой и ряда государственных музеев.
В.Миклушевский: Владимир Владимирович, хочу коротко доложить о ситуации. В целом социально-экономическая обстановка стабильная, мы даже небольшой рост имеем по итогам 2015 года, что позволяет нам, во–первых, полностью выполнять Ваши указы.
В.Путин: Рост ВРП?
В.Миклушевский: Да, три десятых процента, практически на том же уровне, чуть-чуть выше. Пока это предварительные данные Росстата.
Выплачивается достаточно большое количество социальных пособий. У нас, по сути, одна треть населения получает, в том или ином виде, какое–то социальное пособие (их всего 53 вида). Это, конечно, очень важно, ситуация у людей иногда не очень простая, им надо помогать, и мы здесь очень жёстко стоим, ничего не сокращаем, потому что считаем, что это важно.
Хочу коротко отчитаться о тех поручениях, которые Вы мне давали на прошлых встречах, – о развитии детско-юношеского спорта. Мы здесь идём по двум направлениям. Прежде всего это школьный спорт. У нас почти 500 школ (496), мы планируем к 2020 году сделать в каждой спортивный клуб. Но не просто учредить, а оснастить соответствующим оборудованием, чтобы дети могли заниматься. Мы, кстати говоря, в 2014 году абсолютно все школы оснастили [спортивными] комплектами, чтобы ребята могли сдавать ГТО. И за счёт краевых денег всё передали, подарили муниципалитетам.
Второе – это, по сути, финансирование подготовки спортивного резерва. У нас 65 детско-юношеских спортивных школ, которые занимаются по разным направлениям подготовки. Мы планируем буквально за два года построить 58 мини-стадионов около обычных общеобразовательных школ: это мини-футбол летом, хоккей зимой, летом опять же волейбол, баскетбол. Специально делаем около школ, во–первых, чтобы дети могли заниматься, во–вторых, чтобы под присмотром было. Хотим в этом году ещё 25 сделать.
Планируем в ближайшие два года построить пять хоккейных крытых ледовых дворцов, хоккей у нас очень хорошо идёт, особенно после того, как команда «Адмирал» заработала.
И конечно, Владимир Владимирович, коротко о тех вещах, которые не менее важны, наверное, чем экономика, – это развитие культуры. Ваше поручение по открытию Приморской сцены Мариинки мы с маэстро Гергиевым выполнили.
В.Путин: Да, он рассказывал.
В.Миклушевский: Конечно, здесь Правительство нам очень сильно помогало, безусловно, деньги выделяло. Это было сделано, и с 1 января сцена заработала.
Мы бы хотели, Владимир Владимирович, обратиться к Вам с просьбой поддержать наше предложение – сделать во Владивостоке филиал Академии русского балета имени Вагановой. Без своих кадров мы далеко не проедем, постоянно труппу возить из Питера во Владивосток – это очень накладно и сложно. Звёзды будут, безусловно, ездить, так во всём мире, но и своих, конечно, надо.
Мы подберём помещение, то есть, возможно, это просто будут [профессиональные] кадры, может быть, какое–то финансирование из федерального бюджета. Но помещение у нас, в принципе, есть и на первый шаг, и на последующие. Валерий Абисалович [Гергиев] идею поддерживает, и если Вы будете согласны, мы это постараемся быстро сделать.
В.Путин: Давайте.
Мы с Вами ещё говорили о том, чтобы филиалы музеев сделать.
В.Миклушевский: Да, совершенно верно. Мы подготовили и уже подписали с Михаилом Борисовичем Пиотровским соглашение на состоявшемся в прошлом году Санкт-Петербургском экономическом форуме. Проектная документация готова. Это самый центр города, там будет филиал Государственного Эрмитажа. Думаем, что к концу 2017 года мы уже первую выставку там проведём.
Кроме этого Вы поручали сделать музей Востока. Мы согласовали с Минкультуры и будем это делать на острове Русский. Там будет построен современный комплекс, и там мы будем делать этот музей.
За нами остались ещё Русский музей и Третьяковка. Мы сейчас, в принципе, подобрали помещение, тоже в центре Владивостока. Там [пока] арендаторы, нам надо, чтобы арендные договоры с ними закончились, и тогда это будет. Лучшего места во Владивостоке просто не существует, и мы это сделаем.
В.Путин: Когда?
В.Миклушевский: Арендные договоры до 2019 года, но мы постараемся поговорить с людьми, убедить их в том, что народное искусство важнее, чем просто торговые площади в центре города.
В.Путин: Хорошо.
Россия. ДФО > Госбюджет, налоги, цены. СМИ, ИТ > kremlin.ru, 30 мая 2016 > № 1772751
Владимир Миклушевский
ФСК ЕЭС расширит просеки сибирских ЛЭП на 250 га
Федеральная сетевая компания увеличит на 250 га размеры просеки сибирских линий электропередачи. Благодаря этому снизится риск аварийных отключений из-за падения деревьев на ЛЭП.
Значительная часть линий электропередачи в Сибири проходит в лесной зоне. При сильном ветре, снегопаде, пожаре или несанкционированной вырубке в местах сужения просеки возрастает риск падения деревьев на провода, что может вызвать сбои в электроснабжении потребителей.
Чтобы снизить такую вероятность, Федеральная сетевая компания с 2012 года реализует программу по расширению просек. К настоящему времени расширено 1930 га на территории Сибири. Согласно проведенному ФСК ЕЭС анализу уже сегодня количество технологических нарушений из-за падения деревьев снизилось в пять раз.
В ходе ремонтной кампании 2016 года работы уже начались по расширению просек в Республике Бурятия и Алтайском крае. Всего же в период с 2016 по 2021 годы энергетики выполнят работы в объеме 1442 га просеки ЛЭП в Сибири.
«Газпром» готовит Ковыктинское месторождение к промышленной эксплуатации
Кроме того, уже начаты проектно-изыскательские работы, связанные с будущим строительством в регионе участка газопровода «Сила Сибири» от Ковыктинского месторождения до Чаяндинского месторождения (Якутия).
В Москве состоялась рабочая встреча председателя правления ПАО «Газпром» Алексея Миллера и губернатора Иркутской области Сергея Левченко.
Стороны обсудили актуальные вопросы сотрудничества. Особое внимание было уделено ходу реализации стратегических проектов «Газпрома» в Иркутской области. Основная деятельность компании сконцентрирована на подготовке к освоению Ковыктинского месторождения — базового для создания Иркутского центра газодобычи. В 2015 году «Газпром» продолжил здесь масштабные сейсморазведочные работы методом 3D, построил две разведочные скважины, провел ресурсные испытания опытно-промышленной мембранной установки по извлечению гелия из природного газа.
Алексей Миллер и Сергей Левченко также рассмотрели перспективы развития газоснабжения Иркутской области, в том числе возможности по переработке некоторых объемов газа Ковыктинского месторождения предприятиями региона. Проект программы развития газоснабжения и газификации Иркутской области на период до 2021 года подготовлен «Газпромом» и находится на согласовании в правительстве региона.
На встрече также обсуждались вопросы развития рынка газомоторного топлива и строительства в регионе автомобильных газонаполнительных компрессорных станций (АГНКС). На сегодняшний день в Иркутской области действует одна АГНКС в г. Братске, она принадлежит «Газпрому».
Между ПАО «Газпром» и правительством Иркутской области действуют соглашения о сотрудничестве и расширении использования природного газа в качестве моторного топлива, а также договор о газификации. Реализуется дорожная карта по расширению использования высокотехнологичной продукции организаций Иркутской области, в том числе импортозамещающей, в интересах «Газпрома».
Уровень газификации Иркутской области природным газом составляет 8,1% (в среднем по России — 66,2%).
Руководство военного ведомства в ходе двухдневной поездки в войска и силы Восточного военного округа проинспектирует ход строительства важнейших объектов военной инфраструктуры, расположенных на Курилах, Камчатке, в Хабаровском и Забайкальском краях.
Первый заместитель Министра обороны Руслан Цаликов и замминистра обороны Тимур Иванов проверят ход комплексного обустройства военных городков Лагунное и Горячие ключи на Курильских островах, реконструкцию объектов пирсовой зоны и береговой инфраструктуры базы подводных сил на Камчатке, жилищное строительство в Хабаровске, а также ряд объектов военной и социальной инфраструктуры в Забайкалье.
На островах Итуруп и Кунашир, где дислоцируются общевойсковые соединения Восточного военного округа, ведутся работы по комплексному обустройству военных городков «Горячий ключ» и «Лагунное». С нуля возводятся более 250 объектов жилой и парковой зоны, которые разделены на несколько пусковых комплексов. В первую очередь ведется строительство общежитий для контрактников, обеспечивающей инфраструктуры и позиций для боевого дежурства подразделений противовоздушной обороны. Строители используют новые технологии легкосборных стальных конструкций, адаптированные под сейсмические особенности региона. После завершения строительства в каждом военном городке помимо новых военных объектов появится современное жилье, спортивные комплексы, культурно-досуговые центры, детские сады и кафе.
В ходе рабочей поездки запланирован ряд рабочих совещаний по вопросам дальнейшего развития системы обустройства войск и сил на Дальнем Востоке и реализации планов модернизации военной инфраструктуры в регионе.
Управление пресс-службы и информации Министерства обороны Российской Федерации
В объединении Восточного военного округа, дислоцированном в Амурской области, состоялось крупное учение по ликвидации последствий чрезвычайной ситуации, с участием более 400 военнослужащих и около 50 единиц военной и специальной техники.
По легенде учения обильные осадки привели к выходу из берегов крупных рек – притоков Амура, что создало опасность затопления прибрежных населенных пунктов Амурской области. Сводные отряды ликвидации последствий и передовой отряд воинской части РХБ защиты находящиеся в четырехчасовой готовности были подняты по тревоге и переброшены в районы сосредоточения, где прошли проверку готовности действовать в условиях меняющейся обстановки.
Военные инженеры провели разведку зон возможного затопления, путей эвакуации местного населения, выполнили первоочередные меры по предупреждению затопления и проведению аварийно-спасательных работ. Передовой отряд воинской части РХБ защиты провел биологическую разведку и, с помощью штатной передвижной лаборатории, определил уровень опасности возникновения эпидемии. После чего военнослужащие тренировались в специальной обработке вооружения и военной техники при помощи спецсредств. Военные медики выполнили нормативы по оказанию помощи пострадавшим с различными травмами.
Двухдневное учение во взаимодействии с органами МЧС, местного самоуправления Амурской и Еврейской автономных областей и Хабаровского края было высоко оценено командованием округа.
Пресс-служба Восточного военного округа
Экспедиция Министерства обороны РФ и Русского географического общества восстановила и отреставрировала памятник советским воинам, погибшим при исполнении обязанностей военной службы во время землетрясения в 1952 году, установленный над братской могилой. Тогда под лавиной погибло 16 военнослужащих.
На церемонии отдания воинских почестей участники военно-исторической экспедиции возложили венок «От моряков-тихоокеанцев» и почтили память погибших минутой молчания.
До окончания изыскательских работ на острове Матуа, участники экспедиции планируют восстановить все исторические памятники.
Справочно: Экспедиция Министерства Обороны РФ, Русского географического общества, Восточного военного округа и Тихоокеанского флота в количестве 200 человек под руководством заместителя командующего ТОФ вице-адмирала Андрея Рябухина, на шести кораблях и судах 7 мая вышла из Владивостока. По прибытию 14 мая на остров Матуа, был оборудован лагерь с полевой баней, медицинским пунктом, хлебопекарней, столовой и санитарно-эпидемиологической лабораторией.
Пресс-служба Восточного военного округа
Сегодня Министр обороны России генерал армии Сергей Шойгу принял участие в первом заседании Общественного совета при военном ведомстве в новом составе.
В соответствии с повесткой дня в начале заседания состоялись выборы председателя обновленного Общественного совета. По предложению Министра обороны председателем на второй срок переизбран Павел Гусев.
«Предлагаю продлить работу Павла Николаевича Гусева. Он принимал участие и активно руководил всеми нашими мероприятиями, проходящими под эгидой Общественного совета в прошлом году», – сказал генерал армии Сергей Шойгу.
Он поблагодарил членов Совета за работу в прошлом году. «Все вы без исключения принимали активное участие в жизни армии, многие из вас участвовали в наших мероприятиях за пределами Москвы, бывали на полигонах, в учебных центрах, военных вузах. Многие читали лекции в наших учебных заведениях», – отметил Министр обороны.
По его словам, Минобороны получает отзывы и впечатления от слушателей военных академий и университетов о работе Общественного совета.
«Они показывают, что у нас растёт новое поколение офицеров, которые абсолютно неравнодушны ко всему, что происходит в стране. И в отличие от 10-15-летней давности в армию сегодня идут не для того, чтобы получить квартиру или какие-то социальные гарантии, а для того, чтобы служить стране», – сказал генерал армии Сергей Шойгу.
Говоря о направлениях деятельности обновленного Общественного совета, Министр обороны заявил, что большая совместная работа предстоит по развитию Всероссийского военно-патриотического движения «Юнармия», первый слёт которого состоялся 28 мая.
«Мы в следующем году уже должны будем создавать по стране почти 500 детских лагерей отдыха. Мы к этому готовимся», – сообщил Министр обороны.
По его словам, в следующем году планируется провести большие военно-спортивные игры. «Если помните «Зарницу», сейчас это будет несколько иное. Мы хотим придать этому историческо-патриотическую окраску», – пояснил глава военного ведомства.
Он также рассказал, что уже готовы первые выпуски газеты и журнала юнармейцев.
Министр обороны предложил членам Общественного совета взять шефство над отрядами юнармейцев, как это сделало руководство военного ведомство.
«Для начала что сделали мы? Я, естественно, взял шефство над юнармейским отрядом 200 человек примерно в своей родной школе, в которой учился», – сказал генерал армии Сергей Шойгу.
Тоже самое сделали начальник Генерального штаба и заместители Министра обороны. «Мы вам рекомендуем пойти по этому пути. Мы вам в этом деле поможем. Тогда будет очень понятная и прикладная работа», – заявил глава военного ведомства.
Коснувшись обучения студентов по программам рядового и сержантского состава, Министр обороны сообщил, что у них начались первые полевые сборы в войсках.
«Сегодня молодые люди, которые учатся в учебных заведениях, имеют все возможности, чтобы пройти службу», – сказал генерал армии Сергей Шойгу.
Он также отметил, что успешно идёт служба и в научных ротах, где сегодня конкурс для того, чтобы попасть туда на срочную службу, составляет 25 человек на место.
«Такие научные центры, которыми являются научные роты, дают нам серьёзную поддержку, потому что многие темы, которые рождаются там, дальше имеют продолжение в исследованиях», – заявил глава военного ведомства.
Министр обороны напомнил, что многие члены Общественного совета принимали участие в создании парка «Патриот», и теперь нужно вместе работать над совершенствованием его инфраструктуры.
«В этом году мы завершим полную инсталляцию линии фронта Великой Отечественной войны, полноразмерную со всеми окопами, дотами, дзотами, блиндажами, танками, пушками, госпиталями, полевыми аэродромами», – рассказал генерал армии Сергей Шойгу.
При этом он пояснил, что линия фронта не делается заново, а восстанавливается из тех предметов, которые имеются у армии в наличии.
Глава военного ведомства также сообщил, что сегодня в парке «Патриот» действует культурно-исторический комплекс «Партизанская деревня», который открыт для массового посещения.
Управление пресс-службы и информации Министерства обороны Российской Федерации
На Театральной площади Биробиджана состоялась акция «Военная служба по контракту в Восточном военном округе – Твой выбор!», организованная командованием Приамурского объединения ВВО при содействии администрации города и области. В ходе проведения акции более тысячи человек проявили интерес к военной службе по контракту и посетили передвижной пункт отбора, около 50 из них успешно прошли предварительный отбор, а 18 кандидатов уже написали заявления о поступлении на контрактную службу.
Особенностью акции стало то, что она проводилась в День города и дополнила праздничные мероприятия выступлением военного оркестра и творческих коллективов Восточного военного округа. В рамках акции демонстрировалась военная техника, а военнослужащие продемонстрировали навыки рукопашного боя. Кроме того, все желающие могли подержать в руках оружие и даже выполнить нормативы по разборке и сборке легендарного автомата АК-74.
Гости акции смогли получить объективную актуальную информацию о порядке поступления на военную службу по контракту, условиях её прохождения, социальных гарантиях военнослужащим и вакансиях в воинских частях.
Следующая акция состоится в городе Белогорске Амурской области в День России – 12 июня. В этот день запланированы выступления творческих армейских коллективов и коллектива ГДО, показательные выступления по рукопашному бою, выставка вооружения и военной техники, а также угощение всех желающих армейской кашей. Кроме того, граждане из районов Амурской области, интересующиеся военной службой по контракту, будут доставлены от районных военных комиссариатов области в Белогорск к месту проведения акции и в воинскую часть, где смогут познакомиться с условиями современного армейского быта.
Пресс-служба Восточного военного округа
Судостроительный завод «Янтарь» заложил первый траулер по заказу Рыболовецкого колхоза имени Ленина
Это будет первый в России траулер с оборудованием для хранения улова свежим в течение семи суток, построенный на отечественном предприятии
На Прибалтийском судостроительном заводе «Янтарь», входящем в Объединённую судостроительную корпорацию, началось строительство первого траулера для Рыболовецкого колхоза имени Ленина (Петропавловск-Камчатский), сообщает официальный сайт ОСК. Заказ одного из ведущих рыболовных предприятий Дальнего Востока предусматривает строительство
трёх судов проекта SK-3101R с оборудованием для сохранения улова.
Генеральный директор ПСЗ «Янтарь» Эдуард Ефимов подчеркнул, что строительство траулеров SK-3101R дополнит линейку заводской продукции рыболовными судами, которых «Янтарь» прежде не строил. «Значит, мы приобретём ценный опыт и новые компетенции, которые помогут нам в освоении дальнейших проектов. Этот заказ даст импульс для развития стратегического направления деятельности завода – гражданского судостроения», - отметил он.
Помощник председателя Рыболовецкого колхоза им. Ленина Владимир Крюков обратил внимание, что за последние 20 лет заказ траулера на отечественной верфи стало важнейшим событием для предприятия. «Благодаря нашему длительному сотрудничеству с ПСЗ «Янтарь» и норвежской проектной компанией «Skipskompetanse AS» стало возможным строительство судов с передовой технологией хранения улова свежим в течение семи суток. Это будет первый в России подобный траулер-сейнер, построенный на отечественном предприятии», - уточнил Владимир Крюков.
Ряд других предприятий ОСК также выходят на этап подготовки строительства рыбопромысловых судов: заключен договор между компанией «Архангельский траловый флот» и ВСЗ по строительству рыбопромысловых судов ледового класса Arc4 для промысла пелагических пород рыбы; рыбопромысловый холдинг «Карат» может разместить на Северной верфи заказ на строительство 2-х средних морозильных траулеров.
В целом, ОСК готова производить 5-8 среднетоннажных и 3-4 крупнотоннажных рыбопромысловых судна в год.
Реконструкция станции Известковая позволит увеличить грузоперевозки на ДВЖД на 4 млн тонн в год
Наращивание объемов перевозок обеспечит продукция Кимкано-Сутарского ГОК, подъездные пути которого примыкают к станции Известковая
После завершения реконструкции станции Известковая Дальневосточная железная дорога (ДВЖД) сможет увеличить грузоперевозки на 4 млн тонн в год. Этот прирост даст Кимкано-Сутарский горно-обогатительный комбинат в Еврейской автономной области, примыкание подъездных путей которого происходит на станции Известковая, сообщает служба корпоративных коммуникаций ДВЖД.
Реконструкция станции ведется в рамках инвестиционной программы модернизации Восточного полигона на ДВЖД. В ходе строительно-монтажных работ произведено удлинение шести приемо-отправочных путей до вместимости на 71 условный вагон, что позволит бесперебойно транспортировать продукцию (железорудный концентрат) Кимкано-Сутарского горно-обогатительного комбината.
Чтобы обеспечить транспортную потребность горнодобывающего предприятия на станции Известковая был выполнен целый комплекс работ по модернизации инфраструктуры: произведен монтаж 13 стрелочных переводов, уложено 875 м звеньевого пути и 2125 м бесстыкового пути. Также по проекту реконструкции обустроен модульный пост электрической централизации, смонтированы трансформаторные подстанции, возведена высоковольтная линия электропередачи, проложены кабели связи и станционной централизации, модернизировано освещение западной горловины станции и реконструирована контактная сеть.
По словам заместителя главного инженера ДВЖД по Хабаровскому территориальному управлению Игоря Лупежова, станция готова к работе, а ее реконструкция позволит перейти на новый уровень взаимовыгодного сотрудничества с Кимкано-Сутарским горно-обогатительным комбинатом и дополнительно увеличить грузоперевозки на 4 млн тонн в год.
Кимкано-Сутарский ГОК в Еврейской автономной области разрабатывает одноименное железорудное месторождение с запасами 764 млн тонн руды. Инвестиции в проект оцениваются в $500 млн. На первом этапе производственные мощности ГОКа составят 3,2 млн тонн железорудного концентрата в год, второй этап предполагает увеличение мощности до 6,3 млн тонн продукции в год.
Ирина Таранец
В 2016 году на Камчатке откроют для движения мост через реку Кирганик
Строительство ведет магаданская компания «Стройдор»
В сентябре будет сдан в эксплуатацию новый мостовой переход, расположенный на 16-м км трассы Мильково — Ключи — Усть-Камчатск. Об этом сообщил министр транспорта и дорожного строительства Камчатского края Владимир Каюмов.
По словам главы регионального ведомства, мост будет построен взамен существующего перехода, находящегося в аварийном состоянии. Контракт на строительство заключен с магаданской компанией «Стройдор». Часть работ по субподряду выполняют камчатские предприятия. В рамках контракта будет построен капитальный железобетонный мост длиной 129 метров, а также обустроена насыпь и уложен асфальт на подъездных путях к переходу. Общая протяженность участка строительства составляет 2,2 км. Строительство мостового перехода идет в рамках федеральной программы социально-экономического развития Дальнего Востока и Забайкалья.
Как сообщает пресс-служба правительства Камчатского края, работы на объекте были начаты в июне прошлого года. В настоящее время полностью подготовлено земполотно дороги, выполнено бурение и бетонирование скважин под опоры. Мост будет состоять из двух пролётов по 63 метра каждый. Подрядчик уже приступил к завозу на Камчатку необходимых железобетонных конструкций.
Мост должен быть установлен до 1 августа, а до 10 сентября – выполнено асфальтирование. После этого проезд откроют для движения автотранспорта, а подрядчик займется доработками – установит дорожные знаки, нанесет разметку. Кроме того, к сдаче объекта будет произведен демонтаж действующего перехода, уточнил Владимир Каюмов.
Новый мост будет отвечать современным требованиям сейсмичности и транспортной нагрузки. Ширина его проезжей части составит 8 метров. Переход будет построен под расчетную скорость движения 80 км/ч.
Ирина Таранец
Авиакомпания «Аврора" увеличила объем пассажирских перевозок на 22,3 %
С начала года на маршруты поставлено четыре новых воздушных судна
Авиакомпания «Аврора» за четыре месяца 2016 года увеличила объем пассажирских перевозок на 22,3 % по сравнению с аналогичным периодом 2015 года, сообщает пресс-служба компании.
На внутренних рейсах авиакомпании в январе-апреле 2016 года перевезена 291 тыс. пассажиров, что на 21% больше, чем годом раннее. Международными рейсами за четыре месяца воспользовались 84 тыс. пассажиров, что на 25% больше, чем в 2015 году.
По сообщению пресс-службы предприятия, с начала года авиакомпания «Аврора» увеличила свой парк на четыре лайнера: поступили два Airbus A319 и два DHC-8 Q400.
АО «Авиакомпания «Аврора» создана руководством ПАО «Аэрофлот» в 2013 году по поручению Правительства Российской Федерации. Входит в группу компаний «Аэрофлот». В настоящее время парк воздушных судов «Авроры» насчитывает 21 воздушное судно: 10 среднемагистральных Airbus А319, девять DHC-8 и два внутрирегиональных самолета DHC-6.«Аврора» обладает подтвержденным сертификатом аудита IOSA. На регулярной основе выполняет полёты по международным маршрутам в Сеул, Пусан, Харбин, Далянь, Пекин, Гонконг, Токио, Саппоро. Внутрироссийские направления авиакомпании представлены маршрутами в города: Хабаровск, Владивосток, Магадан, Якутск, Петропавловск-Камчатский, Новосибирск, Иркутск, Красноярск, Благовещенск, Нерюнгри. Также самолёты авиакомпании «Аврора» выполняют регулярные социально значимые рейсы по местным воздушным линиям в Сахалинской области и в Приморском крае.
Ирина Таранец,
В Приморье разработан проект закона о хлебе
Комитет краевого парламента по продовольственной политике и природопользованию поддержал в первом чтении проект закона "О хлебе".
На своем заседании 30 мая депутаты рассмотрели и одобрили законодательную инициативу своего коллеги депутата Законодательного Собрания Игоря Чемериса. Цель законопроекта - обеспечение права населения Приморского края на получение качественного и безопасного хлеба.
Проект закона "О хлебе" устанавливает основы правового регулирования в области обеспечения населения Приморского края основным продуктом питания - хлебом, определяются общие положения в области государственной политики, поддержки и развития производства хлеба в Приморском крае.
В документе определяются полномочия Законодательного Собрания Приморского края и органов исполнительной власти Приморского края в области обеспечения населения хлебом. Статья 5 законопроекта посвящена государственной поддержке производства хлеба в Приморском крае, которая будет осуществляться в соответствии с краевыми законами "О развитии малого и среднего предпринимательства в Приморском крае" и
"О промышленной политике в Приморском крае".
По мнению разработчика, принятие данного законопроекта будет способствовать увеличению производства хлеба, изготовленного по традиционным технологиям из муки высокого качества.
"Учитывая, что в настоящее время некоторые предприниматели работают на хлебном рынке нелегально и выпускают продукцию с различными искусственными добавками, то это сказывается на качестве хлеба и создает недобросовестную конкуренцию на рынке. Следовательно, принятие настоящего проекта закона будет также способствовать развитию конкуренции и позволит исключить с рынка недобросовестных производителей, а потребителю предоставит уверенность в качестве и натуральности хлеба", - отметил Игорь Чемерис.
Банки КНР начнут инвестировать в сельское хозяйство ДФО
Крупные инвесторы из Китая могут войти в Российско-китайский фонд агропромышленного развития (РКФАР), чтобы принять участие в проектах, реализуемых в сельском хозяйстве российского Дальнего Востока, сообщает пресс-служба Минвостокразвития.
Речь идет о таких банках и корпорациях, как Сельскохозяйственный банк Китая, Строительный банк Китая, банк ICBC, корпорация Sinolight.
"Соответствующее соглашение подписано в Пекине. Достигнуты договоренности о том, что российские сельскохозяйственные предприятия впервые получат квоты на поставки зерна в Китай", - подчеркивает министерство в официальном сообщении.
Капитал РКФАР составит до 10 миллиардов долларов, на первом этапе - 13 миллиардов рублей. На всех этапах 90 процентов капитала фонда станут формировать китайские инвесторы, 10 процентов - российские. Планируется, что 10 процентов стоимости проектов будет выделять РКФАР, еще 10 - инициаторы проекта, оставшиеся 80 процентов - кредиты банков. Предусмотрена возможность получения займов в китайских банках по ставке до шести процентов годовых. Общий объем инвестиций, привлеченных агрофондом уже с выделенным первым траншем капитала в 13 миллиардов рублей, может достичь 130 миллиардов рублей.
В настоящее время на рассмотрении РКФАР находятся 27 проектов в регионах Дальнего Востока с общим объемом инвестиций более 190 миллиардов рублей. Среди них есть как направленные на развитие растениеводства (выращивание сои, кукурузы, рапса), животноводства (свиноводство, молочное скотоводство), так и инфраструктуры агропромышленного комплекса (создание перевалочных и складских мощностей). Первые сделки планируется заключить в ближайшие три месяца и профинансировать до конца года.
- Китайские партнеры уже выделили в целях аккумулирования импорта из России холодные склады мощностью около 100 миллионов тонн. Они расположены в зоне развития Циньхуандао в Байдайхэ. В этом районе проводятся ежегодные летние совещания по обсуждению стратегии развития Китая с участием ключевых руководителей страны во главе с председателем КНР Си Цзиньпином. Китайскими партнерами сформирован сильный пул инвесторов - как финансовых, так и отраслевых. В свою очередь Фонд развития Дальнего Востока предложит агрофонду качественные инвестиционные проекты, которые позволят увеличить экспорт, ввести в оборот новые сельскохозяйственные активы, сформировать инфраструктуру, увеличить налоговые поступления, создать высокопроизводительные рабочие места на территории Дальневосточного федерального округа, - цитирует пресс-служба Минвостокразвития слова генерального директора Фонда развития Дальнего Востока Алексея Чекункова.
Справка "РГ"
Российско-китайский фонд агропромышленного развития создан при участии АО "Фонд развития Дальнего Востока и Байкальского региона" и управляющей компании Азиатско-Тихоокеанского продовольственного фонда КНР. Целью РКФАР было названо развитие экспортоориентированных сельскохозяйственных проектов на Дальнем Востоке России с привлечением доступного долгосрочного финансирования из АТР. На поддержку РКФАР смогут рассчитывать операторы сельскохозяйственных проектов в сферах производства, переработки и реализации аграрной продукции, а также компании, занятые в развитии агропромышленной инфраструктуры.
Предприятие "Соя" в Амурской области получило кредит в 100 млн рублей
ВТБ предоставил финансирование по программе Федеральной корпорации по развитию малого и среднего предпринимательства (Корпорации МСП) сельхозпредприятию ООО "Соя" в Амурской области. Кредит в размере 100 млн рублей позволит агрокомпании увеличить посевные площади на 5 тыс. га, сообщили в понедельник в пресс-службе банка по Дальнему Востоку.
"Компания "Соя", получив в ВТБ льготное финансирование по программе Корпорации МСП, сможет более чем на четверть увеличить свои посевные площади и нарастить производство сои, а также других востребованных рынком культур", - привели в пресс-службе слова директора операционного офиса ВТБ в Благовещенске Юлии Тищенко. Как уточнил представитель пресс-службы банка Константин Солохин, средства предоставлены по льготной ставке в 11% годовых как предприятию с годовой выручкой до 800 млн рублей, срок кредитования - три года.
ООО "Соя" занимается выращиванием зерновых и зернобобовых культур в Амурской области. Полученные средства агробизнесмены направят на приобретение предприятием основных средств - сельскохозяйственной техники и оборудования, что позволит компании увеличить свои посевные площади на 5 тысяч га.
Банк ВТБ и Корпорация МСП заключили соглашение, которое предполагает предоставление до конца года 20 млрд рублей кредитов. 10% от этой суммы (около 2 млрд рублей) предполагается выдать на Дальнем Востоке, в зоне ответственности Хабаровского филиала ВТБ.
Программа Корпорации МСП - инструмент государственной поддержки кредитования субъектов малого и среднего предпринимательства, которые реализуют инвестиционные проекты в приоритетных отраслях экономики. Процентные ставки по кредитам - не более 10% годовых для субъектов среднего бизнеса и не более 11% годовых - для малого. Кредит на сумму до 1 млрд рублей можно получить для целей приобретения основных средств, модернизации производства или на инвестиционные цели.
Корпорация МСП была создана в июне 2015 года в соответствии с указом президента РФ на базе существующих структур: "Агентства кредитных гарантий" и МСП Банка. Ее задача - выступать системным интегратором инструментов поддержки малых и средних предприятий.
В январе-апреле производство хлеба уменьшилось на 1,4%
По данным Росстата, в январе-апреле т.г. российские пекари изготовили 2,177 млн. т хлеба и хлебобулочных изделий, что на 1,4% меньше, чем за аналогичный период в прошлом году. Сообщает агн. Зерно Он-Лайн.
В большинстве федеральных округов производство хлеба по сравнению с прошлым годом уменьшилось: ЦФО (-0,6%), ЮФО (-3,7%), ПФО (-1,4%), УФО (-1,9%), СФО (-3,1%), ДФО (-4,4%). В СЗФО объем выпечки хлеба остается стабильным. Рост производства отмечен в СКФО (+0,2%) и КФО (+9,3%).
В Амурской области доведут до конца проект завода по переработке сои
Документы по строительству в Амурской области завода по глубокой переработке сои направлены в Минсельхоз и Минвостокразвития, проект будет доведен до конца, сообщил глава региона Александр Козлов на встрече с президентом РФ Владимиром Путиным.
Во время поездки Путина на Дальний Восток 27 апреля Козлов докладывал о планах ввести в строй к концу этого года завода по глубокой переработке сои в рамках ТОР "Белогорский" в Амурской области. По его словам, мощность завода составит 240 тысяч тонн.
"Сейчас этот вопрос находится в Минсельхозе на контроле и в Минвостокразвития. Потому что вопрос стоял таким образом, чтобы ставка, которую кредитует и финансирует наш Минсельхоз под 3 процента, была выполнена. Все обращения мы сделали, этот проект мы доведем", — сказал губернатор.
Он добавил, что Амурская область является житницей Дальнего Востока, прирост пахотных земель в этом году составил еще 70 тысяч.
"Вы мне дайте копии бумаг, которые вы туда направили", — сказал президент РФ.
К задержанию и освобождению КНДР российской яхты
Константин Асмолов
Скажем сразу: на самом деле этот инцидент может показаться мелким, однако рутинное и быстро урегулированное происшествие вначале вызвало неадекватный медиашум, а потом стало поводом для некоторых важных уроков.
Утром 14 мая в социальных сетях появилась информация, что не то рыбаки, не то береговая охрана КНДР задержала в Японском море российскую яхту «Элфин», на которой находились пять участников спортивной регаты, и начала буксировать ее к северокорейским берегам. Об инциденте написал на своей странице Facebook председатель коллегии судей Федерации парусного спорта Приморского края Евгений Хромченко. «К ним подошли северокорейские рыбаки, взяли капитана на борт и потащили яхту в сторону Северной Кореи. До берега 85 миль».
Еще до того, как стали известны обстоятельства задержания и место инцидента, как патриотические, так и непатриотические авторы и блогеры успели излить на бумагу или клавиатуру свои впечатления и прогнозы, из которых по совокупности было ясно следующее.
— Конечно же, это не случайность! Таким образом, Северная Корея посылает России сигнал недовольства за то, что Москва присоединилась к антисеверокорейским санкциям.
— Простые люди обязательно пострадают, потому что таким образом тиранический режим отыграется на рядовых россиянах: будьте уверены, что их точно объявят шпионами или контрабандистами и посадят лет на пятнадцать, как того американского гражданина.
— А московские власти, конечно же, оставят это без внимания и будут прикрывать своего стратегического союзника. И потом, где вы вообще видели, чтобы российские дипломаты просто так взяли бы и бросились защищать рядовых граждан страны, попавших в несчастье? Тем более, в выходные дни!
— Нет, Россия им покажет, — вот увидите, такое намеренное оскорбление встающая с колен страна не пропустит, а этот режим давно пора наказать.
— И вообще. Неужели вы не знали: Северная Корея постоянно захватывает российские суда, которые потом исчезают вместе со всей командой. Список, конечно, мы вам не назовем, потому что на самом деле его российские власти скрывают, но ведь «это же общеизвестно». Так что, скорее всего, власти КНДР просто захотели подарить молодому вождю яхту по случаю окончания съезда партии.
— Нет, КНДР в своем праве – наверняка моряки чего-то недоговаривают, и, скорее всего, дело в том, что они оказались слишком близко к военной зоне. Сами виноваты, должны были понимать, где плавают.
Из более реалистичных версий случившегося выдвигались предположения, что яхта могла задеть рыбацкие сети и натолкнуться на их разозленных владельцев, либо что северяне получили сигнал бедствия и решили отбуксировать судно в порт, чтобы потом получить компенсацию за услуги.
Примерно на таком фоне автор отвечал на звонки в первый день инцидента, но уже тогда стало понятно, что все пойдет не так, как ожидали те, кто уже распланировал себе всю ситуацию. Российские дипломаты, как посол Александр Мацегора, так и генеральный консул на восточном побережье Юрий Бочкарев, более чем оперативно отреагировали на информацию из социальных сетей, после чего информация об инциденте появилась на сайте МИД РФ, которое немедленно направило Пхеньяну ноту протеста и потребовало от Министерства иностранных дел и Народных вооруженных сил КНДР принять срочные меры для освобождения яхты и ее экипажа. Дипломаты практически сразу оказались на месте, выясняя, что произошло. И очень скоро стало понятно, что налицо не «сигнал», не «рэкет» и тем более не пиратство а, скажем так, досадное недоразумение. Яхта следовала во Владивосток из Пусана после принятия участия в тамошней регате «Пусан Суперкап», отчего на ее бортах остались надписи на корейском языке, причем, видимо, в южнокорейской транскрипции. В таком виде она оказалась в эксклюзивной экономической зоне КНДР и привлекла внимание бдительных рыбаков.
Здесь вообще надо отметить, что уровень антишпионских страстей в Северной Корее достаточно высок, и «песня про коричневую пуговку» не догма, а руководство к действию. При этом, если аудитория вспомнит предыдущие публикации автора на тему связанных с КНДР шпионских скандалов или известный инцидент 1968 года с захватом американского разведывательного судна «Пуэбло», она поймет, что подобные настроения, в общем-то, имеют под собой основания. А в определенной ситуации не будет лишним перестраховаться. Автору известна история о том, как еще в восьмидесятые группа геодезистов прибыла в северо-восточные районы Кореи для того, чтобы провести картографические измерения. Высшее начальство, конечно, было предупреждено, но бдительные местные жители не могли не отреагировать на чужаков с непонятной аппаратурой, после чего в первый же день к картографам три раза выезжали местные чекисты, которых известили бдительные граждане, а еще один или два раза – «шпионов» пытались задерживать самостоятельно.
Неизвестно, развевался ли над яхтой российский флаг. Но как бы то ни было, увидев подозрительное судно с южнокорейской символикой, рыбаки пошли на абордаж, пытаясь таранить судно и забрасывая команду чуть ли не табуретками или брикетами отопительного угля. Судя по описаниям, это были именно рыбаки, а не представители силовых структур, которые после двухчасовой погони пересадили капитана на свой борт и отбуксировали подозрительное судно в ближайший крупный порт Кимчхэк для дальнейших разбирательств. Судя по заявлениям российских дипломатов, обращались с задержанными в пределах нормы, а представители власти сразу же объяснились и попросили Россию «понять позицию рыбаков». Экипаж также сообщил, что в порту КНДР им никаких претензий выставлено не было.
После чего уже 15 мая судно взяло курс на Владивосток и 17 мая первый помощник капитана (непонятно, почему не сам капитан) уже давал интервью российским журналистам.
Конечно, точка в этой истории еще не поставлена. Яхтсмены, уверенные в том, что в территориальные воды КНДР они не заходили, назвали инцидент пиратским нападением и потребовали компенсации в 600 тысяч долларов за моральный ущерб. Северокорейская сторона (на момент написания данной статьи) еще не ответила на официальный запрос и не выразила извинений или сожалений в связи с инцидентом (что, на взгляд автора, окончательно закрыло бы вопрос). Однако и без того в этой ситуации есть три довольно важных урока.
Во-первых, между почти любыми странами бывают недоразумения, которые стоит не драматизировать, умножая конфликт и делая из мухи слона, а решая их в рабочем порядке и без лишней драматизации. Неслучайно, уже после того, как все разрешилось, стало известно, что похожие истории с яхтами в северокорейских водах действительно случались периодически, вот только узнавали об этом инциденте пару дней спустя того, как он разрешался. Просто в данном случае информация стала известна раньше.
И это, во-вторых, потому, что таким образом видно, как работают социальные сети в рамках которых тревожный сигнал действительно может в короткие сроки вызвать надлежащую реакцию и привлечь внимание, если речь идет о действительно нетривиальной ситуации, требующей помощи.
В-третьих, это показывает, что российские дипломаты отнюдь не являются лентяями, которым «до лампочки» проблемы их граждан, особенно если на дворе выходной. Реакция дипломатов в Москве, Чхончжине и Пхеньяне была профессиональной и своевременной, и хотя хорошие новости такого ранга запоминаются хуже, чем плохие, аудитории стоит вспомнить этот случай при обсуждении любимого тезиса оппозиции о том, что «эта страна всегда бросает своих граждан в беде».
Площадь пожаров занижали в два раза, теперь - в семь!
По данным экологов, регионы уменьшают реальную площадь пожаров в 6-7 раз. А Федеральное агентство лесного хозяйства заявило о том, что леса, где нет ценных объектов, не будут тушить в целях экономии.
По словам заместителя министра природных ресурсов и экологии Российской Федерации, руководителя Федерального агентства лесного хозяйства Ивана Валентика, с начала сезона сгорело 320 тыс. га, что в 3,6 раза меньше, чем в прошлом году, - такую информацию передали в центр регионы.
Однако в «Гринпис России» утверждают, что, судя по спутниковой съемке, с начала пожарного сезона сгорело уже 2 млн га леса. Примерно столько же сгорело в прошлом году. То есть весной 2015 года статистика была занижена в два раза, в этом году - уже в семь раз.
Наиболее сложная обстановка сложилась в трех регионах - в Бурятии, в Забайкальском крае и в Амурской области. Зеленые ссылаются на данные спутниковой съемки: «17 мая в России второй раз за год одновременно горело больше 1 млн га лесов, - заявил глава лесного отдела «Гринпис России» Алексей Ярошенко. - Прямо сейчас, когда надо тушить пожары, данные разнятся в десятки раз. Неправильные цифры не дают решить задачу: сколько людей отправятся тушить, в какие районы, сколько и какое оборудование взять».
Рослесхоз тем временем прямо заявляет: тушить в этом году будут меньше - денег нет. Если в прошлом году на тушение пожаров было выделено 4,6 млрд руб., то в этом только 4,1 млрд. Причем 660 млн руб. так и не дошли до адресатов. Регионам предложили схему: вкладывать в тушение пожаров деньги от продажи леса. В СМИ сразу появилась версия о том, что регионы скрывают реальные масштабы рубок и доходы от продажи леса. Якобы для сокрытия рубок и устраивают пожары.
«Это древняя легенда, что якобы жгут, чтобы скрыть следы незаконных рубок, - комментирует Алексей Ярошенко. - Но у нас столько незаконных рубок и все смотрят на них сквозь пальцы, что нет смысла что-то жечь».
Сейчас, вопреки заявлениям чиновников, площадь пожаров не уменьшается, а увеличивается. «Да, на Байкале прошли дожди, и площадь уменьшилась. К сожалению, у нас пожары зависят от дождей, а не от того, как их тушат. Но если посмотреть статистику в целом, то площадь за неделю увеличилась», - говорит Ярошенко.
Тем временем Рослесхоз радостно отчитывается о том, что этой весной «ликвидировано в 1,5 раза меньше пожаров, чем в прошлом году». Мол, раз меньше ликвидируем, значит, меньше горит!
Однако заместитель руководителя Федерального агентства лесного хозяйства Николай Кротов признается: пожары не тушат, чтобы сэкономить.
«Есть сегмент пожаров, которые не тушатся, потому что там нет никаких объектов, жилья, и тушить такие пожары дороже, чем не тушить... Такие пожары в статистику не попадают».
Ясное дело, не тушить выйдет дешевле. Начальник ФБУ «Авиалесоохрана» Владимир Гришин сообщил, что с этого года решили отказаться от использования на пожарах тяжелой авиации и ряда других средств пожаротушения. «У тяжелой авиации дорого стоит час полета», - говорит Гришин.
Российские чиновники ссылаются на опыт Канады - там противопожарные силы несравнимы с нашими, а все равно 300 тыс. га горит. Мы почти ничего не тушим, а у нас горит столько же - тоже 320 тыс. га, правда, на бумаге.
«Нас интересует результат. А результата нет, - утверждает руководитель противопожарной программы «Гринпис России» Григорий Куксин. - Площади пожаров огромные. Эти пожары нам пытаются показать в 20 раз меньшими, чем они есть».
Рослесхоз обвиняет экологов в «лесопожарной лжи». «Якобы мы скрываем информацию», - возмущается Кротов.
Чиновник уверяет: гибель деревьев от прохождения низовых весенних пожаров не превышает 10%! То есть прошел пожар, и около 90% деревьев растут себе дальше как ни в чем не бывало? Ну если так, то какой смысл такие пожары считать?
«Еще нас упрекают, что работники лесного хозяйства сами выжигают траву, - продолжает представитель Россельхоза Кротов. - Но процедура профилактических выжиганий отработана еще с советских времен».
Только тогда жгли меньше - лесники ликвидировали сухостой более затратными способами. Теперь в РФ решили, что «профилактическое выжигание - это лучшее с точки зрения цена - качество», говорит Кротов.
Если лучшее, то почему ситуация с пожарами худшая в мире?
«У нас кардинально изменилась весенняя погода в последние годы, - жалуется Кротов. - У нас теперь лесники заходят в лесопожарный сезон раньше, чем в лесокультурный. Раньше вначале сажали леса, а потом они начинали гореть. А теперь сразу горят. И этими проблемами занимаются одни и те же люди».
Вот и в этом году майские праздники ознаменовались жарой и сильными ветрами. Как тут лесам не гореть? Побила рекорды даже Московская область: в Подольском районе только за один пожар выгорело 9,7 га леса при средней площади пожара в Подмосковье в прошлом году 0,3 га. Рослесхоз советует жителям Москвы и области не расслабляться - этим летом сезон обещает быть жарким в период с июля до конца августа. Также сильные пожары ожидаются в Крыму и республиках Северного Кавказа.
Аделаида Сигида
Сегодня, 29 мая, дорожники вышли на старт благотворительного марафона «Забег добрых дел» в шести городах России. Всероссийская эстафета в поддержку детей с редкими заболеваниями началась во Владивостоке, продолжилась в Иркутске, далее – в Новосибирске, где в марафоне принял участие руководитель Росавтодора Роман Старовойт, следом она стартовала в Челябинске и одновременно завершилась в Санкт-Петербурге и Новороссийске.
Главной целью благотворительного забега является привлечение внимания общественности к проблемам редких детских заболеваний и оказание помощи подопечным Фонда «Б.Э.Л.А. Дети-Бабочки» - детям с редким генетическим заболеванием «буллезный эпидермолиз». Именно таких детей называют «бабочками» - тяжелая болезнь делает их кожу тонкой и ранимой как крыло бабочки, и даже легкое прикосновение может причинить ребёнку боль и оставить незаживающую рану.
«Забег добрых дел недаром носит такое название. Он объединяет всех, кто неравнодушен к таким тяжелым детским заболеваниям, как буллезный эпидермолиз, а также неравнодушных к спорту и здоровому образу жизни. Дети – это наше будущее, и мы должны прикладывать все усилия, чтобы обеспечить им счастливое детство, помочь исполнить мечту «детей-бабочек» и их родителей. Их желание очень простое - встретить день без боли и с улыбкой. Объединившись, мы сможем воплотить в жизнь множество подобных решений», - сказал Роман Старовойт.
Всего на забег вышли более 600 сотрудников федеральных казённых учреждений Росавтодора и работников подрядных организаций дорожной отрасли, которые пробежали дистанции 2 и 10 километров. В этом году у мероприятия широкая география. Вместе с дорожниками в марафоне приняли участие известные спортсмены, артисты и музыканты, предприниматели и корпоративные команды крупных компаний.
В рамках забега среди команд дорожно-транспортной отрасли шести городов-участников был организован специальный спортивный зачёт. Три команды дорожников из Новосибирска, Владивостока и Иркутска показали лучшее время в общем зачете, заняв первое место. На второй позиции - команда из Санкт-Петербурга, на третьей - из Новороссийска.
Собранные средства на забегах во всех городах будут направлены на расширение единственного в России отделения для «детей-бабочек», действующего на базе ведущего педиатрического учреждения страны — Научного центра здоровья детей. Благодаря взносам лечение в указанном центре смогут проходить в два раза больше детей - 120 маленьких «детей-бабочек» в год.
Кульминацией благотворительной акции станет итоговый «Забег добрых дел», который пройдет в Москве 26 июня.
В течение трёх дней участники соревновались в знании устройства троллейбуса, правил технической эксплуатации, правил дорожного движения, вождении троллейбуса по специальной трассе и с определёнными условиями, культура обслуживания пассажиров, приёмки троллейбуса перед выездом на линию.
По итогам всех видов состязаний впервые с большим отрывом победу одержал и завоевал сертификат на сумму 300 тысяч рублей водитель из ГУП «Мосгортранс»Леонид Александров. Он рассказал, что помогло ему победить:«Я думаю, что опыт и то, что занимаешься этим, стремишься к этому, чтобы добиться результата. Для этого приходиться чем-то жертвовать - личной жизнью, семьёй. У меня есть примета - на всероссийском конкурсе на стоп-линию встанешь, первое место возьмёшь. Вот сейчас я настоп-линию встал. Передними колёсами на линию, которая невидима. А моя главная задача, как водителя – безопасная перевозка людей».На втором месте – Вячеслав Сулиз из Санкт-Петербурга, он увезёт домой приз в 150 тысяч рублей, бронза и 50 тысяч рублей у Тахира Оразбердиева из Стерлитамака.
На закрытии к участникам обратился заместитель председателя организационного комитета Конкурса, генеральный директор Федерального бюджетного учреждения «Агентство автомобильного транспорта» Минтранса России Алексей Двойных. Он отметил, что за 2015 год в 87 городах России троллейбусами было перевезено более полутора миллиардов человек. «От профессионализма человека, который находится за штурвалом, от вас, зависит безопасность людей, безопасность жизней», - сказал А. Двойных.
Также в конкурсе приняли участие водители из Уфы, Нижнего Новгорода, Хабаровска, Калининграда, Ижевска, Самары, Нальчика, Челябинска и других городов (всего более 30 регионов), а также впервые в истории современной России водители из Севастополяи из Симферополя.
Директор СПб ГУП «Горэлектротранс» Василий Остряков поздравил, поблагодарил участников Конкурса и пообещал за водителем, занявшим второе место, Вячеславом Сулизом, закрепить именной личный троллейбус для ещё более комфортной работы.
Пятёрка лучших водителей троллейбуса России-2016:
1 место - Леонид Александров, Москва
2 место - Вячеслав Сулиз, Санкт-Петербург
3 место - Тахир Оразбердиев, Стерлитамак
4 место - Магомедкамиль Магомедиминов, Санкт-Петербург
5 место - Нина Фомина, Ульяновск
Конкурс организован в рамках ФЦП «Повышение безопасности дорожного движения в 2013-2020 годах» Министерством транспорта Российской Федерации, Научно-исследовательским институтом автомобильного транспорта, Правительством Санкт-Петербурга, СПБ ГУП «Горэлектротранс», Общероссийским отраслевым объединением работодателей «Городской электрический транспорт» и Национальной ассоциацией предприятий автомобильного и городского пассажирского транспорта.
Целью конкурса является повышение уровня профессиональной подготовки водителей пассажирского транспорта, создание благоприятного психологического климата в транспортных организациях, информационная и методическая поддержка субъектов транспортнойотрасли с целью их вовлечения в мероприятия, предусмотренные направлением «Повышение правового сознания и предупреждение опасного поведения участников дорожного движения» ФЦП «Повышение безопасности дорожного движения в 2013-2020 годах».
28 мая 2016 года в Конгрессно-выставочном центре «Патриот» состоится первый Всероссийский слет военно-патриотического движения «Юнармия».
В слете примут участие представители руководства Минобороны России, Совета Федерации Федерального Собрания Российской Федерации, Государственной Думы Федерального Собрания РФ, Российского движения школьников, регионов страны, Общественного совета при Минобороны России и общественных организаций.
Всероссийское военно-патриотическое движение «Юнармия» будет строить свою работу в рамках Российского движения школьников.
Около 500 делегатов из 85 регионов России примут участие в слете, где изберут начальника Главного штаба, утвердят состав, а также свои основные символы движения «Юнармия» — гимн, флаг и символ.
Юнармейцам продемонстрируют реконструкцию исторических событий Великой Отечественной войны, интерактивные площадки с элементами погружения в историю страны, Центр военно-тактических игр с показом возможностей игрового оружия. Также они осмотрят открытую экспозицию современных и исторических образцов вооружения и военной техники, военно-исторический комплекс «Партизанская деревня».
Основными формами деятельности юнармейского движения станут военно-спортивные игры, военно-патриотические клубы и профильные специализированные формирования юнармейцев, спартакиады по военно-прикладным видам спорта, вахты памяти и походы по местам боевой славы, а также посты у Вечного огня, обелисков и мемориалов.
Центральной площадкой для юнармейских мероприятий становится Военно-патриотический парк культуры и отдыха Вооруженных Сил Российской Федерации «Патриот» в подмосковной Кубинке и его филиалы в военных округах, а на региональном уровне — спортивные объекты ЦСКА и ДОСААФ России.
В качестве ключевого мероприятия юнармейского движения рассматривается Всероссийская военно-тактическая игра под эгидой Министерства обороны.
Лучшие юнармейские отряды будут поощряться участием в военных парадах, приглашаться на масштабные мероприятия Минобороны — Международные армейские игры, Международный военно-технический форум, дни инноваций Минобороны, фестивали и конкурсы, спортивные состязания, привлекаться к многочисленным общественным проектам.
Справочно:
Инициатива воссоздания молодежной организации «Юнармия» принадлежит Министру обороны Российской Федерации генералу армии Сергею Шойгу. Для юнармейцев разработаны образцы специальной формы одежды и атрибутики.
Первые 104 школьника произнесли клятву юнармейца на торжественной церемонии, которая прошла на базе Ярославского центра военно-патриотического воспитания ДОСААФ России имени В.В. Терешковой 22 мая.
24 мая в Москве в Универсальном спортивном комплексе ЦСКА на Ленинградском проспекте состоялось торжественное посвящение воспитанников детско-юношеских спортивных школ в ряды Всероссийского военно-патриотического движения «Юнармия».
Клятва 200 юнармейцев прошла в режиме телемоста Москва-—Севастополь—Волгоград—Самара.
Управление пресс-службы и информации Министерства обороны Российской Федерации
Анатолий ЦИРУЛЬНИКОВ
Страна разных возможностей
Другие входы в культуру
+++ ——
Анатолий Маркович Цирульников — ученый и писатель, академик Российской академии образования, доктор педагогических наук, профессор. Автор оригинальных трудов по истории школьных реформ, этнокультурным проблемам образования, развитию инноваций, проблемам сельской школы; основатель ряда новых направлений в науке, в том числе социокультурного подхода к развитию образования в регионах. Лауреат премии Союза журналистов России (2004) и ряда центральных изданий; книги автора отмечены как лучшие работы по развитию современного образования (2004, 2006, 2008). Постоянный автор «Дружбы народов», лауреат специальной премии нашего журнала «От Урала до Дуная» (2010).
Статья Андрея Русакова «Ответственность культуры и культурное многообразие», опубликованная в начале этого года в «ДН»1, по-моему, одна из тех редких, на которые невозможно ответить сразу, требуется пауза, переосмысление поднятых в ней пластов, смыслов, ориентиров… Такие статьи появляются, может быть, раз в полвека и более, они, как звезды первой величины, сразу бросаются в глаза, с первой строчки обозначают, что перед тобой не рядовая культурологическая статья, а явление. Крупное явление в культуре, заставляющее посмотреть по-иному на наше прошлое, современное и будущее.
При этом статья столь ясна, что ее суть можно передать в нескольких абзацах. О чем она? О том, что во времена, которые мы переживаем, русская культура, вернее, то представление о ней, которое доминирует в общественном сознании («великая русская литература Толстого и Достоевского»), не справляется с реальной жизненной ситуацией (тут, впрочем, уместно вспомнить
Юрия Нагибина, который замечал, что ни Шекспир, ни Гёте, ни Толстой не спасли мир от фашизма и ядерной бомбы, но страшно себе представить, что было бы, не будь Шекспира, Гёте и Толстого).
Впрочем, это не отменяет справедливости общего приговора автора: «высокая» русская культура перестала срабатывать, мы наблюдаем «отсутствие отдачи от культурного наследия». Если под «отдачей», уточняет Русаков, понимать конструктивную роль национальной культуры для жизнеспособности страны: национального взаимопонимания, вменяемости общественных отношений, выработки ориентиров общественной мысли.
Почему так случилось?
Не буду пересказывать автора, чья аргументация представляется убедительной. Важнее другое. «Мы не можем легко поменять культуру, — пишет Русаков, — но можем по-другому ее увидеть, по-другому осознать».
Для этого надо уйти от кажущейся нам единственно возможной системы отсчета, при которой русская культура сводится к «классике», «высокой литературе», набору школьных хрестоматийных имен. Уйти от узкой части видимого спектра, двух с половиной «фильтров», через которые просеивается многообразная деятельность людей, живущих в России, и вспомнить о других входах в культуру, других ее пластах, реалиях, которые были естественны когда-то, а теперь…
Материнский язык
Наблюдающаяся глухота центра к окраинам. Пренебрежительное отношение к национальным культурам российских народов. Сегодня это очевидная реальность. Одно из последних, по-моему, поразительных подтверждений — концепция преподавания русского языка и литературы в Российской Федерации.
В одном из проектов этого документа, разработанного ученой комиссией под руководством спикера госдумы, предлагается в обязательном порядке везде в России вести преподавание основных предметов на русском языке, начиная с начальной школы. Даже в детском саду желательно разговаривать и играть по-русски.
Дивишься предложениям авторов концепции, которая уже вызвала протестующие письма из национальных республик. В угоду политической конъюнктуре некоторые специалисты позабыли азы классической русской педагогики К.Д.Ушинского, который более чем полтора столетия назад объяснял, что для нормального развития ребенка обучение в начальной школе должно проходить на родном (материнском) языке. Причем относил он это прежде всего к детям, как тогда говорили, «инородцев».
В комиссии есть серьезные, уважаемые ученые, и мы надеемся, что возобладает здравый смысл. Как жалко, серо выглядит очередное издание имперской русификации на фоне многоцветья и разнообразия современных национальных культур и педагогических практик! Мы постарались осветить их в недавно завершенном проекте: восемнадцати книгах образовательных путешествий по России под названием «Неопознанная педагогика» (инициатор и редактор этой серии — А.Русаков)2. Даже на фотографиях видно разнообразие культурных ландшафтов Алтая, Башкирии, Бурятии, Вологодской области, Марий Эл, Кубани, Калмыкии, Якутии…
«Другие миры русской культуры — не фон, не сырье, не обрамление, они — огромные явления, которые совсем иначе организованы, в которых мы обнаружим другие заботы, ценности, правила, способы самоорганизации».
«Областничество» и культура региональной идентичности. Культура научная. Культура крестьянская. Культура в «горизонтальном» рассмотрении: где «узлы» важнее «вершин». Культура педагогическая. Культура, созданная для мира детства...»
Рассмотрим вслед за Андреем Русаковым некоторые из них.
Культурные бюрократы
Возьмем самый неблагодарный вход в культуру — государственный. Казалось бы, уж какой-какой, а этот хорошо известен. Но знаете ли вы, что такое культурные бюрократы?
В 1915 году в российском ведомстве произошли кадровые изменения — пришел новый министр просвещения Павел Игнатьев. Популярный в то время в обществе вопрос — «мы» и «они» — он решал по-своему. Кто же были эти «мы» и кто — «они»?
«Они» — это не мы. Мы все понимаем, хотим, можем, но из-за «них» у нас не получается. Это «они» не хотят, не понимают, не могут. Поэтому приходится с «ними» бороться. Какими средствами? Для Павла Николаевича Игнатьева вопрос заключался не только в средствах. Он сомневался в постановке самого вопроса. Полагал, что есть только «мы», граждане России…
Это был культурнейший человек своего времени. Земского склада. Чутко вслушивавшийся в общественный интерес. Шедший навстречу требованиям жизни. И ужасно не любивший формализма.
В его служебной переписке еще в бытность товарищем главноуправляющего встречаются выражения: «не языком зеленого сукна», «не быть сановным говоруном», «скверная российская привычка: всегда начинать с того, что хапать». О многом он думал не только по служебным обязанностям. «Глубочайшее сознание, что без "человека" история не делается, а именно этого, главного, не видно, естественно, наталкивает на искание мучительного — "кто?!"»
И вот в разгар Первой мировой войны начинается уникальная реформа образования, от народных детских садов до университета. Идет бурное обсуждение, участвуют все слои общества. В том числе — «культурные бюрократы». Вглядываясь в их лица, я думаю, что мы напрасно жалуемся на власть бюрократов. Где они? Последний культурный бюрократ вымер после революции, а за ним, думаю, и обыкновенный, у которого в бумагах тоже полный ажур, который отвечает на любой запрос, записку не позднее двухнедельного срока (в этом я убедился, просматривая в архиве служебную переписку). Другое дело — что отвечает. А уж культурный бюрократ — нет, это вообще для нас что-то пока невообразимое. Но министр Игнатьев имел в виду именно этот «старый опыт русского сановника, чутьем знающего, что сейчас нужно, и не требующего велеречивых доказательств, напротив, многословие его смущает…»
Культурные бюрократы — это была сила. Благодаря им в России существовало законодательство. Сохранялась смета… Во время русско-турецкой войны граф Дмитрий Андреевич Толстой — тоже не из последних лиц в истории, министр народного просвещения — выдвинул благородную задачу: воспитать патриотов. А для этого предложил урезать смету по народному просвещению. Но ему неожиданно ответил военный министр, фельдмаршал граф Милютин: «Нет, это мое дело, — заявил он. — Я как военный министр чувствую нужду в распространении образования, для нас, военных, это — первое, главнейшее дело!»
И благодаря культурному бюрократу, военному министру, смета по народному просвещению была сохранена. А в Первую мировую даже увеличена на 30 млн рублей золотом. Именно благодаря культурным бюрократам из военного ведомства в России были открыты первые женские медицинские курсы, благодаря ведомству финансов, торговли и промышленности создан новый тип школы — коммерческое училище и политехнический институт, в ведомстве земледелия существовал комитет грамотности. «И столько другого, — сообщала петроградская газета «Школа и жизнь», — чему будущие поколения будут с трудом верить».
Министр, который никому не нужен
Впечатляющий пример из того же ряда — Александр Васильевич Головнин. В историческом архиве в Петербурге я нашел его рукопись полуторастолетней давности под названием «Записки для немногих». Из них можно узнать, что думал автор, статс-секретарь Головнин, о высоком положении министра народного просвещения. «В нем, — заметил он, — никто не нуждается, никому он не может быть полезен и нужен».
Действительно, а кому он нужен? Что с него взять? Примечательно, что этот вывод сделан в золотом XIX веке, когда в России существовало одно из самых культурных правительств за всю ее историю.
Записки Головнина не только объясняют, в чем причина провала знаменитой административной и государственной реформы Александра II (да и всех прочих наших реформ), но и являют образец той духовной «управленческой культуры», в сравнении с которой представители современного «русского менеджмента» выглядят так, будто только что слезли с дерева.
Вот несколько штрихов к портрету Головнина.
Среди членов правительства он был, кажется, самый младший. Сын некогда известного морского исследователя, писателя, адмирала. Широко образован, владел пятью языками. Сохранилась единственная старинная фотография — маленький сутулый человек. Внешне очень некрасивый, но симпатичный. Говорили, что ему была свойственна какая-то редкая «утонченная вежливость». Казалось бы, что особенного в тот век, для людей его круга? А вот запомнилось. Был он сдержан, полностью лишен не только злобы, но даже раздражительности. О своих политических противниках, которые принесли ему много зла, не позволял себе ни одного резкого недоброго слова. Если приходилось говорить о ком-то из них официально, в высших учреждениях, общественных гостиных, всегда выставлял достоинства и молчал о недостатках. Что еще запомнилось? Был трогательно верен друзьям, тверд в убеждениях. Стоило человеку, достойному уважения, сойти с поста, лишиться власти и былого значения, как Головнин, напротив, усиливал свое внимание и уважение именно к этому лицу.
Водились за ним и странности. Единственный из членов правительства он не носил министерского фрака, даже не имел визитных карточек министра.
Россия без дураков
После объявления царского манифеста новое правительство начало реформы. Оказалось, что в России это не так просто. Проекты были красивы на бумаге, но вязли в бездорожье и Государственном совете (что-то вроде верховного законодательно-совещательного органа, там сидели люди старой закалки). Воровать стали больше, чем при Николае I. Местное самоуправление бездействовало, а административный аппарат наместников государя рос не по дням, а по часам.
На фоне трудностей государственного масштаба ведомство народного просвещения мало кого интересовало. В то время это было богом забытое заведение, напоминавшее, по словам современников, Луку Лукича, смотрителя городских училищ из гоголевского «Ревизора». И вдруг ожило.
Новый министр обратился к людям разных кругов общества, партий и убеждений с предложением дать правдивую картину положения дел. Давно этого никто не спрашивал, и многие откликнулись. В «Журнале Министерства народного просвещения» из номера в номер начали печатать для всеобщего обозрения отчеты, справки по каждому учебному округу и заведению. Посыпались горы предложений, записок, мнений, проектов от русских педагогов, ученых и даже из-за рубежа. Собралось два тома «Взглядов на высшее образование» (было и на «низшее», но в архиве не нашел). Зашумели учительские съезды, задумались ученые сообщества. Что Россия? Как Россия? В то время в ней строили заманчивые планы: «Предпринимательство и частный капитал — мощные рычаги подъема русской промышленности», «Парламент наподобие западноевропейского», «Конституционная монархия»! Славные планы. А вот как бы построить страну без дураков? Говорят, об этом мечтал даже Николай I, но, как признавался сам, «не нашел прямого сочувствия в семействе». Как это, Россия — и без дураков? Без дураков, но с воскресными школами, с публичными лекциями «О мощении дорог», «Об освещении домов и улиц»… Именно тогда открыли первые народные школы. У них было большое будущее. Головнин ездил во Францию, советовался с министром Гизо, автором знаменитого закона о народном образовании. Открыл учительские семинарии, их опыт позже изучали в Германии. Классы русской стенографии для приготовления публичных присяжных. Школы аграрные, ветеринарные — для выходцев из народа, которые должны были заменить «нынешних знахарей и коновалов» (кто его знает, вдруг бы и заменили!).
Все это намечалось в будущем. А тогда Головнин был увлечен настоящим. Провел реформу чиновничьего аппарата. Заменил окружных попечителей-генералов известными педагогами. Упразднил в Министерстве просвещения цензуру и подготовил закон о свободе слова…
Разномыслие
В соответствии с потребностью жизни. В согласии с предначертаниями государя. В единстве с правительством, члены которого заявляли то же самое, с этим шли на общественные преобразования, к этому призывали. Но тут стало выясняться, что по каким-то причинам предложения министра Головнина не находят сочувствия и поддержки в правительстве и других высших учреждениях. Более того, вызывают явные препятствия и противодействия. Головнин не видел в этом тайных козней и объяснял просто — разномыслием. Одна из главок его записок так и называется: «Случаи разномыслия Головнина с прочими министрами и в высших государственных учреждениях».
Первый такой случай произошел буквально сразу после вступления его в должность министра. В январе 1862 г. в Зимнем дворце в присутствии государя собралось совещание. Министр юстиции доложил свое мнение о необходимости наказать студентов университета за беспорядки. А для этого предложил разбить студентов на разные категории и каждой установить свой тип наказания.
Предложение министра юстиции показалось логичным, и все согласились. Один министр просвещения Головнин выступил против. Он сказал, что даже более строгое наказание в судебном порядке студенты воспримут более спокойно, чем это несправедливое, без суда. И как же можно, удивился он, поступать так с учащимися, когда их учат, что без суда никто не наказуется в благоустроенном обществе? «Все эти аргументы, — записал Головнин, — произвели на присутствующих весьма дурное, неприятное впечатление».
Почему? Очевидно, тут проявилось какое-то разномыслие…
В другой раз Головнин выступил в правительстве в защиту педагогов. Дело вообще было смехотворное. Профессорам, заботам которых вверяли тысячи молодых людей, не доверяли получать без цензуры из-за границы периодические издания. Головнин заметил, что такое недоверие обидно для профессоров. К тому же, бывая за границей, профессора и так все читают. «С мнением Головнина согласился только один член Комитета министров, а прочие заявили, что не находят нужным давать особые права профессорам, в то время как даже высшие государственные сановники, коим следить за ходом политических дел и общественного мнения более необходимо, и то такими привилегиями не пользуются…» И правда. Но тут хоть какое-то основание для разномыслия. Ведь иной раз дело не стоило выеденного яйца. Всем министрам было очевидно, что это так, однако министр просвещения предлагал это вслух и проигрывал. Почему он все время проигрывал? Шел против общего мнения, направления? Не в этом дело. Сговорись он предварительно с тем, другим членом кабинета, попроси поддержки и сам поддержи, когда надо, прошло бы его мнение. Но он был всецело увлечен своим делом. Не сговаривался. Не поддерживал обычных товарищеских отношений между министрами.
А ведь на этом все построено, этим все определяется. Не высшими политическими соображениями, а тем, в каких личных отношениях находится министр просвещения, положим, с министром финансов. От этого зависит состояние народного образования. Поэтому ему отказывали. На учебники для народных школ. На гимнастические снаряды для подрастающего поколения. На новый телескоп. Или на экспедицию для исследования российских владений по островам и берегам восточного океана…
Дело-то обстояло проще. Не показалось в каком-нибудь Государственном совете, в правительстве некое конкретное лицо — и «Российское могущество Сибирью прирастать…» не будет! (А ну как тут разгадка тайны России, загадочной ее души?)
Чего он не мог
Случаи разномыслия встречались все чаще. И самое грустное, замечал Головнин, что государь всегда принимал мнение противоположной стороны, и все это видели. Министр просвещения оказывался в одиночестве. Почему? Может быть, другие министры были необразованны? Маловероятно. Имели иные убеждения, принципы — положим. Он за просвещение, за свободу, за прогресс, а они — против? Нет. Кто же против прогресса! Просто одни министры могли делать нечто такое, чего он позволить себе не мог. Скажем, провозгласить гласность и одновременно преследовать за критику.
Чего он еще не мог? Читать доносы. Сжигал их, не распечатывая. Пользоваться услугами тайных агентов, перлюстрацией, выписками из чужих писем, чем занималось тогда III отделение Его Императорского Величества канцелярии, дабы узнать образ мыслей и действия подданных. Было это в России в то время (впрочем, как и в другие) делом обыкновенным, многие министры этим пользовались. И даже государь. «И это тоже ляжет черным пятном на блестящую историю великих преобразований, которые стяжали безусловную славу императору Александру Николаевичу», — записывает министр просвещения Головнин. Но тут же себя останавливает: «Не надобно искать пятен в солнце».
У него была редкая даже в XIX веке черта: стараться не судить других. Новый 1867 год в своих записках он начал с молитвы: «Даруй мне среди моя прегрешения и не осуждати брата моего». Или по-другому, со свойственной ему математической точностью выражения: «Критиковать других легко, но вряд ли подобная критика может быть сколько-нибудь основательна и справедлива, ибо мне неизвестны все обстоятельства, все понудительные причины их действий, и потому я произношу суждение на неполных данных. Критиковать себя очень трудно, ибо самолюбие прокрадывается в самое осуждение собственных действий и приходится вспоминать поговорку: "Унижение паче гордости"».
Действительно, непросто представить себе, чтобы человек, государственный деятель, в самом разгаре деятельности отстраненный от поста, взяв перо, составил не жалобу, не обвинение для печати, не излил, наконец, на последний случай в записках для немногих негодование на противников, а спокойно и беспристрастно, стараясь судить в себе «как бы действия другого», не оказывая снисходительности и не щадя своего самолюбия, установил, что им самим были сделаны разные ошибки и упущения, которые повредили и делу, и ему лично.
«Ошибки» Головнина
Эта главка записок называется «Ошибки, допущенные Головниным в бытность министром народного просвещения». По его мнению, их было несколько. Первая ошибка, полагал Головнин, состояла в том, что «следуя прежним, господствовавшим у нас понятиям и обычаям (обратите внимание, были, значит, такие понятия. — А.Ц.), он прежде чем вступить в должность обязан был переговорить с другими министрами, изложить свои мысли и убеждения, предположительную систему действий и удостовериться, может ли он рассчитывать на помощь и содействие. Затем изложить государю план своих действий, получить одобрение. «А если нет, если воззрения разойдутся, то и не браться за деятельность, которую не мог бы считать продолжительной и прочной…»
Интересно, что скажут по этому поводу современные государственные деятели? Выглядит странно. Назначили человека министром, вручили портфель. Но прежде чем отправиться к себе в кабинет, он идет в другие, самые высокие, излагает предположительную систему действий, свои мысли и убеждения, устанавливает сходство воззрений и, выяснив теперь (правильно, а когда же и выяснять, как не теперь, получив портфель, до этого-то много чего можно наговорить), что воззрения расходятся, возвращает собственными руками портфель министра назад?! Да чтобы еще общество знало, почему (так вот что такое государственное управление)!
Размышляя над его ошибками, можно прийти к выводу, что Головнин просто взялся не за свое дело. Ведь ясно же, что у него полностью отсутствуют главные, известные нам качества государственного деятеля: способность приобретать политических друзей, сбивать «команду». Умение припугнуть, пригрозить, вмешаться в действия других ведомств (чтобы в твое не лезли). Не уступать ни в чем, спорить до хрипоты по вопросам второстепенным. Негодовать на неисполнение законных требований. Жаловаться государю, делать обиженную мину, шептать на ухо — вот верный, испытанный путь к победе. Однако министр просвещения Головнин делает из разбора своих действий другой вывод. Тоже странный для государственного деятеля. Главное упущение, ошибка в том, говорит он, «что, будучи на стороне истины, не умел доставить ей торжество, не умел выставить ее в том виде, при котором отрицание оной было бы совершенно невозможно…»
Разумеется, видя постоянное недоброжелательство и недоверие, он понимал, что его могут освободить в любой день (поэтому, кстати, и не заводил визитных карточек министра). Друзья говорили ему: любезный друг, побереги себя, уходи… Но Головнин поступался самолюбием, потому что хотел довести до конца несколько дел, которые считал важными. И за четыре с половиной года (пятьдесят два месяца, как сам высчитал) кое-что успел. Государственные расходы на образование выросли в России вдвое и стали, пусть ненадолго, самыми крупными в Европе. Получили автономию и поддержку университеты. Сто двадцать одаренных молодых людей, кандидатов на разные кафедры, были отправлены учиться за границу, и через десять-пятнадцать лет загорится созвездие имен — Менделеев, Мечников, Тимирязев, Ключевский…
Новые люди и старые
Увольняя министра просвещения, государь сказал, что вполне ценит его намерения и усердие и ни в чем не может упрекнуть, но против него сильно возбуждено общественное мнение, и что бы он ни делал, все истолковывается в дурную сторону. «Теперь, — сказал государь, — нужны люди новые».
Действительно, время такое наступало. Правительственные реформы почему-то не получились, в обществе началось брожение, и понадобились новые люди, которые смогли бы разрешить эти вековечные российские проблемы между свободой и необходимостью, государством и человеком, словом и делом.
А Головнин был человек старый. Со слабостями, недостатками, которые он почему-то анализировал, размышляя о правительстве, о государственном устройстве своего времени. «Так я давно и часто, — отмечал он в своих записках, — замечал в себе недостаток гражданского мужества, неспособность к самопожертвованию, к риску своим положением, жалованием, состоянием, комфортом…»
Следует заметить, что в ту эпоху риск для человека его положения был не так велик. Государственный пост не так уж поднимал уровень благосостояния над простыми смертными. В конце концов, у него был свой дом в Петербурге, имение в Рязанской губернии, что, вообще-то говоря, естественно (если человек ничего не имеет — очень рискованно делать его государственным деятелем). Видя «ход нашей администрации», Головнин испытывал подчас, по его словам, такое отвращение, такую тошноту, что серьезно думал, как бы вовсе оставить службу (после освобождения от поста министра он служил в каком-то совете). И подсчитывал, как устроить жизнь так, чтобы обходиться без жалования. Но были препятствия. Какие же? Тогда, говорил он, придется прекратить расходы на благотворительные заведения в уезде — на больницу, школу мужскую и школу женскую, акушерскую, на пенсии, на ежемесячные пособия увечным и старикам…
И не решался на самопожертвование.
Это качество государственного деятеля он вообще подвергал сомнению, полагая, что без всякой надежды принести какую-либо пользу, без надежды достигнуть цели оно безрассудно, что глупо напрасно раздражать сильного, что вполне можно приносить пользу без самопожертвования, но пользу в умеренном размере, что случаи, когда действительно нужно самопожертвование, встречаются крайне редко, а в наше время, во вторую половину XIX столетия, и вовсе не встречаются.
«Но нельзя, однако, не сказать, — замечал он в то же время, — что под влиянием этой аргументации душа становится как-то мельче и благородные порывы являются реже и реже…»
Неизвестное устройство
На его лицейской золотой медали выпускника сороковых годов девятнадцатого века значилось: «За добронравие и успехи». Но что, спрашивал себя Головнин, в сущности значило слово «добронравие»? Просто безмолвное повиновение. Угождение начальству. И как судить известных людей, которые последовали воззванию Пушкина «Пока сердца для чести живы…»?
В своих записках он часто вспоминает Пушкина, Дельвига, цитирует стихи… Лицейская привычка. И все-таки он считал, что они были безумцами. Безумцами, которые действовали благородно, с самопожертвованием, но приносили отчизне больше вреда, чем пользы, возбуждая репрессии, усиливая тяжести гнета. Они были безумцами, потому что не сообразили, что нельзя достигнуть ограничения самовластия там, где огромное большинство вовсе не желает этого и прямо предпочитает жить под неограниченной властью Единого, чем под управлением сонма так называемых народных представителей, что нельзя устроить республику там, где нет республиканцев…
Как большинство современников, Головнин был, видимо, монархистом. И хотя сам пытался осуществить удивительную общественную реформу, ему не приходило в голову называть ее демократической. Впрочем, по запискам чувствуется, что безумный вопрос этот волновал его до конца жизни. «Пушкин писал в 1818 г. Сейчас 1886-й. Никому не известно, когда Россия воспрянет ото сна, через сколько поколений это случится…»
Каждый раз думаешь, что это случилось сегодня. Теперь, с нами, что тогда они пытались, но у них не вышло в силу объективных условий и обстоятельств. Почему государственная реформа Александра II не состоялась и все пошло назад, к Николаю I? А возникли неблагоприятные обстоятельства. Смягчили цензуру, дали свободу слова — вышла из берегов печать, обрушилась на правительственные реформы. А если бы этого не случилось?.. Если бы, когда открыли дорогу предпринимательству — торговым ассоциациям, биржам, банкам, — не выросло в неимоверных масштабах казнокрадство? Не обнаглели бы революционеры-демократы, не вспыхнули бы восстания в национальных окраинах? Не было бы, наконец, выстрела в государя, тогда бы…
Интересно, удалось бы тогда Головнину довести свою образовательную реформу до конца, возникло бы цивилизованное общество? Чем больше думаешь, тем яснее сознаешь, что суть этой истории — не столкновение хорошего человека с плохими, или даже не плохими, а просто сидящими в государственной машине, в то время как он в ней не сидит (ведь и сам писал, что его никак нельзя считать членом правительства, которое тогда, в середине девятнадцатого века, заведовало судьбами России, и не может разделить ни славы того правительства, ни упреков к нему).
Нет, суть этой истории, по-моему, в другом. В столкновении людей из одной, хорошо известной нам государственной машины с человеком из машины нам неизвестной. Во всяком случае, мы никогда в нее не садились, не изучали, не трогали рычаги. Да и не машина это…
У такого неизвестного нам «устройства» совершенно другие функции, способы действия. Другие ценности, цели. Какова тут роль просвещения? Разумеется, все правительства считают, что оно важно. Но весьма немногие осознают, что оно — главное. «Что все остальные отрасли государственной или правительственной деятельности должны быть только средством для преуспеяния просвещения, цель которого — развитие высшей духовной природы человека…» Государственного деятеля. Общества…
Туманно? Сумрачный хмурый Петербург. На бывшей Гагаринской набережной, между институтами археологии, астрономии и общего образования взрослых, стоит безымянный заброшенный дом. Из балкончика пророс куст. Дверь заколочена, окна на первом этаже закрыты жестью, на других — мутные… А были светлые. В середине позапрошлого века тут находился кабинет министра просвещения Александра Васильевича Головнина.
По иронии судьбы прямо напротив его дома, на том берегу Невы, стоит «Аврора».
Частная история
Но довольно министров, обратимся к обычным людям.
Перейдем от государственной истории к частной, доверять которой, по-моему, больше склонен Андрей Русаков, разбирающий завалы к разным входам в культуру.
Следуя за ним, я зашел в Народный архив, размещавшийся еще недавно в Москве, на Никольской улице. Собачник гулял в Замоскворечье и подобрал дамскую сумочку — потертый ридикюль, а в нем очки без стекол, перо №86 и пачка писем с Первой мировой.
Похоронки, фотографии, открытки, коммунальные счета, трамвайные билеты — в Народном архиве хранится то, от чего отказываются архивы государственные. Частные истории никому не известных людей.
Когда-то я рассказал о двух таких историях. Одна — в дневниках Наташи Ходот, восторженной, переполненной жизнью гимназистки («Четверг, число… шут его знает какое число… Весна, весна, что может быть лучше!»). Она умерла в четырнадцать лет от туберкулеза в 1923 году, и остались две тетрадки, одна в красном, другая в черном переплете, с засушенной фиалкой меж страниц. И свидетельство — спустя семьдесят лет — ее старшего брата, профессора Владимира Владимировича Ходота. Разглядывая под увеличительным стеклом вылинявшие строчки, он разобрал от начала до конца дневник Наташи, передал из семейного архива в народный. И рассказал мне и другим людям, что произошло за этот трагический, бессердечный век с «героями» радостных дневников Наташи. «Проблэма, — как по-старомодному выразился последний из Ходотов. — Надо бы ее продумать до конца».
К концу того века или, может быть, уже в веке нынешнем составлен список палачей и жертв. Тех, кто хотел крови и кто ее не желал, зато и пролил сам. А тут, в дневниках веселой девочки, гимназистки Наташи — абсолютно целая, до конца прямая, несломленная, совершенно аполитичная судьба. Принадлежит она нашему веку — или нет? Вот два мерила, две чаши весов. На одной — монументы, скрежет железа, грохот взорванных дворцов и проложенных путей, а на другой — жалкая фиалка, засушенная в тетрадке. И каков итог, что перевешивает — скрежет железа или дыхание увядшего цветка?
Это о русской культуре, о переосмыслении ее, о поиске других входов, о которых пишет мой друг Андрей Русаков. О том, что частная человеческая история, вообще-то, не менее (а по-моему — более) важна, чем государственная, надо только поменять оптику, взглянуть на происшедшее и происходящее с нами с другой точки зрения.
Записки немолодого отца
А другую историю из Народного архива составили два рукописных дневника. Один вел от лица своей дочери Христины с первого дня ее рождения немолодой отец, князь С. В. Голицын. Четверг, 7 июля 1871 г. «…Я делаюсь заметно понятливей. Отца я уже твердо узнаю, особенно, когда он в красной блузе, не принимаю его больше за мать, не лезу к нему с просьбой, чтоб он накормил меня, а просто улыбаюсь ему и ловлю его за седую бороду…»
Совсем иной, чем наш, поток времени, с иным отсчетом в календаре. Совсем иной поток, чем тот, который бурлит вокруг современников маленькой княжны и ее стареющего отца. С другими событиями, отсчитываемыми от рождества Христины. На восемнадцатый день она терпеть не может пеленок. На тридцать шестой — села, держа прямо голову. День сотый — опасно дует из окна, не простудилась бы… прорезываются зубки. Христина жует фиалковый корень. Ни волнения в Польше, ни покушение на государя, ни споры об эмансипации не нашли отражения в дневнике — только чем кормили, во что играли, в котором часу укладывали. Сущие пустяки. Играла, ударилась о стул, отец приложил холодный компресс, боль прошла, маленькая шишечка осталась. Откуда любовь?
Дневник этого отца, князя Сергея Владимировича Голицына, попал мне в руки сто с четвертью лет спустя. По странному совпадению — незадолго до рождения моей собственной дочки Юлии. Оказалось, что мы с ним сверстники и оба немолодые отцы. И я тоже стал вести дневник. Так возникла тема.
«…Лето 2000 года, Юленьке скоро два.
Работаю в кабинете. «Окой дев» — «Что?» — «Окой дев». Не понимаю, чего она хочет. «Окой дев, — настойчиво повторяет она. — Окой дев! Окой дев!»
Наконец до меня доходит — «открой дверь».
Вот так ребенок достукивается до взрослого…»
А он, зачем он записывал все эти 1526 первых дней от рождества Христины? Что тут? «Жизнь наша продолжает течь однообразно, — выведено красными чернилами круглым почерком матерью во время отъезда отца. — Нынче опять не случилось ничего, достойного перейти в потомство».
А что было? «Вечером плясали, играли, пили чай, ели орехи...»
И вся жизнь? Ничего достойного?
О матери. «У нее очень болит правая грудь, и когда я сосу ее, боль делается невыносимой. Тем больше я должна буду ценить и любить мою мать».
О будущих супругах. «Лишь бы мы были хорошими людьми и любили друг друга».
О детях. «Я буду растить их в презрении всяким предрассудкам».
О ближних. «Какая несносная моя няня. Ни в чем не знает она умеренности: ест, так объестся, квас готова пить ушатами. Начнет мыться, так всю воду, весь пар и жар готова потребить на себя одну. Перессорилась со всеми... Впрочем, — записано в дневнике, — отец любит брать в людях то, что в них хорошо, снисходя к их недостаткам».
О себе. «От чувства пользы не может быть покоя, а угрызения совести бывают часто».
Обо всем. «Роптать на судьбу стыдно...»
Кому это адресовано? Для кого писался «Дневник Христины»? Ее уже давно нет на свете, она умерла в 1932 году. Родственница ее, Наталья Алексеевна Пузыревская, урожденная Маклакова, диспетчер «Скорой помощи», незадолго до своей смерти передала дневник в Народный архив, что в старой Москве на Никольской улице, где я и нашел его.
Разбирал с лупой день за днем, пока моя дочка спала, параллельно писал свой дневник. Авось кому-то пригодится...
Ничто не вечно, когда-нибудь всему приходит конец. Слабеет былая мощь, тускнеет слава, развеиваются иллюзии. Остается незыблемым то же, что и всегда, — детство, отцовство…
Такая старая страна. Усталая страна.
Но кто сказал, что у нее не может еще родиться ребенок? И начаться новая жизнь — исчисляемая от его рождества?
Смена пейзажа. Страна для детей. Страна взрослых
Андрей Русаков вспоминает эмигрантскую строку Игоря Северянина «…Вернуться в дом Россия ищет троп», замечая, что едва ли не большая часть населения страны ощущает себя словно в эмиграции, изгнанной из дома на какие-то «пути», наблюдает происходящее словно через стекло застрявшего в тупике вагона. «Пора возвращаться. Уходить с большой дороги и сворачивать к дому», — обращается к нам автор.
«…Про прошлое и даже про настоящее, общие ценности, пределы допустимого и запретного многим из нас уже не договориться, но мы можем договориться о том, что понятно всем: обсуждая Россию как страну, обращенную к детям. Как детям рядом с нами живется? На что они могут надеяться? Какой дом, город, область, страну мы им оставим?»
Не «страна дедов», а страна детей и внуков.
«…Вот — страна «от дома до работы», страна «где пьют и зарабатывают», «пашут и отрываются», где что-то истерично чтят и нечто настойчиво ниспровергают.
А вот — страна, уютная для детей, удобная для семейной жизни и воодушевляющая возможностями состояться в завтрашнем дне.
Каждый может оценить меру необходимых усилий для смены пейзажа».
Но страна для детей — это обязательно и страна взрослых.
«Тех, кто ответственно укрепляет общий с детьми житейский мир и демонстрирует образ «достойной взрослости»».
Пора взрослеть…
Упорно создавать, разворачивать такое общественное пространство, в котором разговаривают взрослые люди о взрослых вещах. Что это за вещи? Прежде всего, пишет Андрей Русаков, это — домашнее измерение, экономика согласия. Человек у себя на родине, с маленькой буквы.
«Не вообще в державе, а в своей стране — тех масштабов, которые человеку близки по складу биографии. Где он находит то, что для него лично дорого».
Эти люди дороги и мне.
Азбука достоинства
Я всю жизнь работаю с ними, пишу о них, и многие годы экспедиций и путешествий по России убедили меня, что люди не перевелись, и они живут, мыслят, действуют в начале XXI века, как мыслили и действовали в других обстоятельствах и в двадцатом, и девятнадцатом…
Они встречаются всюду. На любую букву алфавита.
…Алтай. Народная библиотека в Уймонской долине, которую открыл летчик Леонид Калошин.
…Башкирия. Удивительная школа заповедника Шульган-Таш — с реликтовыми рощами, бортничеством, каповыми пещерами, первобытными рисунками — прекрасный мир, который охраняют от уничтожения очередной «стройкой века» Людмила Кичаева, Александр Волков, Марат Муллагулов…
…Вологодская область и ее жители, среди них удивительный директор учебно-воспитательного учреждения закрытого типа для детей с девиантным поведением (проще говоря, колонии) Алексей Пикунов. Учителя из села Борисово-Судское братья Сальниковы, воспитывающие в сельской школе ученых… Люди, говорящие своей жизнью о том, как старое обновляется, а новое становится старым, и о том, как научиться жить, не боясь свободы. Не большинство или меньшинство, а отдельное, уникальное, реликтовое оказывается показателем благополучия или неблагополучия места, в котором мы обитаем.
…Тамань, жизнь среди синего, белый парус надежды, за которую воюют сколько уже лет с теми, кто задумал превратить край во взрывоопасное хранилище, экс-глава Тамани Геннадий Майков и его друзья.
…Красноярский край, Енисейск, гимназия с крутыми ступеньками, по которым поднимался великий исследователь Арктики Фритьоф Нансен, выступавший перед детьми в 1913 году и написавший книгу о Сибири «Страна будущего», а оказалось... Город вечных ссыльных, карта не путешествия, а конвоя.
И проект молодой учительницы и учеников этой гимназии, выполненный в наши дни, совершенно не в духе Нансена: «Изгнанные в Сибирь глазами потомков». В нем эти мальчики и девочки рассказывают историю своих родных, репрессированных и сосланных в Красноярский край в 30—40-е годы двадцатого века. Будущее зависит от них, от этих замечательных ребят, которым сегодня 14—15 лет.
…Якутия. Изумляющий северный прыжок в другое будущее, в высоту, который состоялся благодаря моему другу — педагогу, филологу, мыслителю и лидеру инновационного сообщества Николаю Бугаеву и его друзьям и коллегам.
Сколько таких людей, которые могут изменить пейзаж страны?
Страна возможностей
«Не будем предаваться иллюзиям. Никакой великой демократической России мы при жизни не увидим, — спускает с небес на землю Андрей Русаков и ищет выход: — Но добиваться паритета бюрократических сил и демократических практик, административной жестокости и человечности, безразличия к людям и уважения к ним — можно и должно».
Надежда — на людей горизонтали (а не «пирамиды Хеопса», как заметил о властном управлении другой мой друг, чиновник-новатор Евгений Куркин).
Надежда — продолжает Андрей Русаков из другого поколения — на «людей каркаса», людей ответственности, на которых ложится тройная нагрузка. Искать друг друга, налаживать сотрудничество и совместно решать сверхсложные проблемы. Блокировать негатив, идущий с централизованных верхов, минимизировать сваливающиеся оттуда беды, отвоевывать фактические полномочия (прежде всего, заметим в скобках, на низовом уровне, в многочисленных поселениях страны, куда в силу физической невозможности, да и просто лени, можно надеяться, не доберутся ни верховные правители, ни их наместники).
И еще — поддержка тех, кто далек пока от самостоятельности и ответственности.
Мыслимо ли это дело? Подъемно ли? Сколько таких «людей каркаса» есть в стране?
Примеры, которые перед глазами, говорят, что достаточно двенадцати процентов, чтобы изменить пейзаж, возродить федерацию, создать «страну возможностей», многообразия…
Ее не создать простой поддержкой местных «самобытностей».
«Страна засветится, — пишет Андрей Русаков, — когда в каждом обжитом месте будут пульсировать, соединяться, обновляться различные культурные традиции, а перед каждым жителем будут открыты деловые, культурные и образовательные сообщества из многих мест».
Карта «страны возможностей», по Русакову, выглядит не разделенной на разноцветные лоскуты, а переплетенной разноцветными нитями. И для того чтобы это произошло, необходимы грамотная разведка и эффективное использование культурных ресурсов, чем, собственно, и занимаются мой друг Андрей Русаков и другие наши общие добрые знакомые и друзья.
Люди с доброй приветливой улыбкой, которые неприметно, изо дня в день, плетут кружево сотрудничества и практических дел. И дарят воздух надежды.
То, что предлагает начать нам делать теперь же, не откладывая на завтра, Андрей Русаков, — это «переоткрытие культурного прошлого и настоящего», что, вообще говоря, есть норма национального развития. Кстати, из пятидесяти стран, попытавшихся в последние десятилетия сделать скачок из традиционного общества в современное, получилось у пяти. И во всех случаях того качественного преобразования, что носит название социокультурной модернизации (вслед за Японией ее осуществили «молодые драконы» Юго-Восточной Азии, теперь пробует Китай), происходит глубинное переосмысление собственной культуры, обращение к иным образцам, ценностям.
P.S. Когда я готовил эту статью, то попросил Андрея Русакова прислать список изданного им за эти в общем немногие пятнадцать лет. Догадывался, что немало, но не мог вообразить, что «полочка педагогических книг из подготовленных А. Русаковым» будет включать… за триста наименований.
Среди этих более чем трехсот изданий — книга газетных статей Симона Соловейчика (из них Андрей составил даже несколько книг), удивительная «Тысяча мелочей большой дидактики» удивительного педагога Елены Яновицкой, которая конкретизировала в педагогических деталях, приемах и сделала доступным для всех учителей и детей в двадцатом веке то, что классик педагогики Ян Амос Коменский создал в самом общем виде в семнадцатом. Книга «Что хранится в карманах детства» создателя замечательного разновозрастного, до сих пор живущего сообщества Татьяны Бабушкиной, книга «Школа будущего, построенная вместе с детьми», директора самой свободной, демократической школы страны Александра Тубельского…
Многие авторы книг, составителем и редактором которых стал Андрей, были совершенно неизвестны широкому кругу, а иногда даже специалистам. Что говорило академической среде, педагогам имя Евгения Шулешко, книга которого «Понимание грамотности. Условия успеха. Метод обучения» издана Андреем Русаковым в двух томах? Что слышали современные учителя о Татьяне Львовне Сухотиной-Толстой, Юлии Ивановне Фаусек, Елизавете Ивановне Тихеевой («Три путешествия в Рим к Марии Монтессори»)?
Я.Симонович, А.Симонович. Организация детского сада в ХIХ веке. Статьи из первого российского дошкольного журнала (ред.-сост. А.Русаков, 2014, и такой же том — в начале XX века, и такой же — в годы революции).
Шеститомник о современных детских поэтах, прозаиках и переводчиках под редакцией Михаила Давидовича Яснова, старшего друга Андрея.
Собственных книг немного. «Школа после эпохи перемен», написанная Андреем Русаковым в 1999 году. Не педагогический роман, не монография. Обозрение того, что происходит в школе и образовании; жанр, кажется, скромный, но это смотря как обозревать. То, как это делает Андрей Русаков, можно, по-моему, без всяких натяжек отнести к самым замечательным образцам педагогической мысли.
И «Школа перед эпохой перемен» — книга, написанная и изданная спустя пятнадцать лет. Книга об образах позитивного национального будущего, которые может предложить России ее педагогический опыт. О том, как осмысление педагогических дел и событий может послужить учебником для проектов общественного развития, а общественные практики могут непосредственно опрокидываться в реалии школьной жизни.
Мне кажется, что между этими трудами Андрея Русакова и статьей нынешнего года в «ДН» — самая непосредственная, прямая связь.
_____________________________
1 См. «Дружба народов», 2016, № 1.
2 Многие из очерков, вошедших в книгу, были первоначально напечатаны в «Дружбе народов». (Прим. ред.)
Дружба Народов 2016, 5
Василий СУББОТИН
Знамя Победы
Из дневников писателя
+++ ——
Василий Ефимович Субботин (1921—2015), один из известнейших представителей военного поколения писателей. Участник Великой Отечественной войны. Войну закончил в звании старшего лейтенанта в составе 150-й стрелковой Идрицкой дивизии, участвовавшей во взятии Берлина и штурме рейхстага. Автор книг стихов и прозы, переведенных на многие языки. Среди них книга, получившая широкое признание: «Как кончаются войны», рассказывающая о последних днях войны. Член Союза писателей Москвы, лауреат литературных премий имени А.Фадеева (1980), К.Симонова (1982), Н.Заболоцкого (2002).
1960
Январь 30. Приехал в Ессентуки.
Вчера — 7 февраля — мне стукнуло 49. Нет, я описался, пока еще 39...
Весь январь я провел в переделкинском доме. Надо было писать книжку, но написал мало, десять дней последних и вообще пропали, упал на улице, разбился, и, по совету врача, пришлось лежать в постели. Конечно, забрал сюда все свои бумажки в надежде на то, что удастся поработать здесь, в Ессентуках, но пока гоняю себя по процедурам. А хотелось бы написать хотя бы два небольших рассказа — один о Пятницком, другой — о Кошкарбаеве и Булатове и — в интересах правды — предложить их «Литературной газете» в номер к 23 февраля.
Сосед за столом стал мне рассказывать, как брали рейхстаг, — прочел сегодня в местной газете информацию о том, что собираются ставить документальный фильм, посвященный героям рейхстага в мирные дни. Сам он, по его словам, был в части, которая брала Берлин, но дошли только до Бранденбургских ворот. А Кантария и Егоров «подобрались» с другой стороны. (По его словам получалось так, что они воспользовались моментом и, со стороны главного входа проникнув в рейхстаг, поставили знамя.)
Он хотел продолжать свой рассказ, но я понял, что мне надо объявиться. К немалому, надо сказать, моему удовольствию, сам он оказался Героем Советского Союза, был у Берзарина, в 5-й армии. Человек неглупый, он не стал рассказывать о том, как они пытались привезти свое «Знамя Победы» в Москву. Однако успел рассказать о том, как он с группой бойцов (20 или 25 мая, но скорее всего в июне, перед парадом Победы в Москве) снимал с купола рейхстага флаг, стоявший после того, как наша армия ушла на Эльбу, а 5-я берзаринская осталась в Берлине...
О том, как они снимали этот свой флаг, рассказывает с волнением как о подвиге. Лестница, ведущая к площадке на куполе, была перебита и шаталась, было страшновато.
Фамилия этого человека Бойченко, Виктор Кузьмич.
Информацию в газете я прочел, он мне ее дал. Судя по этой статейке, фильм делается на этот раз о Неустроеве и Самсонове. Однако всякого рода неточностей в этой маленькой заметке оказалось достаточно.
Выяснилось, что молодой киносценарист, взявшийся писать о сегодняшней жизни героев рейхстага, живет не только в нашем санатории, но и в той же самой дачке, что и я, его комната — напротив моей. «Я все знаю», — сказал он в ответ на какое-то мое замечание. Оказалось, однако, что пока он разговаривал только с «нашим консультантом», как он выразился, с Перевёрткиным.
В своей заметке, здесь напечатанной, он упоминает о лейтенанте Пятницком. Я сказал ему, что это несколько неточно, что Пятницкий был рядовым, только за два-три дня до гибели ему, кажется, присвоили младшего сержанта. Так помнится Неустроеву. Но, может быть, Неустроев ошибается, так как в справке, которую мы получили из соответствующего отдела Министерства обороны, довольно точной, он значится рядовым.
Обо всем этом я попытался сказать этому человеку, сказал, что «лейтенантом» Пятницкого действительно называли в печати, но это описка какого-то журналиста, другие, списывая, повторяют эту ошибку. Однако кинодокументалист этот мой сказал, что и Неустроев говорит о Пятницком как о лейтенанте и что у него это записано в блокноте.
Этот человек, которому довелось беседовать с Неустроевым, приезжавшим для этого в Свердловск на одну ночь, считает, что он, как и всякий человек, столкнувшийся с чем-то новым для него, все знает и потому сообщает мне все с видом первооткрывателя. Что, по словам Неустроева, семью Пятницкого, поскольку он был в плену, притесняли. Как будто у нас что-нибудь о ком-нибудь знали, кто в плену, а кто нет...
Надо отдать должное Неустроеву, он не любил водиться и возиться с газетчиками, никого никогда не приглашал в свой блиндаж. Между тем он не лишен честолюбия. Но для него было важнее, если его похвалит его командир. Встреча с Неустроевым, если она и происходила, ограничивалась сколько-нибудь официальной беседой. Причем Неустроев всегда очень торопился, даже если и не был так уж сильно занят.
— У вас еще что-нибудь ко мне? — спрашивал он, делая при этом движение подняться. — Мне надо идти, до свиданья!
Прикрываясь занятостью, торопился поскорее уйти.
— При чем тут Пятницкий, товарищ Неустроев, вы все путаете, — кричал на Неустроева Зинченко, когда Жуков приехал в рейхстаг и Неустроев пытался вставить слово, сказать о том, кто поставил один из первых флагов.
— Знамя победы поставили разведчики полка, которым я это поручил лично, и вы, товарищ Неустроев, не знаете...
«Я отошел, — говорит Неустроев, — так как, по-видимому, и впрямь ничего не понимал».
Вот какова судьба у этого солдата, который первым бежал к рейхстагу и с флагом в руках упал у подъезда. Он был затоптан, и его не нашли, чтобы похоронить, а потом он был вообще забыт; ни обелиска, ни ордена посмертного. Да что там, даже «стандартку» домой семье не послали, чтобы сообщить, что человек погиб.
И вот живет где-то в Брянской области, в деревне Северец баба — вдова героя, растит сына отца-героя, которого считают в лучшем случае пропавшим без вести. И это при том, что хотя ему и не дали Героя, не называют в числе самых первых, но все-таки писали же о нем сразу после войны, и не только мы в своей дивизионке. Наконец, и в брошюрках разных говорится о нем. Впрочем, я не удивляюсь, я ведь знаю, как часто люди, о которых я писал, ничего об этом не знали, не читали о себе.
Я все-таки сказал ему, этому человеку от кино, сказал, что о рейхстаге так много наврали, что теперь надо уже кое-кому отвечать за это.
Я не стал ничего говорить ему о С-ве, хотя он сам вышел на эту тему. Но, ах, как все это сложнее, чем представляют себе эти люди.
Я упомянул о Бересте. Так и не спросив, почему я говорю обо всем этом, человек этот высказал недоумение, как вышло, что Береста снарядили «полковником», когда полковника в рейхстаге не было. Я сказал, что полковника не было, но был майор — замначальника штаба полка по строевой — майор Соколовский, он пришел в рейхстаг, когда туда вошли, когда еще можно было войти, а потом уже не мог уйти. К тому же он был ранен в голову. Вот ему-то и пришлось снять с себя погоны, недостающие звездочки набрали с гимнастерки, с шинели его. Но и это тоже не так. Не было ничего этого. Это тоже последующие придумки. Никому ни во что не пришлось переодеваться.
По словам того же сценариста киношного, если им разрешат, они включат в фильм кадры, на которых снят труп Гитлера, с этой его положенной рядом увеличенной фотографией.
Заговорили о знаменах...
— Видите ли, — говорит мне этот человек, с некоторых пор чувствующий себя специалистом (при этом он приподнимает свое рыхлое лицо и глядит в сторону), — существует несколько версий...
Версии для него — нечто такое, с чем следует считаться. А то, что кроме версий существуют и просто реальные факты, то, как это все происходило на самом деле еще так недавно, что есть еще столько людей, которые об этом помнят, об этом он как-то забывает, а может, и просто не думал об этом. Но для него так это навсегда и будет — версии... Он не знает в какую верить, но
знает — их много. Установка переменилась, и он поддерживает ту, на которую дана установка.
Этот человек в роговых очках — дверь его комнаты напротив моей — не выходя, сидит и пишет свои версии, и будьте уверены, напишет, успеет, а я еще много лет буду обдумывать все то, все, чему я был свидетелем.
Февраль 10. То, что я пишу, к чему возвращаюсь все чаще и чаще, не что иное, как заметки, заметки по поводу событий, разыгравшихся в последние дни в Берлине. Заметки по поводу — именно этот жанр.
Сценарист с гордостью сказал мне, что их фильм документальный, что им удалось разыскать многих участников, и в своем фильме они хотят показать, чем они, эти люди, сегодня занимаются. Думают также включить в фильм и документальные кадры тех дней, часов взятия рейхстага.
Я попытался сказать, что ничего подобного в природе не существует. Но тот со своей непобедимой самоуверенностью заявил, что снято было много и многое они уже видели.
Февраль 11. И тем не менее послевоенная судьба героев рейхстага — другая, не менее драматическая книга. И если не закрывать глаза на жизнь, чему так хорошо мы обучены, то книгу эту следовало бы непременно написать. Какой клубок жизни и какие противоречия открылись бы неожиданно перед нами!
Первый из героев теряет (!) саму звездочку Героя. И то же самое случается с другим, но в отличие от своего товарища ему уже не доведется встать на ноги, и даже ту же звездочку ему уже не восстановят. И от того, что в этих условиях гибнет и тот, и другой, выдвигается третий — более ловкий, более приспособляющийся ко времени, который был там, под рейхстагом, «сбоку-припеку». И он — о, какой хитрец! Как всех он опутывает, как хитро он расставляет фигуры, называя своими командирами их командиров, всех, о ком теперь уже не считают возможным писать. Ведь герой у нас идеален, а если не идеален, то он и не герой. А история? Ну, историю мы тоже перепишем, это в наших руках. Так ведь у нас рассуждают... И тут происходит невероятное — тот, кто уже погиб, поднимается и начинает всю свою славу завоевывать сначала. С ним случилось чудо, по-другому не скажешь, хотя чудес вроде не бывает. И тогда тому, который уже привык к своей роли, говорят, что ему пора знать свое место.
Вот это, если бы это написать, — жизнь, такая, какая она есть, а не подгонка под то, какой она должна быть.
Февраль 15. Надо бы отыскать этих ребят — Кошкарбаева и Булатова. Булатова особенно. Он был тогда совсем мальчиком, так во всяком случае казалось, так он выглядел. Помню, что он из Кировской области, из Слободского, кажется. Молоденький, в пилоточке, небольшого роста парнишка. Гимнастерка была ему мешковата и длинна. Вот этот-то парнишка вместе с тоже очень еще молодым человеком — лейтенантом Кошкарбаевым, казахом, черноволосым, поставил на рейхстаге флаг, который, как я думаю и как мы считали, был первым из водруженных на рейхстаге. Потом, однако, оказалось, что это «знамя» непредусмотренное, «неорганизованное», зато в другом полку, у Зинченко, было выданное для этого заранее полотнище, которое и было поставлено двумя бойцами из разведвзвода. О флаге, поставленном Кошкарбаевым и Булатовым, мы написали у себя в дивизионке, сделав это по своему почину, но и по согласованию с политотделом дивизии. Армейская и фронтовая, и центральные — предусмотрительно хранили молчание...
Кошкарбаев, как узнал я недавно, и сейчас еще пытается добиться своего и доказать, что именно их флаг был самым первым, что когда они его ставили, других знамен на рейхстаге не было.
Я хорошо помню Кошкарбаева, но Булатов мне больше запал в сердце. Его можно найти, у меня ведь, если поискать, есть адрес его тех лет. Я почему-то представляю его себе все таким же, каким он был тогда, забывая, что теперь это уже тридцатипятилетний человек. И я, наверно, уже не узнал бы его.
Помню, это было на другой день, полк, в который входил батальон Давыдова, был уже выведен из рейхстага и первое время, как и другие подразделения полка, располагался неподалеку, на другой стороне Шпрее. И я, как чаще всего делал это, опять пришел к нему, к Давыдову, в его батальон, от которого уже мало что оставалось. Он, как всегда, встретил меня дружески и тут же распорядился вызвать ко мне всех, с кем я захочу поговорить. Было это в комнате на первом этаже, где на столе стояли котелки с кашей. Кошкарбаев и Булатов, еще не отмывшиеся, не отоспавшиеся еще, не усвоившие еще того, что они сделали, рассказывали, как ставили они свой флаг, чертили на листочке из тетрадки план-схему — площадь перед рейхстагом, дом, из которого они выбирались, и свой путь по этой площади вплоть до колонны рейхстага. Листочек этот у меня сохранился. Рассказывал, конечно, больше Кошкарбаев, он и чертил этот «план». Этот их рассказ я записал тогда в свой блокнот, и запись эту можно отыскать, потому что все у меня сохранилось. Я уже говорил, что небольшой очерк о них мы тогда же дали в своей газете.
Флаг этот им вручил Давыдов. (Коля Беляев, комсорг полка, при этом присутствовал.) Они выпрыгивали из окна того же «дома Гиммлера», в котором сосредоточены были перед штурмом оба батальона. До канала добрались сравнительно легко. Полотно флага, довольно большое, выдранное из немецкой тяжелой перины, лежало за пазухой у Кошкарбаева, завернуто было в светомаскировочную бумагу.
Но перед каналом пришлось залечь. Роты к этому времени начали наступать, и немцы усилили огонь. Они спрятались под мостом. Кошкарбаев говорил, что, когда они двигались к рейхстагу, Гриша, немного испуганный, крутился у него где-то под мышкой. Заглядывая Кошкарбаеву в глаза, спрашивал: «Что мы будем делать?»
Они решили «подписать» свой флаг. Как уже сказано, сделан он был из плотного грубоватого тика. Надорвали немецкую перину, вытряхнули пух и перья: даже следы ниток были видны в простроченных местах. Так и сделали — химическим карандашом написали свои имена, указали номер своего полка и номер батальона.
Здесь, под берегом канала, они оставались довольно долго, почти до вечера. Когда же стало темнеть и удалось организовать новую атаку, когда к атаке группы Сьянова присоединились роты того и другого батальонов (группа Пятницкого, утром еще достигшая рейхстага, погибла), эти двое выскочили из своего укрытия и кинулись к подъезду. Тут, на бегу, к ним присоединились еще несколько человек из их полка, в основном — разведчики, в дивизионке мы перечислили фамилии шести.
Кошкарбаев и Булатов, как они рассказывали, прикрепили свой флаг сначала к одной из колонн входа, а потом, когда большая часть здания была очищена, высунули его из окна второго этажа. И уже позже его поставили на крыше.
Когда мы забрались на рейхстаг (были, помнится мне, Беляев, Прелов и, если не ошибаюсь, Давыдов, других не помню), то именно от этого флага оторвали лоскут, разделив его между собою... Флаг был такой большой и тяжелый, что даже на высоте рейхстага развевался довольно слабо. Нам пришло в голову (какое-то право мы все на это имели, все прошли этот нелегкий путь сюда, на крышу рейхстага) немножко укоротить его, и мы оторвали от него достаточно большой, как уже сказано, кусок, а потом разорвали еще и разделили между собою. Каждый взял себе кусочек этой материи. (Об этом рассказано в статье Долматовского «Поколение Зои и Олега», «Литературная газета», 1947, 15 марта.)
Именно от этого флага (он стоял на крыше, с левой стороны от купола, возле одной из башен) хранится у меня маленький красный кусочек материи.
Февраль 23. Заметок этих «Литературка», по-видимому, не напечатала, иначе Валя прислала бы мне телеграмму. Я посылал две — «Забытый солдат» — о Пятницком — и «С флагом» — о Кошкарбаеве и Булатове, об их флаге. Ничего, напечатаю все сразу. Мне хотелось только поскорее рассказать о Пятницком, чтобы перестали считать его без вести пропавшим.
Пребывание мое здесь заканчивается, осталось три дня. Но, сказать по правде, смертельно уже надоело, надоело ежедневно выслушивать гнусности о писателях. В первый же день схватился с одним типом, который стал расспрашивать о писателе, который продал роман за границу, спрашивал меня фамилию этого писателя, которую он забыл.
Февраль 27. Записываю это, возвращаясь из Ессентуков, в поезде под Харьковом. Завтра утром буду в Москве. Настроение было бы и вовсе неважное, если бы не удалось поработать. Написал пять рассказов-миниатюр, все о том же, о тех же делах, сделал и какие-то другие записи. И, что всегда бывает, когда работа продвигается, проясняется то, что еще не написано, что еще предстоит писать.
Провожали меня супруги Бойченки, после моего отъезда они должны будут перебраться в ту комнату, в которой жил я. Следовало бы познакомить их между собой — Неустроева, ставившего Знамя победы над рейхстагом, и Виктора Кузьмича Бойченко, снимавшего такое же Знамя с рейхстага. Я думаю, у них найдется, о чем поговорить.
Мне хотелось сделать то, что я наметил, и потому избегал с Бойченко каких-либо разговоров про войну, но накануне моего отъезда он зашел ко мне, и я не удержался, спросил у него, что это за история с попыткой выдать одно Знамя победы за другое — всё то, что произошло перед Парадом победы в Москве. Бойченко сказал, что он ничего не знает и думает, что ничего такого не было... Я прочел ему свой отрывок «Серое здание», в котором была фраза: «Над куполом была площадка и на ней — острый шпиль». Бойченко сказал, что венчающая купол рейхстага площадка не была снесена, что, когда он со своей группой поднимался по этой перебитой, шатающейся во все стороны лестнице, им пришлось кругами пробираться по той лестнице, что была устроена в башне. Я сказал ему, что, как мне кажется, на куполе ничего такого не было, что я хотел бы показать ему снимки того времени, но он, теперь уже подробно, горячась, стал рассказывать о том, как снимали они знамя, которое в то время стояло там. Как помнится ему, на знамени были нарисованы большие серп и молот. Точно посередине. Я спорил, говорил ему, что серп и молот были небольшие, в верхнем углу. Я все еще не понимал, что речь идет о другом знамени, о том, которое поставлено было, когда нас вывели из Берлина.
Бойченко продолжал:
— Я уже рассказывал, что это было, кажется, числа 21 мая, в середине дня, точнее — часов в 14. Торжественно были построены части — полки, дивизии. Приехало начальство. Берзарин тоже был. О том, как лезли, как снимали, я уже рассказывал. Там, наверху, был дощатый пол. Вместо снятого самодельного знамени мы поставили государственный флаг. Ветер был сильный, укрепить древко было трудно, укрепили проволокой. Мы все перемазались, там все было ржавое, а мы были в парадных кителях.
Войска были выстроены против рейхстага и на шоссе, в Тиргартене, где был поставлен первый памятник павшему солдату. Это знамя мы пронесли перед строем до фланга, до памятника. Здесь стояло начальство. Знамя было передано представителю военного музея. Забыл сейчас фамилию этого майора.
Бойченко еще раз сказал мне, что на этом знамени они химическим карандашом написали свои фамилии и что сделать это просил тот же работник музея.
— Это все очень важно, — сказал он нам.
Вот такие вот дела!
Опять начались мои прежние сны — все тот же раздолбанный берлинский рейхстаг. Сегодня привиделось: еду в трамвае, и мне говорят, сообщают вдруг: «Уже Берлин». Но я ничего не вижу, потому что окна очень сильно замерзли. Тогда я выскакиваю к двери — так ли это?
И мне кажется, что я вот-вот увижу рейхстаг...
Все это потому, что я пишу сейчас свои рассказы.
Может быть, и впрямь, положено какое-то начало книги.
Апрель 2. Дней десять назад вдруг получил письмо от Неустроева, в котором он сообщает, что 3-го в Москве состоится встреча участников штурма рейхстага, на которую приглашены он, Давыдов и другие наши однополчане. Что он хотел бы остановиться не в гостинице, а у нас, потому что у него с Давыдовым будет много своих разговоров.
Я не очень верил, что все это действительно произойдет и особенно тому, что приедет Вася Дывыдов, комбат, с которым я больше всего был связан в те годы. Я был на работе, в издательстве, когда позвонила Валя и сказала, что Неустроев и Давыдов уже приехали, что остановились они в гостинице ЦДСА, но через два-три дня переберутся к нам. Я тут же позвонил в гостиницу. Степан, так же как я, волновался. Договорились к пяти вечера встретиться у них. Когда я приехал в гостиницу, оказалось, что нужен был пропуск, и я опять позвонил Степану. Но увидел, что он спускается сам, а с ним плотный, скорее толстый, черный мужчина, тоже со звездочкой Героя. Пока я обнимался с Неустроевым, понял, что тот, другой, не кто иной, как Давыдов.
Конечно, я бы узнал его, хотя мне и казалось раньше, что я уж совсем забыл его в лицо, хотя и помню все, что с ним связано. Но он изменился — растолстел. По нашему с Неустроевым мнению его дела лучше, чем были у самого Неустроева. Как сказал ему Неустроев: «Ты еще на ногах ходишь. Я уже не ходил. Главным образом — не ходил».
Его надо просто вырвать оттуда, из этого Ямало-Ненецкого, куда он забрался. «Там все пьют», — сказал он.
Мы просидели часа три, не заметив этого. Выяснилось, что Егоров и Кантария сегодня не приедут и встречать их не придется. Что только утром завтра приедет Шатилов. Решили поехать к нам. Мне не терпелось показать Вале и Иринке моего Васю Давыдова.
Приехали, и снова начались воспоминания. Интересно, что Давыдов как бы еще не проснулся. У него такое выражение лица, как будто он хочет сказать: «Ну зачем теперь все это вспоминать». О том, что в течение нескольких лет единственным человеком, бравшим рейхстаг, был лишь один из них, он ничего не знал. «А я думал, что про этот рейхстаг давно уже забыли, а что про все это пишут, я даже не знал, ничего не читал». Мне показалось, что в глубине души он даже недоволен, что его вызвали, оторвали, заставляют переживать то, что он как бы уже забыл. Степан стал его упрекать, что он не отозвался на его первые письма. Вася ответил: «А я думал, ну было это, прошло, что теперь опять ворошить старое».
Казалось, он опять влез в свой эскимосский чум. Рассказывал, как непросто к нему добраться туда, сначала надо на самолете, потом на собаках и оленях, что это — рыболовецкий и оленеводческий колхоз.
Неустроев намерен вытащить Давыдова из этих снегов, в которые он забрался, устроить его на завод, на котором он, Неустроев, сам работает. Не знаю, получится ли из этого что-нибудь... Степан, не пожалев красок, рассказал о тех годах, когда он, по его собственным словам, погибал. Я вроде бы все уже знаю, но и мне было тяжело слушать. Давыдов плакал. Он вытирал слезы и когда я читал ему о его ребятах, о Кошкарбаеве и Булатове. Прочел еще несколько главок, прежде всего о Пятницком и о флаге победы.
Они оба подтвердили, что все точно и никаких исправлений делать не нужно.
По словам Неустроева, сын Пятницкого, Николай, окончил школу механизаторов. О судьбе отца получили в свое время извещение как о «пропавшем без вести».
Встретить бы мне теперь этого (не хочу называть его фамилии) кадровика нашего, поглядеть на его многочисленные ордена… Это по его вине семьи наших погибших солдат не получали даже известий о смерти их родных или получали вот эти казенные бумажки — «пропал без вести». Так было легче, можно было не наводить лишних справок. Известно ведь, что «пропал без вести» приравнивался у нас к «попал в плен». Семья, получившая такого рода извещение, не получала никаких пособий. Такую бумажку получила и семья Пятницкого. И это о нем, которого знал весь батальон, о нем и об обстоятельствах его гибели.
Мы разговорились, и Неустроев с новыми подробностями стал рассказывать о тех полутора днях в рейхстаге, сказал, что Сьянова он посылал не в подвал, а к Бранденбургским воротам. Интересно, что Давыдов слушал все это так, как будто он ничего этого не знает или только теперь вспоминает обо всем. Неустроев, как мне показалось, рассказывал все это для него.
Сегодня приехали Зинченко и Сьянов и кто-то, кажется, из 171-й. Пока что нет Шатилова, как и Кантарии с Егоровым.
Предполагается встреча с четверкой солдат с унесенной в океан баржи, которые в эти дни тоже в Москве. Встреча нового поколения героев со старым, «с нами — уже отживающими», — сказал Давыдов.
Встречаемся через пятнадцать лет! Уехали они от нас поздно, я проводил их до метро.
Из записей в моей обработке, которые первоначально по моей просьбе были сделаны Валей:
Апрель 3.
Второго, после того как позвонил Неустроев, Вася поехал к ним в гостиницу, а потом они все вместе — Давыдов и Неустроев приехали к нам —
просидели весь вечер. Когда открывала им дверь, еще не видя, представила уже себе всех троих входящими в дом — Васю, Степана и такого же высокого, как Вася, только покрепче и потемнее — Василия Давыдова. А на самом деле, открыла, а там, в шляпе, краснолицый и очень полный человек, в первую минуту показался даже совсем маленьким, даже ниже Неустроева, потому что Степан держится браво и фуражка на нем сияет. И только потом сообразила, что Давыдов, конечно, высок и крепок, как и представлялось мне, только он растолстел, как толстеют сидячие начальники, и держится в непривычной обстановке стесненно.
Давыдов говорил очень мало, а когда говорил, то, казалось, не из потребности вспомнить прошлое, а только потому, что так уж вышло — вызвали, вспоминают. А зачем? Было. Прошло. Теперь у каждого другая жизнь. Он, по его словам, и не читал того, что за это время печатали о рейхстаге, о нем самом. До последнего времени работал председателем рыболовецкого колхоза где-то у Ледовитого океана среди чукчей и ненцев. Оживляется, когда рассказывает об охоте, о том, как вместе с ненцами ест живую рыбу, макая ее в тузлук. Наша пятнадцатиметровая комната с полированными шкафчиками показалась ему шикарной, и он не удержался и сказал, что там у них, в ненецком округе, такого не увидишь. Вчера в музее он тоже держался с краю и, во всяком случае внешне, меньше всех, кажется, переживал из-за дележа славы. Неустроев со свойственной ему напористостью взялся устраивать и перекраивать давыдовскую жизнь, хочет забрать Давыдова к себе на завод, а Давыдов удивляется, и усмехается, и вроде бы не может понять, стоит ли ему поддаваться этому напору...
Мне очень трудно исполнять свои секретарские обязанности, потому что и гостям и домочадцам нужна еще и обычная, не духовная пища. Многое из рассказов я пропустила. Например, начало рассказа Неустроева, который сейчас буду печатать, я не слышала. Степан рассказывал, обращаясь на этот раз не столько к Васе, сколько к Давыдову, ища его подтверждения.
— Мы залегли перед носом у противника. Я вижу, что обстановка сложилась не в мою пользу. Потери у меня — тридцать человек. Решил идти на «дом Гиммлера», пройдя для этого за стеной швейцарского посольства. Доложил обстановку Зинченко.
— 29-го, вечером, ты, Вася, — говорит он Давыдову, — послал Кошкарбаева на «дом Гиммлера». А я стоял слева, через дорогу. Когда стрелял батальон Давыдова, я думал, что это — немцы. К утру мы вышли с ним в противоположные части «дома Гиммлера».
В подвалах дым, пыль, ничего не видно. Поднялись на второй этаж. Потом первая атака, вторая атака, во вторую — потерял половину людей, а Самсонов так и пролежал, не поднялся.
Когда я занял оборону в рейхстаге, Зинченко спрашивает меня: «Где знамя?»
— Здесь, говорю, много знамен — ротные, комсомольские...
— Нет, знамя Военного Совета...
Тогда он к Ефимову:
— Ефимов, где знамя?
Тот отвечает, что на КП полка…
Потом Казакову звонит, наверно:
— Где знамя?
— Вот в углу стоит...
— Присылай сейчас же!
Вскоре пришли Кантария и Егоров. Зинченко — Егорову:
— Егоров! На крышу! Установить знамя!
А через некоторое время тот возвращается.
— Товарищ полковник! Со второго этажа на третий нет прохода, лестница перебита.
Полковник мне:
— Неустроев! Надо взять группу людей и установить знамя!
Я хочу людей подобрать, а он мне:
— Да что ты других посылаешь, иди сам!
— Ну, сам я не пойду, у меня батальон...
Берест взял отделение и затащил на крышу Кантарию и Егорова. А Щербина занимал оборону. В 22.50 доложили — Знамя установлено. Там, на крыше, они все были видны, потому что вокруг все горело.
Ваня Зозуля у меня — проходимец, все может. Я ему говорю: «Возьми десять человек, проверь, где заминировано». А он наткнулся на ходы сообщения и пошел по ним в подвалы. Они думали, что там у немцев шнапс. А из подвала и половины их обратно не вышло.
Зозуля прибегает ко мне, говорит, как спустились, как прямой наводкой по ним из пушки ударили, а потом пулеметами...
Зинченко услышал и сразу:
— Займи оборону и держи, да смотри, чтоб не мародерничали. — А сам на КП. Звонит мне оттуда:
— Ну, как у тебя?
— Пока обстановка, — отвечаю, — нормальная.
А потери в батальоне большие. Все устали. Атака неудачная. Так что кто спит, кто входы караулит. Взял я Ваньку Зозулю и еще человек пять, пошел посмотреть, проверить и своих, и твоих.
КП мое было в комнатушке, влево. Возвращаюсь (час ночи на первое мая) к себе, в комнатушке у меня горит огарок, в плошке такой немецкой, картонной. Телефон. Тут Ярунов, Гусев, несколько солдат и какой-то старший лейтенант. Это был Самсонов, но я его тогда еще не знал.
— Ты кто, откуда?
А он:
— Здесь мой КП.
— А люди где?
— На правом фланге.
(Его — на правом, пока не увел, твои — на левом, а мои — в центре.)
Зинченко докладываю:
— Какой-то Самсонов, ротный (комбата у них ранило), на правом фланге...
— Зозуля, флягу!
И тут же за столом захрапел.
Утром меня растолкали: «Вставайте! Немцы!» Я думал, отдельные группки, а они на наших плечах вылезли из подвалов и пошли в контратаку с правого фланга.
— Почему — с правого? Где ихний комбат?
— А их давно нету...
И смяли мой правый фланг...
Позднее Неустроев рассказал о своей встрече с одним из бывших бойцов Самсонова. Неустроев встретился с ним в этом году, в одну из своих командировок в части. К Неустроеву подошел капитан и сказал, что помнит его по рейхстагу, видел Неустроева в рейхстаге в ночь на первое мая. «Помню, как вы зашли с фонариком в комнату, где мы с комбатом находились. Я тогда бойцом был».
Неустроев попросил рассказать все, что он помнит об этих днях. Вот как Неустроев передает его рассказ:
«Когда мы перешли мост Мольтке и подошли к швейцарскому посольству, наткнулись на немецкие траншеи и залегли в развалинах. Слышали, что сосед справа воюет. Ночью комбат вывел нас к рейхстагу. Здесь стали окапываться, а комбат с несколькими бойцами — и я был среди них — зашли к вам. А как светло стало, мы с нашим комбатом ушли в свои боевые порядки».
— Рейхстаг горит, — продолжает Неустроев, — все сбились в одном коридоре. Зинченко дает команду, разрешает нам выйти, покинуть рейхстаг, но как же из рейхстага выходить!
Спасителем нашим был Ярунов. Он опытный старик. Там, в коридоре, у немцев стояли бочки с селедками, а на них — ящики с сигаретами. Ярунов поднялся туда, на эти ящики, заглянул за них, а там — и не горит, и немцев нет. Пустая комната. Перелезли мы туда — я, Ярунов и Зозуля, смотрим, двери отсюда ведут к выходу из подземелья, других дверей нет, стены толстые, не комната, а неприступная крепость — сколько хочешь держаться можно!
Зову Сьянова:
— Илья! Герасимова сюда! Ставь пулемет, сам ляжешь...
Поспорили, но Сьянов сам лег за пулемет. Я ему сказал:
— Если удержишь, награжу!
Постепенно стал переводить людей в это помещение. Так мы оказались в тылу у противника. А дальше известно — контратака, переговоры, и в пять, в шестом часу утра немцы выбросили белые флаги. Так вот все это было, если коротко рассказывать...
А потом самоходка ударила в двери, когда немцы выходить стали.
Обычная наша нераспорядительность!
На другой день поехали в Музей и в ожидании съемок несколько часов простояли у Знамени, слушая объяснения экскурсоводов. Два рассказа я записала слово в слово.
Крупная блондинка в очках:
— В этом зале завершается осмотр документов по истории Отечественной войны. Перед вами Знамя Победы, установленное на рейхстаге Героями Советского Союза Кантарией и Егоровым 30 апреля в 22 часа 55 минут. Здесь вы видите указ о присвоении звания Героев Советского Союза (читает фамилии). А вот на снимке Самсонов. Он сегодня будет здесь у нас, сможете его увидеть. Вот Кантария, вот Егоров. Еще здесь снят Неустроев, кажется, он сегодня тоже будет, так говорят, но я точно не знаю... Я знаю только о Егорове и Кантарии. Егоров окончил партийную школу, работает сейчас заведующим молочно-товарной фермой. Кантария был шахтером, сейчас не знаю, что делает. Егоров и Кантария приезжают к нам каждый год в День Победы. И мы от них знаем, как устанавливалось Знамя. Знамя это поставлено ценой большой крови. Их было десять разведчиков. Они шли по двое. Первые двое несли знамя. И вот первые двое упали, убиты. Тогда знамя взяли двое других. А когда этих убили, взяли третьи. Егоров и Кантария были девятым и десятым. Они подняли знамя на площади возле самого рейхстага. Ворваться в рейхстаг нельзя было, там немцы, но Егоров и Кантария решили во что бы то ни стало установить знамя, выполнить приказ. Для этого они стали спиной друг к другу и так продвигались, ведя двухсторонний огонь из автоматов и отбиваясь гранатами. А потом их прикрыли десять человек Сьянова. Егоров и Кантария поднялись на второй этаж и на крышу и установили знамя на всаднике — вот вы видите в голове у него пробоина. Но тут поступило распоряжение, так как наши войска дрались во всем Берлине и отовсюду должны были видеть знамя, переставить его на купол. Вот посмотрите на картину Логинова и Панфилова, где изображены Кантария и Егоров в момент установления Знамени Победы. А на этом снимке вы видите, как наши бойцы кормят жителей Берлина...
Черненькая девица:
— Это Знамя Победы. Его установили Герои Советского Союза Кантария и Егоров. Они оба живы. Кантария живет в Абхазии, Егоров — на Смоленщине.
— Это макет рейхстага, таким он был 2 мая 1945 года. Побывав здесь, советские воины оставляли свои надписи.
— А теперь посмотрите на вазу Победы...
Больше всего экскурсоводы останавливаются на том, что стены рейхстага — очень толстые. Правда, размеры указывают разные, но все больше о том, что уже ключ от двери (?) указывает на объемы дверей и стен...
Вот такие, что и говорить, более чем странные рассказы!
Когда я увидела теперь Знамя, мне показалось, что оно поблекло, и я даже подумала про себя, что оно простирано. Материал — это сейчас особенно хорошо видно — совсем простой, грубо оторванный от большого полотнища, наскоро подрубленные края местами поотпоролись, висят черные нитки. А когда ты подошел, ты сказал: «Какое стало! Что его, постирали?»
Теперь оно стоит в предпоследнем отсеке музейного зала, былая парадная торжественность из музея изгнана, возвращены многие материалы Гражданской войны, но в подборе экспонатов нет ни выдумки, ни научной обоснованности. Экспозиция, которая может удовлетворить только совсем юного и неподготовленного посетителя.
Когда принесли юпитеры, служительницы принялись всех нас выгонять, и детей и взрослых. После чего режиссер привел экскурсоводку попригляднее и велел ей собрать вокруг себя группу. Та надулась и заявила, что группы собирать не умеет.
Как все это происходило, сейчас нет времени описывать — слишком много накопилось нерасшифрованного материала. Поэтому только коротко, то, что в блокноте.
Когда девица в десятый раз повторила две имеющиеся в ее распоряжении фразы и в десятый раз перепутала фамилии стоящих перед ней героев, то, по-моему, ты сказал, что надо бы дать слово самим участникам. Неустроев уже взглянул на указку, но Зинченко, улыбаясь генералам, мол, понимаю, надо послужить, вы — генералы, а мое дело солдатское, мне привычно, выхватил указку и заговорил как по писанному. Мне показалось, что для него и впрямь дело это привычное.
Зинченко:
— В конце апреля 1945 года наши войска вели ожесточенные бои в Берлине. Перед нашей 150 дивизией была поставлена задача водрузить Знамя Победы. Особые бои развернулись 30 апреля. Утром мы перешли реку Шпрее, заняли здание «дома Гиммлера». Мы находились в четырехстах метрах от рейхстага. Батальоны Неустроева, Давыдова, Самсонова стояли еще ближе — в двухстах метрах.
Командир дивизии запросил по телефону, есть ли соседи справа и слева, я ответил, что есть. Генерал Шатилов лично вручил нам тогда это знамя...
В 14-00 была назначена общая атака. После короткой, но сильной артподготовки мы при поддержке танков и минометов пошли в атаку, на штурм. В рейхстаге засело 2 тысячи гитлеровцев, эсэсовцы, 400 моряков. Первыми ворвались в рейхстаг батальоны Неустроева и Давыдова, потом Самсонова. Раньше всех вошла в рейхстаг рота Сьянова... Еще до штурма я вызвал разведчиков Кантарию и Егорова и сказал: «Смотрите, видите перед вами здание — это рейхстаг, вы должны установить на нем Знамя». Устанавливать Знамя Победы и брать рейхстаг помогали все войска, сражавшиеся в Берлине, все, кто участвовал в Отечественной войне. Но особо отличились при этом батальон Неустроева, рота Сьянова и лично Сьянов. На счету роты Сьянова за время боев в рейхстаге 100 убитых немцев и 150 взятых в плен, и если убитых мы не можем проверить, то взятых ими пленных считали по головам. Бойцы дрались прикладом, руками, зубами. Бои были исключительно тяжелыми...
Дальше увлекшийся полковник стал передавать слышанные им в рейхстаге рассказы бойцов, говорил от первого лица:
— Бегу, тесно, темно, не видно ничего, вдруг слышу — пыхтит кто-то. Смотрю, фриц сидит на нашем солдате, и держат они друг друга за грудки. Ах ты, фриц проклятый! Наставил я на него автомат, да смотрю, уже наша пилотка сверху, а фриц под ним...
Степан стоял белый, сцепив зубы. Сьянов, довольный, улыбался. Генералы слушали невозмутимо, у Самсонова глаза умные, и чувства свои он не выказывал. Зинченко расплывался в улыбках. Маленький он какой, а был комендантом рейхстага!
Меня познакомили с Ильей Яковлевичем Сьяновым. Он сказал:
— Василий Ефимович два года был рядом с нами, в первых траншеях, он был самым известным и самым приятным у нас человеком!
Вася что-то расспрашивал, ему хочется, чтобы каждый из участников рассказал обо всем этом так, как видел и запомнил. А Давыдов ему сказал:
— Зачем нам рассказывать? Кто же еще это знает, если не ты!
Другими словами, но то же самое сказал сегодня генерал...
После съемок все поехали на аэродром встречать Кантарию.
Вечером к нам приехал Зинченко с дочерью Ириной и Сьянов.
Сьянов вспоминал свою статью в дивизионке от 27 апреля, которая называлась: «Мы водрузим Знамя Победы», — за несколько дней до взятия рейхстага. Статью, конечно, писал Вася после беседы со Сьяновым. 1 мая в той же дивизионке была напечатана статья «Знамя над рейхстагом водружено», хотя в сводке Совинформбюро об этом еще не было сказано…
Меня могут спросить, подумал я, почему именно рейхстаг избран был как конечная цель берлинской операции, если не войны вообще, нечто такое, на чем следует водрузить этот наш флаг, это наше знамя, главный символ нашей победы. Как ни говори, а, скажет, может быть, кто-то, всё-таки парламент, нижняя палата парламента Германии, какая бы она ни была. Да, но именно рейхстаг, здание рейхстага заранее было подготовлено гитлеровским командованием как основной и главный наиболее укрепленный объект в системе обороны Берлина.
Из рассказа Сьянова:
— Бой за «дом Гиммлера» начал Давыдов. Неустроев шел слева. Моя рота должна была находиться в резерве, но утром в «доме Гиммлера» я получил пополнение, и рота моя оказалась к тому времени самой полнокровной. (Какое страшное слово!) С пополнением пришли люди из плена и молодежь. Я стал их проверять, тут же учил. Один, помню, сказал, что не умеет гранаты бросать. Подошли к окну, и я ему показал: «Вот кольцо, оттягиваю, бросаю... Ну-ка, теперь ты!» Бросил он штук пять — получилось.
Вдруг присылают за мной: «Срочно, с ротой!» Рота уже вся начеку. Прибегаем, а там — все: Матвеев, Прелов, Давыдов, Неустроев, полковник Зинченко...
О себе… Я кончил рабфак, один курс института. Война застала меня в должности плановика-экономиста. Войну начинал рядовым. Зинченко раз пришел на передовую, с людьми беседовал, спросил у меня, знаю ли я членов политбюро, а потом на всех собраниях говорил, что я политически развит...
Полковнику Зинченко было сказано, что маршалу Жукову уже доложено, что рейхстаг взят, и Жуков доложил об этом Сталину. Но рейхстаг еще не был взят.
Неустроев, ставя передо мной задачу, сказал, что дает мне на ее решение 45 минут... Некоторые бывшие наши военнопленные говорили мне, что они хотят пойти первыми. Распределили людей по окнам. В подвале этом два или три окна, на уровне головы. Подтащили какую-то мебель и диван. Полковник сказал, что будет дан короткий, но сильный артналет. С Неустроевым мы договорились о прекращении огня, когда подойдем к рейхстагу. Он сказал: «Дашь сигнал красной ракетой». Ракетницу дали Шубкину, он был моим связным, из новых.
Я получил 63 человека из пополнения, всего в роте было до ста человек...
— В «доме Гиммлера», когда мы с Неустроевым стояли у окна, пули так и щелкали по стенке, площадь простреливалась и с флангов и с фронта пулеметным и ружейным огнем. По всей этой площади — вывороченное железо. До канала — ров… От будки — трансформаторной — траншея, выложенная кирпичом. Сам рейхстаг — массивное здание, вросшее в землю. Такое впечатление, что оно расползлось. В нем не было симметрии, соотношения между шириной и высотой. Оно такое широкое, что казалось невысоким.
— Сьянов, пойми, это же рейхстаг! — уверял меня Неустроев, хотя я знал, что — рейхстаг!
Рядом с будкой торчали направленные в нашу сторону стволы тяжелой зенитной артиллерии. Легкую зенитную артиллерию немцы затащили на второй этаж и через амбразуры приспособились стрелять по наземным целям...
Неустроев ставит мне задачу, а я думаю: «Если бы у меня было десять жизней, все равно живым мне отсюда не выйти. Ну и пусть!» — думаю.
У меня было два пулемета станковых. Один я велел установить в окне, прикрывать нас. Первым номером был Вася Якимович, который долгое время был у меня связным. Я ему приказал остаться, а он говорит: «Я с вами пойду!»
Мы пробежали метров пятьдесят, до тех, что еще в первую атаку пошли. Теперь все они лежали перед рвом и во рву. Мне необходимо было поднять их, повести за собой. Кричу: «Вперед!» Не выскакивают. Одного застрелил. Остальные выскочили, не останавливаясь, добежали до канала.
Неустроев мне сказал, что о канале сведений нет, и он не знает, есть ли мост. «Будешь перебираться на подручных средствах», — сказал он. Мост действительно был разобран, но остались рельсы, шпалы, так что мы перешли канал без труда. Других препятствий у нас на площади не было. Метров пятьдесят не дошли, когда я почувствовал, что мы можем попасть под свой огонь. Я дал ракету в сторону рейхстага. Огонь мгновенно прекратили. Вбежали на ступени и закидали гранатами двери и боковые, выходящие сюда окна, и опять вперед, и ворвались. Немцы после артналета еще не опомнились. Когда ворвались в здание, коридор перед нами был пустой. В вестибюле немцев тоже не оказалось. Мы их увидели только за вестибюлем, когда они в подвалы посыпались...
А Васю Якимовича убило на ступеньках зенитным снарядом.
Сьянов зашел к нам вечером, 5-го, вместе с Неустроевым — после съемок на квартире у дочери Зинченко, живущей на том же Ломоносовском проспекте, что и мы. Неустроев, попив кефиру, ушел. Они условились с Давыдовым пойти в кино.
Продолжение рассказа Сьянова:
— Вася Якимович небольшого роста плотный мальчик. Когда я его увидел впервые, подумал — какой цветочек! Убьют! Пусть, думаю, побудет со мной, и сделал его связным. А он оказался на редкость выносливым. В походе, бывало, подбежит: «Давайте вашу сумку!» У него такое было понятие, что раз он связной, то должен за мной ухаживать. В селе у них были две девочки, Поля и Оля, вместе учились, но он так и не разобрался, какая из них ему дороже, с обеими переписывался. Писал редко, но думал о них, планы строил.
Зимой в Польше у нас были тяжелые переходы. За день прошли пятьдесят километров. Часть людей отстала, мела сильная пурга. Я, как и обычно, шел вместе со всеми, впереди меня шел Вася. И так он, бедняжка, согнулся, сейчас, думаю, упадет, надо его окликнуть, а он сам оглянулся и спрашивает так озорно: «Так кто же все-таки, как вы думаете, Поля или Оля?» И засмеялся вместе со мной. Вот он, этот самый Вася, и погиб на ступенях рейхстага. Был он, как я уже сказал, крепкий, смышленый и жадный к жизни. Мы поставили его первым номером пулеметного расчета, когда мне придали два станковых пулемета. Незадолго до штурма я его обругал за то, что отлучается неизвестно куда. Это за Одером было. А он, оказывается, там все чердаки облазил, чтобы найти красный материал и знамя ставить. А на ступенях рейхстага только он гранату выхватил, его из установленной здесь зенитки прямо в грудь ударило.
Он не должен был идти вместе со всеми, я его оставлял с пулеметом в «доме Гиммлера», поставив перед его расчетом задачу — выдвинув пулемет из окна, открыть огонь по флангам. А он взмолился: «Возьмите меня с собой, а здесь оставьте кого-нибудь другого!» И все время, не маскируясь, шел справа и прикрывал меня.
Вот таким был этот мальчик.
На этих ступеньках рейхстага, кроме Якимовича, погибли еще двое, имен которых я не знаю, не запомнил. Пятницкий упал, не дойдя до ступенек.
О Бересте. В обычной, не боевой обстановке был несколько размашист. Любил все легко делать, но и сам себя не жалел. Он со мной сдружился потом.
— Откуда у вас такие привычки? — спросил я у него однажды. А он ответил:
— Я ведь в детдоме воспитывался!
Берест предлагал мне ставить знамя, но я сказал, что не могу, у меня — рота. Тогда он сказал, что придет с разведчиками. И пришел. Спрашивает: сможет ли он на второй этаж подняться? «Ни в коем случае», — сказал я ему. И они прикрепили сначала знамя на колонне...
В вестибюле налево стояла статуя Бисмарка. Ее немцы втащили сюда для сохранности, до этого она стояла перед рейхстагом. Карнавальный зал рейхстага подпирали колонны. А слева из комнаты вела лестница на все этажи. По ней и поднялись Берест, Кантария и Егоров. Боясь, чтобы противник не перекрыл один из входов и не захватил их, я поручил командиру отделения Исчанову взять эту комнату под надзор. И не ошибся. Немцы тоже придавали значение этому входу. Исчанов стоял за колонной, когда из комнаты выбежала группа немцев. Когда на второй день его нашли, он был мертв. Вокруг него лежало несколько убитых немцев.
Теперь о переговорах. Переговоры начались с того, что немцы подали голос из подвалов: «Не стреляйте, мы выходим для переговоров!» Со мной в это время были двое — Шубкин и Хренов. Мы оружие опустили, а немец вылез и парабеллум в руке держит. Я ему говорю, а Шубкин переводит: «Почему у вас парабеллум в руке, если вы вышли для переговоров?» Тот сказал: «Пришлите к нам для переговоров вашего командира».
Я послал к Неустроеву связного, говорю, такая и такая история. Моментально Берест надел шинель, погоны, а Неустроев — адъютантом пошел. Однако очень скоро вернулись обратно. Берест сказал, что немцы дали нам пять минут на размышление, чтобы мы сдались, заявив нам: «Вас сотни, а нас — тысячи... Когда вы наступали, мы видели: вас не более трехсот, а нас в десятки раз больше. Поэтому предлагаем вам сдаться».
Когда Берест все это передал, я скомандовал: «Пулеметы к бою!..
(Записи, сделанные по моей просьбе Валей, перемежаются с моими — отсюда некоторые неизбежные повторения.)
— Почему моя рота легко вошла в рейхстаг? Потому что наступление началось до меня, и начинал его давыдовский батальон. Из этого батальона мало кто остался в живых, все легли перед каналом и во рву. Две роты батальона Неустроева тоже не добились успеха. Прибежал Зинченко в подвал «дома Гиммлера», где были Прелов, Давыдов и Неустроев. Оказывается, командование уже донесло Жукову, что рейхстаг — взят...
Неустроев сказал мне: «Сьянов, как хочешь — ногами, руками, зубами, а ухватись за рейхстаг!»
А положение такое: левый фланг — у немцев, правый фланг — у немцев, центр — у немцев.
Неустроев сказал, что будет введена артиллерия вплоть до катюш, две самоходки, танки.
Зинченко нервничал, ругался. Сорок пять минут мне дали, чтобы решить задачу. Был короткий, но массированный огонь. Моя задача заключалась в том, чтобы поднять и тех, кто остался лежать на площади после первой атаки.
Когда мы оказались вблизи рейхстага, наших команд, голосов — не было слышно. Я, как было условлено, дал ракету. Артподготовка прекратилась, и мы с криками «Ура!» побежали вперед. Впереди бежали Руднев, Быков, Прыгунов, Гусев, Якимович... Попали прямо к главному входу. Высокие двери с пробоинами. Когда ворвались внутрь, я сразу кинулся налево. Здесь все было забито досками, стояли ящики и бочки, что-то вроде продовольственного склада. (Именно отсюда, только с другой уже стороны, изнутри, перебрались мы, когда здание рейхстага горело.)
Немцы находились в вестибюле и, когда мы появились, сопротивления не оказали, посыпались вниз, в тот вход, в то подземелье, которое было в центре, а потом туда, что было слева, прямо по коридору. Однако те, что бежали по коридору, вскоре пришли в себя, опамятовались. Я лег за пулемет, но там что-то заело, мне на помощь пришел кто-то из расчета...
Еще до прихода Неустроева Берест, Егоров и Кантария прикрепили знамя на колонне, а потом из комнаты налево, по лестнице, поднялись на второй этаж. Здесь был третий, замурованный и заваленный, вход в подземелье, где и погиб Исчанов. Оказалось, что в других комнатах, в тылу у нас, немцы. Так что можно сказать, Исчанов в какой-то мере на том этапе спас положение...
Заговорили еще о выходах из подвалов, соединены они или нет с другими подземельями, есть ли выходы в другие районы города? Сьянов говорит, что были. Даже метро было соединено с рейхстагом, что один выход был непосредственно в метро и соединялся с железнодорожным вокзалом. «Я, — сказал Сьянов, — ходил на переговоры как раз через этот выход». И подкрепления к немцам в рейхстаг подходили отсюда...
— Что еще рассказать... Когда мы пришли для переговоров, немцы нас обступили (уже было условлено, что состоится сдача) и спросили, кто здесь есть, кто ваши командиры? Ну, я им сказал, что Шатилов здесь, Зинченко, Перевёрткина назвал, сказал, что армия Кузнецова, Кузнецов здесь... «А Сталин тоже здесь?» — спросили меня. Я сказал: «Сам Сталин здесь». Один немец спросил: а генерал Чуйков с вами? Я засмеялся: «Вы что, сталинградскую кашу ели?» Он тоже рассмеялся: «Нет, меня оттуда отозвали за неделю, поэтому я и уцелел».
Апрель 6. Утром позвонил Давыдову, который просил меня приехать. Шатилов, сказал он, уже прилетел, и все отправились встречать его на аэродром. Приехав на площадь Коммуны, я пошел в музей, потому что думал, что все уже там, но здесь никого пока что из наших не было. Поэтому меня провели к начальнику музея, который принялся расспрашивать: подлинное ли, настоящее ли это знамя, что я обо всем этом думаю. Очень странно мне было все это слышать.
В комнатах, где жили мои знакомые, я никого не нашел. Мне сказали, что все в 24-й комнате. Я не знал, почему они там, постучал и вошел. Комната была полна народу. Я сразу увидел комдива Шатилова. Меня узнали все, кроме Шатилова, который только через некоторое время сказал: «Вот теперь я вас припоминаю». Тут был Зинченко, тут был и Негода, который упорно твердил, что я у них был редактором, и стал целоваться, и Крылов, бывший начальник политотдела корпуса. Он спросил, узнаю ли я его, но я назвал его по фамилии только потому, что знал, что он приедет. (В дивизии у нас был еще другой Крылов, парторг 756-го полка.)
За спиной я услышал голос Сьянова, говорившего что-то обо мне нашему генералу: «Так ведь, товарищ генерал, он всегда с нами был. Его в дивизии все солдаты знали». (Откуда было генералу помнить меня, уж с кем, с кем, а с генералом мне общаться было не положено!)
Неустроев — и он, и Давыдов были тут же — сказал комдиву, что у меня очень много материалов и что я стал настоящим писателем. «Так как же не разберетесь с этим, как же это получается, что вылез этот...» — сказал Шатилов и назвал фамилию человека, о котором больше всего писали все эти последние годы.
Я сказал о Колумбе и Америке, и, кажется, это дошло до всех.
Сказал, что и писал и печатал, и вот теперь, в № 5 «Нового мира» должна быть моя новая публикация. Шатилов записал все это в книжку себе. А когда я только вошел и представился, когда мы поздоровались, спросил, где я сейчас работаю? «Издательство?» Он не понял, что это такое, и спросил, а какая газета или журнал...
Мы обедали, надо было спешить, в музее нас уже ждали. Девочка с указкой рассказывала им, как они брали рейхстаг, а потом подходила к Кузнецову, командующему армией, которого я впервые видел, и спрашивала у него, как его фамилия? Так же, впрочем, как и других. Все это без всякого смущения. Скоро, однако, выскочил Федор Матвеевич наш и — с этим своим, чужим, а не своим, полководческим жестом руки, грудь вперед и избочась — пошел рассказывать что-то. Особенно неловко было, что все это при Кузнецове. Остановить его было нельзя...
Не написал еще... Когда выходили из гостиницы, в вестибюле, вдруг появился С-ов. Поздоровался с одним, с другим. Шатилов без улыбки, сухо пожал ему руку. Я решил, что он не хочет с ним быть любезнее, но он спросил у меня:
— Кто это такой?
— Кто?
— Да вот сейчас подходил, здоровался?
Все уже перезабыли друг друга. И все-таки меня все это немало удивило.
Но, наверно, самый сильный удар нанес этому человеку Сьянов, который, когда тот подошел к нему и спросил, узнает ли он его, вглядевшись, ответил:
— Ну как же, узнаю, вы — художник!
Тот, должно быть, решил, что все это умышленно.
Утром собрались в номере у нашего генерала, у Шатилова. Показывает нам аккуратно выполненную кем-то схему боя. Уточняет ее со Сьяновым.
Говорит:
— Кошкарбаев пришел вместе со Сьяновым, но в письме, которое он написал и которое ему, Шатилову, переслали, уверяет, что он пришел первым. Первыми вступили на плиту подъезда (перечисляет фамилии: Быков, Прыгунов и др.). Туда никто не мог войти, кроме как вслед за артиллерийским огнем. Я видел, как по залитому водой рву лезли по трубе, ни один не бежал. Бежали у «дома Гиммлера», а как добежали до рва — все ползли. И сьяновские, и полурота Кошкарбаева. Вся артиллерия работала по рейхстагу, по Бранденбургским воротам и по тем двум зданиям, из которых велся огонь. В 18 часов врывается батальон Неустроева. Около 20 часов Зинченко разговаривал со мной из рейхстага. Я поблагодарил его. Он сказал, что бой идет сильный.
Мы опять вернулись к Кошкарбаеву. Я сказал, что он, на мой взгляд, справедливо добивается признания того, что он сделал. Генерал со мной соглашается, он горячо говорит о Кошкарбаеве и защищает его. (Только фамилию правильно не может выговорить.)
Потом мы оделись и пошли вниз. Никто не понимал, куда и зачем мы направились. Вышли из подъезда гостиницы. Тепло. Солнечно. Стояли на тротуаре, продолжали разговаривать. Вдруг подошла машина, и оттуда вышел Егоров. Я его сразу узнал, но остальные, кроме Кантарии, по-видимому, не понимали, кто этот худой парень в синенькой фуражечке. Шатилова он не узнал и не мог назвать его. «Я же комдив ваш!» — сказал Шатилов. Однако Егоров оправился и спросил: «Как ваша жизнь, товарищ генерал, как здоровье?»
У Егорова — язва. Достает из кармана и показывает соду. «Еще с партизан», — говорит он. Оказывается, он приехал еще ночью, и подвезли его неожиданно — киношники крутили встречу. Утром в гостинице, как выясняется, Егоров уже видел Шатилова, но не узнал его. Тоже и Егоров всех перезабыл. Все потому же опять, что прошло пятнадцать лет.
Не знаю уж, почему, вдруг вспомнили памятную всем высоту 228.4 в Калининской области. Где кто лежал, кто как погиб.
Егоров, когда генерал спросил у него, почему он плохо выглядит, ответил: «Я тут немножко борюсь с трудностями».
Мы — опять в номере. Егоров и Кантария вдруг заговорили об Иванове, который, по их словам, был с ними. Пуля попала ему в живот, было это уже за каналом. Поначалу я плохо понимал, о каком Иванове они говорят.
Егоров:
— Мы бежали вчетвером — Берест, Кантария, я и Иванов...
Шатилов говорит о С-ве:
— Я сказал ему, когда встретил его здесь: «Как же вы так делаете?» Он ответил: «А разве вам не все равно, вы — командир 150-й».
Это все уже в автобусе, когда поехали с экскурсией по Москве. Фотографировались у мавзолея, в Кремле, возле Юрия Долгорукого. Выяснилось, что Егоров никогда не был в мавзолее. Неустроев рассказывает какую-то смешную историю о сапогах. Все удивляются царь-колоколу. Шатилов вымеряет его шагами. Публика интересуется. Но никто не знает, что это за группа, которую так усиленно фотографируют.
Негода рассказывает. Когда они заняли здание швейцарского посольства, пришел посол, просил взять их под защиту как представителей нейтральной страны. Говорит, что у них и были эти часы, четыре тысячи часов, которые потом так щедро раздавали. Работники посольства спекулировали ими.
Среди снимков, которых у него много, есть любопытные. Интересный снимок рейхстага из дома швейцарского посольства. Сделан он 29 апреля. На переднем плане — канал, очень широкий, сорванный мост, от которого остались одни сваи-рельсы.
— Канал, — говорит Негода, — мелкий...
Негода очень изменился. Пьет. Просил меня послать ему снимок мертвого Геббельса. Рассказывает, как у него «перехватили» его. Сначала он лежал в санроте полка, в палатке, но он не уследил, и труп полуобгорелого Геббельса увезли, утащили.
Еще раз о том, о чем говорит Негода и о чем, помнится, мне уже приходилось писать...
На КП нашего 79-го корпуса, на двух накрытых простыней сдвинутых столах (слегка обгорелый, но узнать можно) лежал труп Геббельса. Голый, но в носках и с галстуком на шее. Причинное место прикрыто большим куском ваты. В головах — пистолет и пиджак с золотым партийным значком над карманом.
Магда Геббельс и шестеро ее детей, пять девочек и один мальчик, которых она сама же и отравила, лежали на носилках, на полу.
Сегодня это может кому-то показаться странным, но носки на Геббельсе были штопаные. Они и сейчас у меня перед глазами, эти заштопанные носки.
Довольно обычный, если не сказать рядовой, пример немецкой бережливости и аккуратности.
С утра собрались в музее, чтобы сфотографироваться «всей дивизией» у Знамени. В это время двое рабочих поднялись на стремянку и стали развинчивать стеклянный футляр, чтобы снять Знамя.
Как только Знамя достали, я стал осматривать его со всех сторон. Меня интересовала цифра, где и как она написана. Мои товарищи не очень понимали, что я делаю. На ткани флага — пять-шесть пробоин, — пулевые, осколочные...
Шатилов рассказывает окружившим его людям о том, как Кантария и Егоров ставили это Знамя на рейхстаге. Но и он теперь уже добавляет: «С ними был еще старший сержант Иванов. Он был убит...»
Зинченко от себя:
— Я дал задание Кондрашову подобрать людей для водружения Знамени...
Сцена у Знамени, когда снимали и говорили участники, была ужасная, тягостная. И никто из посторонних, но особенно музейных работников ничего не понимал: почему какие-то новые для них люди стали у древка флага и, волнуясь, принялись рассказывать обо всем, а хорошо знакомый им комбат-депутат прятался за спинами у публики и не знал, по-видимому, куда деваться. Однако операторы все еще лезли на него и, не понимая, почему он прячется, фотографировали его...
Все заметили, что Знамя еще больше выцвело, как будто его постирали. Крылов даже головой покачал: «Надо было поискать что-нибудь получше». Спросил у Шатилова, где теперь знамя дивизии, сохранилось ли оно? «Боевое»? — спросил тот. И, улыбнувшись, сказал: «А его ведь не было...» — «Почему не было?» «Не успели выдать. Ведь дивизия была спешно сформирована из двух бригад...» Вот так вот.
В отличие от сохраненной мной полоски флага, сделанного из плотной немецкой перины, на Знамя победы пошел наш русский кумач. Иначе бы оно не выглядело таким выцветшим. А материал того флага, от которого мы оторвали по кусочку, точно такой, как перина, привезенная мной из Германии...
Мне давно хотелось еще раз видеть его, но уже не под стеклом, а развернутым, посмотреть, потрогать руками. Я оглядел его со всех сторон перед тем, как его стали фотографировать. Оказалось, что это доставшееся нам полотнище было сшито из двух кусков, рубец проходил посередине. Один край полотнища был оборван. Кантария сказал: «Это когда лезли, зацепили за прутья на куполе и оторвали...» Пятерка оказалась на обратной стороне надписи, в углу, возле древка. Через трафарет желтенькой краской проставлена была цифра «5»…
Я еще раз оглядел полотнище, все эти пять или шесть пробоин, одна осколочная, остальные — пулевые. Позвал Кантарию, спросил: может быть, потерлось?
— Да нет же, — сказал он, — пулевые, рваные, с зазубринами...
А насчет того, что оно закопчено, это выдумки!
Сьянов — о древке. Говорит, что оно не было покрашено, что его уже здесь покрасили. И что древко было сломано, что оно надломилось, когда в него попала пуля. И что когда отправляли в Москву и укладывали в машину, он спросил у Артюхова, что делать? Тот сказал: «Отломите совсем!» И только потом уже починили.
Говорят об Артюхове, начальнике политотдела дивизии:
— Смотри, каким догадливым Артюхов оказался, ведь это он заставил сделать надпись на знамени. Теперь бы никому ничего не доказали!
Матвеев рассказывал, что кинохроника снимала после боев в самом рейхстаге. Но машина кинохроники наскочила на мину, подорвалась. Я сказал, что теперь в нынешний фильм хотят включить инсценированные кадры. Он ответил, что это несерьезно, по-детски получается.
Кантария и Сьянов, оказывается, побывали в прошлом году в Берлине, но, как рассказывает Кантария, рейхстага они так и не видели, даже издали, от Бранденбургских ворот. Я очень этому удивился.
— Да вот как-то так получилось, — сказал мне Кантария, — сначала собирались, конечно, а потом выпили, то, другое...
Сегодня с утра Шатилов позвонил мне, сказал, что у него есть идея сфотографироваться всем вместе, всем, кто из 150-й. «Чтоб была какая-то память». Вчера, как он считает, было положено большое начало. Доволен, что приехали четверо его тихоокеанских солдат, которые 49 дней провели в океане на барже, что все это состоялось в одно время. Спросил его о семье, осталась ли она в Куйбышеве, где он прежде служил, или уже с ним, там, на Дальнем Востоке. Он сказал, что все с ним, что у него до сих пор нет никакого постоянного пристанища, надеется, что когда-нибудь это все будет.
Назавтра назначено что-то вроде банкета. Василий Митрофанович сказал: «Вы должны быть! Пожалуйста, в 15-00!» Ему хочется поговорить со мной, о многом рассказать и показать то, что он написал сам. Неустроев, понимая всю несерьезность ситуации, говорит мне, что Шатилов просит, чтобы я его принял...
Какие-то подробности, относящиеся ко времени, когда мы жили в охотничьих угодиях Геринга под Гроссшонебеком. Теперь, когда Шатилов был у меня дома и мы, не помню уже в связи с чем, заговорили о «даче Геринга», я, по сохранившейся у меня карте, разыскал все эти места, о которых мы говорили. Все так и было, и лес, и прямая, как просека, дорога, ведущая туда, к этим обширным угодьям, где для каждого вида животных были свои, отделенные одна от другой металлическими загородками, пространные вольеры. Только там, где должно было находиться озеро, было порвано. Но генерал, по своей привычке пользоваться в разговоре карандашом и бумагой, тут же набросал все это, и лес, и памятное нам озеро. Выходило, что озеро было не круглое, как почему-то запомнилось мне, а продолговатое. В одном месте оно сходилось, и образовывалось не одно, а два разделенных узкой перемычкой озера.
Генерал, по его словам, и в самом деле спал в постели жены Геринга. Говорит, что первую ночь, когда мы туда пришли, он так устал, что сразу завалился в приготовленную для него, как ему казалось, застеленную одеялом кровать. И только потом узнал, что он спит в постели жены Геринга.
Эту нашу первую после Берлина стоянку, эту, как упорно называет ее каждый из них, «дачу Геринга», вспоминал и Артюхов, когда я был у него в Таллине, и Сьянов, когда он был в Москве. Каждый запомнил что-нибудь свое. Там было много разного рода служб, всякого рода построек, располагавшихся как по берегу озера, так и вокруг него. Вблизи того дома, в котором размещались мы, я это хорошо помню, стояли какие-то сараи. Основной же дом, как говорит Сьянов, был разрушен, взорван. От него, по словам Сьянова, осталась только груда камня. По другую сторону одного из этих озер, это я тоже помню хорошо, была ферма, что-то вроде деревни.
Большой, написанный маслом портрет супруги Геринга, по словам Шатилова, висел у нее в спальне, над кроватью. Скорее, даже картина, потому что изображена она была со спины, обнаженной, сидящей на корточках перед стайкой голубей, которых она кормила с руки…
Генерал решил, что это непременно должны видеть все, и приказал перевесить портрет, повесить его перед входом в дом. «Пусть солдаты посмотрят!» — распорядился генерал. Но его адъютант счел это неудобным, и картину повесили в коридорчике, но все равно, говорит Шатилов, все видели. Еще он рассказывал мне, что там, за озером этим, в деревне, жила одна женщина, которая всю жизнь была экономкой у Геринга. Под конец, уже в войну, ее уволили. Супруга Геринга, ей, по словам генерала, было тридцать два, Герингу — пятьдесят, была в связи со своим, как он почему-то говорит, «массажером». Экономка рассказала об этом Герингу. Молодая женщина не оправдывалась, но проявила характер. В результате «массажер» остался, а экономку выгнали.
Может, все это так и было, но уж больно вся эта история похожа на генеральский анекдот.
Генерал Шатилов пришел к нам 1 мая 1944 года, когда мы стояли в Козьем Броде на реке Великой. Я хорошо это помню, потому что я тогда впервые его увидел. Начальника штаба дивизии, по словам Шатилова, не было. Начальником политотдела дивизии был тогда Воронин, которому я представлялся, когда пришел в дивизию.
— Когда уходили из Берлина, — продолжает Шатилов, — знамя взяли с собой, я положил его к себе под койку. Сначала, признаться, хотел оставить его на рейхстаге, но, посоветовавшись с Артюховым, решили снять. Штаб дивизии нашей в это время располагался в Моабите.
Комендантом Берлина назначили Берзарина. Он издал приказ — убрать все другие армии из Берлина. Вот тогда Артюхов и сказал мне, что нельзя оставлять поставленное нами на рейхстаге знамя. Я говорю ему:
— Зачем? Это дело не наше, а государственное! — Артюхов на это ответил:
— Мало завоевать, надо отвоевать славу!
И я отдал приказ: снять знамя с рейхстага. Его завернули в бумагу и положили в мою машину.
Берзарин установил другое, свое роскошное знамя. Когда пришел приказ доставить в Москву Знамя победы, Берзарин предложил сделать это Пронину (видимо, члену Военного совета?), но тот отказался, сказав: «Я на это не пойду, мы не ставили!» Тогда Берзарин провел все это сам, торжественное снятие Знамени с купола рейхстага и отправку его в Москву. Мы услышали об этом и подняли шум. Артюхов тогда сказал мне: «Вот видишь, что значит — знамя под койкой!»
Как только об этом стало известно в Москве, их вернули и даже, как сказали нам, арестовали. Вернули из Бреста. А Берзарин дня через три разбился в Берлине.
О надписи. Я думаю, что ее сделали сразу, как только сняли, потому что когда знамя лежало у меня под койкой, на нем не было написано «150-я Идрицкая...» Артюхов сказал: если мы укажем и корпус, и армию, и фронт, тогда все будут заинтересованы в отстаивании того, что именно это знамя стояло на рейхстаге. Вот это и заставило нас сделать надпись. Быстро сшили всем делегатам шерстяное обмундирование и отправили их в Москву со Знаменем...
С флагом было так.
Знамя Победы было нами снято, его увезли в Москву, на Парад Победы, и обратно оно уже не вернулось.
Как известно, когда шел Парад Победы, его торжественно проносили по Красной площади. В это время вражеские штандарты кидали к подножью Мавзолея.
После парада Знамя было передано в Военный музей, и его стали хранить под стеклом.
Когда же наше командование взамен снятого захотело поставить на рейхстаге другой флаг, обжившиеся уже к тому времени в Берлине наши союзники, американцы и англичане, воспротивились этому. Они заявили, что, поскольку флаг, который водружен был нами в день событий, мы уже сняли, они не хотели бы, чтобы на рейхстаге стоял только наш флаг, и что если советское командование желает установить другой флаг на рейхстаге, то рядом должны быть поставлены и их флаги.
Так или иначе, но в конце лета того года, когда я снова оказался в Берлине, флага над рейхстагом уже не было.
Апрель 8. С утра собрались в гостинице, предстояла поездка на студию кинохроники. В коридоре меня встретил Егоров, и мы прошли с ним в комнату Кантарии. Сам он куда-то ушел, но здесь были Сьянов и Зинченко. Показал им какие-то вырезки из журналов и газет со статьями разных лет, связанными со всеми этими делами. Над некоторыми мы очень смеялись и даже решили не показывать их старику Шатилову, чтобы не огорчать его. Но потом все-таки показали. «Я опровержение напишу!» — сказал помрачневший Шатилов. Мне хотелось сказать на это, что опровержения пишутся в одном экземпляре, а газеты и журналы имеют миллионные тиражи.
А перед тем как появился Шатилов, я рассказывал им, Кантарии, который к тому времени вернулся, Сьянову и Зинченко, как я чуть было не написал сценарий, но один из Васильевых, тех, что снимали фильм о Чапаеве, загоревшийся ставить этот новый для него фильм, не сумел добиться одобрения этой затеи своей, ибо, как объяснили ему в то время, изображение разгрома рейхстага, так будто бы утверждали немцы из ГДР, может задеть национальные чувства немцев. Зинченко, конечно, тут же со своей военной прямолинейностью сделал вывод о том, что флаг должны снять.
Я рассказал им, как делался фильм «Падение Берлина» по сценарию Павленко, и Зинченко стал хвалиться, говоря, что он был консультантом этого фильма и его знакомые долго еще потом называли его «консультантом». По-видимому, этот последний титул нравился ему больше, чем то, что он десять дней был комендантом рейхстага.
Тут мы прервали Зинченко, так как кто-то пришел, и разговор переменился. Мы договорились с Зинченко, что продолжим разговор, когда он еще раз будет у меня. Мне надо было уточнить, расспросить у них еще раз, откуда эти два разных снимка Знамени, на одном из которых только имя дивизии, на другом — и корпуса, и армии, и фронта. Но они, как и Шатилов вчера, утверждали, что последнее добавление сделано было не в армии, а у нас же в дивизии. Надпись, насколько помнит Сьянов, сделал связной Артюхова, сержант или старший сержант, что надпись делали перед самой отправкой Знамени в Москву и очень торопились.
В студии кинохроники, когда мы туда приехали, чтобы посмотреть то, что было снято за эти дни, какие-то девочки, как оказалось лаборантки, долго не пускали нас. Генерал решил, что это артистки, и разговаривал с ними как будто он не генерал, а самый что ни на есть обычный солдат…
Нас предупредили, что фильм смонтирован пока начерно, не озвучен и нет титров, что называется он: «Они водрузили Знамя Победы».
Сначала Одер. 16 апреля. Полыхающая огнем ночь, залпы РС, артиллерии, бомбовые удары авиации и потоки трассирующих пуль и снарядов по наземным целям. Снимал это Кармен.
Лысый, ученоподобный Самсонов, читающий лекцию в железнодорожной школе. Давыдов — в сибирской тайге — под Москвой, с ружьем за плечом идет, проваливаясь в снегу (оказывается, под Москвой еще снег), спускается в овраг, на склоне садится на пенек, курит. Как он играет! Никогда не думал, что Вася такой актер!
Очамчире. Кантария спускается к морю. Хлещущие по дамбе волны. Бригада плотников и арматурщиков Кантарии укрепляет дамбу. «Человек, у которого со страшной силой отрастает борода». Вот он в своем депутатском кабинете, ведет прием. Он неграмотный, расписываться не может. (Вчера на книжке для дочери Зинченко никак не хотел написать свою фамилию, стеснялся. Потом все-таки написал печатными буквами, писал очень долго, покраснев от напряжения.)
Рудненский комбинат молочных консервов. Егоров в белом халате и в белой шапочке ведет по своему цеху солдат, пришедших на экскурсию. Тот же Егоров в колхозе «Советская Россия», на ферме, поставляющей молоко. Курит, хотя и язвенник. И не только в фильме. Это — на работе. А вот он народным заседателем в суде. Разбирается автодорожное происшествие. Листает дело. У него участливое выражение лица. А вот дома. Двое детишек — Валя и Тамара, шестой и третий класс.
Свердловск. Неустроев дома, в чужой квартире. Квартира чужая, так как Неустроев проживает в закрытом городке и потому его снимают в Свердловске. На столе машинка, Неустроев пишет книгу «Путь к рейхстагу». Встает, устремив думающий взгляд в стену, вспоминает. Подходит к столу и что-то записывает. За окном — зимний город, ребятишки кувыркаются в снегу. А вот и сам Неустроев везет Танюшку в салазках, тут же Юрка, сын, мне уже знакомый. Жена Лида вытирает дочке нос. А это — обсуждение рукописи Неустроева. Тут Левин из нашего «Фронтовика», он теперь в Свердловске, в окружной газете, и Королев, который и пишет Неустроеву книгу.
Шота Кантария, сын Мелитона, приехал в отпуск, служит в армии.
Потом идут нынешние наши встречи в Москве, которые были на моих глазах, несколько однообразные и затянутые уже потому, что поцелуев более чем следовало бы. И встреча Шатилова, которого я не встречал, и Неустроева с Давыдовым, и то, как мы встречаем Кантарию, и съемки в музее у Знамени, и с четырьмя героями, снятыми в океане с баржи. На некоторых вижу свою улыбающуюся дочку. И прогулки по Москве. И Москва.
Потом, уж не помню, как это вклинено, кажется, там, где Степан сидит над рукописью и вспоминает о боях, идут военные куски. Но теперь это уже сам Берлин, бои в городе. Огонь, огонь. Разрушенные здания. Перебегающие группы. И вот видна ратуша. Надпись на стене или заборе: «Капитулирен? Найн!» И потрясающий по силе кадр, по-видимому, снято операторами, которые были у Чуйкова: высоченные Бранденбургские ворота с бронзовыми статуями вдали, в небе, а впереди, перед ними — бой идет...
Далее, как я и предполагал, инсценированные кадры взятия рейхстага, недостоверно бегущая с высоко над головами поднятым флагом группа, столь широко распространенная теперь, и привязывание знамени, конечно. И салют на крыше, такой же инсценированный и столь же широко распространенный. Какое-то неизвестное мне место стены с надписями, такими же стандартными, как и все другие. Запомнилась и даже понравилась: «Мы — из Ельца», на этот раз своей непритязательностью.
Началось обсуждение. Зинченко говорил, что много действия артиллерии, а решает все-таки пехота. «Вот хотя бы моих пехотинцев взять, почему бы их не показать!» Сьянов — много о том, как двигались к Берлину, а как брали рейхстаг, показано очень быстро. «Да и эта группа, — говорит он, — которая бежит, очень маленькая, а это несерьезно. Что касается боя в рейхстаге, то он вообще не показан. Получается, что сразу вбежали, поднялись на крышу и салютуем!»
То, что это инсценировки, по-видимому, их совсем не смущает и не возмущает. Я говорил, что инсценированных кадров давать не надо, не следует. Оператор снимает наших бойцов в спину, крупным планом, и создается впечатление, что рейхстаг было легко и просто брать, даже снимать можно было. Надо остановиться на действительно снятых кадрах артиллерийских залпов и перебегающих, прикрытых домами групп, а потом диктор должен сказать, что бой за рейхстаг снять не удалось, потому что на Королевскую площадь с киноаппаратом проникнуть было невозможно. И снять только Знамя, развевающееся на рейхстаге, то есть финал и апофеоз войны, и Знамя на рейхстаге — как символ победы.
Перевёрткин пытался объяснить, что это кадры кинохроники, что то, что они хотят видеть, то есть себя, не было заснято и что теперь это уже не заснимешь.
Перевёрткин довез нас со Сьяновым до центра и по дороге заговорил о том, что наслоений произошло много и он не знает, как все это теперь можно исправить, что после всего происшедшего, после того, как одного из них выдвинули депутатом Верховного Совета, о нем стали так много писать, что он сделался чуть ли не единственным из тех, кто брал рейхстаг. Что это многое объясняет, хотя, конечно, ни в коей мере не извиняет этого человека.
Я не записал еще... Из разговоров с все тем же сценаристом в Ессентуках я понял, что они собираются включать что-то из того, что до сих пор не показывалось, например лежащего в яме Гитлера, где оператор положил рядом большую фотографию Гитлера, чтобы можно было сравнить. И все-таки я не думал, что они это включат. И конечно, это оказалось не то, что я предполагал увидеть. Мундир с открытым воротом, белоснежная рубашка, галстук, выхоленное лицо, как будто даже напудрено. Лоб пробит пулей. Показалось даже, что улыбается. Вокруг стоят и показывают на все это пальцем наши офицеры.
Мы всегда знали, что Гитлер был сожжен, а этот даже не обгорел. И теперь, когда я увидел показываемого нам «Гитлера», я готов поверить — шучу, конечно! — всему, вплоть до того, что он убежал в Аргентину, как писали в первые дни после войны.
Апрель 9. Я совсем свалился и не мог быть на комиссии по истории Отечественной войны. По словам Сьянова, разговор был бурный. Он рассказывал мне об этом вечером. Кроме его рассказа о том, что было, Сьянов сказал еще:
— Неустроев поступил очень дальновидно, придав мне взвод ПТР лейтенанта Козлова. Он сказал, что, во-первых, могут появиться танки, а кроме того ПТР пригодятся, потому что в рейхстаге железные перекрытия.
Егоров, по его словам, рассказывал на комиссии о том, как его и Кантарию вызвал Кондрашов и сказал, что им дается большое поручение. И опять об Иванове, который якобы был с ними, о том, что, когда они пришли в батальон, их передали Бересту.
— Нас было три разведчика, Берест и два автоматчика.
Надо сказать, что в первое время я решительно не понимал, о каком Иванове они говорят. Вроде бы я все знал, говорил в те дни и с тем, и с другим, и ни о каком Иванове никогда не было речи. Что еще за Иванов? Откуда он вдруг ни с того ни с сего взялся? Но они, больше всего все-таки Егоров, то и дело вспоминали этого Иванова...
Сьянов считает, что атаку рейхстага поручили батальону Неустроева потому, что батальон Неустроева в это время оказался самым полнокровным. Что Плеходанов и его полк не имел Знамени, потому что на дивизию было выдано лишь одно это Знамя — Знамя Военного совета нашей Третьей Ударной.
Болтин, который вел встречу, по словам Сьянова, сказал, что составители истории называют в своем очерке тех, кто штурмовал рейхстаг, а не только тех, кто связан с водружением Знамени.
Хорошо, если так. Единственно, что я могу сказать на это. Я давно уже, признаюсь, не могу понять того, почему так настойчиво, чем дальше, тем больше, говоря о взятии рейхстага, пытаемся мы все решительно свести к Знамени, к флагу победы. Все это, думаю я, от нашей любви к символам…
Апрель 12. Шатилов уезжал вчера, утром он позвонил мне, я приехал в гостиницу и еще застал его. Давыдова не было, он уехал в Вышний Волочёк, и Неустроев нервничал, он упорно хочет забрать Давыдова к себе, помочь ему. Шатилов ехал на аэродром, мы попрощались с ним у подъезда гостиницы. Все разошлись по своим делам. Я пришел в музей, так как там должен был быть Егоров, но не нашел его. Был очень тягостный разговор с экскурсоводками, которые все путают, выдумывают и сомневаются в подлинности Знамени. Они ничего не читали, ничем не интересуются, охотно верят всякого рода слухам. Историю о пяти или десяти штурмовых группах они якобы слышали от Егорова. Вечером звонил Неустроев, встревоженный тем, что Давыдов все еще не вернулся. Утром он позвонил еще раз, на этот раз чтобы попрощаться, потому что уже через час он улетал самолетом. Я спросил о Давыдове, но Неустроев отвечал неохотно, сказал, что тот вернулся и сейчас спит у себя в комнате. Позднее я узнал, что они поспорили; как видно, Давыдов не хочет, чтобы его жизнь перекраивали. Позднее я говорил с ним по телефону. Он отправился было на вокзал, но не доехал, не добрался и, по его словам, не знает теперь, когда выедет из Москвы. У него уже началось. «Теперь, — говорит он, — пока не доберусь до матери». Мать у него в Красноярске. Горюет, что сказал что-то грубое Степану и что Степан на него обиделся.
Кантария и Егоров, так же как и Сьянов, будут еще некоторое время в Москве.
В двенадцать ночи с Киевского уезжал Зинченко, и поскольку он остановился у дочери на том же Ломоносовском проспекте, где я живу, то я заходил к нему. Сьянов тоже с ним. До отъезда на вокзал оставалось еще более часу. Разговор шел о том, что то, что сделали на этот раз, надо было сделать много раньше. Когда Зинченко уехал и мы остались со Сьяновым вдвоем, тот сердился, что Зинченко все путает, когда-то он прекрасно знал, что за знамя получил его полк, и потому, козыряя этим, оказался сильнее других. Теперь Зинченко хотелось бы, чтобы это было полковое знамя, и даже считает, что мы выдумываем, когда говорим, что знамя это Военного совета армии. Все, мол, говорят о комбатах, а ведь знамя ставили мои полковые разведчики, которым я это поручил. Сьянов соглашается со мной, что нельзя показывать штурм рейхстага так, как его показывают в инсценированных кадрах. Если бы его так легко было взять, он не был бы так разрушен и снаружи и изнутри. Там внутри все было разбито и все изуродовано, обрушены все перекрытия...
Апрель 14. Наконец предоставилась возможность поговорить более подробно с Егоровым и Кантарией. Встреча эта могла быть плодотворнее, если бы проходила в более спокойной обстановке и все мы не были так утомлены. Их возят из одной части в другую, они к тому же еще добиваются поездки в Германию. В номер непрерывно ломятся люди, трещит телефон. Так что самый серьезный разговор произошел уже поздним вечером.
Вот кое-что из их рассказов…
Древко знамени прикручивали поясным ремнем Кантарии. Это сначала, когда прикручивали к колонне, на крыше — ремень уже был не нужен. Там, на крыше, кажется, его и бросили...
О чехле. Чехол был брезентовый, защитного цвета. Когда «волокли» по площади, из чехла, как помнится Егорову, высовывалось покрашенное древко. Знамя было в чехле, пока его не прикрутили к колонне.
События, вкратце, развивались так: в одном из подвалов «дома Гиммлера» находились разведчики. Когда 30-го во второй половине дня ворвались в рейхстаг и об этом сообщили Зинченко, тот вызвал Кондрашова. После чего разыскавший их Кондрашов сказал им:
— Вы и вы, со мной, к командиру полка!
В штабе они впервые узнали о знамени, которое, сказали им, надо поставить на «тот черный дом». Кондрашов сказал, что им предстоит опасаться только огня с флангов.
— Не забивайте мозги! — сказал Егоров. — Что мы, не видим: внутри тоже немцы!
Их подсадили в полуподвальное высокое окно, и они довольно спокойно доползли, волоча за собой знамя в чехле до канала, где к тому времени в каком-то бетонированном котловане устроил свой НП Неустроев.
Вместе с Берестом перебрались (ни хрена уже не помнят или врут!) через канал по водопроводной трубе. До рейхстага добрались благополучно, а на ступенях убило Иванова! Заскочили внутрь. Наверх пробираться было еще опасно. «Ни в коем случае нельзя», — сказал Сьянов. Вот тут-то Берест и уговаривал его самого, Сьянова, ставить знамя, но он отказался. Тогда Кантария и Егоров вернулись в подъезд и — чехлом и ремнем — прикрутили знамя к колонне. Тем временем очищен был ход на второй этаж. Тогда они отвязали знамя и, сопровождаемые Берестом и автоматчиками, установили его в окне второго этажа. Оказалось, что лестница наверх, на крышу, повреждена. Тогда, вернувшись к подъезду, они затащили деревянную лестницу, которую немцы использовали, когда замуровывали окна. По ней втроем с Берестом и добрались до крыши. Еще только темнело. Хотели прикрепить к всаднику, но тут ударила пушка и заработали минометы с собора. Заползли под всадника, а знамя обломилось, когда в древко попал осколок, и свалилось на крышу. Обстрел прекратился, становилось темно. Тогда они вылезли из-под коня и по каркасу купола добрались до площадки. Той же бомбой, которой повредило лестницу внутри, покорежило верхний угол каркаса, одна железина загнулась, за этот шпенек на площадке купола они и закрепили древко. После чего всю ночь вместе со взводом подносили из «дома Гиммлера» ящики с гранатами.
Второго мая и в последующие дни их заставляли демонстрировать фотокорреспондентам, как они ставили Знамя, лазали по этим перекрытиям. Под взглядами наблюдателей, перед объективами лазать было много труднее. Потому что в первый раз, вечером, им страх помог быстро и незаметно для себя взобраться наверх. Они все хорошо видели, купол им освещали трассирующие пули, самих их уже не видно было с земли и с окружающих зданий, и по ним уже не били.
Утром десятого мая сняли Знамя и повезли его вместе с полковым знаменем на озеро, на «дачу Геринга». Везли на лошадях.
Потом их всех, вместе со Сьяновым, вызвали в штаб корпуса, чтобы везти Знамя в Москву, но поездку внезапно отложили.
Там, на этой «даче Геринга», у Артюхова, сделаны были все эти надписи. Вскоре им срочно сшили офицерское обмундирование и самолетом отправили в Москву. Артюхов сказал им: «Будете сдавать Знамя коменданту Москвы, возьмете расписку!»
Установление Знамени не казалось им в то время событием необычайным, а было одним из дел среди других их обязанностей. Нельзя не думать о том, как многое в истории быстро становится легендой, как быстро обрастают подробностями и нередко совсем искажаются факты, как незаметно, с годами, одни факты подменяются другими, выдуманными, как на смену одним участникам событий, сначала неуверенно и робко, выдвигаются другие, после чего историки утверждают и канонизируют и эти подмены, и эти выдумки, более интересные и более похожие на правду, чем сама правда.
Таких, как эти двое, мы, корреспонденты, журналисты, заставляем рассказывать нам день за днем, шаг за шагом, минута за минутой их поступки и их чувства — и в «доме Гиммлера», и на площади, на ступенях, на куполе. А в памяти, может быть, остался только какой-то один во всех подробностях живой момент. Отвечают: «Не помним!» Мы настаиваем, искусно подводим к тому, что хотелось бы услышать, и они в конце концов послушно рассказывают то, чего не сохранила память.
Выступления, вопросы слушателей сделали, кажется, из Егорова профессионального выдумщика. Так, вчера он на ходу ввел в свой, по мере его сил правдивый, рассказ историю о немецком пулеметчике под всадником. Глупейшая история эта может впоследствии затмить подлинные, но менее эффектные события. Уже теперь экскурсоводы в музее у нас рассказывают о том, как десять разведчиков с красным знаменем в руках, один за другим сраженные, падали на площади… И вот теперь и тот и другой наперебой рассказывают нам об Иванове, который якобы был с ними, чему я, вроде бы все знающий не понаслышке, много раз с ними разговаривавший в те дни, до сего времени и слыхом не слыхал.
Спрашиваю:
— Почему не рассказывали об Иванове раньше?
Егоров:
— А кто нас спрашивал? Корреспонденты приедут, поговорят, а потом пишут что вздумают!
Егоров о себе: партизан, действовали в Западной Белоруссии. Командиром полка был Садченко, полк диверсионный, действовал в треугольнике: Орша — Витебск — Смоленск. По соседству действовала 16-я Смоленская бригада, а также полк Гришина. Самого Гришина знает прекрасно. С Третьей Ударной Армией соединились на границе Польши под городом Камень. Это еще до форсирования Вислы. После этого попал в 756-й полк, сначала в минометную роту к капитану Моргуну, затем в разведку. Присвоили звание сержанта. За партизанские дела награжден орденом Красной Звезды и медалью «Партизан Отечественной войны» I степени. С Кантарией познакомился сразу, как попал в разведку. В то время во взводе было 38 человек. Начальник разведки полка — Кондрашов Василий Иванович. Командиром взвода — лейтенант, погиб за Одером, где у нас погибла половина полковой разведки.
Под Берлином, где наши разведчики два дня вели наблюдение, с боем взяли шесть или восемь языков. В Берлине — участвовали в уличных боях вместе со всеми.
— О знамени мы ничего не знали, пока нам его не вручили.
О Кошкарбаеве и Бересте: «Им надо было дать Героев. Они «смеляки». После войны приезжали из наградного отдела, допрашивали нас, как все это было, но почему-то им не дали».
— Берест не переодевался, когда ходил на переговоры. И погоны не надевал, потому что настоящие полковники в те дни, будучи на передовой, обходились без погон. Берест был в кожанке. И он просто представился полковником. До Береста на переговоры (не по просьбе немцев, а по нашей инициативе) ходил майор Соколовский и два разведчика. Но они сунулись, не предупредив о том, что идут для переговоров, и по ним открыли огонь.
Когда Берест представился, немцы сказали: «Такой молодой, а уже полковник...» Так за ним и осталось это: «Полковник, полковник!»
А от Знамени Берест не отходил с самого начала и до конца, только потом нас сопровождали еще и автоматчики.
Под Варшавой я Береста чуть не застрелил. Он хотел у нас трофейный мотоцикл отобрать. Он был прав, мотоциклы нам не полагались, но я распсиховался — посмотрим, кто из нас больше заслуженный, а у Береста ни одной награды не было, хотя и мне тоже форсить особенно было нечем.
Знамена, флаги... Из каждой дырки торчали. Нас потом заставили объехать здание и все флаги снять, чтоб осталось только наше. И еще оставили знамя Кошкарбаева. Оно стояло на углу. Считалось комсомольским знаменем.
О надписях на рейхстаге. Егоров ничего не писал, другие писали, особенно те, кто его позднее осматривали.
— О наградах. Нам дали «Красное Знамя» за бои в предместьях Берлина. Но считалось, что за все, и за рейхстаг тоже. Командир полка сказал нам тогда: «Вы по «Красному Знамени» получили — хватит!»
Кантария, по его словам, написал Калинину и получил ответ: вас Родина не забудет.
Командир полка сказал ему: «На, читай Указ!» — «Я не умею читать», — ответил Кантария. Это было в Германии в 1946 году, и это был Указ от 8 мая 1946 года о присвоении звания Героев, подписанный Шверником и Горкиным.
Кантария демобилизовался 1 ноября 1946 года. Стояли в это время в Оранзее за Эльбой. Егоров — в 1947-м. Служил потом еще в Иванове. Совершил 113 прыжков, был инструктором парашютного дела.
Оба говорят, что не боялись высоты. Егоров 15-летним влез по ржавым петлям на 75-метровую трубу молокозавода и снял трос. Снял за сорок пять минут и получил за это 500 рублей. Несколько раз повторил — даровой заработок!
Кантария, по его словам, тоже привычен к высоте.
Говорят, что на купол залезли быстро, потому что было страшно.
Егоров говорит, что шум поднялся, когда пришла «Красная Звезда» со статьей и снимком, на котором войска 5 Ударной выстроены были перед рейхстагом для снятия Знамени победы и отправки его в Москву.
Егоров говорит, что купол рейхстага был демонтирован в 1958 году.
Сьянов рассказывает, как они попали в Большой театр, когда привезли Знамя в Москву. Еще на концерте в Берлине артисты приглашали их заходить, как только приедут в Москву. И, приехав, они в тот же вечер попытались пройти в театр, хотя у них, естественно, не было билетов. Но о том, что их пригласили, билетерши слушать не хотели. И вдруг у кого-то они увидели «Вечёрку» с их портретами (их снимали на аэродроме), тогда они опять сунулись, но уже с этой газетой. К ним вызвали администратора, и их провели на спектакль. А что они смотрели, они не помнят.
Еще из рассказов Егорова:
— Утром 30 апреля Кондрашов построил взвод в подвале «дома Гиммлера». Зинченко сказал ему, чтобы он подобрал людей ставить Знамя. Кондрашов вызвал нас, и мы пошли в штаб полка. Зинченко сказал нам: пробирайтесь в батальон Неустроева. Нам доказывали, что в рейхстаге немцев нет, они только с флангов. Но мы наблюдали в «серую трубу», как мы называли стереотрубу, и видели, что там немцы… Я сказал: товарищ капитан, не забивайте мозги, если сможем, проберемся. Нам дали задание пробраться к каналу, именно к Неустроеву. Немцы вели перекрестный огонь. Мы выскочили и добрались до канала. Здесь был Неустроев и рота Сьянова. Капитан Кондрашов послал нас, но сказал Сьянову: «Может, ты сам?» Но тот ответил, что он командует ротой. Мы с Кантарией и Берестом по водопроводной трубе перебрались, и тут началась артподготовка. Мы вбежали в рейхстаг и очистили от немцев три комнаты. Берест остался вести бой, а мы выскочили на улицу и стали привязывать знамя к колонне, и опять вступили в бой. Очистили еще несколько комнат, пока не подошли к винтовой лестнице, которая вела на второй этаж. С шестью автоматчиками и Берестом поднялись наверх, выставив Знамя в окне второго этажа. Тем временем в рейхстаг подошли еще две роты Давыдова и две роты Неустроева. Очистили на третьем этаже несколько комнат. Тогда поднялись на крышу. Лестница, которая была здесь, была разбита бомбой. Мы занесли ту, что стояла у колонны. Она осталась здесь, когда немцы замуровывали окна, подготавливая рейхстаг к обороне. Кругом стояли бетономешалки. Оказавшись на крыше, мы подползли к всаднику и закрепили знамя. Но в это время со стороны собора ударила пушка и минометы. Отбило часть древка, и знамя свалилось. Когда огонь прекратился, мы всунули древко в пробоину на том же всаднике. Уже стемнело. Трассирующие пули летели через нас. После чего полезли на купол с того же угла, к которому примыкала внутренняя лестница третьего этажа. Лестницы внутри купола не заметили. Лезли по раме. С одной перекладины другую еле достаешь — высоко. Если пулей не убьет, вниз оборвешься. Мгновенно наверх взлетели. Там площадка шириной в стол. Когда потом снимали Знамя, все удивлялись, как мы быстро лазаем. Посылали нас корреспондентам показывать, сегодня прогоняли, а завтра опять. 10-го, как вы знаете, мы уходили из Берлина, тогда же, утром, снимали знамя.
Кантария:
— Знамя под койкой у комдива — это неправда. Пока его не отвезли в Москву, оно все время у нас было. Два знамени — полковое и это — было со мной и Егоровым. Мы привезли его на озера. Ехали туда на лошадях. А вместо нашего на куполе поставили другое, на нем ничего написано не было, но с кистями...
С крыши рейхстага видели один только «дом Гиммлера» и часть Берлина. А с купола — все было видно.
Пополнение в роту Сьянова было не только из тех, что были в плену, но и из людей, вернувшихся из медсанбатов.
Их вызывали везти Знамя в Москву дважды, в первый раз, когда стояли на озерах, второй — из Ной-Руппина, куда нас перевели потом.
Апрель 21. Все понемногу разъезжались. Последним уезжал Давыдов, которого я больше всего ждал и с которым так и не удалось пообщаться так, как мне этого хотелось бы. С немалым трудом додержался он до конца съемок и официальных встреч. С Неустроевым, который хотел устроить его на завод в своем городе, по словам Неустроева, они напоследок крупно поговорили. Не стану писать об его отъезде, о том, как все это было. Так же как и Неустроев, я без всякого успеха пытался говорить с ним о том, чтобы лечь в больницу и полечиться.
Сьянов за эти дни много раз был у меня. Тоже и у меня случались с ним острые разговоры. Я впервые почувствовал, как они мало связаны друг с другом, и не так хорошо, как мне хотелось бы, относятся друг к другу, и только в эти дни, может быть, на какое-то короткое время выступили одной единой, сколько-нибудь сплоченной командой…
Кантарию и Егорова так затаскали по выступлениям, что только в самые последние дни мог один вечер поговорить с ними. На дни Победы в этом году оба поедут в Германию, становятся заправскими выступальщиками. Егоров даже сочинил для этой цели несколько эпизодов, вроде истории о немце, спрятавшемся под животом коня — скульптуры над фронтоном рейхстага.
Кантария — человек прямой, сдержанный, хотя и горячий. Жена у него русская, простая, хорошая женщина. Они уехали на другой день, а еще через день — Егоров. Я вспомнил, что не спросил, как он хотя бы выглядел, этот Иванов, был он высоким или маленьким, старше их или моложе, черный или светлый?
Могло ли мне тогда прийти в голову, что Иванов, которым они столько дней морочили нам всем голову, появился из «Падения Берлина», что это не кто иной как герой фильма, который в нем, в этом фильме, вместе с ними доходит до рейхстага. Они придумали его, чтобы не расходиться с фильмом…
Такая вот история, которая чуть не стоила мне жизни…
А теперь о том, что случилось, почему вдруг вся эта история с Ивановым, как я сказал, чуть не стоила мне жизни… Узнав, что Егоров вечером сегодня уезжает, я поехал на вокзал. Он ждал меня на Белорусском у входа на перрон. Мы подошли к его вагону, он успел передать снимки, накануне сделанные, и я уже стал спрашивать его все о том же Иванове, но в это время подошел какой-то полковник, служивший в Смоленске. Тоже и он был из нашей 3-й ударной. Кандидат исторических наук. Сказал, что жалеет, что не был знаком со мной раньше, иначе я помог бы ему написать диссертацию, но он будет делать из нее книгу и будет просить меня обработать ее. Я, видимо, так срезал его, что даже Егоров от удовольствия засмеялся. Мы вошли с Егоровым в вагон, но я так и не успел спросить его о том, ради чего приезжал, потому что поезд уже тронулся. Пока пробирался к выходу, вскочил в тамбур, он уже разошелся. Подножка была опущена. Мне пришлось прыгать с высоты. Я, конечно, упал, разбился. Когда поднялся, увидел, что поранил руку. На медпункте мне ее перевязали, сделали противостолбнячный укол. Придется теперь ездить на перевязку.
На другой день уезжал Сьянов. На этом и закончились столь бурные две недели.
Октябрь 21. В свое время, когда я еще работал в редакции прозы, мне дали повесть молодой писательницы Елены Ржевской. Читая ее, я вспомнил, что я уже читал раньше ее записки переводчицы, записки о последних днях войны. Ее нынешняя повесть мне понравилась, и мне захотелось встретиться с ней. Конечно, зашла речь и о ее прежде опубликованных записках. Оказалось, что редакция дала только часть того, что было написано. Все, что касалось Гитлера, весь рассказ о том, как был найден его обгоревший труп, как было установлено и доказано, что это труп Гитлера, — весь этот основной материал редакция опустила. Разговор у нас вышел интересный. Она была переводчицей в нашей Третьей Ударной. Я многое успел забыть, однако помню из рассказа ее: после того как труп этот был обнаружен, когда не оставалось сомнения в том, что найденные останки действительно были останками Гитлера, необходимо было доказать это, потому что потом могли и не поверить. Зубной врач Гитлера, а может быть, его зубной техник, дантист, сейчас уже не помню этого точно, я не большой специалист в этих делах, узнал и подтвердил свою работу. Но и это были слова, слова, а не доказательства. Тогда откуда-то с окраины, из Берлин-Буха, привезли туда, в рейхсканцелярию, на Вильгельмштрассе ту же, ассистентку, помощницу его, этого врача или дантиста, и она там, в бомбоубежище под рейхсканцелярией, отыскала сделанные незадолго до того рентгеновские снимки зубов Гитлера. Оставалось сверить снимки, те, что были обнаружены в бомбоубежище под рейхсканцелярией, крошечном зубоврачебном кабинете, с челюстью предполагаемого Гитлера, с его зубами. Все совпало! Все материалы, по словам Ржевской, были отправлены в Москву. Говорит, они даже уже «дырки вертели», заранее рассчитывая на высокие награды. Но ничего из всего этого даже не было предано гласности.
Я очень жалел, что не записал тогда же рассказа Ржевской, тем более что я и сам кое-что, очень немногое, конечно, знал из всего этого. Когда теперь вышел фильм о моих друзьях, бравших рейхстаг, о тех, кто водружал Знамя победы, и в него был включен кадр с трупом Гитлера, который вызвал столько шуму, мне захотелось записать что-то из всего, что было известно обо всем этом мне самому, и о рассказе Ржевской.
Сегодня, когда я пришел в издательство, я опять увидел Ржевскую. И сказал ей, что написал что-то вроде рассказа о Павле Когане, уже потому хотя бы, что Ржевская, как я знал, была его женой. Она сказала, что книжка ее выходит, и те записки, которые были тогда напечатаны в «Знамени», войдут в нее и что она надеется, что они будут на этот раз напечатаны полностью. Я сказал ей о документальном этом фильме и что там есть кадр с Гитлером. Она хоть и не видела фильма, но сказала, что слышала об этом.
— Слушайте, что же это за утка, — сказала она, — откуда они это взяли?..
И очень горячо, волнуясь, переживая, стала говорить почти те же самые слова, которые приходили в голову мне и которые я говорил, делясь своими сомнениями с авторами фильма и с самим собой. Если я знаю хоть что-то, то она знает, конечно, гораздо больше. И поэтому с убежденностью человека, знающего гораздо больше, стала говорить, что все это абсолютная ерунда и что тем более досадно, что происходит это сейчас, когда нет никаких особых соображений, а есть, наоборот, желание и возможность предать все это гласности, и тем не менее — показывают этот случайный, неизвестно откуда взявшийся снимок мертвого Гитлера на лестнице рейхстага! Я сказал, что не на лестнице, а на ступенях. Тут она сказала, что, вероятно, снят был тот самый «двойник», который действительно был, действительно похожий на Гитлера. Он был в зеленом мундире, носки еще почему-то на нем были заштопанные. Его нашли в котловане, там много было других трупов. Я сказал, что в кадре он лежит один, что на первоначальных кадрах вокруг стояла и смеялась, тыча в него пальцами, группа наших солдат, офицеров. «Ну, значит, остальных убрали», — сказала Лена. «Этого двойника, — говорит Ржевская, — всем показывали, возили его повсюду!» И опять сослалась на то, как много они тогда работали, чтобы установить, что обнаруженный ими — именно Гитлер, сожженный по его завещанию эсэсовцами. И она права, говоря, что люди очень ждали, что об этом будет сообщено, будет сказано, что смерть настигла этого злодея, что мы, наша армия, загнали его в подземелье, заставив покончить с собой, то ли отравиться, то ли пустить пулю в лоб. Теперь, казалось бы, можно было уже сказать обо всем этом. И вдруг этот кадр. Причем никаких причин на этот раз уже нет — одно только невежество. И далее говорит буквально то же, что все время говорю я. «И это все сейчас, в дни, когда все еще живы, живы многие из тех, кто все это знает и помнит»... Я никогда не понимал этого, не понимал, почему не захотели сказать правды? Какие могли быть соображения? Откуда взялись эти опасения, чтобы где-то, в чьих-то глазах он не выглядел героем, а то даже и мучеником. Какая ерунда! Он все подготовил, все было вывезено, эвакуировано, и даже врача, кажется, успел послать к себе в Берхтесгаден, и в это время — мы так неожиданно быстро для него наступали, предприняв обход, что мышеловка захлопнулась быстрее, чем можно было ожидать. Деваться было уже некуда. Паралитик, растерявший все, потерявший наполовину дар речи, пытающийся еще разыгрывать жалкую комедию с венчанием, прощанием. Когда там, в бункере, он попрощался со всеми чиновниками и секретарями и остался один, он услышал (не помню, где и когда я об этом читал), что наверху танцевали под пластинку. Он спросил, что там делается, и ему доложили, что генералы танцуют с секретаршами...
Ржевская ждала своего редактора, и мне тоже надо было идти «снимать» вопросы с чьей-то рукописи. В редакции была обычная толкотня, заведующего моего не было, и скоро я опять вышел в наш узенький коридор. Ржевская еще не ушла, ее редактор все еще не появилась на работе. Ржевская, так же как и я, когда заговариваю о делах, связанных с рейхстагом, сильно возбуждена нашим разговором и еще не успокоилась. Так что мы опять заговорили о том же, о том, что не имело смысла поднимать эту историю столь неуклюже и столь наивно. Если его нашли таким приодетым, как в этом кадре, то как он потом оказался сожженным… Один из киношников, Данилов, так и объяснил, что сжигали его потом мы... Вот такая вот выдумка, в которой нет никакого смысла!
Ржевская, не желая повторять того, что она уже рассказывала мне в свое время, сказала, что когда их подвели к воронке одного из недалеко от входа в бункер неразорвавшегося снаряда, к месту, где зарывали все, что оставалось от них, от него и от Евы Браун, и когда по остаткам челюсти прежде всего установили, что это он и есть, когда вся документация, разного рода заключения, были подготовлены (а она их тоже подписывала), нужно было приложить к этой папке вещественные доказательства — и прежде всего зубы, пломбы, мост, коронки — я не знаю, что там еще надо было приложить, — и все это, по ее словам, было приложено, вмещено туда. Несгораемого шкафа не было, он застрял где-то в тылах. Поэтому не знали, что со всем этим делать. И вот несколько дней она должна была со всем этим таскаться. Все это ей дали и сказали: отвечаешь головой! И она — что было делать! — таскалась, носила с собой. А это была какая-то коробка, не очень большая, неизвестно для кого и для чего, для какой цели служившая… А тут еще наступил День победы. На улицах ликовали, веселились, качали героев, влюблялись, ухаживали. К ней ночью вбежала подружка, сказала, что радио передало, что кончилась война, надо было бежать наверх, там уже собирались праздновать, а она не решалась бросить эту коробку, которую поставила на шкаф (потому что боялась положить рядом), и все время смотрела на нее. А когда просыпалась, поднимала глаза, чтобы убедиться, что коробка эта на месте. И все-таки не выдержала, побежала наверх, и они выпили там какого-то вина, и побыстрее опять вернулась в свою комнату. «Смотрю, коробка моя на месте, а ноги у меня подкашиваются. И вот я села, думаю, боже мой, от Ржева до Берлина дошла и сижу тут, коробку эту охраняю».
Все это было отправлено куда надо, и, как уже сказано, результатов не было никаких. Правда, потом приказали проверить, снова выкапывали. Хорошо, говорит она, что все закопано было в ящиках.
Хочется еще раз прочитать эти ее записки. Надеюсь, что самого интересного из того, что она мне рассказывала, она не опустила.
Писал я, писал все это, все эти мои полудокументальные и документальные полуочерки-полурассказы, не знаю как и назвать их даже, и вдруг прямо посреди фразы — рука остановилась даже — мелькнула у меня мысль: а не написать ли? А за ней и пошло! Вот бы, подумал я, вместо свидетельств очевидца, всей этой достоверности, с которой я так ношусь и которую всего, казалось бы, более ценю, взять да и написать роман, например. Да, может быть, именно роман. (Так ведь хочется написать роман, особенно тем, кто в жизни своей никогда никаких романов не писал!) Словом, что-то совсем другое, более интересное и захватывающее, чем эти мои наидостовернейшие рассказы — и широкое, свободное, и не менее правдивое, чем невыдуманное.
Написать, как по Берлину, по улицам его бегает молодая и хорошенькая женщина с коробкой в руках. (А что в ней, в коробке этой, узнаем мы только потом.) Только что объявлено, что война окончилась: взлетают ракеты, на площадях повсюду толпы, всюду качают солдат, все радуются, все возбуждены, и она тоже, как все, радуется и вместе со всеми что-то кричит. Но она бы веселилась еще больше и влезла бы в самую середину толпы, но в руках у нее эта коробка, и она мешает ей. «Вот навязали», — думает женщина... А он, конечно, сегодня будет ее ждать. Они давно не виделись. И друзья ее, сейчас встретившиеся ей, тоже приглашают ее отпраздновать вместе с ними. И, думая о коробке, женщина говорит про себя: «В такой день...» И злится еще больше. Но скоро опять забывает обо всем и опять смеется и радуется, как все. Она вспоминает, что вечером все они, другие военные девушки и она, должны собраться вместе, как было у них условлено.
Да, да, так вот и написать эту женщину, бегающую с «Гитлером под мышкой» по всему Берлину, с этой коробкой, что так мешает ей, но которую нельзя оставить и от которой нельзя освободиться…
В ящике этом — он, остатки его. Ей сунули в руки его, этот проклятый ящик, сказав: «Отвечаешь головой!» Вот она и таскает его повсюду.
И немца моего дать, одного из организаторов фолькштурма, вылезшего из-под земли, худого белобрысого барончика, последнего из рода основателей Берлина. Который, вылезая, протягивает нашим солдатам огромный золотой перстень, удостоверяющий, что он и есть один из основателей Берлина.
И старую женщину, с которой когда-то лепили статую — молодую фрау дер Зиг, олицетворяющую немецкий героизм, немецкий национальный дух. Старуху, которая через неделю после того как все, наконец, рухнуло, умирает.
И ребят, взявших рейхстаг, здание, где начал и где закончил свое существование и свою власть фашизм, где утверждались планы уничтожения этих ребят.
И комбата этого дать, исчезнувшего и опять воскресшего, капитана, завладевшего зданием рейхстага, который через двенадцать лет после того дня приезжает в своему товарищу — в деревню, под Москву...
Все может войти в большую книгу, в которой в отличие от моих документальных новелл, где все так заковано, где я ограничен фактом, столько и полета и простора для фантазии.
Конечно, я не мог бы сделать того, чтобы мои герои входили все в соприкосновение друг с другом, как это делается в настоящем обычном романе, мне этого не надо и я этого не хочу. Сейчас, когда у меня перо остановилось на слове, я думаю, что героем романа должно быть время, то время, с которым лицом к лицу встретилось мое поколение, несколько великих дней, даже и не дней, а день один и, может, лишь только ночь, последняя эта ночь.
В ту минуту, когда переводчица с пастью Гитлера в коробке смеется и кричит, затиснутая ликующей толпой, под мокрыми каштанами в Тиргартене хоронят Пятницкого, донесшего свой флаг до ступеней подъезда, до его колонн. (Материалом для флага послужила перина, которой была прикрыта старуха, с которой в свое время немцы лепили памятник Победы.) Когда в Берлине вылезает на свет этот чудом уцелевший отпрыск рода, — в рейхстаг, бойцам, приносят первую почту; когда фрау дер Зиг, умирая, в последний раз глядит на пробитую статую, — дравшийся в рейхстаге Неустроев принимает коньячную ванну...
Вот какую книгу бы я написал. И все это — не такое уж придуманное и отнюдь не вымышленное, а просто по-другому, все то же, но по-другому написанное, крупней поданное, чем сделано это мной в моих записках, — все, все может войти в такую книгу, о которой я рассказываю и которой я не напишу.
Герой романа — время и почти фантастические эти события. События последней заключительной минуты войны, последнего дня ее, последней ее ночи.
Кстати, о коньячной ванне. Я даже не знаю, откуда это пошло, но мне не раз приходилось слышать, что будто бы один мой добрый знакомый, достаточно известный человек, командир батальона нашей дивизии, принимал в Германии коньячные ванны. В дивизии у нас в те дни об этом упорно говорили. Звучит все это как анекдот, но говорили об этом вполне серьезно. Я и сам, случалось, рассказывал об этом другим... Вот, мол, как было в те дни! Поэтому теперь, когда он приехал в Москву, мы завели с ним об этом разговор. У меня к этому времени была в Москве своя собственная маленькая комната, не было только стола, ни письменного, ни обеденного. Обедали мы на ящиках из-под спичек, которые я раздобыл в нашем дворе и которые были за ненадобностью выброшены из магазина. Вот за этими-то поставленными один на другой ящиками мы и сидели в тот вечер и пили чай.
Ничего, кроме чая, друг мой к тому времени уже не пил.
Я даже удивился, что он сам начал этот неприятный для него разговор. Что вот, мол, наговаривают на него много, даже, мол, такую ерунду до сих пор говорят, что будто бы он в свое время коньячные ванны принимал... Я, помню, обрадовался, что он начал этот разговор и с радостью подхватил, что слух такой действительно ходил по армии.
Мой друг-комбат, слушая меня, улыбался. И мне стало ясно, что он обижается только для вида и что он прекрасно понимает, что анекдоты и легенды складываются далеко не обо всех. Однако комбат, о котором я говорю, не был бы самим собой, если бы не был тем, чем он был. Я знал, что сильнее всего ему претит всякая неправда, тем более если она хоть в самой малой степени связана с войной. Поэтому он тут же, не пожалев, разоблачил эту легенду.
«Да, случай такой действительно был, — сказал он с улыбкой, — но все это неправда...» Никаких коньячных ванн он не принимал ни тогда, ни после, а принимал самую обыкновенную горячую ванну. Но так как он сильно был простужен в те дни, то ординарец добавлял ему немного коньяку.
Я только не понял, то ли он добавлял ему туда, в ванну, то ли после уже растирал своего комбата этим коньяком.
Вот и вся история.
Ноябрь 10. Некоторые соображения, возникшие в связи с нынешними встречами с моими однополчанами и их теперешними — пятнадцать лет спустя — рассказами.
Боев в рейхстаге, таких, как это себе представляют некоторые, не было. Там, когда туда ворвались наши, находилось в десятки раз больше вооруженных немцев, но они, как подтверждает это Сьянов, не наладили организованного сопротивления. Кроме фолькштурмистов в рейхстаге были и отборные части, в том числе переброшенные на самолетах с Балтики моряки и эсэсовцы. Немцы были хорошо вооружены, в рейхстаге была даже артиллерия. Словом, если бы немцы намерены были оказать организованное сопротивление, они могли бы его оказать и уничтожить еще не одну нашу роту.
С другой стороны, если предположить, что немцы в рейхстаге были деморализованы и понимали бесплодность сопротивления в то время, когда почти уже вся Германия была оккупирована, то почему же все-таки так нелегко дался нам рейхстаг, почему так долго продолжались там стычки с вылезавшими из подвалов немцами?
В подвалах рейхстага, как и в других подземельях Берлина, люди прятались от огня. Вот почему там (немецкое командование до последних дней подбрасывало в Берлин новые части) оказались вполне боеспособные войска, и госпитали, и фолькштурмисты, и гражданские. Когда наши ворвались в рейхстаг, все это почти двухтысячное население подвалов думало об одном, как им, как писали они, спастись от «зверств большевиков», сохранить жизнь, и хотели только одного, выйти, выбраться из рейхстага и его подвалов, ибо, повторяю, боялись, что здесь их перебьют. Но когда они выбирались из подвалов, их встречали огнем, и тогда они сами пытались пробиться с боем.
Не знали они хоть с какой-либо точностью и сложившейся обстановки. Может быть, думали, что еще есть куда уйти и уж, конечно, предпочли бы сдаться союзникам. Может быть, пытались выходить через подземелья, может быть, и уходили, мы просто ничего этого не знаем. Чтобы хоть как-то представить это себе, надо опросить одного из сидевших тогда там немцев.
Только этим, думаю я, можно объяснить себе то обстоятельство, что немцы, в панике бежавшие при появлении в рейхстаге наших солдат, в плен все же сдаваться не хотели, а в последующем требовали, чтобы их гарантировали от самосуда.
Что еще можно сказать обо всем этом...
По-видимому, все — и основные бои за Берлин, и взятие рейхстага, и установление Знамени Победы, и переговоры с немцами об их капитуляции — все это отводилось Чуйкову, все это должен был совершить он, герой Сталинграда Чуйков. Но Чуйков застрял на Зееловских высотах. Вперед вырвался менее известный и не столь прославленный человек, командующий нашей армией — Кузнецов. Люди Кузнецова взяли рейхстаг, установили Знамя победы, за древко которого держались и Чуйков, и Берзарин.
Рейхстаг был в прямом и символическом смысле последней цитаделью немцев. Немцы придавали рейхстагу такое же значение, как и мы. Пока рейхстаг не взят — формально война не проиграна. (Фактически они проиграли ее давно, и Гитлер это знал и признавал еще с 1944 года, и говорил своим близким, что ждет развязки как избавления и права на уход из жизни.) Но формально и для немцев, и для нас, и для всего мира окончанием войны было взятие рейхстага.
Именно рейхстаг немцы укрепили, как ни одно другое здание в Берлине.
Получилось не так, как задумывалось: война внесла свои поправки в планы командующих фронтами, возможно и в планы Верховного командования. Рейхстаг взял Кузнецов. И немцы, получив формально, перед историей, право на капитуляцию, послали парламентеров советским войскам в рейхстаге, с тем чтобы они привели для переговоров генералов, взявших рейхстаг. Подземным ходом, связанным с метро, немецкие парламентеры повели за собой самого большого из советских военачальников, оказавшихся в рейхстаге, — старшего сержанта Сьянова.
Они просили: дайте нам какого-нибудь генерала, чтобы вести разговор о капитуляции. Но генерала не было, и пришлось вести разговор с Неустроевым и Берестом, а затем и со Сьяновым.
И все-таки окончательные разговоры с ними вел энергичный и опытный Чуйков, к которому, кстати сказать, заранее были стянуты для такого случая все корреспонденты, кинооператоры и писатели.
Ему, Чуйкову, и пришлось принимать окончательную капитуляцию Берлина, весь ход которой, минута за минутой, тогда же записал сидящий на КП у Чуйкова — Вишневский.
Три батальона оказались в тот день перед рейхстагом. Два батальона нашей 150-й стрелковой, тогда еще только Идрицкой дивизии: батальон майора Давыдова и батальон капитана Неустроева и один — соседней 171-й дивизии: батальон старшего лейтенанта Самсонова.
Если бы история соблюдала справедливость, то эти три человека по их заслугам в той последней военной операции должны были бы называться в таком именно порядке, в каком я перечислил их по тогдашним их военным званиям.
Но лишь Зинченко, его 756-му полку, когда только начинали бой за Берлин, было вручено красное полотнище под номером «5» — флаг Военного совета и политотдела 3-й ударной армии. В дивизии, в штабе, тогда предполагали, вероятно, что в боях, которые должны развернуться, участок дивизии окажется настолько узким, что полки в наступлении будут располагаться в три эшелона, и, когда дивизия пробьется к рейхстагу, на место других, обескровленных и потрепанных, полков будет введен 756-й, свежий полк Зинченко... Но вопреки этому предположению, когда были пройдены и преодолены основные участки берлинской обороны и занято последнее здание перед площадью, на которой и расположен рейхстаг, так называемый «дом Гиммлера», на переднем крае к этому времени были не один, а два полка — 756-й Зинченко и 674-й Плеходанова. И если бы не заранее, а тогда, в тот день и в тот час, были выданы флаги-знамена, то их пришлось бы выдать обоим полкам, ведь именно этим двум полкам, вернее, двум батальонам полков этих, предстояло брать рейхстаг. Но знамя, полученное дивизией, было одно и оно уже отдано было 756-му. По одному этому уже полк Плеходанова оказался в неравном положении.
Конечно же, эти двое, Кошкарбаев и Булатов, когда они лезли со своим солдатским флагом, ничего не знали об официальном знамени, выданном для того, чтобы поставить его на рейхстаге. Они и не предполагали, что все уже предопределено. И как дерзко, с какой отчаянной смелостью ползли они по изрытой, грохочущей площади. Флаг, ими поставленный, был действительно первым. Это было настолько очевидным, что политотдел дивизии, забыв о флаге Военного совета, признал их водрузившими победное знамя, и в солдатской многотиражке — органе политотдела дивизии — так это и было написано («Воин родины» — от 3 и 5 мая 1945 г.).
Но Знаменем Победы стал не их флаг, а Знамя «№ 5». И от мала до велика все теперь знают не Булатова и Кошкарбаева, не этих ребят, что первыми ставили свой импровизированный флаг, а Кантарию и Егорова, повесивших официальное знамя сначала на крыше, а затем и на куполе.
Теперь это так, и уже навсегда будет так.
У истории есть свои законы. Она, история, любит со временем по-своему поворачивать события и, то ли восхищенная, то ли оттого, что где-то за чем-то не уследила, она выделяет и выпячивает одно, забывает о другом. И еще этот ее обычай непременно связывать такие триумфальные события непременно с одним каким-нибудь именем, тем самым зачеркивая все другие имена. Так уж бывает, так уж это у нее заведено.
«Кто ждет от истории справедливости, тот требует от нее больше, чем она намерена дать», — говорит Стефан Цвейг.
Что касается нас, то мы можем только сказать, что никогда одно какое-нибудь, пусть даже очень заслуженное, имя не бывает единственным. Как бы там ни было, будем надеяться на то, что историю можно и следует уточнять, что одно выдвинутое ею имя не должно закрывать от нас другие имена...
Что еще хотелось сказать? Что во всем этом деле, во всей этой истории со знаменем никто не виноват. Все, кто к этому причастен, в ту минуту во всяком случае действовали добросовестно. В самом деле, кого же можно тут винить, если заранее приготовили эти девять знамен по числу дивизий, а потом на два полка оказалось одно знамя. Теперь можно лишь говорить, что сама затея выдачи заранее такого рода знамен была неудачной. Но когда это задумывалось, всем казалось, что это так и надо, именно так и следует сделать, нельзя ничего было наперед предусмотреть.
Все, наверно, правильно. «То было волею судьбы, которая всегда права, даже если нам кажется, что она поступает несправедливо», — говорит тот же Стефан Цвейг. Не надо было только забывать двух этих бойцов из батальона Давыдова, их имен, их самодельного флага. И, конечно, следовало боевой этот их самодельный флаг поставить в музее рядом с нынешним Знаменем Победы. А мы теперь даже не знаем, где он, тот флаг, какова его судьба.
Быть может, я и не смогу в ближайшее время опубликовать этой моей записи, но мне хотелось ее сделать хотя бы для себя.
Публикация Марии БАСКОВОЙ
ПРИМЕЧАНИЯ
Эти рассказы были написаны. Вот отрывок из рассказа «Забытый солдат»: «Среди имен людей, бойцов и офицеров, бравших рейхстаг, забыто имя Пятницкого. Петра Пятницкого. Между тем именно он первым выпрыгнул утром из окна дома Гиммлера, когда начался штурм — при первой атаке. Потом, у канала, под огнем, когда роты надолго залегли, встал солдат с красным полотнищем — только здесь он его развернул — и увлек за собою своих товарищей. Это был — Петр Пятницкий. Вскоре из дома увидели: наши солдаты показались у подъезда, взбежали на ступени, и опять вспыхнуло знамя, а потом человек со знаменем упал. Это был он, Пятницкий. <…> Когда под вечер, после артиллерийской подготовки, атака была возобновлена и бойцы его батальона подбежали к рейхстагу, Пятницкий лежал перед подъездом с флагом в руках... И чтобы его не затоптали, его отнесли и положили у колонны... А потом о нем забыли».
Лейтенант Рахимжан Кошкарбаев (1921—1888) и рядовой-разведчик Григорий Булатов (1925 — 1973) фактически первыми, еще до Егорова и Кантария, водрузили красное знамя на рейхстаг. Попыткам распутать эту сложную историю посвящена значительная часть этих дневниковых записей.
Михаил Алексеевич Егоров (1923—1975) и Мелитон Кантария (1920—1993) согласно официальной версии первыми водрузили красное знамя над рейстагом. Командовал группой младший лейтенант Алексей Берест. Историки полагают, что первенство решалось непосредственно перед парадом Победы 9 мая и было отдано группе лейтенанта Береста из тех соображений, что Кантария по национальности грузин, как и Сталин, а фамилия Егоров символизирует простого русского солдата.
Виктор Кузьмич Бойченко (1925—2012) — Герой Советского Союза, разведчик 496-й отдельной роты 236-й стрелковой дивизии 46-й армии Юго-Западного фронта, ефрейтор.
Семён Никифорович Перевёрткин (1905—1961) — советский военачальник, генерал-полковник (1958), Герой Советского Союза (1945). Командир 79-го стрелкового корпуса (май 1944 — май 1946) 3-й ударной армии, воины которого штурмом овладели рейхстагом и 1 мая 1945 года водрузили на нем Знамя Победы.
Степан Андреевич Неустроев (1922—1998) — советский офицер, участник Великой Отечественной войны, командир 1-го стрелкового батальона 756-го стрелкового полка 150-й стрелковой дивизии, штурмовавшего рейхстаг, Герой Советского Союза (1946). Полковник (1995).
Фёдор Матвеевич Зинченко (1902—1991) — советский военачальник, Герой Советского Союза, полковник. Командир 756-го стрелкового полка, воины которого 30 апреля 1945 года штурмом овладели рейхстагом, а 1 мая водрузили на нем Знамя Победы.
Алексей Прокопьевич Берест (укр. Берест Олексій Прокопович; 1919—1970) — советский офицер, участник Великой Отечественной войны. Герой Украины (2005). Во время штурма рейхстага совместно с М.А.Егоровым и М.В.Кантария при поддержке автоматчиков роты И.Я.Сьянова выполнил боевую задачу по водружению Знамени Победы над зданием рейхстага.
Василий Иннокентьевич Давыдов (1919—1968) — майор Советской Армии, участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза (1946). В ночь с 28 на 29 апреля 1945 года батальон Давыдова переправился через Шпрее и захватил здание Министерства внутренних дел нацистской Германии. 30 апреля 1945 года во главе группы разведчиков, действуя вместе с батальонами капитана Неустроева и старшего лейтенанта Самсонова, Давыдов принял активное участие в штурме рейхстага и водружении над ним Красного флага. За девять дней боёв в Берлине батальон Давыдова уничтожил большое количество солдат и офицеров противника, более шестисот взял в плен.
Илья Яковлевич Сьянов (1905—1988) — командир 1-й стрелковой роты 1-го стрелкового батальона 756-го стрелкового полка 150-й Идрицкой стрелковой дивизии 3-й ударной армии 1-го Белорусского фронта, старший сержант. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 15 мая 1946 года за умелое руководство боем, образцовое выполнение заданий командования и проявленные мужество и героизм в боях с немецко-фашистскими захватчиками старшему сержанту Сьянову Илье Яковлевичу присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда».
Валя — жена, Валентина Петровна Ланина.
Василий Митрофанович Шатилов (1902—1995) — советский военачальник, Герой Советского Союза (1945). Командир 150-й стрелковой Идрицкой дивизии. С 21 апреля по 1 мая В.М.Шатилов руководил действиями дивизии в уличных боях и при штурме рейхстага. К исходу дня 1 мая подразделения дивизии овладевают рейхстагом и водружают на нем дивизионный штурмовой флаг, который затем стал Знаменем Победы.
В середине января 1960 года, в штормовую погоду самоходная баржа Т-36, стоявшая на разгрузке на Курильских островах, была сорвана с якоря и унесена в море. На ее борту находилось четверо военнослужащих инженерно-строительных войск Советской Армии: младший сержант Асхат Зиганшин и рядовые Филипп Поплавский, Анатолий Крючковский и Иван Федотов. 49 суток провели эти люди в открытом море без воды и еды. Спасенные американцами, они были доставлены в СССР, где их встречали как героев.
Петр Дорофеевич Щербина (1926—1981), младший сержант, командир автоматчиков первого батальона 756-го Стрелкового полка, который со своими солдатами прикрывал полковых разведчиков. Прорвался из «Дома Гиммлера» через площадь к рейхстагу, сквозь шквал огня подхватил флаг у убитого на ступеньках здания сержанта Петра Пятницкого и прикрепил его к колонне. Константин Яковлевич Самсонов (1916—1977) — полковник, участник штурма рейхстага, Герой Советского Союза. О своем участии в Великой Отечественной войне написал книгу «Штурм рейхстага», вышедшую в свет в 1955 году.
Кузнецов Василий Иванович (1894—1964) — советский военачальник, генерал-полковник (1943), Герой Советского Союза (29 мая 1945). С марта 1945 года — командующий 3-й Ударной армией 1-го Белорусского фронта. Под руководством В.И.Кузнецова армия участвовала в Берлинской операции. 1 мая 1945 года воины 3-й Ударной армии водрузили над рейхстагом Знамя Победы.
Алексей Игнатьевич Негода (1909—1975) — советский военачальник, командир 171-й стрелковой Идрицко-Берлинской дивизии, принимавшей участие в штурме рейхстага. Герой Советского Союза (1945 год). В Берлинской наступательной операции, действуя в составе 79-го стрелкового корпуса, 171-я стрелковая дивизия под командованием полковника А.И.Негоды прорвала глубоко эшелонированную оборону противника на реке Одер и участвовала в штурме Берлина, а в дальнейшем совместно с 150-й стрелковой дивизей штурмом овладела рейхстагом.
Николай Эрастович Берзарин (1904—1945) — советский военачальник. Командующий 27-й, 34-й, 39-й и 5-й ударной армиями РККА во время Великой Отечественной войны. Первый комендант взятого советскими войсками Берлина и начальник Берлинского гарнизона (24 апреля 1945 года — 16 июня 1945 года). Генерал-полковник (20 апреля 1945). Герой Советского Союза (6 апреля 1945).
Василий Иванович Чуйков (1900—1982) — советский военачальник. Маршал Советского Союза (1955). Дважды Герой Советского Союза (1944, 1945). Главнокомандующий Группой советских оккупационных войск в Германии (1949—1953), Командующий Киевским военным округом (1953—1960), Главнокомандующий Сухопутными войсками СССР, заместитель Министра обороны СССР (1960—1964), Начальник войск гражданской обороны СССР (1961—1972). С 1942 по 1946 год — командующий 62-й армией (8-й гвардейской армией), особо отличившейся в Сталинградской битве.
Дружба Народов 2016, 5
Николай ГОЛУБКОВ
На Западном фронте незадолго до перемен
Воспоминания о Русском экспедиционном корпусе
+++ ——
Мемуары Н.Д.Голубкова (1897—1961) о боевой юности, Первой мировой войне и Русском экспедиционном корпусе во Франции были записаны Николаем Дмитриевичем незадолго до смерти по просьбе его сына — поэта, прозаика, живописца Дмитрия Голубкова, который отразил военные эпизоды из этих мемуаров в рассказе
«Отцовский табак» и в поэме «Отец» (см. журнал «Кольцо А», № 72, май 2014). Дополнительные сведения о Николае Дмитриевиче можно найти также в мемориальном сборнике «Это было совсем не в Италии» — в многочисленных дневниковых записях Дмитрия Голубкова, посвященных его отцу.
Нас хотят отправить во Францию
В 1914 году, когда началась Мировая война, мне было всего-навсего семнадцать лет. Мать моя — домашняя портниха — все время настаивала, чтобы я пошел добровольцем в армию, так как ей очень не хотелось, чтобы я попал по мобилизации рядовым. Пойдя добровольцем, я имел бы в перспективе что-нибудь вроде поручика — или еще выше. Так же поступили и мои товарищи по футболу — Шилов Володя, Гаврилов Володя.
Я записался в армию, и меня как вольноопределяющегося направили в полк рядовым, где я прослужил до января 1915 года. Затем меня направили в Алексеевское военное училище, а в мае 1915 года перевели в офицерскую стрелковую школу в Ораниенбауме под Петроградом. Здесь формировали отборные воинские части — во Францию: проводили тщательный медицинский осмотр и т.п. Я попал в 8-й Особый пехотный полк, меня произвели в фельдфебели1 и направили в 1-ю пулеметную роту, где мы ждали отправки во Францию. В этот полк попал со мной и Гаврилов Володя.
Тем временем в Москве появились признаки волнений. Черная сотня устраивала погромы. Под маркой патриотического движения громили немецких капиталистов. Если только встречалась вывеска с иностранной фамилией, значит, немец — бей. Так было разгромлено очень много торговых фирм, в том числе аптека «Феррейн», музыкальный магазин Мюллера. Много было и жертв во время этих погромов: грабители лезли в окна, и осколки зеркальных стекол падали прямо им на головы и тяжело, а иногда смертельно их ранили. Я был далек от политики: мы жили тогда в селе Владыкино, и и в округе у нас было много поместий немецких поселенцев, которые также подвергались нападению…
Со мной в футбольной команде играл мой приятель Борис Церетели2 (внук эмира Бухарского). Он каждый год на лето уезжал в Бухару, приглашал он и меня туда, но так как дорога очень дальняя, я так и не собрался. Семья Бориса Церетели вела очень безалаберный образ жизни: когда получали помощь от дяди эмира — закупали бельевыми корзинами разные сладости, закуски, устраивали вечеринки. А бывали и такие дни, что есть нечего. Была у Бориса очень хорошенькая сестра Люба, лет семнадцати. В одну из таких вечеринок мать Бориса пригласила нас, молодых людей, к себе. Среди нас был Василий Шустов, который усердно ухаживал за Любой. Но он очень не нравился матери девушки, и, когда сказал в адрес Любы комплимент, ее мать дала понять Шустову, что все его ухаживания напрасны. После вечеринки Борис уехал в Бухару, и я его больше не видел.Говорят, его расстреляли красные, когда началась революция.
Был у меня еще приятель по теннису — сын главного инженера Владыкинской ткацкой фабрики Женя Ованнесянц — мой соперник в ухаживании за дочерью нашего сельского псаломщика Таней Мсандровой. И вот, когда началась война с немцами, Женю тоже мобилизовали, и он попал в военное училище; окончил его и в Татьянин день был приглашен к ней. Меня в то время еще не успели произвести даже в фельдфебели, а он явился в полном обмундировании, поручиком. Ну, конечно, я чувствовал себя не в своей тарелке. Еще бы: соперник — поручик, а я — рядовой (хотя Таня всеми силами старалась смягчить эту разницу между нашим положением). Кое-как я досидел до конца и ушел, расстроенный, домой (я был очень самолюбив, и мне казалось, что Таня уделяет Жене внимание все время). Другой мой товарищ — Сергей Соколов, художник, года на три старше. Он часто приходил к нам домой, много и очень недурно рисовал. В армию его не брали потому, что с легкими у него было не в порядке. Потом Женя уехал на фронт, а моя часть ждала отправки. В один прекрасный день я зашел к Мсандровым и увидел у Тани на столе письмо от Жени. В комнате Тани не было, и я решил заглянуть в письмо.Я быстро прочел излияния Жени и чуть ли не объяснения в любви. У меня ноги подкосились, но я собрался с силами. На этом мой роман до приезда из Франции закончился, хотя Таня продолжала мне писать.
А война разгорелась. Стали прибывать раненые, и у нас во Владыкине власти решили открыть госпиталь на ткацкой фабрике; стали вербовать санитаров и сестер милосердия. Таня и другие девушки поступили туда сестрами. Мы, молодежь, навещали сестер, организовали кружок самодеятельности. Мой брат Ваня обладал очень хорошими артистическими способностями, и мы стали часто бывать на фабрике. Ставили небольшие пьесы — получалось очень хорошо. Таню назначили сестрой-хозяйкой; ей отвели маленькую комнатку с тем, чтобы она окончательно переселилась в госпиталь. За одной из ее подруг— девушкой легкого поведения, которую звали Аней, очень усердно начал ухаживать Сережа. Написал ее портрет и в конце концов покорил ее сердце. Но жениться совсем не думал, да и она как будто не думала. Однажды в госпитале была какая-то постановка, а по ее окончании выступала самодеятельность. Я стал искать Сергея, чтобы идти домой,но от сотрудников госпиталя узнал, что Сергей с Аней уединились в свободной комнате. Вскоре подошла Таня, которая пригласила меня посидеть до прихода Сергея у нее в комнате, и вот мы очутились с ней с глазу на глаз. Она начала с поцелуев, и могло бы быть что-нибудь серьезное, если бы не здравый смысл, который руководил мною. Так мы просидели до полуночи, но вскоре пришел Сережа, и я с ним ушел домой, оставив Таню в слезах. Сергей назвал меня дураком из-за того, что я упустил такой момент, но я был другого мнения — может, из-за того, что был слишком молод и у меня были совсем другие взгляды.
Через несколько дней мы опять собрались в госпитале; Сергей с Нюрой вел себя совершенно развязно, будто они завтра пойдут под венец. Таня явно завидовала им и в этот вечер не раз даже назвала меня глупцом. Но я был тверд и не поддавался ни на какие соблазны.
Наконец наступила осень, и упорно стали ходить слухи, что нас хотят отправить во Францию. И вот в 20-х числах октября нас повели на парад, а прямо с парада направили на окружную железную дорогу (как потом выяснилось — для погрузки на пароход в Архангельске). Сначала назначили командиром батальона полковника Лосьева, а затем — полковника Грундштрема, а Лосьев стал его заместителем. Так мы постепенно укомплектовывались. Прислали нам и ротного командира — поручика Боркова. Человек он был очень требовательный и суровый, улыбку на его лице видеть можно было очень редко.
Перед отправкой за границу, в полдень, нас (москвичей) отпустили проститься домой, а вечером было приказано явиться на станцию Воробьевы горы. Явился я вовремя, что очень понравилось моему вновь назначенному командиру роты.
Поручик Борков назначил меня фельдфебелем. Обязанностей у ротного фельдфебеля очень много — вся хозяйственная часть, а на стоянках — строевая. Наконец приехали после пятидневного путешествия в Архангельск и прямо из вагонов — на пароход. Отвели нам пароход-угольщик «Воронеж», и мы кое-как разместились. Скоро мы стали похожими на кочегаров, за что ни возьмись — грязь. Мне с моим писарем — по происхождению евреем — отвели уголок в трюме.
Брест, Париж, Верден…
Наконец после двухдневной стоянки тронулись. Пока плыли вдоль берега Белого моря и не выплывали в открытое море — ничего, а потом как началась качка — беда: рвота замучила. Наш ротный писарь оказался очень запасливым: выезжая из Архангельска, он захватил несколько ящиков лимонов. Благодаря этим лимонам многие спаслись от рвоты, а писарь на этом деле зарабатывал деньгу. Но вот спустя пару дней нам объявили, что в ближайшем будущем нужно ожидать немецких подводных лодок. Всем выдали спасательные пояса и в случае тревоги велели быть готовыми к прыжкам в воду.
Однажды утром мы хотели выйти на палубу, но волны поднимались выше мачты; оказывается, мы вышли уже в открытое море, а ночью были страшный шторм и волны. Весь пароход наш покрылся замерзшими брызгами; был уже ноябрь месяц.
К ночи вдруг объявили тревогу: вблизи появилась подводная лодка немцев, и нам грозило потопление. Каждый из нас надел спасательный пояс. Вскоре наша пресловутая пушка открыла огонь, и мы чудом спаслись. У нас был очень опытный капитан, который решил — лучше проплыть лишнее расстояние, чем подвергнуться атакам подводной лодки. Так мы в первый раз избежали купания в ледяной воде. (Если бы у нас капитан был другой, не миновать бы нам ледяной ванны.)
На другой день плавания вдруг слышим, что пароход преследуют акулы. Мы все высыпали на палубу. Действительно, акул штук двадцать плыло за пароходом, их видно было простым глазом. Капитан решил сделать по ним несколько выстрелов из двух пушек, которые стояли на палубе, и после двух залпов акулы скрылись.
На другой день мы опять подверглись преследованию подлодками, но на этот раз выручила флотилия французских лодок, высланных нам на помощь на случай появления немцев. Подвергались нападению мы за время пути пять раз, но благополучно выкручивались.
Наконец показались какие-то берега — мы думали, что нашему путешествию уже конец. Но не тут-то было; это оказались берега Англии. Навстречу вышла эскадра английских кораблей, которые, проводив нас миль пять, потом отстали. Нам сказали, что бояться теперь нечего: это место якобы очень сильно охраняется англичанами. Мы немного успокоились, но на другой день подводная лодка немцев появилась опять и стала на некотором расстоянии преследовать нас, боясь почему-то подходить близко. Мы расстреляли по ней больше сотни снарядов, и наконец она отстала.
Уже настали двадцатые сутки нашего пути, стали показываться кое-где острова. Переводчик объяснил, что это край Средиземного моря. Командование стало приводить нас в порядок. Было приказано у бортов парохода натянуть имевшиеся в распоряжении капитана специальные сетки, а нам хорошенько вымыться. После купанья мы настолько переменились, что перестали друг друга узнавать.
Показались берега какого-то мыса. Как мы потом узнали, на нем стоял город Герикна (север Франции). Нас поставили на якорь, и командование сделало предварительный смотр. Хотели убедиться, хорошо ли мы выглядим во всем новом. Видимо, остались довольны, потому что начали проводить инструктаж, как мы должны себя вести на берегу. В нашей роте оказался и Гаврилов Володя, так что мы — старые друзья — оказались вместе.
Мы причалили к городку Брест на севере Франции, здесь нас решили высадить. Жители города, пришедшие в порт, засыпали нас букетами цветов; на каждом шагу слышались возгласы «Vive la Russie» — «Да здравствуют русские». И так без конца.
Разместили нас — за отсутствием другого, более подходящего помещения — на бойне. Помещение очень чистое; поставили по кровати на каждого — в общем, «создали культуру». Но в обед произошел курьез. Выдали каждому по ложке, вилке, ножу, тарелке, но к великому огорчению командования после обеда не оказалось половины вилок и ножей: наша братия не привыкла к такой роскоши и решила обзавестись приборами, попрятав их куда только можно. Командиры вынуждены были опять прочесть нам лекцию, что это некультурно и т.д. После этого случая французы уже не давали к обеду приборы, и мы довольствовались своими ложками.
Под вечер начальство решило дать нам кратковременные отпуска; я с Гавриловым тоже отправился в увольнительную. На улицах жители устраивали нам бесконечные овации, приглашали в дома, угощали. Мы с Володей попали в один почтенный дом. В квартире из четырех комнат жили муж, жена и две дочери. Разговаривали, конечно, главным образом знаками, хотя мы немного понимали по-французски (в России поверхностно изучали французский язык, когда учились в гимназии; были у нас с собой и словари, так что объясниться все-таки можно было). Так мы просидели в гостях до полуночи; нужно было идти в полк, а то будет нагоняй. Хозяева были настолько радушны, что предложили нам у них ночевать. Когда я спросил, где же мы будем спать, то отец без смущения показал на кровати дочерей и знаками объяснил, что спать можно вместе с девушками. Нас это смутило. Мы не привыкли к такой простоте нравов и поспешили ретироваться (потом узнали у переводчика, что французы не считают это предосудительным — это нас поразило).
В Бресте мы простояли три дня, а затем нас решили перебросить на юг Франции. Ночью была объявлена тревога, и нам приказали собраться в путь. Парадным маршем нас повели в город Марсель и посадили в поезд, не говоря, куда едем. Везли через всю Францию — с севера на юг, делая короткие остановки, вероятно, с целью демонстрации, так как по всей Франции были разбросаны лагеря военнопленных немцев, и командование, видимо, решило морально подействовать на них: «Вот, мол, смотрите — и здесь русские!» На остановках всюду встречали с цветами и выносили массу угощений; у меня в купе накопилось столько всяких закусок, что я не знал, куда их девать, а цветов было не меньше.
Но вот и Париж. Приказано срочно разоружаться и готовиться к параду. Видимо, власти решили показать нас и парижанам, но, опасаясь бомбежки, парад провели очень быстро. Французский маршал Жоффр обошел ряды войск, поздравил с благополучным приездом, и на этом дело и кончилось.
Жоффр начал свой обход с первого полка, а так как я был правофланговым благодаря своему росту, генерал сначала подошел ко мне, внимательно посмотрел на меня и сказал на ломаном русском: «Такой молодой, а уже командир. Молодец!» Правда, выглядел я очень хорошо, но звание мое в то время было всего лишь фельдфебель.
После смотра мы церемониальным маршем прошли по улицам Парижа и, нигде не останавливаясь, прошли на вокзал.
Наутро поезд тронулся далее на юг Франции; проезжали мы полями, сплошь засаженными виноградом, и на всех станциях нам устраивали торжественные встречи. Через сутки высадили из поезда, и остальное расстояние мы шли походным маршем. Вдалеке показалось Средиземное море, и мы подошли к побережью. Проходили курортными местами, но все курорты были закрыты вопреки прекрасной погоде (видимо, сказалось состояние войны).
Наконец мы подошли к небольшому курортному городку Сан-Рафаэль, разместились лагерем. Раскинули походные палатки, и началась жизнь, полная безделья. Не знаю, почему-то у меня началась бессонница. Я обратился к врачу. Он объяснил мне, что это, наверное, из-за перемены климата, и посоветовал начать курить, потому что во Франции курят главным образом наркотические табаки. Я послушался мудрого совета и начал прямо с сигар — ну, конечно, я ведь никогда не курил до этого. И вот, покурив сигару, я засыпаю.
Начальство разрешило давать нам кратковременные отпуска в город. У меня в роте был парикмахер Костя Свинаренко — парень очень веселый, компанейский, вот мы втроем и начали ходить в отпуска. В один из вечеров мы познакомились в кафе с тремя молодыми женами только что мобилизованных французов — фотографа, певца из оперетты и художника. Девицы эти вели себя очень развязно; мы с трудом, но все же понимали друг друга. Мы с Володей были далеки от всяких грязных мыслей, но Костя был другого воспитания и поведение их понимал по-своему: он думал, что если они кое-что и позволяют себе, значит, с ними можно все. Но оказалось совсем другое. Когда Костя распустил руки, одна из них на ломаном русском объяснила, что она может позволять все, но только на словах. Костя понял ее так, что она просто, как он выразился, «набивает цену», и дал ей пощечину. После этого мы поспешили ретироваться и больше с Костей никуда не ходили.
Каждый день мы гуляли по окрестностям города. Кругом росли пальмы, маслиновые рощи, фиговые деревья, или, как у нас их называют, деревья с винными ягодами. Любовались мы всем этим очень недолго, так как через три недели, ночью, объявили тревогу, и мы походным порядком двинулись в путь. Сначала нам ничего не говорили, а потом объявили, что идем на фронт под Париж, так как немцы, якобы, во что бы то ни стало решили его взять.
На рассвете мы подошли к какой-то небольшой станции, и нам объявили, что здесь будет посадка. Утром мы сели в поезд, но ехали очень недолго. Уже стало слышно артиллерийскую стрельбу — оказывается, нас привезли под Верден, небольшой крепостной город, которому французы тем не менее придавали серьезное стратегическое значение.
С места в карьер нас повели на передовую. Идти пришлось совсем недолго — миновали несколько полуразрушенных деревень и подошли к позициям. Мы сменили французскую полуразбитую дивизию. Французы, видимо, очень надеялись на стойкость русских, потому что стояли на этом участке целой дивизией, а нас поставили только бригаду. На фронте в эти дни было затишье, и мы благополучно сменили французов. Но спокойно прошел только один день, ибо немцы, видимо, узнали, что против них теперь стоят русские, потому что с их стороны стали раздаваться возгласы: «Рус, идите к нам!» На рассвете мы отбили первую атаку. Немцы шли густыми цепями, а вперед пустили штук двадцать танков.
С танками нам еще не приходилось иметь дело, хотя и делать-то некогда было — почти все солдаты были молодые, редко кто из них бывал в боях. Но невзирая на это, атаку отбили, хотя понесли довольно большие потери. У меня в роте тяжелораненых было человек восемь, легкораненых — с десяток. Убитых только двое: Воронин и еще один (не помню фамилии).
Наши окопы проходили за дворами деревушки, в которой мы разместились. Из двора хозяин выходил к овину, за которым лежал пустынный теперь огород, а дальше начиналось поле, где копали окопы. Утром поручик Борков оделся и пошел к огневым точкам. Вдруг он остановился, увидев ефрейтора Цыбу, ползущего на четвереньках к овину, возле которого копошились куры. Стало ясно, куда Цыба держал путь. Хозяйка недавно уже жаловалась, что у нее пропадают куры.
Спрятавшись за дощатой перегородкой сарая, поручик заметил сидящих невдалеке в кустах двух рядовых нашей роты — они вдохновляли Цыбу на подвиг. Цыба подобрался к курам и бросил им горсть зерен. Он согнулся еще больше, чтобы куры его не замечали, но они не спускали глаз со своего искусителя и боком пятились назад. Однако две курицы оказались неосторожнее других,Цыба поспешно словил их. Ловко зажав между колен одну курицу, он поспешно открутил ей голову и бросил позади себя. Хотел проделать то же самое с другой, но неожиданно встретился с возмущенным взглядом поручика. Цыба простодушно улыбнулся ему, ласково приговаривая: «Курочка, рябенькая, красивая, цыпочка, иди, погуляй, милая», — и отпустил ее. Потом вскочил на ноги и молодцевато отчеканил: «Здравия желаю, ваше высокоблагородие». — «Здравствуйте, ефрейтор Цыба», — отвечал поручик, пронизывая его взглядом. Оба помощника Цыбы по ловле кур постарались убежать. Цыба безуспешно пытался заслонить собой обезглавленную курицу. Поручик увидел последние конвульсивные движения курицы;он приблизился к ефрейтору вплотную, и взгляды их встретились. Цыба часто заморгал.
— Вы очень нежно ласкали курицу, Цыба. Вы ее любите?
— Так точно! Почему же ее не любить? Птица мирная.
— Поэтому вы мирной птице голову оторвали!
— Никак нет!
— С этой курицей вы разделались.
— Гм… Так точно!
— Запутались, Цыба! Деньги у вас есть?
— Нет, ваше высокоблагородие!
— Плохо.
Цыба ломал голову: «На что ему деньги? Неужто взятку хочет?» Поручик сунул руку в карман, достал пятифранковую монету и протянул ефрейтору:
— Возьмите и отдайте хозяйке в покрытие убытка, который вы ей причинили.
Цыба ни за что не хотел взять деньги, он сгорал со стыда.
— Возьмите, говорю, и отдайте их хозяйке, об исполнении доложите мне после поверки, а курицу возьмите себе.
Взяв деньги и подняв курицу, Цыба чеканным шагом направился в дом хозяйки. Поручик глянул на его пылающие уши и улыбнулся. Затем поручик скорым шагом направился к огневым точкам, боясь как бы вражеские танки опять не появились против наших позиций, но немцы в этот день не пытались нас атаковать.
Проработали Цыбу на поверке очень сильно. После этого случая в нашей роте больше не случалось подобных краж.
На другой день немцы подтянули свежие силы и большими соединениями пошли в атаку. Первую они организовали с помощью мадьярских частей. Мадьяры шли густыми колоннами со штыками пилой (с зазубренными лезвиями). Мы хорошо организовали оборону; я из четырех пулеметов и карабинов, находящихся у бойцов, открыл по врагам ураганный огонь, но мадьяры наступали частыми перебежками и, неся большие потери, продвигались к нашим окопам. Я расстрелял из своего пистолета все патроны, и, когда мадьяры приблизились к нашему брустверу, у меня уже не было ни одного патрона, и я в душе простился с жизнью. Но в этот момент мой унтер-офицер по фамилии Зенкин, который был ранен и лежал около меня, увидя мое критическое положение, собрал последние силы и, выстрелив из пистолета, убил мадьяра и спас меня от явной смерти. Мадьяр, который бежал на меня, вонзил в мою грудь винтовку, но штык его прошел неглубоко, сделав легкое ранение.
На Балканах
…Очнулся я только в госпитале. Оказывается, в момент, когда мадьяры уже были близ наших окопов, из укрытия выбежали наши резервные части и контратакой опрокинули мадьяр. Так первая атака была ликвидирована с большими потерями для немцев. В этот день немцы предприняли еще три безуспешные атаки.
За этот бой меня наградили французским крестом «Круа де герр».
В госпитале я пролежал две недели, так как раны были совсем легкими. Кроме легкой раны в грудь я получил еще несколько ран в ноги от разорвавшейся вдалеке мины. Но это все очень быстро стало заживать, и через две недели я был готов к бою.
Госпиталь, в котором я лежал, был французский, очень хороший, отношение к нам сестер и врачей было великолепное, кормили прямо на убой. Выписали меня из госпиталя и направили в команду выздоравливающих, в которой я пробыл неделю. Нам, команде выздоравливающих (человек десять), пришлось итти открытым полем на виду у врагов, которые открыли по нам шрапнельный беглый огонь, но все прошло благополучно.
Пришел я в роту вечером и узнал, что немцы ценой больших потерь потеснили французов немного правее от нас, но мы оставались на старой позиции. Поговаривали, чтобы выровнять фронт, нам придется немного отступить, но на другой день французы подтянули подкрепление и заставили немцев снова отступить на старые позиции.
Не успели немцы занять позиции, как в роту пришел поручик Борков и, собрав офицеров и младших командиров роты, объявил, что в районе нашего фронта появились вражеские самолеты. Около двух часов самолеты показались и в районе Вердена. Они летали попарно; каждые три пары составляли немецкую авиационную роту. Борков напряженно наблюдал за ними в бинокль. «По местам! К бою!» — громко скомандовал он. На стоявших рядом зенитных батареях послышалась громкая команда. С помощью имевшихся в роте приборов и визирных трубок установили высоту и дальность самолета.
Поручик Борков передал стрелкам команду прицела. Пулеметчики быстро навели и по команде открыли огонь; пулеметы откликнулись дружной очередью. Головной самолет быстро развернулся и пошел на запад; все, бывшие в окопах, заметались; послышались возгласы: «Падает!» И действительно, самолет быстро начал снижаться.
Поручик приказал: «Быстро лошадей!» Он со своим младшим офицером вскочил на неоседланных лошадей и полным карьером помчался к месту падения самолета. Вслед за ним рванулись и другие офицеры с батареи. Проскакав около пяти километров, офицеры соскочили с взмыленных коней и стали проталкиваться к упавшему самолету, но вместо него валялась груда обломков. Тут же сидел белокурый молодой человек, а рядом с ним лежали помятый шлем и очки. Человек был в кожанке, опоясанной ремнями, с его лба свисала слипшаяся от крови прядь волос. Поручик внимательно осмотрел самолет и сказал, что пули попали в мотор и что меткость стрелка идеальная.
Пленного пилота доставили в штаб бригады. Командир бригады высоко оценил стрельбу из пулемета и велел представить к награде бойцов и командование роты.
Видимо, в отместку за потерянный самолет немцы решили под утро нас атаковать. Развернулся сильный бой. Мы несли большие потери, а немцы все наседали. Уже взошло солнце, а немцы все шли. Патронов было у нас много, так что мы крошили врагов.
Наконец, видя, что атаки бесполезны, немцы оставили нас в покое и занялись убитыми и ранеными(на нашем участке на проволочных заграждениях я насчитал более сотни, а кроме того, очень много их лежало между окопами). Мы тоже понесли большие потери. В моей роте осталось всего-навсего тридцать семь человек, остальные — раненые и несколько убитых.
После этого боя командование решило нас сменить, так как роты сильно «поредели» и сдерживать немцев на участке длиной около трех километров стало очень трудно. Ночью на смену пришла марокканская дивизия, и нас посадили в поезд. Мы думали, нас везут на отдых, но в дороге к нам присоединились новые бойцы, только что прибывшие из России, в том числе артиллеристы. Теперь наши дивизии были полностью укомплектованы, но командование почему-то скрывало от нас место назначения.
Наконец мы приехали в Марсель и стали срочно садиться на пароход. Мы узнали, что плывем на Балканы. Здесь уже нас разместили комфортабельно: пароход пассажирский, чистые просторные каюты, спи да ешь.
Через два дня стало известно, что нас везут в Салоники. Командование сильно боялось немецких подводных лодок, которыми кишело Эгейское море. Держали нас в порту трое суток, все выжидали удобного случая проскочить мимо подлодок. Через три дня мы отплыли. Видели в море обломки потопленных пароходов, а в одном месте — даже часть палубы с несколькими сенегальцами. Видимо, транспорт этих солдат потопили перед нашим появлением.
Нас сопровождало пять французских подлодок, так что мы плыли без страха. Хотя нас предупреждали, что возможно все, так как Греция не хотела вступить в наш союз и играла предательскую роль. Но, к счастью, все прошло благополучно. Вот показались и Салоники — плыть пришлось недолго.
Когда мы приближались к Салоникской бухте, нас все-таки атаковала одна подводная лодка. Немедленно объявили боевую тревогу, и все мы высыпали на палубу в спасательных поясах. Был ясный солнечный день, и мы очень хорошо различали телескоп лодки, но предназначенная для нас торпеда не попала в цель. Вторую торпеду враг не успел выпустить, так как первый же снаряд с нашего парохода угодил прямо в лодку, и мы стали свидетелями ее гибели.
С такими препятствиями мы вошли в порт и стали срочно готовиться к высадке, так как у союзников дела были неважны — немцы теснили их по всему фронту. Немцы взяли Битоль, перешли быструю реку Вардар и стремились занять Салоники. Им хотелось втянуть в войну греков, а те медлили, ожидая вступления в войну Америки.
Мы высадились. Срочно был организован парад, на котором присутствовали местные французские власти, а их здесь было немало. Порт был международный, и в городе встречались все национальности.
После парада наши войска приготовились к походному маршу, но вдруг над Салониками появился немецкий цеппелин. Сейчас же русским артиллеристам дали команду: «К бою готовьсь!»
Надо отдать справедливость нашим солдатам — с первых снарядов цеппелин загорелся и начал падать. Раздалось русское «ура!», и цеппелин упал у самого побережья. Мы взяли в плен всю команду немцев с цеппелина. Они смотрели на окружающих свысока, но когда им объяснили, что цеппелин сбили русские, они не поверили, так как еще не знали, что мы сюда прибыли.
В ночь мы двинулись вперед в походном порядке, проходили македонскими селениями. Все дома у них сделаны из грубого нетесаного камня, заборы вокруг домов — также из известкового плитняка. Живут крестьяне очень бедно, полы мазаны глиной, утварь — глиняная. Занимаются главным образом земледелием, но обрабатывают землю кустарным способом, в основном мотыгами. На полях работают чаще на волах, которые у них разведены в избытке. Ездят преимущественно на ослах, называемых у них магарами. Здешние ослы очень выносливы. Иной раз смотришь — по дороге движется большая куча поклажи, а осла, который ее везет, даже не видно. Во время войны французы мобилизовали в армию массу таких магаров и даже приспособили своих ослов для переброски легкой артиллерии. Патроны перевозили только на магарах. Лошадей на Балканах очень мало.
Шли мы походным порядком трое суток, иногда делали привал. Всю дорогу пить хотелось невероятно, пили даже из встречавшихся по пути болот. Видели много маслиновых рощ, попадались и фиговые деревья. Однажды мы подошли к селению Флорина. На его окраине было большое озеро; стояла сильная жара. Ребята говорят: «Сейчас выкупаемся». Но каково же было наше удивление, когда мы подошли к озеру, — вода кишела, форменным образом кишела змеями. Они плавали, высунув головы, так что о купании не могло быть и речи: мы даже близко к берегу боялись подойти. Так, не искупавшись, пришлось двинуться после привала дальше.
Крестьяне говорили на языке, очень похожем на славянский, так что мы легко их понимали. Виноградников попадалось очень много, поскольку крестьяне здесь занимались виноделием. Вино, правда, не отличалось хорошим вкусом — кислятина; местные употребляют его вместо воды. Пить захочется — крестьянин предлагает тебе вина.
Стали попадаться и полуразрушенные селения. Проходили через одно село, изрытое окопами, в которых были закопаны в очень большом количестве убитые немцы и французы (видимо, село переходило из рук в руки). Зарыты очень мелко, так как грунт там каменистый. Зловоние из окопов шло страшное, а потому мы старались как можно быстрее пройти это место.
Впереди нас шли в наступление французы, и все сопки, мимо которых мы проходили, были усеяны могилками и французов, и немцев. Вот подошли к берегу гористой реки; недалеко осталось до Битоля, на окраинах которого находились позиции.
Мы сделали привал, и командование стало готовить нас для смены полуразбитых итальянских войск. Разместились мы в полуразрушенной деревушке. Командир вызвал меня и еще некоторых командиров рот и сказал, что мы будем принимать участок и сейчас пойдем в окопы. Местность была гористая, и нас предупредили, чтобы мы хорошо запоминали дорогу, так как будем возвращаться ночью.
С наступлением сумерек мы двинулись в путь. В провожатые дали двух французов, которые могли объясняться по-русски и по-французски. У нас хорошо объяснялся по-французски поручик Борков. Шли довольно долго: гористая местность очень обманчива и сильно скрадывает расстояние.
Вот вдали показалась группа людей, сидящих у камней; мы остановились и стали выжидать. Думали, это вражеские разведчики. Но прошло несколько минут, а силуэты не двигались с места. Тогда нам француз объяснил: это болгарские солдаты, убитые сербами (нужно сказать, что сербы ненавидели болгар, а болгары — сербов). Так вот сербы, видимо, подтащили несколько убитых болгар, усадили их у камней, дали в руки игральные карты, и таким образом в полутьме создавалось впечатление, что несколько человек увлеклись карточной игрой. Мы подошли к ним и увидели, что в руках у мертвецов окурки сигар. Подобную картину я увидел на следующей неделе в лощине, когда ходил искать близ наших окопов родник, чтобы набрать воды.
К позициям мы добрались только под утро. Сменили итальянскую дивизию, а против нас стояли болгарские стрелки, похожие разговором на русских. Они на ломаном языке приглашали наших солдат в гости, а сами невзирая на это постреливали в нашу сторону. Мы не знали, что у них в частях есть снайперы. За несколько часов они вывели из строя некоторых солдат и офицеров — рассаживались за камнями и вдоль лощин и прекрасно брали на мушку всех появившихся бойцов. Об этом мы догадались только тогда, когда наш боец выследил одного снайпера, ночью его снял живым и приволок в роту. Болгарин рассказал, как они это делают, и с тех пор мы стали осторожнее.
На другой день пришла почта. Я получил письмо от Тани и, чего не ожидал, — письмо и небольшую посылку от мадемуазель Ивон, моей крестной матери.
Дело в том, что многие из нас обзавелись так называемыми «крестными матерями», которые усыновляли нас по приезде во Францию и проявляли материнскую заботу — писали письма, по мере возможности слали посылки и т.д. Вот я и заимел такую крестную — мадемуазель Ивон из Марселя. Она иногда отправляла мне посылки с разными вкусными продуктами, слала ободряющие письма и т.д. Один раз я получил от нее прекрасный шелковый вышитый носовой платок. Она писала, что этот платок сама вышивала и прислала со значением (этого значения я до отъезда из Франции так и не узнал).
Таня присылала мне очень любезные письма, но я смотрел на них сквозь пальцы, так как знал из писем своей сестры Анюты3 ,что Таня крутит, как выражалась сестра, с художником Сергеем. Я понимал это так, что Таня охотилась за двумя зайцами — не один, так другой. Надежды на то, что я вернусь из Франции, было мало, а Сергей оказался окончательно забракован армией, так что в нем она была уверена. Так оно и случилось: когда я вернулся в Россию, Таня уже была замужем за Сергеем, но об этом после.
Неожиданная женитьба
Шел уже февраль 1916 года. На фронте наступило относительное затишье. Нашего помощника командира роты тяжело ранило шальной пулей, и его отправили в глубокий тыл. Командир роты послал командованию докладную записку с просьбой назначить вместо него меня. Он писал, что я из вольноопределяющихся, смелый, находчивый, здраво рассуждающий фельдфебель и вполне подхожу на должность помощника командира роты. Командование согласилось с этим мнением, а я тем временем увлекся карточной игрой.
Играли в подкидного дурака — двое на двое. Проигравшая пара платила выигравшим флягу вина или некую (какую условимся) сумму денег. И вот, перед самым назначением на должность помощника командира роты я выиграл массу денег — полную вещевую сумку, даже не смог сосчитать, сколько там было. Нам тогда давали отпуска в Салоники, и мы с Гавриловым решили гульнуть.
В то время уже было налажено железнодорожное движение до Салоник. Отпуск нам дали на неделю, и мы отправились. Ехать пришлось в товарных вагонах, двое суток. По приезде первым делом сняли номер в одной из гостиниц, чтобы по-человечески отдохнуть. Помывшись в ванной, легли спать; проспали до вечера, а потом пошли бродить по городу.
Везде нас встречали очень радушно. Нужно сказать, что в Салониках в то время почти незаметно было, что идет война, и если бы не масса военных всех мастей, то можно было бы подумать, что войны нет. Торговля процветала. Мы переходили из кафе в кафе. Греки сидели за рюмками коньяка, который пили маленькими глотками и запивали водой. Они очень поразились, когда мы потребовали по стакану коньяка и залпом выпили. Со всех сторон раздались аплодисменты и крики: «Браво, рус!» Так в кафе мы и просидели до позднего вечера.
Идя в гостиницу, мы наткнулись на ночное кафе, которое содержал эмигрант из Одессы. Мы зашли. За кассой сидела (как мы потом узнали) его дочь Лея. На небольшой сцене выступал так называемый русский хор. Пели неважно, но мы все равно решили посидеть. Я заинтересовался не столько хором и выпивкой, сколько кассиршей, которая почему-то очень пристально на меня смотрела. Решил познакомиться с ней поближе, а Гаврилову приглянулась блондинка из хора, Шура. Я перешел за столик, который стоял у кассы, чтобы удобней было разговаривать. Из рассказа кассирши я узнал, что ее отец –правоверный иудей и по субботам ходит в синагогу, а Лея не верит в Бога. Она была недурна собой и понравилась мне. Дальше — больше, и она очень привязалась ко мне.
На другой день мы явились в кафе, как только оно открылось. На сей раз за кассой сидела толстая еврейка(как мы узнали позже, мать Леи), а хора не было — он выступал вечером. Посидев немного, мы выяснили, что Лея уехала за товаром, что тоже входило в ее обязанности. Вскоре мы пошли бродить по городу, а вечером опять зашли в кафе. Лея в наше отсутствие нервничала, поскольку отец сказал ей, что мы уже заходили и вряд ли придем опять. Наблюдая за дочерью, он увидел, что она серьезно увлекается нами, как он выразился, «шейгицами»4. Поговорив еще вечер с ней, я убедился, что Лея начинает влюбляться в меня — в разговоре стали проявляться нотки ревности и т.д. А Володя продолжал роман с Шурой. На третий день наш роман еще больше углубился, и мы перешли на «ты». Лея даже стала интересоваться, можно ли русским, находящимся на военной службе, жениться. Я же смотрел на это увлечение как на забаву и не предполагал ничего серьезного.
Тем временем наш отпуск подходил к концу — осталось всего два дня. Мы с Володей хотели провести эти два дня получше. Денег у меня было много, и мы решили вечером сходить в оперетку. Днем пошли купить билеты. Оказалось, в театр попасть совсем не трудно. Молодость берет свое: мы узнали, что на этот вечер мест много, и, посоветовавшись, закупили все свободные места. Я заплатил около двух тысяч драхм, так что в театре мы сидели почти вдвоем. Шла какая-то оперетта на греческом языке, и мы почти ничего не поняли — вот глупцы!
Утром мы решили побывать в турецких банях. Они оказались очень хорошими, но только нас смущало, что банщицы там — женщины. Однако мывшиеся с нами греки с трудом, но все-таки объяснили, что у них это принято, хотя позволять себе что-нибудь в банях не разрешалось. Но невзирая на это мы долго мыться в бане не смогли и вскоре пошли домой.
На следующий день предстояло уезжать. Поезд отправлялся в полночь, и мы решили попрощаться с нашими знакомыми. Лея уже откуда-то узнала о нашем отъезде и ждала с нетерпением, как и Шура. Увидя нас в кафе, Лея заплакала. Я постарался, как мог, успокоить ее, и мы сели за столик. Лея подавала закуски сама — в тот день она не хотела оставлять нас ни на минуту. Приносила все самое вкусное, и видно было, что она неравнодушна ко мне. Наконец, пришло время расставаться. Лея — или, как я ее стал звать, Лиза — опять разрыдалась и не хотела меня отпускать. На прощание Шура задала Володе вопрос: «Ну как— до скорого или навсегда?» Володя сказал, что скоро он вернется с тем, чтобы жениться на ней и вместе уехать в Москву. Он якобы узнавал у консула, можно ли русскому жениться, и ему якобы консул сказал: если церковным браком, то можно взять с собой жену в Россию. Лиза многозначительно посмотрела мне в глаза — видимо, не теряла надежду. Я обещал в скором времени попроситься опять в отпуск. Лиза не верила — говорила, что так часто отпуска не дают. С большим трудом мы вырвались от двух влюбленных женщин.
Обратно мы ехали в пассажирском поезде. Дорога показалась не слишком далекой, так как мы строили планы дальнейшей жизни и мечтали завести семьи. Теперь все разговоры вели самым серьезным образом: Владимир даже сказал мне, что у Шуры есть кое-какие сбережения в русской валюте и на эти деньги он мечтает в Москве открыть маленькое кафе и спокойно зажить.
Подъезжая к стоянке нашей дивизии, мы узнали, что полк переброшен в деревню Корица на границе с Албанией, поэтому пришлось немного возвратиться назад. К стоянке полка мы подъехали следующим утром, явились в полк, и нам приказали идти в роту.
Наша рота стояла по склонам гор в полковом резерве, мы с трудом нашли своих. Кругом росли деревья с грецкими орехами, правда, на самых верхушках. Через пару дней Володя зашел ко мне в роту, позвал за орехами. Недолго думая, я пошел. По дороге и говорю: «Как бы нас не заметили немцы». И правда: не успели мы забраться на дерево, как немцы обстреляли нас шрапнелью. Я сидел на самом верху дерева и угодил под шрапнель. Меня сдуло с ветки взрывной волной, как ветром, и сильно контузило. Я перестал слышать левым ухом, с трудом добрался до роты и пошел в ротный околоток. Фельдшер осмотрел меня и сказал: «Ничего особенного. Легкая контузия. Через неделю все пройдет».Вот чуть было не стоила мне жизни эта прогулка за орешками — как говорится, досталось на орехи. Так я и проходил полуглухой две недели, да и теперь на левое ухо плохо слышу.
Утром я получил приказ съездить на заставу. Контуженный, глухой на одно ухо, я все-таки поехал. Ехать пришлось утром (ночью не советовали — можно было наскочить на волков, которые здесь изобиловали). Застава наша расположена была очень высоко. Я выехал из роты утром — было жарко, а к вечеру, когда приехал на заставу, попал в пургу, зги не видать. Мороз — минус двадцать пять.
На другой день я добрался к вечеру в роту. Только хотел напиться чаю, как наши патрули привели двух задержанных подозрительных людей. Одеты они были под болгарских крестьян, но когда их стали допрашивать, сознались, что они — переодетые немцы-шпионы. Тогда их отправили в штаб бригады для дальнейшего допроса. Как потом выяснилось, они приплыли на плоту со стороны близлежащего озера и собрали очень ценные сведения, но доставить их себе в тыл не смогли —их схватили.
Не прошло и двух недель после нашего возвращения из Салоник, как меня вызывают в штаб батальона и показывают девушку. Командир спрашивает: «Это ваша жена?» Смотрю — сидит за столом Лиза. Мне ничего не оставалось делать, и я сказал: «Так точно, ваше высокоблагородие!» Как выяснилось, у Лизы нашелся хороший знакомый в штабе армии, и он помог ей выхлопотать пропуск на передовую, хотя это очень трудно.
Мне дали недельный отпуск и разрешили на это время поселиться в местечке Корица. Там мне предоставили комнату плохонькой гостиницы, в которой изобиловали клопы, и я остановился там на правах женатого. Лиза была на седьмом небе, хотя в гостинице ничего хорошего не было. Наступили холода, а отопление отсутствовало; в номере зуб на зуб не попадал. Обогревались жаровней и древесным углем, но Лиза все равно уверяла, что со мной готова идти хоть на край света. И верно — для меня Корица была краем света.
Командование очень снисходительно отнеслось к моей женитьбе, но жить в Корице Лизе разрешили только одну неделю, а затем предложили отправить ее в Салоники. Я спросил, как на это дело смотрит ее отец, и она сказала, что он ее выгнал из дома и проклял. Ей не осталось ничего другого, как ехать ко мне в полк, а теперь мне пришлось провожать ее обратно в Салоники. Так она и женила меня на себе — я был очень молод и в этих делах совсем неопытен.
Шура тоже пыталась проехать к Володе, но безуспешно. Лиза, видимо, была более пронырлива. Два чемодана, битком набитые, она оставила у меня (перед уходом из дома она все свои ценные вещи отвезла к Шуре). Отправив Лизу в Салоники, я стал подыскивать комнату для ее вещей. Через неделю получил от нее письмо: она живет тем, что берет в пошив женские платья. Комнатку для вещей я нашел и перетащил туда свои чемоданы, а через несколько дней наш полк перевели в лагерь под Салоники, и мы ждали отправки на фронт.
Ночная вылазка
Из России стали доходить слухи о начинающихся волнениях и голоде.
Нам-то голод был незнаком — кормили нас до сих пор хорошо, только временами не хватало соли. Особенно мы почувствовали эту нехватку, когда стояли под Битолем: однажды на кухню привезли мороженое мясо — как потом выяснилось, мясо мулов. Вы себе представить не можете, какая это гадость! А мы ели, хотя противно было до тошноты… Голод не тетка. В другой раз привезли мясные консервы, и когда банки начали вскрывать, там оказалось филе задних лапок лягушек — очень вкусное, так что мы их с удовольствием поели. Как сказал наш переводчик, это был французский деликатес.
Но вот в нашем полку появились агитаторы. Они распространили слухи, что в России — революция и Временное правительство, а Николая II свергли с престола. Теперь командиры держались от нас на расстоянии и почти ничего не рассказывали. Зато агитаторы не скупились на подробности. Контрреволюционная агитация велась вовсю, особенно среди офицеров. Командование решило всеми способами отвлекать нас от политики. Нам разрешили создать футбольную команду. Я же был далек от всех этих событий — в молодости я вообще не интересовался политикой, в отличие от некоторых других.
В наших войсках было очень много москвичей, и многие из них дома играли в футбол, поэтому охотников до футбола нашлось немало. Я как бывший футболист принял самое активное участие в этом деле. Решил создать пока одну сильную команду, и стоявшие невдалеке англичане приняли вызов. Команду мы назвали «Свободная Россия».Денег у нас было много, и мы купили в Салониках материю, бутсы, пошили рубашки и трусы. На рубашки нашили нашу эмблему «С.Р.».
Офицеры смеялись и называли нас эсэрами. Но вот начались тренировки, и некоторые играли очень хорошо. Вратарем избрали Володю Гаврилова. Он неплохо стоял в воротах, потому что и в Москве в футбольной команде выполнял ту же роль.
Потренировавшись еще недельку, мы решили выступить в международном матче и вызвали англичан. Они приняли наш вызов. Через неделю состоялся матч. Англичане, видимо, тоже к нему готовились: с первых же минут стало ясно, что командование у них очень сильное. Они предложили очень быстрый темп, и мы приняли его. Первый тайм не привел нас ни к поражению, ни к победе: ноль — ноль. Я играл за центрального нападающего. К концу второго тайма мне удалось забить в ворота англичан один гол, который и решил исход матча.
Нам удалось сыграть еще два раза — с французами (мы выиграли со счетом 4/1 в нашу пользу) и с греками (10/0 в нашу пользу). Самой интересной была, конечно, встреча с англичанами. Играли они хорошо, и было, значит, у кого поучиться. Нужно отметить только один минус — англичане играли очень грубо, мы так не умеем.
Кроме футболистов, нашлись среди нас и театралы. Несколько человек умели прекрасно играть женские роли. Решили создать труппу, которая начала репетировать некоторые водевили. Первые спектакли прошли очень успешно. Наш водевиль «Вова-приспособленец» привлек внимание очень многих французов, лагерь которых стоял поблизости. В день спектакля толпа французов пришла посмотреть эту постановку, и с тех пор театр наш никогда не пустовал. Потом мы поставили «Антон Иванович сердится». Французы были в восторге. С тех пор дружба у нас с ними стала еще крепче. Особенно способствовали этому наши переводчики, в том числе мосье Монс.
Воспользовавшись нашей пассивностью, немцы стали более активными. Однажды ночью мы в землянке играли в подкидного. Было тихо, только изредка раздавались одиночные выстрелы. Вдруг на левом фланге раздалась беспорядочная стрельба. Выбежав из землянки, мы увидели, что группа немцев человек в двадцать движется вдоль линии нашего участка и два немца волокут за собой пулемет. Оказывается, эта группа проникла на нашу заставу на левом фланге, убила трех солдат, одного взяла в плен, захватила с собой наш пулемет и благополучно скрылась. А наши солдаты не сделали по ним ни одного выстрела из-за глупого распоряжения командования: сегодня не стрелять в сторону противника, потому что наша разведка должна была выйти на задание. Так мы потеряли несколько бойцов и один пулемет. Это произошло на моем участке. Я чуть ли волосы на себе не рвал.
Но делать было нечего. Факт совершился.
Утром меня вызвал к себе командир бригады полковник Грундштрем и сказал: «То, что произошло сегодня ночью на вашем участке, должно сегодня или завтра произойти у немцев. Подберите человек двадцать хороших, смелых бойцов и проделайте то же у врага».
Приказ командования — закон. Вернулся я в роту — и прямо к командиру роты с докладом. Он согласился с мнением бригадного командира и стал советовать, кого из бойцов взять. Пришел я в окопы и спросил солдат, кто хочет пойти на эту операцию со мной. Добровольцев нашлось человек тридцать. Я отобрал двадцать и приступил к выработке плана операции.
К вечеру план был готов, и я зашел к командиру роты, поручику Боркову. Поручик все одобрил и пожелал ни пуха ни пера. Решено было с наступлением темноты собраться у меня в землянке.
В десять вечера бойцы были у меня. Я приготовил им по пять гранат, патроны, взял у ребят электрические фонари. Взяли также с собой десять автоматов и в два часа ночи решили двинуться. Была темная облачная ночь. Без пяти минут два я позвонил в штаб бригады и велел доложить, что мы пошли. Пользуясь тем, что небо закрылось облаками, мы переползли под прорези проволочных заграждений и рассыпались цепью перед заставой врага, продвигаясь полукольцом.
Наконец показались огоньки. Это немцы спокойно сидели на заставе и, покуривая, о чем-то тихо разговаривали. Переползая от камня к камню, я подобрался ближе и, когда осталось до них шагов двадцать, решил дать сигнал. Вынул пистолет и выстрелил красной ракетой. Тотчас же со всех сторон в окоп к немцам посыпались гранаты. Немцы и пикнуть не успели, как я и еще двое бойцов связали двух солдат и поволокли их вон. Они упирались, но под угрозой револьверов пошли впереди нас.
Разрывы гранат всполошили немцев, и они открыли беспорядочную стрельбу по своей же заставе. Я отправил пленных с бойцами, а сам попал под перекрестный огонь и залег за камнями. Минут через пятнадцать хотел уже было двинуться в свое расположение, как услышал почти рядом немецкую речь. Оказалось, немцы решили проверить, что случилось на заставе. В окопах они, конечно, ничего не нашли, кроме нескольких трупов и, не заметив меня, ушли.
Пробираясь к своим, я потерял ориентацию и чуть было не попал в плен. А наши благополучно дошли в роту и привели двух пленных с пулеметом. Легко был ранен только один боец (пуля задела ногу).За эту операцию я был представлен к Сербскому кресту, который, однако, получить мне не удалось, так как вскоре начались события.
В плену у французов
Между тем события в России, видимо, развертывались. Офицерство стало смотреть на нас свысока. Разговаривали только с теми, у кого были золотые погоны. В один прекрасный день меня вызвали в штаб полка. Придя в полковую канцелярию, я застал там всех офицеров полка, и только у меня одного были на плечах солдатские погоны. При моем появлении офицеры насторожились. В это время явился командир полка, полковник Лосьев. Оказывается, он созвал офицеров, чтобы почтить память царя Николая. Я понял, что дела в России оборачиваются совсем не на руку собравшимся. Потом полковник заявил, что французское командование перестало нам доверять и собирается разбить всех на три категории. Первая — это те, кто добровольно изъявят желание прямо сейчас записаться в Иностранный легион и продолжить войну с немцами. Вторая категория — те, кто добровольно согласятся работать в тылу армии, а третья — те, кто потребуют отправить их в Советскую Россию.
Командир полка, видимо, надеялся на всех офицеров, потому обратился ко мне как к младшему командиру: «Ну, господин Голубков, куда вы пойдете?» Я ответил, что нужно хорошо подумать, а потому прошу подождать до утра. Среди офицеров роты прошел ропот. Видимо, все полагали, что я сразу соглашусь войти в первую категорию. Я решил, что посоветуюсь в роте с ближайшими товарищами. Командир полка согласился дать мне отсрочку, но не поручик Борков. Он заявил: «Голубков, на кого другого я бы так не надеялся…Позор!» Я смолчал. Поручик, провожая меня злобным взглядом, продолжал: «Если вы не сделаете так, как мы хотим, пеняйте на себя. Хорошего для вас ничего не будет».
Придя в роту, я первым долгом нашел Гаврилова и рассказал ему подробно о происшедшем. Он заметил, что поступил я правильно и солдаты надеются, что я пойду в третью категорию (оказывается, он уже со многими беседовал).
Наутро в полк явились французские офицеры и предложили нам сдать все оружие. По ротам моментально прошли короткие митинги, на которых решили никакого оружия не сдавать.
Часам к двенадцати в наше расположение прибыл отряд конных зуавов, и в час дня раздалась команда: «В ружье!» Все высыпали из палаток в полном вооружении и построились. Командование рассчитывало, что мы оставим оружие в палатках и выйдем строиться безоружными. Но не тут-то было. Вышли строиться даже с пулеметами. Командование такого не ожидало. Сразу же нашлись агитаторы, которые вышли из рядов — в нарушение правил — и заявили, что мы без сопротивления оружие не сдадим, потому что мы не пленные. Тогда, посоветовавшись с французами, нас решили отвести километра на три от лагеря и произвести разбивку на категории.
Там нас построили шпалерами поротно на бугре. Опрос начался с меня, поскольку я значился в первой роте, и офицеры еще не потеряли надежду на то, что я их послушаюсь. По строю передали: «Полуротный командир Голубков», и я пошел на бугор, где стоял стол и сидели французы и несколько наших офицеров. Предварительно мне пообещали «семь верст до небес». Я подошел к столу и на вопрос офицера, в какую категорию пойду, твердо заявил, что война мне надоела и я хочу вернуться домой. Сидевший за столом поручик Борков побагровел и в исступлении крикнул: «Всыпать ему как следует!» Его не остановило даже то, что на груди у меня было приколото несколько орденов, в том числе французский крест «Круа де герр».
Решили всыпать мне двадцать шомполов. Стоявшие у стола два зуава подошли ко мне и стали снимать с меня гимнастерку. В порыве злобы я сорвал висевшие на груди ордена и бросил их к ногам офицеров.
Били не сильно. Видимо, заранее была дана такая установка. По строю прошел ропот: «Браво, Голубков!» После экзекуции зуавы подняли меня и отвели в строй. Следом вызывали поочередно всех солдат, но опыт со мной офицерам не помог — солдаты, все как один, шли в третью категорию. Только несколько «служак» выбрали первую.
Затем нас отвели в лагерь и на обед дали лишь по двести граммов хлеба. Тех, кто записался в первую категорию, изолировали и, вероятно, кормили хорошо. Тех же, кто записался во вторую, кормили, как и прежде, т.е. давали обыкновенный солдатский паек. Мы решили созвать общее собрание, и появившиеся откуда ни возьмись агитаторы предложили выбрать нового ротного командира. Единогласно выбрали меня: солдаты были очень довольны, что я не оставил их, а записался в третью категорию. Туда же записался и Гаврилов Володя. К счастью, никаких преследований по отношению к агитаторам не было. Собрания были запрещены, однако вопреки запретам проводились, и нас информировали о событиях в России. Отпусков сначала просто не давали, а потом и вовсе запретили, только в десять часов вечера проводили поверку. Хлеба теперь давали только по двести граммов в день, так что стало голодно. Охрана наша получала нормальную порцию хлеба и прочих продуктов.
Однажды утром мы вышли из лагеря, но конвоиры сенегальцы загнали обратно в палатки, объясняя на пальцах, что выходить можно только с «пермисьоном», т.е. с разрешением на отпуск, который нужно получить у коменданта.
Сенегальцы были очень алчными, и среди нас нашлись художники, которые занялись изготовлением фальшивых купюр. Французские пятидесятифранковые банкноты печатались на бумаге фиолетового цвета, и подделать их для опытного художника не представляло большого труда. Для опыта «раскрасили» сначала одну бумажку и попробовали на нее купить булку. Сенегальцы и просили за один хлеб пятьдесят франков. Номер удался. Только опытный глаз мог увидеть, что купюра фальшивая. Скоро стала чувствоваться нужда в бумаге, пригодной для изготовления фальшивок.
В один прекрасный день явился к нам командир полка полковник Грундштрем в сопровождении группы французских офицеров и выложил на стол фальшивые купюры. Оказывается, сенегальцы попытались что-то купить в полковой лавке, но продавец, взглянув на первую же «купюру», отказался ее принять, говоря, что она фальшивая. С этого и началось: сенегальцы шли в лавку, предъявляли свои «деньги», и продавцы сразу видели, что это фальшивки.
Начались допросы, но они ни к чему не привели; солдаты дружно заявляли: «Я ничего не знаю». Так ничего и не выяснив, командование, возместив убытки сенегальцев (что-то около пятидесяти тысяч франков), осталось ни с чем. Позже выяснилось, что командование покрыло эту сумму из причитающегося нам жалованья.
Через две недели объявили, что французы перестали платить экспедиционное жалованье всем, кроме тех, кто записался в первую категорию. Так мы лишились и тех копеек, что французы платили нам за нашу кровь. Оружие отбирали постепенно под предлогом, что вместо устаревшего через несколько дней якобы выдадут новое. Винтовки и пулеметы отняли в первую очередь. Осталось только то, что нам удалось достать нелегально, — револьверы.
Однажды ночью была объявлена тревога, и всем приказали собрать свое имущество. Едва мы собрали вещи и вышли из палаток, откуда ни возьмись — охрана из зуавов, которая окружила наши войска. Подали команду и повели из лагеря. Сначала через какие-то деревни, а потом вывели в поле и погнали, как скот. Таким образом мы отшагали километров двадцать. По дороге не попадалось ни одного колодца, где можно было бы утолить жажду.
Наступило утро, а нас все гнали и гнали. Наконец мы подошли к пригороду Салоник. Беда в том, что я эти места плохо знал, иначе убежал бы. Пройдя километров десять, мы расположились на привал в какой-то деревушке. Стали разводить по домам: видимо, французы решили продержать нас там долго. Я вспомнил, что Салоники — недалеко, и у меня созрел план побывать у Лизы.
Через день, воспользовавшись тем, что охрана ослабила бдительность, я бежал из лагеря в Салоники. Зная, что Лиза живет у Шуры на улице Вардар, направился прямиком туда. Костюм мой был наполовину, как у македонского крестьянина, а наполовину — как у русского солдата (без погон и головного убора).
Придя на улицу Вардар, я медленно стал вышагивать по правой, а затем по левой стороне, надеясь, что в окно меня увидит Лиза или Шура. Наконец услышал из окна знакомый голос, который звал меня, и увидел Лизу. А через минуту она уже стояла рядом.
Было утро, часов десять-одиннадцать. Она повела меня к себе в комнату. Я сел у окна, раздумывая о будущем. Дело в том, что, по словам Лизы, патруль ежедневно устраивал в домах обыски с целью выявить дезертиров.
Из окна я увидел, как на улице развязалась драка. Группа вооруженных зуавов напала на сенегальцев, и один зуав вонзил кинжал в грудь сенегальца. Все это произошло за какие-нибудь пять минут. Лиза сказала, что подобные сцены можно наблюдать почти ежедневно. Вскоре приехала машина и забрала убитого (никакая полиция даже не появилась).
После чая и легкой закуски Лиза посоветовала мне купить штатский костюм. Я согласился, и уже через час сам командир полка не узнал бы меня — выбритого, подстриженного и в штатском костюме. Находясь у Лизы на правах «вольного», я не забывал, что мне все-таки нужно вернуться в лагерь, так как мое исчезновение не пройдет незамеченным. Я дождался шестичасового патруля.Меня спросили: «Кто такой?» Лиза ответила, что я ее брат, и патруль, поверив ей на слово, ушел. Я понял, что и во время моих дальнейших визитов эта проверка будет носить чисто формальный характер.
Наш лагерь был расположен в трех километрах от улицы Вардар.В восемь вечера я ушел,в десять уже был на месте и явился на поверку. Мне сказали, что днем меня разыскивал комендант лагеря. Видимо, хотел отдать какое-то распоряжение. Я сейчас же встал и пошел в дом, где он жил. Через переводчика он сказал, что для господ офицеров на кухне нужны дрова и что я должен занарядить на колку оных десять человек солдат. «Но это можно утром, а сейчас идите спать». Придя в роту, я рассказал, что французы хотят сделать из нас денщиков. Солдаты решили отказаться наотрез.
Утром я сказал об этом французам. Тогда лейтенант, который пришел проверить работу солдат, заявил, что солдаты сами меня выбрали своим командиром, а поэтому не может быть и речи об отказе от работы. Иначе меня повторно выпорют. «Мы от русских будем требовать жесткой дисциплины». Когда я передал это солдатам, они заявили, что, уступая угрозам, согласны работать для Франции, а денщиками для офицеров не будут. Как не бились французы, а заставить нас колоть для них дрова им не удалось. На сей раз наша взяла.
На следующее утро к нам в лагерь явился офицер в заляпанном маслом костюме и, поговорив с комендантом, созвал всех солдат. Заявил: «Я — представитель французского командования и пришел сюда, чтобы отобрать слесарей и всех желающих работать в гараже по ремонту машин». Специалистов среди нас нашлось очень мало, но желающих работать в гараже, наоборот, много. Во всяком случае, иметь дело с машинами намного лучше, чем прокладывать дороги. Я тоже записался в гараж.
Меня поставили подручным к французу-слесарю и дали на сборку автомобильные подшипники. Дело это мне понравилось, и я с удовольствием начал работать. Сначала все шло очень медленно, но потом стало лучше, так что через неделю француз заявил «Тре бьен»(«Очень хорошо»)и взял в собой обкатывать машину, которую он ремонтировал.
Вскоре нам стали давать кратковременные отпуска, да и кормили уже лучше. Рацион уже давали как на фронте — хлеба сколько угодно, ежедневно кружку вина и т.д. Мы понемногу начали обживаться. Я стал часто ходить в Салоники к Лизе. Она была очень довольна и каждый раз встречала меня как мужа.
В один прекрасный день я застал у нее мать, которая со слезами на глазах начала просить меня, чтобы я отдал ей дочь. Лиза решительно сказала: «К старому возврата нет».И наотрез отказалась возвратиться. Тогда она вновь услышала родительские проклятия.
Но вот настал 1917 год. Мы по-прежнему работали на правах военнопленных. Отношение к нам изменилось — часто стали называть большевиками. Иногда доходило до драк. Моя крестная мать перестала писать — наверное, наведя справки, решила, что я большевик, который не заслуживает внимания с ее стороны. Некоторые наши части работали под Битолем; им также стали давать кратковременные отпуска. Кто-то брал увольнительную в Салоники, хотя ехать на поезде оказывалось нелегко. Некоторым эти поездки стоили жизни: пьяные французы на ходу выбросили из поезда двух солдат нашего полка.
Некоторым из нас пребывание за границей сильно подействовало на психику, несколько человек сошли с ума. Офицеров и солдат, которые записались в Иностранный легион, давно отправили на французский фронт. Мы узнали, что одни были уже убиты, а другие ранены. Писем из России мы не получали — их не пропускала цензура. Власти всеми мерами хотели скрыть от нас происходящее. Но окольными путями мы все-таки получали какие-то сведения о России, правда, не совсем точные. Потом пошли слухи, что Америка вступает в войну. Ну, думаем, теперь конец немцам.
Не прошло и месяца, как начали прибывать американские войска. Торжество по этому случаю было невероятное. Но странно как-то выходило: первыми стали прибывать пароходы, груженные оборудованием. Через француза-переводчика мы узнали, что американские войска прибудут на фронт только тогда, когда снаряжение будет доставлено полностью. Они, якобы, хотят на фронте иметь все свое, вплоть до чайной ложки. Так и получилось. Американцы привезли даже свою железнодорожную линию и паровозы. Потом прибыл пароход с солдатами. Американская армия была оснащена, как говорится, по последнему слову техники. Мы удивлялись, с какими удобствами воюют англичане и французы. А янки в этом смысле удобств побили и их. Не побрившись, американец не выйдет из палатки. Вот так воевать можно! Не то, как воюет наш русак — обросший, обовшивевший, грязный. Но ничего, это будет хорошим уроком нам, русакам.
Приехать-то они приехали, но в бои не вступали. Видимо, демонстрировали немцам, что пора кончать войну: «Не то мы вас раздавим». Это им до некоторой степени удалось, так как немцы вскоре попросили мира.
А мы все время ждали отправки в Россию.
В России
Наконец нам объявили, чтобы мы готовились к отъезду домой. Не было у нас радостнее минуты! На другой день я пошел к Лизе с этой новостью. Она была рада — танцевала, пела, а затем мы стали совещаться: как же она поедет невенчанная? Совещались очень долго, пока не пришли к мнению, что нужно обвенчаться здесь. Соседи посоветовали сделать это в сербской церкви. Решив это, мы устроили хороший чай с вином. Шура пришла навестить Лизу и сделалась мрачней осеннего неба, узнав, что нас хотят отправить в Россию. Дело в том, что Гаврилов в последнее время очень увлекся политикой и за три дня до этого его арестовали, так что Шура осталась ни с чем. Лиза стала ее успокаивать, пообещав помочь через своего знакомого из штаба фронта.
Наутро мы отправились на поиски сербской церкви, чтобы договориться со священником о дне венчания. Когда мы все объяснили ему, он сказал, что еврейку нужно сначала выкрестить и только потом обвенчать. За это он попросил пятьсот драхм. Я спросил: «Почему так дорого?» А он посмотрел на Лизу и сказал: «За такую женщину можно дать больше». Пришлось согласиться — тем более, что консул объяснил, что невенчанных на пароход не пустят.
Лиза дала мне пятьсот драхм — для священника. Договорились, что в церковь придем завтра в десять часов утра. Лиза написала прощальное письмо отцу и матери: мол, оставляет их навсегда, так как венчается и едет в Россию.
В назначенное время мы явились в церковь, священник и все его прислужники уже были в сборе. Видимо, служители церкви раззвонили окрестным жителям о необычной свадьбе, потому что народу собралось человек двести. У Лизы нашлось богатое венчальное белое платье, у меня — новый костюм, так что новобрачные выглядели хорошо. Процедура крещения и венчания длилась около двух часов. Выйдя из церкви, я нанял фаэтон, и мы поехали домой. С нами села в фаэтон заплаканная Шура. Я ее вполне понимал: было обидно за свою судьбу. Ведь она была уверена, что с Володей у нее все налажено, да и я в этом не сомневался. А получилось наоборот. Я же совсем не думал о женитьбе, а вышло так, что и женившись, все еще сомневался, а нужно ли было.
Лиза оказалась очень хорошей хозяйкой и все свободное время занималась сборами в Россию. Прежде всего нужно было что-то делать с имевшейся у нее валютой — порядочным количеством франков, драхм и турецких лир. Все это по неопытности она решила превратить в рубли: николаевские рубли в цене поднялись, так как отъезжающих русских было немало, все имели разные деньги и сразу бросились загонять иностранную валюту. Отдавали драхмы и франки за бесценок… Лиза таким образом накопила около пятидесяти тысяч николаевок — глупее ничего не придумаешь. Через несколько дней нам предложили отправиться в Россию ближайшим пароходом. Ждать нас долго не пришлось: на другой день все пришли на пристань.
Вот и прибыл французский пассажирский пароход «Бурдигал». Погрузились очень быстро. Мы все время с беспокойством допытывались у французов, куда нас повезут. На юге России находились и красные, и белые войска. Но мы так ничего и не узнали.
Показались берега пролива Дарданеллы. Но к берегу нас не подвезли. Видимо, боялись «красной заразы», потому что наше настроение всем было известно. Бросили якорь, и наш пароход был моментально окружен шлюпками с торговцами всякими продуктами — апельсинами, бананами, лимонами. Пришла и турецкая жандармерия. Я предъявил свой «пермисьон» и Лизин паспорт, на котором поставили штамп и дату. Она очень волновалась, думая, что ее не пустят в Россию. Но, к счастью, все прошло благополучно. Мне вернули документы, и переводчик сказал, что можно следовать дальше.
А вокруг парохода скопилось не меньше тысячи шлюпок. Турецкие мальчики показывали чудеса — за франком бросались в воду и находили монету, чему очень радовались. Продавали с лодок разные сувениры... Наконец пароход двинулся далее. Турция постепенно скрывалась из глаз, вот и последние островки исчезли из виду. Мы стали готовиться к высадке, так как переводчики объявили, что скоро прибудем в Россию.
Показались родные берега. Бросили якорь. Оказалось, что недалеко — Севастополь. Французы решили сдать нас белым, но так как положение их здесь было непрочно, нас не спешили высаживать на берег. На якоре мы простояли двое суток, затем пароход двинулся далее и вскоре бросил якорь на рейде Феодосии.
Нас встретило белое командование, и началась выгрузка. Видимо, белые все-таки чувствовали себя здесь крепко. Нас молниеносно оцепили белые части и как военнопленных под конвоем повели в казармы. Какая огромная разница! Франция встретила нас цветами и приветствиями, а Россия — после тягот военного времени — конвоем, охраной юнкерскими частями и т.п.
В казарме мне как женатому отвели угол большой комнаты, и я кое-как разместился, уложив на полу Лизу (сам же лег на нары). Мне очень хотелось скрыть свое звание и сойти за рядового. Пока что это удавалось — при поименном опросе я назвал себя рядовым. Так меня и записали, хотя во французских списках я значился подпрапорщиком. Перевести мои документы, наверное, было некому, так я и сошел за рядового.
Вскоре у меня страшно поднялась температура. Врачи признали тропическую малярию, и меня ни к какой работе не привлекали. Между тем температура все повышалась — днями до сорока одного градуса. Лиза сильно нервничала, но даже на имевшиеся тысячи николаевок мы ничего не могли сделать. В России уже ходили новые деньги — «колокола» и «керенки-миллионы», а николаевские рубли пошли за бесценок.
Лиза, видя, что совершила с деньгами большую глупость, решила пустить в ход некоторые ценности. Ей очень хотелось скорее поднять меня на ноги. Врачи посоветовали давать мне перед едой по рюмке портвейна. За бутылку портвейна она отдала свой браслет из золотых монет. Уколы хины мне делали в бесчисленном количестве. Наконец я поправился. Врачи сказали, что моя малярия прошла благодаря перемене климата.
По выздоровлении меня из-за красивого почерка назначили писарем. Однако судя по тому, что белые срочно формировали части для отправки на фронт, их положение сильно ухудшилось. Я попал писарем во вновь сформированную роту и подлежал отправке на фронт.
Отправили часть только до города Мелитополя, а дальше шли пешим порядком. В Мелитополе меня назначили в полковую канцелярию. Лизу я послал к одному огороднику-болгарину, который держал большие плантации помидоров (они родились здесь великолепно). Я тоже у него поселился в надежде покинуть полк при первом удобном случае, так как красные подошли уже близко. Я видел, как днем под усиленным конвоем во двор Азовского банка повели на допрос партию пленных красных. Заподозренных в коммунизме ставили к стенке и, как беляки выражались, пускали в расход. Так я насмотрелся зверств белых и твердо решил бежать.
Прошел слух, что город уже почти окружен. Стали готовиться к эвакуации. Я побывал в полку для отвода глаз и незаметно бежал домой. Тут хозяева мне посоветовали зарыться в стог сена, который стоял во дворе, и подождать прихода красных. Я еле успел спрятаться в сене, как во двор въехали несколько верховых шкуровцев5 . Первым делом они потребовали сварить курицу и что-нибудь на второе, т.е. решили пообедать, хотя время было раннее. Красные, видимо, наседали, и шкуровцы хотели пораньше подзаправиться и «утекать». Решив, пока готовится обед, накормить лошадей, они подошли к стогу сена и стали охапками таскать его лошадям. Потом улеглись на постелях хозяев — отдохнуть. Лиза тем временем поправила стог сена, а то беляки чуть не обнажили мои ноги. Мы были ни живы, ни мертвы. Через час шкуровцы пообедали и скрылись. Стала отчетливо слышна артиллерийская стрельба.
К вечеру на хутор ворвался отряд конных буденновцев и спросив, давно ли ушли белые, поехал дальше. То что они буденновцы, мы узнали красным бантам, которые у них на шапках были приколоты, да и они сами заявили, что Первая конная подходит к городу. Я поспешил вылезти из своего укрытия, очистился от сена и попросил полушубок. Так я стал похож на крестьянского мужика. Буденновцы отнеслись к нам хорошо и сказали, что житья белякам осталось не больше недели: «Вот скоро приедет сам Буденный, и тогда им конец».В Мелитополе существовала секта евангелистов, и вот один из них решил меня и жену обработать. Несколько раз он водил нас на свое собрание, но поскольку мы с ней совершенно не верили в Бога, ему ничего не удалось сделать.
В городе тем временем шла «реквизиция излишков» — так белые называли грабежи. Большинство магазинов закрыли. Белые отрядами ходили из лавки в лавку и все более или менее ценное забирали. Главным образом обирались ювелирные магазины и пункты скупки вещей. Если магазин был закрыт, его просто-напросто взламывали. В Мелитополе население преимущественно состояло из евреев, которые в основном занимались торговлей. Вот их-то и обирали белые.
Кроме евреев, в городе жили крымские татары — их тоже не пощадили, поскольку они, как правило, были коммерсантами. Глядя на все это и слушая очевидцев, я окончательно разочаровался в белых. У меня сложилось мнение, что это — кучка бандитов, не способных управлять страной. Такого же мнения придерживался и мой хозяин дома, болгарин, который, несмотря на то что происходил из кулаков, возненавидел белых, хотя у него они, кроме кур, ничего не взяли.
Пострадали некоторые из купцов, у которых в магазинах нечего было взять. Известный крымский фабрикант Арабаджи пал жертвой квартирной реквизиции: пришли к нему несколько вооруженных беляков и реквизировали у него в доме очень много ценностей, а самого его за сопротивление убили. Все это произвело на меня очень сильное впечатление.
Я оделся в болгарское пальто, и мы с Лизой пошли посмотреть, что делается в городе. Не успелимы дойти до центра, как стала слышна артиллерийская стрельба и мы поспешили домой. На окраине города, где находилась наша квартира, нам стали попадаться части белых, их подводы с ранеными и уйма офицеров, которые в беспорядке отступали, не обращая на нас никакого внимания, ибо им уже было не до нас. Они спасались от преследования красных. Стрельба уже слышалась повсюду.
Наутро мы с Лизой пошли посмотреть, что делается в городе. Всюду стояла кавалерия буденновцев. Город постепенно принимал нормальный вид. Несколько магазинов открылись, но торговля пока шла плохо, потому что советские деньги еще не были в ходу, а на другие жители не хотели продавать. Мы дошли до центра, как вдруг патруль решил проверить у меня документы. Меня приняли за переодетого офицера и прямым ходом повели в Азовский банк, где помещалась ЧК, а Лиза побежала домой — взять документы, которые мы там оставили.
В ЧК меня сразу взяли в оборот. Словам допрашивающие меня чекисты не верили, требуя документы. Спрашивали, кто был у нас ротный и комполка, — на все вопросы я отвечал. На счастье среди чекистов оказался один, тоже воевавший во Франции, но в другой дивизии. В это время подошла Лиза. Если бы она появилась позже, меня приняли бы за переодетого офицера и, что не исключено, обвинили бы в шпионаже, так как один из чекистов настойчиво требовал меня шлепнуть, утверждая, что я очень похож на офицера. Лиза предъявила мои документы на французском языке. Председатель ЧК здраво рассудил, что если бы я был офицером, не стал бы так открыто гулять по городу, да и документы есть, хотя и на французском. Он велел меня освободить, предложив поступить к ним на работу. Я согласился, но попросил кратковременный отпуск в Москву — повидать родных. Председатель ЧК не возражал, но предупредил, что ехать будет трудно. Председатель ЧК распорядился, чтобы мне выдали документы для поездки в Москву, и через день мы уже были на вокзале в Мелитополе. Наконец пришел поезд, переполненный солдатами. Мы с трудом влезли в товарный вагон. Поезд ежеминутно останавливался, где-то там вдали шли решающие бои. Кое-как мы добрались до Александровска (ныне город Запорожье). Сменив паровоз, тронулись дальше.
Но вот поезд стал подходить к Синельникову— узловой станции, где нужно было пройти досмотр как документов, так и вещей. На станции стоял заградительный отряд, в вагон к нам вошли человек шесть матросов и потребовали предъявления всего, что у нас имеется. Когда они выяснили, что мы едем из Франции, стали более тщательно осматривать наш багаж.
Дойдя до моих орденов, без всяких разговоров забрали их себе. Найдя коробку туалетного мыла, которую везла Лиза из Франции, начальник отряда нагло сказал, что это его Марусе пригодится, и тоже забрал себе. Когда же дело дошло до моего дневника, который я вел с момента выезда из Москвы во Францию, один из матросов, просмотрев его, заявил, что это они тоже возьмут (видимо, они им заинтересовались). Русские николаевские деньги они тоже забрали себе, говоря, что в России теперь ходят другие деньги, а эти нам не понадобятся. Таким образом, все ценное они позабирали, пожелав нам счастливого пути. Я был обескуражен, так как не ожидал этого от красных солдат.
Москва
Но вот и Казанский вокзал. Здесь нас осадила группа носильщиков, и каждый предлагал свои услуги. Мы взяли одного и стали пробираться на улицу, а там встретили извозчики. Мы наняли пролетку, решив остановиться в гостинице поближе к вокзалу.
Из гостиницы поехали к сестре во Владыкино, но там ее не нашли. Оказывается, она выехала по месту службы мужа-священника, Николая Ивановича Протопопова, в село Дегунино, которое находится в нескольких километрах от Владыкина. У сестры, пока я был во Франции, народилось несколько детей, так что в доме стало не особенно свободно. Впрочем, было еще тепло, и мы с женой расположились у них на сеновале.
На другой день я пошел во Владыкино в поисках старых знакомых. Все встречные с трудом узнавали меня — уезжал молодым человеком, приехал мужчиной. От знакомых я узнал, что Таня Мсандрова — моя первая любовь –вышла замуж за моего друга художника Сергея и у них уже двое детей. Наташа Ованнесян и Володя Шилов тоже поженились, Володя к этому времени уже стал полковником.
Под вечер я все-таки не выдержал — решил зайти к Тане. Они с Сергеем крайне удивились, все считали меня погибшим. Таня очень обрадовалась, что я жив и здоров, а вот туберкулез Сергея делал свое черное дело — он беспрерывно покашливал, и я бы сказал, кашель у него был нехороший. Таня, видимо, вспомнила былые времена и явно стала ухаживать за мной. Это заметил Сергей и при мне устроил ей сцену ревности. После этого я решил с ней не встречаться, тем более что у меня была очень ревнивая жена.
Отдохнув недели две, я решил устраиваться на работу — нужно было питаться самому и кормить жену. Через Володю Шилова я поступил секретарем в Учкпрофсож6 и постепенно стал, как говорят, корни пускать. Потом, видя, что заработок у меня в Учкпрофсоже неважный, Володя посоветовал перейти чернорабочим на Ходынку. Работа — таскать ящики со снарядами — была несложная, но требовала большого физического напряжения. Зато платили хорошо. Так я стал чернорабочим.
На этом мемуары Николая Дмитриевича Голубкова обрываются. «За кадром», к сожалению, остались важные события его жизни: годы учебы на инженера-строителя, работа прорабом, расставание с первой женой и женитьба на второй — Екатерине, и многое, многое другое.
Подготовка текста и комментарии
Марины ГОЛУБКОВОЙ и Владимира ГРАЧЕВА-мл.
_______________________
1 Фельдфебель — воинское звание и должность унтер-офицерского состава в армиях России (до 1917 года) и некоторых других европейских стран. Примерно соответствует званию «старший сержант» в советских и российских вооруженных силах.
2 Борис Церетели — сын Мир-Мансура, девятого сына эмира Музаффара, который со второй половины 70-х годов XIX века жил в Санкт-Петербурге, обучался в Пажеском корпусе, был женат на княгине Софье Ивановне Церетели и приходился дядей правящему в описываемый период эмиру Алим-хану. Борис Церетели состоял на русской военной службе, был награжден несколькими российскими орденами. Погиб в марте 1918 года во время штурма красными частями города Кермине, беком котором был его отец.
3 Сестра Анюта — Анна Дмитриевна Голубкова, жена священника Николая Протопопова.Рассказы о ярких эпизодах из его жизни, записанные Дм. Голубковым, опубликованы в № 6 «Дружбы народов» за 2015 г.
4 Шейгицы (идиш) — плуты, шарлатаны, хулиганы.
5 Бойцы антибольшевистского партизанского отряда генерала Шкуро.
6 Участковый комитет профсоюза железнодорожников.
Дружба Народов 2016, 5
Павел НЕРЛЕР
Этюды о Владельце Шарманки
Александр Цыбулевский и художественный перевод
+++ ——
…Что делаешь, что делаю? Взираю.
Седеющий пульсирует висок.
И я пишу стихи, зачем — не знаю
Стихи, стихи, как некий адресок.
А.Цыбулевский
Тбилисский зачин
Мне Тифлис горбатый снится…
О.Мандельштам
Грузинская поэзия... Грузинский стих... Грузинские поэты...
Редкий русский поэт не вдохновлялся Кавказом, его высокогорной гулкостью, его гордыми, осанистыми людьми, пестрой многовековой культурой. От Пушкина и Грибоедова до Беллы Ахмадулиной тянется список поэтов, чья жизнь и чье творчество непредставимы без грузинской прививки.
Так что же говорить о русском поэте, всю свою жизнь прожившем в Грузии, в Тбилиси — этом лирическом островке среди грузинского эпического раздолья?!
Этот удивительный город, зачатый и зажатый горами, город-ладонь, с мутноватой жилкой Куры посередине — сколько пропеченных крыш, сколько гортанных балконов и граненых подвалов емлет он в себе, сколько судеб!
…Судьбы. Пронзительно прижизненное небытие Пиросмани, поразительная прижизненная слава Галактиона.
Многих вскормил Тбилиси, и среди них — поэт Александр Цыбулевский:
…А под балконами наклон горы,
Чреватые подвалами панели.
Дворы, дворы. Неведомые цели
Поэзии. Еще, еще дворы.
Воистину Тбилиси — почва, корни и воздух стихов Цыбулевского. Недаром поэтическая часть его книжки «Владелец шарманки» озаглавлена так: «Карусельный спуск. Винный подъем (из названий Тбилисских улиц)».
Поэт ходил по своему городу, улыбался его небу, присаживался на его ступеньках, парапетах, скамейках, что-то записывал. Он смотрел — и видел. Вслушивался — и слышал:
А стихи — чего там в самом деле! –
что, откуда и куда идет…
Вот опять на улице Шавтели —
Робкий моложавый идиот.
Возле колокольни Анчисхати
Семечки грызёт он до сих пор.
Он не повод, но волна окатит —
Кажется, величиной в собор.
Поднялась и сразу не опала.
Эти краски чересчур густы.
Лучше нет на свете матерьяла,
Матерьяла лучше пустоты.
Пустота ночная и речная,
Подле горько плачущей горы.
Что-то про себя припоминая —
Звук неразговорчивый Куры.
У горы аптекарские дозы
Хлещут вволю и не про запас,
Все текут, не иссякают слёзы,
Говорят — целебные для глаз.
Ими лоб когда-нибудь умою —
Третий глаз предчувствуя на нем.
Пустота не хочет быть некою —
Отдает мне комнату внаем.
Что ж увидит, что узреет око —
Немощному глазу вопреки?
Просыпаюсь высоко-высоко…
И Кура название реки.
Поэт неотрывен от своего города, неразлучен с ним. Где бы он ни очутился, повсюду он обретает свой Тбилиси, который оказывается преданно сопровождал его (словно самолетик из одноименной повести)1 . Вот Цыбулевский в Средней Азии, в Хиве, в прозе «Шарк-шарк» — и что же? —
«…И уже тогда, еще в Хиве, постепенно обнаружилось, что путешествия вовсе не открывают что-то дотоле не виденное — а просто возвращают к уже виденному в далеком детстве — все, что я увидел в Средней Азии — все невиданное — было в моем детстве в Тбилиси, по улице Ново-Арсенальной, № 18. Все это было на маленьком пространстве. И росли те же кусты с какими-то несъедобными висюльками — мы называли их огурцами… И не Среднюю Азию видишь, а вид из окна «детской» с ковром и двумя зайчиками — солнечным и матерчатым в углу, из которого осыпаются опилки… И все рассветы среднеазиатские: розовый короткий всплеск по окружающим Тбилиси горам, и каменистое делается песчаным. И двор, залитый солнцем…»
Да, Тбилиси, Тбилиси детства, маленькое шальное пространство с несъедобными висюльками — это, оказывается, не только материнская, питательная среда поэта Цыбулевского, но и эквивалент всего остального мира, быть может, даже критерий его подлинности или насущности. Недаром в стихотворении, посвященном замечательной тбилисской художнице Гаянэ Хачатрян2 , поэт обронил:
Один Тифлис под всеми небесами…
В судьбе Тбилиси и творчестве Цыбулевского есть нечто общее, роднящее их: это естественное слияние двух мощных потоков — великой русской и великой грузинской культуры. В его русских стихах неуловимо-отчетливо слышны не только отзвуки и отголоски характерного грузинского говорения по-русски, но и собственно грузинские стиховые мелодии и речевые интонации.
Вот, например, лаконическое стихотворение «Равновесие», давшее название поэтической части «Владельца шарманки»:
Все равно куда — что сперва, что потом.
Но всегда навсегда — только пусть:
Карусельный спуск, Винный подъём.
Винный подъём. Карусельный спуск.
Здесь топонимически заданы и фонетически подхвачены гортанная твердость и мурчащая мужественность отрывистой грузинской речи. Стихотворение написано как бы с грузинским акцентом, и по этой черте — сквозной в творчестве поэта — можно видеть, как пограничное, точнее, посольское бытие между двумя великими поэтическими культурами сделало Александра Цыбулевского не только переводчиком, но еще как бы и переносчиком с великого грузинского языка на великий русский.
Но довольно о географии.
Коротко — о биографии поэта, о его судьбе…
Штрихи судьбы
…Не скажите, могу вам открыть по секрету, что после неизбежной, как вы понимаете, смерти — все мы смертны — стихи ваши получили признание и еще долго имели определенное хождение у любителей… Да и проза ваша нравилась — этакие руины, развалины несостоявшихся стихотворений.
А.Цыбулевский. «Шарк-шарк»
Александр Семенович Цыбулевский родился 29 января 1928 года в Ростове-на-Дону, но с самого раннего детства и до самой смерти (17 июня 1975 года) прожил в Тбилиси. Здесь он окончил русскую школу, а затем русское отделение филологического факультета Тбилисского университета. После окончания университета Цыбулевский, бывший к тому же прекрасным фотографом, начинает работать заведующим фотометрической лаборатории Института востоковедения АН Грузинской ССР. Благодаря этой работе Цыбулевский в свое время много путешествовал — главным образом по Грузии, но и не только по ней. Так, его дагестанское путешествие вошло в прозу «Хлеб немного вчерашний»», а одна из поездок в Среднюю Азию вместе с Высоким Спутником, или попросту с академиком Г.В.Церетели, тогдашним директором Института — в прозу «Шарк-шарк».
Научная работа Цыбулевского выходила за рамки фотографии, фотометрии и фотокопирования: им, например, была обнаружена ценнейшая древняя рукопись — стихотворный вариант грузинской версии повести о Варлааме и Иоасафе. Об этом писалось в республиканской печати, а Симон Чиковани сказал: «Для меня несомненно, что это — находка поэта». Цыбулевский был глубоким собеседником, обаятельнейшим и радушным гостеприимцем, о чем хорошо знали многочисленные его грузинские и московские друзья. Насколько много — даже по грузинским масштабам — у него было друзей и знакомых, стало ясно в день его похорон: на Навтлугском кладбище собралась не одна сотня людей, многие их которых увиделись тут впервые…
Его литературная «карьера» началась поздно, почти в 40-летнем возрасте и длилась всего около 10 лет. В середине 1960-х годов еще не печатавшиеся тогда его стихи были замечены некоторыми видными грузинскими и русскими поэтами (например, Симоном Чиковани и Евгением Евтушенко). В 1966 году появилась первая стихотворная публикация Цыбулевского в «Литературной газете», а в 1967 году в тбилисском издательстве «Литература да хеловнеба» вышла его первая книжка — «Что сторожат ночные сторожа». В своем предисловии Симон Чиковани писал: «Но в любом случае — и это главное — в стихах Цыбулевского просвечивает личность автора — человека редкой душевной чистоты, целомудрия и скромности».
В конце 1960 — начале 1970-х годов было несколько публикаций А.Цыбулевского в периодике — главным образом, в «Литературной Грузии» и в ежегодниках «Дом под чинарами». Печатались стихи, проза, переводы из грузинских лириков (из Галактиона Табидзе, Карло Каладзе, Тариэла Чантурия и других), отрывки из диссертации. Наконец, в 1973 года в издательстве «Мерани» выходит вторая книга поэта — «Владелец шарманки», в которой он собрал свои лучшие стихи и прозаические вещи3 .
О планах поэта на будущее свидетельствовало само название одного из циклов стихов — «Строфы для третьей книги». Но третьей прижизненной поэтической книги у Цыбулевского не было. В июне 1975 года после тяжелой болезни он умер, не успев даже прочесть все читательские письма, побужденные его «Владельцем шарманки».
А вместе с тем Александр Цыбулевский, его стихи и проза — в целом — одно из интереснейших явлений русской словесности своего времени. При этом известность его творчества заметно отстает от той художественной ценности, которую оно собой представляет. До самого последнего времени творчество А.Цыбулевского было вообще вне поля зрения критиков и литературоведов. Если не считать предисловий к публикациям, написанных Е.Евтушенко и С.Чиковани, то первые упоминания его произведений мы встречаем лишь после его смерти — в рецензиях И.Дадашидзе («Дружба народов»,1975, № 8) и Е.Сидорова («Литературная газета» за 24 марта 1976 г.) на сборники «Дом под чинарами» разных лет. Евгений Сидоров, в частности, писал: «…Читаю повесть Александра Цыбулевского «Левкина история« и вижу его удлиненное, матово-бледное лицо, слышу медленный голос. Он уже не прочтет моих опоздавших строк. Цыбулевский ушел из жизни рано, и в душе осталось горькое чувство, что он так и не обрел той большой читательской аудитории, которой, на мой взгляд, безусловно заслуживал. Две его книги, вышедшие в Грузии …открывают оригинальный, редкой нравственной чистоты художественный мир».
Затем, в «Доме под чинарами — 1976» вышла большая мемориально-критическая статья «Уроки лирики», написанная грузинским поэтом и ученым Ушанги Рижинашвили и целиком посвященная «Владельцу шарманки»4 . Имя Цыбулевского, краткие отзывы о нем стали появляться на страницах периодики, в частности в статьях К.Симонова и Г.Маргвелашвили. Публиковались посвященные ему стихи, написанные его друзьями — Б.Ахмадулиной, М.Синельниковым, И.Дадашидзе, Д.Чкония, Г.Онаняном. В январской книжке «Литературной Грузии» за 1977 год была опубликована большая повесть известного писателя Эм.Фейгина, «Тбилиси, вечернее небо», целиком посвященная А.Цыбулевскому. В № 2 за 1980 год в той же «Литературной Грузии» вышла статья о Цыбулевском А. Истогиной «В начале было слово». В этом же ряду — и моя статья «Александр Цыбулевский, теоретик перевода»5 , посвященная главным образом Цыбулевскому-ученому и его филологической диссертации «Русские переводы поэм Важа Пшавела (проблемы, практика, перспектива)», защищенной поэтом всего лишь за несколько недель до смерти. Диссертация была опубликована под редакцией А.А.Гвахария тбилисским издательством «Мецниереба» в 1974 году6 . Интересную попытку острого спора с фрагментом этой диссертации — статьей «По ту сторону подстрочника» («Дом под чинарами — 1974») представляет собой полемическая заметка А.Абуашвили «Критерий объективен»7 .
… Все написанное им в сумме невелико, хотя и разнообразно. Но все это поражает удивительной цельностью, ясностью и взаимосвязанностью. Его стихи как бы вырастают из прозы, служащей им своеобразной питательной средой, кухней, подстрочником. Его филологическая диссертация посвящена той же проблеме подстрочника и пяти великим поэтам, в разное время оказавшим сильнейшее влияние на стихи самого Цыбулевского. Его же переводы — все с грузинского (а Грузия здесь всему служит закваской и интегратором) — следуют, с одной стороны, его оригинальной поэтике доподлинности, а с другой — его переводческому кредо: «перевод — это концепция, это путь потерь и компенсаций». Все, как видим, увязано воедино, ничего случайного нет.
Потому что все — из одного ключа, все пронизано током единой и цельной поэтической личности Цыбулевского.
Росту интереса к поэту способствовали посмертные переиздания его книг. В 1980 году в Тбилиси вышло переиздание его диссертации8 , а в 1989 году в Москве — в издательстве «Советский писатель» — книга стихов «Ночные сторожа»9 .На стыке 1970-х и 1980-х годов выходили публикации из его архива10 и посвященные ему статьи11 или стихи12 .
Вот уже несколько лет ведется работа над собранием его сочинений13 . Условный «второй том», состоящий из критической прозы и записных книжек А.Цыбулевского, планирует выпустить издательство «Новое литературное обозрение».
Перевод — это концепция
Приглядимся теперь к Цыбулевскому — теоретику и практику перевода.
В статье «Уроки лирики» У.Рижинашвили писал об А.Цыбулевском: «У него был тонкий аналитический ум. При всей своей сугубой неприязни, просто нелюбви к сухому теоретизированию он обладал филигранной точностью в оценках произведений словесности, что мощно и пронзительно выплеснулось в его работе о переводах Важа Пшавела на русский язык»14 .
По жанру эта работа Цыбулевского имеет, в сущности, единственного предшественника в русской литературе и литературоведении — мандельштамовский «Разговор о Данте». Помимо необходимого знания предмета, глубины и остроты критического проникновения в его фактуру — это обязательно для любого литературоведческого труда, претендующего на нескоропреходящую ценность, — две эти работы выделяются влюбленностью пристального взгляда, прямо-таки личной заинтересованностью в анализе. В самом деле, написанные поэтами и о поэтах (любимых поэтах!), обе они отмечены своего рода профессиональной пристрастностью, стремлением выразить черты собственной поэтики на примере и материале своих поэтических учителей15 .
По сути дела, это не только критические эссе или этюды, но и в полном смысле слова проза — особая проза поэтов. Непосредственно в работе Цыбулевского можно проследить четыре главных устремления мысли, четыре сквозные линии анализа.
Во-первых, она являет собой значительный вклад в науку о Важа Пшавела, одном из поэтических гениев Грузии. Анализ различных переводов его поэм проливает подчас новый и неожиданный свет на подлинник. Приведу для примера рассуждения о тайне поэмы «Гоготур и Апшина», об ее психологическом подтексте:
«Эта поэма чем-то отлична от других поэм — есть в ней какая-то тайна, о тайне ее писал и сам Важа Пшавела. Обыкновенное былинное сказание, но тон какой-то другой, щемящий. Осужден ли в поэме Апшина последним приговором, проклят ли? Конечно нет. Скрытое, затаенное сочувствие к Апшине можно признать конструктивным двигателем поэмы... Что же происходит? Как обычно у Важа Пшавела, непосредственная фабула маскирует план углубления. Тут план углубления дан за странствующим, бродячим сюжетом о единоборстве двух богатырей, из которых один сильнее, а тот, что послабее, этого не знал — трагедия открытия, истина горькая, которую надо проглотить, и, ничего не поделаешь, смириться. Что-то за этим сюжетом скрывается. Сам по себе он не причина для вдохновения (здесь и далее выделено мной. — П.Н.). Так же как мораль, нотация, которую читает Гоготур над поверженным Апшиной, — не главная идея поэмы, не в дидактике ее пафос. Прежде всего — кого-то под кем-то подразумевают, но ничего определенного — все зыбко и текуче в этом плане — плане тайны. «Я унесу ее с собой в могилу», — скажет Важа Пшавела. Кто знает, какие личные, возможно, сугубо литературные события послужили тут поводом углубления и трансформации образов. Сам Важа Пшавела — Гоготур? Безусловно, ведь образ этот, по его свидетельству, с детства был его идеалом. Но возможно, Важа Пшавела в каком-то неизвестном нам повороте подразумевал себя и под Апшиной... Происходят как бы логически несвязные преображения, метаморфозы. Разбойник перестает быть разбойником... Возможно, Апшина — никогда и не был разбойником — это своего рода «священное ремесло». Он не грабит ради наживы, тут замешано и что-то мифологическое из древних пшавских сказаний — он вроде дэвов, «копящих серебро»...»16
Второе. В своем труде Цыбулевский рассматривает работу четырех переводчиков — Марины Цветаевой, Николая Заболоцкого, Осипа Мандельштама и Бориса Пастернака. Все это большие и разные поэты, любимые им каждый по-своему. Поэтому он непрестанно старается осмыслить, осознать поэтику каждого из них, ощутить ее проявления в посреднической миссии переводчика, нащупать контраст (или, наоборот, совпадения) между их оригинальным творчеством и переводческой работой. Во всем этом Цыбулевский проявляет присущую ему зоркость и чуткость — лучшие качества собственной поэтики. Вот небольшие фрагменты из характеристик этих поэтов.
О Цветаевой: «...Сны — важное звено в поэтическом мире Цветаевой, гносеологически тут некий поэтический идеализм — сны первичней реальности, они являются вещими, по-своему управляют действительностью, не реальность толкует и объясняет сновидение, а наоборот, сновидение — реальность. В снах для Цветаевой символизируется и демонстрируется то, что рациональное имеет иррациональное происхождение».
О Заболоцком: «...Для Заболоцкого естественен метод сменяющихся картин, недаром мы говорим — эпическое полотно — слово полотно тут определяет особую задачу словесного материала — живописать, рисовать, складываться в картину, причем если говорить о Заболоцком, то, в какой-то мере, картину даже знакомую, кисти известного художника».
О Мандельштаме: «...Как назвать основное магическое качество Мандельштама? Артистизм? Близко, но тут много оттенков уводящих. Есть у Мандельштама стихотворение об Ариосто, пожалуй, именно там сформулирован его, Мандельштама, поэтический принцип, который можно назвать от Ариосто — ариостизмом. «Рассказывай еще, тебя нам слишком мало» — вот это кредо и "имя"».
Или, наконец, о Пастернаке: «…Умилительна неспособность Пастернака высказать простое, где и выражать нечего, где элементарное сообщение — кажется, что он топчется на месте, переминается — и ничего не получается. А почему? Да потому, что Пастернак никогда не ставил себе задач чисто художественных — живописать, проявлять пластику стиха; таким задачам бывает порой безразличен сам материал, подвергающийся пластической, живописной обработке. Им может стать простая информационная связка, а Пастернак если и не враждебен чистой информационности, как Цветаева, то, во всяком случае, определенно ей чужд».
Или: «...У Пастернака мир — настоящий, настоящий во что бы то ни стало. Его не привлекают, не завораживают никакие условности, присущие искусству ("И тут кончается искусство и дышат почва и судьба"), это особая поэтика».
Но работа Цыбулевского посвящена все же не собственно русской поэтике, а конкретным переводам четырех могучих поэм Важа Пшавела. При этом в самой ее идее — сопоставлении разных переводов (как самостоятельных концептуальных прочтений подлинника-подстрочника) — заложен прием контрастирования.
Попеременно нажимая на сходное и различное, Цыбулевский извлекает необходимые критические аккорды. Вот несколько примеров такого рода литературоведческих антиномий.
Заболоцкий — Цветаева: «...Противопоставление Заболоцкий — Цветаева последовательно проявляется во всем: он — она; традиция — новация; эпик — лирик; и так далее. Но все это не плюс — минус, а все со знаком плюс, потому что: поэт — поэт. Кто же ближе к подлиннику, чей перевод вернее? Есть основания для предположения: переводы «Этери» ни взаимодополняют, ни взаимоисключают друг друга — у них нет точек соприкосновения, — это разные, самостоятельные, изолированные, отдельные, отдаленные системы, разность и противоположность которых обоснована и оправдана подлинником... Каждый переводчик находит в оригинале близкое себе, оригинал дает ему повод и почву для его поэтических качеств и пристрастий. К примеру: Заболоцкий — живописание; Цветаева — "звукописание"».
Заболоцкий — Пастернак: «При количественном равенстве элементов отношение к реалиям у обоих поэтов существенно разное. Заболоцкий к реальной конкретности, к вещной предметности мира относится как к чему-то само собой разумеющемуся. Проза жизни, бытовая аура для него не предмет упоения. Заболоцкий начинал с реалий, и эти реалии он доводил в определенном аспекте до физиологической простоты («Столбцы»»). Пастернак шел в "немыслимую простоту", смыкался с миром, любил жизнь, поклонялся "всесильному богу деталей".
Для Заболоцкого высота лексики стала критерием поэзии. Он поэт высокой лексики, возвышенной эпичности. Он не дорожит конкретностью ради нее самой, он может и не сохранить предмет. Он пережил любовь к реалиям...
Пастернак оставляет предмет... из любви к реалиям самим по себе, происходит как бы материализация материи, возведение в степень — переконкретизация».
Заболоцкий — Мандельштам: «Мандельштам страшился пересказуемого, всего, что поддается пересказу, он писал: "...там, где обнаружена соизмеримость вещи с пересказом, там простыни не смяты, там поэзия, так сказать, не ночевала". Заболоцкий по-своему опровергает это поэтическое установление, его не страшит пересказ... Но Заболоцкий дает пересказ такого сорта, что лучше не перескажешь».
Довольно часты у Цыбулевского и более сложные тройственные сопряжения поэтов:
«Ослабляя, но не дематериализуя предмет, Мандельштам грамматически усиливает его функции — возникают сильный глагол, сильное прилагательное. Стих Мандельштама как бы припадает именно на эти части речи. Существительное произносится невнятно, скороговоркой... Подлежащим по существу оказывается определение и действие. Прилагательное не прилагается. Определение не служебно, не подчинено.
А вот у Цветаевой — наоборот — определения и глаголы явно подчинены субъекту, им пронизаны, овеществлены, осуществительны. Весь упор на существительном... У Заболоцкого части речи — равноправны, равносильны — с нормальным усилением тяги к концу строки, к рифме».
Для Цыбулевского чрезвычайно важно уяснить соотношение в поэте-переводчике собственного и переводимого голосов, степень верности поэта своей устоявшейся поэтике. Заметив, что и Заболоцкий, и Цветаева не разделяют своего и чужого, «…переводят так, как пишут сами», Цыбулевский — в случае с Цветаевой — делает два справедливых и существенных замечания, связанных с пиететом Цветаевой перед первозданностью пшавеловского текста: «Цветаева дорожит фольклорным началом Важа Пшавела, и потому она слегка, но все-таки — стилизует, практически не видя другого пути. Тут определенные синтаксис и морфология, кстати, умеренно используемые... Сознательно стилизуя, она преодолевает лубок врожденным тактом и чувством меры, а, впрочем, скорее безмерностью своего дара, обезличенность стилизации — яркостью собственной личности... Преодоление стилизации становится у Цветаевой дополнительным источником эстетического воздействия; только подумаешь — стилизация, а она уже — жизнь...».
Или: «...Цветаевой была рекомендована и система рифмовки — через строку, оставляя две строки — первую и третью — не зарифмованными... Не полная рифмовка не столько облегчила труд, сколько сковала Цветаеву. Ведь рифма — конструктивна. Цветаева писала в одном письме: "...этого (без рифмы) просто не было бы; а вот есть. Вот почему я рифмую стихи..."».
Но особенно интересны наблюдения Цыбулевского над переводческими метаморфозами Мандельштама и Пастернака. О Мандельштаме он пишет:
«Скованным в переводе "Гоготур и Апшина" — оказался и Мандельштам — стилевое решение переводить поэму без рифм и на былийный лад не давало полностью проявиться замечательным качествам этого поэта...
Удивительна самоустраненность Мандельштама от собственного стиля, от сущего и присущего ему. Где она, эта специфическая магия Мандельштама? Что может этот перевод сказать о Мандельштаме? Ничего, почти ничего — так, только отдельные вкрапления — в целом же все — чужое. Прежде всего на пути к самовыражению стало добросовестное стилистическое заблуждение; тут трудно упрекнуть Мандельштама, ведь перед ним был типичный сюжет былины: встреча и единоборство двух богатырей — поэтому решение переводить на былинный лад было вполне логично...
Народная стилистика — в общем чужда Мандельштаму. Правда, отдельные грамматические формы народного характера, такие, как, например, «машучи» — использовались Мандельштамом, но были настолько им усвоены, что воспринимаются как индивидуальные особенности его стиля...
Мандельштам — итальянист по пристрастию — дал заболеть стиху перевода «варварской славянщиной», как некогда, по его суждению, Дант в тридцать второй песне ада. Точнее же не «заболеть», а «чтобы речь была здорова».
Но, оздоровляя, «утяжеляя стих, Мандельштам лишил его «чужеземной легкости». Чего в целом недостает переводу? Самого Мандельштама, его там «слишком мало». Ведь вот три сонета Петрарки вышли из-под его пера даже не окрашенными им, а им изнутри преображенными... Причина — и стилистическое заблуждение, и чрезмерная, несвойственная Мандельштаму эпичность среды, в которой он оказался, если под ней иметь в виду пересказуемую, могущую быть пересказанной сторону происходящего. Ему никуда от этого не было деться, Возможность пересказа сопровождает его как наваждение. Но, по-видимому, это неизбежное свойство самого эпоса вообще.
И все-таки при всей чуждости этой среде, поддающейся пересказу, Мандельштам начинает на нее наплывать. Нет-нет — проглянет что-то очень родное Мандельштаму:
И прозрачны козьи пастбища,
Из гранитной крепи выбиты.
Это «прозрачны» — его...».
Таким образом, Мандельштам (а отчасти и Цветаева) в переводе Важа Пшавела явно изменял себе, насиловал собственную лирическую поэтику. Заболоцкий же и Пастернак в переводах были верны себе, но эта верность подразумевает конкретный период, этап их творчества17 . Цыбулевский здесь делает исключительно глубокое замечание:
«...Перевод часто — катализатор процесса. Так, в переводе "Змеееда" можно уловить черты Пастернака позднего. Для новых черт в переводах создается благоприятствующая и способствующая питательная среда. Процесс этот всегда обострен отказом от прошлого этапа. Представим, как трудно было отречься от "Столбцов" Заболоцкому, какие тут нужны были усилия и воля!.. Уходил от своего кровного, от того, что он сам называл "посторонней остротой", к "самой сути" и Пастернак. "Я мог быть сочтен вторично родившимся" — вот характерная строка для Пастернака из стихотворения "Марбург". "Второе рожденье" — знаменательное название книги Пастернака, кстати, тематически во многом связанной с Грузией. Пастернак писал М.Морозову: "Я радостно и без малейших колебаний отдаю себя силам, которые упрощают мою мысль и язык, углубляют мою судьбу и резко и быстро раскрывают мои задачи".
У Заболоцкого "второе рожденье" тоже связалось с Грузией, с его приездом в Грузию...».
И далее: «Как рано зрели в переводах черты позднего Пастернака!.. И как в этом плане поверхностны рассуждения тех, кто заключает, что переводы у Пастернака только отняли и отнимали от собственного творчества, а сколько дали!.. Кто знает, чего не было бы, если бы не переводы, не это сродство и "встречи в веках"...» .
Иными словами, Пастернак явил в своих переводах не просто верность себе, а своего рода праверность — верность себе грядущему.
Третий момент работы Цыбулевского. В ней — кроме Важа Пшавела, Марины Цветаевой, Николая Заболоцкого, Осипа Мандельштама и Бориса Пастернака — подспудно присутствует и подвержен незримому анализу и еще один, шестой по счету, поэтический объект — сам автор работы. Читатель, хорошо знакомый со стихами и прозой самого Александра Цыбулевского, с легкостью обнаружит в ряде мест внутреннюю перекличку между поэтом Цыбулевским и Цыбулевским-ученым.
Но здесь уже не голос звучит, а эхо. Если мысль и слово нацелены, разумеется, не на самого себя, а скажем, на Пастернака или Цветаеву, то, отразившись от них, они нередко возвращаются к Цыбулевскому (но уже как к поэту) и высвечивают те или иные стороны его поэтической личности.
А теперь перейдем к четвертому и самому главному направлению в работе Цыбулевского — к его представлениям о сущности художественного перевода, к теоретическим выводам его диссертации. Свое кредо он излагает на первых же страницах, с тем чтобы придать последующему изложению своих непосредственных наблюдений над переводами смысл и силу аргумента (завершая работу, то есть уже запасшись аргументами, он вновь повторяет кредо, но в значительно более сгущенной форме и уверенном тоне). Он пишет:
«...Сравнительное рассмотрение переводов этих мастеров становится, как нам кажется, школой для переводчика — это определило тему настоящей работы, ее рамки и основной принцип.
С одной и той же поэмой мы знакомимся чуть ли не в полярных переводах, оправданных и стимулируемых подлинником. Яркая индивидуальность, неповторимость, верность родному языку Важа Пшавела — не помеха «вековому общению культур», средством которого и являются переводы. При всей недостаточности рассматриваемых переводов, в них осуществилось то, что должно осуществляться в идеале: та близость, тот тип близости к подлиннику, который дает о нем максимальное представление. Тут имеет место не бездумное следование перевода за подлинником, а его целостное и концептуальное решение. Перевод сам оказывается в положении подлинника, становится фактом, органической частью собственной национальной литературы. Широта Важа Пшавела, обнаруживаемая даже на уровне подстрочника, его "бесконечная природа" дает возможность проявиться личным особенностям поэтов. Более того, перевод часто оказывается как бы питательной средой, в которой зреют будущие, поздние черты поэта. Нет разрыва между своим и чужим, одно естественно продолжает другое.
...Сравнивая разные переводы одной и той же поэмы, мы исходим из того, что каждый перевод — концепция и, значит, отдельная система (концептуальность — один из первостепенных признаков современного перевода). Тут последовательно проводится идея невзаимоисключаемости различных систем переводов; различия переводов идут не по принципу: хуже — лучше; тут ни в коем случае не качественные различия, а различия характеров, исключающие поспешные и праздные предпочтения одного перевода другому.
Сравнение переводов друг с другом, а затем и сравнение их с оригиналом с особой ощутимостью выявляет то, что каждый перевод — это путь потерь и компенсаций (восполнений). Одним из критериев ценности перевода являются не потери — это сторона количественная, легко подмечаемая и регистрируемая и потому ставшая чуть ли не бедствием в переводческой критике. Куда интересней и принципиальней рассмотрение вопроса, чем именно компенсирует переводчик потери. При переводе может оказаться губительной формальная точность, а кажущееся нарушение точности — искомым адекватом, а не произволом. Можно говорить о нравственности переводческой компенсации. Привнося нечто оригинальное, переводчик не обкрадывает собственное творчество, а возвращает то, чем оно обогатилось за счет проникновения в новый мир. На этом и зиждется взаимосвязь культур в системе отношений: поэт — переводчик».
За каждой строкой этой пространной цитаты стоит обширная аргументация конкретного анализа переводов18 , и тем самым убежденность дополняется убедительностью. Об актуальности этих тезисов для теории художественного перевода свидетельствуют дискуссии по этой проблематике в «Литературной газете» и журналах, где высказывались самые разнообразные точки зрения — как родственные представлениям Цыбулевского, так и чуждые им. С наибольшим звоном шпаги скрестились вокруг подстрочника, причем голоса его противников были и громче, и многочисленнее.
Для Цыбулевского подстрочник — важнейшее и непременное звено переводческого труда: вникнуть в подстрочник, осмыслить его и вместе с тем преодолеть его — вот коренная двуединая задача переводчика. Он пишет о подстрочнике с нескрываемым уважением, посвятив ему несколько превосходных страниц, и я не могу не процитировать — в последний раз! — эти его мысли, приближающие нас к ясной истине в разгоревшемся споре о подстрочнике19 .
Итак, Цыбулевский пишет:
«Мандельштам, Цветаева и Заболоцкий не знали грузинского языка и переводили по подстрочнику. Перевод по подстрочнику... подстрочник — отношение тут пренебрежительное. И в самом деле, как иначе относиться к тому, что не может иметь самостоятельной ценности. Однако подстрочник — это не только прозаическая копия стихотворения, но и его внутренний образ, или точнее, — его прообраз. Можно утверждать, что любое стихотворение и в подлиннике существовало и существует на уровне подстрочника, что оно неминуемо, прежде чем осуществиться, проходит стадию подстрочника.
...Незнание языка оригинала поэтом-переводчиком может и не препятствовать переводу. Практически это нашло блистательное подтверждение в русских переводах с грузинского. Дело в том, что человек, знающий язык, прежде всего сталкивается с фактором непереводимости. Непереводимость — понятие из непосредственного ощущения поэтической вещи. И действительно, поэзия непереводима прежде всего и только на родной же язык, непереводима на собственный и переводима на чужой. Когда говорят о "непереводимости" и тем не менее состоявшемся чуде перевода, смешивают разные понятия: непереводимость — внутриязыковое свойство, качество, присущее оригиналу, переводимость — явление, очевидность переводческой практики.
Подлинник на определенном этапе своего создания не может быть ничем иным, как подстрочником, очень обедненно определяемым — как скелет, план, абрис будущего. Но это особый план и чертеж, так как в определенном смысле этому чертежу и плану не следуют и не подчиняются. Подстрочник не только то, что нужно сохранить, но и то, что необходимо преодолеть. В противном случае задача перевода ограничивалась бы стихотворным механическим переложением, пересказом подстрочника той или иной степени искусности и неизбежно — искусственности. Подстрочник, так же, как и саму действительность, не одолеть средствами стихотворного переложения. Его берут, преодолевают озарением, вдохновением — можно как угодно называть этот неподдающийся точному анализу поэтический феномен. Однако направление озарения может быть прослежено: перевод приобретает самостоятельную ценность, поскольку он становится не механическим стихотворным пересказом, а целостной концепцией оригинала. Именно концепцией, а не интерпретацией даже — в интерпретации есть момент мотивированного отступления, отхода, искажения. Интерпретируя, что-то привносят. Источник же концепции — един».
Предельно коротко — теоретическое кредо Цыбулевского можно свести к следующим тезисам. Художественный поэтический перевод подразумевает высокотворческую переработку и поэтическое воспроизведение более или менее формального подстрочника (знание языка оригинала в принципе мало что меняет)20 . Подстрочник же есть состояние общее для подлинника и перевода, зона их непосредственного контакта, «перетекания» первого во второй. Это не мост, перекинутый между двумя берегами, но скорее сама река, одновременно соединяющая и разъединяющая их.
Здесь существенно и то, что несомая рекой «субстанция» в какой-то мере зависит от того, с какого из «берегов» на нее посмотреть: если со стороны автора оригинала, то подстрочник есть некая незримая подсознательная фигура, прообраз стихотворения; если же взглянуть со стороны переводчика, то фигура эта из подсознательной трансформируется в осознанную и осмысленную конструкцию. В случае же незнания переводчиком языка оригинала эта фигура и вовсе материализуется — записывается на бумагу (при посредстве третьего лица — составителя подстрочника). Творческая переработка подстрочника неизбежно будет не произвольной интерпретацией, а автономным концептуальным прочтением подлинника, чреватым как утратами, так и компенсирующими их приобретениями. В переводимом оригинале генетически заложены, запрограммированы основания не для одного-единственного концептуального решения,
а для нескольких, отличных друг от друга (подчас полярных), но качественно равноценных. При этом несхожие прочтения не зачеркивают, не исключают одно другое, а с неизбежностью дополняют друг друга во множестве отношений — на замыкающем уровне подлинника-подстрочника.
Здесь подразумеваются не идеальные тождества переводов подлиннику, а некий иной, особый тип близости между ними: тот перевод конгениален, который и обусловлен подлинником, и равен ему по своей поэтической силе, создает о нем столь же целостное представление.
Такого рода задача — создание равномогущественного эквивалента в силовом поле другого языка — сопряжена в своем воплощении с неминуемыми утратами, взыскующими о возмещении и возмещаемыми переводчиком в поэтической валюте языка перевода. Истинный путь честного переводчика — это путь потерь и компенсаций, щедрая, но постепенная выплата долга, взятого враз при первом знакомстве с переводимым произведением.
Таким образом, подтекст и лейтмотив переводческого кредо Цыбулевского, идеальный объект его теоретических представлений21 — это неформальное равенство автора и переводчика — двух достойных друг друга поэтов!
Этой главной, отовсюду сквозящей идеей овеяны все эмпирические разборы, все собственно аналитические страницы работы Цыбулевского.
Путем потерь и компенсаций
Но Александр Цыбулевский был не только теоретиком, но и практиком стихотворного перевода. Так взглянем же на его переводческую деятельность «глазами» его теории. Примерами здесь послужат известные переводы из Галактиона Табидзе и Карло Каладзе.
А.Цыбулевский перевел несколько стихотворений Г.Табидзе, и среди них такие известные, как «Мтацминда», «Уходишь...», «Где бы я ни бродил...» Один из удачнейших переводов — вот этот22 :
Так лодочник у старого причала…
Душа так душу, руку так рука...
Я сразу вас узнал, мои начала,
Река и лодка, лодка и река.
Давнишние... Душа их забывала,
И все-таки надежно берегла.
О, это ощущение штурвала
И юности святые берега!
Теперь бы в лодке (это не причуда)
Сто лет проспать, воспрянуть ото сна
И поглядеть на мир — как и откуда
Здесь воцарились солнце и луна.
Из знакомства с транскрипцией видно, что переводчик не пошел на калькирование галактионовского размера, на его, так сказать, фотоперевод. Не пошел, опасаясь неестественности результата23 .
Проникшись духом и настроением подлинника24 , он выбрал более органичную для русского медитативного стиха мелодию, нежели резкая и отрывистая музыка оригинала. Возможно, это помогло ему сохранить в русском стихе практически всю семантику Г.Табидзе, что бросается в глаза уже при беглом сличении с подстрочником.
С формальной точки зрения перевод выполнен построфно и — кроме второй строфы — построчно. Но характер строк и некоторые акценты в них изменены; трансформировалась и их грамматическая ноша-функция. Так, две первые строки стихотворения в оригинале — придаточные предложения образа действия («как...»), тогда как в переводе они грамматически самостоятельны, активны («так...»), хотя и оборваны на полуфразе. Но и там и здесь слово «узнал» — глагол-фокус — придает этим строчкам, словно бы посредством вожжей, совершенно одинаковое движение и смысл. Перевод здесь, в сущности, буквален.
В третьей строке Цыбулевский добавляет от себя — «мои начала», и в четвертой ему уже можно не описывать узнанное («эту лодку на нашей реке» из подстрочника), а лишь намекнуть, пояснить — «река и лодка, лодка и река» (уже в следующей строфе он добавит о них — «давнишние...»). В какой-то степени эта переводческая вольность («мои начала») усиливает обособляющее определение — «наша река». К тому же в этих «началах» течет и горячая кровь «времен моей юности» из второй строфы оригинала.
Самые значительные метаморфозы — во второй строфе. Во-первых, исчезла первая строка, смысл которой частично вылился уже в начальном четверостишии, а частично отступил на конец строфы («и юности святые берега!»). «Давнишние» — так же, как упоминалось, привязаны преимущественно к первой строфе. В подстрочнике оригинала вторая строка второй строфы — «вечнозеленые берега». В переводе «берега» — уже в четвертой строчке, и они уже не «вечнозеленые», а «святые». Почему? По всей видимости, переводчик понял «вечнозеленые» не буквально (как берега, поросшие пальмами или соснами), а как символ благодарной человеческой памяти, памяти о юности и детстве.
Так исподволь намечается искомая переводческая концепция. Во фразе «...душа их забывала, / И все-таки надежно берегла» — чувствуется не только утверждение, но и развитие этой концепции, углубление в стихотворную семантику («душа их забывала» — память, увы, не вечна, точнее, не равномерна и не постоянна; но с другой стороны, она не ленива и не бездейственна — ведь «все-таки надежно берегла»!). Кстати сказать, первое двустишие второй строфы обращено не только к первой строфе, что уже подчеркивалось, но и ко второму смежному двустишию.
В этом последнем двустишии при переводе произошла некая метаморфоза: у Табидзе берега — лишь свидетели дружбы и слиянности лирического героя со штурвалом (самим по себе в значительной мере символическим, условным), тогда как у Цыбулевского и штурвал (более вещный и осязаемый), и берега реки — объекты этой чистой дружбы (и уже заодно — свидетели ее)25 .
Метаморфоза эта — в русле и в развитие уже обозначившейся переводческой концепции подлинника. Мотив признательной памяти здесь еще более усилен и соединен с мотивом дружбы, с тем, что памятно. И поэтому (только поэтому!) переводчик получает «право» в третьей строфе добавить в скобках, так сказать, от себя: «(это не причуда)». В противном случае действительно блажью, а не духовной насущностью выглядело бы желание заснуть и через век (пусть даже не буквальный век) проснуться в этой с детства дорогой лодке.
Если предпоследняя строка русской версии — удачнейший образец построчного фотоперевода, то в завершающей стихотворение строке — снова расхождения. Ни слова, ни смысла «воцарились» нет в подлиннике, но оно оправдано здесь не только тем, что придает строке изящество, а стиху в целом — законченность (строка-то — подчеркнуто кадансная!), но и с диалектических позиций той же концепции смены памяти и забвения. Что же касается поэтического интереса Г.Табидзе к тому, каким светом будут светить светила по его пробуждении, то, думается, здесь мы имеем дело со случаем переводческой потери. Есть в этом вопросительном свете некое ассоциативное брожение, которого в переводе — увы! — недостает.
Таков реальный путь потерь и компенсаций концептуального поэтического перевода.
Рассмотрим еще один выполненный А.Цыбулевским перевод — на сей раз стихотворения Карло Каладзе «Театр»26 :
Театр. Театр старинный.
Непременна тут позолота и настройка струн.
И занавес. За занавесом — сцена.
И на тахте — сама Фатьма-Хатун.
Опять целует мужа, провожая,
Мерцание серьги он заслонил.
Но как бы действие опережая,
Уже не скрыт кулисой Автандил.
Какая малость малая — измена,
Ведь страстью все оправдано теперь.
Тахта и женщина. Все та же сцена.
Опять в рассвет распахнутая дверь.
И муж: — Довольно! Я не раб отныне
Любовных ласк, прельстительных ланит... —
На голос вопиющего в пустыне
Серьга мерцает, может быть, звенит.
И сколько лет все это длится, длится —
Все восемьсот и боле восьмисот.
Иные времена, иные лица.
Земля иная и теченье вод.
И муж: — Довольно! Я не раб отныне
Любовных ласк, прельстительных ланит... —
На голос вопиющего в пустыне
Серьга мерцает, может быть, звенит...
Напомню легендарный подтекст этого стихотворения, проникший в него транзитом через рампу. Автандил, друг и побратим Тариэля — Витязя в тигровой шкуре, в поисках бесследно похищенной Нестан-Дареджан, возлюбленной невесты Тариэля, под видом богатого купца приплывает в Гуланшаро — главный город страны Приморья. Здесь его соблазняет миловидная женщина, жена старейшины торговцев Фатьма-Хатун, натура не столько ветреная, сколько романтическая. Вернее, Автандил, несколько поколебавшись, дает себя соблазнить из тактических соображений — во имя сведений о Нестан, которая, как выяснилось, долгое время тайно жила у Фатьмы. Муж Фатьмы, Усейн, был, как водится, в отъезде, но его личность, характер и положение в семье, судя по руставелиевской поэме, не таковы, чтобы становиться в ту позу, в какой мы застаем его в стихотворении К.Каладзе (к тому же едва ли он был осведомлен об изменах жены). Поэтому ремарку: «И муж…» — в контексте поэмы Руставели не следует понимать буквально: она указывает не на мужа-супруга, а скорее на мужа-рыцаря, на любовника, являющего в поэме образец мужественности и верности (хотя и сам Автандил, нарушивший обет верности своей возлюбленной — царевне Тинатин, испытывает величайшие угрызения совести).
Таким образом, реминисценция Каладзе из Руставели неоднозначна, она отнюдь не посягает на весь богатый контекст великой поэмы (к тому же этот эпизод сам по себе ни в коей мере не является узловым или ключевым звеном сюжета или пафоса поэмы) — это скорее обобщенный символ, даже аллегория, нашедшая отклик в поэме, а точнее — в ее инсценировке (да и сама ситуация весьма театральна и драматизирована).
Сравнение подстрочника с переводом создает впечатление бережно сохраненного целого — ни содержание, ни настроение подлинника не нарушены; их построчное сличение свидетельствует и о высокой буквальности перевода, его образной адекватности (при сохранении характера рифмовки и близости пятистопного ямба перевода к грузинской мелодике стиха).
В то же время между подстрочником и переводом прослеживаются и некоторые концептуальные различия. Так, у Каладзе одним из мотивов стиха является тема извечной повторяемости (как бы — «все было встарь, все повторится снова...»), однако сам он проводит тему неизменности измены с оттенком оправданной неизбежности, тогда как Цыбулевский несколько иначе — с оттенком неизбежной оправданности, что ли.
...Какая малость малая — измена,
Ведь страстью все оправдано теперь.
Можно привести и другой пример непротиворечивого несовпадения авторской и переводческой концепции. К.Каладзе стремится дать в стихе несколько отвлеченный аллегорический образ, быть может не вполне ясный и ему самому, развить некую поэтическую мысль — чтобы ее же понять, то есть понять самого себя. Цыбулевский понимает и принимает такой настрой, но реализует его иначе: он отказывается от всего оценочного и морализирующего, что есть в оригинале (от занавеса, опускающегося как судьба, от целой строчки — «не прекращается старый спектакль»), но при этом стремится максимально оконкретить, насытить его деталями. Вещам как бы возвращается их вещность, и уже через вещность, а не через символику обнажается и усиливается искомая мысль, высветляется смутное.
Вот почему Цыбулевский, пренебрегая некоторыми деталями подлинника, вовсе не отказывается от них, а либо усиливает, либо заменяет более вещными и осязаемыми эквивалентами. Например, театральный уют и росписи уступили место более ярким и резким атрибутам театра — позолоте и настройке струн; дрожание серьги — мерцанию и звону и т. д. Все эти привнесенные детали — как будто бы необязательные, в чем-то даже избыточные — придают стиху привкус вожделенной подлинности, точнее, доподлинности, как уточнил бы сам Цыбулевский.
Необыкновенно удачен перевод Цыбулевским музыкального рефрена стихотворения:
...И муж: — Довольно! Я не раб отныне
Любовных ласк, прельстительных ланит...—
На голос вопиющего в пустыне
Серьга мерцает, может быть, звенит.
Здесь явлен именно тот тип поэтической близости подлинника и перевода, о котором Цыбулевский писал в своей работе. Семантическое равенство в каждом случае обеспечивается несхожими средствами: философское раскаянье — «сожалею, что служил любви» — поэтически эквивалентно резкой, обрывистой реплике: «Довольно!», а холодная глухота женщины (у Каладзе) — горячей немоте мужчины (у Цыбулевского), так же, как и сама Фатьма-Хатун поэтически сводима к своей серьге, мерцающей и звенящей.
Таков путь потерь и компенсаций, который наметил для себя и которым прошел Александр Цыбулевский — прекрасный поэт, ученый и переводчик поэзии!
ПРИМЕЧАНИЯ
1 См.: Дом под чинарами — 1975. Тбилиси, 1976.
2 См. Литературная Грузия. 1978. № 9. С. 121.
3 Именно на эту книгу опирается нижеследующий анализ творчества А. Цыбулевского.
4 Статья вскоре была переведена и издана на грузинском языке.
5 Дружба народов. 1978. № 1.
6 В 1980 г. вышло второе издание (изд-во «Мерани») под заглавием «Высокие уроки».
7 Вопросы литературы. 1979. № 5. С. 101–105.
8 Цыбулевский А. Высокие уроки. Поэмы Важа Пшавела в переводе русских поэтов. Тбилиси, 1980.
9 Цыбулевский А. Ночные сторожа. М.: Сов. писатель, 1989. 224 с.
10 Цыбулевский А. Читая поэта // Литературное обозрение. 1980. № 11. С. 102—106 (Публ. К.Вольфензон, коммент. П.Нерлера); Цыбулевский А. Разговор о Мандельштаме (Раздумья и наброски) // Литературная Грузия. 1995. № 1. С. 211—224 (Публ. К. Вольфензон-Цыбулевской и П.Нерлера).
11 Рижинашвили У. Уроки лирики //Дом под чинарами 1976. Тбилиси, 1976. С.118–126. См. также статьи П.Нерлера: Александр Цыбулевский—теоретик перевода // Дружба народов. 1978. № 1. С. 271—274; Из одного ключа… (Александр Цыбулевский и проблемы художественного перевода) // Мастерство перевода. 1979. Сб.12. М.: Сов. писатель, 1981. С. 246—269; Александр Цыбулевский, теоретик перевода. [Рец. на кн.: Цыбулевский А. Русские переводы поэм Важа Пшавела (Проблемы, практика, перспективы). Тбилиси: Мецниереба, 1974 и др. работы] // Дружба народов. 1979. № 1. С. 271—274; Доподлинность — поэтика Александра Цыбулевского // Дом под чинарами 1982. Тбилиси: Мерани, 1982. С. 268—276.
12 См., например, отдельные стихи П. Нерлера из цикла «Памяти Цыбулевского», опубликованные в «Литературной Грузии» (1980. № 2. С. 102—103 — впрочем, в дефектной редакторской версии, без согласования с автором — в характерном ключе: «скажи спасибо, что так!») и в антологии «Если пелось про это…» Грузия в русской советской поэзии. Тбилиси: Мерани, 1983. С. 239—240).
13 См.: Нерлер П. Вечер памяти Александра Цыбулевского // Семь искусств. Интернет-журнал. 2011. № 21. В сети: http://7iskusstv.com/nomer.php?srce=21. См. также:Деняга А. «Поэзия вся ускользанье»// Русский клуб. 2007. № 5. С. 46–48. В сети: http://russianclub.ge/components/com_jooget/file/n18.pdf ;Евтушенко Е. Русско-грузинский поэт // Новые известия. 2011. № 97. 10 июня. С.13.
14 Дом под чинарами — 1976. Тбилиси, 1976. С. 118.
15 Работа Цыбулевского близка к «Разговору о Данте» не только типологически, но и, в ряде черт, преемственно. Помимо множества ссылок, это проявляется и в стилистическом родстве обеих работ (в частности, метафоричности слога), переходящем подчас в подлинную перекличку мыслей и образов. Например: «Вся песнь построена на нескольких глагольных выпадах, дерзко выпрыгивающих из текста. Здесь разворачивается как бы фехтовальная таблица спряжений...» (Мандельштам) — и: «...Цветаева любит скрестить оружие — фразы становятся фазами фехтования, имеющими целью выпад» (Цыбулевский).
16Цыбулевский, 1974. С. 60—61.
17 Заболоцкий переводил Важа Пшавела на стыке 1940—1950-х годов, а Пастернак — в середине 1930–х. (Мандельштам, кстати, еще раньше — в начале 1920-х, но никаким творческим этапом его перевод не стал — скорее частью общеживотворного взаимодействия с грузинской поэзией).
18 О ней можно судить и по тем выдержкам из работы Цыбулевского, которые уже приводились выше.
19 Между прочим, А.Цыбулевский является автором официальной инструкции для составителей подстрочников, выполненной им по заказу Главной редакционной коллегии по делам художественного перевода и литературных взаимосвязей при Союзе писателей Грузии.
20 Тут уместно вспомнить и Б.Л. Пастернака, писавшего в связи с переводами Шекспира: «...Продвижение по тексту ставит переводчика в былые положения автора» (см.: Шекспировские чтения, 1976. М.: Наука, 1977. С. 178).
21 А необходимость «идеального объекта» является общепризнанным моментом любых современных (системно-структурных) теоретических представлений, которым, кстати говоря, работа Цыбулевского полностью соответствует.
22 Стихотворение написано с перекрестной рифмой. Ниже следуют подстрочник и транскрипция первой строфы: «Как лодочник старый причал, / Как душа душу и рука руку, / Так я с первого взгляда узнал / Эту лодку на нашей реке. // Давнишние, времен моей юности, / Вечнозеленые берега / Прекрасно знали, о, мой верный штурвал, / Как прочно крепили мы нашу дружбу. // Вздремнуть бы мне и теперь в этой лодке, / Чтобы проснуться лет через сто / И увидеть: откуда и как, / И каким светом здесь светят луна и солнце» (подстрочный перевод Г.Маргвелашвили). Транскрипция: «Рогорцмёнавемдзвёлисанаве, / Вйтгулма гули да мклйвмамклави, / Исепйрвелинахвистанаве / Вйцаничвёнимдйнарис нави».
23 За «круглым столом» «Литературной газеты», посвященным искусству перевода (ЛГ. 1977. 16 февраля), Э.Ананиашвили высказался так: «...Метрическая организация, лексика, колорит, музыкальность фразы — все эти элементы являются значащими, и переводчик должен их учитывать, не ограничиваясь передачей лишь прямого смысла... Конечно, подходить к этому надо творчески. Я не уверен, что всегда нужно копировать иноязычную просодию. То, что по-грузински звучит естественно, по-русски может получиться жеманно». А жеманность, добавим, лишь частный случай неестественности.
24 Кстати сказать, подстрочникам, на мой взгляд, — во избежание недоразумений при переводе — должны быть предпосланы, наряду с указаниями на рифмовку и размер, еще и указания на общий характер и семантическую тональность стихотворения: меланхолия, восторг, ирония и т. п. (подобно указаниям темпа и характера музыки в нотописи — andante, forte и т.п.).
25 Едва ли следует проецировать «нашу дружбу» (хотя подстрочник этому и не противоречит) вовне уже четко обозначившегося контекста стихотворения, например, на некоего конкретного человека, на друга или подругу поэта.
26 Приводится по тексту журнала «Литературная Грузия» (1976, № 4, с. 12), где оно озаглавлено «Старинный театр». Ниже — подстрочный перевод, выполненный А. Беставашвили: «Старое время. Старый театр. Сцена. / И уютный угол с расписным потолком. / Подняли занавес, как судьбу: / На тахте вновь Фатьма-Хатун. / Прощается с мужем платком (машет), / Поцелуем муж затеняет свет серьги, / В кулисах же стоит Автандил / Так, что и занавес его не скрывает. // И когда ночь день осветил, / От волнения страсти изнемогла (устала) женщина. / Та же тахта, та же сцена. / В утренний рассвет открывается дверь, / Муж: — Я не раб ласк, / Сожалею, что служил любви!.. / (Женщина стоит холодно, точно не слышит, / Дрожит только у уха серьга...) // И так проходит восемьсот лет! / Другое время, другие земля и вода. / Не прерывался (не прекратился) спектакль старый, /Та же сцена, та же женщина!.. / Муж: — Я не раб ласк, / Сожалею, что служил любви!.. / (Женщина стоит холодно, точно не слышит. / Дрожит у уха только серьга...)».
Дружба Народов 2016, 5
Рыбоохрану собираются вооружить «травматами».
Инспекторов Росрыболовства на время рейдов обеспечат травматическим оружием для защиты от браконьеров. Соответствующее решение глава ведомства Илья Шестаков принял на совещании с сотрудниками рыбнадзора в Бурятии.
Заместитель министра сельского хозяйства РФ – руководитель Федерального агентства по рыболовству Илья Шестаков в рамках поездки в Республику Бурятия посетил Байкало-Селенгинский межрайонный отдел контроля, надзора и рыбоохраны Ангаро-Байкальского теруправления. Его сотрудники рассказали главе Росрыболовства о проблемах, с которыми они сталкиваются в рейдах.
Так, в преднерестовый и нерестовый периоды инспекторам приходится работать круглосуточно, практически без отдыха из-за большой протяженности подконтрольной территории (около 100 км реки Селенги и 300 км побережья Байкала) и нехватки кадров, рассказали Fishnews в пресс-службе ведомства. Кроме того, слишком много времени занимает оформление процессуальной документации – на каждого нарушителя уходит не менее часа.
Глава Росрыболовства отметил, что упрощение процедуры оформления протокола требует внесения изменений в Кодекс РФ об административных правонарушениях, и пообещал проработать этот вопрос.
Среди самых наболевших вопросов теруправления оказалось обеспечение оружием, формой и современной техникой. Браконьеры же, по словам инспекторов, экипированы очень хорошо. Руководитель агентства отметил, что качественные образцы форменной одежды протестированы, сейчас разрабатывается стандарт и после его утверждения начнутся закупки. Илья Шестаков также поручил подготовить предложения по дополнительной закупке техники, включая локаторы, аэролодки и беспилотные летательные аппараты.
Обсудили на встрече и нападения на сотрудников рыбоохраны при исполнении. Принято решение обеспечить всех инспекторов травматическим оружием.
«Если полный запрет на вылов байкальского омуля будет введен, то, конечно, пресс браконьерства усилится. Поэтому на вас вся надежда, – подчеркнул Илья Шестаков. – Мы со своей стороны постараемся сделать все, чтобы помочь вам блокировать незаконный промысел, в том числе уже с этого года усилить дополнительной техникой. И, надеюсь, нам удастся восстановить запасы омуля в течение трех, максимум – пяти лет».
Нашли ошибку? Выделите фрагмент и нажмите Ctrl+Enter